На камеру домофона он всегда выглядел идеальным.
Стальной взгляд, строгий костюм от Brioni, уверенность, льющаяся с экрана. За его спиной — ночная Москва, фонари, и даже ветер, казалось, слушался его.
— Открой, Виктория, — голос был ровным, почти мягким. Почти. — Я устал. Не устраивай сцены.
Я смотрела на экран, не двигаясь.
Сцены?
Он сломал моё запястье месяц назад, но сцена — это когда я заперла дверь.
Он ударил меня в живот за то, что улыбнулась официанту, но сцена — это я, когда не ответила на звонок.
Он запретил мне работать, но забыл — я не вещь. Я не мебель в его роскошном доме.
Дверь щёлкнула.
Мои пальцы дрожали, по привычке.
Он вошёл, запах алкоголя встретил меня раньше, чем его голос.
— Ты опять? — Роман тяжело сбросил пальто на кресло, кинул ключи на стол. — Ни улыбки. Ни слова. Как будто я здесь не живу.
Я промолчала.
На мне — чёрная водолазка с высоким горлом. В комнате — полумрак. Он не заметит синяков. Сегодня.
Он прошёл мимо, задержался.
— Не любишь меня больше? — спросил, и в его голосе была та самая нежность, которой он давал мне дышать вначале. До того, как…
— Я устала, Рома.
— От чего? От любви? — Он прижал меня к себе. — Или от того, что я знаю, что ты мне врёшь?
Я замерла.
Он выпрямился. Глаза его были уже не мягкими.
— Думаешь, я не вижу? Ты улыбаешься всем подряд. Прячешься от меня. У тебя кто-то есть, да?
Я отвела взгляд.
— Только ты.
— Не верю, — сказал он тихо. — Поэтому с завтрашнего дня у тебя будет охрана.
— Что?
— Телохранитель. Личный. Будет с тобой везде. Даже в сортир, если понадобится. Уж он мне всё расскажет.
Я шагнула назад.
— Ты не имеешь права.
— Я имею на тебя права, — он прижал ладонь к моей щеке, чуть больнее, чем нужно. — Или ты забыла, кто тебя из грязи вытащил?
Я ничего не ответила.
Потому что он прав.
Он дал мне этот дом. Эту жизнь. Возможность спасать других.
Он спас меня от нищеты.
Но теперь… мне нужно, чтобы кто-то спас меня от него.
на следующий день.
Когда я услышала звук подъезжающего автомобиля, сердце, как всегда, сделало крохотный кульбит. Один, как перед прыжком в ледяную воду. И я знала — даже если он не пьян, боль всё равно случится. Просто примет другую форму.
С балкона открывался вид на город, который, казалось, жил своей жизнью — светился, шевелился, влюблялся, работал, ревновал, кричал, молчал. А здесь, в этой стеклянной коробке с дизайнерской мебелью и идеально выстроенной жизнью, я была чьей-то вещью.
Он вошёл в квартиру и словно забрал с собой воздух.
Запах виски смешался с чем-то древесным — парфюм, который я когда-то выбрала ему сама. Тогда он ещё слушал. Тогда я ещё верила, что его холод — это просто броня.
Сейчас я знала: броня не ломает рёбра.
— Не любишь меня больше? — Его голос был тихим, почти раненым, и от этого стало вдвойне страшнее. Он обнял меня за талию, притянул к себе. Его губы были у моего уха. — Или просто кто-то другой теперь занимает твою голову?
Я слышала, как он скрипит зубами. И я знала — через пять, максимум семь секунд, всё изменится.
Пять.
Четыре.
Три…
— Ты думаешь, я дурак?
Я аккуратно отступила, разрывая эту слишком плотную близость.
— Нет, Рома. Я так не думаю. Просто мне тяжело…
— Тебе тяжело? — он усмехнулся и отошёл на шаг. Его лицо мгновенно стало другим. Твёрдым. Беспощадным. — Тебе тяжело жить в квартире за триста миллионов? Тяжело ездить на машине с водителем? Тяжело быть женой Романа Крестовского?
