Любовь под прикрытием

Глава 1

Любовь зла! Любовь замёрзла! Любовь отчаянно хотела устроить разборки всем московским сервисам такси! Сколько можно получать в ответ: «По вашему заказу идет поиск машины»?! Они, похоже, машину на Северном Полюсе ищут, с поисковыми медведями...

Стою здесь уже минут двадцать. На улице мороз, вокруг склады и сизая, ветреная ночь. Мой автомобиль забрал эвакуатор, арендодатель уехал ещё до него, и я осталась одна чёрт знает где за МКАДом. Здесь и в тулупе в такое время ходить опасно, а уж в норковой шубке, на каблуках, с печатью компании и крупной наличностью в сумочке дефилировать решится только самая отчаянная русская женщина. То есть я, Люба Соколова, двадцати семи лет от роду, очаровательная шатенка с ямочками на щеках, которой не суждено было стать моделью из-за недостатка в росте и небольшого избытка в весе. Подружкам я говорю, что пышные бёдра в моде, и лучше быть толстой и красивой, чем худой и несчастной. Сбросить лишние килограммы я не мечтаю, потому что страшно люблю шоколадные сырки. Люблю настолько, что я их произвожу. Экологически чистые, натуральные, вкуснейшие, без всяких там вредных добавок. В маленьком, уютном, почти кулуарном цеху тут неподалёку.

Я постояла ещё немного, тыкая носком замшевого сапога в сугроб. Околею.

Ладно, где наша не пропадала! Я поёжилась, засунула сумочку под мышку и потопала к конечной станции метро. Судя по карте в подвисающем телефоне, идти было не очень далеко.

Двадцать минут по наледям и хрусткому снегу, и я ввалилась в тепло и мрамор, к турникетам и привычному запаху цирковой соломы, которой, как мне кажется, всегда пахнет столичное метро. Впрочем, с тех пор, как я обзавелась в кредит «Феденькой», мини-внедорожником красного цвета, я забыла об общественном транспорте. Мне нужно быть мобильной: я женщина маленькая, деловая и властная. Не то, чтобы я любила раздавать всем на орехи, но как иначе строить бизнес?

Я оплатила в кассе, получила карточку и даже с некоторым интересом ступила на эскалатор. Главное, тут было тепло! Немногочисленные пассажиры ожидали поезда на светло-мраморной станции с разноцветными непропорциональными квадратами на стенах.

Красивое у нас метро! А я люблю всё красивое, и за собой стараюсь следить. Даже не стараюсь, а прилагаю все усилия, потому что начинающей бизнес-леди нужно выглядеть на все сто и пыль в глаза пускать при надобности. А надо мне часто...

Красивый поезд красиво примчался к красивому перрону, и я, немного замешкавшись, вошла в крайний вагон вслед за пожилой парой. Не знаю, откуда взялась эта дурная привычка вместо «последнего» говорить «крайний», но все говорят, и я заразилась этой тёмной суеверщиной.

В вагоне уже сидел один пассажир. Мужчина. При виде него я поморщилась, потому что мне с моей активной жизненной позицией ни за что не понять, как не старый совсем человек, судя по отсутствию седины в космах и в кудлатой бороде, может себя так запустить? Одет грязно, намотано что-то на шее, замызганные ботинки, перчатки с обрезанными пальцами. Зарос бородой так, что лица не видно. Явно бомж.

Я отвернулась и ушла в другой конец вагона. Знаю: осуждать нехорошо, но и жалеть не лучше. Влад, мой бывший коллега из молочной фирмы Тримм-Тиль-Бан, и вообще мой бывший, всегда говорил словами капитана Жеглова: «Жалость – поповское чувство». Я с ним согласна: жалость унижает.

Слабость в мужчинах я не приемлю. Сама бы хотела быть слабой, но некогда.

Вагон был чистым и новым, но я не стала садиться. Шубку жалко. Я обрадовалась наличию вай-фая и уткнулась в телефон: побалую себя немножко хорошей книгой. Обычно я читаю в пробках, чтобы время зря не терять.

Поезд остановился на следующей остановке, и в вагон ввалилась группа нетрезвых парней лет по восемнадцать-двадцать. Они начали шумно смеяться и переговариваться, а один из них, посмазливей и понаглее подошёл ко мне:

– Вау, какая чика! Познакомимся?

– Молодой человек, я вам в матери гожусь, – строго ответила я и отвернулась.

Тот ничуть не смутился. Ухмыльнулся отвратительно и сказал:

– А я б затусил с такой мамочкой!

– И я! – гыкнул длинный в чёрной шапке и с едва отросшей козлиной бородёнкой. – Усынови меня, детка!

Остальные похабно расхохотались, отравив воздух в вагоне спиртным перегаром. Пожилая пара спешно пересела в противоположный конец вагона от греха подальше. Моё сердце ёкнуло. В желудок упал ледяной ком. Но я не показала вида, что испугалась, и прошла уверенным шагом обратно – туда, где сидел бомж. Уж лучше соседство с ним, чем с этими беспредельщиками. Впрочем, бомж казался не просто тихим, а будто бы выключенным. Да уж, помощи от него не получить...

Я решила выйти на следующей станции и дождаться другого поезда, встав где-нибудь рядом с полицией.

Увы, нахалы не поняли, что разговор окончен, и переместились за мной.

– У, какие мы гордые! – процедил смазливый. – Ну, если не хочешь веселиться, поделись, что там у тебя в сумочке... – и потянулся за ней. – Мы голодные, мамочка!

Я вцепилась в сумку обеими руками, испугавшись не на шутку, и рявкнула:

– Пошёл вон!

Одного рывка парню хватило, чтобы моя заветная сумочка оказалась у него! Я похолодела. А ведь и электрошокер там же! Что теперь?! Я кинулась за сумочкой, готовая драться, и проорала бомжу неистово:

– Эй! Вы же мужчина! Сделайте что-нибудь! Помогите!

Смазливый перебросил, издеваясь, сумочку в другую руку, а долговязый уже протянул мерзкую ладонь к моей щеке.

– Расслабься, детка.

Снова мерзкий смех. Они обступили меня.

– Ну же, помогите! – закричала я, стиснутая в кольцо зарвавшимся молодняком.

Зачем я кричу? Семеро, их семеро, даже нормальный человек ничего в такой ситуации не сделает... Скользнула в отчаянии взглядом на серую фигуру. И вдруг бомж вдохнул-выдохнул и будто бы включился. Вскочил с места, оказавшись высоченным. Ударил одного под колени ботинком. Второго по голове локтем. Третьему коленом в пах. Четвёртый и пятый получили с ноги профессиональным ударом каратиста. Долговязый полетел головой в поручень. Смазливый попятился. Ещё один выпад ногой, и нахал, как остальные, валялся на полу, корчась в стонах:

Глава 2

От удивления я даже позвонила Владу и попросила отвезти меня домой. Мало ли что ещё сегодня могло случиться... Деньгами на аренду склада и цеха я рисковать не могла, и так за слабоумие и отвагу уже заслужила медаль. Нет, тех наглых и качественно разбросанных по вагону нарушителей порядка забрала полиция. Служители закона сработали оперативно, опросили меня, пожилую пару как свидетелей и отправили избитых недорослей куда положено. Оказывается, в метро есть видеонаблюдение!

– Что с твоей машиной? – поинтересовался Влад, открывая передо мной дверь служебного Форда.

– Не завелась, – ответила я рассеянно, села на переднее пассажирское сиденье и прижала рукавами шубы сумочку к туловищу.

– Я говорил: не бери паркетный внедорожник! Это игрушка, а не автомобиль. Что теперь думаешь делать?

– Да ничего, – вздохнула я. – На Феденьку ещё гарантия действует, завтра должны отзвониться из техобслуживания.

– Никогда не смогу понять, зачем давать железке имя.

– Так уютнее, – ответила я.

О приключениях в метро я решила бывшему не рассказывать, ведь у нас оттого и не сложилось, что он всегда подчёркивает мою неправоту и занудно придирается к словам. Часами рассуждает, почему я выбрала неправильное выражение или допустила оплошность.

Этого я долго выдержать не смогла, несмотря на то, что Влад красив и импозантен, насколько только может быть представитель по ключевым клиентам крупной иностранной компании – КАМ. Он несёт себя по жизни, как рояль, следит за собой, три раза в неделю ходит в спортзал и до сих пор кривится, стоит при нём съесть лишнюю конфетку.

Кажется, он хотел превратить меня в свою Галатею, но колобки воспитанию не поддаются.

В одно сентябрьское утро я просто поняла, что это не «мой человек». А быть вместе лишь бы не одной я не привыкла, я по натуре боец, хоть маленький и местами круглый.

Влад сказал, что я всё неправильно поняла и дал мне время образумиться. Зато мы не закатывали при расставании истерических сцен и не били посуду, просто пожелали друг другу удачи и разъехались. При этом вполне можем созвониться и обсудить рабочие вопросы, хоть он непременно скажет, что открывать бизнес было с моей стороны самонадеянно и слишком рано, тем более неразумно было брать кредит на развитие бизнеса под залог квартиры. Но мне проще броситься в омут с головой и нахлебаться, чем потом всю жизнь жалеть, что так и не попробовала. Вот и сейчас он снова говорил об этом. И я по привычке не слушала.

– Тебя завтра в офис подбросить? – наконец, спросил Влад.

– А? – рассеянно переспросила я, отвлекаясь на серую сутулую фигуру какого-то бродяги, переходящего под ярко-жёлтыми фонарями дорогу.

– В офис отвезти утром? – с лёгким раздражением повторил Влад. – Что интересного в этом бомже?!

– Ничего... Да нет, спасибо! Утром сама доберусь, – пробормотала я, вспоминая огненный взгляд моего спасителя.

В груди ёкнуло. Выключенный бомж в метро вдруг оказался живее всех живых. И я со вздохом заёрзала на сиденье. Что-то в моей голове не складывалось: бомж не может быть профессиональным бойцом, каратистом, причём настолько крутым, чтобы непринуждённо расщелкать, как семечки, семерых молодых хулиганов. А если он не бомж, то кто?!

* * *

Влада к себе я приглашать не стала. Было уже поздно. Он чмокнул меня в щёку и на прощание ещё раз пожурил за мой «паркетник».

Я так и не бралась за ручки сумочки – они побывали в руках смазливого нахала и ниндзя-бомжа, кто знает, что те брали до моей сумки. Дома я аккуратно сгрузила сумку на тумбочку. Выдохнула, наконец, и разоблачилась.

У меня в квартире совсем не шикарно, а почти всё так, как досталось мне от Эрнестины Львовны, которая не доводилась мне даже родственницей. Двушка с высоченными потолками в сталинке на Смоленском проспекте мне и сейчас была бы не по карману. Но теперь я немножко тут обустроилась.

Я приехала в Москву из Ярославля, поступив после школы в Университет имени Мориса Тореза на иностранные языки и мыкалась по утлым жилищам, деля комнатки с другими девчонками и подрабатывая с первого курса, в том числе в кафешке неподалёку. Однажды я увидела древнюю сухонькую бабушку, плачущую над сумкой с порванными ручками. На тротуар выкатились пара красных яблок и пол булки хлеба. Молоко белой лужицей расплескивалось из треснувшей бутылки.

