Ворон
Контракт
Петербург. Город, который давно сдался. Он течёт под ногами, как грязь после весеннего дождя, с привкусом дешёвого бензина и гнилых новостей. Ветер гоняет пустые стаканчики и обрывки жизней. Этот город сам как мокрый приговор.
Я стою в переулке. Место выбрано идеально.
Тут темно даже днём, а сейчас ночь — сырая, вязкая. Вода стекает по стенам, лужи дрожат под редким светом неоновых вывесок. За углом гудит цивилизация — шум машин, редкие крики. Но здесь — тишина, как перед выстрелом.
Слышу своё дыхание. Медленное, выверенное. Оно звучит глуше из-за капюшона, натянутого на голову. Рука в кармане — на пистолете. Глушитель прикручен заранее. У меня нет привычки терять секунды.
Цель — Андрей Платонов. Бывший бухгалтер крупной транспортной компании. Внезапно стал слишком разговорчивым. Решил, что может продать компромат налево, а потом исчезнуть.
Но я всегда нахожу.
И я всегда заканчиваю.
Он должен появиться в любую минуту.
Я знаю маршрут, знаю ритм его шагов. Слежка длилась четыре дня. Он не менял ни одного движения. Как часы.
Дурак.
Через двадцать секунд он свернёт с главной улицы. На камерах его не будет видно — я выбрал угол, где мёртвая зона. Всё рассчитано.
Пятна света от вывески магазина "24 часа" трепещут на мокром асфальте. Я замечаю своё отражение — короткий силуэт, почти призрачный. На мне простая одежда: тёмный плащ, ботинки без каблука, перчатки. Никаких нитей, никаких случайностей. Я ухожу чисто.
Раздаётся хриплый кашель.
Вот он.
Тяжёлые шаги. Он идёт быстро, но нервно. Папка прижата к груди. Пальто до колен, потёртая шляпа — как будто с кино. На плече — тёмное пятно от недавнего дождя. Потный, как свинья. Боится. И правильно делает.
Он проходит мимо мусорного контейнера. Мой шаг — один, тихий. Он не слышит. Я выхожу из тени.
— Простите, который час? — мой голос спокоен. Почти дружелюбен.
Он поворачивает голову. И в этот момент — я вижу его глаза.
Не страх. Удивление.
Выстрел. Один — точно в шею, чуть под углом. Он захлёбывается, падает назад, папка падает рядом. Второй выстрел — по инерции, в грудь. Не потому что нужно. Потому что я так делаю всегда.
Он уже не человек. Он — объект, устранённый точно по контракту.
Я опускаюсь на корточки, быстро, методично. Папка — в сумку. Смотрю на его руки — часы дорогие, но не интересуют. Телефон — в карман, выключен. Я стираю отпечатки, не спеша.
Проверяю пульс — чисто. Сердце молчит. Как и должно.
Никаких свидетелей. Даже уличный кот испугался выстрела и исчез в подворотне.
Возвращаюсь в переулок. Снимаю перчатки, бросаю в урну. Куртка и очки — в рюкзак, другой образ — на мне уже через сто метров. Время сработать по легенде: турист из Латвии, немного растерян, с картой в телефоне. На лице лёгкое раздражение — будто не могу найти кафе.
Иду мимо камер. Улыбаюсь.
Всё. Убийства не было.
Был дождь. Была ночь.
Была тень.
Я в метро через восемь минут. В вагоне — тепло, пахнет чужими духами, усталостью и колбасой из пакета. Рядом мужчина в галстуке, засыпающий стоя. Девушка с наушниками стучит пальцем по коленке. Никто не знает, что я только что забрал чью-то жизнь.
Меня никогда не замечают.
Именно поэтому я живу.
Алексей Ворон.
Я — тот, кого не ждут.
И всегда прихожу вовремя.
Моя квартира — это не дом.
Это убежище, временное, как и всё в моей жизни. Меняю адреса, как перчатки: не из-за паранойи — из-за принципа. Привязанность убивает. Я это понял давно.
Эта база находится в бывшем здании архитектурной конторы, переоборудованном в жилой фонд для «очень временных» жильцов. Дом стоит у железной дороги — грохот поездов помогает не слышать лишнего. Шум — мой союзник.
Я захожу через чёрный подъезд. Камеры заклеены, кодовый замок давно перепрограммирован.
Квартира под номером 27. Три комнаты, но обитаю только в одной. В другой — склад. В третьей — пустота.
Никаких фотографий. Никаких следов. Только холод. И порядок.
Я бросаю сумку на стол. Рядом — два телефона: один рабочий, другой личный, но в нём нет ни одного номера. Личный я включаю только тогда, когда хочу услышать тишину в трубке.
Сажусь в кресло. Кожа хрустит. Пахнет сталью и табаком, хотя я не курю.
На мониторе — видеозаписи с улиц. Проверяю обратную слежку. Чисто.
Поднимаюсь. Снимаю куртку, одежду, складываю в мешок для утилизации. Перчатки, очки, поддельные документы — всё в сейф. Завтра это станет мусором. Новые образы уже приготовлены.