Я молчала. Потому что это не обсуждалось. Потому что все доводы тонут в его гневе, как листья в кислоте.
Он подошёл к столу, налил себе ещё. Прозрачная жидкость задрожала в бокале, как моя ладонь, спрятанная за спиной.
— Ты не понимаешь, как я к тебе привязан, — прошептал он, уставившись в окно. — А ты всё время бегаешь. Скользишь между пальцев.
Он развернулся.
— Поэтому уже завтра ты будешь С охранной. Личной. Тень. Он будет с тобой всегда. И, поверь, если ты хотя бы взглянешь на кого-то не так…
Я подняла голову. Глаза горели. Я сама не заметила, как голос сорвался:
— Ты хочешь посадить меня в клетку?
— Нет, Вика. — Он подошёл вплотную. — Я уже это сделал.
Он ушёл в кабинет, хлопнув дверью.
А я осталась стоять посреди идеальной квартиры с панорамными окнами и видом на город.
На улицы, где никто не знал, что у женщины в центре Москвы может не быть права сказать “нет”.
Где никто не видел, как я прячу лицо от зеркала.
Где даже я сама давно не помню, какая на вкус свобода.
Я села на пол, прямо у окна, обняв колени. Не плакала. Слёзы — роскошь. Они нужны для чужих историй, чужих судеб, женщин, которым мы помогаем через фонд. Я — не жертва.
Я — просто его жена.
И с завтрашнего дня у меня будет охранник.
Очередной свидетель моей несвободы.
Но я ещё не знала, что именно он станет тем, кто заставит моё сердце вспомнить: оно живое.
Когда-то я считала, что любовь — это тепло.
Сейчас я знаю: любовь может жечь.
Обугливать изнутри. Делать видимой каждую трещину в душе.
Я сидела на полу, у окна, и машинально гладила край пледа, свалившегося с дивана. Внизу светились фары, двигались люди. Кто-то сейчас идёт к любимому. Кто-то просто гуляет с собакой.
А я… я боюсь лечь в нашу кровать.
Завтра утром он снова будет другим.
Снова заглянет в глаза с той своей искренностью — парадоксальной, как всё в нём. Скажет: «Прости, это всё алкоголь. Я просто… Я боюсь тебя потерять».
Я почти не спала, лень начался в 5 утра.
Сначала я подумала, что он просто охранник от делового партнёра. Таких в этом доме видела десятки: строгие, безэмоциональные, глухие к чужой боли.
Он стоял у двери — высокий, широкоплечий, в чёрной водолазке и с серьёзным лицом, будто вырезанным из гранита. Ни одного лишнего движения, ни намёка на любопытство. Только внимательный, выверенный взгляд.
Слишком внимательный.
— Виктория Романовна? — голос низкий, хрипловатый, с той глубиной, от которой хочется выпрямить спину.
Я кивнула.
Он слегка наклонил голову.
— Меня зовут Алексей. Я ваш новый телохранитель. С сегодняшнего дня — везде с вами. Это распоряжение Романа Сергеевича.
Я смотрела на него и чувствовала, как внутри всё напряглось. Не от страха. От раздражения. От бессилия.
Он не спросил, согласна ли я. Он уже знал: моё согласие не требуется.
— Надолго? — сухо спросила я, скрестив руки на груди.
— До особого распоряжения.
Отлично. Клетка официально заперта.
Мы поехали в фонд. Он сел спереди, рядом с водителем, но я чувствовала его взгляд в зеркало. Не враждебный. Скорее, анализирующий.
И я тоже смотрела. Через тонкую завесу злости и усталости.
Короткие тёмные волосы. Чисто выбрит. На руке — шрам, пересекающий запястье. Подбородок с лёгкой ямочкой.
Он выглядел старше меня, но моложе Романа. Спокойный, уверенный, но не наглый.
Пока.
— Вы всегда так молчаливы? — не выдержала я.
— Только когда слушаю.
— А вы умеете слушать? — Я посмотрела ему в глаза в зеркале.
Он улыбнулся краем губ.
— Лучше, чем говорить.
Я отвернулась. Он не имел права нравиться.
