"Всегда найдётся женщина или мужчина, готовые поднять упавшее знамя коварства".
1475 год.
POV Фьора.
1 день.
Смотрю сквозь железные прутья решётки, на окнах темницы, на внутренний тюремный двор. На него как раз выходит моё окно.
С потолка капает вода, издавая противный звук, который действует на мои нервы.
На моём жалком ложе, куче соломы, со всеми удобствами расположились крысы. Меня они не трогают, ведь я подкармливаю их тем немногим, что мне самой приносят поесть стражники.
Завывание ветра... Холодный белёсый свет луны, слабо освещающий мою камеру... Стенания и проклятия других заключённых, в камерах по соседству со мной, звучат постоянным мучительным припевом...
Да, перегнула я палку, обозвав грязными потаскухами свою тётку Иерониму Пацци и настоятельницу монастыря Санта-Лючия Маддалену дель Анджели, плюнув им в их злобные мерзкие лица.
Да... Жаль, что маски на лицах людей могут оказаться намордниками...
А что? Нечего было заставлять меня мириться с этой тварью Иеронимой и целовать её, опять же, в знак примирения! Если бы я поцеловала Иерониму, меня бы точно наизнанку вывернуло!
Теперь, вот, коротаю время в городской тюрьме, ожидая своей казни, которая будет через две недели...
Если быть до конца честной, то мне уже всё равно... А если задуматься, зачем мне жить дальше? Ради чего?
Мой отец Франческо Бельтрами подло убит Марино Бетти, который был управляющим его делами и которому отец верил... Марино же отблагодарил своего благодетеля тем, что спутался с Иеронимой и убил его...
О Хатун и Леонарде мне ничего не было известно. Оставалось только надеяться, что они живы и невредимы, в безопасности...
Что до моего родного дома, палаццо Бельтрами, где я выросла, то его разграбили подчистую мародёры.
А мой законный супруг, верный рыцарь-капитан Карла Смелого и кавалер ордена Золотого руна, доблестный граф Филипп де Селонже, не приедет во Флоренцию защищать жизнь и честь своей, опороченной в глазах всех, супруги, которую он не хочет таковой признавать, и от которой отвернулась вся Флоренция (за редким исключением).
Верно говорят, что чем выше ты взлетел, тем больнее тебе потом падать.
Я тому, пока живое, подтверждение... Когда ты богата, знатна и блистательна, тебя все любят. Когда ты никто и пустое место, брошенная своим мужем жена (практически вдова), даже не флорентийка и не дочь своего отца, от тебя все отрекаются. Спасибо за урок, жизнь! Ты хороший учитель. За урок берёшь дорого, но объясняешь понятно... То, что мне преподали, я запомнила так хорошо, что от зубов отскакивает...
2 день.
Чтобы хоть чем-то себя занять, попробовала дрессировать своих хвостатых серых соседей по камере, но крысоньки мою идею не поддержали. Видать, буханка чёрствого хлеба для них уже не стимул - заелись.
3 день.
Попыталась стянуть у спящего стражника, которого я усыпила колыбельной песенкой, ключи от моей камеры. Не получилось...
Он спал рядом с моей камерой, но слишком далеко, чтобы самостоятельно дотянуться до связки ключей, которая висела у него на крючке, прикреплённом к поясу.
Я не унывала. Соорудила из подручных материалов, соломы и своих заколок, нечто вроде палки, чтобы ею подцепить связку ключей.
Но весь мой отличный план испортило одно маленькое "но"... Мне крыса забралась под мою рубаху из грубого холста, напугав меня этим. Конечно, я завизжала от страха, поскорее пыталась прогнать грызуна.
Связка ключей со звоном упала на пол тюремного коридора.
Как и следовало ожидать, меня перевели в другую камеру, где дверь была не из прутьев, а железная.
Вот из-за одной маленькой случайности мой план побега накрылся медным тазом. А мне не светит даже крышка гроба, поскольку церковный суд и суд Синьории приговорили меня к костру...
4 день.
Попыталась прельстить молодого и красивого стражника Микеля, который проникся ко мне состраданием. Но этот глупец сам выдал себя, провалив мой план по освобождению, когда принёс мне платье своей сестры, с которой я одной комплекции.
Такое, конечно, только крестьянки носят, но оно всё же лучше, чем та рубаха, которая мне великовата. Да и снята, скорее всего, с осуждённой, которая была казнена или умерла раньше срока.
Так вот Микеля и заподозрили в симпатии ко мне и вместо него поручили меня стеречь пожилому стражнику Витторио, имеющего жену, взрослых детей и даже подросших внуков...
Расчёт оказался верным. Витторио оставался равнодушен к моим смелым попыткам его обольстить. Ну... Он начал поддаваться, но просто вовремя спохватился.
5 день.
Мою скромную обитель посетил испанский монах-доминиканец Игнасио Ортега.
- Зачем пришёл? - спросила я его спокойным голосом. - Тоже захотел бросить камень в невинную жертву?
- Нет, Фьора. Не за этим я пришёл. - монах запер дверь своим ключом, который убрал в карман.
Его грустный голос привёл меня в недоумение.
Вот только где он ключ раздобыл?
- Но тогда зачем ты пришёл, что тебе нужно от меня? Я не сделала тебе ничего плохого...
- А ты не догадалась? От тебя мне нужна только ты! - выкрикнул Игнасио и обнял меня так крепко, что мне показалось, будто он рёбра решил мне сломать! Больно же! - Фьора, пожалуйста, пошли со мной... - прошептал он мне на ухо, словно в полусне. - Пойдём, пока нет стражников. У меня и запасные ключи есть... Фьора, пойдём!
- Никуда я с тобой не пойду. Что ты хочешь со мной сделать? Отдать снова под суд, чтобы они думали, будто я сбежала, околдовав тебя? - спросила я с едкой иронией, вырвавшись от Ортеги.
- Ты не права... - монах, с нежностью, которой я от него не ожидала, провёл рукой по моей щеке. - Я хочу спасти тебя от твоей участи...
- Я не верю, - ответила я холодно, - я прекрасно знаю, что ты ты ненавидишь меня за моё происхождение и желаешь моей смерти...
- Это не ненависть, Фьора, - обронил он печально, - это любовь...
- Любовь? Ты знаешь, что это такое? Ты любил? - не верила я своим ушам.
- Увы, да, Фьора... Я и сейчас люблю, наталкиваюсь на стену твоего упрямства и враждебности!