Душ.
Вода горячая, почти обжигающая. Я стою под струёй, не двигаясь. Мою руки дольше, чем нужно. Они чистые — но не внутри. Никогда не будут.
Видел, как умирает человек. Опять.
Всё прошло по плану. И всё равно внутри что-то щёлкает. Как будто шестерёнка с трещиной.
Вытираюсь грубо, машинально. Плечи — в шрамах. Один — от ножа, в Милане. Другой — огнестрел, Африка.
Каждый след — напоминание. Я не бессмертный. Просто живучий.
Открываю холодильник. Внутри: вода, йогурт, пара пакетов с вакуумной пищей. Бутылка виски, запечатанная.
Я не пью.
Просто держу её на случай, если когда-нибудь захочу забыться. Пока не захотел.
Сажусь за стол. Разворачиваю ноутбук. Смотрю на экран. Там — база данных моих контрактов. Все — зашифрованы. Только я знаю ключ.
На экране мигает уведомление: «НОВАЯ ЗАДАЧА».
Я не удивлён.
Щёлкаю мышью.
Открывается файл. Нет ни адреса, ни фото мишени. Только имя.
Ворон
Красное платье
Ресторан — один из тех, что стараются казаться изысканными: мягкий свет, белые скатерти, вино по бокалам, официанты с лицами, как у дипломатов. Место для сделок, соблазнов и слежки.
Я занял стол на втором уровне — частичный обзор на первый, в отражении стеклянных панелей.
Ева уже была там.
Одна.
Она сидела у окна, в красном платье, которое сразу отбрасывало все попытки быть «обычной». Оно сидело на ней идеально. Без намёка на вульгарность, но с тем акцентом, который мужчина замечает первым, а женщина — с опасением.
Красный — цвет дерзости. Вызова. Крови.
Я не верю в символику. Но этот выбор — он не случаен.
Она не смотрела в телефон. Не листала меню. Просто сидела и ждала.
Как будто знала, что я здесь.
Мой стол был в тени. За мной — стена. Передо мной — бокал с водой и скрытая камера в пуговице пиджака.
Обычно я анализирую цель по мелочам: как держит приборы, как двигает стопой под столом, куда смотрит в паузах. Всё это — язык.
Но у неё язык был… молчалив. Уверенный.
Официант подошёл к ней. Она не стала смотреть в глаза. Улыбнулась, коротко кивнула — как человек, который знает, что хочет. Заказала рыбу и бокал белого. Не играла. Не флиртовала.
Она была сама.
И это бесило.
Я нажал на кнопку под столом — сигнал к прослушке.
В ухе — тишина. Её голос не дрожал. Ни в одном слове.
"Может, она действительно никем не прикрыта?"
Глупая мысль.
Ничто не случайно. Особенно женщины в красном в ресторане, где киллер прячется за бокалом воды.
В это время мимо прошёл мужчина. Высокий, в деловом костюме, с золотыми запонками. Остановился рядом с ней.
Я напрягся.
— Добрый вечер, — сказал он. — Простите, не могли бы вы…
— Нет, — мягко, но твердо ответила она, не глядя.
Он замер. Мгновение — и ушёл.
Я просканировал лицо. Никакой угрозы. Случайный самец.
Но она отшила его быстро. Холодно. Так умеют только те, кто привык ставить границы с одного взгляда.
Что ты за чертовщина такая, Ева Николаева?
Она допила бокал. Поднялась.
И тут — на секунду — её глаза поднялись вверх.
Прямо на меня.
Я не двинулся. Не подал вида. Камера всё ещё работала, но я не смотрел в монитор.
Я смотрел в глаза.
Прямо.
Без защиты.
Она держала взгляд. Полсекунды. Секунду.
Потом — уголки губ слегка дрогнули.
Не улыбка. Намёк на признание.
Словно знала.
Словно сказала: "Я вижу тебя."
И ушла.
Я сидел, сжимая стакан. Лёд внутри уже растаял.
Мне стало жарко. Внутри. Как будто меня только что разоружили. Не оружием — взглядом.
Мир на секунду стал зыбким.
Я понял: наблюдать больше не получится.
Теперь — только приближаться.
У большинства людей есть защитные слои. Маски. Тени на лицах, за которыми можно прятаться.
У Евы — нет.
Я отслеживал её маршрут: ресторан — прогулка вдоль набережной — дом. Она не меняла маршруты. Не проверяла «хвост».
Не говорила по телефону.
Не делала лишних движений.
Это могло бы значить, что она не знает.
Но мне казалось — она знает всё. Просто не играет.
На следующий день я уже не сидел в тени.
Я сидел рядом.
Библиотека на Цветном. Старое здание, запах пыли, мраморные колонны. Место, где никто не будет искать кого-то вроде меня.
Она пришла к 14:00. В том же красном пальто, с кожаным портфелем под мышкой. Устроилась за столом у окна, разложила какие-то бумаги.
Села.
Я оказался рядом, на стуле через стол. Не слишком близко. Но достаточно.
На ней не было макияжа. Только губы — матовые, холодные. Глаза — спокойные, тёмные. И взгляд.
