Любовь (не) предусмотрена

Глава 1.

Илья.

– Сделай погромче, Саныч, – произношу громко, стремясь отвлечь своего политтехнолога от вороха лежащих на столе бумаг. То, что я вижу в экране проклятого телевизора гораздо интереснее. 

– А что там, Илья Владимирович? – он нехотя берет со стола пульт и увеличивает громкость. – Да сдались они вам? Позеры эти продажные… 

– Помолчи, говорю. Это… Это моя жена. 

Его лицо мгновенно меняется от охвативших недоумения и удивления. Саныч молча кивает и встает с кресла. Подходит ближе к висящей на стене «плазме», чтобы получше разглядеть Еву… А она изменилась… Элегантный светло-голубой костюм, длинные сережки со сверкающими камнями, макияж...

Впиваюсь в экран взглядом, мысленно костеря себя за то, что так и не пошел на этот прием… Вокруг Евы столпились журналисты: парнишка с «Пятого» канала – я его знаю, дамочка с каре и длинным любопытным носом – знаменитая Сосновская с «Сокол-ТВ», корреспонденты «России-1», «Первого», «НТВ»… Прищуриваюсь, чтобы разглядеть лицо Евы сквозь «забор» толстых, протянутых к ней микрофонов. Вроде бы те же глаза – карие, как блестящие каштаны, длинные волосы цвета молотого кофе, завитые на концах, изысканный макияж. Ее губы улыбаются этим проходимцам с микрофонами, глаза источают внимание, а голос… Когда она начинает говорить, я тоже, как и Саныч поднимаюсь с кресла.

– Спасибо за ваш вопрос, – изрекает она без смущения. Расправляет плечи, держится до черта уверенно. – Да, наш фонд обеспечил более ста детей нейро-ортопедическими пневмокостюмами «Атлант» и более пятидесяти детей лечебными костюмами «Адели». 

– Что за хрень? – подает голос Саныч. – Какие еще костюмы?

– Помолчи, Сан. Потом…

Ева еще что-то говорит, но я почти не слышу… Смотрю на нее впервые за четыре года, невольно возвращаясь в прошлое… Вспоминаю ее глаза – другие и вроде бы те же… Карие, испуганные, молящие. 

«– Пожалуйста, Илья… Позволь мне показать, какой я могу быть… Я прошу тебя».

Она стояла передо мной в тонком, как паутинка пеньюаре – униженная, заплаканная, влюбленная в меня… Не говорила, что любит, я сам это видел. Увидел, когда уже было поздно врубать заднюю. Обещание, данное Аксёнову, давило бетонной стеной на совесть, я просто не мог отказаться от свадьбы. А Ева… Черт знает, когда она успела напридумывать себе что-то большее, я ведь не давал обещаний и планов на нее не строил. Но она, оказывается, на что-то рассчитывала, за тем и пришла ко мне в комнату после церемонии бракосочетания. 

– Не понимаю, Илья, вы не виделись четыре года?

– Немного больше, – замечаю сухо, опуская ладони в карманы брюк. – Пожалуй, надо встретиться с ней и попросить развода. Раньше мне это не требовалось, а теперь…

– И теперь не надо, – оживляется Саныч. Прищуривает свои и без того крошечные круглые глазки и улыбается, обнажая белоснежные, с голубизной виниры. – Кандидат в сенаторы от области обязан быть образцовым семьянином, – елейно продолжает он. – Надо, напротив, попросить эту юную красивую дамочку подыграть тебе. 

Перевожу взгляд на экран, невольно залипая на открывшейся картинке: Ева бесперебойно рассказывает журналистам о своем фонде, воодушевленно сыплет цифрами оказанной детям, больным ДЦП материальной помощи, поправляет волнистые волосы, демонстрируя ярко-красный маникюр… Не знаю, что я сейчас чувствую… Пожалуй, серьезный удар по самолюбию. Я ведь думал, что она скучно живет… Прозябает в коттеджном поселке Уланово, заботясь о тяжелобольном отце и вспоминает нашу единственную ночь… Мне хотелось, чтобы так было. А тут… такое… 

– Она не станет подыгрывать мне, – цежу сквозь зубы. Не вижу себя со стороны, но почти уверен, что рожа у меня сейчас кислая. 

– Надо заставить, Илья Владимирович. Всего-то пару месяцев и… все… Разведетесь после вашего избрания, и будете жить, как прежде. Мне искать ее телефонный номер? Или вы…

– У меня он есть. Надеюсь, не изменился. На всякий пожарный найди в поисковике сайт ее фонда. «Ева», кажется?

– Сейчас, босс, – скалится, как удав Сан Саныч. Политтехнолог у меня хоть куда – пронырливый, бессовестный, беспринципный, если дело касается победы. В общем, свои деньги он получает заслуженно. 

Ева не меняла телефон… Набираю цифры позабытого номера и жду ее ответа, слушая монотонные гудки в динамике. 

– Да, слушаю, – наконец, отвечает она. 

– Привет, Ева, – произношу, сдавливая переносицу и устремляя взгляд в окно. 

– Здравствуйте, а вы кто? 

– Как кто? Илья Богданов. А я разве…

– Прости, я просто давно удалила твой номер.

И смешок… Такой легкий, искренний. Выходит, правда выбросила меня из головы и удалила номер. Не в пример мне…

– Мне нужна твоя помощь. Вернее, услуга. Скажи, мы можем встретиться? 

– Если нужен развод, без проблем, Илья. Мои юристы быстро оформят бумаги, и ты… Нам даже не придется встречаться. 

А ее голос изменился… В нем появились незнакомые мне стальные нотки. 

«– Я… Пожалуйста, всего одна ночь. И я больше никогда не встану у тебя на пути. Я прошу тебя».

– Эй, Илья, ты еще здесь? – с легкой усмешкой произносит она, вырывая меня из задумчивости. 

– Ева, нам нужно встретиться. Это не телефонный разговор. Ты можешь сегодня?

– Нет, – усмехается она. – С чего ты взял, что я буду по первому твоему требованию менять график? У меня встречи расписаны на месяц вперед. Поэтому, будь добр, позвони в приемную и запишись. Телефон моего секретаря найдешь на сайте фонда «Ева».

Позерша хренова! Вздумала со мной играть, мстить за прошлое? А как иначе объяснить ее поведение? Сжимаю зубы так сильно, что сводит челюсти и пялюсь на потухший экран телефона… Она меня послала. Отправила куда подальше… к секретарю.

– Послала? – тихонько спрашивает Саныч, покручивая в руках карандаш.

– Да. Ищи адрес гребаного фонда, Сан. Ее домашний адрес, наверняка она съехала с дома в Уланово. Куда такой фифе теперь там жить! Все ищи! Подними на уши сведения обо всем. Черт тебя дери!

Глава 2.

Ева.

Встречаю запах, вмиг вернувший меня в прошлое… Он нагло вбивается в легкие, вытравливая воздух. Ароматы парфюма с морскими нотками и дорогого табака. Наверное, я узнала бы его с закрытыми глазами. Как дикая волчица – только лишь по запаху…

– Ева, что-то случилось? – Ирина легко касается моей кисти. – Ты побледнела.

– Да так… Встретила одного… знакомого, – выдавливаю, чувствуя, как тело не слушается, напрочь отказываясь повиноваться разуму. Он еще не видит меня – внимательно оглядывает зал, заслоняя мощной фигурой проход, а я уже… ненавижу.

Прошло четыре года, и единственное, с чем я так и не смогла справиться – обида на Богданова. Глупая дура… Дешевка, выцарапавшая у мужика единственную ночь. Я мечтала о другом: красивое свадебное платье, букет мелких розовых роз, счастливый жених – любящий, не сводящий глаз с моей персоны, заботливый… А в ответ – судьба кинула мне грязную кость, как подзаборной собаке.

«– На, Ева. И этого с тебя хватит! Довольствуйся тем, что есть и молчи. Не бесись с жиру, все у тебя есть. Живи и радуйся. Так не бывает, чтобы и любовь, и достаток, и детки хорошие…».

Богданов даже не задумался о возможности построить со мной семью – взял то, что я предложила и выставил за дверь своей спальни.

«– Прости, Ев. Любовь договором не предусмотрена, так что… Иди спать, мне надо работать».

