Любовь под напряжением, или Как не влюбиться в мажора.

Глава 1

Виктория шла по вечерней улице,сегодня она освободилась с подработки раньше, на часах было 18:36, шла не спеша перебирая в уме список дел, которые нужно успеть до ночи. Проверить черновик диссертации, перебрать собранную за день информацию, помочь сестре с алгеброй, занести маме чашку ромашкового чая — та плохо спала последнее время, особенно в день годовщины гибели отца.

Ветер шевелил темные пряди волос, выбившиеся из её небрежного пучка. В руках — пара пакетов с недорогими продуктами из супермаркета у станции.

— Вик, ты где? — раздался звонок сестры. Голос Лизы звучал так, будто она уже в пятый раз пыталась дозвониться.

— Через десять минут буду дома, — автоматически ответила Виктория, ускоряя шаг.

— Мама опять достала тот альбом…

Виктория сжала телефон. Она знала, какой именно. Тот, где отец — высокий, улыбчивый — обнимал их всех на пикнике у озера. За несколько недель до обвала в шахте.

— Скажи, что я везу её любимое овсяное печенье с шоколадной крошкой.

Виктория свернула на короткую, узкую улицу, зажатую между двумя рядами многоэтажек-близнецов. Их фасады, когда-то бежевые, теперь походили на пожелтевшие страницы старого учебника: трещины в штукатурке, балконы с ржавыми решётками, а кое-где — яркие пятна свежей краски, будто заплатки на поношенном пальто. Её дом, девятиэтажный кирпичный дом с облупившейся штукатуркой на подоконниках. Среди других домов он выделялся своими арками входов, украшенными мозаичными узорами, которые уже начали стираться. Ветер гнал по асфальту обёртку от шоколада и шелестел листьями в чахлых палисадниках, где бабушки летом высаживали бархатцы и календулу.

Дверь подъезда, некогда серая и непреклонная, ныне покрытая ржавчиной, давно утратила свою первоначальную привлекательность. Ручка болталась, словно больной зуб, а окно было заделано клейкой лентой ещё с прошлой зимы, когда Лиза, следуя совету из ютуб, пыталась улучшить теплоизоляцию дома. В сетке окон, как в гигантском калейдоскопе, мелькали жизни соседей: на третьем этаже мерцал синий телевизор, на пятом — маячила тень с веником, а на их восьмом... Там, за занавеской с кружевом, горел тусклый свет прихожей.

— Опять не выключила, — вздохнула Виктория, представляя, как сестра, увлёкшись перепиской или рисованием, оставила лампу светиться в пустом коридоре.

Лифт, конечно, снова не работал. Поднимаясь по лестнице, Виктория слышала, как эхо шагов смешивается с голосами из квартир: за дверью №34 плакал младенец, в №55 звенела посуда, а на шестом этаже пахло жареной картошкой с курочкой. Воздух в подъезде был густым — аромат старых ковров, сырости и чьих-то духов «Красная Москва», застрявших здесь с девяностых.

Дойдя до своей квартиры — их дверь была типичным продуктом своей эпохи — массивная стальная плита в порошковом покрытии под «премиальный» орех, с вечно заедающим цилиндровым замком, потертой латунной ручкой.

Переведя дух, готовя себя успокаивать мать и приводить ее в чувства.

— " Уже столько лет прошло, ну сколько можно"—подумала про себя Виктория, открывая входную дверь. — она вставила ключ, уже зная, что увидит: куртку Лизы, брошенную на табурет, её же розовые кеды разбросанные в разные стороны на полу и не выключенный свет. Дверь скрипнула, как всегда. Этот звук — ровно три тона выше среднего «до» — Виктория запомнила с детства. Отец обещал смазать петли, но так и не успел.

— Я дома! — крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

— Вика дома-а-а! — крикнула Лиза из глубины квартиры, и где-то в ответ захлопнулась дверь балкона.

Мама сидела за столом, пальцы медленно перелистывали пожелтевшие фотографии. Перед ней — две чашки: одна с остывшим чаем на дне, вторая — пустая, отцовская, с надписью «Лучшему папе».

