Январь 1570 года Великий Новгород накануне погрома опричниками Ивана Грозного. Боярина Самохина, отца юной красавицы Ксении, не минула участь многих знатных людей города быть убитым в тот страшный день. Ксению спасает молодой опричник, влюбившийся в девушку с первого взгляда. Но каковы его настоящие намерения? Так ли он честен перед Ксенией или это коварный план завладеть красавицей.
Опричник — Телохранитель, человек, состоящий в рядах опричного войска, то есть личной гвардии, созданной русским царём Иваном Грозным в рамках его политической реформы в 1565 году.
(Иногда опричников сравнивают с чекистами, НКВД, КГБ)
…
Лето 1569 года.
Жаркое лето Новгорода достигло своего апогея. Небо, словно выжженное солнцем, оставалось безупречно чистым уже на протяжении месяца. Земля, иссушенная нещадной засухой, покрылась трещинами, словно потрескавшаяся глиняная посуда. Воздух стоял неподвижный, густой и горячий, словно раскаленный металл.
В такой знойный день, когда даже птицы прятались в тени, на площадь въехала карета. Не просто карета, а настоящий символ роскоши и могущества. Ее появление вызвало настоящий переполох среди горожан. Две дюжины всадников, облаченных в доспехи блестящие на солнце, сопровождали карету, словно живая стена из стали и гордости. Каждый из этих всадников принадлежал к одному из знатнейших польских родов, их знамена, развевающиеся на ветру, говорили о величии и мощи Польского королевства.
Карета, украшенная позолотой и сложной резьбой, остановилась на главной площади, вызвав еще больший шум и перешептывания среди собравшейся толпы. Из кареты, с нескрываемым достоинством, вышел польский шляхтич. Его парчовый кафтан, расшитый серебряной нитью, сверкающий на солнце, говорил о богатстве и влиянии. Под кафтаном скрывался нарядный жупан, видимый из-под широких полов. Соболиный мех обильно украшал его головной убор, а перья черной цапли, элегантно прикрепленные к нему, добавляли изюминки в его величественный образ. Этот шляхтич, несомненно, был послом, и его внешность подчеркивала важность его миссии. На площади его ожидало несколько бояр, одетых не менее роскошно. Их атласные и парчовые кафтаны, богато украшенные золотой и серебряной тесьмой, свидетельствовали о их высоком положении. Поверх кафтанов они носили легкие, длинные ферязи с длинными рукавами, имеющими специальные прорези. В левых руках они держали мягкие, теплые колпаки из соболиного и куньего меха, подчеркивающие их богатство и статус. Бояре, в знак глубокого уважения, поклонились в пояс, приветствуя посла. Шляхтич ответил им взаимным поклоном, его движения были грациозными и уверенными. В окружении новгородских посадников и бояр, польский посол, в сопровождении знатнейших польских шляхтичей, поднялся по белоснежному каменному крыльцу в терем. Польские всадники, после того, как исполнили свою роль в торжественном прибытии посла, спешились и разбрелись по двору, их доспехи отражали яркий свет летнего солнца. Ответ на приветствие был дан на русском языке, подчеркивая важность дипломатических отношений между двумя державами.
Воздух напрягся в ожидании важных переговоров, которые должны были состояться в стенах теперь уже заметно притихшего Новгорода.
— Слышь, Марфа, — шепнула дворовая девка другой, — смотри какой красавец, показывая на молодого шляхтича девушка.
— Да они ж все охальники, — тоже шёпотом ответила собеседница, — смотри как своими глазищами зыркает.
— Марфа, Глашка, — позвала девушек старуха, — где вас черти носят?
Девушки встрепенулись и побежали к старухе.
В новгородском тереме обсуждался очень важный вопрос. Посол вышагивал по шелковому ковру, высоко подняв голову. Новгородские вельможи дружно что- то говорили.
— Если вы примите предложение Сигизмунда, то в богатстве и почете свой век проживать будете. А если нет, то …., — не успел закончить посол, как его перебил боярин, стоявший у дверей.
— Мы русские, православные, не можем под власть схизматиков идти. Крест православный царю целовали, клятву верности давали, — делая шаг вперёд от двери, молвил боярин Самохин.
— Да, да, клятву давали, крест целовали, — вторили другие.
— Вы запамятовали, как ваших отцов Иван Третий убивал за то, что не покорились? — Настаивал посол.- Забыли, как сиротами стали, как дома жгли? Если сейчас не решитесь, то смерть вас ждёт.
