По ту сторону окна шёл дождь – холодный, полный отголосков давно ушедшей осени. Зима на севере не удалась с самого начала. Ночь, дождь, мрак и холод, но лишь по ту сторону окна, там, на улице, вне этого жалкого и дешёвого трактира, в который занесла меня не лёгкая судьба беглого авантюриста. «Ночная бабочка» – так переводилось с местного наречия пропитое и забытое Единым заведение.
Я сидел в самом тёмном углу трактира, спиной к стене, лицом к двери – привычка, от которой не избавиться, в точности, как и от шрамов на теле и душе. На столе стояла уже седьмая кружка эля. Правда, пил его медленно, маленькими глотками, словно это было последнее, что осталось у меня в этом мире, словно каждый глоток мог оттянуть момент, когда я останусь наедине с собой. А вокруг кипела обыкновенная для подобных заведений жизнь: шахтёры из нижних штолен с руками, чёрными от угля, что-то не поделили с портовыми работягами – один такой даже водрузил чумазого шахтёра на свои здоровенные плечи и звонко вбил в пол. За этой картиной с неподдельным интересом наблюдали местные проститутки – рыжая, с татуировкой розы на бедре и внешностью ведьмы что-то оживлённо шептала второй, черноволосой, смуглой, с глазами мокрого пепла, которая в привычной для обитателей южных островов манере широко распахивала глаза и рот, наигранно разводя руками и издавая нечленораздельные полные шока звуки. Своими впечатлениями они старались делиться не только друг с другом: активно подключая к обсуждению конфликта двух рабочих групп необычайно худощавого и молодого трактирщика и сидящих за стойкой торговцев с гербами великой империи на плечах, они будто специально подбивали последних делать ставки и пить больше положено. Но больше положенного начинал ставить и пить только юный трактирщик. А торговцы – один блондин имперец, второй дварф, лишь с отвращением отводили взгляд, тщетно возвращаясь вновь и вновь и переходя на шёпот к обсуждению долгого пути дальше на север, туда, где находились загадочные и жестокие климатом Туманные Острова. Осознав, что манипуляции тщетны, жрицы плотской любви разочарованно вздохнули, но вскоре с жадностью стали оглядывать других постояльцев. Та рыжая даже бросила заинтересованный взгляд в мою сторону – этот тёмный угол, этот заваленный пустыми кружками стол и меня, закутанного в пропитанный спиртом, гарью и кровью чёрный плащ того же возраста, что и я. Однако интерес особы резко угас, когда мы пересеклись взглядами. Не знаю, может её отвратило моё далеко не трезвое состояние, а может и весь вид в целом – у меня ни гроша, ни даже дешёвого и вероятно подделанного южного динария. Впрочем, мне же лучше – я не хотел привлекать внимания, не хотел с кем-то контактировать даже взглядами. И отведя взгляд обратно на кружку с элем, я тяжко и протяжно вздохнул, выдохнул весь смрад трактира и продолжил цедить пойло.
Музыканты как в последний раз играли одну и ту же балладу про моряка и русалку, отдавшую за него жизнь. Казалось даже, что я уже и сам заучил каждую ноту, каждое слово. Но не потому, что слышу балладу десятый раз за вечер, а потому, что играют её в каждой таверне, в каждом трактире и даже в каждой корчме, с разницей лишь в степени трезвости музыкантов. Но даже это пошлое подобие музыки было лучше тишины. Тишины, в которой я вновь и вновь слышал её крики, её ненависть, её боль…
Мне хотелось, чтобы этот вечер оказался последним…
Но всё, как и всегда – музыканты теперь исполняли вторую по популярности балладу – историю о русалке и моряке, отдавшем за русалку душу. Проститутки теперь пытались споить трактирщика и облапошить на несколько крон. А торговцы… видимо осознав тягость пути громко стукнулись кружками и выпили до дна местное пиво, пропитанное грязью угольной шахты и вонью рыбы. И, видимо, заметив их печальное ликование, работяги обеих групп помирились и стали выть в унисон музыкантам противную балладу. А мне казалось, что вечер этот кончится, но день, как и вся жизнь начнётся заново…
Я допил кружку. Заказал ещё одну. Выпил. А после ещё… так, пока в моих руках не оказалась одиннадцатая. Я долго смотрел на неё, крепко сжимал хлипкую ручку. Был ли я пьян? Определённо. Я чувствовал, как пульсируют мои щёки, как руки обдаёт жаром, а взгляд плывёт. Но мысли оставались предательски точными, трезвыми. Я хотел нажраться как свинья, упиться вусмерть, стать уязвимым и слабым для тех, кто уже третий час ждёт меня там, под дождём, в холоде и мраке отвратительного декабря.