Тот самый.
Когда она подняла глаза, я увидел в них не растерянность. Не интерес.
А распознавание.
Как будто она давно меня знает.
— У вас не найдётся ручки? — спросила она.
Голос чуть хриплый. Глубокий. Слова произносит медленно, но не лениво. Как будто пробует на вкус.
Я достал ручку, протянул молча. Пальцы чуть коснулись.
Мелочь. Но ток прошёл.
Она опустила взгляд, как будто не заметила.
А я не мог отвести глаз.
Она вернула ручку через минуту.
— Спасибо.
Я кивнул.
Не спросил, как зовут. Не представился. Не стал вести диалог.
Хотя должен был. Это был шанс. Но внутри что-то не давало.
Страх?
Нет. Инстинкт.
Ближе — опасно.
И всё же я не ушёл.
Она читала. Я делал вид, что читаю.
Периодически она поднимала взгляд. Мимо. Но я чувствовал — не случайно.
Каждый её взгляд — как выстрел без глушителя. Тихий, но точный.
Прошло больше часа.
Когда она закрыла папку, я уже был весь на взводе.
Она встала. На мгновение задержалась у моего стола.
— Забавное совпадение, — произнесла она.
— Что именно? — спросил я.
— Мы всё время рядом.
Улыбнулась. Почти по-дружески. Но взгляд…
Взгляд был прямым. Пронзающим.
Я ничего не ответил.
И она ушла.
На выходе из здания я стоял, прижавшись к стене.
Сигарета не зажигалась — пальцы дрожали.
В голове пульсировал один вопрос:
Кто она, чёрт возьми?
Как будто всё, что я знал, — обман. Как будто меня втянули в игру, где правила переписаны прямо на ходу.
Я не привык быть пешкой.
Но сейчас — я даже не знал, чья это доска.
Ворон
Невидимая угроза
Моя квартира — это не просто жильё. Это крепость.
Там нет ни одной детали, которой я не коснулся сам.
Каждая розетка прослушивает. Каждая камера подключена к автономному серверу.
На входе — защита по биометрии, скан сетчатки и резервный контур на движение.
Она не просто безопасна. Она — личная зона абсолютного контроля.
Именно поэтому, когда я вошёл и увидел мигающий красный свет на панели — я понял:
меня взломали.
Не соседские дети. Не случайный глюк.
Кто-то прошёл сквозь мой код, как скальпель сквозь кожу.
Я замер. Внутри — звенящая тишина.
Пистолет в руке. Шаг за шагом — проверка углов.
Всё выглядело на месте. Экран монитора светился привычно. Книги на полке. Кофейная кружка пустая.
Но был один нюанс.
Запах.
Кто-то касался моей жизни. Кто-то оставил невидимый след.
Как будто вторглись в мой мозг и просто… переставили воспоминания местами.
Я сел за терминал.
Стал перелистывать логи.
— Чёрт…
Взлом шёл изнутри.
Через мой же резервный порт — тот, который должен быть недоступен.
Работа профессионала. Без следов. Но… я всё же нашёл крошечный сбой — подпись, почти незаметную.
Маленькая метка в коде: "V1LKA".
Я знал это имя.
Знал почерк.
И знал, что это значит.
— Привет, старая подруга… — прошептал я.
Вилка. Одна из лучших кибер-фантомов Восточной Европы.
Когда-то мы работали вместе. Потом она исчезла. Или её заставили исчезнуть.
Теперь она снова рядом.
Но если она залезла в мою систему — это не «привет». Это предупреждение.
Я вышел на балкон.
Пальцы дрожали, хоть на лице оставалась тень спокойствия.
Мир подо мной жил своей жизнью — машины, люди, неоновые вывески.
Но у меня было ощущение, будто вся эта картинка уже потрескалась по краям.
Меня кто-то ведёт.
Не я охочусь.
Теперь охотятся на меня.
Я вернулся к монитору. Начал собирать цифровые осколки:
— кто был в сети рядом с моей системой;
— что пытались вытащить;
— что оставили специально.
Потому что я знал: если тебя взламывают — не для кражи. Для сигнала.
Кто-то хотел, чтобы я заметил. Чтобы я испугался.
Но я не боюсь. Я думаю.
И если Вилка здесь — значит, кто-то очень крупный стоит за этим.
А значит, я не просто втянут в игру с Евой.
Я попал в сеть.
И у меня меньше времени, чем я думал.
Мне нужен был человек.
Не интернет, не архив, не спутник.
Живой, с мозгами, в которых осталась хоть капля лояльности.
А таких — единицы.
Точнее, один.
Марк Селин.
Бывший оперативник. Когда-то — легенда.
Теперь — тень. Алкоголь, заброшенные склады и мания преследования.
Но если кто и мог помочь мне распутать нити, оставленные Вилкой — это он.
Я нашёл его в Подрезково, в бункере под старой мастерской.
Вход под плитой в полу, замаскированный под сломанный подъемник.
Я спустился — металл скрипел, как кости мёртвого зверя.