— Принесла печенье, — Виктория поставила пакет на стол, целуя мать в макушку.

— Спасибо, солнышко, — голос женщины дрогнул. На фото перед ней — они все вместе. Отец в той самой красной рубашке.

Лиза, пятнадцатилетняя гроза местной средней школы №15, вывалилась из своей комнаты в носках с единорогами.

— Ну наконец-то! Я умираю с голоду! — Она тут же вцепилась в пакет.

— Умираешь? — Виктория приподняла бровь, снимая куртку. — А кто съел мою порцию пасты в обед?

— Я растущий организм! О, мои любимые булочки! — Лиза с набитым ртом уже неслась обратно, крича через плечо: — Мам, Вика опять нудит!

Мама слабо улыбнулась. Виктория видела — она пытается. Каждый день пытается.

— Как диссертация? — спросила женщина, закрывая альбом.

— Почти готова. Завтра последние правки у Корелина.

Имя профессора заставило маму напрячься.

— Этот... твой научный руководитель. Он...

— Он очень странный, — поспешно перебила Виктория, делая вид, что поправляет заколку. — Ходит в одном и том же выцветшем лабораторном халате уже пять лет, бормочет себе под нос теории и формулы.

Лиза, вновь появившаяся в дверях, фыркнула:

— Звучит как идеальный мужчина. Ты только что описала половину преподавателей технического колледжа, которые недавно приходили к нам в школу, рекламировались, как самый престижное учебное заведение, хотя они скорее, как последний шанс для тех, кто не потянет вышку.

— Лиза! — мама сделала предупреждающий жест, но в уголках её глаз появились едва заметные морщинки — первые признаки настоящей улыбки за этот вечер.

Виктория подхватила момент:

— Самое ужасное это — когда он задумывается. Стоит, смотрит в пространство, а потом БАМ! — она хлопнула ладонями по столу, заставив Лизу вздрогнуть, — хватает тебя за рукав и начинает сыпать уравнениями,как будто сейчас кого-то призовет, прямо заглядывая тебе в душу, ААА— Подняв руки крикнула она, чем очень напугала Лизу.

— Вик, это не смешно! Мам, скажи ей! — Встревожено воскликнула девчонка.

— Так, девочки, прекратите. Лиза, у тебя, по-моему, алгебра до сих пор не сделана — сказала женщина,вставая из-за стола, заставив Лизу удалиться.

Глава 2

Солнце уже поднималось, за окном было ясно. Виктория сидела на кухне с большой кружкой растворимого кофе, в мыслях — полная решимость. Сделав последний глоток, она отнесла кружку к раковине и пошла приводить себя в порядок.

Надев длинную юбку шоколадного цвета и бежевую блузку, она накинула твидовый пиджак, слегка подвела брови, нанесла бальзам для губ и проверила сумку — всё необходимое было на месте.

«Я заставлю их меня выслушать», — подумала она.

Виктория застёгивала последнюю пуговицу пиджака, когда дверь в её комнату скрипнула. На пороге стояла мама — в помятом халате.

— Ты уже уходишь?

Виктория почувствовала, как в горле застрял комок. «Она же никогда не встаёт раньше полудня».

— Да, мам. Конференция начинается в одиннадцать.

Мама зевнула, поправляя седую прядь, выбившуюся из небрежного пучка.

— Ну как, готова? — она потянулась, чтобы поправить воротник дочери.

— Конечно. Всё отрепетировано.

Девушка потупила взгляд, делая вид, что проверяет сумку. «Если бы ты знала, мам...»

Мама вдруг обняла её. — Я знаю, ты волнуешься. — Её ладонь была тёплой и шершавой. — Но ты же у нас умница.

Виктория зажмурилась. «Лучшая. Да. Только «лучшим» не приходится пробиваться через подкупленных чиновников и папиных сынков».

— Спасибо, — она улыбнулась, отстраняясь. — Но мне правда пора.

— Доченька, ты какая-то грустная. — Её глаза, обычно уставшие, сейчас были пронзительно-ясными. — Что-то случилось?

«Всё. Скажи ей. Что ты, возможно, вернёшься сегодня с пустыми руками».

