Любовь под знаком «е²»

Глава 1. Приговор

Длинные прохладные коридоры были пусты. Ни привычной суеты, ни снующих повсюду пятиклашек, ни расхаживающих подобно ледоколам учителей. Жизнь кипела там, в актовом зале, а сюда, в забытый уголок, доносилась лишь приглушенным музыкальным эхом. Почти как в компьютерной игре, где герой, преодолевая трудности, невзгоды и врагов, а порой и здравый смысл, пытается добраться до заветного сокровища. Кажется, сейчас завернешь за угол, а там комната босса (читайте учительская) и гоблины, с которыми придется сражаться. Женя повидал много таких данжей, которые зачищал его лучший друг Санек. Сам он не участвовал — все эти игры быстро надоедали. Куда интереснее было смастерить что-то своими руками, например, слепить фигурку из глины или починить соседский чайник — за него и «Спасибо» скажут, и пирожками угостят, а что с этих убитых гоблинов возьмешь кроме цифрового шмота?

Но сама атмосфера завораживала. Даже здесь, в родной школе, было что-то такое. Потому Женя и согласился подежурить во время дискотеки в честь Дня самоуправления — пока все, не щадя своих тел, трясутся в духоте и тесноте актового зала, он сможет неспеша прогуливаться по пустым прохладным коридорам и слушать музыку, а когда наскучит забраться в закуток у библиотеки на третьем этаже и улечься на лавочке.

Главное на глаза дежурившим со старшеклассниками учителям не попасться. Вынужденные вместо законного отдыха в пятницу вечером присматривать за оравой школьников, да к тому же устрашенные директрисой Анной Николаевной (в народе именуемой Аннушкой) они никому спуску не дадут. Даже такому «прилежному и хорошему мальчику», как Жене Ключевскому.

Бесит.

До стиснутых кулаков, до зубного скрежета, до сбитого дыхания.

Ему вообще-то тоже хотелось дурить, как и остальные мальчики, носиться по школе, драться рюкзаками, дразнить девчонок и прятать чужую сменку за шкаф в гардеробе. Хотелось прогуливать уроки, получать двойки, кидаться снежками, прыгать по лужам и гонять мяч после уроков. Безумно хотелось. Но нельзя было. Никак нельзя. Иначе плохо подумают об отце. Что он не справляется, что не может воспитывать сына.

Тогда Женя и решил стать правильным и послушным, удобным для взрослых. Чтобы любили, хвалили, ставили в пример и плевать, что при этом ты в раз стал скучным для одноклассников. Чем-то нужно было пожертвовать.

И Женя старался.

Участвовать в спектакле или вести школьный праздник — Ключевский главный герой. Городская олимпиада или межшкольные соревнования — Ключевский вперед. Вручать букет статусной тете из администрации или выступать от школьного совета с презентацией — Ключевский флаг в руки. Затычка в любой бочке. Зато теперь никто не мог сказать, что Ключевский старший не справляется с родительским долгом.

Спустившись на первый этаж, Женя свернул в хозяйственный коридор. Кажется, на заре работы школы здесь еще размещались какие-то учебные классы, но вскоре их превратили в подсобки и кладовки для хранения старого ненужного хлама по типу сломанных парт, разорванных учебников или ушедших на пенсию манекенов для уроков анатомии. Здесь и в обычные дни тихо — завхоз Леонид Иванович строго следит за порядком в своей вотчине, — а сегодня… Двое старшеклассников пристроились у одной из дверей и о чем-то переговариваются. Может вышли подышать свежим воздухом или даже попарить (лучше бы не здесь, конечно), но зачем так сильно наваливаться на дверь?

— Ребят, что-то случилось? — поинтересовался Женя.

Они одновременно обернулись, а дверь тут же поддалась неведомому напору, распахнулась, заехав одному из парней по лицо, и наружу чуть ли не кубарем вывалилась запыхавшаяся, растрепанная и явно чем-то недовольная девушка. Яростно сдув со лба яркие рыжие кудряшки она с праведным гневом уставилась на двух старшеклассников.

— Чего ты к нам привязалась, сумасшедшая? — возмутился тот, что все-таки успел увернуться от дверной атаки.

— Сами виноваты! — воинственно заявила девчонка, заметила стоявшего неподалеку Женю и негодующе заявила ему: — Курили, представляешь?! Я им замечание — они посыл, я им предупреждение — они посыл. Во!