И я ушла… Униженная, запятнанная его запахом, помеченная поцелуями, которые я вымолила, огорченная. Казалось, меня разбили на мелкие частички, так что уже не собрать. Как пресловутую разбитую чашку. А потом я поняла, что ношу под сердцем ребенка… К тому времени Богданов уехал за границу – учился управлению, перенимал опыт у зарубежных коллег. К слову, фирмой отца он руководил отменно – я каждый месяц получала приличное довольствие на банковский счет.

– Так где же он? – удивляется Ириша. – Ты ведь даже не обернулась.

– А мне не надо оборачиваться, чтобы понять… Он… Ирин, к нам сейчас идет мужчина?

– Да. Я тогда пойду?

– Останься, Ир. Я не собираюсь с ним разговаривать, – дергаю стикер сахара и нервно его ломаю пополам. Белые крупинки просыпаются мимо – на хрустящую бордовую скатерть…

– Ну, смотри…

Ближе, ближе… Уверенные широкие шаги, вкусный запах, энергетика, действующая на меня, как электрический импульс… Все словно бьет меня, как электрошокер. С трудом сохраняю эмоции в руках, почти силой заставляя себя держать спину ровно и мило улыбаться Иришке, изображая непринужденную беседу.

– Ева? – ладонь Ильи касается моего напряженного, как камень плеча.

– Ева Андреевна, – произношу сухо, дергая плечом в стремлении сбросить горячую сухую ладонь.

– Хорошо, Ева Андреевна, – цедит Илья сквозь зубы. – Мы можем поговорить?

– Вы не видите, я обедаю с коллегой? – развожу руками, жестом указывая на Ирину. – Я же вам сказала, куда нужно позвонить? Или вы тупой, Илья Владимирович?

А он изменился… В густых темных волосах блестит редкая седина, вокруг больших карих глаз змеятся мелкие морщинки. Илья отрастил аккуратную бородку, слегка похудел. И костюм из английской шерсти сидит на нем замечательно... Хорош, черт… В мозгу вспыхивают яркие кадры киноленты воспоминаний: я зарываюсь пальцами в его густые волосы и целую губы. Смешиваю вкус его поцелуя со своими непрошеными дурацкими слезами.

«– Ты же понимаешь, что это одолжение с моей стороны, Ева? У меня есть любимая женщина, а тут ты… Признаться, я не ожидал, что ты в меня влюбишься. Но ты красивая девушка, не спорю… А я мужчина».

Все было одолжением с его стороны, любезностью. Он просто позволил мне ласкать его и целовать исступленно, а когда получил свое – выдворил из комнаты… Интересно, он и сейчас ее любит, ту женщину? 

– Хорошо, Ева Андреевна. Обедайте. Я подожду вас, – сухо, не выражая ни малейшей эмоции на лице, произносит Илья. Взмахивает ладонью и подзывает официанта.

– А с чего вы взяли, что я вообще буду сегодня разговаривать с вами? – фыркаю Богданову в спину.

– Это в твоих интересах, Ева, – лениво бросает он и плюхается на кресло за соседним столиком.

Ириша бледнеет и как будто ссутуливается от волнения. Она у меня вообще трусиха, а рядом с такими, как Богданов, ее сердечко и вовсе уходит в пятки.

Мы давно закончили обедать, но я упорно не желаю показывать это Илье. Прошу у официанта меню и заказываю нам по десерту – любимую подругой панакоту и шоколадный фондан для меня. Детский сад, честное слово… Внутренний голос осуждающе бурчит и подталкивает меня:

«– Ты взрослый человек. Успешная молодая женщина, бизнес-леди, красавица. Ты давно не боишься репортеров, интервью и общения с незнакомыми людьми. Ты преодолела этот страх, Ева. Всего добилась сама… А он… Это всего лишь Богданов. Жалкий червяк, не разглядевший в тебе сокровища. Не показывай ему свой страх. Будь этого выше».

И тут внутренний голос облекается в голос моей Ириши и произносит почти то же самое, лишь убеждая меня в правильном решении. Нам надо поговорить… Возможно, я поступила нечестно, скрывая от Ильи сына…

– Ева, это отец Саши? Или у меня в глазах рябит? Тогда вам непременно надо поговорить, Ев. Он имеет право знать. Что ему с этим знанием делать, пусть останется на его совести, но ты должна сказать.

– Пока, Ирин, – киваю в ответ. Кладу купюры в папку со счетом за обед, медленно поднимаюсь и подхожу к столику Богданова.

– А, обед закончился? Как-то быстро, – он отпивает глоток черного кофе и возвращает взгляд к экрану смартфона.

– У вас пять минут, Илья Владимирович, – произношу решительно и опускаюсь на стул…

Илья.

Я не сразу вижу ее… Застываю на входе, погрузившись в атмосферу почти царственной тишины пафосного местечка. Официанты бесшумно снуют мимо важных гостей, боясь потревожить их покой, пианист тихонько играет, наполняя пространство звуками музыки, а гости так же тихо, благоговейно едят.

– Вы бронировали столик? – шелестит хостес на входе.

Глава 3.

Илья.

Подбородок Евы начинает мелко подрагивать, губы белеют, а из горла вырываются нечленораздельные звуки. Она тычет наманикюренным пальчиком в сторону машины и бормочет:

– За… За что, Илья… Владимирович?

В машине выбиты стекла. Капот облит белой краской, а на дверях «красуется» надпись: «Сдохни, продажная тварь!»

– Ева, не подходи к машине, – шиплю и цепко сжимаю пальцы на ее плече.

– Я никуда с вами не поеду, – фыркает она, пытаясь увернуться.

– Очевидно, ты хочешь, чтобы репортеры запечатлели тебя возле машины, так?

Не знаю, что действует на нее больше: мой строгий взгляд или толпа жаждущих сенсации журналюг, бегущих прямо к нам. Они выкрикивают дебильные вопросы, на бегу выставляя перед собой микрофоны. Наивные… Неужели, кто-то из них думает, что Ева станет разговаривать? Мило улыбаться и держать спину, словно в нее вогнали спицу? Прямо как на сегодняшнем утреннем интервью?

– Не… хочу, – сникает она. – Подвезешь меня?

– Спрашиваешь! Бежим к моей, она с другой стороны здания.

Ева доверчиво вкладывает холодную руку в мою крепкую ладонь и послушно семенит следом. Стук ее тонких каблучков отражается от высоких стен офисного здания. Ни одного слова… И больше никакой холодности, один лишь неприкрытый, почти животный страх…

Щелкаю брелоком, легонько подталкивая Еву к стоящему возле входа джипу.

– Вы не изменяете своим вкусам, Илья Владимирович, – язвительно произносит она. – Сколько вас помню, вы всегда катались на Мерседесах.

– Садись, Ева. Не то завтра мы появимся во всех новостных лентах, – отвечаю, косясь на тротуар. – Вернее, точно появимся.

Сосновская бежит впереди группы, выкрикивая молодняку приказы. Юркий хлыщ в грязных с дырками на коленях джинсах присаживается, чтобы успеть запечатлеть наш с Евой общий кадр. Она слегка отстраняется и тянет ладошку к дверной ручке, но я… Сам не знаю, что на меня находит – наверное, я пытаюсь вогнать ее в жесткие рамки и не допустить отказа. Потому что, мне нужна эта чертова должность!

– Ева… – зову ее тихо. – Доверься мне.

Притягиваю молодую леди к груди и впиваюсь поцелуем в сладкие губы, заглушая им ее протестные стоны. Зарываюсь пальцами в кудрявый хвост, глажу плечи и спину под аккомпанемент щелчков фотоаппаратов и довольных возгласов толпы. Ева и не думает мне отвечать. Позволяет исследовать свои пухлые губки и вдыхать аромат дорогого, незнакомого мне парфюма.

– Довольно, Богданов, – наконец, произносит она. Переводит дыхание и отстраняется, на секунду посмотрев мне прямо в глаза. Ей понравилось, черт... Зрачки затопили радужку, к щекам прилила кровь... 

Мое дыхание давно сбилось и покинуло легкие, а ясная картинка перед глазами сменилась черными мушками и разноцветным туманом. Я и о репортерах позабыл, отдавшись на поруки странному чувству дежавю… Я ведь думал, что забыл обо всем…

– Поедем? – произношу хрипло и распахиваю перед Евой переднюю пассажирскую дверь.