Но вместо этого Виктория рассмеялась — слишком звонко, слишком неестественно.

— Да ладно, мам! Просто ответственный день. — Она поцеловала мать в щёку. — Я всё расскажу вечером.

На лестничной площадке Виктория остановилась, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Где-то внизу заводились машины, кричали дети. Обычное утро.

«Она верит в меня. А я... Я просто великолепная актриса».

Она глубоко вдохнула, распрямила плечи и твёрдо зашагала вниз.

Девушка вышла из подъезда и неторопливо направилась к метро. По пути мелькали многоэтажные дома, торговый центр, небольшой сквер. Утренняя суета на улицах была обычным делом для буднего утра. Девушка шла в университет — там в одиннадцать должна была начаться конференция.

Спустившись в метро, она недолго ждала поезд. Все сидячие места оказались заняты, но её это не беспокоило — все мысли были о том, как она ворвется и докажет, что истинная наука найдет пути, чтобы выйти на свет и показать правду.

В здании университета, подойдя к турникету, Виктория вдруг осознала — пропуска нет. Она лихорадочно обыскала сумку, но пластиковая карточка так и не нашлась. Вредная консьержка уже качала головой в отказе, когда девушка заметила куратора, который проходил мимо.

— Михаил Львович!

Мужчина обернулся и кивком пропустил её внутрь. Виктория засыпала его возмущёнными вопросами: как так вышло? почему они подумали, что у них есть на это право? Куратор лишь мялся, не находя что ответить.

В этот момент в холл вошёл её научный руководитель Карелин. Он, как всегда, был одет в поношенный коричневый костюм, явно сшитый ещё в девяностых, мешковатые брюки, жилетку с выцветшим галстуком в мелкий горошек.

Его седеющие волосы были аккуратно зачёсаны назад, как у университетских преподавателей старой закалки, а в руках он держал потрёпанный кожаный портфель, явно служивший ему не один десяток лет.

— Аркадий Викторович, вы уже в курсе? - спросила Виктория, отмечая про себя, как странно контрастирует его старомодная элегантность с гламурным интерьером современного университетского холла.

— О чём?

— Место, которое было забронировано... Его кто-то выкупил! Кстати, что вы здесь делаете? Вы же говорили, что не сможете быть моим куратором...

Карелин загадочно улыбнулся:

— Сама всё поймёшь. Он часто уходил от прямых ответов, и Виктория, не придав этому значения, продолжила возмущаться.

Мужчина нахмурился:

— Не волнуйся, милочка, сейчас разберёмся.

— Но как?

— Это место по праву твоё, и ты его займёшь.

Виктория немного растерялась, но решила довериться ему.

— Кстати, — вдруг сказал Карелин, — кажется, это твоё?

Он протянул ей пропуск.

— Что? Где вы его нашли?

— Лежал на выходе из метро. Повезло, что я заметил его первым.

— Спасибо, — улыбнулась Виктория.

— У тебя всё готово? Третью главу доработала?

— Да, конечно.

— Отлично.

Виктория шагнула в зал, где уже собрались участники конференции. Просторное помещение с высокими потолками было залито мягким светом люстр, а ряды кресел заполняли студенты и преподаватели. В воздухе витало напряжение — сегодня решались судьбы научных проектов.

Карелина встретили сразу:

— Аркадий Викторович, мы вас уже заждались! — Организатор, мужчина в строгом костюме, нервно поправил очки. — Понимаете, у нас немного изменился список кандидатов...

— Я в курсе, — холодно перебил Карелин. — И хочу представить вам ещё одного участника. Виктория Яковлева. Лучшая на моём потоке. И мне неясно, почему вы решили продать именно её место.

Организатор сглотнул, беспомощно озираясь:

— Тут такое дело... Наш спонсор, Миронов... Точнее, его сын... Э-э-э...

— Ничего слышать не желаю, — голос Карелина прозвучал как удар хлыста. — Эта девушка будет сегодня защищать свой проект. Это ясно?

— Но... Но это невозможно!

— Я что, непонятно объяснил? Внесите её имя в список.