Она обличительно ткнула пальцем себе в щеку, на которой была тонкая красная полоска пореза.

— Не гони! Сама в темноте на стеллаж налетела, — немного шепеляво возразил второй старшеклассник. Лев Игнатенко из одиннадцатого. Женя с ним не раз ездил на городские и областные олимпиады. В целом неплохой парень, но немного избалованный, еще и покрасоваться любит. Интересно, что он не поделил с этой рыжей девчонкой, как там ее…

— А чего замолчал? Договаривай-договаривай! Налетела на стеллаж, когда пыталась у тебя сигарету отобрать. Позорище! Директриса же сказала, что обломает всех с дискотекой, если хоть одно нарушение будет.

Именно так и сказала. И вряд ли кто-то в школе не воспринял ее слова всерьез. Это только с виду Аннушка могла показаться скромной и молчаливой женщиной, не способной и слова против сказать. На деле была настоящей грозой, смертоносным торнадо с женским именем, сносящим любые преграды на своем пути. Ей даже не требовалось разливать масло, чтобы кому-то снести голову (в фигуральном смысле). Она умудрялась добиваться своего без потерь и держать в узде не только учеников, но учителей и даже городской отдел образования. А это, поверьте, многого стоит.

— Вот и нечего из мухи слона раздувать. Еще и Аннушкой пугаешь. Сама-то кто такая? — не утихал Игнатенко.

— Дежурная я! Неужели по этой тряпке не понятно? — с вызовом заявила девушка и ткнула пальцем в красную ленту на предплечье.

Точно такая же красовалась на плече у Жени. Секунда-вторая и это заметили старшеклассники. Ключевский в последний момент подавил глупый детский порыв сдернуть с себя эту постыдную повязку и спрятать в кармане, лишь бы не числиться в одних рядах со взбалмошной девчонкой.

Женя вспомнил ее.

Если Аннушка была грозой всех школьных хулиганов, то эта рыжая особа была личным кошмаром Аннушки. Лена Евсеева перевелась в 35-ую школу в начале года и за месяц умудрилась натворить немало дел: разбила окно в кабинете географии, уронила доску на английском, устроила пожар на уроке химии и даже была изгнала с занятия Надежды Викторовны, учительницы биологии, которую величают не иначе как Божий Одуванчик. И не из-за пышной прически. В общем за Евсеевой тянулся длинный шлейф проблем, что при таком-то характере было неудивительно.

Глава 2. Поддержка

Это был вывих. С больницей, фиксирующей повязкой, больничным и обезболивающими уколами. Полька шутила, что мне теперь придется заново учиться ходить. А я ее даже догнать не могла, чтобы накостылять как следует. Теми самыми костылями, которые купил папа, чтобы мне было удобнее ходить и не нагружать пострадавшую ногу.

Теперь каждое мое появление превращалось в драматическое представление. Приближающийся перестук нагнетает атмосферу, заставляя всех замирать в ожидании. Затем из-за угла появляются металлические костыли, а за ними и я во всей красе. Польчик в такие моменты делала испуганное лицо, шептала страшным голосом что-то вроде «Оно грядет» или «Оно близко» и убегала с громогласным зловещим хохотом. Смотревшие на нас родители лишь смиренно вздыхали и продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания на дурачества двух дочерей.

Полька была старше на восемь лет, но иногда вела себя словно дитя малое. Одно что универ закончила и работу уже имеет. «Возраст — лишь циферки в паспорте, Коленка. Главное, как ты чувствуешь себя здесь», — нравоучительно произносила она, указывая себе куда-то в район груди.

Не знаю, как Польчик, а я себя чувствовала лет на восемьдесят. Совсем как Софи, которая в одно мгновение превратилась в старуху. Двигаться сложно и больно, все тянет и ноет. Организму видать без разницы, что я повредила только ногу, и он решил разболеться на полную. Теперь утро встречало меня разбитостью, словно меня вместе с каплями дождя бросали с неба прямиком на оконные стекла многоэтажек. Я, так же как они, сползала вниз, только с кровати, без малейшего желания умывалась, завтракала и маялась от незнания, куда себя деть. А деться куда-то очень хотелось.

Это по документам у меня вывих, а по ощущениям настоящий перелом. Причем всей моей жизни. В начале лета родители купили квартиру в другом районе и сообщили, что в девятый класс я пойду не в привычную 14-ую школу, а в 35-ую. Сильных сожалений по этому поводу не было. Если сердечко и сжималось, то от предвкушения чего-то нового и интересного. Но вместо вкусной конфетки мне пришлось жевать горькие лекарственные порошки.