- И как же Господь допустил, чтобы его верный служитель полюбил демоницу, рождённую от связи брата и сестры? - поддела я его горько.
- Я больше не Его служитель, - проговорил Игнасио глухим голосом. - Если мне придётся выбирать между служением Богу и Адом, где я буду гореть с тобой, я выберу второе... Не задумываясь и глазом не моргнув... Ни о чём не пожалею! - воскликнул он со страстью в охрипшем голосе.
Монах упал на колени передо мной,прижавшись губами к моим рукам.
"Нашёл себе алтарь,называется!" - подумала я с недовольством.
ц
А Ортега стоял на коленях, целовал мои холодные пальцы и руки...
- Я умер, я потерян навсегда для своих братьев по ордену и вере, для Бога... Я отрёкся от них всех, и всё потому, что я люблю тебя...
- Ведьму и еретичку безумную? - не верилось мне.
- Хоть дьяволицу, но меня это уже не волнует! Фьора, давай уйдём вместе ... - Игнасио поцеловал подол моего платья.
- Нет. Я так поняла, за своё спасение мне придётся расплачиваться своим телом...
Я испытала потаённое удовольствие, видя, как побледнел монах... Как колючий взор его чёрных глаз потускнел. Нет, идея мне понравилась, но у меня ещё остались честь и достоинство. Но и этого меня хотят лишить...
Пожалуй, Ортега может оказаться полезен для меня. Монах-вероотступник, поддавшийся чувству губительной страсти, пригодится, чтобы использовать его в своих целях. Прекрасная возможность сбежать, с его помощью, мне выпала. А потом и отомстить врагам...
Но по его правилам я играть не буду. Пусть он играет по моим правилам! Дамам обычно принято уступать...
- Я раскусила тебя. - я кокетливо улыбнулась монаху.
- Фьора, прошу тебя, сжалься! Дай мне спасти тебя и тем самым спастись самому!
- Игнасио, ты знаешь, что я замужняя женщина? Ты знаешь, что мне грозит за супружескую неверность? Я не могу отдать своё тело, свои душу и сердце, другому мужчине, пока жив законный супруг... Даже если я люблю тебя...
«О, если бы ты мог пойти со мной,
Сложив с себя обеты и оковы,
Оставь Христу его венец терновый!
Сумей пройти свободным путь земной.»
Я опустилась на колени и страстно поцеловала бывшего слугу Божьего в его сухие тонкие губы. Глаза я не закрывала, чтобы видеть лицо Игнасио, его реакцию... В отличие от меня, монах закрыл свои глаза, с пылкой жадностью отвечая на мой поцелуй...
Пусть думает, что я тоже пылаю к нему чувствами, но мечусь между любовью к нему и своим долгом замужней женщины быть всегда верной мужу...
POV. Игнасио Ортега.
5 день.
«Ведьма! Безумная женщина! Неужели она не понимает, что ей грозит?»
С такими мыслями я покинул камеру Фьоры Бельтрами. Она либо ума лишилась, либо очень искусно притворяется! У неё нет выбора, как она этого не понимает? Не в её положении можно капризничать, топать ногами и требовать… Она не может позволить себе такую роскошь, как выбор, в условиях, в которых она оказалась. Но она держится с таким достоинством, с такой непоколебимостью…
Боже, откуда у неё берётся столько сил? Изнеженная девушка, привыкшая к тому, чтобы её холили и лелеяли, сейчас стойко переносит холод тюремной камеры, питается тюремной похлёбкой и не жалуется, вообще ведёт себя так, будто это не её приговорили к костру!
Я впервые встречаю такую твёрдость в характере женщины… Неужели она правда ничего уже не боится?
Господи, как же я её ненавижу! Я ненавижу её звонкий смех, в котором сквозит презрение к её судьям. Я ненавижу её чувственные губы, её кошачью грацию и гибкость… Ненавижу её ангелоподобный лик, её утончённость! Господи, одним фактом своего существования она меня раздражает! Как же я ненавижу этот её светлый чистый взгляд её огромных серых глаз! Я видел такой взгляд только на фресках храма во время богослужения… А её фигура… Эти руки, руки настоящей аристократки… Длинные стройные ноги, высокая грудь, округлые бёдра и тонкая талия… Как я ненавижу её за то, что она постоянно является мне во снах, волнуя воображение!
«Я раньше видел этот чистый взгляд
На фресках Храма в светлый час служенья.
Развейся, колдовское наважденье!
В чём пред тобой, о, Боже, виноват?!!
Дай сил, Господь, мне духом не упасть...
Ты тяжкое послал мне испытанье.
С лицом Мадонны, Боже! Ведьма на закланье...
О, велика ты, чародейства власть!»
Господи, я постоянно представляю себе, как Фьора будет выглядеть без своего платья, которое больше пристало крестьянке!
Мне всюду грезится она… Даже в толпе я ищу в лицах других женщин её черты…
«Она срывала все замки у слова древнего "любовь",
И в сердце мне вошла, как в кожаные ножны.»
Чёрт возьми, Фьора замужем! Хорош муж, если бросает свою жену в этом змеином гнезде!
Пусть я и не знаю её мужа, но я уже его ненавижу!
В моей голове тут же возник план:
1)Помочь Фьоре сбежать и найти ей убежище.
2)Помочь ей отомстить врагам.
3)Увезти из этого города.
4)А потом можно и как-то устранить её мужа… Тогда ничто не будет препятствовать мне… Я отрекусь от своего сана, пусть даже буду предан анафеме, но зато Фьора будет со мной…
Мне надо решить, где лучше всего укрыть Фьору. Наверно, у неё должны быть хорошие друзья во Флоренции, у которых она бы могла какое-то время пожить.
Тогда надо пустить после этого слух по городу, что узница была похищена, а последний раз её видели в городке Винчи.
Вот только как лучше всё организовать?
Перед тем, как лечь спать, я захотел помолиться. Но ни одна из молитв, которые я знал, не приходила мне в голову. Я внимательно вглядывался в лик Мадонны на фреске. Вздрогнув, я отскочил и перекрестился. С фрески на меня смотрела Фьора и улыбалась! Моя колдунья, химера…
"Я обезумел совсем.
Лишь о тебе все мечты
Я на иконы смотрю -
С них улыбаешься ты!"
Списав всё на плод воспалённой фантазии, я перекрестился.