Помогаю жене устроиться и, помахав довольной публике рукой, сажусь за руль. Запускаю двигатель, включаю подогрев сидений и печку.

– Что это было, Богданов? – поеживаясь, произносит Ева. На дворе лето, а она дрожит как осиновый лист. – Я не давала согласия так себя вести. Завтра я дам официальное опровержение и попрошу юриста подготовить документы на развод. Ты не нужен мне… Ты мне никто. Ты все сейчас испортил! Зачем?

Ее слова бьют наотмашь нескрываемой обидой. Неужели, все из-за прошлого? И, неужели… любит до сих пор?

– Ева, я предлагаю тебе сделку. Как ты уже знаешь, я баллотируюсь на должность сенатора от области. Мне всего-то нужно, чтобы ты подыграла мне.

– Иди в жопу, Богданов! Со своими сделками! – пыхтит юная красавица.

– Будешь играть перед журналистами роль моей жены. Недолго, Ева… Потом я уеду в Москву.

– Если тебя изберут, Илья Владимирович, – едко замечает она.

– Даже если не изберут, Ева, – согласно киваю, изредка поглядывая на нее. – Я больше тебя не потревожу. Всего пару совместных мероприятий. Ты же так их любишь – устраивать показуху перед журналистами, улыбаться и демонстрировать телезрителям красивые серьги.

– Я смотрю, ты следишь за моими успехами. Куда ты, кстати, едешь? – Ева поворачивает голову в окно, на пролетающий мимо речной порт.

– Ты не сказала, где живешь. Кстати… – вспоминаю о выплюнутых Сосновской словах. – Ты родила ребенка? Я не знал. Выходит…

– Мне нужен развод, Богданов. Я хочу выйти замуж за любимого человека, отца моего сына. И подыгрывать тебе я не стану, не проси… Решай свои проблемы сам. Как ты там говорил? Любовь договором не предусмотрена? Дружба и участие тоже. Так что…

– Не заставляй меня действовать по плохому, Ева, – почти рычу в ответ, крепче сжимая руль.

– Ты мне… угрожаешь? – надломлено произносит она. – Ты знаешь, кто мой любовник? Он тебя в порошок сотрет!

– Кто же он? Такой же напыщенный хлыщ и позёр, как и ты? Кто испортил твою машину, Аксёнова? Наверное, уже не в первый раз, я угадал?

Ева сникает и как будто врастает в кресло. Раскрывает губы и протяжно вздыхает. Наверное, я перегнул палку, признаю… Не стоило говорить ей это.

– Извини, Ева. Я был неправ. Хочешь, я помогу починить машину? Почему они так поступили, скажи мне? – спрашиваю искренне, не надеясь на ответ.

В салоне тихо. Слышатся звуки радио и мерное урчание двигателя, гудки проезжающих по реке барж. Мы просто ездим по городу, потому что Ева так и не сказала, где живет…

– Мне выделили финансирование, – неожиданно произносит она, устремляя взгляд в окно. – А ходатайствовала за его выделение правящая партия. Очевидно, оппозиционеры посчитали меня продажной тварью, раз я приняла деньги? Не вникай в это, Богданов… Отвези меня на проспект Кулакова, остановись возле парка. Я теперь живу там.

– А почему не в Уланово?

– Отвали.

– Ева, ты поможешь мне?

– Нет, я же сказала. Мой любимый человек этого не поймет. Мы собираемся пожениться, а ты… Не входишь в мои планы.

Глава 4.

Илья.

Я не думал, что мои слова так подействуют на Еву. Ожидаю получить в ответ шпильку, презрительный смешок или высокомерный взгляд, а получаю… Пожалуй, такого острого и болезненного укола в сердце я давно не ощущал. Подбородок Евы дрожит, с лица вмиг сходит краска, а на глаза наворачиваются крупные, блестящие слезы. Похоже, я перегнул… Не имел права так жестоко ее обижать.

– Ева, постой! – успеваю выкрикнуть ей вслед. Куда там! Ее стройные ноги в брюках растворяются в толпе, хлынувшей по пешеходному переходу.

Возвращаюсь в машину, не отпуская мысли, что Ева меня обманула. Ну не может она жить в таком районе. Маленькая богачка слишком привыкла к комфорту, чтобы разменять особняк в Уланово на захолустье городской окраины. Запускаю двигатель и трогаюсь с места в сторону центра. На ходу набираю цифры телефонного номера Сан Саныча. Александров отвечает мне тотчас. Складывается впечатление, что звонка он ждал или сам собирался позвонить.

– Илья Владимирович, это кошмар… – вымученно вздыхает он. – Вы устроили совсем ненужное шоу для журналистов. Я же не сказал целовать эту женщину у всех на виду!

– Сан, не ты ли уговаривал меня убедить ее? А как, по-твоему, я должен был поступить?

– Во всех СМИ теперь вас обвиняют в уклонении от отцовских обязательств. Откуда у нее взялся ребенок? Неужели, ваш? Скажете, ничего не знали про сына?

– Нет у меня детей, Сан, о чем ты?

– О боги! – начинает он свою заезженную, хорошо известную мне песню. – Впереди дебаты, интервью для областных изданий, встречи с избирателями! Как вы объясните образцовым семьям – вашим избирателям свое поведение? Как выкрутитесь, Илья Владимирович, миленький?

– Саныч, она родила от кого-то другого. Не от меня, – чеканю, с трудом сохраняя самообладание.

– Значит, у вас ничего не было? Это облегчает дело. Потому что кандидаты, бросающие детей, никому не нужны! Придется опять Сан Санычу думать, как из этой ситуации выходить.

– Сан?

– Что еще? – хмыкает он.

– Можешь пробить, где она живет? Точный адрес. И… Сколько ее сыну лет?

– Значит, все-таки было? О боги!

– Ну, перестань. Одной позёрки мне сегодня хватило с головой, еще ты со своим представлением. Ну… было. Но Ева бы сказала о ребенке. Или нет?

– А пес его теперь знает. Сейчас пришлю вам адрес Аксёновой и фото мальчика. Посмотрите, по мне так он вылитый вы! Опер нашел всего несколько фотографий Евы Андреевны с ребенком, она не светит нигде личной жизнью.

– Жду, – бросаю я сухо и паркуюсь на обочине.

Волнение разрастается внутри, как огромная скользкая опухоль. Впервые за долгие годы мне страшно открывать файлы с фотографиями. Страшно столкнуться с оглушающей, жестокой реальностью. Набираю в легкие побольше воздуха и медленно выдыхаю. Кошусь на экран телефона с мигающим индикатором нового сообщения и касаюсь подушечкой пальца файла… Не могла Ева родить от меня. У нее вообще я был первым… Черт, ведь не думал об этом все эти годы. И тогда ни о чем не думал, позабыв о контрацепции. Был уверен, что она контролирует этот вопрос, раз пришла ко мне среди ночи…

С экрана смартфона на меня смотрит улыбающийся мальчик в объятиях матери. Большие карие глаза, темные, как горький шоколад волосики и до черта знакомая мне улыбка – именно ее я вижу каждый день в зеркале. У меня есть сын. Черт, черт, трижды черт! И пояснение Сана к файлу: «Пацану чуть больше трех лет, зовут Саша. Александр Аксёнов».

Разворачиваюсь на перекрестке и мчусь в Уланово. Теперь Еве от меня не отбиться. Как она посмела скрыть от меня ребенка? За что? Почему? Она не имела права так со мной поступать, какие бы у нас ни были отношения. А теперь, выходит, Саныч прав: со стороны я выгляжу как папаша, бросивший жену и ребенка. Депутат хренов!

Уланово изменился за эти годы: Ева поменяла забор и цвет стен дома, воспользовалась услугами хорошего ландшафтного дизайнера, засадившего участок и прилегающую территорию туями и цветами. Зачем она солгала насчет адреса? Неужели, испытывает такую сильную неприязнь? Вопросы роятся в голове как стая вонючих жирных мух. Что ни мысль, то обида, обвинение или осуждение… Боль, неконтролируемая, жгучая. Да, я ее тогда прогнал, не принял предложение «попробовать отношения», но это не значит… Или, значит?

– Вы к кому? – звучит в домофон голос няни.