В зале наступила тишина, но долго она не продлилась. Вначале одно слово, а затем сотни полились из уст собравшихся. Одни вспоминали разорения и убийства, другие говорили о верности Москве и царю.
— Тихо, — стукнув посохом, басом прикрикнул на всех архиепископ, — забыли, кто вы есть? Хотите под ляхами спину гнуть? Мы русские и царь у нас один — помазанник божий Иоанн Васильевич. И только пред ним нам отвечать.
Посол польского короля Сигизмунда, несолоно нахлебавшись, сел в карету и отправился в обратный путь.
— Захар Васильевич, — сказал архиепископ, подойдя к боярину, первому осмелившемуся вслух, выказать свое отношение к королю Сигизмунду, объединившему Великое княжество Литовское и Польшу в единую Речь Посполитую, — спасибо тебе.
Боярин Самохин улыбнулся и промолвил:
— Нужно царю письмо написать о нашей верности, да поскорее. А то худое слово быстрее хорошего летит.
……………
Усадьба боярина Самохина.
Захар Васильевич Самохин не принадлежал к числу самых богатых новгородских бояр, но и нужды не испытывал. Его достаток был вполне достаточным для комфортной жизни. Крепкий, добротный дом из бревен на каменном фундаменте, окруженный высоким забором, являлся символом его благополучия.
Просторный двор вмещал в себя не только жилой дом, но и ухоженную конюшню, где содержались породистые скакуны, а также загоны с мелкорогатым и крупнорогатым скотом. Это составляло основу его его материального благосостояния. Богатство Самохина не было единственной причиной уважения, которым он пользовался среди новгородцев. Его ценили как справедливого и мудрого боярина, человека, равно уважающего как знатных бояр, так и простых людей- чернь. Говорили о нем как о доброжелательном, но в меру строгом хозяине, человеке, чуждом интригам и заговорам.
Ксения едва успевала за Андреем, когда он, не церемонясь, потащил ее по крутой, пыльной лестнице. Деревянная дверь поддалась с трудом, и в лицо ударил ослепительный свет. Зажмурившись, Андрей оглядел задний двор, где их ждали.
В санях, запряженных парой лошадей, сидел дворовый холоп в простой одежде. Завидев Ксению, он поклонился.
— Ксения Захаровна, — увидев молодую боярыню, мужик спрыгнул с саней, и полушёпотом проговорил, — поспешайте, ехать нужно, — после этих слов, мужик замолчал и стоял, как будто врос в землю. Его взгляд от боярыни перешёл на худого мужчину, держащего девушку за руку, одетого во все чёрное. Шапка, натянутая на глаза, скрывала пол-лица опричника.
— Чего застыл? — рявкнул Андрей. — Боярыня со мной поедет, так отец велел.
— Ксения Захаровна? Так ли это? — Спросил у девушки мужик.
— Да, — испуганная всем происходящим, как в бреду промолвила Ксеня.
— Будь здесь, я сейчас, только коня приведу, — сказал Андрей и скрылся за углом боярских построек.
— А батюшка, что с вами не поехал? Страшное творится. Супостаты всех бьют, по дворам скачут, — шептал мужик.
Холоп не успел договорить, как на чёрном, подстать всаднику жеребце, выскочил Андрей.
— Торопись Ксения Захаровна, беда рядом, — серьезным голосом промолвил опричник.
Ксения протянула руки, и Андрей, наклонившись, подхватил ее и посадил перед собой на коня.
— Прощевайте, Ксения Захаровна, — крестил спину девушки, мужик.
Выехав на улицу, Андрей с незаметной улыбкой на устах, сказал:
— Прижмись ко мне, красавица, — и накрыл своей чёрной накидкой девушку, скрывая от посторонних глаз.
Миновав город, всадник со своей добычей выехал на дорогу, ведущую в лес.
— А почему мы свернули с тракта? — Спросила с тревогой девушка. — Куда ты меня везёшь? Нам в другую сторону надо.
— Тише, тише, — сходя с ума от желания поцеловать Ксению, словно в бреду молвил Андрей, — они тебя искать будут, а я спрячу так, что ни одна собака не найдёт. Доверься мне, я ж отцу твоему слово боярское дал.
Морозный воздух, пронизывающий до костей, висел над заснеженным лесом. Снег, хрустя под копытами коня, покрывал землю толстым пушистым ковром.