Всю ночь я провёл без сна. Я лежал на кровати и ворочался с боку на бок. Уснуть не получалось, потому что, стоило мне закрыть глаза, перед мысленным взором мелькал образ Фьоры…
"Уймись, моя безумная душа.
Не страх виной, что сердце гулко бьётся.
Судьба-злодейка надо мной смеётся,
И от себя теперь не убежать.
Оковы сердца крепче камня стен.
Взвилась костром в душе любовь слепая.
О, Боги! Перед Вами уповаю
Не дайте сил разрушить этот плен."
6 день.
Зашёл навестить приговорённую. Принёс ей фрукты, овощи, вина.
Удивило то, что Фьора встретила меня приветливо. Даже улыбалась.
Я не оставлял попыток убедить её бежать вместе, но Фьора продолжала отстаивать свою точку зрения.
Какая же она упрямая! Всё требовала меня оставить её в покое, если мне от неё нужно только тело…
Господи, где эта женщина свой разум потеряла? Если бы мне было нужно от неё только тело, я бы не строил планы по её освобождению!
- Но у тебя есть же знакомые, которым ты могла бы довериться, и которых бы никто не подозревал в том, что они тебя укрывают? – спросил я, уже теряя терпение.
- Есть, но я не знаю… Вряд ли я смогу остаться у своей подруги детства… - Фьора печально склонила голову на бок. – Её первой подозревать начнут. Личный врач Лоренцо Великолепного, Деметриос Ласкарис из Византии, предлагал мне помощь. Если бы ты к нему обратился, то очень бы помог мне…
Деметриос Ласкарис? Тот самый таинственный врач! Что ж, придётся обращаться к нему…
- Ты знаешь, где его найти? – спросил я молодую женщину.
- Во Фьезоле. Он довольно известен, чтобы не знать, где он живёт. – Фьора затянула какую-то печальную старинную песню на итальянском языке.
А я просто слушал её мелодичный голос, даже не вникая в смысл песни. Я был просто счастлив, находясь с ней рядом…
«Молиться бесполезно,
Прогневал небеса я;
Передо мною бездна,
И я стою у края.
И сладко мне, и тошно,
Пусть будет то, что будет,
А будет только то, что
Она меня погубит.»
- Как же не хочется умирать, когда ты ещё столько всего мечтала привнести… - проворковала Фьора с затаённой грустью. – Игнасио, ты же не оставишь меня в беде? – подойдя ко мне, она обвила мою шею руками и робко прижалась. – Игнасио, мне так не хочется превратиться в собственные обугленные останки… Это будет горько теперь, когда я обрела тебя… - привстав на носочки, Фьора поцеловала мочку моего уха, едва ощутимо коснулась своими губами моих губ, потёрлась головой о моё плечо.
«Во сне и наяву я
Всё время представляю,
Как я тебя целую,
Как я тебя ласкаю -
То этот нежный локоть,
То белые колени
О, похоть, похоть, похоть!
Сильней огня в геенне»
А я будто превратился в собственное мраморное изваяние. Я вдыхал запах её чёрных шелковистых волос, её молодого гибкого тела… Жаль только, что к этому её запаху ветра, прогретой солнцем свежей травы и дорогих духов, примешивался запах тюремной пищи и затхлых стен темницы…
"Как ослепляет эта красота.
Ужели это - дьявола созданье?
Смертельный яд проник в моё сознанье.
Не излечиться силою креста."
Невольно я сравнивал её с лилией, красной лилией Флоренции, символом на гербе города, который отвергает донну Бельтрами… А ведь она неотъемлемая часть этого города, она его дух...
Она сама, как его символ, красный цветок лилии. Только Фьора похожа на лилию, придавленную камнем. Но тем не менее, она не сдаётся, а это уже достойно уважения…
Мне хочется продлить эти мгновения на целую вечность, чтобы они никогда не кончались. Но мне пора идти. Надо разыскать Деметриоса Ласкариса…
Когда я разжал объятия, Фьора сильно изменилась в лице. Её лучистые серые глаза погрустнели, голова опустилась, с губ исчезла блаженная улыбка… Она выглядела такой одинокой и потерянной…
- Игнасио, ты уходишь? – спрашивает она подавленно.
- Я ухожу, но ещё вернусь. Я не оставлю тебя… - я поцеловал Фьору в лоб и вышел из её камеры, которую тотчас же закрыл за мной стражник, разрешивший мне свидание с Фьорой…
Нет, конечно, я могу её тайно навещать, благодаря тому, что у меня есть ключи от её камеры. Специально делал слепки ключа на мыле… Ради усыпления бдительности всех, приходится соблюдать видимость законопослушности…
Тюремщик Фьоры полагает, что я бьюсь за спасение души «этой девчонки» с дьяволом. Ха! Знал бы он истинную причину!..
7 день.
Как я и обещал Фьоре, я отправился во Фьезоле. Инкогнито, конечно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Приходилось представляться странником, который хочет учиться докторскому делу у сеньора Ласкариса, как его тут почтительно называют…
Но я только зря время потерял, пытаясь застать грека у него на вилле, поскольку тот находился при Лоренцо Медичи, который надеялся вернуть себе обоняние* с помощью пожилого учёного.
Как и следовало ожидать, я застал Деметриоса Ласкариса во дворце Медичи…
Грусть волной накатила на меня, при одной только мысли о том, что когда-то Фьора Бельтрами блистала здесь своей красотой и многочисленными талантами, своей юностью... Все любили её и восхищались ею. Она была богата и знатна.
А что теперь? Она лишь узница, последние дни которой сочтены, и только я являюсь той единственной нитью, которая связывает её с внешним миром...
- Здравствуйте, сеньор Ласкарис. – поздоровался я с доктором, пройдя в его кабинет и усевшись в кресло.
- Здравствуйте, чем обязан вашим посещением? – задал он вопрос в ответ на моё приветствие.
- Я от Фьоры Бельтрами, помните её? Вы сможете временно приютить её у себя, пока мне не представится возможность увезти её из Флоренции?
- Увезти? - не поверил он. – Откуда мне знать, что вы не сдадите её вновь в руки нашего слепого правосудия? Где гарантии этого?
- Я бы точно не стал никогда предавать женщину, которую люблю… Я очень прошу, разрешите Фьоре немного пожить у вас…
- Так это правда, - пробормотал грек. – Вы в самом деле хотите помочь ей…
Порывшись в своих шкафах, он извлёк из их недр порошки в разноцветных маленьких баночках.
- Это что? – решил я уточнить.