Он встретил меня с ружьём. Без приветствий. Без сомнений. Просто — ствол в лоб.
— Я знал, что ты придёшь, — пробурчал он, хрипло. — Только не думал, что так быстро.
— Кто-то взломал мою систему, — сказал я. — Работала Вилка.
Он не удивился. Только отложил ружьё.
— Значит, всё начинается снова.
Мы сели в гулкой, темной комнате. Лампа висела на проводах, мигая как сердце умирающего.
Он налил виски. Стаканы пыльные. Алкоголь — нет.
— Тебя держат на крючке, Леш. Ты же понимаешь это?
— Я пока не знаю, кто держит.
— Это неважно. Главное — зачем.
Он сделал глоток, откинулся.
— Сначала они влезут в твою голову. Потом — в твои чувства. Потом ты сам отыщешь, за что умереть. И откуда пуля прилетит — не поймёшь.
— Ты говоришь, как будто знаешь.
— Я знаю. Я через это прошёл.
Он показал шрам на груди.
— Мне казалось, я тоже контролирую всё. До тех пор, пока не оказался здесь — в чёртовом подполье с голосами в голове.
Я молчал.
— Кто она?
— Ева.
Он прищурился.
— Тебе лучше уйти. Исчезнуть. Сейчас. Пока она тебе ничего не значит.
Я допил.
— Уже поздно.
Он дал мне старый носитель — флешку с данными, зашифрованными в формате времён холодной войны.
— Здесь старые логины Вилки. Один из них недавно активировался. В центре. На крыше отеля «Империал».
— Думаешь, это она?
— Не думаю. Знаю. Но осторожно. Она не та, кем была. Сейчас она работает только на того, кто платит больше всех. А если она полезла в твою систему — ставки высоки.
Я поблагодарил.
Он не ответил. Просто смотрел, как я поднимаюсь обратно в ночь.
И в его взгляде было то, что я не видел ни в одном зеркале.
Страх.
Не за себя.
За меня.
Иногда воспоминания подкрадываются, как пули с глушителем.
Без предупреждения.
Без звука.
Ты просто вдруг понимаешь — тебя уже ранило.
После встречи с Марком я не поехал домой.
Я поехал туда, где никогда не должен был бы больше появляться.
На окраину. К старому заводу. Там, где она погибла.
Анна.
Моя первая ошибка.
Моя первая любовь.
Моя первая цель, в которую я не смог выстрелить.
Десять лет назад.
Я тогда был другим. Только прошёл подготовку. Уверенный. Быстрый. Без тени сомнений.
Ворон
Отказаться нельзя
Связь пришла рано утром. Без предупреждения.
Скрытый канал. Голос без искажений. Чёткий. Ледяной.
Я знал, кто это.
— Алексей, — сказал он. — Новая задача.
— Ты обещал наблюдение.
— Ситуация изменилась.
— Я не играю по меняющимся правилам.
— Теперь игра — не твоя. И правила — не твои.
Я молчал. Слова — оружие, но в такие моменты лучше молчать, чем тратить патроны вслепую.
Он продолжил:
— Объект активен. Доступ к закрытым системам, появление у твоего укрытия. Это больше не простая проверка. Это угроза.
— Ты уверен, что это она?
— Мы уверены, что ты — слишком близко. А это риск. Поэтому — либо ты заканчиваешь дело, либо…
Пауза. Очень короткая. Почти любезная.
— …либо мы закончим тебя.
Голос был сухим, как бумага приговоров.
Без эмоций. Без угрозы. Просто факт.
— У тебя двадцать четыре часа, — сказал он. — Ева должна исчезнуть. Или ты исчезнешь сам.
Связь оборвалась.
Я сидел в лучах утреннего солнца.
Никаких эмоций. Только пульс — быстрый, точный, как метроном перед казнью.
Я убивал сотни раз. Холодно. Профессионально.
Но не сейчас.
Теперь я знал, что именно так они выжгли Анну.
Приказ сверху. Изменение условий.
Всё по кругу.
Разница в одном: тогда я не знал, что это ловушка.
А теперь знаю.
Я вспомнил лицо Евы. Точнее, выражение, с которым она смотрела прямо в объектив, когда я следил за ней в ресторане.
Слишком спокойно.
Слишком осознанно.
Это не просто цель. Не просто актриса.
Она знает, что её ведут.
И, возможно, ведёт в ответ.
Я посмотрел на пистолет, лежащий на тумбе.
Простой, надёжный. Не раз спасал мне жизнь.
И впервые за долгое время… я не знал, для кого он теперь.
Для неё — или для тех, кто приказал.
Я не собирался её убивать.
По крайней мере — не сейчас.
Это не было благородством. Не было состраданием.
Это было интуицией. Инстинктом.
Тем самым, что не подвёл меня ни разу за последние десять лет.
Что-то не сходилось.
Слишком спешный приказ.
Слишком очевидная засада.
Слишком знакомый метод давления.
Когда на тебя давят — это значит, что ты близко к правде.
Я набрал «Горького».
Старый контакт. Человек из теней. Никогда не задаёт вопросов, если платишь заранее.