Ксении ничего не оставалось, как вверить свою судьбу незнакомому мужчине. Вчера, когда он вошёл в ее дом в качестве гостя, девушка даже не обратила на него внимания. Он показался серой мышкой рядом с Даниилом. И вот теперь, она сидит рядом, а он бережно ее обнимает. Ксения смотрела на ветки елей, а сама думала об отце. Как он там? Миновала ли участь быть убитым? Они не должны с ним ничего сделать, ведь он хороший человек!
И в этот самый миг, когда мысленно девушка была рядом с отцом, Андрей остановил коня. Андрей, молодой опричник, спешился, помогая сойти с лошади Ксении, милое личико, которое сейчас было раскраснено от холода и волнения. Её глаза отражали тревогу и скрытую печаль. Они стояли на узкой, едва заметной тропинке, словно затерянные в бескрайнем заснеженном царстве.
— Устала? — Заботливо поинтересовался молодой человек. Его взгляд, на первый взгляд казался мягким, но скрытая в нём напряжённость была ощутима, как давящее холодное дыхание леса.
— Да, — робко промолвила Ксения. Ксения кивнула, её губы едва шевельнулись.
— Давай щечки погрею, — Андрей, приблизившись, потянулся к её лицу, намереваясь согреть её холодные, румяные щеки своими ладонями. В его глазах мелькнуло что-то, что Ксения не смогла распознать — нежность или хитрость? Её внутреннее чувство тревоги усилилось. — Краснющие какие. Того гляди и отморозишь.
— Я сама, — увернувшись от Андрея, ответила Ксения и поднесла к ярко алым щечкам свои ладони. Её пальцы были холодными, как лёд но она упорно старалась спрятать свои испуганные чувства за маской невозмутимости.
— Брезгуешь? — Голос Андрея изменился, стал резким, пронзительным, словно ледяной клинок, пронзивший беззащитную тишину леса. Его слова были пропитаны горькой желчью ревности и злобы. — Если б на моем месте был Даниил, то с радость дала прикоснуться к себе. Так ведь?
Ксения испугалась. Его взгляд стал тяжёлым, мрачным, полным зловещей угрозы. Это был взгляд человека, готового на всё. Она не понимала, что происходит.
— Ты о чем? — прошептала она, её голос сдавил холод и ужас.
— Поэтому я и убил его. — Андрей произнёс эти слова спокойно, словно говорил о какой-то мелочи, о незначительном случае. — Знал, что о тебе думает, свататься хотел. Сегодня, не щадя живота своего, к вам примчался, тебя спасать от нас… от меня.
Ксения замерла, словно статуя, облитая ледяной водой. Слова Андрея ударили её с силой бури, сбивая с ног. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. Убийство… Даниил… Её сердце обдало ледяным ужасом.
— Я ничего не понимаю… — прошептала она, её голос задрожал
— Так уж ли не понимаешь, Ксения Захаровна? Видел я вчера, как вы друг на друга смотрели. По сердцу пришёлся ж Даниил. Я прав? — Андрей приблизился к ней, его дыхание ощущалось на её лице.
— Андрей Савельевич, прошу вас, отвезите меня в монастырь к тетке, — слезно умоляла Ксеня, — вы ж отцу слово дали.
— Как дал, так и взял, — ответил Андрей, его лицо было бледным и невыразительным, но в его глазах бушевала буря неконтролируемых эмоций. Он вытащил из-за пояса саблю, холодный металл блеснул в мерцающем свете снега.
— Убить меня решили, — увидев саблю в руках Андрея, Ксения гордо выпрямилась. Слезы исчезли, сменившись невиданной до сих пор смелостью. В её глазах загорелся неукротимый огонь сопротивления, — так убивайте. Что медлите? Думаете, я боюсь, — словно бес вселился в девушку, с неожиданной для опричника смелостью, сказала Ксения, — я не боюсь вас. Вы мне сразу, как только я увидела вас, показались отвратительными и жалкими. Да, вы правы, мне по сердцу пришёлся Даниил. Вы не ровня ему. Слышите, не ровня?! И жизни лишили Даниила лишь за то, что я могла с ним быть.
— Ксения Захаровна, вы умница. Правильно о вас говорят, что вы не только красавица, но очень благоразумная и умная девица.
Начало лета.
