И вот блуждаю я, последний мечтатель земли, по краям ямы, как раненый нетопырь...
Юрий Олеша.
Сидя на краешке крыши и болтая ногами, я наблюдала, как парили птицы, купаясь в золоте дня. Мне так захотелось присоединится к ним, что я встала на нагретую, пахнущую смолой твердь и, взмахнув руками, ушла ввысь.
Меня подхватили свежие воздушные струи. Меж высоких оранжевых домов с лимонными балконами, пронзая изумрудную листву деревьев, волнистой стеной стояла летняя радость.
Я шутя ловила птиц руками, кормила их зерном, ощущая на ладонях острые клювики. Кормление и полёты с птицами были привычными, но всякий раз доставляли мне удовольствие.
Я перевернулась лицом кверху. Лёжа на облаке, как на взбитой перине, я любовалась небесным океаном.
В ослепительно синем небе тожественно и мощно плыли белопенные корабли-облака, словно флот летнего дня.
Насладившись зрелищем, я повернулась лицом к громадной чаше города и стала снижаться.
Спикировав на толстую ветку тополя, я с удовольствием вдохнула запах листвы. Наблюдая как внизу прохаживаются люди, я повторяла про себя стихотворные строки, прочитанные утром:
А утром встану у фонтана,
И буду птиц я раздавать.
В волнах мирского океана
Я принесу вам благодать…
Покинув ветку, я полетела над белым городом, усыпанным цветами и зеленью листьев, и тень моя скользила по людным площадям, вишнёвым трамваям, зелёным улицам, пышным скверам и голубым домам.
Иногда мне нравилось делать озорные круги над прохожими, и смотреть, как они протирают глаза, стараясь прогнать видение - но я была реальной, во плоти, и в это трезвые рассудки не хотели верить!
Пролетая мимо концертного зала, я уловила торжественные звуки музыки. Наслаждаясь, я нырнула в эти волны, удивляясь чарам мелодии, её энергии, поднимающей ввысь, заставляющей ликовать каждую клеточку тела.
Я напевала под музыку:
Нам досталась награда судьбы -
Выйти к звёздам в тот ветреный вечер.
Хором муз нам назначена встреча
Среди звуков гитар и трубы.
Насладившись музыкой, я опустилась в сквере на скамейку.
Среди пропитанных жарким солнцем деревьев было пыльно и душно. Я пошла туда, где роскошным ковром раскинулись звёзды и чашечки цветов, застывшие во сне.
Цветочный аромат стоял стеной. С ним смешивались янтарные капельки фонтана, веером струившегося в причудливую амфору бассейна.
Мягко опустившись под деревья в бархатно-шелковистую траву, я стала изучать бабочек и жучков, неловко садящихся на стебли, да ящерицу, уснувшую на горячем камне. Божья коровка, сверкнув округлыми крылышками, камешком опустилась мне на руку, и, лёжа на животе, я ожидала, когда она поднимется на мой указательный палец и взлетит.
Тут же ощутила заинтересованный взгляд. Повернув голову разглядела мужчину в белоснежной рубашке и лёгкой светлой шляпе.
Его фигура призрачно колебалась в горячем жёлтом мареве. Едва видимое лицо, казалось, улыбалось. Он что-то говорил, но, ко мне долетел обрывок фразы:
- Ваше платье, похожее на лепесток... прекрасно гармонирует...
Я мысленно послала ему махровый пион с клумбы, и, спустя миг, он, недоумевая и очарованно, вертел его в руках, трогая широкие лепестки.
Наверное, моя улыбка проникла в его сердце и ещё более обескуражила, поэтому, подойдя ближе с цветком в руке, он только смог произнести:
- А как вы это делаете? Это что..., это фокус?
И смешно моргал коричневыми глазами. Его круглая и красивая чёрная бородка слегка топорщилась.
Я ответила ему что-то банальное, заливаясь смехом.
Он улыбался, потом рассеянно вынул луковицу часов на кожаном ремешке, красиво хлопнул крышечкой и сказал:
- Сейчас на аэродроме будет авиапарад. Вы пойдёте?
Мне он показался забавным, поэтому, отделившись от земли, я подошла к музыкально журчащему фонтану, омыла прохладной струёй руки, и, всё так же улыбаясь, пошла с ним по аллее.