Своих преследователей я заприметил ещё на улице: трое, с тяжёлыми шагами, пропитанные смрадом мокрой шерсти, ржавого железа и чужой ненависти – её ненависти. Первый раз такие же ребята застали меня на переправе через Райку – гигантскую реку, что разделяет молодую империю Найтмар на юге континента. Они были подготовлены, хорошо вооружены, у одного даже был мушкет. Но я зарезал их в переулке, прикинувшись попрошайкой, а после сбросил тела в мутные воды Райки.
Второй раз меня чуть не застали врасплох – это было в таверне, в самом центре Эндгарда, столице империи. Я тогда неплохо получил за дуэль с одним имперским ландскнехтом – здоровяк кичился своим причастием к ордену Чёрных полос. Ну, я его и повалил, даже клинок не пришлось обнажать. Разложил на мостовой да изъял двуручник, а после заложил у ростовщика поблизости – на те золотые марки и снял комнату в лучшей таверне города, даже девчонку на ночь нашёл… а она оказалась наёмницей. Что ж, в исподнем я ещё не сражался. Четырёх мордоворотов повыбрасывал с окна, а девчонку связал, выставив в чём мать родила на потеху местной аристократии. Сам же дал дёру. Не спал трое суток правда… но зато пересёк границу, добрался до родной республики, а там и столицы, в которой бывал лишь по призыву. Маргард… родная республика с одноимённой столицей… навестил армейский друзей, страшно напился, опосля с ними же и свернул шеи очередной группе головорезов. Даже лиц не помню… зато сплю крепче, чем мог бы. Думал, в Стальном Пределе – этом северном королевстве, щите, естественной островной границе между континентом и Островами Тумана, смогу найти покой, но, как и в прошлом, нашёл лишь очередные испытания. Что ж, зато теперь я здесь сам по себе…
Мы покинули город, когда он ещё спал крепким сном. Местные не спешили вставать – лишь на стенах и башнях сменялись караульные. Первые солнечные лучи скользили по покрытым инеем крышам, блестели на редких сугробах, окрашивая их в цвет розового вина.
Диего молчаливо перебирал ногами, временами поправляя висящий за спиной огромный меч – на сияющем, но полном вмятин и сколов эфесе тоже отблескивал этот редкий, неспешный, но холодный рассвет. Мой бывший наставник задумчиво курил трубку, смотрел не то под ноги, не то в пустоту – о чём-то думал. Хотел бы я знать, что в его голове.
Точно почуяв мой вопрос, он обернулся и еле заметно улыбнулся. В жёлтых радужках не было рассвета. В его взгляде не было блеска, будто он только вернулся с поля боя. Возможно, если догадка моя верна, он вспоминал прошлое.
За пять лет, как впрочем, и всю мою жизнь, Диего не изменился – те же серые волосы до плеч, те же глаза, те же морщины и шрамы, неизвестного мне происхождения. Взгляд древнего старика, а внешность мужчины, которому едва ли за сорок с половиной – и дар, и проклятие любого Охотника на чудовищ. «Сражаясь с монстрами, важно не стать одним из них», – всё моё детство причитал Диего. Многие Охотники давно стали таковыми, а другие многие, кого он знал лично, кого воспитал, знал с древних времён, пали от рук тьмы. Возможно, эти воспоминания, что роились в его голове и мешали спать, преследовали его и сейчас. А может, он теперь просто вспоминает Нивар до войны с вампирами…
Я поравнялся с ним, хлопнул по плечу – точно как и он хлопал меня перед каждой битвой:
Готов, старик? – спросил я.
Он выдохнул облачко дыма и кивнул, не сказав ни слова, но очередная еле заметная улыбка проскочила на омрачённом лице. Мы вышли за ворота, город остался позади – Нивар, где я провёл последнюю ночь в тепле, в компании старого друга, и в иллюзии, что война действительно кончилась.