Организатор потёр лоб.

— Х-хорошо... Тогда она будет выступать последней.

— Вот и отлично.

Карелин повернулся к Виктории. Та стояла, всё ещё не до конца осознавая произошедшее.

— Так значит... Я выступаю? — прошептала она. — Кажется, я поняла, почему вы не стали моим куратором.

— Всё, иди, загружай презентацию. Готовься, пока время есть. Можешь даже перекусить, если хочешь. А я пока положу твою диссертацию к остальным.

Глава 3

Метро плавно скользило по рельсам, давно миновав час пик. Виктория сидела у окна, уткнувшись в экран планшета — на нем громоздились PDF-ки научных статей. В ушах тихо играл инструментальный джаз, когда внезапно зазвонил телефон.

— Вика, ну что? Как твоя конференция? — голос подруги Евгении пробивался сквозь шум туннеля.

Виктория прижала телефон к уху:— В целом нормально… — она поморщилась, связь то и дело прерывалась. — Слушай, я в метро, тут обрывает. Давай вечером в кафе у ТЦ? Обсудим всё.

— А, хорошо! — Евгения явно улыбнулась. — Тогда в семь?

— Да, — кивнула Виктория, хотя подруга этого не видела.

Виктория закрыла за собой дверь, прислонившись спиной к прохладной поверхности.

— «Привет, солнышко», — мама крикнула из гостиной.

Девушка, сняла и повесила пальто, направилась в гостинную. Там мама, устроившись в кресле с потрепанным томиком Чехова, подняла глаза, улыбнулась и в этом жесте было столько тепла, что Виктория невольно расслабила плечи.

Сестры не было — уроки, кружки, подростковая суета.

«Получила Грант», — выдохнула она. Мама замерла, потом встала так резко, что книга соскользнула на пол. Объятия, смех, слезы. «Грант? Правда?» — переспросила мама, и Виктория кивнула, пряча лицо в ее вязаный кардиган. Не сказала о Миронове. Не сейчас.

На обед — гречневая каша с рубленной говядиной под соусом, их семейный рецепт — «Сегодня у Петрова операция на почке, а он все шутит, что после наркоза споет нам арию из «Травиаты», — смеялась она, и Виктория представляла усатого сантехника в операционной, размахивающего скальпелем вместо дирижерской палочки.

Работа главной медсестрой оставляла отпечаток: в маминых историях всегда находилось место и драме, и абсурду. Как в тот раз, когда пациент-пенсионер притащил в палату ручного ворона — «для моральной поддержки», а потом птица устроила погром в ординаторской, выклевав половину булочек из столовой. «Представляешь, он сидит на люстре, каркает, а мы с хирургом ловим его полотенцем! — всплескивала руками мама. — А Петров, между прочим, еще и подбадривал: «Может, и его на операцию?»

Виктория слушала, завороженная. Мама, обычно такая сдержанная и строгая, в эти моменты превращалась в сказочницу, раскрашивающую серые стены больницы в веселые тона. Вот история о студенте-медике, который перепутал пробирки и вместо анализа принес в палату йогурт. Или о том, как в ночную смену вся бригада танцевала под радио в пустом коридоре, пока не загорелась сигнализация. «Это не сигнал тревоги, это наш саундтрек!» — кричала тогда мама, заглушая вой сирен.

Но за каждой шуткой пряталась тень. Иногда, замолкая на полуслове, мама стирала невидимую морщину со лба: «А вчера девочку привезли... Лет пяти. С игрушкой в руке». И Виктория замечала, как дрожит её чашка с чаем — мама никогда не дополняла такие истории, словно оставляла их за кадром. Зато потом, будто компенсируя грусть, рассказывала, как пациент спел свою арию, хоть и хрипло, под капельницей. «Сказал, что это его дебют в «Ла Скала». Мы аплодировали, а анестезиолог даже слезу утерла».

Виктория понимала: мамины истории — не просто байки. Это способ переплавить боль, страх и усталость во что-то яркое, живое. Как тот ворон, который, оказывается, до сих пор наведывается в больницу — сидит на подоконнике и требует булочку. «Наверное, он наш талисман, — улыбалась мама. — Напоминает, что даже здесь можно найти повод посмеяться. Или спеть оперу».

