Любовь неизбежна

Ночь страшна и полна ужинов.

«Итак, Дневник. Опять я. И опять мы начинаем с классики: дорогой Дневник, я – жирный бегемот в человеческом обличье, втиснутый в пижамку размером с парус. Ну, почти классика. Вариация на вечную тему».

Это не простой дневник – это мой интернет-канал. Просто так захотела – публично рыдать. Во избежание негатива, я отключила все комментарии и отрицательные лайки. Так что мой дневник полностью позитивный.

Из знакомых на мой дневник никто не подписан, кто все эти тайные люди, рассматривающие мои складки на теле и читающие мои страдания – не знаю.

Каждое слово давалось с трудом, как будто слова были гирьками, которые я вынуждена была поднимать и выдавать на клавиатуре через символы. Больно ведь, а текст выходил каким-то радужным.

Я чувствовала себя неповоротливой, чужой в собственном теле, слишком большим грузом в этой комнате, где тихо и спокойно.

Вдруг едва уловимое дуновение воздуха коснулось руки. Лёгкий, почти призрачный ветерок подул с балкона. Он принёс с собой запах ночного города – прохладу, чуть горький аромат асфальта после дневного зноя, может быть, отдалённый отголосок цветущих старых яблонь у моего окна. Сквознячок был нежным, ласковым, но для меня он стал резким контрастом внутреннему состоянию. Пробежал по коже, по рукаву тонкой пижамы, заставив слегка вздрогнуть, и тут же растворился в тишине моей гостиной над пустой чугунной сковородкой, в которой ещё десять минут назад лежала ароматная жареная картошечка с луком.

Ещё с балкона доносились звуки проезжающих мимо машин и какие-то разговоры. Видимо, под окнами проходили люди в столь поздний час.

Мир за окном, который сейчас казался мне таким недостижимым, будто я сама себя отделила от людей.

И тут в умиротворённой безмятежности с балкона донесся оглушительный грохот!

Как будто что-то тяжелое и керамическое с треском разбилось о плитку. За этим последовал глухой удар и болезненный стон.

Я вскочила со стула – сердце упало в пятки.

Страх, холодный и липкий, мгновенно сковал все тело. Я замерла, а потом метнулась к чугунной сковородке, вцепившись в ручку так, что костяшки пальцев побелели.

Там мог быть грабитель, сумасшедший или… Или что?

В голове паника. Мысли о весе и дневнике испарились, сменившись первобытным ужасом.

Тишина снова воцарилась, но теперь она была зловещей, полной ожидания. И тут... раздался ещё один стон, жалобный и сдавленный, прямо за балконной дверью.

Я, движимая инстинктом самосохранения и внезапной яростью из-за того, что моё тягостное и унылое уединение было нарушено, решительно направилась на балкон.

В конце концов это моя квартира, и мне её охранять!

Дрожа, но с решимостью загнанного в угол зверька, я подкралась к балкону.

А на нём царил хаос. Мой любимый глиняный горшок был разбит вдребезги, земля разбросана вокруг, цветок сломан.

А посреди всего этого безобразия, потирая поясницу и морщась от боли, сидел... парень моего возраста. Он выглядел не столько опасным, сколько крайне нелепым, при этом пьяным до поросячьего визга, поэтому стоны иногда наполняли похрюкивания.

На лице его смазливом, которое можно было неплохо различить, в свете уличных фонарей, появилась широкая виноватая и немного глуповатая улыбка.

И хотя балкон у меня не закрытый и не застеклён, а лёгкий ветерок по городу летал, я ощутила запах алкоголя, парфюма и каких-то сладостей. Это он так пах, совершенно чужеродно, неизвестно и волнующе.

Я посмотрела на незваного гостя, потом на сковородку в своей руке, потом снова на него. Беспокойство начало медленно отступать, уступая место нервной дрожи, которая теперь больше походила на смех. Эта ночь явно пошла не по плану.

— Э-э... Привет? — хрипло выдавил он, помахал мне рукой. — Извини, что врываюсь так... драматично. Я не хотел.