Рассвет прокрался в девичью горницу сквозь щели в потемневших от времени досках потолка. Лушка, веснушчатая дворовая холопка, едва приоткрыв скрипучую дверь, просунула в комнату своё лицо, озаренное утренним солнцем.
— Боярыня, Ксения Захаровна, — прошептала она, — просыпайтесь, хозяйка вас кличет.
Ксения, проснувшись, ещё некоторое время лежала, глядя на яркое пятнышко лица Лушки, резко контрастирующее с темным деревом потолка.
Уже целых полгода Ксения была в услужении у матери Андрея. Каждый день, борясь с тоской и отчаянием, Ксения тайком выбегала на дорогу, ведущую к Новгороду, и всматривалась вдаль, надеясь увидеть отца. В её памяти всё еще живы были тёплые воспоминания о счастливом детстве, проведённом в любви и ласке, о доме, где никогда не звучали бранные слова, где не существовало тяжкого труда. Сейчас же её жизнь — череда бесконечных хлопот, унижений и постоянного страха. Мир, в котором она оказалась, был суров и жесток, разительно отличаясь от того, что она знала раньше. Отсутствие вестей от отца все сильнее и сильнее толкали ее мысли в сторону тревоги. В глубине души Ксения понимала, что что-то ужасное произошло, но отгоняла эти мысли, не желая признавать страшную истину. Она пыталась приспособиться к новой жизни, и даже находила в работе некоторое утешение. В эти моменты, погруженная в свои дела, она отвлекалась от мучительных воспоминаний об отце. и избегала грозных взглядов Матрены Ивановны и Ирины Савельевны — двух сварливых и властных женщин, которые управляли всем домом.
Работа, хоть и тяжелая, позволяла ей на время забыться, найти относительное спокойствие в круговороте повседневных обязанностей. Но смириться с этим положением дел, гордая и волевая девушка, не могла. В её уме созревал план побега, и она терпеливо ждала подходящего момента для его осуществления.
— С утра злая ходит, — уже переступив порог девичьей горницы, сетовала Лушка, — на Марфу накричала. За что? Кто ее разберёт.
Ксения подошла к маленькому столику, заставленному необходимыми принадлежностями. Лушка, взяв кувшин с водой, заботливо начала поливать руки боярыни.
— Ксения Захаровна, — не умолкала молоденькая холопка, — слышите, как воробьи чирикают. Я сегодня собираюсь в лесок сбегать, пролесок нарвать, да глянуть, не созрела ли земляника. Вишь как солнце парит, наверняка налилась краснотой ягода.
— Да, — грустно улыбаясь, ответила молодая боярыня. Она помнила, как раньше, в своём родном доме, собирала землянику с отцом, как он рассказывал ей сказки, сидя под тенью старой липы. — Лето на дворе. Возьми меня с собой. Хоть чуть- чуть свободной себя почувствую.
Она замолчала, погрузившись в свои воспоминания, её взгляд стал далёким и задумчивым. Мысли о побеге, о воссоединении с отцом, о возвращении к прежней жизни, заполнили её сознание, обещая надежду, и в то же время вызывая болезненную тоску по прошлому. В этот момент, в этом мгновении, Ксения Захаровна Самохина жила между жестокой реальностью и хрупкой надеждой на лучшее будущее.
— После обеда Ксения Захаровна, пойдём, если Матрена Ивановна отпустит, — ответила девка.
Лучи солнца, пробивающиеся сквозь оконца, освещали горницу. Частички воздуха играли в лучах. В светлице, на своём огромном дубовом стуле, похожим на трон, восседала Матрёна Ивановна. Красные щеки на круглом лице говорили о хорошем здоровье хозяйки дома. Увидев Ксению, боярыня Матрёна Ивановна небрежно махнула рукой, подзывая к себе девушку.
— Вы меня звали? — Спросила Ксения.
— Весть пришла, — сквозь зубы прошипела боярыня, — сын возвращается. На днях дома будет. Велел к свадьбе готовиться.
— Я против свадьбы, — сверкнув очами, ответила Ксения, — без благословения своего батюшки не пойду под венец.
— Дура, — крикнула Матрёна Ивановна, — тебя разве кто- то спрашивает? Где твой отец? — Разведя в стороны руки, с ухмылкой продолжала говорить хозяйка, — я его не вижу. Нет его. И в этом доме я главная! Сказала, готовься к свадьбе, значит готовься! Не смей перечить мне!