- Сильнодействующее снотворное. Подсыпьте это незаметно в вино и угостите стражу. Пока они будут спать, у вас будет возможность с Фьорой сбежать. Приезжайте в мою виллу во Фьезоле и спросите Эстебана. Скажете ему, что вас я пригласил. План ясен?
- Вполне. Спасибо Вам… - забрав снотворное и попрощавшись, я покинул дворец Медичи.
«Надо сказать Фьоре, чтобы она была готова…» - не покидала меня мысль всё время, что я шёл к ней.
Придя к Фьоре, я застал её активно спорившую со стражником Витторио. Как я узнал, Фьора хотела, чтобы ей в камеру чаще приносили мыло, мочалку, таз с водой и чистые простыни. С боем, но Фьора своего добилась.
А потом она присела на койку, сокрушённо опустила голову и начала изливать мне душу, время от времени, сдерживая всхлипы. Я прекрасно понимал, что ей приходится несладко. На неё вообще столько всего свалилось, что я бы и своему врагу не пожелал. Именно в этот момент она казалась ещё уязвимее и беззащитнее перед лицом жестокого мира, ещё прекраснее и обольстительнее…
Нет, у меня не было никакого намерения жалеть её. Такая женщина, как Фьора, не заслуживает подачек в виде жалости к ней. Это недостойно её.
Я ей очень сопереживал. В моей голове возникали только планы мести всем, кто осмелился её притеснять, унижать и оскорблять…
- Фьора, ты знаешь, - начал я, с удовольствием отметив, что Фьора заинтересовалась, - я разыскал сеньора Ласкариса, о котором ты мне говорила, - прошептал я ей на ухо.
- Правда? – Фьора даже подскочила от радости.
- Конечно. Он решил помочь нам… В корзине я принёс бутылки вина, в которые подсыпал снотворное, данное Деметриосом, – продолжал я, понизив голос. – Я отдам это вино стражникам. Скажу, что это подарок. Взамен я их попрошу создать тебе в камере условия, которые будут немного лучше прежних. Пусть они считают, что это сделка… А когда они все напьются и уснут, мы с тобой убежим вместе… - я бережно взял молодую женщину за подбородок и поцеловал её в губы, как она меня тогда, в первый мой раз… - На дне корзины ты найдёшь мужской костюм, сапоги и плащ.
- Я поверить не могу… И ты пошёл на всё это? – Фьора прикрыла рот ладонью, словно опасаясь, что сболтнула лишнее.
- Я же сказал, что сделаю всё, чтобы ты обрела свободу… - я поцеловал её руку на прощание и вышел из камеры, которую закрыл, как всегда, Витторио.
- Витторио, держите, – я отдал стражнику три бутылки коллекционного бургундского вина, которые забрал у Фьоры. Ничего, Фьоре будет даже полезно какое-то время попить, вместо вина, настойку с ромашкой и мятой.
- За что дарите? – уловил самую суть стражник.
- Я прошу взамен создать более комфортные условия пребывания для Фьоры Бельтрами. Я хочу, чтобы ей больше не приходилось выбивать себе предметы первой необходимости. У неё должно быть всё, что можно себе позволить, на эту сумму, – я снял со своего пояса увесистый кошель с золотыми и серебряными флоринами, отдав Витторио. – Денег здесь достаточно. Повторюсь, Фьора Бельтрами не должна ни в чём нуждаться. Ей должны приносить более разнообразную и полезную для здоровья еду.
- У нас в тюрьме нормально кормят. Не надо тут возмущаться, – только и сказал Витторио.
- А вы бы сами согласились есть то, чем кормите заключённых? – задал я вопрос, но не получил на него разумного ответа. – Бедная девушка так похудела, что на себя не похожа. Бледная, глаза блестят, будто у неё лихорадка… Вы не знали, что донну Бельтрами всё чаще стали мучить головокружения и мигрени?
Витторио покачал головой.
- Это всё от нездоровой пищи и отсутствия свежего воздуха… Хоть на прогулки её выводите под конвоем, что ли…
- А она не использует это, как возможность сбежать?
- Вы смеётесь? Как она сбежит от дюжины вооружённых людей?
- От ведьмы всё ожидать можно… - пробормотал с суеверным ужасом Витторио и перекрестился.
- Ох, Господи, что за темнота! – воскликнул я. – Да с чего вы взяли, что Фьора ведьма?
- Её признали виновной, она сама призналась.
- Кто угодно, на её месте, признался бы, когда ему угрожают пыткой испанским сапогом. Я сомневаюсь в её виновности.
- Но вы же сами были в числе её обвинителей, сами доказали её причастность!..
- Я мог и ошибаться. Я много общался с донной Фьорой Бельтрами. Она не выглядит одержимой или безумной. Она не высказывала никаких догматов, противоречащих христианской религии, – я пожал плечами. – Единственное, что она угнетена из-за гибели своего отца и всего произошедшего. Вы хотя бы её чёрное траурное платье и вуаль верните… Я думаю, что за те деньги, которые вы получили, можно обеспечить донне Бельтрами более уютную обстановку.
- А что вы так носитесь с этой девкой, фра Игнасио? Это ей особой погоды не сделает. Всё равно сожгут на костре через неделю. Стоит так стараться? - Витторио лениво размял руки.
- Вы думаете, что бедной девушке легко поверить в божье и людское милосердие, когда с ней так обходятся? Душу, да и тело, Фьоры Бельтрами ещё можно спасти… Кажется, мои слова находят в её душе отклик… - разыгрывал я дальше роль доброго исповедника несчастной запутавшейся женщины.
- Фра Игнасио, вы ещё не знаете, что это за мерзавка… - Витторио с укоризной покачал головой. – До того, как её перевели в эту камеру, она сделала прут и с его помощью пыталась стянуть связку ключей у стражника, которого она песней усыпила. Но у неё не получилось - ключи на пол упали. Когда её уже перевели, она попыталась соблазнить Микеля, нашего новичка. Тогда к ней приставили меня. – Витторио перекрестился. – Признаться, я сам чуть было не поддался её очарованию, красоте, юности… Но вовремя взял себя в руки. Вы осторожней с Фьорой. Она и не такое может выкинуть. От ведьмы всего можно ожидать…
Я понял, что дальше разговаривать с Витторио бесполезно. Подумать только, какой тёмный и пустой человек! Стыдно, что я сам на суде говорил о Фьоре подобным образом!
