Любо думать

На утёсе, выглядывающем из-под крепости Фазьарн, две женщины по традиции провожали вечер, сидя на скамье под рябиной. Одна допивала наполовину пустую бутыль наливки, другая — закутывалась в меха. В платке между ними лежали хлебные крошки.

Море вдалеке переливалось из сизого в золотой, прощаясь с солнцем, уходившим за горизонт. Полумесяц повис на пока голубоватом небе. Жухловатое лицо поморщилось, морозный воздушный поцелуй отрезвительно коснулся Доны. Женщина нехотя отлипла от бутылки, вскочила со скамьи, стягивая накидку, и затоптала ногами.

— Поднимай! — послышался далёкий, и оттого глуховатый мужской рёв по левое плечо от неё, — пока не стемнело!

Гарнизон латал последнюю дыру в крепостной стене. Ремонт сопровождался стуком молотов под пляску разноразмерных теней от только что зажжённых кострищ.

— Какой там «пока не стемнело»! Уж тьма-тьмущая, а они никак не смолкнут. Удар, удар. Стук-стук. «Э-э-эй, поднимай!» — Дона недовольно отмахнулась, — Будто это никогда не прекратится.

— Ну, только с десяток лет прошло, такие шрамы быстро не затягиваются.

— О том я тебе и говорила — рябина твоя делу не поможет. Уж давно с неё кран смастерили б, так и слушали б шум прибоя да крики чаек. Спокойней было б, чем ты себе там, как это… фантазируешь.

— А что моя рябина? Не будет стука молотов, так мужики наши ударятся в пьянство и кутёж, вот как мы. И мне это всё ещё мирно будет. И стук молотов заодно, — девушка отпила наливку, — я-то не жалуюсь.

Дона топнула ногой в последний раз и шагнула к рябине.

— Да вот потому что не могу я понять, с чего тебе тут так спокойно, — встав на мыски, она сорвала гроздь, как ей казалось, самую привлекательную, — Сейчас же с неё не пронесёт?

— Холода порядочные стоят, не должно.

Сделав пару жадных укусов, Дона подсела к собеседнице. Желая услышать разъяснения, она стала назойливо чавкать.

— Твоё упорство да где-нибудь бы поодаль отсюда! С чего спокойно? — та кивнула, — Мне вот любо думать, что острова наши Рябиновые не по указанию смерти так названы, а по воле природы. Вот, растёт деревце тут, так и зовутся острова. Пьёшь ты наливку из чего?

— Из рябины.

— Не теплит тебя это?

— Не с рябины, так с чего другого б пила, — она поболтала только что отобранной бутылью, — как раз заканчивается.

— Так теплит тебя это или нет? Наша наливка, не солдатское пойло! Мой муж варит, такой он у меня молодец. Во всём слушает жалобы, угождает. И такая вкусная получается. Разве не вкусная?

Побыв в раздумьях пару мгновений, Дона всё же ответила:

— Ох, не побивай меня мой муж за враньё, и тебе б соврала. Теплит, пожалуй, — судя по сверлящему взгляду собеседницы, этих слов ей было мало — и вкусная. Но позволь!

Женщина приосанилась и поправила меховой воротник накидки.

— Не видишь ты, дорогая, что название это гордое!

— Нет же, Дона, это название поистине горестное!..

Продолжить ей не дали.

— Мы отбились от врага, показали ему свою силу. Эта скамья, между прочим, из мачты ихнешнего корабля. Тоже твой любимый муженёк сколупал, чтоб удобней сиделось! Так что, спокойно тебе на ней? — ответа не последовало, — Пущай, головушка, Рябиновые Острова будут назиданием всем врагам, кто придёт на наши земли. Не видишь ты этого.

Собеседница раздосадованно ударила в ладони и вскочила со скамьи.

— Вижу! К сожалению, вижу! Но ты? Видишь ли ты? Слышишь ли?

— Слышу что?

Пока Дона стала оглядываться, собутыльница отобрала напиток и сделала заключительные глотки. Пустая бутыль упала на землю. Девушка прерывисто выдохнула.

— Звон… сигнальных колоколов. Перекрики, возгласы. Видишь ли вдали приближающуюся армаду неприятеля?

Дона посмотрела на собутыльницу с недоверием. Позади неё тихо шли себе волны друг за дружкой, отражая нависший над ними полумесяц. Она посмотрела левее. Около крепости, где обычно проходит граница мели, чуть виднелись мшистые остовы затонувших кораблей. Их накрыл собой грянувший прилив.

Собутыльница не останавливалась:

— Видишь, как крепость заходила ходуном не от пушечного рокота, но от людского смятения? Человек пошёл на человека! Как рой саранчи та армада, что было не сосчитать.

Холодок шаловливыми пальцами пробежался по спине Доны. Её немного тряхнуло. Она стала вглядываться усерднее. Раз волна, два волна. Три, четыре. Дальше темнота, которой сторонится даже свет полумесяца. Небо только больно затянуто. В остальном, всё как и прежде.

— Эх, твою мать, верёвка рвётся! Разойдись!

По острову промчался гулкий звон колокола. Думалось Доне, на него что-то свалилось с крана.

— Извини, мужики!

Голоса слышались резко хуже, ведь звон женщину не покидал. Она снова вгляделась в море, и веки её распахнулись: либо облака так спрятали полумесяц, либо застыло на месте само море, что волны было не разглядеть.

Звон утих.