Любовь на краю пропасти

Глава 1. Пепел и тень

Анна стояла на краю обрыва, глядя вниз, туда, где ветер кружил серый пепел её прошлого. Склон уходил резко, усыпанный острыми камнями и высохшей травой, которая ломалась под ногами с сухим треском. За её спиной дымились остатки дома — некогда крепкого, сложенного из бревен, пропитанных запахами смолы и старых зим. Теперь это была лишь груда обугленных обломков, чёрных, как уголь, с редкими красными искрами, которые ещё тлели в темноте. Пожар забрал всё: пожелтевшие письма деда, спрятанные в жестяной коробке под кроватью, выцветшие фотографии в рамке над камином, даже старый стол, за которым она когда-то рисовала углём свои детские мечты. Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, оставляя горячие полумесяцы. Холод пробирал до костей, но это был не только ветер — резкий, с привкусом гари, дующий с равнины. Это было предчувствие, тяжёлое и вязкое, как тень, что легла на её сердце.

Она подняла взгляд к небу. Луна висела низко, огромная и бледная, с рваными краями облаков, которые цеплялись за неё, словно пытаясь утянуть вниз. Свет её падал на землю серебряными пятнами, выхватывая из тьмы обугленные балки и осколки стекла, блестящие, как слёзы. Анна вдохнула, и запах дыма ударил в горло — горький, едкий, с ноткой чего-то сладковатого, что напоминало ей о маминых пирогах с яблоками. Этот запах был последним, что связывало её с домом, и теперь он растворялся в ночи, уносимый ветром. Она опустила голову, глядя на свои ботинки — потёртые, в пятнах сажи, с развязанным шнурком, который болтался, как хвост раненого зверя. Её руки дрожали, но не от холода. От пустоты.

И тогда она услышала шаги. Тихие, но уверенные, с лёгким хрустом гравия под подошвами. Анна резко обернулась, и её дыхание замерло. Он стоял в нескольких метрах от неё — высокий, закутанный в длинный плащ, тёмный, как сама ночь. Капюшон скрывал его лицо, оставляя лишь тень, но из-под подола выглядывали сапоги — старые, потёртые, с налипшей грязью, будто он прошёл десятки дорог, прежде чем оказался здесь. Свет луны играл на ткани плаща, но не отражался — ткань поглощала его, словно чёрная дыра. И всё же она видела его глаза. Они горели в темноте, как два раскалённых угля, пронзительные и живые, слишком живые для этого места смерти.

Анна отступила, её нога зацепилась за камень, и она чуть не упала. Рука инстинктивно взлетела вверх, чтобы удержать равновесие, но он был быстрее. Его пальцы сомкнулись на её запястье — ледяные, твёрдые, с силой, которая не соответствовала их худобе. Она вздрогнула, чувствуя, как холод проникает через кожу, но не вырвалась сразу. Его хватка была не грубой, а… странной. Как будто он проверял её.

— Ты не должна быть здесь, — сказал он. Голос был низким, с хрипотцой, словно горло пересохло от долгого молчания. В каждом слове чувствовалась тяжесть, как у человека, который привык говорить только тогда, когда это необходимо.

Анна выдернула руку, ощущая покалывание там, где он её держал. Её сердце забилось быстрее, но она выпрямилась, вскинув подбородок.

— Это мой дом, — огрызнулась она, бросив взгляд на руины за спиной. — Был мой дом.

Он не двинулся, но она услышала звук — тихий, резкий, похожий на смешок. Только в нём не было веселья. Это был звук зверя, который скалится перед прыжком.

— Теперь это просто земля, — сказал он, и его голос стал глубже, почти вибрировал в воздухе. — И она голодна.

Анна открыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но слова застряли в горле, как комок пепла. Он шагнул ближе, и ветер, который до этого рвал её волосы, внезапно стих, будто испугался его присутствия. Луна осветила его чуть лучше, и она заметила шрам — длинную, кривую полосу, что тянулась от уха через шею, исчезая под воротником плаща. Кожа вокруг него была бледной, почти прозрачной, и шрам казался живым, пульсировал в такт её собственному дыханию. Она сглотнула, чувствуя, как страх смешивается с чем-то ещё — любопытством, острым и опасным.