— Кто-то копается в моих линиях, — сказал я, не называя имени. — Слишком профессионально.
— Ближе к делу.
— Кто контролирует шлюзы доступа к Ложному Кольцу?
Пауза.
— Ты же знаешь, кто.
— Подтверди.
— Карасев.
Вот и оно.
Карасев. Бывший офицер Службы. Потом ушёл в «серую зону»: частные операции, контракты, манипуляции.
Он работал на обе стороны.
И всегда играл вдолгую.
Если он за этим стоит — тогда весь мой «контракт» с Евой был лишь ширмой.
И вся эта история — часть гораздо более крупной игры.
Я выключил связь.
Вышел на балкон. Глубоко вдохнул. Воздух был плотным, как свинец перед грозой.
Мои пальцы сжались.
Я привык жить по правилам, даже если эти правила были грязными.
Но сейчас — не просто игра.
Меня толкают к предательству.
И не только её. Себя самого.
Они хотят понять буду ли я выполнять все их приказы.
Я не стрелял в Анну — и потерял всё.
Если я сделаю то же с Евой — что я потеряю теперь?
Но даже если я решу её не трогать — у меня есть двадцать четыре часа.
Потом они придут. И не спросят, кого убирать первым.
Я открыл ноутбук. Запустил сканирование.
Если Карасев за этим — в сети должна остаться тень.
Я собирался найти её.
Пока я искал — я продолжал наблюдать за Евой.
Она вела себя… свободно. Слишком.
Как будто знала, что её отслеживают — и позволяла.
На камерах она улыбалась. Говорила с кем-то по телефону. Сидела в кафе.
Обычная жизнь.
Слишком обычная.
Если она работает на Карасева — она ждёт, когда я сделаю ход.
Если она — просто пешка, тогда убить её сейчас — повторить свою самую страшную ошибку.
Я был в ловушке.
Но не из тех, в которых стены замыкаются.
А из тех, где ты не знаешь, кто твой враг, а кто — приманка.
Я знал одно: сейчас нельзя доверять даже себе.
И уж точно — нельзя подчиняться приказу.
Впервые за долгое время я решил сыграть по своим правилам.
Даже если это будет стоить мне жизни.
Меня предупредили.
Обычно сначала идут слова, потом тени.
Сегодня — наоборот.
Они пришли вчетвером. Без масок, без суеты.
Профессионалы. Такие, как я. Только с другой стороны дула.
Я ждал их в коридоре, за дверью запасного выхода.
Поставил капкан на стекло. Простая ловушка — тонкая проволока с отравленным шипом, прячется в щели возле дверной ручки. Не убивает, но тормозит. Достаточно, чтобы выстрелить первым.
Но они не подошли к двери. Они просто отключили подачу тока в доме.
Темнота сработала хуже выстрела.
Это был их способ сказать: «Мы здесь. И мы можем больше».
Я не дернулся.
Просто стоял. Слушал.
Шаги. Один — тяжелый, как у медведя. Второй — едва слышный, катящийся, как по паркету.
Третий и четвёртый остались снаружи.
Морра
Девушка с секретом
Утро началось с грозы и кофе.
А сейчас — 18:42, и я сижу в ресторане на углу, где стены выложены белым мрамором, а скатерти пахнут свежей лавандой.
Это место я выбрала не случайно.
Здесь стеклянные витрины до пола, и любой, кто решит смотреть — сам окажется на виду.
Именно так и получилось.
Вот уже третий час напротив припаркована чёрная «Тойота Ленд Крузер».
Слишком тёмные стёкла, слишком неподвижные.
А в зеркале, которое я аккуратно повесила под углом на колонне, видно четверых: двое спереди, двое на заднем. Короткие стрижки, одинаковые пальто, мёртвые лица.
Идеальный портрет страховой группы смерти.
Они следят за мной с самого утра.
Их не интересует кофе, погода, даже уборщица, что шесть раз вытирала один и тот же столик — под их камерой.
Они здесь не чтобы наблюдать. Они — как грузовик, что остановился перед прыжком.
Ждут сигнала.
И всё же они мне нравятся больше, чем тот.
Мужчина, который следил за мной последние дни, делал это с какой-то… нелепой честностью.
Слишком близко подходил. Слишком долго держал взгляд.
Когда я однажды вышла из магазина раньше обычного — он даже не успел отвести глаза. Просто замер. Взгляд — в лоб. Без маски.
Я не сразу поняла, что он — профессионал.
Но когда увидела, как он резко свернул за угол и исчез без следа — сомнений не осталось.
У него были ошибки. Но были и глаза.
Такие… живые.
Не те, что у тех, кто сидит в чёрной машине.
Я наливаю себе ещё вина. Шардоне, терпкое, французское. Слегка холодное, как я люблю.
Время подходит к концу.
Если до вечера не поступит сигнал — я буду действовать сама.
Я ненавижу крайние меры.
Но ждать — больше нельзя.
И вот именно в этот момент — всё меняется.
Ко мне подходит официантка.
Молодая, нервная, с тонкой цепочкой на запястье.
В руках — бутылка.