– Я муж Евы Андреевны, приехал издалека, откройте, пожалуйста.

– Сейчас я позвоню хозяйке, – испуганно отвечает она. На заднем плане слышится плач ребенка.

– Я покажу паспорт, если позволите, – тычу разворотом в камеру.

Калитка открывается, впуская меня в дом. Сюда я приезжал, чтобы перенять дела у ее тяжелобольного отца, здесь познакомился с ней – юной двадцатилетней девчонкой, краснеющей при моем появлении. Воспоминания обдают нутро горькой волной. Вхожу в прихожую, завидев перепуганную няню с мальчиком на руках.

– Не бойтесь, я вам не причиню вреда. Я могу войти?

– Хозяйка скоро будет. Извините, я не знаю вас… Вам лучше подождать Еву Андреевну.

– Хорошо, постою в прихожей, – соглашаюсь, усаживаясь на кожаный пуф.

Ева врывается в дом через двадцать минут. От обиженной милой девушки не остается и следа, ее сменяет решительная разъяренная фурия с красным лицом и размазанной тушью.

– Убирайся из моего дома, Богданов! Вон! – ее тонкий пальчик указывает направление.

– И не подумаю, Аксёнова! Саша мой сын, ответь?

– Он только мой, ясно? Пошел отсюда! Уходи!

Грудь Евы тяжело вздымается, подбородок дрожит, щеки пылают как спелые яблоки… Тигрица, волчица, готовая разорвать любого ради своего малыша.

Глава 5.

Илья.

Набираю в легкие побольше воздуха, изгоняя противное волнение, и произношу твердо:

– Ева, я хотел извиниться за свой поступок… Я неправильно начал, я…

«Я чувствую себя предателем. Я никогда не думал, что будет так… Да, я не хотел тогда семью, не хотел отношений с тобой, но от своего ребенка я никогда бы не отказался… Я помогал бы воспитывать его. В конце концов, он видел бы меня. Знал. Но ты лишила меня этого права… Я все пропустил – его рождение, первые шаги и слова, детские болезни, прогулки в парке. Все». Я много чего хочу сказать, но слова рассыпаются пылью от реплики Евы:

– Мой юрист подготовил документы о разводе.

– Вот, значит, как? К чему такая спешка, Ев? – поднимаюсь с места и подхожу ближе. Почти нависаю над испуганной, но решительной молодой леди.

Ева выставляет вперед чашку с горячим чаем и блюдце с печеньем и добавляет дрогнувшим голосом:

– Вы же хотели чаю, Илья Владимирович. Вернитесь на свое место.

Учительница хренова! Развод ей срочно потребовался! Четыре года не нужен был, а теперь, перед самыми выборами, понадобился. Упрямая, несносная, как осел! И характер она унаследовала от своего папаши, Андрей Васильевич был точно таким же консервативным снобом.

– И не подумаю, – забираю посуду из ее рук и со звоном ставлю на стол. – Зачем тебе развод? Ты хочешь отомстить мне, ответь?

Черт, вот не собирался же грубить и пугать Еву… Сам не замечаю, как наклоняюсь к ее лицу, чувствую теплое частое дыхание на виске, вижу расширившиеся зрачки, затопившие темно-коричневую радужку и полураскрытые пухлые губы, дрожащие тонкие пальчики и сникшие плечи…

– От вас пахнет чужими духами, Илья Владимирович! – шипит она и отталкивает меня. – И, да… Мне именно сейчас нужен развод. И к моему сыну вы никакого отношения не имеете, я родила его от другого мужчины, ясно! Вы слишком много думаете о себе, Илья Владимирович. И мести моей вы... не заслуживаете. 

На шум прибегает мальчик Саша. Застывает в дверном проеме, прижимая злосчастный вертолёт к груди и тихонько шепчет:

– Мамоська… Мам…

– Вот что вы наделали, – шелестит Ева и подхватывает Сашу на руки. – Вы второй раз в моем доме и снова пугаете нас. Зачем вы пришли? Нам лучше… У нас не получается общаться, разве вы не видите?

– Ева, я не хотел тебя пугать. Просто ответь мне, почему ты не можешь подождать? Я прошу у тебя прощение, слышишь? За прошлое, за то, что прогнал тебя тогда, я…

В домофон звонят. Ева спускает мальчонку с рук и торопится открыть загадочному незнакомцу. Не знаю почему, но мной вмиг овладевает беспокойство. Оно ползет по спине, как скользкая противная змея, возвращая прошлого Илью – забитого грязного и трусливого мальчишку… Не желаю таким быть – приосаниваюсь, внутренне приготовившись бороться с противником.

Через минуту в прихожей появляется мужчина. В его руках букет белых роз. При виде цветов Ева заливается стыдливым румянцем и прикусывает губу. Ага, значит, нелюбимые цветы? Или мужчина такой же «близкий» ей, как и я?

– Здравствуй, Антон, – нарочито весело произносит она и припадает поцелуем к его щеке, украшенной аккуратной бородкой.

– Привет, любимая. У нас гости? – хрипловато произносит он.

У нас?! Они и живут вместе? Знал бы Андрей Васильевич, что в его особняке поселится какой-то хлыщ!

– Здравствуйте, я Илья Богданов – муж Евы, – протягиваю мужчине руку, отмечая скользнувшее в его глазах недоумение.

– Фиктивный! – вскрикивает Ева. – Антон, я говорила тебе про него… Он… Мой папа когда-то принудил его вступить в брак со мной. Тогда он боялся, что фирму растянут по кусочкам конкуренты. Нужен был управляющий и он…

– Понял. Но вы же скоро разведетесь? – игриво спрашивает Антон Вольский – теперь я узнал его. Высокий, темноволосый, на вид не больше сорока. Представительный мужчина, одним словом. 

– Об этом я и хотел поговорить, – отвечаю, осознавая абсурдность сказанного.

Антон Вольский – сотрудник аппарата президента, управления по внутренней политике. Он тот, от кого зависит успех моей кампании. И тот, кому об истинном положении дел знать необязательно. Прикусываю язык, ругая себя за поспешные неосторожные слова и направляюсь к выходу:

– Не буду вам мешать. До свидания, Ева.

– Я выхожу замуж за Антона, – вместо слов прощания произносит она. – И мой сын… от него.

А вот эта фраза была точно лишней… Пацан даже ухом не ведет при виде «папы». Так и сидит на коврике, играя с подаренным мной вертолетом.

– Ева, я согласен на развод. Не волнуйся ты так, – кошусь на Антона, стремясь угадать его чувства. – Но…

– Без всяких «но», Богданов, – выдыхает она, беспомощно протягивая руку к лапище Вольского. Он робко сжимает ее пальчики. Мда… Странные какие-то у них отношения, ненастоящие, наигранные.

– Я через суд добьюсь разрешения на тест ДНК. И если он подтвердит, что Саша мой сын, тебе придется меня терпеть, Ева.

Ева вздрагивает и приоткрывает рот, чтобы ответить, но слова так и остаются невысказанными…

– Вам лучше уйти, – сухо произносит Антон.

Без сопливых знаю! Обуваюсь и выхожу под летнее звездное небо. Глубоко вдыхаю терпкий, пропитанный ароматом ночных фиалок воздух и бреду к машине. Как же погано на душе… Злюсь на Еву, Вольского и собственное бессилие. Что я делаю не так? И почему она такая упертая?

Ева.

Если бы энергетика Богданова могла обратиться в животное, она выглядела, как грозный лев или крокодил. Честное слово, ему ничего не нужно делать, чтобы вгонять меня в краску. От него на расстоянии пахнет властью, деньгами и… сексом. Им, пожалуй, сейчас больше всего. Как он смел явиться ко мне после свидания с другой женщиной?

– А чем этот так пахнет? – интересуется Богданов, вальяжно прохаживаясь по моему дому. Растягивая в улыбке пухлые губы, пропитывая ароматом чужих духов мой дом… Мерзавец, предатель… Не понимаю, почему, спустя столько лет мне по-прежнему больно? От его напористости, уверенности, беспринципности. А еще от собственной глупости – Сашенька ведь единственное, чем я могу манипулировать в отношениях с ним. У меня не получается общаться с Богдановым нормально… Потому что «нормально» – это равнодушно, учтиво, вежливо, как со всеми. А во мне нет равнодушия – одна жгучая гадкая обида. Наверное, мне давно пора обратиться к психологу или, наконец, повзрослеть. Любой нормальный человек уже давно бы забыл о прошлом, но только не я… Я как будто лелею и оберегаю свою боль, как розу под колпаком. Неправильно… Сама ведь знаю, и ничего не могу с собой поделать.