Едва месяц проучилась на новом месте, толком привыкнуть к одноклассникам не успела, друзей не завела, как бац — облом вселенского масштаба. Жирный крест, но не на карте сокровищ, а на моей новой школьной жизни. И как, скажите, пожалуйста, мне теперь вливаться в класс, который учится вместе уже четыре года, а то и больше, и новенькую ну никак не хочет принимать? За все две недели моего больничного никто не написал и не позвонил, даже в друзья не постучался.

Хотя нет, вру. Один-таки снизошел. Какой-то парень под ником Professor написал в «телеге» на прошлой неделе. Представился Женей Ключевским, что помогал до школьных ворот добраться, и стал каждый день домашкой заваливать. И ничего больше. Будто со мной поговорить не о чем.

Было одиноко и обидно. Я задыхалась в четырех стенах. На улицу-то меня погулять никто не отпускал. А тут еще мама развела бурную деятельность. Она с детства очень переживала за дочек. Только Полька, вреднючка такая, коленки не разбивала, с велосипеда не падала, по деревьям не лазила, на ветхие чердаки не забиралась, даже простудой не болела, кажется. Поэтому весь груз материнской заботы ложился на мои хрупкие плечи. И стоило нечаянно кашлянуть-чихнуть или прийти домой с облепленными подорожником коленками, как тут же разворачивалась драма и полевой госпиталь.

В этот раз мама и вовсе откопала где-то потрепанную, в маслянистых пятнах поваренную книгу и принялась варить всевозможные варева, чтобы скорее поставить меня на ноги. Вкус у них был так себе. Единственное утешение — от очередного маминого кулинарного приступа страдала вся семья, то есть Польчик с папой тоже. И если папа за четверть века смирился с мамиными гастрономическими экспериментами (одна уха из минтая и риса чего стоила), то Полька использовала любую возможность, чтобы поесть вне дома, а потом честно заявить, мол, спасибо, мама, я сытая. Предательница! А мне страдай.

— Мама тебе супа сварила, — сказал телефон папиным голосом. — Сказала, чтоб ты съела.

— Все четыре литра? Да я это и за неделю не осилю! — заныла я, вытаскивая кастрюлю из холодильника.

— Крепись, дочь.

— Нет, пап, я так больше не могу. Когда ты ей уже скажешь? Когда ты скажешь, что мама не умеет готовить?

— Сиротой хочешь остаться? — усмехнулся папа.

— Ты прав. С тобой мы хоть на жаренной картошке раз в месяц продержаться сможем, а без тебя мама нас совсем заморит своими кулинарными шедеврами. И как ты столько лет держишься? На чем?

— На силе духа. И молитвах.

Мы дружно рассмеялись.

— Помолись и за меня. Я пошла есть первую тарелку.

— Да брось, мама хорошо готовит.

— Бросить я могу. Тарелку в окно, например.

— Не ворчи.

— Я не ворчу. Я антивосхищаюсь.

— Мне пора, дочь.

— Ладно, пап, будь. Целую.

— И я тебя.

Я нажала «Отбой» и посмотрела на вращающуюся в микроволновке тарелку. Интересно, сколько таких тарелок мне предстоит съесть? И сколько из них можно будет отдать папе?

Лежавший на столе телефон завибрировал и на экране высветилась довольная мордочка Польки, измазанная в арбузном соке. Я показала ей язык и приняла видеозвонок.

— Привет, чего надо?

— Чего так долго? Хотела, чтоб я состарилась и забыла, зачем тебе звоню?

— Да с тебя и так уже песок сыпется, старушка. Мы тут как в пустыне Сахара живем. А я и вовсе на мумию похожа. Вон, и бинты есть.

Я повернула камеру телефона на забинтованную ногу. Тут истошно запищала микроволновка, требуя немедленно избавить ее от неприятной тарелки с супом.

— О, мамино варево ешь. Давай-давай, болезная, — злорадно захихикала Полька, переключаясь с фронтальной на обычную камеру: — А у меня на обед бургер и картошка фри.

Я завистливо застонала и взмолилась:

— Привези и мне чего вкусненького, а то вторую неделю на этом голодном пайке.