Такого моё сердце выдержать не смогло, и хоть я опаздывала на смену, пришлось остановиться и помочь бабульке отнести продукты домой. И молока купила по дороге. Эрнестина Львовна оказалась совершенно одинокой, но удивительно деликатной и интеллигентной старушкой. Она раз двадцать извинилась передо мной за отнятое время и случившийся конфуз, напомнив мою собственную бабушку, которой, увы, уже пять лет с нами не было. А в бабушках есть что-то уютное, даже несмотря на неприятный запах лекарств и старых вещей.

Я стала иногда заглядывать к Эрнестине Львовне с её разрешения. То молочка куплю, то картошки – не таскать же ей на пятый этаж пешком. Старушка была словоохотлива, как все одинокие люди, поила меня чаем и рассказывала истории из жизни.

Это даже и не дружба была, а просто сердечное знакомство. Сложно живётся одной на свете в девяносто пять лет. Случалось мне и лекарства покупать, и врача вызывать, получая каждый раз сотню извинений от Эрнестины Львовны. И в скорой с ней ездила, когда у старушки давление зашкалило. Пришлось наорать на врачей, потому что они сказали: «Зачем лечить? Такой возраст!» Ну, орать я умею, голос у меня громкий и не по росту командный – сразу возраст стал не при чём.

В общем, это и всё, что было между мной и старушкой с улицы. И вдруг однажды её квартира была опечатана, а соседка сказала, что Эрнестина Львовна умерла. Я даже всплакнула – привязалась к ней...

Глава 3

– Папуля, а ты сейчас где? – пропела я ласковым голосом, надеясь, что в ответ не услышу Абу-Даби или Камчатка. С моим папой станется. Чаще всего он таинственно промолчит. Да уж, у нас всё сложно...

– Дома, – словно это нормально, ответил папа, – как ты, моя Фарушка?

Почему я Фарушка, даже папа не знает, но с детства называет меня так. Может, потому что моим первым словом было far1 с натуральным английским прононсом вместо «мамы» и «папы».

Родители рассказывали, что я периодически выдавала что-нибудь эдакое на английский манер. К примеру, тыкала пальчиком в холодильник и говорила «фри», то есть почти fridge2. Хотя не исключено, что меня просто манила картошка фри уже в ползунковом возрасте...

В общем, я везде лезла, не только в холодильник. Наверное, Фарушку папа придумал, когда понял, что с именем он промахнулся. «Доча, – вечно приговаривал папа, когда я совала свой нос куда не положено, – называли тебя в честь высшего чувства, а получилось, что Люба от слова любопытство».

А я не считаю, что любопытство — это что-то отрицательное, наоборот. Эта черта эволюционная! Вот не было бы Колумбу любопытно, что там, на той стороне Земли, не видать бы нам сегодня МакДональдса и Голливуда. Правда, тогда б индейцы были счастливы...

– Дома где? – уточнила я на всякий случай.

– В Сергиевом Посаде, конечно. Где же ещё?

Да где угодно! – подумала я, но ничего не сказала.

– Папулечка, а ты мог бы мне помочь?

– Конечно, Фарушка! Что надо?

– Проверить «пальчики», в смысле отпечатки пальцев, – игриво сказала я. – Как ты думаешь, если человек коснулся ручек кожаной сумочки, они могут остаться?

– С чего ты взяла, что я с этим тебе помогу? – невинно осведомился папа.

Я пнула в раздражении ведро для бумаг под столом. Ну, с родной-то дочерью можно не придуриваться! Горбатого могила исправит.

Впрочем, кем именно работает мой папа, я не знаю до сих пор. Хотя догадываюсь. В пять лет, когда папа уходил на работу, я случайно вытащила у него из кармана малюсенький пистолет. Я очень обрадовалась, что как в кино, а родители чуть не поседели. Кричали: «Отдай, отдай». А я смеялась, убегала и говорила, что я «ханхстер, и отдам только за денежку».

На вопрос, кто мой папа, мама всегда отвечала: «Инженер». Я спрашивала, где он работает, но мама поджимала губы: «Мы об этом не говорим». Папа мог уйти на работу в воскресенье вечером и прийти в пятницу следующей недели подозрительно загорелым, несмотря на зиму, и привезти в подарок, к примеру, сомбреро. Или неопознанные восточные сладости с арабской вязью, или засушенного огромного паука больше моей ладошки, или бусики из косточек неизвестных ягод.

Иногда папа был элегантным, иногда натуральным дворником. Главное, что он был весёлым и классным папой, пока не уехал в командировку, когда мне было пятнадцать, и исчез. На семь лет. Мама украдкой плакала по ночам, я просыпалась и бежала её успокаивать. Но как я ни допытывалась, что случилось, мама молчала круче всех партизан на свете. Правда, стала болеть гипертонией. Я была в растерянности, даже не уверена была, уезжать ли мне поступать в Москву, но мама настояла и выпроводила меня в большую жизнь.

Чувствуя себя обманутой сиротой, я была на папу зла, уверенная, что он нас бросил, как последний трус, ничего не сказав. Но когда я закончила университет, папа явился, постаревший и какой-то совсем другой: не сияющий улыбками обаятельный и гибкий шкаф среднего роста, а худой, коричневокожий, похожий на бедуина, с седым европейским ёжиком и едва уловимым акцентом.

Мама обрадовалась, снова плакала и целовала его, как безумная. Позже они всё равно развелись: привыкли жить друг без друга.

Я со скандалом требовала объяснений. Но оба родителя заявили строго: «Тебе лучше не знать!» Садисты какие-то, честное слово. Года три я на папу сердилась и отвергала все его попытки поучаствовать в моей жизни, ведь к тому времени я уже научилась быть самостоятельной и пробиваться везде, где нужно. А потом оттаяла. Всё-таки папа. У меня другого не будет.

Правда, он снова периодически исчезал, привозил неожиданные подарки, а в свободное от секретов время делал вид эдакого почти пенсионера-инженера-дурачка с зарплатой в три копейки, кормя и дрессируя всех собак, кошек и голубей в своём дворе.

– Папа, мне очень надо! – требовательно сказала я. – Вопрос жизни и смерти!

– Во что ты ввязалась, кукла маленькая? – нахмурился, судя по голосу, папа.

«Кукла маленькая» по отношению ко мне — это балда стоеросовая или любое другое ругательство по выбору.

– Ни во что. Пока, – многообещающе ответила я.

– Я же всё равно узнаю...

– Вот поэтому лучше помоги узнать, не известен ли всяким там службам человек, который спас мне жизнь вчера в метро.

– Подробнее, – строго сказал папа.

И я рассказала в цветах и красках про вчерашнее приключение, трижды обозванная «куклой маленькой» в ответ.

– Зачем тебе это надо? Человек явно уходит от знакомства, – сказал папа.

– Ну, папуля, ну, пожалуйста, – канючила я, как в детстве, потому что на него это действует, – ну, я сегодня ночь не спала, думала о нём, я просто если узнаю, что это не бомж, а кто-то там, какой-то там, я не буду пытаться отблагодарить. И лезть не буду, честно-пречестно. А если человек бедствует? Если он скромный, нищий, бомжеватый герой, которому не на что колбасы купить? А у меня в сумке вчера двести тысяч было налом, и печати, и документы! Вот есть же народная мудрость, что надо делиться. Так я ему хоть немного денежки подкину. Я не могу не отблагодарить, умру просто!

Глава 4

Когда я делала первые шаги в бизнесе, мне довелось послушать лекцию Радислава Гандапаса и сделать выводы: для успеха надо брать и делать, а не сидеть и мечтать; надо не бояться допускать ошибки, и главное, надо снять корону. С тех пор без короны и хожу. То есть мне не облом самой клиентам позвонить или напечатать письмо вместо секретаря, или продать мои собственные, лучшие на свете сырки. Если, конечно, делегировать некому, так-то я вообще ленивая.

Но мы развиваемся быстрее, чем я успеваю сотрудников нанимать, так что пока работаю, как негр. Очень хорошо помогла наработанная в Тримм-Тиль-Бан клиентская сеть. В гиперы, конечно, было не пробиться. Зато в магазины, торгующие исключительно эко-товарами из всего натурального, я была вхожа. И для диетиков. Ой, снова меня занесло про продажи... Речь собственно не о клиентской базе, а о снятой короне.

Несмотря на то, что с Варей Галкиной и её братом я давно не общалась, мне ничего не жало позвонить Петьке самой. Точнее, ныне Петру Михалычу, работающему в солидной фирме начальником отдела IT. После долгих переключений и расслабляющей музыки я услышала полусонный голос гения программирования:

– Алло, техотдел...

– Привет, Петь, – начала я с места в карьер. – Это Люба Соколова, Варина одноклассница, из Ярославля. Как дела? Как жизнь? Есть минутка?

– Привет, – ошарашенно ответил, судя по голосу, обретший пузико и усы Варин брат. – Чем обязан?

– Помнишь, лет пять назад ты говорил, что какое-то приложение продаёшь суперское, которое позволяет найти старые новости и инфу ещё с доисторических времён интернета.

– Приложение помню. Что говорил, не помню, – честно признался Петька.

– А я б купила.

– Да я тебе и так его скину.

– Нет, я привыкла за всё платить. Тогда во Вселенной распространяется равновесие и финансовая гармония. Если плачу я, мои клиенты тоже будут платить мне с удовольствием.

– Ну, как хочешь, – крякнул Петька. – Кого искать собралась?

– Да тут по работе надо, – соврала я. – А в этом приложении всех-всех можно найти?

– Если в рунете упоминание было, да. Удобная штука.

– Супер! А скажи, чисто для примера, ну допустим, одноклассника твоего, испанца, как там его фамилия... А, Гарсия-Гомес! Ну, если б ты его хотел найти, нашёл бы?

– Рафа? Да что его искать, – буркнул Петька.

– В каком смысле?

– Того Рафа, которого мы знали, нет уже. Всё, сдулся. Умер считай. Он сам так сказал. Может, уже и на самом деле умер.

– А что случилось? – я сделала вид, что не в курсе.

– Помнишь Наташку Нехлюдову, с которой он тусил в одиннадцатом? Помнишь, да. Яркая была девочка, – вздохнул тяжело Петька. – Мне нравилась всегда. Раф на ней женился. А потом угробил.

– Каким образом?

– Да пьяный за руль сел после какого-то там праздника. Кажись, новую должность обмывали. Он же работал во внешней торговле, в общем налаживал торговые связи на государственном уровне с азиатскими странами. Собирался перебраться в Японию. С дипломатической миссией.

– Круто поднялся.

– Да. Только он в тот вечер разбил свой Рэндж Ровер в кашу. Сам не так чтобы пострадал, его ударом выбросило. А Наташу в закрытом гробу хоронили. На встречку выехал. Почувствовал, что мигалка не за горами, хвост распустил, вот и получил обратку. С лихвой. Потом его отец отмазал от уголовки, а он даже с ним разругался и забил на всех. Ну, в этом он весь, звёздный мальчик Гарсия-Гомес...

Сердце у меня сжалось. Наташа Нехлюдова – высокая такая, видная блондинка, как только что из Беверли Хиллз. Да, они были очень красивой парой, я изревновалась вся во время своей юношеской любви. Как же я злилась на неё тогда, в школе!

Щёки мои разгорелись. Стало стыдно до кома в горле. А ещё неприятно от того, как Петька говорит о Рафе. Сочувствия в голосе не слышалось, только мерзенькое, радостно-мстительное удовлетворение обывателя, которое сквозит при падении тех, кто упал оттуда, куда многим никогда не взлететь. А ещё другом в школе считался! Я положила трубку, и аж руки помыть захотелось.