Он изредка ронял какие-то фразы, больше улыбался. Мои уста отражались в его шоколадных глазах и были похожи на улыбку ромашки.
Трамвай доставил нас в гудящую, словно улей, толпу.
Лазурное небо уже разрезали четыре машины. Оркестр гремел, в небесную высь уставились сотни глаз. Жадные - вихрастых мальчишек, отчаянные – девчонок в косичках и бантах, восхищённые – дам, восторженные – военных, скрипящих ремнями.
Моторы аэропланов трещали и гудели. Пилоты то круто взмывали вверх, то внезапно падали вниз, совершая сложные пируэты, и мне так хотелось заявить, что умею не хуже, хотя мне и не достичь такой стремительной скорости. Едва уловимым движением воли я устремила стайку проворных птиц вслед за железной машиной, но, сопроводив её пару минут, стайка распалась на два рукава и рассеялась в небесной реке.
Я рано ложусь и спозаранку просыпаюсь, иногда - по заводскому гудку. Рано утром всегда что - нибудь интересное увидишь. Вчера я наблюдала летящих на фоне зари лебедей, схожих с красными платками.
Но сегодня я просыпаюсь позже обычного.
Лёжа оглядываю свою комнату. Ветер надувает занавеску, как парус. В комнате, увешанной картинами, литографиями, наполненной старинными вещами, купленными на барахолке, пляшут солнечные лучи. Иногда в такие ясные дни я за столом с удовольствием перебираю старые открытки из ларца.
Но сейчас я выхожу на балкон.
Утреннее солнце роняет лучи в дымящиеся травы росистых газонов. Во дворе привычная картина – интенсивно машет метлой мрачноватый дворник Филипп с железной бляхой на груди, о котором говорят, что он когда-то был священником, но о чём он сам никогда не заговаривал.
Вот наш дровяной сарайчик, за которым на верёвках сушится бельё и на железной крыше которого греются дворовые коты. У сарайчика возится, готовится к поездке на рыбалку весёлый дядя Николай, токарь нашего завода. Он лукаво подмигивает мне и спрашивает, когда же вместе на рыбалку поедем? Я не против, машу рукой, улыбаюсь и киваю, обещаю, что поедем, как только в лесном озере появится самая большая рыба.
- А плезиозавра не хотите? - внезапно вопрошает с соседнего балкона худенький и лысоватый профессор Братусь.
- Это будет железный аргумент, - смеюсь я и приветствую дорогого мне человека, который долгие годы заменял мне отца.
Братусь тоже любит рано вставать, любуется свежим утром, и мурлыкает под нос песенки собственного сочинения.
- Ножи – ножницы точу! - доносится снизу голос точильщика. Кто-то уже спешит к нему, и вот точило жужжит, летят разноцветные искры.
Я удаляюсь в комнату для кормления птицы.
***
После кормёжки мой питомец пробуждает у меня желание полетать, и мы вместе взмываем в яркий молодой день. С разгона мы врываемся в лёгкие белёсые облака. Нас подхватывает ветер, и мы скользим в его волнах, словно в бушующем море. Ветер обжигает лицо так, что захватывает дух, и мы с моим воспитанником снижаемся, и вот уже скользим над Дворцовой площадью, вдыхая запах смолы и дёгтя, потом мчимся к реке, вода которой морщится на ветру, а затем дружно летим к зубчатой стене крепости.
Ветер свистит флейтой в бойницах... Мы сидим, я гляжу, как чистит клювом пёрышки мой воронёнок и перед моим взором оживают картины...
Вот опускается подъёмный мост, и заезжают храбрые всадники и среди них князь в нарядном облачении... Вот бряцающие доспехами и оружием воины занимают свои места у бойниц, и, можно заметить, как подбираются к крепости хитрые быстроглазые враги, прячась в высокой траве…
Но мой любимец, вращая чёрной головой, нетерпеливо рвётся в полёт, и мои картины прерываются. Мы возвращаемся в наш район, к дому - прогулка закончена!
Во второй половине дня автомобиль просигналил, как пионерский горн – призывно и протяжно.
Меня подхватила и понесла к окну радость: так и есть – Максим стоит у автомобиля, за рулём – верный и честный шофёр в кожаных перчатках с раструбами.