Глава 3. В строю

Поданный гостеприимной хозяйкой чай пах персиком, а на вкус был точно конфетка-шипучка. Взрываясь крошечными фейерверками у меня во рту и щекоча небо, напиток приятно разливался по горлу и согревал все тело изнутри. Теплое солнце мягко светило с неба, а трава на поляне была очень даже мягкой и никаких камушков, впивающихся в поясницу.

Я повернулась и отсалютовала чашкой розовому кролику, с которым мы решили устроить пикник. Он улыбнулся в ответ, а потом как заорет Полькиным голосом:

— Рота подъем!

От удивления я дернулась и ударилась головой о перила кровати. Потирая ушибленный затылок, хрипло отозвалась:

— Изыди, демон. У меня еще десять минут есть.

— А вот и нет! — возразила Полька, сдергивая с меня одеяло. Точнее пытаясь, но я вцепилась в его край и меня по инерции протащило по кровати — еще чуть-чуть и лесенки носом пересчитаю.

— Куда?! Я ж упаду!

— Так вставай скорее, тебе еще собираться надо.

И, не обращая внимания на мои убийственные взгляды и гневные восклицания, выкатила в центр комнаты стул и приглашающе похлопала по нему.

— Польчик, будь сестрой, отпусти меня.

— Именно как сестра не могу.

— А как не сестра?

— Как не сестра я в этом доме не котируюсь, поэтому сползай. Намажу волосы маслом и пойдешь умываться.

Пришлось подчиниться. Я до сих пор плохо управлялась со своими кудряшками. Если бы не Полька, то ходила бы лохмой — совсем как Антошка из мультика. С точно такой же торчащей во все стороны гривой. Помню, в детском садике какой-то мальчик принял мои волосы за сладкую вату и прямо на утреннике принялся их жевать. Но это еще куда ни шло. Потому что в младшей школе мальчишки, да и девчонки, начали дразнить уже по-крупному. Парочка синяков и разбитых носов исправили ситуации, переведя меня в разряд «бешенной» и «придурочной» — то есть противной девчонки, которую лучше не трогать. Нам ведь частенько легче наградить человека каким-то громогласным и нелицеприятным ярлыком, чем пытаться его понять и изменить свой мнение. Совсем как в соцсетях: не понравился комментарий или аватарка — в бан, написал какую-то гадость или высказал не схожее с общим мнение — в черный список. Нет человека — не проблемы. Оно и понятно. Непохожих и выделяющихся всегда изгоняли и преследовали. Ведь что-то непривычное нам, новое пугает. Лучше уж сидеть в своем теплом унылом болоте, чем…

— Ай! Чего дергаешь? Больно же!

— Прости-прости, почти закончила, — виновато пропыхтела Полька, закручивая мои кудряшки только известным ей способом. — Все. Беги умывайся, а потом сделаем легкий макияжик.

Я вскочила на ноги и попятилась.

— Только посмей изуродовать мне лицо этими творениями цивилизации, и ты мне больше не сестра.

— Опять двадцать пять, — фыркнула Полька. — Коленка, ты сегодня наконец-то возвращаешься в школу после больничного. Надо произвести триумф и напомнить, что у них вообще-то красотка-новенькая есть.

— Я красивая и без косметики.

— А с косметикой еще краше. Я только бровки тебе подправлю и реснички накрашу. И все. Честно-честно, — состроила глазки сестра.

Как же. Верь больше профессиональному визажисту. Ты только глазик подставишь, как она все лицо тебе размалюет. Никто не спорит, у Польки непревзойденный талант — из любой замухрышки принцессу сделать может. Не зря уже столько лет эту тему исследует, с цветами экспериментирует, учит анатомию и строение лица, даже в художку ходила, чтобы лучше понимать, где должна быть тень, а где светлая часть. Но с этой красотой еще ж весь день ходить: ни нос почесать, ни глаз, ни спокойно поесть или попить — вечно помаду поправлять надо, а потом вечером в несколько подходов смывать всю эту штукатурку. Оно мне надо?

Нет. Потому ноги в тапки и бегом.

Я выскочила в коридор, оттолкнулась от стены и побежала. Польчик — за мной. Была б возможность закричала и на помощь позвала, но не хочется силы на пустое тратить. Издав победный клич о непокорных и несдающихся, я влетела в ванную, захлопнула дверь и крепко сжала ручку, блокируя ее.

От раковины поднялось папино лицо с оттопыренной зубной щеткой щекой и пристально посмотрело на меня.