Он здесь не ради меня. Он — глаза Романа. Его инструмент.
Фонд располагался в уютном особняке на Чистых прудах. Снаружи — скромный фасад, внутри — десятки судеб, боли, слёз и надежды. Здесь я дышала. Здесь я была собой.
Алексей пошёл за мной, не задавая вопросов. Не удивился, когда я прошла мимо своего кабинета и направилась в игровую комнату.
Там сидела Лера — девятнадцать лет, чёлка до бровей, в руках плюшевая панда. Ребёнок спал в другой комнате.
— Привет, — села я рядом. — Как ты?
— Нормально, — шепнула она, не поднимая глаз. — Он пока не нашёл меня.
— И не найдёт. Мы подали документы, в полиции уже всё знают. Завтра адвокат отвезёт тебя в центр. Там надёжно.
Она кивнула, и я увидела, как по щеке скатилась одна-единственная слеза.
Я коснулась её руки.
— Ты не одна.
Позади меня Алексей стоял у двери.
Я обернулась. Он не смотрел ни на девушку, ни на меня. Только на пространство, как будто охранял не меня — весь этот мир.
И в этой картине было что-то неправильное.
Он не казался наёмником.
Он казался… человеком.
И это пугало.
В фонде Алексей следовал за мной, как тень.
Не мешал. Не вмешивался. Но был везде.
У каждого моего поворота, у каждого разговора, даже в коридоре, где я на минуту прикрыла глаза, прислонившись к стене, он стоял в нескольких метрах.
Я знала этот тип мужчин.
Хорошо выдрессированный. Сдержанный. Холодный.
Но рано или поздно — срываются все.
И я решила сорвать его первой.
Выйдя из здания, я вдруг резко свернула к кофейне напротив. Без предупреждения. Он тут же оказался рядом.
— Виктория Романовна, у вас есть график.
— У меня есть личные нужды , — резко ответила я, толкнув дверь. — Или они теперь тоже принадлежат вашему шефу?
Кафе было почти пустым — аромат ванили, мягкие кресла, фон из французской джазовой мелодии. Я села у окна, бросив сумку на стол.
Он ничего не сказал. Просто сел за соседний стол, чуть поодаль.
— Ты серьёзно? — усмехнулась я, доставая телефон. — Даже не сядешь рядом? Боишься, что Роман проверит камеры?
Он всё-таки поднял взгляд. Медленно. Спокойно. В упор.
— Я здесь не для того, чтобы нравиться вам, Виктория. Я здесь, чтобы вы были в безопасности. Даже если от самой себя.
Я замерла.
Этот ответ был не стандартным.
Он знал.
Он чувствовал.
— Я могу быть очень неудобной, — тихо сказала я.
— А я могу быть очень терпеливым.
Он встал, подошёл ближе.
— И если вы хотите проверить меня на прочность — вам придётся сильно постараться.
Я сделала глоток кофе, почти не ощущая вкуса.
Этот человек… не боялся меня.
Не заискивал. Не осуждал. И не пытался влезть в душу.
Но именно это — и пугало сильнее всего.
Когда мы вернулись домой, Роман был в кабинете.
На его лице — усталость, но я чувствовала напряжение в воздухе.
Он посмотрел на Алексея как на оружие, которое сам наточил.
— Всё нормально? — спросил.
— Без происшествий, — спокойно ответил Алексей.
— Хорошо, — кивнул Роман. — Спасибо, можешь быть свободен до завтра.
Он вышел. А я осталась с мужем.
— Как он? — спросил Роман, наливая себе бокал.
— Как охранник. Ходит за мной, как собака.
— Не просто собака. Он бывший спецназ. И, если надо, разнесёт любого, кто хотя бы подумает к тебе подойти.
— А если подумаю я?
Он остановился, бокал застыл в воздухе.
— Не шути так, Вика.
Я улыбнулась.
Та самая холодная улыбка, которую он сам во мне вырастил.
Сегодня был пасмурный день.
Серое небо нависло над городом, как тяжёлое одеяло, под которым не дышалось. Дождь ещё не начинался, но воздух уже пах сыростью и чем-то болезненно знакомым — как будто вот-вот что-то произойдёт. Не погода, а предчувствие.