Глава 6.

Ева.

Спала я плохо… Выпроводила Вольского, сославшись на мигрень, доела печенье, досмотрела с Сашенькой мультик про богатырей и убрала игрушки в детской. Хотела выбросить дурацкий вертолет в помойку, но Сашка вцепился в него, как в некую ценность. Аж бесит! Что будет, если Илья станет с ним общаться? Вдруг Сашка переметнется на его сторону и забудет меня? Нет, такого уж точно не случится. Сдавливаю виски и расхаживаю по дому, усмехаясь своей буйной фантазии. Эка меня занесло! Мне надо отдохнуть… Выспаться или устроить себе выходной. Решено! Завтрашний день объявляется выходным. Мы будем дрыхнуть с Сашкой, позавтракаем вкусными сырниками, погуляем на детской площадке неподалеку. А потом я выделю несколько часов для себя… Записываюсь к косметологу, предвкушая долгожданный отдых. Мы с Сашенькой принимаем душ и засыпаем вместе.

Кстати, на сообщение Богданова я так и не ответила… Пусть сам шевелит мозгами, гадая, как ко мне подступиться…

Утро врывается в дом яркими солнечными лучиками, бесцеремонно скользящими по стенам, собачьим лаем и шумом шин по асфальту. Привычная суета летнего утра – шумная, беспокойная, будняя… Но у нас с Сашенькой сегодня все по-другому: ленивый завтрак, обнимашки и прогулка на роликах в цветущем сквере.

Сашка смеется и пачкается мороженым, а я останавливаюсь возле лавочки, чтобы ответить на телефонный звонок. Ну да, коллег-то я забыла предупредить о незапланированном выходном!

– Привет, Ириша! Потеряла меня?

– Ты чего это устроила, Аксёнова? – смеется Ира на том конце провода.

– А что? Я целый месяц без выходных. Вот… Решила отдохнуть, а то голова кругом от всех этих… событий, – произношу нарочито равнодушно, но голос предательски вздрагивает на последнем слове.

– Да я не про выходной, Евка! Наш офис стал похож на цветущий сад. Ты там мужиков с ума свела?

– Не понимаю, – протягиваю, вытирая влажной салфеткой ротик Сашеньки. – Какие цветы? Мне никто не звонил, а я…

– Богданов, наверное, весь магазин скупил, Ев. Пройти невозможно! Здесь и пионы, и орхидеи, и ромашки. Корзинки с герберами, тюльпаны, ландыши… Аромат стоит такой, закачаешься! Счастливая ты, Евушка.

– А с чего ты решила, что это Богданов? Ко мне вчера Антон приезжал. Может, он решил меня задобрить… – произношу, уныло растирая переносицу. Что я несу? Ну бред же? Не станет Вольский совершать таких романтичных поступков. Не такой он… Тогда, почему Илья до сих не позвонил? Не похвастался своим широким жестом?

– Ой, Евка, да не выдумывай, – отмахивается Ириша. – Вольский не станет играть во все эти игры для законченных романтиков. Это Илюша клинья к тебе подбивает. Что ты, кстати, сегодня делаешь?

– Сейчас Сашу оставлю няне и поеду к косметологу, – блаженно улыбаюсь я.

– Пока, подруга! Захочешь пообедать в городе, звони.

Анна Филипповна встречает нас улыбкой и ароматом свежего куриного супа. Обнимает Сашку и жалуется на жаркую погоду, цены на маршрутку, маленькую пенсию и неблагодарных детей. В общем, все по неизменному за много лет списку.

– Анечка Филипповна, поеду я, ладно? – легко сжимаю плечи пожилой женщины, смотря прямо в добрые глаза.

– Беги уже, егоза. Плохо как стало без Андрюши, – тягостно протягивает Анна Филлиповна. Она полжизни знала папу и помогала нам, когда была жива мама… В общем, свой человек – добрый и отзывчивый.

Вываливаю из шкафа свои самые лучшие наряды, остановив выбор на черно-белом шелковом платье из шелка. Собираю волосы в высокий хвост на макушке и подхожу к сейфу. Пора и моей малышке послужить – негоже маленькой красной Ауди пылиться в гараже в то время, как машину папы, на которой я ездила последние годы, дерзко испортили. Забираю ключи, брызгаю в ямку на шее любимые Montale и выпархиваю под ясное синее небо. Сегодня потрясающий день – яркий, как акварельный рисунок Сашеньки, ароматный, свежий. Хочется глубоко вдохнуть летнего воздуха, есть его большими ложками, чувствуя, как в душе расцветает хрупкий побег счастья. У меня все хорошо: есть сын и любимая работа, а остальное… Время покажет.

Запускаю двигатель малютки и трогаюсь в сторону города. Из радио звучит любимая песня, в окна рвутся вихри теплого воздуха, взвивая пряди, а солнце отражается от лобового стекла разноцветными бликами. Дорога радует отсутствием пробок. Подтверждаю свой визит косметологу и прибавляю газа, съезжая со Смоленского шоссе на мост. Пожалуй, я даже успею выпить кофе в торговом центре возле салона красоты.

«Впереди камера на шестьдесят», – любезно предупреждает девушка из навигатора.

Давлю на педаль тормоза, ощущая под подошвой туфельки… пустоту. Тормозов нет. Испорчены. Повторяю действие, убеждаясь в запоздалой догадке – и над этой машиной «поработали»… Под капотом ревет двигатель, а окружающая картинка пролетает за окном со скоростью в сто километров в час… Мышцы ломит от напряжения, пульс бьется в виски, а ступня намертво прирастает к чертовой педали. Снова неудача! Я кричу и что есть силы давлю на тормоз, смаргивая выступившие слезы. Из-за них красивый мост с ограждением из бронзы кажется невзрачным, а синяя, бегущая под нами река – расплывшимся темным пятном. Отбрасываю панику, схватившись за остатки здравого смысла. Одной рукой удерживаю руль, а другой тянусь за телефоном. Глубоко вдыхаю воздух, пахнущий пластиком и гарью, и звоню Богданову…

– Илья, я…

– Ева, прости за мой ребяческий поступок с цветами. Я просто хотел сделать тебе приятное, я…

– Илья, не надо делать никаких тестов ДНК. Сашенька твой сын, Богданов. Я прошу тебя о нем позаботиться, а я… – вздрагиваю от столкновения с железным ограждением моста. Панель приборов мигает индикаторами неисправностей: поломка рулевого управления, тормозной системы, аккумулятора, системы охлаждения двигателя… И много других, незнакомых мне значков. Все мигает, как яркая компьютерная игра…

– Ева, что происходит, ты где…

– Позаботься о своем сыне. А меня… наверное, больше нет. Уши закладывает от скрежета металла и похожих на взрыв хлопков под капотом.

Глава 7.

Илья.

– Илья, ты сначала узнай, где малец, он ведь… – ладонь Сана мягко сжимает мое плечо.

– Отвали, Сан, – дергаю плечом, стремясь сбросить с себя его ладонь, а вместе с ней гребаное сочувствие. Не нужна мне чужая жалость… – Саша сейчас наверняка в детском саду или с няней.

– А вдруг… – хмурится Александров, приближая ко мне лицо. – Ты не думал, что авария неслучайна? И если хотели избавиться от Евы, то Саша… Он совершенно им не нужен. Зачем преступникам наследники?

– Наследник Евы – я, – произношу горько. – Я пока не хочу об этом думать, как и о том, что являюсь первым подозреваемым для полиции. Вот зачем здесь следственный комитет? Простая авария, которых происходит тысячи… Почему бы не ограничиться ППС? Сан, надо не языком чесать, а собирать поисковую бригаду. Искать волонтеров, платить деньги частному детективному агентству, еще…

– Погоди-ка, Илья. Обернись, – Саныч взмахивает ладонью в сторону газели, обклеенной по кругу логотипами местного телевидения.