Я замерла со сковородкой наготове. Беспокойство никуда не делось – адреналин все еще пульсировал в висках, но оно начало смешиваться с полным непониманием и нарастающей долей абсурда.

— Ты... кто? Что ты здесь делаешь? На моем балконе. В одиннадцать часов вечера?! — мой голос дрожал, но в нем уже слышались нотки возмущения.

Парень попытался встать, снова застонав:

— Ох, подожди секунду... Болевой шок. Я... э-э... — он оглядел разбитый горшок и потер затылок. — Простите, мадам.

— Мадемуазель, — кинула я ему.

— Вау.

Он протянул ко мне руку, пытаясь ухватить за ногу. Но я брыкнулась.

— Откуда ты вообще свалился? Или ты забрался снизу?

— Снизу наверх, — пьяно и печально ответил чудик. — Хотел на крышу, не удержался. Хорошо, что балкон не застеклён.

— Нереально, — не поверила ему и отрицательно покачала головой. — Прости, но физику я в школе изучала, ты не мог просто так свалиться.

— А я вообще не помню.

Он потряс богатой тёмно-русой шевелюрой. У него глаза красивющие серо-голубые. И смазливая моська. Хорошенький какой… Но я была беспристрастна!

— Ты сломал мой цветок, — расстроенно констатировала я, глядя на причинённый мне ущерб. — Давай… Иди откуда пришёл.

И после этих слов вошла в комнату, чтобы закрыть дверь на балкон и задёрнуть занавески.

Надо, наверное, застеклить балкон.

И, может быть, даже сесть на диету, а то в дверной проём уже с трудом пролезала.

Легкий ветерок с балкона снова подул в комнату, но теперь он нес с собой запах развороченной земли и глины, смешанный с запахом уснувшего города. Я медленно опустила сковородку.

Спокойствие ночи было безвозвратно нарушено, но теперь вместо тягостных мыслей переполняло нечто другое – дикое недоумение, остатки адреналина и зарождающееся понимание того, что эта история станет самой нелепой записью в моём дневнике за все время.

Хотела дверцу балкона прикрыть, но парень забрался в мою квартиру. Я не сильно паниковала, потому что заходил он на всех четырёх конечностях.

Парень сел на пол, продолжая улыбаться.

— Я сейчас вызову полицию, — спокойно предупредила его.

Еда не приходит одна

Они опять меня оскорбили. Опять унизили и втоптали в грязь. Мои бывшие однокурсницы и их парни, друзья и подруги – это когда-то была моя тусовка. Точнее, я никогда не была там своей. А была чем-то вроде пугала, в которое все плевали. Надо же, а я когда-то считала это нормальным, лишь бы со мной кто-то разговаривал.

Ну, вот так считала, так думала.

Вот завела себе дневник. У меня даже были какие-то подписчики. Не знаю, где они меня нашли, никому из знакомых, я ничего не рассказывала. Своему дневнику жаловалась на жизнь. Писала с подробностями, как прошёл день. Вот сегодня опять. У меня текли слезы, дрожащей рукой, я потянулась к шоколадке и откусила кусок. Все деньги уходили на еду. Коммуналка, еда. Еда и… Я много ела после смерти мамы, и вот после этих переписок в чате, из которого я вышла.

Из чата вышла, а переписку с отдельными личностями не пресекла. Глупо с моей стороны.

Я закрыла личные сообщения, я не хотела читать эти скрины, на которых было написано, что я – жиртрест.

Я существую, чтобы об меня вытирать ноги, но главное – не испачкаться моим жиром. Вот, что продолжали писать в чате, когда меня нет.

Я все удалила и почистила корзины, начала записывать чувства, и все свои переживания в дневник.

Мой дневник – история моей слабости.

Дневник открыт на той смешной истории про парня с балкона. Я перечитала. И она показалась... глупой. Фальшивой. Как я тогда смеялась? Над чем? Ведь я же вот – жиртрест.

— Ненавижу, — заплакала я, и записала это в дневник.