Я проснулась рано. Тело ломило — после бессонной ночи и вечера с Романом, в котором не было ни агрессии, ни нежности. Только ледяное безразличие. Оно резало не хуже его рук.
В квартире было тихо. Только шёпот кофемашины наполнял кухню, и я стояла босиком на мраморном полу, кутая руки в рукава свитера.
Сегодня мне не хотелось быть сильной.
Хотелось быть обычной. Ненужной. Невидимой.
Алексей ждал внизу. Я видела его через стеклянную дверь подъезда — стоял под навесом, будто часть архитектуры: прямой, неподвижный, надёжный.
Как будто даже дождь не мог осмелиться упасть на него.
Когда я вышла, он лишь кивнул.
— Доброе утро.
— Относительно.
Мы поехали в фонд. В машине я смотрела в окно. Он — вперёд.
Мы не говорили. Но тишина между нами не была тяжёлой. Она становилась чем-то почти живым.
В фонде был не лучший день. Лера, та самая девушка с ребёнком, сорвалась. Её бывший каким-то образом узнал адрес. Появился у дверей. Начал угрожать персоналу, требовать встречи.
Администратор успела нажать тревожную кнопку, охрана выбежала… но всё случилось быстро.
Я была в холле.
Он влетел — грязный, с бешеными глазами. Я встала между ним и Лерой, не думая.
— Убирайся! Здесь тебя никто не боится! — выкрикнула я, чувствуя, как сердце колотится в горле.
— Ты не знаешь, кто я! — закричал он. — Ты не имеешь права её прятать!
И тогда он замахнулся.
Всё произошло за секунду. Рука — мой вдох — крик Леры — удар…
Но он не попал.
Потому что Алексей оказался между нами раньше, чем я успела закрыть глаза.
Мощный, как скала, он схватил его за руку, резко выкрутил, прижал лицом к стене. Без лишнего шума. Без гнева. Только чётко, уверенно, надёжно.
— Спокойно, — сказал Алексей. — Ещё одно движение — и ты поедешь не домой, а в травмпункт.
Тот заорал, дёрнулся, но сопротивление было бессмысленным.
Я стояла, ошеломлённая. Руки дрожали, как будто я сама была на грани. Но он… он был не просто охранником.
Он был щитом.
Позже, когда полиция увезла нарушителя, а Леру увели с валерьянкой, я вышла на улицу, чтобы вдохнуть хоть немного свободы.
Алексей стоял у входа. Молчал.
— Спасибо, — сказала я.
Он посмотрел на меня.
— Вы не должны становиться между. Никогда.
— Это моя работа.
— А моя — не допустить, чтобы вас ударили.
Я подняла глаза.
И впервые за всё это время увидела не просто мужчину, а…
Кого-то, кому можно доверять.
Кого-то, кто не причинит боли.
Он замолчал. А потом вдруг произнёс:
— Вы дрожите.
Я покачала головой.
— Просто адреналин. Пройдёт.
Он медленно протянул мне свой пиджак.
— Возьмите. Вам холодно.
Я взяла. Потому что, как ни странно, замёрзла не от погоды.
Когда мы вернулись, вечер медленно стекал по окнам, окрашивая город в цвета выцветшего вина. Москва казалась тихой, уставшей, будто она, как и я, пережила сегодня слишком много.
Всю дорогу до дома я молчала.
Алексей тоже.
Но между нами витало что-то новое. Тонкое, как трещина в стекле, которую не сразу видно, но ты уже знаешь: если надавить — оно не выдержит.
Он подал руку, когда я выходила из машины. Я взяла её. Не из вежливости. Из потребности. На секунду — просто почувствовать, что кто-то рядом.
Что кто-то на моей стороне.
Квартира встретила меня светом и запахом заглушенного парфюма. Роман был дома.
Я сразу услышала его шаги — уверенные, тяжёлые, притворно спокойные.
Он вышел из кабинета в том же костюме, что и утром, с бокалом в руке и прищуренным взглядом.