Первые часы мы шли в тишине, снег хрустел под сапогами, ветер дул в лицо, холодный и злой, как всегда на севере после войны. Я продолжал смотреть на Диего и думать, сколько всего он видел, сколько всего пережил, сколько раз находился на грани смерти, но возвращался живым. Я заметил, как тяжело ему даётся каждый шаг, но не от усталости тела, а от усталости души.
– Ты когда-нибудь спишь, старик? – спросил я, чтобы разрядить тишину.
Он усмехнулся уголком губ:
– Когда-нибудь, когда всё закончится, я отосплюсь за всю жизнь.
И мы шли дальше, а я знал, что «всё» для него закончится ещё далеко не скоро. Дорога была разбитая, в заледеневших лужах под снегом отражались серое небо и наши силуэты. Диего так и шёл чуть впереди, его плащ развевался на ветру, как знамя, которое давно пора спустить. Я смотрел на него и вспоминал свою первую битву…
Это был 1021 год от падения Андресганда, ровно пятнадцать лет назад. Я – только окончивший ностгардскую академию двадцатилетний парень, несмотря на своё маргардское происхождение, был принят в ряды найтмарского ордена Чёрных Полос. Я абсолютно точно уверен, что над этим поработал Диего… меня определили в корпус под командованием принца Правена фон Лайера, второго наследника Найтмара. Я был счастлив, воодушевлён и полон мечтаний – служить под командованием легендарного генерала считалось честью. Найтмар при поддержке Маргарда наступал на новое Андерсгандское королевство: у подножия Небесных гор, на севере реки Райки был обнаружен проход – развалины некогда неприступной крепости древних времён, которые заняли войска Ново’Аэса (так имперцы и мы называли Новый Андерсганд). Захват этого прохода означал получить возможность беспрепятственно перемещаться по суше между двумя королевствами, избегая непокорных вод Райки. На битву собрались три легиона Найтмара, прибыл даже сам Великий Освободитель – принц Данкелл фон Лайер, первый принц королевства. И я, совсем ещё юный, видел легенд вживую… но в этом восторге я не заметил своего брата…
Лишь когда началось сражение, в первых рядах найтмарской кавалерии я узнал Мирэка. Лишь когда Диего вёл наш отряд на штурм, вдали я видел родные черты. И когда на моих руках погибали товарищи, когда моими руками пускалась кровь, когда шлем слетел с головы, а глаза залила кровь первых ранений, я испугался. Я слышал крик брата. Чувствовал его боль – ту же боль, с которой кричали после битвы солдаты, не выпуская из судорожных объятий тела павших друзей.
Ту битву мы проиграли, а наш отряд попал в окружение. Лишь мы с Диего спаслись, пробились к лагерю. Лишь благодаря нему я остался в живых. Но… я так и не смог отыскать брата. Мирэк пропал. Казалось, он навсегда остался под завалами.
Битва была проиграна, а проход завалило. Ново’Аэс тоже бежал. А солдаты остались лежать там…
Диего учил меня, как жить, когда казалось, что всё кончено. Но он же учил меня, что не с падением знамён кончается война – лишь, когда перестаёшь слышать крики, она завершается. Я долго не понимал его, но когда спустя годы повстречал после битвы при озере Марша Мирэка, война отступила. Никогда прежде я так крепко не обнимал брата. Никогда прежде не крыл его всеми ругательствами, которые знал. Никогда прежде не ревел, точно младенец.
И пускай с тех пор немало битв прошло – брат был рядом. В редкие передышки мы были рядом, старой, но такой новой семьёй: я, Мирэк и Диего. Но с окончанием Второй Великой войны в 1026, наши пути вновь разошлись. И я до сих пор корю себя, что не отправился с братом в Маргард, что так и не повидал родные края, не познакомился с его женой и сыном…
Тогда я думал, что мир продлится вечно – странствовал по землям молодой империи, наслаждался жизнью и статусом ветерана. Готовился к посвящению в рыцари, мечтал, как возьму в жены богатую дворянку, переплюну брата и лишь тогда навещу… но всё разрушила война. Новая. Не такая, как прежде. Я оказался в Маргарде, в столице республики. Меня, как и других, призвали обратно – от нас отказалась империя, вспомнила родная республика. Ни статуса, ни почестей – только долг. Нас сформировали в легион, отправили на север – сюда, в Стальной Предел.