Маме уже было пора собираться на ночную смену...

«Не забудь стетоскоп», — напомнила Виктория, складывая в сумку мамы пачку одноразовых перчаток. Провожала до двери.

Вика переставляла чашки в кухонном шкафу, вытирала пыль с подоконника, проверяла почту на телефоне. Она поймала себя на том, что пятый раз за минуту смотрит на часы: стрелка ползла вверх, словно сопротивляясь.

Виктория присела на край стула, машинально проводя пальцем по трещине на столешнице — той самой, что появилась, когда сестра в двенадцать лет пыталась расколоть грецкие орехи молотком. Смешно, как мелочи становятся якорями памяти. За окном дворник в оранжевом жилете сгребал опавшие листья.

Поднявшись в комнату, одежда выбралась сама собой: черные брюки, облегающие бедра, водолазка, сглаживающая линии. Виктория разложила на кровати два шарфика, сравнивая оттенки. Бордовый или серый? Выбрала серый — он мягче ложился к черному воротнику водолазки. Потом долго крутила перед зеркалом прядь волос, пытаясь уложить непослушную прядку у виска. «Нелепо», — усмехнулась себе, бросив расческу на тумбочку. Совершенство сегодня казалось ненужной роскошью.

Спускаясь в прихожую, услышала, как хлопнула дверь у соседей. Чьи-то шаги за стеной, смех, потом тишина. Она надела пальто. Рядом с вазой искусственных пионов, оставила записку сестре: «Еда в холодильнике. Покушай. Я ушла на встречу. — Вика.».

Виктория вышла из подъезда, подставив лицо холодноватому ветру. Семнадцать минут — ровно столько, чтобы трижды передумать рассказывать Евгении о Миронове. Она шла через сквер, где желтые листья прилипали к мокрому асфальту. В кармане пальто звенели ключи в такт шагам.

На улице ветер подхватил полу пальто, и Виктория придержала ее рукой, чувствуя, как ткань вырывается из пальцев. В кармане зазвенел телефон — сообщение от подруги: «Почти на месте». Девушка слегка ускорилась.

Евгения ждала у входа в кафе, прислонившись к кирпичной стене. Ее светлые волны, уложенные с профессиональной небрежностью, контрастировали с грубой фактурой кладки. «Опять ты в черном», — фыркнула она, обнимая Викторию.

Женя появилась в жизни Виктории в десятом классе — новая ученица с пышными светлыми волосами, громким смехом и неиссякаемой энергией. С первого дня она стала тем, кого невозможно не заметить: активистка, вечно втянутая в школьные конкурсы, споры с учителями и организацию флешмобов.

Они были полными противоположностями. Виктория — тихая, вдумчивая, с тетрадями, исписанными формулами. Евгения — шумная, живущая по принципу «зачем решать интегралы, если можно танцевать под дождём?». Но это не мешало им часами болтать в парке, где трещал гравий под кроссовками, или валяться на ковре в комнате Виктории, уплетая чипсы и споря о смысле жизни. Евгения вечно клянчила у неё списать алгебру: «Ну вот тебе это правда пригодится в Нобелевской премии? А я вот буду артисткой — мне корни квадратные ни к чему!» Девушка в серьез была нацелена стать популярной актрисой, как Джулия Стайлз, постоянно читала в журналах статьи про актерское мастерство, ходила на курсы.

Глава 4

Солнечный свет, пробиваясь сквозь рваные облака. Лучи скользили по линзам микроскопов. Вика развернула на столе схему биореактора — бумага, смятая по краям, шелестела, как осенние листья. Формулы, испещрившие лист — одни были перечёркнуты яростными линиями, другие обведены в рамочки с пометкой «Проверить!».

Её пальцы дрожали от волнения, когда она разбирала последние коробки. Внутри — старый спектрометр, обмотанный пузырчатой плёнкой, папки с выцветшими этикетками «Архив.05-10-2015». Она вспомнила события двухнедельной давности, первый день, когда только получила эту лабораторию.