— Мне звонили, — произнёс он. — Говорят, был инцидент. Ты в порядке?
Я кивнула.
— Всё под контролем.
— Алексей справился?
— Да.
Пауза. Он подошёл ближе. Налил себе ещё.
— И что ты сделала? — тихо спросил он. — Встала между?
— А что я должна была сделать? Смотреть?
— Ты должна была не лезть, Вика! — в голосе зазвенело стекло, готовое треснуть. — У тебя охрана не просто так!
Я напряглась.
— Я не беспомощная.
— Нет, ты просто наивная, — он поставил бокал на стол с глухим стуком. — Думаешь, мир чёрно-белый? Что ты всех спасёшь? Это не кино, детка. Это грязь. Где такие, как ты, заканчивают в морге или в канаве.
— Прекрати, — прошептала я.
Он усмехнулся.
— Прекратить что? Говорить правду?
Я отвернулась, но он подошёл. Резко. Слишком близко.
— Тебе было страшно? — его пальцы сжали моё запястье. Не сильно. Но этого хватило, чтобы моё тело всё вспомнило.
Я молчала.
— Благодари, что я нанял его, — прошептал он, нависая. — Без меня ты бы уже лежала с разбитым лицом. Или хуже.
— Без тебя меня бы там не было.
Эта фраза вырвалась прежде, чем я её поняла.
Он замер. Его глаза потемнели. Но он ничего не сказал.
Только медленно отпустил руку и отступил.
— Алексей остаётся. Навсегда, если нужно. Я хочу знать, где ты, с кем ты.
— Ты не можешь…
— Я могу всё. Ты — моя. Или забыла?
Он ушёл. Не хлопнул дверью. Просто растворился в коридоре.
А я осталась стоять посреди квартиры, в пальто, в чужом пиджаке, с дрожью внутри, которую не могла объяснить.
Это уже была не просто злость. И не страх.
Это было что-то большее.
Пробуждение.
Я сняла пиджак Алексея, аккуратно повесила его на вешалку.
Пальцами коснулась ткани.
Там всё ещё хранилось его тепло. И, впервые за долгое время, тепло не причиняло боли.
Утро было тяжелым.
Небо — серое, почти ледяное, но город дышал иначе. Свежестью, как после тяжёлого дождя. Таким утром не хочется надевать маски. Только дышать и не лгать — ни себе, ни другим.
Я сидела на заднем сиденье машины, листая новости на телефоне, но ни одна из них не касалась моей жизни. Ни заголовки, ни статьи не писали про женщин, которые живут в золоте и боятся собственных ключей от квартиры.
Мир был слишком занят собой, чтобы замечать таких, как я.
Алексей вёл машину сам.
Роман настоял.
«Так надёжнее», — сказал он.
Мне было странно — тишина без водителя, без барьера. Просто мы. Он за рулём. Я — за его спиной.
— Не болит? — вдруг спросил он.
Я подняла взгляд.
— Что?
— Ваше Запястье.
Он смотрел вперёд, но в голосе — внимательность, от которой внутри сжалось. Не допрос. Забота.
И это больнее всего.
— Уже нет, — соврала я.
Он кивнул. Не настаивал.
Доехали до фонда быстро. У дверей он, как всегда, вышел первым. Оглядел всё. Открыл дверь.
Но когда я собралась войти, вдруг сказал:
— Подождите.
Я остановилась.
— Вам нельзя продолжать так.
— Простите? — я вскинула брови.
— Я вижу, что вы делаете. Ходите по грани. Бросаетесь туда, где опасно.
Он говорил спокойно. Без обвинения. Без давления.
Но от этих слов у меня потекла под кожей ледяная дрожь.
— Это не ваше дело, Алексей.
— Я знаю. Но всё равно не могу молчать.
Он сделал шаг ближе. Настолько, что между нами остался воздух — живой, трепещущий.
— Послушайте, я знаю, зачем меня сюда поставили. Контроль. Подозрения. Бред ревнивого человека.
Я сжала пальцы на ремне сумки.
— Но я здесь не ради денег, работы.
Пауза.