Приложение Пётр мне скинул, и я перечислила деньги с желанием не звонить ещё энное количество лет. Видимо, зависть у них черта семейная, Варя тоже не смогла пережить, что я после университета преуспела, а она работала учительницей в школе. Я ей духи французские в подарок, а она мне – «ты своими деньгами кичишься». На том дружба и кончилась.

* * *

Поскорее расправившись со срочными делами, я загрузила Петькино приложение «Face Up», и ввела имя Рафаэля в поисковую строку. Чего только не высыпалось! И всё не свежее, будто три года назад Рафаэль Гарсия-Гомес действительно умер. В соцсетях страниц нет, у друзей бывших тишина. Куча фоток с соревнований по каратэ, и везде он с медалями. Господи, какая же улыбка у него! Я себя снова двенадцатилетней почувствовала, аж в груди зашлось что-то.

Встряхнула головой и прочитала последнюю статью: «Скандал с автомобильной аварией, в которой замешан государственный функционер, решили не раздувать». Я губу закусила. Во рту почувствовала горечь. Глаза зачесались. Как-то сами...

Потом я вдоволь насмотрелась на Рафа в период его расцвета. Столько презентаций, светских вечеринок, жизни, которой завидуют! Студенты по обмену в США, какие-то волонтёрские движения... Раф с ещё более красивой Натальей. В смокинге, в галстуке-бабочке... Мужчина мечты – такой, что моё сердце застучало быстрее.

И опять стало стыдно перед Наташей. Словно она живая смотрела на меня с онлайн-публикаций пятилетней давности. Я свернула выпавшие окна приложения. В тёмном мониторе отразилась моя симпатичная, ухоженная, но довольно круглощёкая мордаха. Блеснули любимые серьги Сваровски с розовым камушком. Да уж, с Наташей Нехлюдовой не сравнить...

Глава 5

– Сенсей, мешки из угла тащить? – крикнул Азиф, мальчонка, которого я тренирую.

– Я сейчас подойду. Сложи пока остатки досок в углу, – ответил я и вернулся к девушке, которая, услышав, что я говорю на тюркском, ещё сильнее вытаращила глаза.

А они у неё и так были немаленькими. Просто два чёрных, как угольки, блюдца на пол лица. Ресницы пушистые хлоп-хлоп. Под стать блюдцам. Я её узнал. Кнопка красивая, холёная. Вчера в метро смело бросилась драться за сумочку, хоть и кричала громче сирены. Вытянула меня из медитации. Пришлось встрять. Как она меня нашла? И зачем?

Девушка раскрыла рот очень беспомощно, моргнула и повторила:

– Постойте...

Смешная.

– Стою, – ответил я.

Вообще, конечно, странно. Женщины для меня как класс уже давно не существуют. По мере необходимости выполняют функции: продавец, контролёрша в метро и так далее. Просто существа на двух ногах. Как и я для них. Передвигаются мимо. И я мимо. Я так решил. Не обязательно уходить в монастырь, чтобы жить монахом.

Вопросы физиологии легко решаются тренировками до потери пульса и самоконтролем. Где-то чуть больше двух лет назад я подумал, что я в гробу видал все разделения на течения и теперь занимаюсь одновременно помимо каратэ сётокан, которое с детства практикую, ещё дзюдо, дайто-рю и айкидо. По сути и даже исторически японские боевые искусства делить не правильно. Течений с нюансами много, устанешь перечислять, но все они в совокупности называются одним словом «будо». Я беру у мастеров и тренеров то, что мне нужно. Перевариваю и применяю. Молчу в ответ на все претензии. Я вообще предпочитаю молчать. Наговорился в своё время...

Не сразу, конечно, созрел. После того, как моя жизнь разделилась на «до и «после» сначала просто шатался по секциям, чтобы забыться. Чтобы от боли в мышцах и усталости думать стало нечем. Даже какое-то время жил при спортивном клубе у ребят. Они понимали. Спарринг на татами, тренировка в додзё и всё, больше меня не трогать. Соревнования не предлагать. Разговоры тоже. Я словно «учи-дэши» в клубе, домовой. Как бы существую и как бы нет.

Это оказалось лекарством. Целый год после того как Таши не стало... прошёл в адовом тумане. Бухать пробовал, до алкокомы допился один раз. Все говорили: на, выпей, полегчает. Врали. Наутро становилось ещё отвратнее. Душа не просто болела, а липкой становилась. И траву пробовал. Тот же эффект. Потом не отмыться. Склизкий весь, вялый, как червяк. А в сердце болело ещё хуже.

Потом выяснил, что с пустотой можно мириться, сожительствовать даже. Когда перестаёшь сопротивляться, она тебя пускает внутрь. Или ты её. Главное только вовремя мозг обуздать, чтоб не крутила шарманка то, от чего не понятно, как дышать вообще.

Я нашёл верный способ: надо тело ушатать до того, чтобы падало. Свалиться и спать. Так что в некотором смысле мы даже с пустотой подружились. Я одиночка теперь, хватит с меня фальшивых друзей и корявого сочувствия. Обрыдло. Смысла нет ни в чём.

Прошлой весной я решил сам додзё1 построить своими руками. Зря, что ли участок в Саларьево пропадал? Денег на счетах хватило бы и на большее, чем стройматериалы. Так что я сам назначил себе строительство додзё, как аскезу.

Монахи в Тибете камни таскают, но там и без меня храмов завались. В Подмосковье «Тибет» ничуть не хуже. Зато потом можно будет тренироваться без ограничений. И убежище давать тем ребятам, кому надо. А я уже видел: много таких, как я, с пустотой внутри.

Азифа гнать не стал, смышлёный мальчишка и реакция отменная. Он увидел, как я летом тренировался разбивать кирпичи и доски ребром ладони. Пристал: научи. Я к нему привязался. У отца Азифа склады напротив. В общем, всё шло хорошо.

Дзенские мастера говорят: «Живи, сохраняя покой, цветы распустятся сами». Пытаюсь. Но жизнь – забавная штука, только обретёшь условное спокойствие, а тебе верблюда на голову. Или вот такую взволнованную девицу. Стоит, ресницами взмахивает, пятнами покрывается. Кругленькая, не толстая, а наоборот, плавная вся, подчёркнуто женственная. Тёмные локоны. Щёчки, как у детишек, хоть трепи с умилением. Носик любопытный. Беспомощный. Красивая картинка. Натуральная насмешка над моим отношением к разделению полов.

– Я вас не поблагодарила вчера за спасение... – с придыханием произнесла «насмешка», пряча в глазах то ли панику, то ли восторг. – Вы правда меня спасли! В сумочке было всё, важные документы, деньги...

– Считайте поблагодарили, – буркнул я и развернулся к лесу.

Мне всё это не нужно. Никаких связей, отношений, ничего. Сегодня у меня в плане закончить с вагонкой.

И вдруг она зарыдала. Громко. С надрывом. У меня аж в груди передёрнуло, словно затвором щёлкнули. Чего это она? Пришлось вернуться.

– Спасите меня... – выдавила девушка, размазывая слёзы по щекам, и посмотрела так глазищами своими, что в груди снова что-то хрустнуло.

Ощущение странное, будто дежа-вю. И это уже когда-то было. Вот так: я смотрю сверху вниз, она смотрит снизу-вверх нереальными огромными глазами. В душу куда-то.

Чёрт. Что ей ответить?!

Я телохранитель? Смешно, честное слово! Может, она не в своём уме? Месячные или что там?

А в пустоте – той, что в центре груди давно образовалась, что-то сжалось. Кольнуло. Ещё одна насмешка – только подумаешь, что готов ко всему, и твою защиту никому не пробить, и нате. Впрочем, это особенность женщин. У Таши тоже так получалось: взглядом трах-бах, губки надует, и всё, какой там мастер каратэ сётокан?

При мысли о Таше петля в пустой груди ощутилась чётче. Уже не так болезненно, как раньше, но мало приятного. Поймал на вдохе. Боль эволюционна, я знаю. Но всё. Не сейчас. Достаточно было.

«Да чего ж ты так смотришь на меня, девочка?! Нашла спасителя», – подумал я, а вслух хрипло произнёс:

Глава 6

Меня снова посетило странное дежа-вю. Я её точно где-то видел раньше.

– Любовь, а мы с вами нигде не встречались? – спросил я.

Кнопка моргнула.

– Кажется, мы учились с вами в одной школе. Только я младше. Вы ведь из Ярославля?

– Да. Как вы меня запомнили? – удивился я.

Она чуть помялась.

– У вас имя нетипичное.

– А, ну это да, – усмехнулся я. – Мы едем?

– Да-да, конечно. Сегодня в планах поездка в Подтёлково, и если успеем, Тимашево. Там между деревнями километров сорок, – спохватилась Кнопка и вмиг стала деловой, как колбаса, собирая документы в элегантный дамский портфельчик. Вдруг резко встала и спросила, явно волнуясь: – А оклад? Мы с вами не обсудили оклад. Сколько я должна вам заплатить?

Мне стало на мгновение забавно: сколько она там может со своими кредитами!

– Вы платить сырками собираетесь?

– Вы тоже их любите? – с придыханием спросила она. – Правда, вкусные? Но у них срок годности короткий...

Смешная.

– Я уж лучше молоком буду брать.

– А если серьёзно?

– Сколько не жалко, – усмехнулся я. С нынешним уровнем расходов уже имеющихся накоплений мне хватит до конца жизни. Жаль, наследников нет. Хотя зачем мне дети? Это раньше очень хотелось. Только Таша всё не была готова, говорила: «Давай поживём для себя». Как чувствовала...

Сердце сжалось, и я снова перевёл взгляд на Кнопку со стены, выкрашенный в персиковый, под цвет её щёчек.

– А вдруг я жадная? – спросила она с хорошей такой улыбкой.

– Ладно, пусть будет десять тысяч.

– Нет, что вы! – разрозовелась она. – Я, конечно, жадная, но не настолько. Двадцать вас устроит?

– Пятнадцать. И молоко за вредность, – ответил я.

Кнопка моргнула. Я добавил строго:

– Каждый день.

– Хорошо, – тихо ответила она. Быстро заполнила мои данные в пустые строчки договора и протянула его мне. – Подпишите, пожалуйста, Рафаэль.

Мне стало ещё смешнее: эх, начальница! Знала бы она!

Я решил воспринять помощь ей как ретрит – временное задание для самого себя. Проверка на вшивость. Для саморазвития полезно выходить из зоны комфорта. Наверное, я слишком долго был за стенами, которые выстроил от мира сам, поэтому мир и постучался ко мне с надрывным плачем и нестандартным предложением этой Кнопки. Руми1 говорит: «Будь лампой, или спасательной шлюпкой, или лестницей... Выйди из дома так, словно ты пастух». Я оставил короткий росчерк, отметив, что не делал этого уже приличное количество лет. Я сделаю своё дело, просто проверю себя и снова уйду. Всё это приключение ненадолго.

Кнопка взяла договор, посмотрела на роспись и чуть слышно запыхтела. Нет, начальницей ей мне не быть. Это игра. Начальников с меня хватит на всю жизнь.