Новая. Пыльная.
И бокал.
— Это от нашего шефа, — говорит она.
Голос дрожит, но глаза — слишком напряжённые, слишком прямые.
Именно такие глаза были у женщин в Европе, когда нужно было передать информацию — без слов, через тон.
— У него очень редкий состав. Хотите прочитать этикетку?
Состав вина?
Я улыбаюсь. Кивком благодарю, хотя внутри уже на взводе.
Официантка уходит, а я осторожно беру бутылку и подношу к глазам.
Этикетка отклеена на уголке.
Под ней — крошечный, почти невидимый, наушник, приклеенный к стеклу прозрачной лентой.
Размер — чуть больше родинки. Тонкий, чёрный, почти не заметный.
Я выдыхаю.
Сердце замедляется.
Кто-то пытается выйти на связь.
Но кто? И главное — зачем?
Я поворачиваю голову и снова смотрю на тёмные стёкла «Ленд Крузера».
Они ещё не двигаются.
Они ещё не знают, что происходит прямо сейчас. Или делают вид, что не знают.
А я смотрю на наушник.
Он маленький. Незаметный. Но в моей жизни такие детали решают, кто будет жить завтра.
Взять его — значит вступить в игру, но на какой стороне?
А не взять - значит не узнать кто на другом конце линии.
И я всё ещё думаю.
Брать или нет?
Слушать — или разбить?
Я смотрела на крошечный наушник на бутылке, будто он был живым.
Он ничего не говорил. Не светился. Не пульсировал. Просто лежал, затаившись.
И всё же — он дышал в моей голове.
Как сомнение. Как предчувствие.
Я не люблю сюрпризы. Не люблю, когда кто-то управляет мной.
Но больше всего я не люблю тишину, когда знаю, что за ней — выстрел.
Желание узнать, кто на другом конце — оказалось сильнее.
Я отвела взгляд, поправила волосы и осторожно вставила наушник в ухо, спрятав его за прядью.
Пальцы не дрожали.
— Спасибо за розу.
Голос мужской. Глубокий. Спокойный. И… знакомый.
Тот самый, который следил за мной все эти дни.
Он смотрел, записывал, ошибался — и всё же шёл за мной.
Теперь он был внутри моей головы.
Я чуть не ответила вслух. Автоматически.
Но он опередил:
— Не говори. Ни слова.
Ни движения, ни взгляда.
Если слышишь меня — просто пригуби вино.
Я взяла бокал.
Секунда.
Вторая.
И отпила один-единственный глоток.
Вино оказалось тёплым, как вечер.
Он продолжил:
— Сейчас от твоего ответа зависит больше, чем ты думаешь.Не только твоя жизнь. Моя — тотоже. Если хочешь узнать повтори действие с вином, а если же - нет, то покрути бокал в руках.
Я затаила дыхание.
Он произнёс это тихо, как будто говорил про погоду.
Но каждая его фраза ложилась в грудь тяжестью.
Он был под угрозой. И ставил всё на меня.
Это было не блефом.
Я слышала в его голосе странную вещь, которой не было раньше.
Не страх. Не слабость. А что-то… живое.
Он мог бы молчать. Мог бы предупредить. Мог бы шантажировать.
Но он решил сказать так.
Прямо. Без прикрас.
Я снова взяла бокал, но не пила.
Просто держала в пальцах.
Он ждал моего ответа.
Почему я вообще колебалась?
Я не обязана ему ничем. Я сама — в центре этой игры, и не просила никого спасать меня.
Но…
Чёрт, мне интересно, что он скажет.
Интересно, почему я стала для него больше, чем целью.
Интересно, почему он не сдал меня тем, кто в чёрной машине.
Морра
Фазенда
Старая фазенда встретила меня тишиной и запахом пыли.
Никаких камер, антенн и сетей — глухая дыра, где сигнал мобильной связи исчезает, будто его никогда и не было.
Зато именно здесь у меня был схрон. На всякий случай. На такой случай.
Я взломала старый навесной замок за семь секунд, как делала это уже не раз — даже с закрытыми глазами. Внутри всё осталось как прежде: консервные банки, армейский коврик, аптечка, пакет с одеждой и «Сиг-Сауэр» в промасленной обёртке.
Я разделась до белья, вытерла лицо, смыла остатки помады.
Выкинула красное платье в печку. Оно ещё пахло вином.
Вместо него — чёрные джинсы, водолазка, волосы собраны в тугой хвост.
Минимум макияжа. Максимум контроля.
Пистолет — в кобуру, на пояс под одежду.
Запасной магазин в носке.
Гранула цианида — в правом рукаве. На всякий.
Я не собиралась умирать, но я давно привыкла быть готовой к худшему.
Когда приехал он, я услышала машину за минуту.
Мягкий дизельный рык, как будто старый зверь прокрадывается сквозь сонный лес.
Я не вышла навстречу.
Пусть сам заходит.
Хлопок двери, скрип пола.
Ворон вошёл как дома — но не расслабленно. Он знал, что может получить пулю в лоб, если сделает что-то не то.
И мне это нравилось.