POV Фьора.
7 день.
С самого раннего утра шёл частый ливень. Как будто из ведра. Всегда такое чистое, голубое и безоблачное небо затянули свинцовые тучи, скрыв солнце.
Яростные порывы ветра врывались в мою камеру через зарешёченное окно, пробирая до костей, а капли дождя попадали мне на лицо и одежду, на пол камеры и подоконник.
Словно вместе с солнцем скрылась за тучами моя бодрость.
Наверно, это глупо, но когда солнечные лучи ярко светили в окно моей камеры, я обретала присутствие духа. Мне снова хотелось жить, радоваться, даже любить… Как будто солнце было для меня предвестником чего-то хорошего, что положит конец всем моим бедам.
Почему-то у меня появлялась уверенность в том, что всё наладится, что всё не напрасно и у меня всё обязательно получится. Я выберусь отсюда.
Даря тепло моему телу, тёплые лучи солнца вновь вселяли надежду на лучшее, в сердце…
Утро для меня перестало быть добрым с тех пор, как погиб отец… И по сей день!
Я развлекала себя тем, что делала человечков из соломы. Каких? Да самых разных: Марино Бетти, Иерониму Пацци, настоятельницу из монастыря Санта Лючия, Пьера де Бревая и Рено дю Амеля, Карла Смелого и Филиппа де Селонже. Фигурки напоминали своих прототипов лишь отдалённо. Что до Смелого, Рено и Пьера, то они были абстрактными, так как я не знала, как они выглядят. А потом я уничтожала плоды своих трудов без всяких сожалений. Это помогало мне снять накопившееся напряжение.
В обед меня пришёл навестить мой испанский монах Игнасио, шанс на свободу. Он застал меня как раз в тот момент, когда я пререкалась с Витторио. Вот же скопидом старый! Воды, мыла, мочалки и простыней ему для меня, видите ли, жалко!
А потом я изображала из себя Vittima innocente del mondo crudele (невинную жертву жестокого мира - ит). Игнасио моё маленькое представление впечатлило. Боже, неужели ему мама не объяснила, что не всем юным красивым девушкам, попавшим в беду, можно доверять?
Но мой план сдвинулся с мёртвой точки. У меня есть мужская одежда, Игнасио нашёл мне временное пристанище. Благодаря ему режим моего пребывания в тюрьме смягчили. Приносили более вкусную пищу, тёплые одеяла и тазы с водой, чистые простыни, мыло и мочалку. Головой ручаюсь, что последователь святого Доменика пустил в ход деньги!
Иначе с чего бы это мне сделали такие поблажки? Ближе к вечеру, когда ливень прекратился, меня даже вывели во внутренний двор тюрьмы под конвоем из десяти человек, чтобы я могла подышать свежим воздухом.
Какая доброта! Какая неслыханная милость к запятнанной женщине, которой и жить-то осталось одну неделю! Очень мило с их стороны, что они решили скрасить мои последние дни. Это выглядит так, будто волки пожалели зайчонка, которому всё равно суждено стать обедом. Фальшиво и мерзко… Иных слов я подобрать не могу.
Так, в полном бездействии, я и провела время. Делала фигурки из соломы, а потом рвала их на части. Помогало избавиться от злобы.
Опять пыталась взяться за дрессировку крыс. Но грызуны вконец обленились.
Легла спать где-то в полночь, но заснуть удалось не сразу.
Меня мучили кошмарные сны. После гибели папы я не помню ни одной ночи, чтобы мне не снилось ничего ужасного… Больше всего я боялась, что испанский монах заглянул в самую глубь моей почерневшей души и узрел истинную мою сущность. Я боялась, что он лишь тешит меня ложной надеждой на освобождение, чтобы добиться от меня желаемого - моего тела, а потом оставить доживать в тюрьме свои последние дни перед сожжением… Я боялась, что мой план пойдёт прахом, а виновные в гибели моих настоящих родителей и приёмного отца Франческо Бельтрами, которого я очень любила, останутся безнаказанными… Что эти подонки будут разгуливать по белому свету, наслаждаться жизнью и всеми благами, которые она может им дать, дышать воздухом и делать вид, будто ничего не произошло.
Но робкая надежда на свободу жила где-то в глубине моей души. Поэтому я, от греха подальше, убрала под подушку мужской костюм для верховой езды, плащ и сапоги.
Запретив себе даже мечтать о побеге, чтобы не терзать лишний раз душу, я легла спать.
Сквозь сон я услышала скрип замка, повернувшийся в замке ключ и чьи-то шаги. Похоже, что посетитель направляется ко мне…
Я не знала, что мне делать. Леденящий кровь страх будто сковал всё моё тело. Я делала вид, что крепко сплю, надеясь на то, что посетитель сам уйдёт. Но он не уходил, а присел на край моей убогой кровати. Сожмурив глаза, я изо всех сил боролась с желанием подскочить и закричать на всю тюрьму, что меня пытаются убить или взять силой.
Но что-то подсказывало мне, что ночной посетитель вполне может оказаться вооружённым. Ещё чего доброго, при нём нож будет!
- Фьора, я же сказал тебе, чтобы ты была готова в полночь… - узнала я голос Игнасио.
«Вот садист! – подумала я не без гнева. – Сразу не мог сказать, что это он? Обязательно было доводить меня чуть ли не до разрыва сердца?»
- Игнасио? Ты пришёл за мной? – спросила я спросонья.
- А за кем же ещё? Я только одну Фьору Бельтрами знаю.
- Значит, ты не обманывал меня… - проговорила я, прикрывая ладошкой рот. – Мне так стыдно, что я усомнилась в тебе, прости… - встав с постели, я поцеловала Игнасио в щёку, якобы виновато, опустив глаза.
- Потом будем разговаривать, Фьора. Переодевайся. Стража напилась вина, в которое я снотворное подмешал и теперь спит. У нас есть время.
- Ты не мог бы отвернуться? – спросила я монаха, покраснев до корней волос, вытаскивая из-под подушки костюм, плащ и сапоги. – Я немного стесняюсь…
- Могу, конечно. – Ортега отвернулся, не заставляя меня просить его дважды.
Но у меня были подозрения, что монах-доминиканец украдкой подглядывает за мной. Поэтому я моментально стянула с себя сорочку и поспешила переодеться в костюм, обувь и плащ.
Как-то непривычно от одной только мысли, что тебя, помимо собственных кормилицы и мужа, увидит, в чём мама родила, чужой мужчина… Хотя если разобраться, муж тоже относится к этой категории. Действительно, зачем так переживать?