«Ненавижу их улыбки. Ненавижу их смех. Ненавижу это слово: «Разбухла». Ненавижу свое отражение. Ненавижу, что не смогла ничего сказать. Ненавижу этот ДНЕВНИК! В котором я пыталась быть милой, смешной, глубокой. Глупо. Все это – ложь. Я – шар Жиртрест».

Я яростно перелистывала дневник назад. Недели. Месяцы. Все, где есть хоть намек на тело, на еду, на сомнения.

Это? Про тренировки? Вранье.

Это? Про пирожное и угрызения совести? Слабость.

Это? Про платье, которое жмет?

Дошла до начала. Самые первые, робкие записи. Рука зависла. Дрожь усилилась.

А там ещё мама жива…

Я быстро вышла из интернета. Экран ещё немного мерцал, а потом погас.

Села на пол среди обрывков своих мыслей и чувств, где недавно сидел Аполлон. И мне показалось, что в комнате остался ещё его запах. Прижала бы колени к груди, обхватила бы себя руками, но не могла – толстовата.

А в комнате очень тихо. Слышно только моё прерывистое, неглубокое дыхание. Смотрела в стену, на щеке одинокая слеза.

Весь мир жил где-то вдали от меня. Ну как учила мама? Нужно искать хоть что-то хорошее. Даже если ты понимаешь, что ничего хорошего нет, и от этого ты не можешь найти в себе силы что-либо украшать в радужные цвета. Зато я точно знала, что у меня нет больше друзей. Никого. Я их всех заблокировала. И все свои старые страницы удалила, остался только мой дневник.

Я молода, мне двадцать два года. Я независима, потому что у меня будет прекрасная работа в пекарне «Пирожок». Двухкомнатная квартира полностью моя. Правда я в гостиной на диване спала, потому что в маленькой затеяла ремонт. Куплены обои, но как я их буду клеить?!

Мама бы помогла.

Я все время говорила им, что мама жива, что живу с мамой. Хотя мамы уже не было три месяца. Не знаю, почему я так говорила.

Хоть так… Ощущение, что человек не ушёл.

А мама не любила моих друзей. И предупреждала: меня могут оставить без квартиры. Каждый раз она выдумывала новые истории, как меня обманули, и как я осталась на улице. Короче, я пугана родительницей.

Теперь очень жалко, что, кроме дневника у меня никого и не было. Но я пойду на работу! И, возможно, там получится найти хороших друзей. Ведь на работе тоже можно дружить, не только в училище.

Поздняя ночь, разбитый горшок на балконе. Герань до утра не погибнет, сегодня уже сил не было.

Я доползла до дивана, он был разложен и заправлен. Отодвинула в сторону старый плед с изображением льва и упала лицом в подушку, тело сотрясалось от беззвучных, но яростных рыданий. Воздух вырывался хриплыми, рвущимися спазмами. Я вцепилась в одеяло, как утопающий, пальцы побелели. Весь мир сузился до темноты за закрытыми веками, до жгучей боли в груди и ненавистного слова, отдающегося эхом в черепе: «Жиртрест».

Я так доведу себя...

Дзынь!

Звонок в дверь прозвучал как выстрел в тишине. Резкий, настойчивый, неожиданный в этой мёртвой ночной тишине.

Я на мгновение замерла, рыдания прекратились. Сердце, и без того бешено колотящееся от слез, замерло, а потом пустилось в еще более бешеный галоп.

Кто?!

Мысли, затуманенные болью и слезами, метались, я крикнула:

— Оставьте меня! Просто оставьте!

Вряд ли это кто услышал.

Дзынь-дзынь!

Звонок повторился, уже более нетерпеливо. Кто-то явно знал, что я дома и не сплю. Или что-то случилось... Пожар в подъезде?!

С трудом оторвав лицо от мокрой подушки, я попыталась встать. Ноги подкашивались, голова кружилась от рыданий.

Вряд ли пожар, под балконом бы уже толпа собралась. А в комнате пахло парнем, у него отличный парфюм…

Вкусно.

Надо бы прекращать жрать на ночь, а то сна нет и тяжело дико.

Угу.

Сколько я это уже себе талдычу.

Дзынь!

— Иду! — недовольно пробормотала себе под нос.