Она набросила шубку. Я надел пальто и пошёл за ней. Секретарша посмотрела на меня с вожделением, встала из-за стола и с пошлой улыбкой подошла к столику с чайником, демонстрируя мне короткую юбку и худые ноги. Бесят такие, если честно. Мне не нравится, когда женщина предлагает сама себя. Даже вот так, без слов, но откровенно. Нет, стоп, спокойно, вдох-выдох. Наблюдаю за собственным раздражением со стороны.

– Рафаэль, вы не против, если мы будем общаться без отчеств для краткости? – спросила моя новая работодательница.

– Да. Чтобы короче, можно просто Раф, – ответил я, переключив всё внимание на деловитую Кнопку.

Мы прошли к её машине. Кнопка села за руль, я устроился на пассажирском сиденье. Непривычно тесные габариты. Раньше я всегда водил сам. И не такое. Но уже три года за руль не садился. С тех пор.

Кнопка вела сосредоточенно, словно только дорога и существовала. Губки надула, вид серьёзный. Сразу ясно – человек делом занят, не хухры-мухры. А я от нечего делать наблюдал за ней. Было в Кнопке что-то притягательное. Даже интересно, как в ней сочетается красота, достоинство и неуловимая забавность. Последнего больше всего. Аж на улыбку тянет. Кстати, даже и не помню, когда я улыбался в последний раз, а тут пожалуйста – губы сами растягиваются... Совсем чуть-чуть, будто знакомое лицо увидел из детства.

– Вы, наверное, в младших классах учились, когда я школу заканчивал? – спросил я, когда мы выехали на трассу.

– На четыре года младше.

– Я думал больше.

– Я качественно притворяюсь, – сказала она. – На самом деле мне уже двадцать семь.

Кнопка расцвела и так на меня взглянула, что в моей давно пустой груди потеплело. Приятно.

* * *

Я заставляла себя смотреть на дорогу, а не на Рафа, и уже корила за то, что затеяла всю эту котовасию. Точнее, с одной стороны, я чувствовала совершенно дурную подростковую радость — ту самую, когда сердце бьётся от волнения, ладони потеют, гормоны скачут, а самой хочется взвизгнуть и оторвать кусочек одежды от кумира или кинуться ему на грудь, сфоткаться на память, а потом хвастаться подружкам до скончания веков. С другой стороны, меня одолело полное замешательство: я его стеснялась. Сильно. Робела, смущалась от слегка подёрнутой сарказмом улыбки, почти усмешки, застывшей на губах. Боялась сказать не то, хотя уже сморозила. Подумать только, я предложила ему зарплату сырками! Он же решит, что я полная идиотка! По сути, так оно и есть. Он даже денег не стал с меня брать особо, как с придурочной. Представляю, что он думает о моих предпринимательских способностях...

Когда он сказал, что решил, что я младше, хотелось признать это абсолютной правдой, ведь по ощущению, между нами было не четыре года, а, по меньшей мере, лет десять разницы. Или двадцать.

Глава 7

Подождите меня у машины, пожалуйста, – сказала Кнопка, убирая прядь волос за ухо.

– Сложно охранять на расстоянии, – усмехнулся я. – А телепорт я ещё не освоил.

– Здесь ничего страшного не случится, – заверила меня она, кивнула важно и, подхватив портфельчик, направилась к сельской администрации.

Меня вдруг посетило ощущение недосказанности и какой-то странной аферы. Словно помимо молочных конкурентов и жадных до прибыли фермеров витало между строк что-то ещё. Что? Не знаю.

Но шла моя «подзащитная» Любовь Соколова от машины, явно забыв про необходимость бояться. Весьма уверенно и целеустремлённо – так заявляются официальные представители или адвокаты на переговоры скучные, обыденные, а не на те, где противники сидят в окопе напротив с гранатой в зубах. Может, хорошо себя держит в руках? Тогда похвально. И всё же. Присмотрюсь-ка я повнимательнее к мадемуазель Любови Алексеевне.

Когда она вчера плакала передо мной и застала беспомощностью врасплох, я бы и представить не мог её вот такой: сосредоточенной маленькой хищницей. Отнюдь не домашней кошкой. А камышовой. Или рысью, готовой к охоте. Кажется, Кнопка не так проста. Хотя, конечно, искренняя улыбка и ямочки на щеках подкупают. Но мне ли не знать, сколь обманчивой бывает внешность...

Неприятные воспоминания царапнули душу, как вилкой по пустой тарелке. Я поморщился и принялся осматривать окрестности. Что у нас тут? Сразу же усмехнулся себе под нос: надо же отрабатывать «великие деньги»!

Ничего особенного вокруг не было: обычная подмосковная деревня, среднестатистическое сельпо из красного кирпича, второе, заколоченное, заледеневший трактор, заборы, намёк на дорогу, присыпанную снегом. Мимо трактора прошла толстая баба в валенках на босу ногу, в халате и красной выцветшей и видавшей доперестроечные времена куртке. Баба покосилась на меня и машину и зашла в сельпо. За ней другая, худющая в искусственной шубе. Тоже покосилась.

Сейчас начну икать: перетрут все кости, даже до сухожилий доберутся. Я засунул руки в карманы, опёрся о капот пародии на внедорожник. Раньше я не любил ждать, теперь плевать. Небо за городом перестало быть серым и пронизывало сердце до глубины прозрачной на солнце лазурью. Нагие берёзы стыли и подрагивали тонкими, как волосы, ветками. Прям, как у Есенина:

«Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром...1»

От воспоминания о Есенине завьюжилась издалека тоска. Таша обожала его поэзию, пыталась романс сочинить, но выходило не очень. Фальшивые разрешения аккордов меня раздражали. Один раз я даже не сдержался, наворчал на неё. Таша обиделась. А я не понял. Мне тогда всё хотелось подальше от холода, в буйные краски Азии. Жара мне нравилась больше. Теперь холод всегда со мной. Обручился.

С удивлением констатировал, что думаю об этом отстраненно. Какое-то время назад я был одной сплошной фантомной болью. Надо же! Привык.

К администрации подъехал чёрный Мерс. Плотный мужик в полосатом свитере, джинсах и шапке-ушанке вывалился на мороз, похлопал ладонями по карманам. Звякнул сигнализацией, и обернулся на меня.

– Едрить, Раф?! – воскликнул он.

Я выпрямился, ошеломлённый, и со второго взгляда признал за пышными усами скрывающиеся черты старого знакомого – Андрея Сёмина. А его какими ветрами сюда надуло?!

С Сёминым мы впервые встретились больше десяти лет назад. Я ещё пацаном зелёным, сразу после университета, работал на побегушках при посольстве в Узбекистане. Очень при этом гордился собой. Круче были только горные хребты Тянь-Шаня. Нас с послом занесло в Андижан в тот самый злосчастный день, когда военные расстреливали толпу. Там, конечно, не только мирные демонстранты были и пахло очередной цветной революцией.

Мы с послом и парой чиновников оказались заблокированы в здании муниципалитета теми, кто намеренно устроил хаос. Сёмин появился, как джин из бутылки, откуда-то из полуподвального помещения. «Надо выбираться, дело дрянь», – сказал он. И тогда пригодились мои спортивные навыки и его опыт. Оружие тоже взялось откуда-то. В общем, он нас вывел. А потом случались у нас с ним и другие встречи, каждая со своим вкусом, но из серии «норму не предлагать».

Я точно знал: Андрей Сёмин просто так нигде не появляется. Бойцы элитного подразделения внешней разведки «Заслон» даже унитазы чинят с умыслом. А кусты подстригают, вынашивая стратегический план освобождения заложников. Одному Богу известно, что они обычной ниткой с иголкой вытворить могут! Их задача – оберегать дипмиссии за рубежом, вытаскивать сотрудников из самой задницы, иногда даже не своих. Но здесь не было дипломатов, боевиков, исламистов и цветных революций, вокруг раскинулась деревня Подтёлково, а не Дамаск и даже не Бишкек. А я внутренне напрягся, пытаясь ноздрями учуять, откуда ветер дует.

– Привет, Андрей, – пожал я протянутую мне твёрдую руку, понимая, что день перестаёт быть томным.

* * *

– Какими судьбами? – спросил Сёмин.

– По делам. Одной знакомой, – ответил я уклончиво. – А ты?

– Так у меня неподалёку дача! – разулыбался внешний разведчик. С улыбкой на покрасневшем от мороза лице побежали вокруг глаз и рта морщинки. Конечно, про то, что он из элитпогранвойск знают только единицы, вряд ли даже родственники в курсе. Ему уже, наверное, под пятьдесят? Наверняка около того. А Сёмин продолжал: – Я тут домину отгрохал. Сруб. Всё по-настоящему: банька, яблони, охота, рыбалка.

– Неужто от дел отошёл? – не поверил я.

Несмотря на возраст и прикрытие в виде ушанки и рыжеватых усов, он выглядел богатырём, совсем не пенсионером.

Глава 8

Солнце светило чудо как хорошо! Снег сверкал бриллиантовой россыпью на земле, а по моей коже бежали мурашки от осознания того, что Раф так серьёзно принялся меня защищать. Пусть и не от кого пока было, но приятен сам факт! Очень-очень хотелось, чтобы Рафаэль на самом деле меня спас.

Для самого себя – в качестве компенсации застарелой вины в той трагедии. Пусть бы почувствовал себя свободным и зажил полной жизнью! Так хочется!

Для меня – я просто умру от счастья, правда!

Хоть нанимай злоумышленников, если никто на меня нападать не будет! Интересно, сколько это стоит? И как деньги провести – через договор подряда на театрализованное представление с последующим медицинским обслуживанием? Хм...

Врать, конечно, нехорошо. Я опять скосила глаза на моего спутника, но ведь уже есть результат! Он побрился, постригся и совсем не похож на бомжа в замызганной куртке, присыпанной строительным мусором. Ничего не знаю: это мне плюс в карму.

Жаль только, Раф даже саркастически перестал улыбаться и по-прежнему был напряжён. Совесть вновь стукнула меня клювом дятла по затылку. Удивительное дело, как меня чувствами разрывает с момента, когда я встретила Рафаэля – не просто по синусоиде – вверх-вниз, а синус-косинус одновременно. Не замкнуть бы! В общем, теперь меня мучила ответственность за то, что я его втянула.

Я притормозила возле Хорьковского зеленого забора и взглянула на Рафа.

– Раз уж вы будете рядом, подыграйте мне, пожалуйста, – с мягкой улыбкой попросила я.

– Как?

– Просто кивайте, когда я буду к вам обращаться.

– Ладно, – чуть пожал он плечами.

Я набрала Хорькова и пропела по телефону:

– Александр, здравствуйте! Это Любовь Соколова. Я возле вашей молочной фермы, вы можете уделить мне несколько минут?

– Любовь? – слегка запнулся наш передовик. – Э-э... Мы ведь обсудили все вопросы с Юрием Николаевичем вчера. Мне очень жаль, но вам придётся искать другого поставщика.

– Вам не жаль, – улыбнулась я лисой в трубку. – Но я без обид: бизнес есть бизнес. В целом, вопрос с поставками решён, проблем нет. Я просто хотела нашему новому сотруднику показать одну из лучших частных ферм в Подмосковье. Вы не откажете мне?

– О нет, – растаял Хорьков. – Если так, сейчас подойду к воротам.

Я знаю, он любит не только развиваться, но и самолюбоваться. Почёсывание по шёрстке ему так же приятно, как и его коровам. Я отбила звонок и улыбнулась Рафу:

– Господину Хорькову совсем не обязательно знать вашу должность. Извините, я тут немного буду лавировать, но мне очень нужен именно этот поставщик. Вы сами поймёте, почему.