- Всё, я готова. Можешь уже поворачиваться.
Игнасио повернулся лицом ко мне. Я заметила на его лице выражение восторга, сластолюбия и чего-то ещё, что я не могла назвать… Наверно, безнадёжность…
- Я ужасно выгляжу? – поинтересовалась я невинно.
- Ничего подобного. – Игнасио положил подушки на мою койку и накрыл одеялом таким образом, чтобы издалека это нагромождение можно было принять за спящую меня. - Пошли. – монах схватил меня за запястье и повёл за собой. Прямо к выходу по тюремным коридорам.
Всё словно вымерло. Ни единого шороха не слышно, если не считать храпов стражи. Стражники спят вповалку, облокотившись на стены. Упились тем вином, которым Игнасио угостил их. Ловко он всё спланировал, я в восхищении!
В ночном небе светили звёзды, не было ни облачка. Со стороны реки Арно приятно веяло прямо мне в лицо свежестью и прохладой. Вдыхая свежий ночной воздух полной грудью, я была счастлива, что наконец-то покинула тюрьму, где стены, казалось, всё теснее сжимаются вокруг меня, давя своей тяжестью. Наконец-то больше не придётся терпеть холод тюремной камеры и есть отвратительную похлёбку, которой меня кормили! Свобода!
Наверно, если бы не врождённое чувство осторожности, усилившееся из-за последних событий, я бы кричала о своей радости на всю улицу… Но я молчала, боясь привлечения лишнего внимания.
- Фьора, накинь капюшон, - прошептал Игнасио мне на ухо.
- Зачем? – удивилась я. - Ты чего-то боишься?
- Что тебя могут узнать. Накинь капюшон.
Тон монаха не оставлял места для возражений, поэтому я выполнила всё, что от меня было нужно.
Не давая мне даже пяти секунд на передышку, Игнасио тащил меня за собой тёмными переулками и кварталами с сомнительной репутацией.
Страх сжал железной рукой моё сердце. Я подняла на Игнасио испугано-вопросительный взгляд.
- Почему мы идём этой дорогой? – только и спросила я.
- Тебя хватятся, когда действие снотворного закончится. Сюда ищейки не сунутся - испачкаться боятся и о своей шкуре пекутся.
Что ж, ответ меня вполне успокоил! Хотя бы уверена в том, что избавившись от одной проблемы, я не наживу другую.
Мы были уже довольно далеко от тюрьмы, далеко от Флоренции - города Красной лилии…
- Игнасио, пожалуйста, давай сделаем небольшую остановку? – я присела на валун, упираясь ладонями в колени.
- Мы уже во Фьезоле. Скоро придём к Деметриосу. – Монах подошёл к валуну, на котором я сидела. Схватив за плечи, он поставил меня на ноги и слегка встряхнул. – Соберись. Немного осталось.
- Боже, Игнасио, у меня ноги отваливаются! – простонала я, состроив страдальческое выражение лица. – Всё тело болит!
- Ага, значит, когда мы шли от самой Флоренции, у тебя ничего не болело, а теперь болит…
- Тогда у меня не было времени особо вникать в то, что я устала.
- Господи, с тобой хлопот точно не оберёшься… - Игнасио, даже не спрашивая, усадил меня к себе на спину, и, придерживая, чтобы я не соскользнула, отправился дальше к вилле греческого учёного. Никогда бы не подумала, что монах такой сильный! Хоть я и похудела, пока была в тюрьме, но всё же вешу немало. Три пуда с лишним точно будет.
Мы уже миновали тропинку, по обочинам которой росли кипарисы с раскидистыми тёмно-зелёными кронами. Тропинка как раз вывела нас к вилле Деметриоса.
Надо отметить, что она оказалась куда роскошнее, чем я могла предположить. Я-то думала, что Деметриос живёт в этаких чертогах аскета. Но я в своих догадках ошиблась.
Красивый у него дворец. Чем-то напоминает мой… Наверно, проект разработал один и тот же зодчий.
Когда мы подошли к воротам, Игнасио поставил меня наземь и простучал ритм песни, которую сочинил сеньор Лоренцо.
Долго ждать, пока нам откроют, не пришлось.
Дверь открыл сам Деметриос Ласкарис.
- Всё хорошо, вас не раскрыли? – спросил грек с ходу.
- Когда мы ушли, все уже спали. Сейчас, наверно, охрана приходит в себя. – Игнасио держал меня за руку, поглаживая внутреннюю сторону ладони и пальцы.
- Быстрее проходите. – Деметриос завёл нас внутрь.
- А у вас тут очень красиво… Уютно, опрятно… - попыталась я загладить комплиментом чувство неловкости.
- Благодарю, донна Фьора. – Деметриос снял с меня плащ и повесил его на крючок.
- Донна Фьора? – удивилась я. – Сеньор, вы помогли организовать Игнасио мой побег, приютили у себя и не отвернулись, как весь город… И после всего вы зовёте меня донной Фьорой?
- Фьора, ты бы поменьше болтала, а разулась и отправилась отдыхать, – рука Игнасио обхватила меня за талию. В этом жесте угадывалось столько собственнических чувств… Его голос тоже нельзя было назвать спокойным. Скорее властным, требовательным… Я прекрасно поняла, что он имел в виду.
- И правда, я немного устала… - проговорила я, зевая, убрав со своей талии руку Игнасио, и разулась.
- Ты очень устала, не правда ли? – я обернулась на дружелюбный низкий голос, принадлежащий молодому мужчине.
- Да, ужасно. С ног валюсь… - зевая, я прикрыла рот ладонью.
Весь его внешний облик выдавал в нём солдата: коренастое и крепкое тело, квадратное лицо, которое обрамляли прямые чёрные и жёсткие волосы. Нос молодого человека, очевидно, был перебит в одной из драк.
Деметриос представил меня и Игнасио ему. Оказывается, молодого человека Эстебан зовут. Сам он родом из города Толедо, из Испании. Уже очень долгое время преданно служит Деметриосу. Эстебан был не только слугой Деметриоса, его садовником, помощником, исполнителем приказов и мажордомом. Но и его доверенным лицом, глазами и ушами.
Эстебан произвёл на меня приятное впечатление. Я почувствовала в нём ту надёжность и теплоту, которые мне были сейчас очень нужны. Игнасио Ортегу я таким не считаю. Меня неотступно преследовала мысль, что за всё сделанное им для меня, Игнасио потребует плату. Догадываюсь, что это будет моё тело.