– Только не это! Мне кажется, или я вижу хитрую рожу Сосновской? Или ты хочешь…

– Обратись к населению. Призови людей помочь с поисками. Плевать на то, что подумают люди. Ева пропала… Надо отбросить в сторону неприязнь. Ольга поможет, она через секунду разместит тепленький репортаж по всем каналам, а остальным продаст его. Уверен, люди отзовутся и придут на помощь.

– Идем, Сан. Сделаем репортаж, а потом я поеду домой, переоденусь и сам… буду ее искать, – произношу твердо, а получается надломлено.

Сосновская ожидает привычной агрессии, но, заслышав мои объяснения, оживляется. Меняется в лице, изображая на нем искреннее участие. Я бы подумал, что ей не плевать, если бы не жажда сенсации, сквозящая в каждом ее слове.

– Это будет бомба, Илья Владимирович. Разместим ваше обращение везде – радио, телевидение, новостная лента областных вечерних новостей. Полиция сама не справится, у них слишком мало людей, – произносит она, потирая микрофон. Ее руки возбужденно подрагивают, а карие небольшие глаза болезненно поблескивают. Плевать на все… Мне нужны люди, а Сосновская права – полиция не справится.

– Уважаемые телезрители! – начинаю я, устремив взгляд в красный огонек камеры. – Не думал, что когда-нибудь попрошу вашей помощи, но… У меня горе. Горе у маленького Саши и сотен детей, которым помогала моя супруга Ева Аксёнова. Сегодня произошла страшная авария, – голос дрожит и ломается. Приосаниваюсь, стараясь не выглядеть излишне страдающим – многих это может отпугнуть.

– Расскажите, Илья Владимирович, что случилось? Что вам известно? – включается Сосновская.

– Ева позвонила мне и сказала, что находится на мосту. Попросила позаботиться о Саше. Это все, что я знаю.

– Какие у вас были отношения?

Черт, вот зачем она все портит? Разве об этом речь? Мне хочется придушить Сосновскую, да и себя за глупую идею подключить общественность к поискам.

– Разве это сейчас имеет отношение к делу? Счет идет на минуты, вы не понимаете? Я прошу волонтеров подключиться к поискам. Через полчаса я буду ждать вас на левом берегу реки, пляж «Солнечный берег». Репортеры включат в материал мой номер телефона, звоните, если вам что-то известно. Спасибо.

– Стоп камера, – командует Сосновская. – И все же, Илья Владимирович. Я знаю, что ваш брак был фиктивным. Навела справки, – хищно прищуривается она. – Вы просили Еву сыграть вашу жену, так? Вам был нужен образ добропорядочного семьянина перед выборами.

– Даже если это и так. Вы думаете, что я подстроил аварию? Из-за того, что она отказалась подыграть мне? Намеренно оставил сына сиротой? Вы в своем уме, Сосновская?

– Да нет… Я просто…

– Не вздумайте где-то озвучивать свои умозаключения. Жду репортаж в ближайшие десять минут.

Ольга кивает и приказывает оператору приступать к монтажу. Мы с Саном возвращаемся в машину. Цымбало сует визитку и записывает мой номер телефона, намекнув, что в «таких ситуациях» первым подозреваемым являются супруги погибших. Пропускаю его слова мимо ушей и плюхаюсь на заднее сидение. Мысли кружатся в голове, как стая насекомых. Кто мог желать Еве смерти? И кто является распорядителем счетов фонда после ее возможной гибели? Кому было выгодно избавиться от нее? За что? Вопрос сдавливает горло тисками и застревает в груди, словно распадаясь на горькие частицы. За что? У несправедливости порой нет объяснений… И поступками двигают не благородные цели, а низменная зависть.

– Мне потребуются все документы фонда, – произношу со вздохом, когда мы подъезжаем к моему дому. – И возглавить фирму Андрея Васильевича мне вновь придется.

– Илья, а тебе не кажется, что человек, испортивший машину Евы и подстроивший аварию не знал, что у нее есть муж? Как думаешь? – оборачивается Сан. Выходит, тоже всю дорогу гонял в голове догадки?

– Цымбало сказал, в ее паспорте не было штампа о регистрации брака. И фамилия Сашеньки Аксёнов. Могу предположить, что Ева избавилась от старого паспорта, в котором – я это точно помню – ей его ставили. В женской консультации сказала, что не замужем. И рожала как мать-одиночка. И Сашу… записала на себя. Господи… если бы я только знал… – протягиваю, роняя голову в ладони. – Я бы постарался ее защитить.

– Не кори себя, Илья, – ласково произносит Саныч. – Давай проверим, уже есть репортаж? – он суетливо оживляет экран, проверяя обновление постов. – Вот! Уже вышел. Беги, переодевайся, мы тебя ждем.

Слушаю наставление Саныча и спешно поднимаюсь в квартиру. Она встречает меня привычным безмолвием, чистотой, созданной руками домработницы и незатейливым обедом – опять же, приготовленным ее руками. Поднимаю полотенце и складываю мясной пирог в пластиковый контейнер – угощу водителя и Сан Саныча. Переодеваюсь в трикотажный спортивный костюм, удобные кроссовки и запираю дверь. Спускаюсь по ступенькам во двор, преследуемый навязчивой мыслью: что, если преступник тоже увидит репортаж и задумает избавиться от меня? Какие тайны скрывал Андрей Васильевич? И кто посчитал Еву настолько беззащитной, что позарился на ее имущество ценой жестокого преступления?

Глава 8.

Ева. 

Машина на скорости влетает в ограждение и резко подпрыгивает, сминая кажущийся надежным металл. Я что есть силы цепляюсь пальцами в руль и пытаюсь сгруппироваться. Держусь за тонкую ниточку надежды, отгоняя от себя липкий ужас и отчаяние. Я выберусь отсюда. Обязана выбраться ради сынишки! Вспоминаю все памятные моменты нашей жизни – утренники, семейные дни рождения в то время, когда был жив папа, первые шаги и первый смех… Сознание против воли подбрасывает другие картинки – Илья целует меня… Сначала робко и нехотя, словно подчеркивая одолжение, с каким он согласился сделать меня своей, а потом жадно и страстно… Наверное, так целуют любящие мужчины? Я ведь до сих пор не знаю, как это – быть с тем, кто любит тебя. Слушать его тихие признания, кипятящие кровь комплименты, испытывать блаженство от каждого касания и поцелуя. Меня никто не любит. Вот так, Ева Андреевна, кончается твоя никчемная жизнь. И мне до черта страшно умирать! Не хочу, не хочу, не хочу! Я хочу жить… Встречать рассвет, вдыхать ароматы цветов и мокрой листвы, радоваться мелочам и любить сынишку. Я нужна Сашеньке! И никакой гребаный преступник не сможет отнять у меня желание жить – я буду хвататься за него до последнего вздоха. 

Машина несколько раз переворачивается в воздухе, пока мы летим в воду. Скрипит, как старая ржавая посудина, наполняя пространство страшными звуками. Под капотом что-то лопается, а потом шипит и потрескивает. В нос ударяют запахи жженого пластика и гари. Если я не выберусь отсюда, сгорю заживо, замурованная в жалкой консервной банке. Хлипкая посудина как будто сопротивляется – вертится и качается как осенний листок, а потом сдается, грузно опускаясь на поверхность реки. Издает громкий треск, шипит и протяжно стонет, позволяя темным водам себя сожрать. Прищуриваюсь в темноте, раздумывая, как поступить. Тянусь одеревеневшими, дрожащими пальцами к двери, с силой нажимая на рычаг. Не поддается. На что я рассчитываю – побороть плотный слой нависшей надо мной воды? Под капотом вновь начинается странное шипение. Салон стремительно заполняется густым дымом, вытравливая скудные остатки воздуха. А потом я чувствую, как меня касается вода. Ее ледяной язык жадно лижет тело, стараясь как можно скорее меня поглотить. Шипение, треск раскаленных проводов, плеск волн, запахи, темнота – все обращается во вполне осязаемое чудовище. И это все хочет меня убить… Оно на стороне преступника, того, кто испортил тормоза и, возможно, расправился с папой. 

– Не-ет! – кричу, хрипло кашляя от осевшей в горле гари. – Помо-огите-е!