— Чисто, — сказал он. И добавил, задержав взгляд на моём лице: — Для «схрона» — довольно уютно.
— Выбирала с умом, — пожала я плечами и указала на стул. — Присаживайся. Водки нет, кофе тоже. Только разговор.
Он кивнул.
Сел напротив.
Расстояние между нами — чуть больше метра. Ближе — только к тем, кого не боишься.
— Без имён, — сказала я первой.
Он кивнул:
— Согласен.
— Даже не пытайся их узнать.
— И не планировал.
— Морра, — представилась я, чуть склонив голову. — Так зовут меня те, кто знает, как меня бояться.
Он усмехнулся, чуть — без зубов, по-мужски:
— Ворон.
Мы обменялись взглядами. Долго. Не отводя глаз.
Никаких улыбок. Только холодная проверка. Уровень риска. Степень лжи. Сколько можно дать — и сколько нельзя.
— Думаешь, я вру? — спросила я.
— Думаю, ты привыкла врать лучше, чем дышать.
Я усмехнулась.
— Ты тоже.
— Потому и живы, — пожал плечами он.
Мы замолчали. Несколько секунд.
Затем он заговорил:
— Мне невыгодно, чтобы ты умерла.
— Неудобно, правда? Быть исполнителем и мишенью.
Он снова усмехнулся.
— Ситуация не из простых.
— И не из дешёвых, — добавила я. — Чёрная машина под рестораном не из тех, что ездят на слежку просто так.
— Их было четверо, — сказал он.
— Я знаю.
— И они прийдут не только за мной, — добавил он, прищурившись.
— Я знаю.
Опять тишина.
Но теперь в ней появилось напряжение другого рода.
Как будто двое, соревнующиеся в меткости, вдруг поняли, что стреляют в одну цель.
— Ты хочешь выйти живым? — спросила я прямо.
— Хочу, — кивнул он. — И желательно — не по чьим костям.
— Но если придётся?..
— Сломаю всё, что встанет на пути.
— Честно, — я кивнула. — Это уже кое-что.
— А ты? — спросил он.
Я чуть наклонилась вперёд:
— Я хочу вернуть контроль над ситуацией. И убить того кто посмел отдать приказ о моей смерти. И добиться того ради чего я начала эту игру.
Он кивнул, как будто мы наконец заговорили на одном языке.
— Тогда предлагаю договор: ты — говоришь, что знаешь. Я — говорю, что знаю. Без выкрутасов. Без манипуляций. За каждым словом — ответ. За ложь — смерть.
— Ты всегда так романтично заводишь диалог? — приподняла я бровь.
— Только с теми, кто может мне выстрелить в сердце, — ответил он без улыбки.
И я, чёрт побери, поверила.
— Ладно, Ворон, — сказала я. — Один раунд. Без прикрас. Без прикрытий. Посмотрим, доживём ли до второго.
Он кивнул.
И я вдруг подумала: если мы оба действительно хотим выбраться, то это единственный шанс.
Другого — не будет.
Он молчал. Я тоже.
Ворон сидел с прямой спиной, руки на коленях, взгляд — изучающий. Не враждебный, но и не безопасный.
Так смотрят те, кто может тебя спасти — или прикончить. В зависимости от того, что ты скажешь дальше.
— Ты знаешь, кто тебя заказал? — спросил он, и в голосе не было ни намёка на интерес. Только контроль. Сухая скупая необходимость.
Я встретилась с ним взглядом.
— У меня есть предположения.
Он не стал уточнять. Просто кивнул.
Ворон из тех, кто понимает вес слов. Предположения — это не информация. Но и не пустой воздух.
— Когда пришёл указ об устранении объекта? — спросила я.
Он посмотрел на часы.
— Двадцать четыре часа назад. У меня остался час.
Я медленно выдохнула.
Один час — между мной и пустотой. Или свободой. Смотря как сыграть.
— На кого ты работаешь? — спросил он.
Я отвела взгляд.
На несколько секунд. В голове промелькнули лица — не имена, лица.
Потом снова посмотрела на него.
— На себя.
Он не шелохнулся. Но я почувствовала, как сгустился воздух. Он знал, что это не весь ответ.
— Раньше — на «Аксиому». — Я вздохнула.
Он медленно кивнул. Имя говорило о многом.
Аксиома — не просто «контора». Это синдикат. Мясорубка. И если ты вышел — ты мёртв.
А я была жива. Пока.
Ворон
Инстинкт
Она не жертва.
Я знал это с первой секунды, когда увидел её в том ресторане. Слишком ровная осанка. Слишком выверенные движения. Слишком прямая улыбка — та, что говорит: «Я знаю, что ты знаешь, и мне всё равно». Женщины в бегах так не смотрят. Они опущены, сломаны. Они в панике. А она — читала карту войны у себя в голове.
Сейчас, после этой ночи, я понимал это ещё острее.
Она не просто уверенная. Она — режиссёр собственной охоты. Играет, зная, что её могут убить, но всё равно идёт по своему сценарию.
Я наблюдал за огнём в камине, вспоминая каждую её фразу. Каждую паузу. Особенно паузы.