Подошла к двери, опираясь на стену. Глаза опухшие едва различали глазок.

На пороге, в тусклом свете коридорной лампочки, стоял... Он. Тот самый парень с балкона. В той же тёмной толстовке, но теперь с большим, явно только что купленным пластиковым горшком под мышкой.

— Лекса! — кричал Аполлон.

****

Впервые меня так назвали.

Аполлон так орал, что соседей мог разбудить. Его лицо выражало смесь решимости и лёгкой нервозности. Он оглядывался по сторонам, словно боялся, что его сейчас схватят за ночную доставку растений.

Я отвернулась от глазка, прислонившись лбом к холодной двери.
Что ему нужно? Сейчас… Горшок? Он принес горшок? В три часа ночи? Да он – сумасшедший! А, нет. Он пьяный.

Нас уносит бурное печенье

Я открыла глаза. Солнце только всходило, а в окно с неприличной бодростью уже залетал гудёж общественного транспорта и людские голоса. Голова после вчерашнего кружилась, как у тусившей всю ночь. Что вообще было вчера?

Я резко повернулась на диване. Вторая подушка была смята, но пуста.

Парень уже встал. И, что самое страшное, он протрезвел. Подпевал дурным голосом где-то на кухне, подтвердил худшее – никуда не делся.

Вчерашний Аполлон был громким, навязчивым, болтал глупости. Его было... неловко выставлять в таком виде, да и устала я.

А сейчас он был трезв. И это всё меняло. Неизвестность висела в воздухе густым, удушающим туманом.

Чем закончится это утро? Неловким молчанием или агрессией. А может попыткой завязать разговор, который мне вовсе не нужен? Или чем-то... похуже? От мысли, что чужой человек мог рыться в моих вещах, пока я спала, по спине побежали мурашки. Хотя какой он чужой? Мы с ним переспали или просто спали. Первое даже прикольно, мне направилась такая формулировка. Но я всё равно не позволяла фантазиям завести меня в безвольное состояние.

С трудом оторвалась от простыни, пахнущей чужим потом, парфюмом и чем-то беспардонно манящим. Плохо я двигалась, с трудом, словно тело налилось свинцом от стресса и недосыпа. Лениво заправила постель.

В углу комнаты, рядом с зеркальным шкафом, стояли электронные весы. Старый ритуал – утро, вес, цифры. Порядок в хаосе. Возможно, сегодня это был единственный понятный, предсказуемый элемент в моей жизни. Я сбросила шлепанцы. Холод пластика под босыми ногами, мой глубокий вдох. Выдох…

Цифры мигали, успокаивали на привычном значении – девяносто девять и два.

Нет ста килограмм! Уи-и-и! Класс!

Взяв телефон, вышла из комнаты, стараясь быть стокилограммовой мышкой, юркнула в ванную.

В зеркале мелькнуло белое лицо с розовыми щеками. Ну-у, выглядела в любое время суток почти одинаково. Немного водички, и глаза засияли голубизной, улыбка красивая. Быстро расчесала светлые волосы.

Умывание холодной водой на секунду прояснило сознание, но тревога, плотным комком засевшая под рёбрами, никуда не делась.

Вытирая лицо полотенцем, услышала его шаги в коридоре. Парень приближался к ванной. Сердце бешено заколотилось.

— Лекса! Доброе утро! Будем завтракать, я же вчера закупился жрачкой!

Я быстро закрылась на замок. Привычка одинокой девушки – в квартире никого, можно не запираться.

Мне нужно было пространство. Воздух. Хоть какая-то иллюзия безопасности.

Внимание было приковано к щели под дверью ванной. Там мелькнула тень. Он остановился. Ждал. Прислушивался. Тишина внезапно стала громче любого звука. Я замерла, затаив дыхание, чувствуя его присутствие по ту сторону тонкой преграды.

Что он задумал? Что скажет? И главное — когда эта невыносимая неизвестность наконец закончится, и чем?

— Пупс, ты в порядке? — спросил Аполлон.

— Ты навязчив, — ответила я.

— Может заботлив! — и ушёл.

Облегченно выдохнула и, не поднимая глаза, открыла в телефоне свой дневник, стала печатать.