А Эстебан мне не казался отталкивающим. Наоборот… Эстебана я не боялась. Монаха - да, но не кастильца. Даже улыбка у Эстебана на губах была очень добрая. Поэтому он меня сразу к себе расположил.
- Что ж, с Эстебаном ты познакомилась, - Деметриос положил руку на моё плечо, - тебя я доверю заботам Самии, рабыни-египтянки. Монсеньор Лоренцо рекомендовал её, как очень обязательную и ответственную работницу. Она служит мне не хуже Эстебана.
Деметриос дважды хлопнул в ладоши.
Тут же появилась высокая темнокожая девушка, одетая в тёмно-синие тунику, перехваченную на поясе тонким пояском, и штаны. На ногах обуты домашние туфли.
- Самия, это донна Фьора Бельтрами, - Деметриос указал на меня кивком головы, - ты должна служить ей так же хорошо, как и мне. Наша гостья очень устала, что с ног валится, голодна и ей нужна ванна. Ты знаешь, что делать. Позаботься о ней и дай другую одежду. Что до тебя, Фьора, то тебе пойдёт на пользу сон.
Проснулась я от солнечных лучей, которые беспощадно светили мне в глаза. Даже сквозь закрытые веки, солнце казалось мне слишком ярким.
Я села и протёрла кулаками глаза. Значит, это был не сон. Монах Ортега и в самом деле вытащил меня из тюрьмы и привёл в дом Деметриоса.
Уютная комната, оформленная в пастельных тонах, занавески на окнах, письменный стол и кресло в углу… Тёплая кровать, которую покидать не хочется, чистое постельное бельё, шёлковая рубашка Самии бледно-персикового цвета, которую девушка мне одолжила… Нет, это не сон, что не может не радовать.
Переведя взгляд на табуретку, стоявшую возле кровати, я увидела блюдо с тартинками и стакан молока с мёдом. Рядом лежала записка.
Никого другого-то нет в комнате, так что она для меня. Без особого интереса я развернула бумагу и прочитала:
«Доброе утро, Фьора. Надеюсь, ты хорошо спала? Завтрак на табуретке.»
И подпись:
«Игнасио Ортега.»
Такого знака внимания я от него не ожидала. Умеет бывший поборник инквизиции быть обходительным, когда того захочет.
Покончив с завтраком, я переоделась в лиловую шёлковую тунику и вышла подышать свежим воздухом на террасу, туда, где виноградники. Так хорошо, тихо и спокойно. Только общество Эстебана и больше никого… У Эстебана я училась говорить на кастильском наречии. Мне понравился испанский язык тем, что он очень звучный, мелодичный, красивый… Имеет общие корни с моим родным итальянским языком.
Поэтому изучение испанского языка у меня сложностей не вызывало. Эстебана занятия со мной не обременяли. Ему это даже нравилось, а мне нравилось учиться у него и просто дружески беседовать.
От Эстебана я узнала, что Хатун и Леонарда сейчас у Кьяры Альбицци. У меня даже от сердца отлегло. Я знала, что Кьяра их в беде не оставит, на мою верную подругу детства можно во всём положиться.
- Фьора, я всё понимаю, - начал Эстебан, - но зачем ты связалась с этим монахом?
- Эстебан, передо мной открывалась не самая привлекательная перспектива быть сожжённой заживо, а тут, - я понизила голос до шёпота, - монах… Твердит мне о любви и о том, что он хочет спасти меня от моей участи. Как я могла упустить такую прекрасную возможность сбежать?
- А ты, Фьора? Ты сама любишь его?
- Смеёшься? – я фыркнула. – Нет. Это всё игра, Эстебан. Маски надеты, можно и начинать мистерию... Я должна играть и быть хорошей актрисой, потому что если я буду плохой актрисой, то я проиграю… А кровь моего отца взывает к мщению. Есть ли у меня право сгинуть?
- Но зачем прибегать к помощи Игнасио Ортеги? – Эстебан легонько потрепал меня по плечу. - Сказать честно, он никому доверия не внушает. Ни Деметриосу, ни мне, ни Самии… И он так смотрит на всех исподлобья.
- Эстебан, поверь мне, я знаю, что делаю. Как только я отомщу Иерониме и Марино за своего отца, я порву с Ортегой. – успокоила я молодого человека.
Я оглянулась по сторонам, желая удостовериться в том, что нас никто не подслушивает. Вот будет весело, если весь мой разговор с Эстебаном услышит Игнасио! Уж не знаю, как бы я выкрутилась тогда. Хотя теперь мне придётся учиться лгать, притворяться и изворачиваться в совершенстве… Спасибо вам, доблестный граф Филипп де Селонже! Вы научили меня тому, что поможет мне выжить теперь, а именно лгать и использовать людей в своих целях.
Но, к моему с Эстебаном счастью, никого поблизости не было.
- Фьора, позволь мне взять на себя твою месть, позволь помочь тебе… - Эстебан посмотрел мне в глаза и обнял так, как если бы я была его младшей сестрёнкой. Никакой похоти или намёка на нечто большее.
- Но я хочу сама всё сделать. Эстебан, пожалуйста, пойми меня. Мне хочется самой быть движущей силой возмездия… - возразила я, полностью расслабившись в объятиях кастильца.
Такое приятное чувство покоя и тепла, ощущение чьей-то поддержки, заботы… Эстебан настолько благороден, что готов взять на себя мой священный долг. Но он ошибается, думая, что я настолько слаба, что сама не смогу его исполнить. У меня был соблазн переложить весь груз своих забот на сильные плечи Эстебана, но я оказалась сильнее своего порыва.
Так и текли дни за днями… Ничего нового. Каждый день похож на предыдущий.
Каждый день я по пять часов занималась испанским языком, помогала Самии по дому. Вернее она вела дом, а я лишь пыталась ей помочь. Училась у Деметриоса готовить духи, способные усиливать плотское желание. Ну и яды… Вдруг пригодится? Рено дю Амеля, Пьера де Бревая, Карла Смелого или мужа угостить… Можно поставить опыт на Марино Бетти и Иерониме Пацци… Тем более, что они оба находятся во Флоренции, даже не подозревая о том, какую участь я им готовлю…
Хотя, может, я и не буду на своём супруге яды испытывать. Можно найти и другой способ заставить его страдать. Но над этим у меня ещё будет время поразмыслить.