Раф кивнул. В данном случае хорошо, что он не разговорчив.

Через пять минут мы уже шли по коровнику с накинутыми на плечи белыми халатами. Хорьков маршировал перед нами, с гордостью окидывая взглядом свою жующую сено вотчину. Невысокий, подвижный, крепко сбитый, с посеребрённым ёжиком и короткими пегими усами под пронырливым носом, он был похож на в меру упитанного, одомашненного хорька.

– Вот, Люба, на днях мы установили новый автомат подачи сена

– Здорово! Просто замечательно! – воскликнула я и пояснила Рафу: – Александр серьёзно подошёл к вопросу открытия фермы. Ездил в Швейцарию и внедрил здесь наиболее удачные идеи.

– Прежде всего, – встрял Хорьков, – мы относимся крайне дотошно к селекционированию коров. У меня только голштинские, лучшие экземпляры...

Раф немного склонил голову и вдруг сказал:

– Лучшие представители голштинской породы отличаются чёрно-белым окрасом.

Я удивилась. Хорьков обиделся и опух щеками.

– У меня разновидность красно-пёстрая. Одна корова даёт от тридцати до сорока двух литров молока в день! Только до семидесятых годов такой подвид считался рецессионным, а теперь наоборот, – гордо вскинул подбородок фермер. – Поэтому у меня пятьдесят голов, и все исключительно красно-пёстрые.

Раф пожал плечами и посмотрел на меня. Я продолжила экскурсию, улыбаясь и расхваливая хозяйство Хорькова на все лады. Тут действительно было круче, чем на любой другой ферме района. Рафаэль кивал, как договаривались, хотя в окружении коров и сена выглядел странно и неуместно – именно, как испанский гранд, случайно забредший в хлев.

Зато Хорьков цвёл, чувствуя себя бароном молочных рек и королём кисельных берегов.

– Вы специально ко мне приехали? – явно ожидая положительный ответ, залихватски спросил он.

– О нет, – мотнула я головой, пора было добавить кислинки в щедро разлитый мною мёд. – Мы были у Корнилюка на переговорах, а потом решили заглянуть к вам, раз уж по пути. Я люблю у вас бывать, вы всегда вкусным чаем угощаете и на ухоженных коровок посмотреть приятно. И теперь ведь уже не будет повода к вам заглядывать.

Хорьков опустил глаза.

Да-да, чувствуй вину, гад молочный! Я к нему со всей душой, а он к монстрам бездушным переметнулся. И ведь Корнилюк мне выложил, что разница Тримм-Тиль-Баном предложена в рубль всего за литр. В рубль! Предатель!

Я улыбнулась ему так же, как на выпускных учителя улыбаются: типа, хорошие вы детки, но идите-ка уже лесом. Хорьков вздохнул:

– Надеюсь, вы на самом деле не в обиде, Люба. Работать с вами мне тоже было приятно.

– О, Боже, конечно нет, – просияла я, – какая обида! Ваш объём мы уже нашли, как восполнить, тем более под предложенные мной новые условия сотрудничества очередь выстроилась.

– А какие условия? – повёл носом Хорьков.

– Стабильная цена круглогодично для эксклюзивных поставщиков, – как бы между делом бросила я, подходя погладить задумчивую корову, провожающую меня влажными карими глазами.

Глава 9

Моё сердце прыгало от радости. Как же удачно день складывался! И с Хорьковым, и с главой! А Раф! Чудесный, офигенский, супер-мега-переговорщик Раф ещё и похвалил меня! Ура! Двести сорок пять тысяч ура!!!

– Услышать такую похвалу от настоящего дипломата – большой комплимент! – вырвалось у меня.

Раф вмиг напрягся.

– Что вам ещё известно об мне? – и с подчёркнутой неприязнью, почти по слогам, спросил, прожигая взглядом: – Вас моя мать послала? Или отец? Признавайтесь!

Я сглотнула, в тысячную долю секунды обозвав себя миллионом нелестных слов, но мгновенно нашлась:

– Какая мать? Позвольте! Я имела в виду ваши переговорщицкие способности. Разве таких людей в русском языке не дипломатами называют?

До него дошло. Гневный хищник расслабился. Выдохнул.

– А, вы в этом смысле...

Не в этом, я балда. Однако я осторожно улыбнулась. Мда, видимо, с родителями у него тоже всё плохо. Но разве они виноваты в случившемся?

Я невольно поёжилась: от Рафа такой огонь и ощущение опасности исходили в момент гнева, что, похоже, с ним лучше быть в дружеских отношениях. Странное это было чувство – практически ничего не знать о человеке и заранее принимать его, непонятного и даже пугающего, со всеми потрохами. Принимать априори, словно по-другому не подразумевается.

Сейчас вспышка уже погасла, и Раф просто внимательно смотрел на дорогу.

Не припомню, чтобы я хоть кого-то готова была принимать настолько. Может, только маму, даже когда она гулять не пускала. Мою уютную, весёлую бабушку, в которую я пошла характером, как все говорят. Или папу... Хотя тому три года пришлось ждать, когда я расслаблюсь по поводу его исчезновения.

А кстати, почему Раф заговорил о внешней разведке? И намекал на Андрея Степаныча. Знакомство у меня с ним было шапочное. Хотя лицо его с самого первого дня показалось знакомым, словно тысячу лет знаю. Но просто бывают такие люди и лица, которым скажешь «Здравствуйте» и уже будто в тыл к врагу вместе сходили и с языком вернулись. Так и с Андреем Степановичем. Поздоровались, улыбнулись, разошлись, и всё, добрые знакомцы.

* * *

Мы снова проезжали «Авиатор». Мой чревоугоднический желудок заявил о голоде и воззвал к пельменям. Да уж, чаем Хорьковским я не насытилась, пусть и с плюшками. Тем более так волновалась – пока всё не подписали, кусок в горло не лез. Это ведь был чистый блеф с нашей стороны. На самом деле на сегодняшний день дефицит молока в стране составляет восемь миллионов тонн. Изготовители как только не изгаляются: пальмовое масло, красители подмешивают. В общем, ужас. А таких, как Хорьков, умных, ответственных и хороших хозяйственников наперечёт, хоть он и тот ещё хорёк.

– Давайте отпразднуем удачные переговоры? – спросила я, указывая на ресторан. – Тут очень вкусно готовят!

– Я не голоден, – ответил Раф.

– Неужели? – удивилась я. – Ведь уже давно не время обеда!

– Я привык ограничивать себя в питании, – строго сказал он. – Если вы голодны, кушайте. Я вас подожду.

– Пойдёмте, зачтём обед как командировку. За счёт компании.

Раф не повёлся:

– Внесите лучше не случившиеся расходы на ваши кредитные счета. Вы говорили, у вас много долгов.

Я была готова обидеться, но тут поняла, что уж чересчур Раф нос задрал и глаза отвёл. Просто гордый. Не позволит женщине за себя платить. Это похвально, но надо скорее день зарплаты придумать, и командировочные ему выдать, чтобы не от меня, а из бухгалтерии. А, и ещё бонус за переговоры добавить!

Вдруг мне стало неловко от мысли, что официально Раф — мой подчинённый. Как-то это неправильно.

– В таком случае я подожду до дома, – сказала я.

По его губам скользнул намёк на улыбку:

– Не мучайте себя. Я привык к спартанским условиям.

– Да я и не мучаю, – пожала я плечами. – Просто есть привычка, когда что-то удаётся, отмечать это.

– Нет ничего хуже, чем отмечать обыденные вещи, – помрачнел он.

Ох, какой же он сложный! И тут я вспомнила слова Петьки о том, что авария произошла как раз после того, как Рафаэль обмывал своё повышение. Блин, я как слон в посудной лавке... Потому вслух я сказала весело:

– А и то правда! Не будем следовать глупым предрассудкам. Всегда можно создать новые привычки. И просто так радоваться тому, что есть.

Раф не ответил, но взгляд его смягчился, более того – в нём промелькнуло уважение.

А я задумалась: как узнать, живёт он на самом деле по адресу прописки или ютится неизвестно где? Вряд ли по прописке – в этом элитном доме ведь квартплата огромная. А если он три года не работал и с семьёй рассорился, денег у него нет.

Когда мы въехали в Москву, я снова пошла на хитрость.

– Рафаэль, куда вас подбросить? Возле дома со мной ничего не случится, охранять меня не надо.

– Ошибаетесь, – буркнул он. – Если вам понадобился телохранитель, значит, как раз возле дома, по адресу, который не так сложно выяснить, вас проще всего разыскать. И если куда-то надо выйти, звоните мне, я приеду.

– Да, наверное, всё не так серьёзно.

– Когда убедимся, что несерьёзно, – парировал он сурово, – вам и телохранитель не понадобится. Пока придётся меня потерпеть.

– Я вас поняла, – улыбнулась я, чувствуя, как моё сердце растекается под скудными лучами декабрьского солнца. – Спасибо!

Он пожал плечами и опять ничего не ответил. Дорогой мой молчун! Мне бы не хотелось тебе врать, но что поделаешь.

Наконец, я зарулила в наш квадратный двор, окружённый сталинками, и притормозила у подъезда. Раф осмотрел двор внимательно.

Глава 10

Обычно мне ничего не снится. Или мучают кошмары, от которых к утру остаются лишь рваные обрывки. А тут мне снилась Кнопка. Светлая, как прожектор, в жутко тёмном бункере. Почему-то она была босой и в лёгком летнем платьице, совсем девчоночьем и очень волнующем. Она засмеялась и указала мне на что-то. Проследив за её пальцем, как за лучом света, я обнаружил подгулявшую, бодро скачущую корову в моём додзё. И фантики. Весь ещё не отшлифованный пол был усыпан цветными обёртками от конфет.

Их корова и ела, шурша фольгой и подмигивая. Вот чёрт! Я обернулся обратно к Кнопке – устроить разгон за то, что превратила место для серьёзных занятий в цирк. Но Кнопка улыбнулась и побежала куда-то. А я проснулся. Лёгкий и возбуждённый. Хм.

За окном во всю стену загорались огни просыпающегося города. Пентхауз. Всегда всё видно.

В следующую секунду я вспомнил про вчерашнее. И настроение как корова языком слизала, оставив мрачняк – под цвет тёмного неба. Ладно, я не девочка. Мне всё равно. Но идти на «работу» не хотелось: я знал, что Кнопка мне врала. И к чему были мои фотографии на её столе? Версии снова посыпались одна глупее другой. Самая логичная — просто проверяла, что я за фрукт. Не дворником же нанимала, в конце концов. И свежих фото не было, потому что их просто не существует. А откуда у неё фото из школьного альбома?

Ну, если мы действительно в одной школе учились, могла навести справки у кого-то из моих одноклассников. Хотя зачем такое рвение по душу «какого-то бомжа»? Или же... Я скривился, потому что вспомнилось, как полгода назад отец снял квартиру напротив примечательной блондинке. Якобы случайная соседка, якобы дверь заклинило. Помог. Потом осаждать стала: то-сё, кран сорвало, домофон не работает, чайку попить не хотите? А я плюшек напекла... И пошло-поехало. Даже без «спецподготовки» от внешней разведки можно было её раскусить. С отцом поскандалил, девица исчезла. Родителям никак не понять, что не надо «делать» меня счастливым. Поздно.