— Надо закрываться, — наставительно заявила я и повернула защелку на ручке.

Та несколько раз конвульсивно дернулась и замерла.

— Вредная Коленка! — Полька пнула с той стороны дверь.

— У тебя научилась, Колокольчик, — крикнула я в ответ довольная.

— Блин, я опаздываю, — спохватилась Полька. — В следующий раз победа будет за мной, — крикнула она напоследок и ушла.

Я приложила ухо к двери, не спеша поворачивать защелку.

— Раз уже носитесь с утра, значит твоя нога в порядке, — произнес папа, вытирая лицо после полоскания рта.

Я улыбнулась, пропустила папу к выходу, а сама принялась чистить зубы, потом распустила сделанный Полькой пучок, аккуратно расчесала пальцами волосы и закрепила заколками. На выходе из ванной меня подловила мама.

— Подай мне утюжок, пожалуйста. Что вы с Полиной каждое утро бойню устраиваете?

— Не виноватая я. Это все Полька. К силам зла примкнула и меня, безвинную, на темную сторону переманить пытается. Красками дьявольскими соблазняет, ликом цветным прельщает…

— Завтракать иди, болтушка, — оборвала мой поток мама, протискиваясь поближе к зеркалу. — И Грина покормить не забудь.

Съев вчерашние блинчики с ореховой пастой, вернулась в комнату и щедро насыпала корму морской свинке. Ее я купила на карманные прошлым Новым Годом. Полька была категорически против живности в нашей комнате, уверяя, что никакой элитный корм и частая уборка не спасут от неприятного запаха. Но это была моя детская мечта. У всех была какая-то живность: рыбки, черепашки, кролики, хомячки. А я хотела морскую свинку. К тому же Грин был самым маленьким из помета и мне стало его жалко — вдруг никто не захочет покупать его. Я открыла клетку, вытащила питомца и посадила его к себе на плечо. Грин привычно перебрал лапками, устраиваясь поудобнее, и часто-часто задергал носиком, ожидая лакомство. Польчик так и не смирилась с тем, что нас теперь в комнате трое и зовет свинку Гринчем, потому что он похитил ее счастливый Новый Год. Угостив животинку лакомством, я почесала питомца указательным пальцем, вернула в клетку и побежала одеваться.

Глава 4. Параллели

Когда идешь к цели, на пути возникают много отвлекающих факторов. Она была одним из таких. Постоянно мельтешила на периферии сознания и перед глазами. Крутилась на стуле, ерзала, дергала ногой, пыхтела, крутила ручку в руке. Ну Женя и шугнул, как маленького зверька.

Как в такой атмосфере можно учиться?

Ключевский уже давно забыл, какого это, когда его отвлекают от учебы. Отец никогда особо не интересовался его успехами. Учителя никогда не трогали и не мешали «хорошему мальчику» учиться. Наоборот, отваживали всех от него, чтобы не сбивали с правильного пути. Отцу оставалось только выслушивать похвалы в свой адрес о том, какого «прекрасного сына» он вырастил.

Поначалу Женя еще пытался вовлекать отца, просил проверить домашнее задание, расписаться в дневнике или послушать подготовленный доклад. Но вскоре понял — ему это неинтересно. Не важно, как и благодаря чему Ключевский младший добивался отличных оценок, не интересно, почему он уже два года не расписывался в дневнике сына, не волнует, где пропадало его чадо. Женя и не помнил, когда отец последний раз заходил к нему в комнату. Он и сам со временем привык закрываться, запираться в своем маленьком пространстве, чтобы никто не трогал его. Не мешал слушать музыку, лепить, смотреть фильмы.

А тут свалилось недоразумение. Настоящая зараза. Причем в прямом смысле свалилась — не удержалась на лестнице двухъярусной кровати и полетела вниз. Еле успел поймать. А потом…

Прижимаешь к себе, и она так близко, что можно рассмотреть каждую черточку лица, каждую ресничку и рыжую завитушку. И не понятно отчего становится так тепло, почти жарко, будто на дворе разгар лета. В реальность выдергивают лишь неожиданно пролетающие мимо осенние листья. И осознание происходящего накрывает ледяным ветром перемен.

Он убежал. Испугался. Будто взял чужую вещь без спроса. Вроде бы просто посмотреть, но вдруг все подумают, что собирался украсть?

А ему чужого не надо. Свое бы вернуть.