— Кто ты? — спросила она, стараясь держать голос ровным.

Он наклонил голову, и тень капюшона сдвинулась, открывая часть лица. Подбородок острый, с лёгкой щетиной, губы тонкие, но не жестокие. А глаза… Они были не просто тёмными — в них клубилась тьма, как дым в стеклянной банке, и Анна поняла, что не может отвести взгляд.

— Меня зовут Андерс, — сказал он, и имя прозвучало как удар ветра о камни. — И я могу дать тебе больше, чем ты потеряла. Но у всего есть цена.

Её дыхание сбилось. Она смотрела на него, на его протянутую руку — длинные пальцы, чёрные вены под бледной кожей, ногти, чуть заострённые, как у хищника. Это была не человеческая рука, но и не совсем чужая. Анна сжала кулаки, чувствуя, как гнев вытесняет страх.

— И чего ты хочешь? — выдохнула она, и её голос был резче, чем она ожидала.

Андерс улыбнулся — медленно, криво, и в этой улыбке было что-то неправильное, как в зеркале, которое искажает отражение.

— Твоя кровь, — сказал он тихо, и его голос стал ниже, почти шёпотом, — или твоя душа. Выбирай.

Анна замерла, чувствуя, как слова врезаются в неё, как острые камни под ногами. Её глаза расширились, и она отступила, но не далеко — спина упёрлась в обугленный остов дома, и сажа осыпалась на её куртку, оставляя чёрные следы. Она смотрела на него, на его руку, всё ещё протянутую, на глаза, которые не отпускали её.

— Ты безумен, — прошептала она, но голос её дрожал, и она ненавидела себя за это.

— Пока не знаю, что выберешь ты, — сказал он, и его глаза сузились, будто он видел в ней больше, чем она сама. — Но скоро узнаем.

Глава 2. Выбор в темноте

Анна замерла, глядя в глаза Андерса, и его слова — "твоя кровь или твоя душа" — повисли в воздухе, тяжёлые, как дым, что всё ещё поднимался от пепелища её дома. Лес вокруг них дышал — голые ветви старого дуба скрипели под порывами ветра, словно кости, трущиеся друг о друга, а земля под ногами была холодной и влажной, пропитанной запахом гниющих листьев и чего-то более резкого, металлического. Луна висела над ними, бледная и равнодушная, её свет пробивался сквозь кроны, рисуя на земле узоры из теней — длинные, изломанные, как пальцы, тянущиеся к ней. Анна сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, но боль была далёкой, заглушённой стуком сердца, которое било в рёбра, как птица в клетке.

Она хотела рассмеяться, отмахнуться от его слов, как от безумной шутки, но взгляд Андерса держал её на месте. Его глаза — глубокие, чёрные, с искрами, что тлели в глубине, — были не просто красивыми. Они были живыми, слишком живыми, и в них было что-то, что заставило её замолчать. Это не было игрой. Это была правда, холодная и острая, как нож у горла.

— Ты серьёзно? — наконец выдавила она, отступая на шаг. Её ботинок провалился в мягкую землю, и она почувствовала, как грязь обволакивает подошву, словно лес пытался её удержать. Дуб за спиной скрипнул громче, и один из сучьев, сухой и острый, зацепился за её куртку, оставив длинную царапину на ткани.

Андерс кивнул, медленно, и каждое его движение казалось выверенным, как у хищника, который знает свою силу. Луна осветила его лицо чуть ярче, и Анна разглядела его лучше. Кожа бледная, почти серая в этом свете, с тонкими линиями морщин у глаз, которые говорили не о возрасте, а о чём-то пережитом, тяжёлом. Шрам на шее — длинный, кривой, с рваными краями — казался живым, пульсировал, как вена, и исчезал под воротником плаща, чёрного и неподвижного, несмотря на ветер, что гудел вокруг. Его волосы, тёмные и чуть спутанные, выбивались из-под капюшона, падая на лоб, и Анна заметила, как одна прядь прилипла к коже — возможно, от пота, а может, от крови, которую она пока не видела.