Бесполезно, Ева… Кто тут тебя услышит – в черной гадкой бездне…

Тянусь ладонью к туфельке и рывком снимаю ее со ступни. Какая ты, Аксёнова умница, что надела туфли на высоких каблуках. Что есть силы бью каблуком по стеклу. От скола расползается паутинка, а потом стекло с силой лопается, впуская внутрь салона новую порцию черной воды. Я хватаюсь ладонями за края разбитого окна, пытаясь справиться с течением. Подтягиваю к груди ноги. Вылезаю из тесных железных оков, преодолевая боль и страх. Жить, жить… Ради себя и Сашеньки, ради деток, которым я помогала. А еще меня сжигает изнутри желание отомстить. Оно пульсирует в висках, как мигрень или злокачественная опухоль, вытравливает воздух из груди, заменяя его хриплым, почти животным криком.

– А-а-а! – кричу что есть мочи, чувствуя, как острые осколки стекла мягко входят в плоть. Как нож в масло. Толкаюсь голой ступней от груды умершего под водой металла и гребу руками вверх, туда, где виднеется диск летнего солнца. Я выплыву, господи! Я спасусь. Израненная, голая, но я смогу выжить… За спиной что-то громко шипит. А потом я чувствую, как меня отбрасывает вверх огненной волной. Огнем, столкнувшимся с холодной водой и превратившимся в лаву… По спине прокатывается табун колючих, как гвозди мурашек, конечности парализует от боли… Последнее, что я вижу – ослепительный диск солнца над головой. Я почти на поверхности… Я почти смогла… 

Не знаю, сколько проходит времени. Разлепляю глаза, жмурясь от дневного света, дрожу, испытывая жуткий, сотрясающий все тело холод. Шевелю руками и ногами. Откашливаю грязную речную воду. Вроде бы, все целое… Дышу, облизываю пересохшие, обожженные губы и смотрю в небо, впитывая в себя его летнюю синь. Все теперь кажется другим – небо – ярким, воздух – вкусным и острым, вкус крови во рту горьким, боль в спине невыносимой… Я как оголенный, лишенный оболочки нерв…

– М-м-м, – ерзаю на мокром песке, пытаясь подняться. 

Над головой пролетают птицы, а ушей касается странный звук… Похоже, меня уже нашли. Очевидцы увидели аварию и вызвали спасателей. Сейчас меня поместят в катер и увезут в больницу. 

– Я… Я здесь, – хриплю в пустоту, слыша, как катер приближается, а потом и плюхается на отмель возле меня.

– Ну и находки у меня сегодня, – над головой всплывает женское лицо. – Что с тобой случилось, девочка? Говорить можешь? Как тебя зовут? 

– Не… знаю. Не… помню.

Ловлю себя на мысли, что совсем ничего не помню… Память вспыхивает в голове, как фейерверк.

– Что делать теперь? Я… Я же только что помнила, а сейчас… Очень больно… Мне так больно…

– Встать можешь? – женщина склоняется надо мной, позволяя себя разглядеть: короткая стрижка, седые прямые волосы, прямой нос и карие большие глаза. Высокая, крепкая, одетая в рыбацкий комбинезон. – Понятно, – добавляет она, наблюдая за моими жалкими метаниями. – Сейчас я тебя погружу в катер и повезу к себе домой. А там разберёмся. Меня зовут Влада Корниенко. Не бойся, я тебя не обижу и… Полечу, сколько потребуется. 

Глава 9.

Илья.

– Я действительно муж Евы, – придаю голосу твердость, пытаясь убедить няню в своей правоте. Она крепко прижимает мальчонку к груди, опасливо озираясь по сторонам. Не понимаю, неужели я произвожу впечатление преступника? Или похож на уголовника? – Нам нужно серьезно поговорить. Простите, как вас?

– Анна Филипповна, – тихо отвечает она. – Сашенька, иди, малыш поиграй в комнату. 

Саша послушно кивает и убегает, оставляя нас одних. 

– Анна Филипповна, – мой сухой, дребезжащий голос царапает и без того плотный от скопившегося напряжения воздух. – Давайте присядем?

Я убедил Сана сначала поехать в Уланово. Не знаю почему… Наверное, хотел удостовериться, что злоумышленники не добрались до Саши? Или осмотреть комнату Евы? Меня парализуют неопределенность и бессилие. Кого подозревать? В каком направлении двигаться? 

– Что случилось, Илья Владимирович? 

– Вы меня знаете? А зачем тогда…

– Да знаю, конечно. Чего уж скрывать? Я давно работаю на семью Аксёновых. Мне еще тогда идея Андрея Васильевича женить вас на Евочке показалась странной. Девочка так на вас смотрела! Она же, дурёха влюбилась… Так что вы сказать хотите? 

– Ева попала в аварию. Она…

– Господи! – вскрикивает Анна Филипповна, закрывая рот ладонью. – Она жива?

– Никто не знает. Машина сорвалась с моста. Ее уже подняли со дна реки для экспертизы, но Ева… Ее не нашли. Поиски продолжаются. Анна Филипповна, вы давно знаете семью, скажите, с кем Ева была близка? У нее были враги? 

– Не знаю, Илья, – всхлипывает она, утирая слезы кухонным полотенцем. – Она с Иришкой только дружит, та ей с фондом помогает. Ева очень скрытная особа. Осторожная, рассудительная. А недавно стала встречаться с Вольским.

Господи, мне не хочется думать, что я больше не увижу ее… Каким же я был дураком! У меня и мысли не возникало завязать отношения… Я их как огня боялся… Жил вольной жизнью без обязательств и чувств. А разве сейчас что-то изменилось? Наверное, нет… Тогда почему мне так тревожно и страшно за нее? И за судьбу мальчика…

– Можно я осмотрю ее комнату? И… Анна Филипповна, мне придётся переехать сюда. Я могу забрать Сашу в свою квартиру, если вы против. Но там придется сначала комнату оборудовать. Сами понимаете, жилье холостяцкое…

– Конечно, Илья. Я помогать вам буду. Вы же… – она снова грустно всхлипывает, добавляя моему сердцу новую порцию боли. – Вы же будете ее искать? И что Саше сказать?

– Я поговорю с ним. Вы мне только расскажите, как с ребенком управляться? Я ничего не знаю… Питание, воспитание, развитие? Он в детский сад ходит?

– Да. Все расскажу… Ну, идите уже, Илья. Комната Евочки на втором этаже. Посмотрите, может, и найдете чего…

Поднимаюсь в ее святая святых… Девичье царство, пропитанное ароматом свежих духов. Анна Филипповна оставляет меня одного. На кровати лежат вещи Евы – платья, костюмы, нижнее белье. На полу возле шкафа туфельки. Подхожу к ее туалетному столику и открываю верхний ящик. На дне покоится резная деревянная шкатулка. Никогда не стал бы делать это в другой ситуации, но сейчас решительно вынимаю ее и подхожу к окну. В шкатулке лежит пухлая розовая тетрадь в кожаном переплёте и… Постойте-ка, да это же мои подарки! 

«Поздравляю вас с днем рождения, Ева Андреевна. Я партнер вашего отца». 

«Хоть наш брак и фиктивный, я приготовил тебе букет. Надеюсь, ты любишь красные розы?»

В день рождения я подарил ей темно-розовые, голландские тюльпаны и бельгийский шоколад в металлической коробочке. И она… Черт, Ева сохранила бутоны и чертову коробку. Холодными, как у трупа пальцами перебираю то, что имело для нее ценность: мои подарки, неприглядные мелочи, которые я выбирал бездумно, торопливо, без души… Открытки, засохшие бутоны… Господи, я ведь не представлял раньше, какую принес ей боль! Открываю дневник, боясь увидеть там то, что изменит мою жизнь навсегда. 

«Я сделала все, что могла… Дура… Наверное, будь у меня хоть капля достоинства, я не пришла к нему в номер. А я пришла… Подарила себя мужу, который ничего знать обо мне хочет. И так хотела сказать, как его люблю. Он снится мне по ночам, его глаза, улыбающиеся губы… Неужели, отец не видел, как я смотрю на Илью? Наверное, он был уверен, что Богданов в меня тоже влюбится? Не тут-то было. Он слишком свободолюбив. Да и любимая женщина у него есть».