Мне не терпелось отомстить, воздать врагам по заслугам, но Деметриос охлаждал мой пыл такими словами:
- Терпение, Фьора. Научись быть терпеливой.
Он обещал мне, что научит быть сильной, даст мне в руки такое оружие, которым я могла бы нанести ответный удар. Когда же это случится и сколько мне ещё так ждать?
- Твоё первое и самое главное оружие - терпение… - отвечал Деметриос на все мои попытки начать с ним разговор о моей мести.
Конечно, Деметриосу легко говорить! Его так не томит бездействие, как меня. Не ему являются в кошмарных снах близкие люди, требующие от меня выполнения моего долга!
- Фьора, Деметриос прав. Тебе нельзя ни под каким видом показываться в городе, - назидательно указывал мне Игнасио.
С ума сойти! Тот, кто недавно кричал громче, чем Иеронима: “Распни её, распни её!”, теперь стал чуть ли не моим пажом! Даже смотреть противно… Каждый раз, когда монах обнимал меня и целовал, меня бросало в холод от его прикосновений. Но приходилось делать вид, что я в него безумно влюблена, иначе он выдаст меня при первой же возможности. Не исключено, что это повлекло бы негативные последствия для Деметриоса, Эстебана и Самии… Что до последней, то её Игнасио скрыто, мягко говоря, не любил, из-за её необычайно яркой внешности. Теперь и бедняжка-египтянка у него в ведьмах ходит, как и я!..
Поэтому я была вынуждена перед монахом всячески изворачиваться, лгать ему о своей любви… Постоянно приходится прятаться под маской влюблённой женщины.
У Игнасио был порыв склонить меня к близости, но я чётко дала понять ему, что не могу отдаться другому мужчине, пока жив законный супруг. Вот, именно, что пока жив…
- Но если твой муж стоит между нами, давай избавимся от него! – не выдержал Игнасио Ортега, догнав меня, когда я выходила из кухни, где помогала Самии, во внутренний дворик.
- Любимый, ты о чём? – я покачала головой. - Мой муж сейчас воюет где-то в Бургундии. Сам посуди, до кого мы скорее доберёмся: до моей тётки Иеронимы с её любовником, которые сейчас во Флоренции и чувствуют себя безнаказанными, или до моего мужа, который чувствует то же самое, но находится далеко отсюда?
Монах на минуту замешкался.
- Вот, сам подумай, родной… - я приблизилась к Игнасио сзади и положила свои ладони ему на плечи, принявшись делать ему лёгкий массаж. – Сейчас самое главное отомстить моей тётке Иерониме с Марино, потом разыскать мужа моей покойной матери и убить его. Далее следует Пьер де Бревай, отец моих родителей. Он от меня тоже сострадания не дождётся, – я стала массировать монаху плечи чуть сильнее, заметив, что ему это пришлось по душе. – И, конечно же, Карл Смелый, которому мой муж служит…
- Кто ещё в твоём списке, мне интересно? – поразился Игнасио.
- Это все, - я нежно поцеловала Игнасио в губы, потом несильно прикусила мочку его уха. – А потом я аннулирую свой брак с Филиппом де Селонже, а ты отречёшься от своего сана…
- Допустим, - Игнасио вдруг резко развернулся и прижал меня к себе, касаясь губами шеи и ключиц. – Но что, если твой благоверный не захочет расторжения брака?
Я рассмеялась полудетским и наивным, но в то же время и коварным, смехом, обнажив зубки.
- У меня для таких случаев всегда под рукой яды… - я прыгнула прямо на руки Игнасио и обняла его за шею.
- И ты не побоишься взять столько грехов на душу? Пойдёшь на то, что станешь мужеубийцей? – ужаснулся монах.
Всё равно где-то в глубине его души сохранились ростки боязни греха…
В ответ на это я лишь хихикнула.
- Chi lo sa (кто знает? - ит.)? Нет, не боюсь… Любимый, мне уже поздно блюсти нравственность. Поздно бояться грешить, когда ты и так оступилась…
- Что ты хочешь сказать этим, Фьора?
- А ты думаешь, это не грех, Игнасио? – спросила я с хорошо разыгранной горечью. – Скажи, грешно ли, будучи замужней женщиной, любить священнослужителя?
На лице Игнасио появилось выражение угрюмой задумчивости.
- И ты не боишься всеобщего осуждения, если план пойдёт прахом?
- Если я ради тебя не побоялась совершить прелюбодеяние в своих мыслях и сердце, то побоюсь ли я мнения кучки убогих обывателей? Я люблю тебя… - прижимаюсь к мужчине ещё сильнее. - Ignacio ... Il mio amore, mio caro (Игнасио... Любовь моя, мой дорогой-ит.)... Il mio futuro marito, il padre dei miei figli (Мой будущий муж, отец моих детей-ит.) ... – шептала я страстно ему на ухо, с придыханием.
- Так сильно меня любишь? – спросил мужчина, ставя меня на ноги и поглаживая мои волосы.
- Sì! Ti amo con tutto il cuore, beatamente, Ignacio!( Да! Я люблю тебя всей душой, до умопомрачения, Игнасио! - ит.) – как будто в страстном порыве, я схватила его за руку и припала к ней губами.
- Фьора, ты что делаешь? – огорошенный таким вниманием, Игнасио отнял свою руку у меня. – Ты безумна… Что ты делаешь?
- Игнасио… - я нежно прикоснулась губами к его длинным пальцам.
- Фьора…
- Это ведь из-за тебя я стала безумной…
Я поджала губы и покачала головой. Со стороны похоже на то, что я подавляю в себе желание плакать.
- Фьора… - прошептал Игнасио, гладя мою руку.
- И ты мне веришь? – вдруг резко спросила я его.
- Ты о чём? – не понял монах.
- Мне нельзя верить… - обронила я уклончиво.
- Почему?
- Я же флорентийка, Игнасио… - шептала я, прижимаясь к нему всем телом. – Лучше не верь мне… Я специально буду тебя обольщать, чтобы ты мне верил…
Этот приём всегда срабатывает. Когда ты говоришь человеку не делать чего-то, он обязательно захочет это сделать! Это всё равно, что тебе скажут: «Не думай о розовой собаке. Я запрещаю тебе думать об этой розовой собаке…» Человек сразу же начнёт делать то, что его просили не делать! Он будет пытаться представить себе эту розовую собаку!