«Сегодня встала на весы. Цифры так и подмигивали: «Привет, сладенькая! Мы пришли, мы твои, и выселяться отсюда мы будем только в случае глобального похолодания. И то – не факт!».

Иду на работу».

Я всё ещё пытаясь осознать факт существования человека, который вчера упал с балкона, а теперь разгуливал по кухне. Боялась влюбиться, заперла любые чувства глубоко в себе. Но они просачивались, неуёмные, готовые к побегу в моё сердце, которое обязательно затмит разум, и я наделаю глупостей. И буду страдать. Страдать в любом случае придётся, шикарный парень никуда не делся.

А воздух был пропитан странными запахами. Что-то явно горело, но при этом пахло свежескошенной травой и цитрусовыми. И еще чем-то химически-зеленым.

— Ты что, спалил квартиру? Нет, вроде дыма немного... Но запах...

На кухне я уставилась на яркую и жизнерадостную картину.

Аполлон был одет в мою тесную розовую футболку с лампасами. С ужасом узнала свой уничтоженный винтаж. И спортивные шорты, которые сидели на нем как нелепые бриджи Парень грациозно подкидывал блин на сковородке, который так же грациозно улетел на тарелку.

— Почему в моей одежде? — спокойно спросила я. — Ты копался в моих вещах?

— Они сушились в ванной, — ответил Аполлон. В одной руке он держал сковороду, из которой валил едкий сизый дым. В другой – огромный кондитерский шприц, наполненный ярко-зелёной слизью неизвестного происхождения.

— У тебя свои вещи есть. Ты привёз их, они в чемодане.

— Эм… К сожалению, чемодан не мой.

— Да, ладно!

— Пупс, глянь лучше сюда, полезный завтрак для твоего же блага! Энергия! Витамины! Антидоты!

— Что?!

— Ой, то есть антиоксиданты!

— Погоди… Ты протрезвел и готовишь мне завтрак?!

— Конечно, — парень посмотрел на меня красивейшими серо-голубыми глазами и улыбнулся блистательно. А потом вернулся к приготовлению завтрака.

Вокруг царил кулинарный апокалипсис, оформленный в сочных тонах здорового питания: на столе красовалась зелёная радуга: шпинат, руккола, петрушка, какая-то морская капуста, проростки пшеницы (часть проростков валялась на полу) и подозрительный тёмно-фиолетовый порошок.

— Что это?! Свекла, спирулина? Или запчасти дохлого единорога?!

Тут же и яичная скорлупа, раздавленное авокадо, и пролитое кокосовое молоко.

Аполлон загоготал.

Продукты не мои. Я заглянула в свой холодильник. И там тоже не мои. Я тогда по ящикам полезла, обнаружив массу банок, мне не принадлежащих.

На плите, помимо дымящейся сковороды, стояла кастрюля, в которой бурлила кисло-зелёная жидкость с плавающими в ней кусочками имбиря и лимона.

Блендер лежал на боку, из него вытекала та самая ярко-зелёная слизь. Видимо, источник шприца.

Мука была повсюду: на столе, на потолке и на Аполлоне, его густые локоны были припорошены, как снегом.

Двум завтракам не бывать, одного не миновать

Схватив сумочку, ключи и… Маленькую такую пачку печенья, я выскочила из квартиры. В подъезде пусто, но где-то внизу стукнула тяжёлая входная железная дверь.

— Нет, — эхом разнеслось по лестничной клетке.

Я, забыв о своём весе и одышке, бросилась вниз по ступенькам. Хорошо, что кроссы надела, а не туфли. Похоже, Рому не догнать. Ну, и пусть остаётся без ключей и машины.

И тут сверху раздался громоподобный бодрый голос:

— Лекса! Куда ты? Зарядочка? Оптимальное время для кардио! Утро – это святое! Но завтрак важнее!

Я обернулась. По ступенькам, легко перепрыгивая через две, нёсся Аполлон.

— Аполлон! Работа! Опаздываю! Отстань! — крикнула ему, пряча печенье в сумочку.

Мне было перед ним стыдно.