— Я хочу тебе помочь. Потому что вижу, как ты живёшь.
Я вскинула глаза.
Его голос был почти шёпотом:
— И знаю, что это не жизнь.
Моё горло сжалось.
Я не умела плакать при мужчинах. Ни при каких. А сейчас — чуть не дрогнула.
Но вместо этого я резко прошла мимо него.
— Не лезь. Ты ничего не знаешь.
— Узнаю, — тихо ответил он за спиной.
И я ненавидела себя за то, что эти слова… я хотела услышать.
Не от мужа.
От него.
В фонде с утра было шумно: приезжали журналисты, нужно было подписать документы, провести мини-экскурсию, а ещё — подготовить новую девочку, которую вот-вот привезут. День обещал быть изматывающим.
Я надела светлое платье — молочного оттенка, с длинными рукавами. Волосы собрала в низкий пучок.
Сегодня я хотела выглядеть собранной. Стойкой. Но внутри всё дрожало.
Алексей был рядом.
Как всегда — тихий, незаметный. Но присутствие чувствовалось.
Я не смотрела на него. Но знала, когда он ближе, когда — чуть дальше. Знала по телу. По коже. По дыханию.
Когда к нам подошёл один из представителей благотворительной организации — Дмитрий, с которым мы давно работали, я сразу заметила, как он на меня посмотрел.
Слишком открыто.
— Вика, ты выглядишь потрясающе, — сказал он, склонив голову. — Я смотрю, у вас всё разрастается. Может, наконец выпьем кофе? Не на бегу?
Я улыбнулась. Вежливо.
— Спасибо, Дим. Но сейчас совсем нет времени. У нас в приёмной девочка — восемнадцать, побег из дома, травма.
— Понимаю, — он наклонился ближе. — Но если вдруг найдётся минутка, я всё ещё по тебе скучаю.
Я вздрогнула.
Не потому что он сказал это. А потому что почувствовала… движение за спиной.
Алексей.
Он стоял всего в паре шагов, руки за спиной, спина прямая, но глаза…
Дмитрий посмотрел на него, потом на меня.
— Всё в порядке? — тихо спросил.
— Да, — ответила я. — Это мой телохранитель.
— Серьёзный, — усмехнулся тот и ушёл, пожав плечами.
Когда он скрылся, Алексей подошёл ближе.
— Он вам кто?
— Никто, — коротко бросила я.
Он медленно выдохнул, сжал челюсть.
— Он смотрел так, как будто имеет право на вас.
— У кого есть право? У мужа, который сжимает запястья? Или у тебя? — я повернулась к нему. — Ты ревнуешь?
Он посмотрел в глаза.
Не уверенно. Не испуганно. А… честно.
— Я не имею на тебя права. Но ты стоишь перед ним, как будто хочешь, чтобы тебя увидели. А мне приходится прятать взгляд.
Моё сердце дёрнулось.
— Ты за мной просто следишь? Или что-то чувствуешь?
Он чуть наклонился.
— Уже не знаю.
И вдруг мне захотелось…
Не убежать.
А остаться.
Ветер к вечеру усилился. В окна стучал дождь, а небо за стеклом фонда тёмнело, как если бы ночь решила прийти раньше срока.
Мы с Алексеем стояли в узком коридоре у окна, не касаясь, не говоря ни слова. Но между нами было напряжение, будто кто-то натянул струну — и если задеть, она лопнет.
Мои пальцы держали чашку с чаем. Его руки были в карманах.
Мы не смотрели друг на друга.
Но каждый из нас знал, что другой чувствует.
— Я не хотела быть такой, — сказала я.
— Какой?
— Той, что боится даже тени.
Он повернулся. Его взгляд был мягким — как будто он хотел взять мою боль в ладони и унести с собой.
— Ты не боишься. Просто устала.
— А ты? Ты чего боишься?
Он смотрел на меня долго. Потом вдруг тихо сказал:
— Себя. Если вдруг начну чувствовать слишком много.
Я не успела ответить.
Дверь открылась.
И воздух сгустился.
— Виктория.
Я обернулась.
Роман.