— Вы хозяйка, но и я не челядь, — огрызнулась Ксения, — без благословения отца не будет венчания. Так и знайте.
— Ничего, — успокоившись, ответила Матрена Ивановна, — приедет мой голубчик и вмиг спесь с тебя сведёт. Он умеет укрощать непокорных. Пошла вон!
Оставив позади просторную горницу, Ксения оказалась в своей скромной светлице.
«Что же делать?» — терзалась девушка.- «Уже и пост миновал, а отца все ещё нет. Может, что случилось с ним?» — маленькие соленые капельки предательски потекли по щекам.- « Не пойду за нелюбимого. Стольким молодцам отказала, а за этого под венец идти? Не бывать этому! Убегу. К отцу пойду, только он сможет защитить меня».
План побега Ксения раздумывала с того самого момента, как появилась на дворе Кожемятиных. Все ждала подходящего случая и вот, наконец, он настал. Зимой и весной пуститься в бегство, Ксения не решилась. Но теперь на дворе лето и оттягивать больше было нельзя. Либо сейчас, либо — вечная неволя с нелюбимым.
Осторожно приоткрыв дверь и выглянув, Ксения, убедившись, что в коридоре никого нет, достала узелок, спрятанный под кроватью.
«Сегодня ночью я покину этот проклятый дом,» — решила она.
Время до полуночи тянулось как никогда долго. В лес с Лушкой Ксении идти не позволили. По приказу Матрены Ивановны, девушке принесли подвенечное платье, мужскую рубашку и бисер. Она должна была расшить бисером платье и рубашку жениха. Небрежно бросив свадебные одежды на кровать, Ксения тайком пробралась на кухню и незаметно для прислуги взяла краюху хлеба.
Время до полуночи тянулось как никогда долго.
Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотые тона. Ксения прислушивалась к каждому шороху, боясь быть обнаруженной. В животе предательски урчало от голода, напоминая о скудном ужине. Девушка знала, что путь предстоит неблизкий и легким он не будет. Но страх перед нелюбимым мужем был сильнее всех опасений.
— Отворяй ворота! — кричал всадник, его голос звенел от напряжения и усталости. Конь, под стать хозяину, нервно перебирал ногами, вздымая пыль и комья земли. Ворота, скрипя, распахнулись, и Андрей, не дожидаясь полного открытия, въехал во двор своей вотчины.
— Андрюшенька, — выскочив из терема на крыльцо и протягивая полные руки, причитала от радости Матрёна Ивановна.
— Братец, — обрадовалась Ирина, — как рады видеть тебя.
Андрей спрыгнул с коня, подал поводья мужику, а сам, перескакивая через ступеньки, вбежал на крыльцо.
— Здравствуй, матушка, — улыбаясь, ответил Андрей. Обнял и троекратно, как принято на Руси, поцеловал мать, — и ты, сестрица.
— Как долго тебя не было, — молвила боярыня Матрёна Ивановна, — вся измаялась, переживала: где ты, что с тобой, жив ли. Времена нынче худые. Как только весточку получила от тебя, что возвращаешься, так сразу на сердце легче стало. Поди, аж целый великий пост не было тебя. Разве ж так можно? Ну, слава Богу, что на Троицу приехал.
— Не волнуйся, маменька, — обнимая мать за плечи, отвечал сын, — теперь надолго приехал. Свадьбу сыграю, жена деток нарожает, вот никуда и не уеду. Где Ксения- то? — Высматривая молодую боярыню, поинтересовался Андрей. — Что- то встречать жениха не вышла?
— Пойдём в дом, братец, — открывая дверь терема, приглашая зайти, молвила Ирина, — негоже на крыльце стоять.
В горнице мать и сестра молчали о Ксении. Ирина велела девкам стол направить, а мужикам баньку истопить. Сидя, за богато убранным столом и, откусывая кусок жареной на вертеле курицы, да запивая вешнянкой, Андрей повторил вопрос, заданный на крыльце своего родового дома.
— Где Ксения?
Мать и сестра молчали.
— Лушка, — вытирая рушником губы, крикнул Андрей служанку.
— Слушаю боярин, — поклонившись, покорно ответила, прибежавшая на крик хозяина, из сеней молодая холопка.
— Позови боярыню Ксению Захаровну, а если не пожелает прийти по-хорошему, скажи, что силой приведу.
— Так ведь, — стушевалась Лушка, — нет боярыни.