— Опаздывать – плохая привычка! — он догнал меня между вторым и первым этажами и подхватил под руку с лёгкостью, не свойственной человеку обыкновенному, только человеку накаченному. — Но знаешь, что ещё хуже? Пропускать завтрак! Он запускает метаболизм! Пропуск завтрака приводит к депрессии, учёные уже всё выяснили. Из-за этого люди чаще сталкиваются с психическими расстройствами и быстрее толстеют из-за нарушения режима питания и переедания в течение дня. Также завтрак помогает восполнить силы после сна, улучшить память и концентрацию.

Я попыталась вырваться, но Аполлон был непоколебим, как скала. Он прижал меня к стене подъезда.

Пахло свежестью, что залетала в приоткрытое окно и, кажется, творогом.

— Послушай меня, Алексия, — его голос стал низким и убедительным, как у гипнотизёра. Его взгляд проникал глубоко внутрь, минуя все слои утреннего стресса и недосыпа. — Ты можешь измениться. Ты должна измениться. Я вижу в тебе потенциал! Ты сильная! Ты прекрасная! Ты...

Я замерла, ошеломлённая этим потоком мотивации с утра пораньше ещё и в грязном подъезде. Печенье в сумочке вдруг показалось таким жалким, таким неправильным.

Может, он прав? Может, начать с завтрака? С зелёного омлета…

И тут Аполлон сделал это. Он замолчал.

Но не отступил. Обнял меня. Медленно, но крепко. Как будто хотел защитить от всего мира, от злых печенюх и братьев. Я почувствовала, как моя щека прижалась к его футболке… моей футболке.

Нет, Аполлон! Нельзя так… Ты слишком прекрасен, тут же никто не устоит.

Его руки сильные, тёплые, с выступающими под кожей венами обхватили талию с решимостью… Талия имелась, по крайней место, которое она должна была занимать, серьёзно так выделялось между верхней частью тела и бёдрами.

Аполлон, не оставляющий шанса для возражений, притянул меня к себе легко, почти без усилий, но так крепко, что из лёгких вырвалось короткое:

— Ох!

Объятия были не просто крепкими, они были всепоглощающими. Его тепло, исходившее от разгорячённого после пробежки по ступенькам тела, окутывало, как плед в холодный день. Сквозь тонкую ткань футболки ощущались мышцы его груди и плеч, такие твёрдые, нерушимые, странным образом успокаивающие.

Я , притаившись, замерла, парализованная этим внезапным вторжением в моё личное пространство. И странным, давно забытым ощущением безопасности в его руках.

А потом он наклонился.

Без вопросов, без предупреждений. Его губы коснулись моих. Они были мягче, чем я ожидала, но настойчивее. Сначала это было просто прикосновение, дарящее трепет – тёплое, влажное, неожиданное. Затем давление усилилось. Его рука легла мне на затылок, пальцы запутались в моих растрёпанных волосах, притягивая ближе.

Я исчезла…

Прямо здесь под пыльной лампочкой. Поцелуй был неожиданным. Влажным, со вкусом имбирного чая и безумной веры в моё «прекрасное будущее».

Я задохнулась. Не от поцелуя. От того, что человек, который вчера забрался ко мне на балкон, а сегодня пытался накормить зелёной жижей, теперь целует в подъезде, пока я опаздываю на работу с калорийным печеньем на сливочном маслице в сумочке.

В мозгу замигал синий экран.

Это был не просто поцелуй. Это было потрясение. Ощущение чужих губ настоящих, живых, а не из снов или неудачных свиданий многолетней давности. Пробудило во мне что-то давно спящее и изголодавшееся. Волна тепла прокатилась от губ до самых кончиков пальцев ног, согревая изнутри. Я не целовалась, казалось, целую вечность.

****

Физическая близость? Для меня стала абстракцией, чем-то далёким, почти мифическим. А тут … Аполлон. Грубая реальность.