Осеннее утро. Холодный ветер гнал по тротуару багряные листья, цеплявшиеся за каблуки Виктории. Метро осталось позади, а впереди — университетские ворота. У входа в университет, возле турникетов, её ждал Аркадий Викторович — строгий, как всегда, с папкой документов под мышкой.

— Виктория, — кивнул он, избегая приветствия. — Вы как всегда пунктуальны. — Ложь. Она опоздала на десять минут, но он не стал упрекать. — Следуйте за мной.

Они вышли из главного корпуса, двинулись по аллее. Аркадий Викторович говорил резко, но в голосе прорывались нотки усталости:

— Высшая аттестационная комиссия требует прорыва. Никаких модификаций старых технологий. Биогаз, биотопливо — что-то, что заставит их заткнуться. — Он резко остановился, заставив Викторию чуть не врезаться в него. — Вы и ваш... новый напарник.

Она промолчала, зная, что речь о Сергее. Аркадий Викторович достал ключ-карту и заверенное разрешение, протянул их.

— Архивы. Вечерний доступ. Только вы. — Он закашлялся, будто слова застряли в горле. — Не благодарите. Это не подарок.

Они уже шли по коридору нового корпуса, он отличался от остальных,он был просторным и светлым, с высокими потолками и строгой геометрией линий. По периметру тянулись узкие встроенные светильники, дающие мягкий рассеянный свет, а в зоне отдыха у окон — подвесные лампы в чёрных металлических плафонах, напоминающие лабораторные реторты.Вдоль стен стояли информационные панели в тонких алюминиевых рамках: на них транслировались анонсы лекций, график защиты диссертаций и список последних публикаций кафедры.

Лаборатория встретила их стерильным блеском. Воздух вибрировал от едва слышного гула климатических систем.

Вдоль помещений выстроились ряды роботизированных установок: манипуляторы с игольчатыми захватами замерли над пробирками, а голографические интерфейсы проецировали в пустоту зелёные строки данных. На столах из матового сплава, лишённых даже намёка на пыль, стояли криостаты с замороженными образцами. Виктория замерла на пороге, сжимая сумку с потрёпанными блокнотами.

— Здесь, — Аркадий Викторович махнул рукой в сторону коробок у стены. — Ваше оборудование. Старое, но... вы настаивали.

Она провела пальцем по коробке, смахнула пыль. Внутри — её спектрометр, обмотанный пузырчатой плёнкой, папки с пометками «Черновики. Не выбрасывать!».

— Спасибо, — выдохнула она, не поворачиваясь.

— Не за что. — Он задержался в дверях, словно хотел добавить что-то, но лишь хрипло бросил, передавая ей папку. — Удачи.

— Посмотрим, что можно сделать, — прошептала Виктория, продолжая разбирать коробки.

Когда большая часть оборудования и черновиков были разобраны. Она включила ноутбук. Экран ожил, подсветив её лицо синевой цифровых диаграмм. Запущенная симуляция биореактора выдавала красные зоны — критические перегревы. «Недостаток охлаждения… Или катализатор?» — она потянулась за блокнотом, но замерла.

В коридоре звякнул лифт. Металлический лязг эхом прокатился по пустым стенам. Виктория непроизвольно вжалась в кресло, будто пытаясь слиться с тишиной. Шаги — тяжёлые, размеренные — приближались. Не его… Или всё-таки?

Сердце колотилось в такт тиканью часов над дверью. Она потянулась к флешке в форме сердца, на которой хранились старые статьи и диссертации ученых её области, но передумала. Вместо этого открыла журнал из папки с пометкой Аркадия Викторовича: «ВАК требует инноваций, а не пародию прорыва».

— Пародию? — она хмыкнула, с силой хлопнув обложкой.

Внезапно дверь лаборатории приоткрылась. На пороге застыла тень — высокая, узнаваемая. Виктория не обернулась.

На пороге замер Сергей Миронов. Его фигура, облаченная в идеально сшитый костюм угольного оттенка, казалась чужеродной среди стерильных стен, но небрежно накинутый лабораторный халат, застегнутый на одну пуговицу. Белоснежная ткань халата контрастировала с шелковым галстуком, слегка перехлестнувшимся через воротник, будто он спешил сюда прямиком из совета директоров.