Вот и вчера весь вечер гаденькой змеёй прокрадывались в душу сомнения про мою «начальницу», хотя она очень невинно удивилась и отрицала. Впрочем, я тоже так умел раньше: искренне и самозабвенно врать на благо Родины. То есть нельзя было исключать то, что Кнопка – это новая попытка семейства Гарсия-Гомесов вернуть блудного сына на путь истинный. Просто более изощрённая после дружно посланных в сад психиатров, лайф-коучей и прочих благожелателей за деньги. Да когда все успокоятся уже?! Опять появилось желание свалить в горы или в пустыню и проверить себя на выживаемость. А ещё избавить всех от бремени переживать за меня.

Чтобы не быть голословным, я вчера включил планшет, набрал «Любовь Соколова». Выпала тысяча профилей под этим именем. Даже в Ярославле, в моей школе соцсети предложили целый ассортимент: от первоклассницы в розовой юбочке, старательно делающей селфи, до грудастой мадам на корпоративе. Кнопки я так и не нашёл, хотя копался до полуночи.

Самого себя найти было гораздо проще. Рафаэлей Гарсия-Гомесов не расплодилось в рунете, увы. Плюнь, попадёшь в меня. Да и вот они — те же фотки, что были у Кнопки на столе. Значит, не исключено, что просто из сети распечатала. Наверное, стоило не только бороду отращивать, но и имя поменять. Иван Иваныч Иванов, чем не имя? А вообще муть какая-то.

Не нравилось мне всё это.

Всё, дипломатия с её «длиннейшими путями1» кончилась три года назад. Надо поставить вопрос ребром. В лоб. Как говорят японцы: «Голому терять нечего».

Я помедитировал, размялся. Душ, свежая рубашка, костюм. Глянул на часы: пора. Взялся за работу, делай. Ну, держись, Кнопка!

* * *

У её подъезда красного Судзуки не оказалось. Я чертыхнулся: и куда её понесло? Ведь только без пятнадцати восемь. На всякий случай я ткнул пальцем на её квартиру на домофоне. Потом набрал её номер.

«Телефон вне зоны действия сети».

Чтоб тебя, Кнопка!

Продолжая её набирать, я подождал полчаса, на всякий случай поднялся на её этаж, проверил дверь. Заперта. Затем сел в такси и поехал в офис «Творожного солнышка».

Секретарша Лидия с повадками текущей кошки сказала, что Любви Алексеевны пока не было, и она не звонила.

– У неё есть ещё какой-нибудь номер? – осведомился я.

– Домашний.

– Наберите.

– К сожалению, она не отвечает.

– Она ничего не говорила про планы на сегодня? – уточнил я.

– Нет, – приторно улыбнулась секретарша-кошка. – Может, подождёте в приёмной? Кофе-чай?

Я и кивнуть не успел, как чашка чаю дымилась у меня под носом вместе с неприятным чувством непонимания. С другой стороны, мало ли куда могла податься взрослая, самостоятельная женщина?

В приёмную заглянул сутулый немолодой тип с глазами ностальгирующего по светлым мечтам о коммунизме интеллигента времён СССР.

– Юрий Николаевич занимается снабжением и связями с поставщиками, – промурлыкала Лидия. – А это телохранитель Любви Алексеевны, Рафаэль Маркович.

– Телохранитель? – вытаращился ностальгент. – Да-да, в условиях принятой Любой политики, правильное решение. Отчего же вы не с ней?

Хороший вопрос.

Я встал.

– Кажется, Любовь не вполне осознаёт меру опасности, – уклончиво сказал я. – Подскажите, когда именно ситуация обострилась на вашем молочном рынке? Мне стоит знать, чтобы оценить риски.

– По сути, она пока не обострилась. Ещё позавчера днём всё было хорошо, а потом эти новости про Тримм-Тиль-Данн — как гром среди ясного неба, – вздохнул снабженец.

– В смысле позавчера? – переспросил я.

Глава 11

Всё, не могу больше реветь. И не буду. Я вышла из душа и угрюмо посмотрела на конфеты на столе. Кто-то спивается от тоски, я сжираюсь. А к Новому году в шкафу уже висит платье на размер меньше. Очень красивое. Но ерунда все эти мотивации! Как не есть сладкое, если чувствуешь себя так горько?!

Я виновата, что Рафа оскорбила. Виновата, что на папу наорала. Виновата, что телефон дурацкий никак не научусь на блокировку включать, когда трубку снимаю. Виновата, что уши, как у гоблина - в экран тыкаются. Виновата, что руки не из того места...

Он ушёл. И, кажется, это всё.

У меня так скрутило в душе, что даже галлюцинации ароматические начались – полное ощущение возникло, что его запах чувствую в кухне. Вышла из ванной, а он словно только что тут был. Я даже кинулась обратно за халатом, чтоб не предстать перед ним в одном полотенце. Идиотка!

Квартира была пуста, только Эд Ширан распевал про «Shape of you1». Я вспомнила Рафа во всей его идеальной красоте и форме, потом глянула на своё отражение в тёмном стекле за ёлочкой. Пузо отъела поперёк себя шире, лицо щекастое вытянулось, как у резиновой куклы, волосы торчат во все стороны, фу!

Слёзы опять подкатились к глазам. Я встряхнула головой: нет, не буду!

Кинулась спасать его, теперь как бы самой спастись...

Я потянулась к телефону.

– Приветы! – послышался слегка отстранённый голос моей подруги Полины, наверняка опять смотрит в монитор. Она от него не отрывается: на работе — контент-менеджер, в жизни — сетевой писатель и вечный житель соцсетей. А ещё экс-геймер с европейскими регалиями. Она текст наберёт быстрее, чем я чихну, а вот по телефону ей говорить — пытка, поэтому мы всегда или списываемся, или я к ней еду. Потому что Поля – закоренелый интроверт.

– К тебе можно? – пытаясь не всхлипывать, спросила я.

– Случилось что? – сразу поймала мой тон Поля.

– Да нет, всё хорошо, – соврала я и разревелась.

– Достаю вискарь, – сообщила она.

– А Бейлиза не осталось? – провыла я. – Я сладенькое люблю.

– Слипнется, – мудро выдала Поля. – Жду. Закажу суши.

* * *

Через полчаса я сидела в Полиной спальне, где преобладало розовое с фиолетовым, и восточные узоры на белом по центру. Две белые болонки влетели наперегонки в комнату с лаем и любопытством на улыбчивых шерстяных мордочках. Как нарисованные.

– Ведите себя прилично, – распорядилась Поля и вкатила столик на колёсиках. С двумя стаканами и початой бутылкой Джек Дэниэлса.

– Мы Паше мешать не будем? – гундосо спросила я, кивнув в сторону гостиной.

– Да я тебя умоляю: у него ответственный рейд, – отмахнулась Поля. – Так что не заметит, даже если потолок рядом с его креслом проломит пяткой Годзилла.

Паша в свободное время — всё ещё геймер, а в рабочее — технический директор крутой компьютерной компании. Моим друзьям под тридцатник, но по виду и ощущению, оба подростки. Моложавые, симпатичные. Паша на работу ходит исключительно в футболках с принтами, джинсах и толстовках. Поля предпочитает готические платья, стиль Лолиты и розовые пряди в длинных светлых волосах. Не совсем офисный стиль, зато поди найди лучше специалиста в контенте и вёрстке.

У Поли немного необычная, я бы сказала, балтийская красота, проницательные глаза и талант быть хорошим другом, что бы ни случилось. А ещё глубинная экзистенциальная мудрость при том, что философских книжек, религий и всякой эзотерики она чурается, как чёрт ладана. Иногда мне кажется, что она читает их подпольно, а потом выдаёт за своё. Или в прошлой жизни обчиталась. Познакомились мы с Полей случайно на форуме в сети, но дружим по-настоящему уже десять лет.

Поля села рядом на кровать, налила виски в стаканы и внимательно на меня посмотрела:

– Ну и чего там?

– Я дура, – вздохнула я и вывалила из пакета конфеты с мандаринами на столик. А потом так же, лавиной обрушила на подругу слёзы и историю про Рафа.

– Блин, – поджала губы Поля. – Попадос.

– Да. Всё пропало, – горестно кивнула я и отхлебнула из стакана.

– Ну и на кой он тебе? Мужик с таким-то комплексом неполноценности? Да ещё и обижается, как девочка? Сам себя запустил, а ты при чём?

– У него травма.

– Я, конечно, врунов сама не прощаю... – задумчиво пригубила виски Поля.

– Тебе я не вру никогда, – поспешила добавить я.

На колени запрыгнула Бася и принялась вылизывать мне щёки. Я улыбнулась:

– Вот, давай Бася, понятно, для чего я щёки отращивала. Хоть ты меня любишь и не винишь.

– Тебя ещё я люблю. И Влад, – напомнила Полина.

– А у меня такое чувство сейчас, словно я никогда и не переставала Рафа любить. Просто куда-то запихнула любовь, как медведя в спячку до лучших времён. Наверное, поэтому мне и Мишка, и Влад – все были не теми и не такими.

– Знаешь, – проговорила Поля, – если твой Раф нормальный мужик, вспомнит про договор и свои обязанности, и явится на работу. А если нет, лучше взять себя в руки и забыть. Может, ты вовсе не в Рафа влюблена, а в свою иллюзию о нём?

– Может...

– Упорнее всего человек заблуждается. Если твой Раф хочет страдать, он будет страдать, и фиг ты его спасёшь даже с помощью самой искренней любви, магии и лоботомии.

– Наверное. Но что мне сейчас делать?

– Не паниковать. Не торопиться. Как идёт, так идёт. В конце концов, не ты его бомжом обозвала. А главное – попробуй для разнообразия не врать, – сказала Поля. – Ни людям, ни самой себе. Это освежает, реально. Хоть и трудно. А на работе как?

Глава 12

Мозги, отвыкшие от чрезвычайных ситуаций, заскрипели, побуксовали немного, и включились в работу. Я начал соображать быстро, как когда-то. Ещё быстрее шёл через парковку. Кнопка не появилась нигде, телефон отключён. Где искать и надо ли? Первое. Как директор она может начхать на часы работы. Как молодая красивая женщина она вполне может завести любовника. После бурной ночи проспать всё на свете. И тут я заявлюсь, с собаками... Констатация факта переросла в усмешку, которая сжалась в груди в неприятный ком.

Стоп, версия гнилая. На Кнопку пропадать в разгар трудовых будней не похоже, – сотрудникам врать незачем. Она делом горит, в бизнесе проблемы. И чтобы наша начальница даже не осведомилась, как дела, договор в офис не завезла и даже по почте не сбросила? Нонсенс. Значит, любовников и загулы вычёркиваем. Кстати, секретарша-кошка сказала, что Любовь почти не пьёт, так что точно не отдалась хмельным страстям.

Что я про неё знаю? Живёт одна. Следов детей, мужчин в квартире нет. Разве только если где-то спрятала бабушку, судя по мебели.

Следующее. У Любы, я вспомнил, были глаза одинокой женщины – оценивающие. Я такой взгляд точно знаю: если у женщины в порядке личная жизнь, она смотрит иначе, более расслабленно. А у Кнопки в глазах такая гамма эмоций читалась, особенно во второй половине дня – индийские танцовщицы в своём театре могут спокойно раскурить бамбук. Вспомнилось, что судя по голосу, мужик, обозвавший меня вчера бомжом, был наверняка отцом или старшим родственником. Услышав его выпады, Кнопка превратилась в растерянную девчонку. Засуетилась. Во мне снова что-то неприятно кольнуло. Дрогнуло. Стоп-стоп, не будем эмоционировать. Позже.