Ощутила, как мои собственные губы, вопреки всем внутренним протестам и утренней спешке, ответили на поцелуй. Сначала неуверенно, робко. Потом жадно, словно я пила воду после долгого перехода через пустыню. А руки, беспомощно висевшие вдоль тела, сами собой поднялись и легли на широкие плечи, ощущая под ладонями напряжённые мышцы и такую желанную твёрдость. Его крепость и моя мягкость. Шероховатость его щеки. Нежность его пальцев в волосах.

Его чистый, мужской запах с нотками пота, правильного питания и запаха моей постели – ароматизатора для тканей. Теперь Аполлоша одомашнен.

Всё это вызвало глубокий, животный отклик тела, сметающий все рациональные доводы. Ошеломляющее чувство близости, которого мне так не хватало. И в то же время фоновое шипение тревоги.

Что я делаю? Это же тот, кто вчера забрался на балкон! Опаздываю! Это безумие!

Время в грязном, пахнущем сыростью и старыми газетами подъезде остановилось. Мир сузился до точки соприкосновения губ, тел, переплетенных рук. Шум города за дверью, крики детей во дворе, тиканье моих внутренних часов, отсчитывающих минуты опоздания, все это отошло на второй план, заглушенное громким стуком встревоженного сердца и тихим довольным вздохом Аполлона.

Он приподнял голову всего на сантиметр, прервав поцелуй, но не отпуская меня. Его глаза, теперь были тёмными, горели не только фанатичным огнём тренера, но и чем-то более примитивным, мужским, удовлетворённым.

— Так лучше? — хрипло прошептал он, и его горячее дыхание коснулось моей разгорячённой кожи. — Энергия. Желание. Ты можешь чувствовать себя так всегда. Не только в моменты, когда ты бежишь на работу.

Если щи хороши, других не ищи

— Как кардио? Чувствуешь прилив сил? — И опять Аполлон смеялся. Вот не понимала я его. Издевался он надо мной или нет? — Не забывай, вечером групповуха... эм, у нас первая групповая тренировка! Жду в семь вечера! Не опаздывай! И... бросай это печенье. Я прочитал состав, мне дурно стало.

— Зато мне хорошо. А вот от маршрутки плохо, не отошла пока, — пытаясь продышаться, бежала вперёд.

— Я продукты подкупил, заказал электрика. Начнём ремонт. Окей?

— Угу. На оплату комнаты денег нет, а на электрика есть.

— Пупс! Тебе нужны деньги?

— Они тебе нужны, раз ремонт затеял.

Я недолго наслаждалась запахом листвы и свежего воздуха, вскоре показались ангары. Дороги между ними не были заасфальтированы, но мне нужна была именно с асфальтом, я её быстро нашла.

Впереди, как маяк в бушующем море утра, сияла вывеска: «Пирожок». Но это была не просто пекарня. Это был почти хлебозавод. И запах на всю округу стоял умопомрачительный. Выпечкой! И стекались туда тени промзоны.

Аромат с каждым шагом становился всё сильнее. Сладкий, пьянящий, с нотками свежеиспечённого хлеба, ванильных булочек и… кажется, жареных пирожков с капустой. От него сердце билось чаще не от усталости, а от предвкушения углеводного блаженства.

— Зайти? Купить?

— Крепись! — ответил Аполлон. — Надо бы минералку с собой носить. Яблоко тоже ничего.

— Вот и куплю. Яблоко в тесте.

Я слушала парня, терялись его слова. А у хлебозавода продавали выпечку. Я шла мимо собравшейся толпы, казалось бы в пустых лабиринтах промзоны.

— Белый хлеб, вчерашний, два! — крикнула женщина в рабочем халате, в начале очереди продавщице за прилавком, заваленным горой румяных буханок, булками и пирамидами пирожков.

— Пирожки с вишней есть? — нервно спросил мужчина в комбинезоне.

— А мне слоёную с яблоком! И чтобы не примятая!

Я прошла мимо, почти закрыв глаза, и дыша ртом.

— Я упаду в обморок, — заныла я в трубку.

— Не-ет, пупсик. Если ты сломтила ту пачку печенья, что лежала в прихожке, то от голода ты точно не умрёшь.