В чёрном пальто, с зонтом, с лицом, которое я хорошо знала — спокойным снаружи, бурлящим внутри. Он не ждал, что увидит меня в этот момент.
Не рядом с охранником.
Не с тёплой чашкой и дыханием, сбитым от близости.
Алексей тут же выпрямился. Встал между мной и дверью — на долю секунды — защитным рефлексом. Это был не жест подчинения. Это был инстинкт. И Роман это увидел.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я, выдыхая.
Он подошёл ближе, не отрывая взгляда от Алексея.
— Решил проверить, как ты. Позвонить — не вариант. Вдруг занята…
Слова его были вежливыми. Голос — ледяным.
— Всё в порядке, — ответила я, слишком быстро. — Мы только…
— Разговаривали, — закончил Алексей спокойно.
Роман медленно повернулся к нему.
— Ты теперь не просто охранник, да?
— Я исполняю свои обязанности.
— У тебя в инструкции было написано — греть ей руки?
Я шагнула ближе.
— Рома, прекрати.
Он посмотрел на меня. И в его взгляде было то, чего я давно не видела. Страх.
Не за меня.
За контроль.
— Ты изменилась, — произнёс он. — Слишком много стала разговаривать.
— Нет. Я просто перестала бояться.
Он сжал челюсть.
— Мы поговорим дома.
— Конечно. Как всегда.
Он ушёл, громко закрыв дверь. Не хлопнул. Но звук ударил по нервам сильнее, чем если бы прокричал.
Я осталась стоять рядом с Алексеем.
Он молчал.
Я молчала.
И только внутри всё тряслось. Потому что я знала:
теперь Роман будет мстить.
Дом встретил меня тишиной.
Слишком правильной, слишком выверенной — как перед бурей.
Я вошла в гостиную, сняв пальто, и с порога почувствовала — он здесь. Ждёт.
Охотник, уже поставивший капкан.
Роман сидел в кресле у камина. Бокал был в руке, но, похоже, почти полон. Он пил медленно. Сдержанно. Значит, всё — ещё только начинается.
— Закрой дверь, — произнёс он, даже не посмотрев.
Я послушно толкнула створку.
Вдох. Выдох.
Я вошла в клетку.
— Ты не звонила весь день, — начал он. — Даже смс.
— Я работала.
— С охранником?
— Он выполнял свою работу.
— Интересно. Мне казалось, в его работу не входит смотреть на тебя так, как будто ты его женщина.
Я прикусила губу.
Он обернулся — теперь смотрел прямо. В упор. Пронзительно.
— Ответь. У тебя с ним что-то есть?
— Нет, — сказала я. Чётко.
Но я знала, что он не поверит. Он не хочет верить.
— Знаешь, что самое страшное? — он встал, медленно, бокал всё ещё в руке. — Ты молчишь. Как будто не обязана оправдываться. Как будто у тебя есть… право на это.
— У меня есть право, — я не повысила голос. Просто больше не сгибалась. — Я — человек. Не вещь.
Он подошёл ближе. Тень от его фигуры легла на пол между нами.
— Он не будет здесь работать, — сказал он. — Я уволю его.
— Почему? Потому что он видит во мне то, что ты уничтожил?
Роман замер.
Он не ожидал.
Ни слов. Ни спокойствия. Ни прямого взгляда.
Он потянулся — не ударить, нет, он умел держать себя. Просто схватить. Удержать. Напомнить, кто главный.
Но я отступила.
Всего на шаг.
Но для нас это был метр пропасти.
— Ты боишься не измены, — прошептала я. — Ты боишься, что я перестану тебя бояться.
Он опустил руку.
В его лице была ярость. Но теперь — и бессилие.
Он не знал, как меня остановить.
Не шрамами. Не кольцами. Не обещаниями.
— Если он завтра появится у фонда, — сказал он, — я разнесу его к чёрту.
— Попробуй, — ответила я. — И ты окончательно потеряешь меня.
Он шагнул назад, как будто мои слова ударили физически.
А я впервые за долгое время поняла:
страх внутри меня сменился огнём.
И этот огонь уже не погасить.