Его взгляд, холодный и цепкий, мгновенно нашел цель: установку для синтеза биотоплива в углу. Глаза сузились, оценивающе скользнув по трубкам и датчикам. На секунду в них мелькнуло что-то живое — азарт охотника, учуявшего достойную добычу.

— Интересно… — проронил он тише, чем гул вентиляции, но громче, чем тиканье лабораторных часов.

Запах дорогого парфюма — древесный аккорд с нотой морозной мяты — смешался с едким ароматом реактивов. Он сделал шаг внутрь, и свет неоновых ламп выхватил детали: на запястье — дорогие часы, под отвернутым рукавом халата — шрам в виде зигзага, старый ожог от химического реактива. В уголке губ — полустертая улыбка, будто он только что разгадал чью-то тайну.

Виктория произнесла , не поднимая взгляд, резко — Дверь закройте. Создаёте сквозняк.

Термос с глухим стуком встал на стол рядом с пробирками Виктории. Капли конденсата поползли по стали, повторяя траекторию его взгляда, который уже изучал графики на её мониторе.

Сергей игнорирует её, подходит к установке — Интересно… Вы увеличили давление в камере, но не учли температурную деформацию. — Стучит карандашом по схеме. — Здесь трещина будет через неделю.

Он поворачивается, и Виктория видит его лицо: уверенное, с едва заметным следом ожога на скуле — словно от химического реактива.

Глава 5

Выходной день для Виктории проходил привычно: приглушённые удары по макиварам, негромкое гудение вентиляции. Она затянула пояс тхэквондо — синий с красной нашивкой.

На татами не было места полутонам: либо ты вкладываешься в удар, либо проигрываешь. Медали Виктория не брала, но научилась чувствовать ритм своего тела. Ап-чаги — боковой удар — получался идеально. Зато твио-дольо-чаги — двойной с разворота — сбивал дыхание, оставляя мышцы дрожащими.

Тренер Сергей Николаевич — седовласый, с лицом настоящего мастера тхэквондо, и чёрным поясом 6-го дана за плечами — молча наблюдал за её попытками, скрестив руки на груди. Его репутация строгого, но мудрого наставника была некой легендой в местных кругах.

Вика выровняла стойку, чувствуя, как пот стекает по спине под формой. Сергей Николаевич проходил между рядами, поправляя учеников короткими замечаниями: «Колено выше», «Плечи не заваливай». Когда он остановился рядом с ней, она автоматически напряглась, готовясь к критике.

— Вика, не ломай технику, — бросил он, когда она чуть не упала после прыжка. Его голос звучал строго, но в глазах читалось одобрение.

Она вытерла пот со лба и кивнула. На перерыве он протянул ей бутылку воды.

— Ты слишком себя изматываешь. Иногда прогресс — это умение держать удар. Твоя сильная сторона — это базовые удары, работай над ними — сказал он тихо, будто делясь секретом.

Виктория прислушалась к совету. Пока другие отрабатывали сложные комбинации, она сосредоточилась на базовых движениях. Ритмичные удары успокаивали. Татами пружинил под ногами, солнечный луч с верхних окон слепил, пока девушка работала над движениями руками.

— Ап-чаги, — скомандовал он, скрестив руки.

Удар правой ногой в сторону вышел чётким, как всегда. Стопа встретила грушу с глухим шлепком, тело сохранило баланс. Тренер кивнул, но тут же указал на следующую мишень:

— Твио-дольо-чаги. Давай без пауз.

Вика вдохнула, развернулась на пятке, и в этот момент всё пошло не так. Левая нога, должна была ударить следом, запоздала на долю секунды. Она едва успела оттолкнуться от пола, потеряв равновесие. Ладони шлёпнулись о татами, а мышцы бёдер дрожали, будто выбитые из строя пружины.

— Стойка шире, — бросил Сергей Николаевич, не поднимая голоса. — Не прыгаешь за мячом, бьёшь по противнику.