Я уже видела его: идеальный, ещё тёплый пирожок. С хрустящей золотистой корочкой, из-под которой вот-вот потечёт сладкая вишня или сочная капуста. Пышущую жаром булку, усыпанную маком, как звёздное небо для сладкоежек. Кусочек свежайшего ржаного хлеба, такого плотного и ароматного, что одним его запахом можно насытиться.

А потом взгляд упал на витрину. Там, среди пирожных-зануд и пончиков-весельчаков, лежал он. Пирожок с яйцом и зелёным луком. Совершенный. Безупречный. Моя судьба в тесте.

— Пол, — простонала я.

— Лекса, держись! Твоя жертва не напрасна.

— Ты дал мне силы добраться сюда. Но… прощай. Меня ждёт Истинная Любовь. С пылу, с жару. И с большим количеством лука!

— Пупсик, нет!

С лёгкой грустью, но без всяких угрызений совести, отключила звонок и встала в очередь.

Теперь мои руки были свободны. Для главного приобретения дня. Для Пирожка Спасения. Для углеводного утешения перед отделом кадров, вечерней тренировкой с идеальным парнем всех девичьих мечт. Всё остальное могло подождать. Даже работа. Ну, на пять минут. Максимум – на десять.

****

А дальше пекарня «Пирожок». Большая такая. Завод настоящий!

Просторные чистые помещения, залитые мягким золотистым светом утреннего солнца, проникающим сквозь большие окна. Стены белые, пол выложен терракотовой плиткой.

Массивные стойки, за которыми выстроились ряды свежевыпеченных хлебов, булочек и пирогов.

Такой аромат!

Я шла по коридору, за стеклом наблюдая за работой пекарей. И проплывали мимо меня: багеты с хрустящей корочкой, пышные круассаны, посыпанные сахарной пудрой, и румяные яблочные пироги, аппетитно пахнущие корицей.

Работники в белых фартуках и кепках молодые в основном, улыбались и смеялись. Они слаженно двигались между столами, раскатывая тесто, формируя булочки и отправляя их в печь. И не было в них излишнего веса.

Атмосфера такая тёплая и гостеприимная!

Я прошла от цеха к офисам. На входе тяжёлая дверь, украшенная медной табличкой с гравировкой названия завода – «Пирожок».

Впереди коридор, ведущий к рабочим местам сотрудников. По обеим сторонам расположены кабинеты, у которых двери и стенки из обычного или матового стекла.

Отдел кадров напоминал не комнату, а холодильник для надежд. Кондиционер гудел, как расстроенный шмель, а женщина за столом – кадровичка с лицом полным недовольства. Она разглядывала меня так, будто я принесла не резюме, а испорченный пирог с селёдкой.

Мне так жаль… Мне так больно. Я слабачка... Не могу сдержаться. Но думаю пирожок с яйцом и луком роли особой не сыграл. Тут всё сложнее.

— ...и поэтому, учитывая специфику должности , — вещала вредная женщина своим монотонным голосом, — нам требуются сотрудники с... подходящими физическими параметрами. Беготня с документами, коробками, работа в цехе не сидячая, этажи... — Её тяжёлый оценивающий взгляд скользнул по моей фигуре в мешковатом балахоне. — У вас просто ног не хватит, милочка. К концу дня вы будете валиться. Здоровью конец. И потом – опоздали на полчаса! Это несерьезно.

Я стояла, чувствуя, как жар стыда и гнева поднимается от шеи к щекам. Вес в сто килограмм вдруг стал не просто цифрой, а огромным невидимым якорем, тянущим на дно в глазах этой женщины. Утренний поцелуй Аполлона, борьба с маршруткой, победное приобретение пирожка с луком – всё рассыпалось в прах перед этим холодным вердиктом.

— Позвольте, — начала я, пытаясь придать своему голосу уверенность, которой в нём не было и в помине. — Я... я только что пробежала через весь парк! От остановки. Я легко справляюсь с нагрузками! Вот, смотрите! — я сделала шаг вперёд, нарочито бодро, почти подпрыгивая. Пол подо мной не провалился. — Ноги? Да я каждый день...

Я хотела сказать «борюсь с общественным транспортом, как гладиатор», но запнулась.