«Контракт получила Аксиома».
«Я дала вашей компании рычаг давления».
«Я не затевала эту игру без подготовки».
Ни слова о случайности. Ни оправданий.
Она знала, во что влезает.
И она знала, кого выбирает в противники и союзники.
Я провёл рукой по затылку.
Всё это начинало напоминать не контракт — а шахматную доску, где фигуры расставлены заранее. И где я, наемник с выработанным хладнокровием, почему-то начал сомневаться в собственных приоритетах.
Что-то внутри треснуло.
Нет, я не влюблён — это не то слово. Это — инстинкт.
Тот, что спасал меня все годы. Тот, что говорил: «Не стреляй в неё. Её смерть не решит уравнение».
Я поверил ему.
Сейчас понимаю — он был прав.
У неё в глазах был расчёт, но не ложь.
Её игра опасна, да. Но честна — по своим правилам.
Я вспомнил, как она посмотрела на меня, когда сказала:
«Если бы я хотела — ты бы умер в ту же секунду».
Никакой бравады. Просто факт.
Я знал — она могла.
Но не захотела.
Зачем?
Интерес?
Стратегия?
Тонкая привязанность?
Или всё сразу?
Я встал и подошёл к окну. Снаружи начинало сереть. Скоро рассвет.
Мы оба приехали поодиночке, маршрут скрыт, телефоны сброшены в реку, метки — отключены. Несколько часов без сигнала. Никто не найдёт нас так быстро, если нас только не продали кто-то из своих.
А если продали?
Я вздохнул.
Слишком много линий пересеклись в этой истории.
«Аксиома». «Чёрный дым». Курьерские контракты. Убийства. И теперь — мы вдвоём в доме без связи, обменивающиеся правдой как каплями яда.
Удивительно, как спокойно я себя чувствовал.
Я не мог доверять ей — и в этом была странная ясность.
Но я мог уважать.
Мог понимать.
И, чёрт возьми, мне было интересно, как она собирается выйти из всего этого живой.
И если я рядом — возможно, и я выживу.
Она не попросила защиты. И я бы не смог этого пообщать.
Но у нас временный союз.
И, может быть, я чуть больше, чем должен, хочу, чтобы ей удалось.
Мы обошли территорию в молчании.
Старая фазенда стояла в стороне от ближайших дорог, спрятанная за линией елей и промокшей землёй. Ни антенн, ни спутниковых меток — дом, будто забытый временем. Единственное, что выдавало чьё-то присутствие, — свежие следы от шин, оставленные Моррой ночью. Я присыпал их хвоей. На всякий случай.
Ева шла чуть впереди, движения точные, хищные. Оружие — под курткой, но я знал: палец у неё всегда рядом с предохранителем.
Мы проверили окна, задний двор, сарай, даже чердак. Всё чисто. Ни камер, ни лазутчиков, ни дронов.
Пока.
Когда мы вернулись в дом, внутри пахло сухим деревом и металлом. Морра скинула куртку, выдохнула, посмотрела на меня поверх плеча.
— Чисто, — сказала она.
Я кивнул, запирая дверь.
— Пока. Но это не надолго. Если кто-то засёк маршрут — им нужно время, не больше.
Она прошла на кухню, достала бутылку воды, поставила её между нами на стол.
— Думаешь, сутки у нас есть?
— Думаю, двенадцать часов максимум. Может меньше, если с моей или твоей стороны есть крысы.
— Значит, время тикает.
Я кивнул. Мы смотрели друг на друга, не отводя взгляда.
— Как ты спишь с таким в голове? — спросила она.
— Я не сплю. Только отключаюсь на пару часов, когда совсем вырубаюсь.
Она усмехнулась.
— Ты похож на того, кто спит с одним открытым глазом.
— А ты похожа на ту, кто спит с пистолетом под подушкой.
— Я и сплю с пистолетом под подушкой, — отрезала она.
Мы оба слегка улыбнулись. Впервые — не в напряжении, не в игре, а по-настоящему.
Просто как двое живых, уставших людей. Которые по какой-то странной причине пока ещё дышат.
Я подошёл к окну, глянул на деревья.
— Пока мы вне поля. Их дроны сюда не залетают без наведения. Значит, они нас не видят.
— Пока, — повторила она. — Значит, у нас есть шанс.
Я повернулся к ней:
— Вопрос только в том, что мы с ним сделаем.
Она поставила бутылку обратно в холодильник и, не глядя, ответила:
— Мы закончим игру, которую начали. Ты со своей стороны. Я — со своей. А потом посмотрим, кто останется стоять.
Я даже не был уверен, у кого больше шансов победить. У неё, или у тех кто открыл охоту на нас.
— У тебя есть план? — спросил я, глядя на неё через стол.
Солнце поднималось за окнами, будто ничего не зная о тех, кто сидит в этом доме с оружием под рубашкой и тайнами в крови.
Морра не ответила сразу. Она села за стол смотря на меня в упор.
— Есть, — наконец произнесла. — И ты в нём.
— Я не работаю без контракта, — бросил я.