Итак, неподкупная ли в глазах Кнопки была искренность? Не уверен. Может, растерялась от того, что всплыла ложь. Ладно, речь не о методах и стратегии. Я на работе.

Второе. Как её искать? Смартфон, если в нём находится батарея, отследить возможно. Кроме того, в новеньком Судзуки Любы установлена система Эра-Глонасс, лично видел кнопку SOS на приборной панели, спасибо новому закону. А значит, отследить можно не только момент ДТП и подать о нём сигнал, но и выяснить следование автомобиля, его местонахождение. Аллилуйя!

Но каким образом? – задумался я, садясь в такси. – Обращаться в полицию с улицы, во-первых, рано; во-вторых, малоэффективно. Частные конторы? Смешно, батенька. Увы, старые связи потеряны. Кто я теперь для ребят из спецслужб? Прохожий. Хотя...

Андрей Сёмин! – услужливо выдала память. И я невольно напрягся: мне изначально не понравилось, что он крутился рядом с нами – бывших разведчиков не бывает, тем более таких, как он. А интуиция меня редко подводит. Значит, он мне нужен по нескольким вопросам: пробить телефоны тех, кто быстро выведет меня на отслеживание по Глонассу – если уж вдруг Сёмин действительно превратился в пенсионера-дачника, контакты даст. С другой стороны, если он что-то имеет на Кнопку, выясню. Не захочет делиться, вытрясу.

По старой памяти вылезло сомнение, что смогу. Отсёк — мой уровень подготовки сейчас наверняка превосходит его. Но расслабляться не будем.

Итак, до снятия режима тревоги мне нужна мобильность. На такси в область не наездишься. Я велел таксисту остановиться у ближайшего центра аренды машин.

Семь минут, движение карточкой, и ключи от почти нового синего Логана были у меня в руках. Позвонил Азиф.

– Сенсей, вы здесь? Я приду, можно?

– Где здесь? – не понял я.

– Красная машина той красивой опы1, которой вы говорили, помогать будете, стоит тут. Рядом с додзё. Я увидел, обрадовался. Сбегал в додзё, думал вас, сенсей, найти там, а закрыто. Вот я звоню поэтому.

– Точно её машина, Азиф? – по спине, как разрядом, мурашками шарахнуло.

– Точно, сенсей. Номер, как у меня последние цифры на телефоне 953. Потому запомнил. Обрадовался.

У меня дух перехватило. Что там Кнопка забыла?! Вместо офиса и дома?.. Меня ищет? Хотя нет, в Саларьево же её производство. И она говорила о желании арендовать склад. Возможно, просто решает вопросы, деловая же. Но интуиция выдохнуть с облегчением не позволила.

– Я еду, Азиф. В красной машине никого нет?

– Нет, я заглянул.

– А рядом с машиной?

– Тоже нет. Только мусоровозка мусор увезла и тихо совсем. Мороз.

Я сел в Логан и попросил:

– Побудешь рядом с красной машиной, Азиф?

– Как не побыть, с радостью.

– Только не явно. Так погуляй возле и посмотри. Если та красивая опа появится, сразу мне звони. Если что-то ещё необычное возле машины будет происходить, тоже звони. И не высовывайся особо.

– Я понял. Всё хорошо, сенсей? – спросил мальчишка.

– Всё хорошо, – ответил я и нажал на педаль газа.

* * *

Пока я ехал, пытаясь привыкнуть к новому рулю, да и к рулю в принципе – я ведь не садился за него сколько, если вчерашний эпизод с Судзуки не считать, Азиф позвонил три раза:

– Сенсей, на тренировке вы говорили быть внимательным. Я внимательно посмотрел. На асфальте под машиной конфета лежит. В фантике. Шоколадная. Это странно.

– Да, ты прав. Но к машине не приближайся. Ничего не бери и не трогай.

Через пять минут:

– Сенсей, забыл сказать, что машина давно стоит. Я в окно склада её ещё до завтрака приметил. Но было темно, не видел, что красная.

– Спасибо. Расскажешь всё по приезду.

Ещё через три минуты:

– Сенсей, машина открыта.

Внутри меня всё оборвалось. Я сказал сквозь зубы:

– Я велел не подходить к машине, Азиф. По приезду отожмёшься двадцать раз. Ещё ослушаешься, будешь час на кулаках стоять.

Азиф оробел:

Глава 13

Голова раскалывалась. Мутило. Я лежу или сижу? Не понятно... Не организм, а мешок мешком. Пошевелила пальцем – будто он тонну весил. Ничего не помню, хотя вот: были конфеты, Джек Дэниэлс и слёзы. Поспать бы ещё, но надо же идти на работу! Договор отвезти и...

Я попыталась размежить веки. Они не разлипались, словно склеились. Во рту было сухо, как в пустыне. Наверное, вчерашний виски у Полины протух. Или две её болонки нормальный вылакали и заменили на керосин, – с бодростью болотной амёбы думала я разные глупости.

Что за шум странный? Гудит. Самолёт или пылесос? Тьфу, откуда тут пылесос?! Кстати, а где я? Но как же противно гудит. Может, это просто в моих ушах? В качестве компенсации того, что глаза упорно не открываются. Видимо, случился передоз виски, суши и шоколада. Здравствуй, белочка...

Внезапно рядом раздалось грубое:

– Fucking shit! She's waking up1.

О! А это что?! Я попыталась распахнуть глаза, но вялые моргания ничего не дали, кроме шуршащей, трикотажной темноты. Я с усилием попробовала встать, поднять руки. Боже, что это на них?! Наручники?! Что за шуточки?!

И тут сквозь муть и туман в голове я вспомнила, что произошло на самом деле. Холодный пот прошиб меня, несмотря на жару.

– Эй! – вырвалось у меня. – Кто вы?!

В ответ новый укол в шею, и тягучий сон опять потащил меня в мрачную нору. Я отчаянно пыталась выбраться и снова проваливалась так, что аж уши закладывало. Сквозь мерный гул прорывались голоса. Мужские. Американский говор и ещё гортанный английский, с акцентом. Затем началась тряска. Рёв, и снова ямы. Шум мотора поменьше. Шаги. А потом всё прекратилось и стало тихо.

* * *

Полусонная, отравленная и испуганная до одури, я сидела на жёстком стуле и могла только слушать. Хотелось плакать, кричать громко, потребовать свободы и объяснений, но вдруг откуда-то из подсознания маминым голосом донеслось: «Если плохие люди вдруг заберут тебя, Фарушка, знай, что обязательно, слышишь, обязательно тебя найдут и спасут. Иначе быть не может. Поэтому даже если будет страшно, ты просто сиди и спокойно жди, когда хорошие дяди спасут тебя от плохих. А пока ждёшь, не кусайся и не дерись, старайся не плакать и злых дядей не злить ещё сильнее. Просто жди».

Память услужливо показала совсем молодую маму, сидящую на корточках передо мной. Этот разговор она затеяла после того, как в детский садик за мной пришла чужая тётя и увела бы, пообещав торт из мороженого, который папа купил, если бы не мой друг Васька. Белобрысый мой товарищ заорал во всю глотку: «Караул! Караул! Сюда!! Наших воруют!!!»

Взрослая женщина испугалась его почему-то, выпустила мою ладошку и бросилась в кусты сирени. Прямо на каблуках. К нам набежали воспитательницы, нянечка и бородатый дворник Дрон Дроныч с метлой. Суетились. Васька кричал, как будто его завели, и завод никак не кончался. А я так толком ничего и не поняла. Торта мне не дали, но зато все расспрашивали об этой тёте, и я рассказывала с удовольствием, довольная вниманием и ажиотажем. Незнакомая тётя мне понравилась: красивая, как из телевизора.

А потом мы быстро переехали в Ярославль. И мама стала мне рассказывать про то, что с чужими дядями и тётями разговаривать нельзя, она даже сказала: «У нас с тобой и папой, Фарушка, будет пароль. Чтобы никто не догадался! Придумаешь?» И я сказала: «Барашек хочет каши». «Хорошо, – выдохнула мама, – запомни его на всю жизнь, ладно? Кто бы ни сказал тебе даже что-то срочное или важное, ты спрашивай пароль. Не скажут, значит, не верь и беги от этих дядь и тёть подальше».

Кстати, почему моего любимого плюшевого медведя звали Барашком, сказать не возможно. Придумалось так и всё. Видимо, женская логика уже в три года работала у меня на всю катушку. Многократно выстиранный и восстановленный умелой швеёй «Барашек» с голубой ленточкой на шее до сих пор живёт со мной. Так как больше меня похищать не пытались, пароль пригодился только для электронной почты и банковского счёта. «Барашек_хочет_каши123», набранный английским шрифтом, оказался непосильным для супер хакеров, и потому за всю жизнь меня никому взломать не удалось.

Сейчас, сидя со скованными наручниками руками на неудобном стуле посреди темноты и жары, я тщетно старалась не дрожать и повторяла себе: «Просто сиди, Люба, и жди. Ты ещё жива, а значит, можно будет договориться. Но пока просто жди. Раф тебя найдёт. Или папа. Или полиция...».

* * *

Щелчок, скрип дверных петель, стремительные шаги.

– Посмотрите, какой у нас есть для вас сюрприз, господин Соколофф, – сказал на ломанном английском раскатистый бас. И с моей головы сдёрнули мешок. Свет ослепил меня, всё расплылось жёлтыми и голубыми пятнами перед глазами. Моргая и стараясь свыкнуться с ворвавшимся беспощадно светом, я постепенно рассмотрела перед собой несколько фигур в светлых штанах и туниках, черные головы и экран ноутбука перед собой. А на нём...

– Папа? – выдохнула я.

Никогда не видела у него таких глаз. И военной формы. И кабинета.

– Люба, – хрипло сказал папа. – Ты цела? Ты в порядке?

– Да, я цела. Я ничего не пони... – договорить мне не удалось, кто-то зажал мне горячей лапищей рот.

– Если вы не выполните наших требований, с дочерью можете попрощаться! – пробасил на ужасном английском громила за моей спиной. – У вас два дня.

Крышку ноутбука захлопнули.

Стул, на котором я сидела, развернули одной рукой, и я встретилась с двумя чёрными южными глазами в прорезях балаклавы.

– Английский говорить?

– Да, – шепнула я, прижимаясь к спинке стула.

– Вести себя хорошо, жить. Вести себя плохо, кричать, много говорить, руки-ноги отрежем. И язык.

Глава 14

Не думал, что в наших камерах для допросов есть большие зеркала, как в американском кино. Я вообще о таком никогда не думал. Сюрреализм. Хоть без наручников обошлись и лампы в лицо, уже хлеб.

Сёмин вышел, сказав, что надо отлучиться по срочному делу. И я остался один на один с серыми стенами и полным ощущением, что меня выдерживают до готовности, как шашлык в маринаде. Пассивное дзенское самосозерцание, которое требуется от истинно преданного последователя восточных единоборств, успело стухнуть и превратиться в активное самобичевание. В снулой тишине то и дело представлялась Кнопка... Люба...

Теперь она казалась совсем уязвимой и ещё более маленькой, как гном на ладошке. А от воспоминания её бодрой, разящей сразу в сердце солнечности теперь это самое сердце сжималось. Его встряхивало, словно кто-то баловался электрическими разрядами. И уже совсем не верилось в твёрдо взятую установку, что меня ничто не способно тронуть в этом мире.