— Женек, уже отмучился? — подошел со спины одноклассник Витька Богомолов. — Быстро ты. Мне тоже подфартило. Вариант легкий попался, так что я поскорее написал все и смылся.

— Это же подготовка к промежуточной аттестации.

— И че, зануда? Все равно здесь еще два года куковать. Зачем лишний раз напрягаться? Достаточно порог преодолеть, чтоб со справкой не выпнули, — беззаботно хохотнул Витька, надевая куртку. — Мы с парнями решили затусить у Дэнчика. Ты с нами?

— Не боишься звать такого зануду, как я? — усмехнулся Женя, застегивая куртку и нахлобучивая шапку.

— Да ты в целом ниче. Особенно когда молчишь, — засмеялся одноклассник.

— Я не девчонка, Витька, чтоб комплименты мне отсыпать.

— О, девчонки, кстати, тоже будут. Дэнчик кого-то из параллели позвал.

Женя с Витьком вышли на крыльцо школы. Вроде еще только начало ноября, а уже пахло зимой. И снег выпал. Пока еще не до конца улегся, но кое-кого это не смущает. Вон носятся по школьному двору, снежками кидаются. Тут с одной из девчонок слетела забавная шапка с помпоном и явила миру пышное облако рыжих кудряшек. Так вот у кого детство в одном месте заиграло.

С Евсеевой Женя не виделся с того самого дня, как она разбила губу на физре. Вся последняя неделя в первой четверти ушла на то, чтобы подготовиться и выжить на контрольных. Выпускной класс гоняли по всей программе просто нещадно. Видимо для новенькой, которая только-только вернулась с больничного, это было непросто. Она даже не пришла на небольшую дискотеку в честь Хэллоуина. А потом началась неделя каникул. Несколько раз Женя писал Евсеевой. Отвечала она обычно поздно вечером. Рассказывала, что уехала к бабушке с дедушкой на каникулы. Как они созвали всех соседей и устроили со старичками целое соревнование по лото. Как ходили в лес собирать гербарий — там оказывается еще не все опало и было много красивых экземпляров. Лена даже присылала фотографии и видео. Вот она в больших желтых сапогах и с зонтом в руках бегает по лужам в дождь. Вот она качается на качелях в парке. Вот с разбегу прыгает в кучу листьев…

В такие моменты Женя всегда быстро прощался, ссылаясь на то, что ему нужно ложиться спать. Но еще несколько часов лежал в кровати и смотрел в потолок. Ему было совестно от того, что он испытывал жгучее чувство зависти. Ему казалось, что он превращался в старую никому ненужную и забытую печку, в которой огонь давно погас. А эта девчонка, рыжая зараза, вечно кочергой угли ворошит.

Евсеева предлагала тоже присылать фото или делиться «кружочками». Но Жене совсем нечего было показать. Ведь даже в каникулы он не смог куда-то уехать. Поэтому вставал по привычке рано утром, брал соседского пса Феню для выгула и отправлялся на пробежку, пока это позволяла погода. Возвращался, завтракал, лепил фигурки или читал комиксы, обедал, иногда гулял с одноклассниками или с лучшим другом Саньком, помогал соседке Зинаиде Федоровне с делами по дому, выгуливал Феню второй раз, ужинал, ложился спать. А на следующий день по новой. Такая скучная и неинтересная жизнь. И это у подростка. А что же будет дальше? Уж точно не так, как у Евсеевой. У нее там жизнь бьет ключом.

Есть три реакции на внешние раздражители: замереть, драться или убежать. Почему-то именно последнюю дали Жене, когда собирали его генофонд. Поначалу он действительно убегал от того, что случилось. Не хотел приходить домой. Да и в школу тоже. Брал и бежал. Но когда Аннушка (тогда еще просто завуч по воспитательной работе) сказала, что так и до детдома легко добежать, Женя перестал сбегать из дома, стал послушно ходить в школу, делать все, что от него требовали. Но в любое свободное время рвался на улицу и срывался на бег. Только так он мог почувствовать себя свободным, избавиться от того груза, что лег ему на плечи. Говорят же, что с утяжелением бегать эффективнее, мышцы наращиваются. Вот Женя и бегал, наращивал панцирь вокруг себя. Наверное, он был самой быстрой и сильной черепашкой во всей округе. Это со временем бег стал его привычкой, необходимостью. Правда желание сбежать до сих пор иногда появляется.