А потом записи обрываются… Ева пишет, что забеременела, потом родила мальчика, открыла фонд… Ни слова больше обо мне. Зато на самом дне шкатулки лежат газетные вырезки, мои фото из красочных журналов… Она все это время следила за моей жизнью. Подпитывала свою боль новой порцией и… молчала о сыне. 

Медленно возвращаю ее ценности в шкатулку и прячу ее в шкаф. Поднимаю платье, лежащее на кровати, и подношу к лицу. Вдыхаю запах, мучаясь догадками: кто мог желать ее смерти? Точно ли это покушение? Вопросы, вопросы… Они роятся в голове, как пчелы. Какие тайны ты хранишь, Ева? Оглядываю ее комнату, пытаясь зацепиться взглядом за что-то стоящее. На стенах висят картины, расписанные по номерам, полки и подоконник украшены самодельными глиняными горшками. Выходит, Ева увлекалась творчеством? Я ничего не знаю о матери моего сына, о моей жене… Приступ вины и самокопания прерывает телефонный звонок:

– Это Цымбало. Илья Владимирович, проведена поверхностная экспертиза машины пострадавшей. Тормозную магистраль перерезали. К тому же под капотом была установлена металлическая деталь, вызывающая трение и нагревание проводки. Машина взорвалась по этой причине. Эксперты работают дальше, но могу с уверенностью предположить, что на вашу жену покушались. Где находилась машина?

– Не знаю. Говорю же, мы не жили вместе. Наверное, дома в гараже. 

– Высылаю дежурную группу по адресу проживания Евы. Нам нужно осмотреть дом и проверить данные с камер.

Отбиваю вызов и вздрагиваю, заметив Сашу в дверном проеме. Похоже, пришло время нам познакомиться.

– Привет, проходи, не бойся. Знаешь, кто я?

Глава 10.

Ева.

Ерошу остатки волос на голове, заливаясь слезами… Мне больно, одиноко, грустно… Влада куда-то запропастилась и, как назло, разболелись ссадины и ожоги. А голова… Нет, не болит – пухнет от подозрений и мыслей. Кто? У меня только один вопрос… Кому я помешала? Если бы я только помнила кого-то из своих коллег или друзей! Зажмуриваюсь так сильно, что перед глазами вспыхивают круги. Ничего… Не могу уцепиться ни за что. Молю бога дать хоть ниточку… Намек, воспоминание, мысль. Но в голове пустота. Может, Влада ошиблась? Я просто не справилась с управлением, и никакого покушения не было?

Ерзаю на кровати, стремясь придать удобное положение. Если Влада не вернется в ближайшее время, мне придется самой мазать кожу на спине. И судном пользоваться тоже.

Поворачиваю голову к окну, замечая в тусклом свете потолочных светильников свое отражение. Красивая… Смотрю на лицо незнакомки, гадая, кем она была? Кто она? Брюнетка с большими карими глазами, правильной формы носом, чуть выступающими скулами и острым подбородком. Сейчас я почти лысая, однако, сомнений нет – у меня были густые и длинные волосы. Почему-то о них я вспомнила, а о друзьях и близких нет… О муже не вспомнила. Возможно, у меня есть дети, но при мысли о ребенке, сердце молчит. Господи, только бы выздороветь!

Замок проворачивается, скрипучая дверь распахивается, являя взору Владу. Она торопливо сбрасывает туфли и шумно выдыхает. Моет руки в кухонной раковине и подходит ко мне.

– Как ты, Ева? Болит? Давай-ка, переворачивайся на живот, помажу раны.

– Вы… Вы что-то узнали? – охаю, неуклюже двигаясь.

– Да. Чуть не спалилась. Подрезала машину помощника твоего красавчика.

– Господи, я ничего не помню… Чем я занималась? Где работала? Вы… расскажете? – ищу ее понимающего взгляда.

– Конечно, солнышко. Мало того что я проследила за ними, я зашла в здание фонда, которым ты руководишь. Ну… давай по порядку. Ты Ева Аксёнова – руководитель фонда «Ева». Фонд специализируется на помощи детям с ДЦП. Так было написано на табличке у входа, – объясняет Влада, намазывая на мою спину толстый слой мази.

– Вы проследили за ним? А он… Его Илья зовут, так?

– Да. Красавчика зовут Илья Богданов. Он и сам сказал это на камеру. Твой Илья баллотируется в областную Думу, по слухам – уйдет в сенаторы. Я ехала за ними от дома до самого фонда. Но… неудачно затормозила и была замечена хмурым помощником твоего мужа. Пришлось свернуть в другую сторону. Но потом я их нагнала, не волнуйся… Мой УАЗик еще хоть куда!

– И что Илья? Уже делит мое имущество? Я так понимаю, женщина я обеспеченная. Да и он… Боже, я ничего не помню. Как вы узнали мой адрес?

– Пробила по базе. Старые связи решают все, Ева. Интуиция меня редко подводит. Я зашла внутрь. Девушке-администратору несла чушь про ошибку в реквизитах, в общем, прикинулась блаженной. Сказала, что помочь мне могут только руководители фонда. Она нехотя меня пропустила… Я тихонько пробралась на второй этаж. Твой красавец требовательно отсчитывал какого-то полноватого и трусоватого на вид мужчину. Там еще была женщина, она…

– Они вас не заметили? Это точно? – произношу взволнованно.

– Думаю, нет. А если и заметили… У меня неприметный вид. Рыбачка в камуфляжной форме, чудачка… Кому я могу быть интересной?

– Значит, Илья спрашивал, что им известно об аварии, я правильно поняла? Господи, я ничего не чувствую, когда вы говорите о нем! И о тех людях… Полноватый мужчина, женщина… У меня пусто вот здесь, – касаюсь ладонью груди.

– Это ничего, девочка. Мне кажется, Илья был сильно взволнован и озабочен. Он ничего не спрашивал о счетах фонда, по мне – все это было ему до лампочки… Ему интересна ты, Ева. Он терзал этих бедных испуганных сотрудников, непрестанно спрашивая, что им известно о твоих врагах или конфликтах?

– Как вы сумели подслушать разговор?

– Притаилась за дверью, вот и весь секрет. Кстати, один из твои коллег пропал. Зовут Петр. Ничего не помнишь, когда я произношу это имя?

Задумываюсь на мгновение… Петр. В сердце разливается тепло, ощущение покоя и безопасности.

– Чувствую покой. Кажется, что он был хорошим… Это пропавший человек. Может, его тоже… Как и меня?

– Могли. Я сбежала вниз, когда Илья закончил раздавать всем тумаки. Села в машину и стала ждать. Они спустились и поехали к частному детективу. А я знаю его, представляешь? Он из наших, конторских, старой закалки человек. Открыл собственное агентство, назвал его правда странновато – «Тайное око». Но Ваську я знаю и выпытать правду мне не составило труда.

– И вы не побоялись, что он расколется? – дрожащим шепотом произношу я.

– Нет. Илья поручил ему искать заказчика преступления. Ну и тебя, конечно… Я Василию облегчила работу, не спорю… Он должен был сам отрабатывать огромные деньги, что заплатил красавчик. А тут я… Пришла и на блюдечке все ему рассказала. Но ты меня, детка, пойми – нам надо сейчас знать, кто свой, а кто чужой. Так вот, Илья, похоже, свой… Ни слова о наследстве, деньгах, активах и прочем дерьме. Он озабочен судьбой…

Влада поджимает губы, словно боясь произнести страшную правду. Глубоко вздыхает, набирая в легкие побольше воздуха и произносит, наконец:

– У тебя есть сын, Ева. Илья просил детектива одного – найти тебя… И узнать, кто тебя заказал.

– Как его зовут? – жалко всхлипываю и приподнимаюсь на локтях. – Я… Ничего не помню. Как мы с Ильей жили? И какой мой сын я тоже не помню…

– Саша его зовут, детка. Чуть больше трех лет ему. Ну-ну… Полдела сделано. Я могу тебя возвратить Илье.

– Нет! – кричу испуганно. – Я не доверяю никому, никого не помню. Вы не можете точно знать, кто враг, а кто друг. Он может прикидываться… Активами и наследством он займется позже. Вы же можете ошибаться?

– Редко ошибаюсь, детка, – Влада недоверчиво качает головой. – У меня есть то, чего нет ни у кого – наметанный на мерзавцев взгляд. Опыт и многолетняя работа в следственных органах за плечами. Не похож он на мерзавца…