— Я не лгу, Анна, — сказал он, и его голос был низким, хриплым, с едва уловимой дрожью, как у человека, который слишком долго молчал. — Никогда. Это цена.

Она сглотнула, ощущая, как горло пересохло, несмотря на влажный воздух. Её взгляд упал на его руку — всё ещё протянутую, ждущую её ответа. Пальцы длинные, худые, с чёрными венами, проступающими под кожей, как корни под землёй. Ногти чуть заострённые, неухоженные, с тёмными пятнами у краёв — грязь или что-то хуже. Это была рука, которая знала работу, но не ту, что чинит дома или сажает цветы. Это была рука, которая ломала, резала, держала что-то, чего Анна не могла себе представить.

— Цена за что? — спросила она, и её голос сорвался на последнем слове, выдавая страх, который она пыталась задавить.

Андерс шагнул ближе, и ветер, что только что рвал ветви дуба, затих, оставив тишину, тяжёлую и вязкую. Его плащ не шелохнулся, и Анна заметила, как тени вокруг него сгущаются, словно дым, поднимающийся от костра. Он стоял теперь в двух шагах, и она чувствовала его присутствие — не тепло тела, а что-то другое, холодное и электрическое, как воздух перед грозой.

— За жизнь, — сказал он, и его голос стал глубже, вибрировал в её груди, как далёкий гром. — Не ту, что у тебя была. Ту, что ты могла бы иметь.

Анна сжала губы, стараясь не дрожать. Её разум кричал "беги", но ноги словно вросли в землю, прикованные его взглядом. Она посмотрела на дуб — огромный, древний, с корой, потрескавшейся от времени, и ветвями, что гнулись под невидимой тяжестью. Его корни выпирали из земли, толстые и узловатые, покрытые мхом, который светился слабым зеленоватым светом в лунных лучах. Это было не просто дерево. Это было что-то большее, и Анна чувствовала, как оно смотрит на неё, ждёт.

— Кто ты? — спросила она снова, и её голос был тише, но твёрже. Она подняла глаза, встречаясь с его взглядом, и увидела, как в них мелькнуло что-то — не угроза, а усталость, глубокая, как колодец без дна.

— Тот, кто видел слишком много смертей, — ответил он, и его губы дрогнули, но не в улыбке. — И тот, кто может остановить твою.

Анна вспомнила пожар. Огонь пришёл ниоткуда, вспыхнул в углу дома, где стояла старая лампа, и разросся слишком быстро, чтобы быть случайным. Она выбежала на улицу, задыхаясь от дыма, и видела, как пламя танцевало — не хаотично, а с какой-то целью, словно кто-то вёл его по стенам, по крыше. Соседи кричали про молнию, но небо было ясным, усыпанным звёздами, и ни одна капля дождя не упала, чтобы остановить это. Теперь, глядя на Андерса, на его шрам, на его глаза, она начала подозревать.

— Это ты сжёг мой дом? — спросила она, и её голос стал твёрже, гнев вытеснил страх. Она выпрямилась, сжав кулаки, и шагнула к нему, сокращая расстояние.

Андерс покачал головой, и движение было медленным, почти печальным. Луна осветила его лицо полностью, и Анна заметила, как тень шрама делает его черты резче, а глаза — ещё темнее.

— Нет, — сказал он тихо. — Но я знаю, кто это сделал. И они придут за тобой.

Она сжала челюсти, чувствуя, как гнев кипит в груди. Её дом, её прошлое — всё обратилось в пепел, и теперь этот странник говорит о каких-то "них". Она хотела ударить его, выплеснуть ярость, но остановилась. В его взгляде не было насмешки, не было равнодушия. Только тень вины, слабая, но реальная.

— Кто? Почему? — спросила она, и её голос дрожал от напряжения.