— Что? — Поднимаясь со стула, медленно произнёс Андрей.
— Ступай, — велела Матрёна Ивановна служанке.
— Как это нет? — Удивленно переспросил Андрей.
Матрёна Ивановна покраснев от злости, свернув глазищами, поднимаясь с лавки, с неприкрытым недовольством в голосе, заявила сыну:
— А, что ты хотел? Привёз, оставил её, а сам уехал! А эта девка — одно наказание! Ни почета, ни уважения от неё не видела. Только и делала, что огрызалась, да свое родство превыше нашего ставила. Мы к ней с лаской, добротой, а она вот чем оплатила, негодная!
— Я ещё раз спрашиваю, — сквозь зубы процедил Андрей, — где моя невеста?
— Убежала она, — подойдя к материи встав за спиной, тявкнула Ирина, — вот вся благодарность от неё. Сбежала, как только узнала, что ты возвращаешься.
Андрей сдвинул брови и, оттолкнув легонько матушку, стоявшую на его пути, быстрыми шагами пошёл в девичью светлицу. Комната была пустой.
— Где ты, Ксения? — хрипло произнес он, словно надеясь, что она ответит ему из невидимого укрытия. В голове его крутились пугающие мысли: как могла она так легко бросить всё и уйти? Он вспомнил, как мечтал о встрече, как готовился к этому возвращению, а теперь… Теперь вместо счастья он чувствовал лишь горечь предательства. Войдя внутрь, Андрей внимательно осмотрел все недорогое убранство, присел на кровать и провёл рукой по подушке, на которой спала Ксения. Злость и ощущение потери росло в нем, как снежный ком. И вот этот ком уже готов был вырваться наружу, но совладав с чувствами, Андрей с силой сжал подушку и с ненавистью проговорил:
— Думаешь, что сбежала от меня? Я найду, где бы ты ни была. Не может быть, чтобы ты укрылась навсегда. Если тебе так легко уйти, значит, и мне не останется ничего, кроме как отыскать тебя. Из-под земли достану, но моей будешь.
Выйдя из комнаты, Андрей с грохотом затворил дверь и поднялся в горницу, где его ждала мать с сестрой.
Солнечный свет заливал просторную комнату, однако радости он не приносил. Внешний мир казался таким же безразличным, как и поступки любимой.
— Мама, — обратился он к Матрёне Ивановне, входя обратно в горницу, — ты что-нибудь мне скажешь? Почему она не ждала меня?
— Я ничего не могу сказать, — с горечью произнесла мать. — Мы с сестрой старались, как могли. Надеялись на лучшее… но эта девка оказалась невоспитанной. Она разочаровала нас всех.
Сдерживая гнев, Андрей сел за стол. Вкусы курицы и вишнянки стали ему противны. Он взглянул на Ирину, которая строила недовольные лица, перешептываясь с служанками. Его охватило чувство одиночества.
— Я не оставлю это так, — твердо произнес он, поднимаясь. — Если она решила сбежать, то я найду её. Я не позволю себе потерять то, что мне дорого.
— Куда ты собрался? — спросила Ирина, округлив глаза от неожиданности.
— Не твое дело! — резко ответил Андрей, направляясь к выходу. — Я знаю, где её найти. Когда убежала? — Спросил опричник.
— Ночью третьего дня, — отвечала сестра.
— За ней побежишь? — С нотками презрения в голосе, поинтересовалась Матрена Ивановна.- Где ж это видано, чтоб богатырь из рода Кожемятиных за бабой бегал?
— Матушка, — осадил Андрей мать, — я говорил вам, что она не баба, а боярыня. Не говорите мне сейчас ничего. Уйдите, один хочу побыть.
— Что ж ты за мужик, коли по девке так убиваешься?! Оглянись, посмотри, сколько красавиц вокруг. Любая за счастье посчитает, коли в жены возьмешь. А эта, боярыня, — сделав ударение на последнем слове, Матрёна Ивановна подошла к сыну, который сидел с опущенной головой и начала гладить по голове, — плевала на моего Андрюшеньку. Выбрось её из головы. К нехорошему эта твоя любовь приведёт. Чует материнское сердце, что беда она накличет на твою головушку. Отступись. Бог с ней.
Андрей молчал, но все слова, что говорила мать, пролетали мимо ушей сына. Он знал, куда направилась его невеста, и теперь он найдёт её и уже ласков, и добродетелен с ней не будет.