Ещё утром было так: я отдельно, мир отдельно. Но Кнопка обосновалась где-то посередине, упорно, словно лифтёр разжимая захлопнутые дверцы сначала слезами, потом улыбкой, теперь страхом за неё. Похищения хорошим практически не заканчивались. Был опыт с коллегой в Пакистане, потом похороны. В сердце снова щёлкнул разряд. Только не похороны... Как с Ташей...

Я схватился за голову: какой там нахрен дзен? Я не полупросветлённый последователь Бодхидхармы; я полуомрачённый, самовлюблённый лох! Она же говорила об опасности! И что я сделал?! Ушёл. Дебил!

Я стиснул зубы и начал дышать: я обязан успокоиться. Найти её и вернуть. Пока не будет поздно. Я хотел проверки для себя? Медитировал, тренировался и с наглецой спрашивал у Вселенной: «Ну и где результат?»

«Вот вам экзамен. Получите, распишитесь», – ответила она мне только что. Лопатой по темечку.

Раскрылась дверь. Вошёл Сёмин с ноутбуком. За ним ещё какой-то невзрачный на лицо, шкафообразный тип в костюме. Сёмин сел напротив меня, облокотился о спинку казённого стула. Я молчал – пусть начнёт первым, от либретто и начнём плясать. Паузы полезны не только в театре, как говорил Бернард Шоу.

– Итак, Раф, о чём вы разговаривали с Любой Соколовой сегодня утром?

– Я её не видел, – ответил я. – Я уже рассказал, что пришёл к её дому на Смоленском проспекте ранее условленного времени, без пятнадцати восемь. Ни автомобиля, ни Любви уже не было там. Я поднялся к квартире, постучал. Затем позвонил. И поехал в её офис, надеясь застать там. Ожидания были тщетными.

Сёмин развернул ко мне ноутбук экраном.

– Тогда как ты это объяснишь?

– Что это? – Я сначала не понял, что за аналог Гугл-карт он суёт мне в нос.

– Запись спутника Эра-Глонасс. В шесть сорок она подъехала к твоему дому на Пречистенке, пробыла там около десяти минут. Затем направилась в Саларьево. Хочешь сказать, что любовалась на твои окна? – усмехнулся Андрей Сёмин.

Я опешил. И правда, что она делала возле моего дома?

– Может, хотела о чём-то попросить? – пожал я плечами.

– И как, попросила?

– Нет. Она не записала мой телефон, а домофон и дверной звонок я отключаю. Точнее, отключил два года назад и забыл о них.

– С целью?

– Чтобы никто не доставал.

Снова усмешка в ответ.

– Не полностью вышел из немногословного образа?

–Да, – сказал я, понимая, что раздражаться глупо. Потому спросил: – Андрей, ты меня знаешь. Я тебе уже всё рассказал. Про это, – я кивнул на монитор, – могу сказать, что удивлён и раздосадован. Я вижу, что взялся за то, в чём не обладаю профессиональными навыками. Но раз обязался, должен исправить. Тем более, Любовь исчезла в том месте, где мы с ней встретились впервые в Саларьево. Думаю, она продолжила меня искать...

– А что там у тебя? – прищурился Сёмин.

– Участок в собственности. Додзё строю. Для занятий каратэ.

– Угу.

– Проверить вы можете без проблем, – продолжил я. – За три года тренировок я созрел на собственный клуб, который сам же решил и построить. А главное, я буду благодарен, если поделишься подробностями. И буду рад сотрудничать. Тут главное – результат: освобождение Любви Соколовой. Старые недомолвки побоку.

– Хм...

Мда, Сёмин не был щедр на слова. Шкафообразный отделился от стены и подал голос.

– Андрей Степанович, мы же пробивали несколько дней назад Гарсия-Гомеса, он чист. Ну кроме того случая...

– Пробивали? – удивился я. – Были основания?

– Был интерес. – Сёмин о чём-то задумался, автоматически поглаживая себя по уху.

Помню такой жест: на решение зреет.

– Слушай, Андрей, – жёстко сказал я. – Согласно моим должностным обязанностям я должен искать моего работодателя, Любовь Соколову. Я буду делать в любом случае – сам или с вами. Буду мешаться или помогать. Выбирай. И ты знаешь, что я — специалист широкого профиля.

– Да уж, широкого, – поджал губы Сёмин. – Но помнится, нас с предложением о том, чтобы перейти работать в наш департамент в своё время ты послал куда подальше. Отчего же вдруг такое рвение?

Я резанул по нему взглядом.

– Оттого, что это мой первый... выход... в мир. После. Ты понял.

– Скорее, в лужу, – задумчиво ляпнул Сёмин.

– Точнее не скажешь.

Шкафообразный опёрся локтями о спинку пустующего стула.

– Андрей Степанович, – мотнул головой в мою сторону, – он ведь профи... в интересующей нас зоне.

– Это да, – вздохнул Сёмин. Помялся ещё пару мгновений и махнул рукой: – Ладно. У нас цугцванг. В общем, что такое государственная тайна, ты знаешь. Подписку о неразглашении сделайте, – сказал он прямо в зеркало, а затем глядя мне в глаза: – Зная твои странности, я бы не стал с тобой сотрудничать, но обстоятельства...

Глава 15

Дипломатический паспорт за полчаса? Очевидное-невероятное! Кроме офигевшего: «ух ты» я ничего не смог сказать в ответ. И закрутилось: самое необходимое в сумку, руки в ноги и в аэропорт. Со мной ли всё это происходит?

Сёмин, Журов и шкафообразный Ваня Топорец ждали меня там. Наступило время подробностей. Они мне не понравились. Такое обычно хочется разслышать, развидеть, раззнать. Отец Любы, подполковник внешней разведки Алексей Дмитриевич Соколов был назначен ответственным за безопасность российского посольства в Тегеране. Едрить, с чьей дочкой угораздило поработать! Защищать? А лучше никого не нашлось? Привет Вселенной, юмор оценил... Кабы не было только теперь так мрачно.

Через два дня в посольстве запланирован грандиозный приём: там будет присутствовать вся нефтяная и энергетическая знать Ирана. Соколову поставили условие – убить во время приёма господина Хасана Боньяди, магната электросетей, компания которого получила контракт на восстановление электростанций в разрушенной войной Сирии. Или убьют его дочь. То есть... мою Кнопку.

– Я предполагаю, что похитители планируют достать двух зайцев: окончательно рассорить Россию с Ираном и воспользоваться замешательством, чтобы передать жирный контракт в другие руки, – удручённо сказал Сёмин.

– А если отменить приём? – спросил я хмуро.

– В этом случае Любу Соколову обещали прислать в нескольких посылках. Сразу, – ответил Топорец. – При информировании иранских властей — аналогично.

У меня внутри всё скрутило. Я спросил:

– Кто мог быть заказчиком? У кого есть интерес в восстановлении энергетики Сирии?

– О, да кто только не мог! – вздохнул Сёмин. – Есть ещё две крупные иранские компании, но без связей в правительстве, как Боньяди. Он — зять министра энергетики Ирана. К тому же в восстановлении Сирии по окончанию войны заинтересованы США, Израиль, ОАЭ и Россия. На данный момент дружественный Иран всех обскакал, но слюнки-то текут.

– Наши олигархи-гении могут быть замешаны?

Сёмин отрицательно мотнул головой:

– Нет.

– США?

– Вероятность большая. Есть информация о том, что ЦРУ планирует цветную революцию в Иране. Раньше они не раз прокалывались на персидских хитрецах, вспомнить все их спецоперации, обхохочешься, поэтому будут осторожны. Однако им выгодно рассорить нас с Ираном окончательно. Шахиды и так нет-нет, а орут: «Смерть России».

– Мда...

Так подумать: где милая с ямочками на щёчках Кнопка, поедающая тоннами шоколадные конфеты, и где ЦРУ и энергетика Сирии? Ан вот, на одних весах. Не смешно.

За иллюминатором раскинулись похожие на сморщенную местами ткань, серо-жёлтые пустыни Азербайджана. Встрял Ваня Топорец:

– Наши технари подтвердили, что звонок по Скайпу Алексею Дмитриевичу был сделан из окрестностей Тебриза. – Поднял вверх большой палец и с одобрением кивнул мне: – Рафаэль, вы молодец. Просто отпад!

– Можно на «ты», – сказал я.

– Здорово! – расцвел шкафообразный. – На «ты» всегда проще.

Я окинул их взглядом: подтянутого красавчика Журова, Сёмина и этого улыбчивого шифоньера, потёр пальцем мозоли на ладонях. И от досады у меня вырвалось:

– Э-э, я вот одного не пойму, Андрей. Ну ладно, я проворонил Кнопку... тьфу, Любу Соколову. Знаю, виноват, не профессионал и взялся не за своё дело. А вы, орлы, куда смотрели?

– А что мы? – вытаращился Сёмин. – Мы её не охраняли.

– Свежо предание! – усмехнулся я. – А чего ж ты тогда рядом крутился? В Подтёлково?

– Да, бывало я иногда за Любашкой приглядывал, когда в России бывал. Так, по мелочи. Чтобы не обижали. Но в этот раз Лёха Соколов попросил выяснить, не замутила ли его дочка с тобой. А я там как раз отдыхал рядом, у свата. Ведь открытой угрозы не было.

Наступила моя очередь округлять глаза.

– А я при чём?!

– Видишь ли, Раф, – замялся Сёмин, – у подполковника Соколова на тебя зуб. Ты ему однажды всю операцию подпортил.

– Я?! – Я аж подскочил с кресла. – Да я его не знаю вообще!

– Зато он тебя знает, – вздохнул Андрей. – Однажды твоё рвение чуть не стоило ему карьеры.

– Когда?

– Всё, Раф, проехали, дела прошлые, – отмахнулся бывалый оперативник. – А ещё Лёха хотел свою Любашку от тебя поберечь. Его дочка в школе была в тебя влюблена. Ревела, страдала и всё такое. Он боялся, что опять начнётся. Уже за одно это ты ему поперёк горла был.

Моя Кнопка? В меня? Влюблена?

Приплыли... Я растерянно моргнул и опустил руки.

Что же ты, девочка! Нашла в кого!

* * *

– Будьте любезны, вы не подскажете.. ? – с робкой улыбкой начала я, когда главгад принёс мне ещё одну бутылку воды.

– Нет.

Он швырнул бутылку на тумбочку. Уронил, поднял, поставил обратно. Нервничает. Вон и спина у ворота мокрая. Не всё ладно? Очень на это надеюсь!

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – попыталась я зайти с другого угла.

– Нет!

Желудок мой уже подвывал. К этому времени я обычно успевала его попотчевать не только кофе со сладеньким на завтрак, но и чем-нибудь посущественней. Иногда два раза. Но главгад направился к двери, и я решилась спросить:

– Извините, я голодна. Можно что-нибудь покушать?

– Нет! Сиди тихо! Молчи!

Снова дверь хлопнула. Я вздрогнула и осталась наедине с убивающей неизвестностью и голодом. Господи, за что мне это?! А вдруг никто меня не спасёт? Что тогда?!

Мурашки вновь поползли по спине. Что похитители потребовали от папы? Если выкуп, то всё пропало. Денег у него нет, только квартиру в Сергиевом Посаде купил...