Она встала, отряхнув ладони. Из угла зала донёсся смех — Антон, конечно же, корчил рожи, пародируя её падение.

— Не отвлекайся, — рявкнул тренер в сторону Антона, и тот мгновенно вернулся к отработке ударов.

Вика повторила комбинацию. Первый удар — резко, второй — с разворота, но снова запоздалый. Груша лишь слегка качнулась. Она сжала зубы, чувствуя, как горячая волна раздражения поднимается к горлу.

— Перерыв, — объявил Сергей Николаевич, хлопнув в ладоши.

Она присела у стены, глотая воду из бутылки. Антон подошёл, ухмыляясь:

— С дольо-чаги всё ещё война?

— Он меня ненавидит, — буркнула Вика, показывая на грушу.

— Да ладно, у тебя лучше, чем у меня вчера. Я вообще в стену врезался!

Она фыркнула, но после перерыва попробовала снова. Раз — удар в сторону, пауза, поворот на пятке, перенос веса, и только потом вторая нога. Груша дрогнула сильнее.

— Лучше, — прокомментировал Сергей Николаевич, наблюдая издалека. — Но колено не поднимай, будто через лужу перешагиваешь.

К концу тренировки мышцы горели, но прогресс был заметен.

— Закругляемся, — голос Сергея Николаевича прозвучал за её спиной. — Все молодцы, завтра на тренировочном спарринге между группами не подведите.

Вика легко находила общий язык с ребятами из группы — они дурачились в раздевалке подшучивая друг над другом и в совместных разминках, когда мышцы горели от усталости.

Женская раздевалка гудела: скрипели шкафчики, девушки обсуждали последние новости, а за тонкой стеной мужского отделения глухо били кулаком по металлу. Вика сидела на скамейке, перематывая кинезио-тейп на запястье. Лента липла к коже, отдавая лекарственной мятой.

— Эй, Матвей, ты с нами? — донёсся из-за стены голос Антона. В ответ — только удар по шкафу, будто кто-то бросил боксёрскую грушу.

Антон высунул голову в дверной проём, едва не сбив табличку «Женская». Его рыжий чуб торчал, как у расшалившегося ёжика:

— Караоке! Прямо сейчас! Кто за?

Девчонки завизжали. Катя, застёгивая рюкзак, швырнула в него свёрнутое полотенце:

— Антон, ты опять не в той раздевалке! Или я тебе вчера слишком жёстко долио-чаги врубила?

— Не в той, зато с теми! — он подмигнул Вике, прячась за дверь от летящего дезодоранта.

Вика пригнулась за дверцей шкафчика, где висел её потрёпанный костюм с логотипом клуба. Голос из-за стены пробился сквозь смех:

— Вика с нами! Ставлю на то, что она споёт Цоя!

— Не ставь, — буркнула она, но поймала в зеркале отражение Матвея. Он стоял в дверях мужской раздевалки, уже в чёрном худи, и кивнул так, будто сказал: «Давай, ты ничего не теряешь».

— Ладно, — выдохнула Вика, хлопая шкафчиком. — Но только не долго.

— Отлично! — Антон пошел к выходу.

Катя толкнула Вику локтем:

— Ты серьёзно? После вчерашнего провала в лаборатории?

— Если я ещё час буду думать об это то, взорвусь, — она натянула куртку. — Лучше уж караоке.

— А Матвей? — Катя приподняла бровь, кивая в сторону мужского отделения.

— Что «Матвей»? — Вика сделала вид, что поправляет шнурок.

— Он же тоже идёт.

— Ну и что? Мы в одном клубе тренируемся, не в секте. К тому же Антон тоже идет. — Ухмыльнулась Виктория

Катя буркнула, но не стала настаивать. Вика вышла в коридор, где Матвей уже ждал у выхода, перебрасывая ключи в ладони.

— Не передумала? — спросил он, не глядя.

— Только если ты не будешь петь Тимати, — парировала она.

Он усмехнулся, держа дверь. Где-то за спиной Антон орал: «Это победа!», но Вика уже не сомневалась — сегодня караоке станет её личным ап-чаги по стрессу.