Волнение охватывает меня с головы до пяточек! Миг – и на мне одето лучшее моё ситцевое платье. Чтобы его украсить я тут же вообразила себе «миль флер» - тысячу цветов, и вот эта россыпь маленьких изящных растений украсила моё жемчужно-белое одеяние.
Романтическое настроение только усилилось! Покрутившись перед зеркалом, я, довольная, бросилась вниз к машине. Меня ждала целая корзина цветов!
В кремовом костюме Максим сиял. Также сиял и ресторан, самый дорогой в городе, с чинным швейцаром с золотыми галунами, картинами в шафранных рамах, с внимательными официантами в хрустящих одеждах, с белоснежными скатертями и блистающей дорогой посудой, с бутылкой шампанского в ведёрке со льдом.
Ножи и вилки ловили синий и золотой цвет, шампанское искрилось и пузырилось в бокале.
В этот вечер Максим ласково смотрел на меня и не умолкал, его вопросы обо мне и моём мире были деликатно – осторожными, а рассказы о творчестве – чудесно занимательными и глубокими.
- Я ведь ничего не знаю о вас. Кто вы, моя прелестная Гера? Вы производите впечатление образованной молодой женщины, только вы закрыты, как шкатулка с секретом.
Я что-то отвечала, типа, «да закончила», «да, работаю, танцую», «нет, не состою» ... Одинока? Нет, у меня ведь есть птица!
Максим Ковалевич улыбался.
- Я ведь что планирую, - сказал он, осторожно взяв меня за руку. – Я хочу, дорогая Гера, чтобы вы стали моей моделью!
- Приблизительного этого я и ждала. Позировать вам? – лукаво спрашиваю я.
Мой милый мастер залился краской.
- Вы ведь вдохновляете на творчество, Гера, как жёлтая Луна вызывает приливы и отливы... Вы словно солнце, с вами светло и весело.
Я рассмеялась и убрала руку.
- Вы хотите, чтобы я застыла на постаменте, подобно античной богине?
После матча нас ждал буфет с яичными стенами, в котором мы недолго побаловались золотисто-пенным пивом, так уместным при сегодняшней жаре. Максим познакомил меня с человеком маленького роста в фуражке с большим козырьком, любителем футбола, игроком и писателем. В петлице его пиджака красовалась роза.
- Георгий Алёшин, - скрипучим голосом представился человечек.
Они с Максимом долго обменивались впечатлениями о матче, размахивая руками и крича, а потом возвратились к пиву, мочёному гороху и ракам. Последних наш новый знакомый поглощал страстно.
Потом мы шли по улице под липами, вдыхая запахи листвы и травы. Кричали извозчики, торговки и чистильщики обуви. Мимо нас шагали, смеясь, лузгая семечки и лакомясь мороженым, компании ребят, а также разряженные любители «прошвырнуться» по вечернему городу.
Тут Алёшин обратился ко мне:
- Я так понимаю, вы на футбол попали не по своей воле...
- Это я туда завлёк Геру, и, наверное, заставил её поскучать, - попытался объясниться за меня Максим, поблёскивая цыганскими очами.
Я пожала плечами:
- Нет, почему, всё было забавно, особенно наблюдать, как...
- ...взрослые мужчины полтора часа бегают за мячом, заставляя зрителей всерьёз и страстно воспринимать это несерьёзное занятие, - закончил за меня Алёшин с улыбкой.
- Но нужно же чем-то занимать этих взрослых мужчин, - тут же заметила я.
- Отработавших и желающих отдохнуть... – подхватил мой собеседник.
– Ну да...Раньше это были гладиаторские бои, гонки на колесницах, или олимпийские состязания. А теперь это футбол... Так что... отнеслась с пониманием..., - сказала я.
- Между прочим бега - то остались. И в Испании – коррида, - вставил Максим.
- Человек должен где-то выпускать пар, - веско сказал Алёшин. – Это древние инстинкты, и они дремлют в каждом. Конечно, хорошо, когда человек занимается творчеством, поэзией, искусством. Ну, а как же страсть, азарт... Это никуда не спрячешь. Лучше уж футбол, чем, допустим, карты...
- А я и бильярд обожаю... Шары погонять, - сказал Максим.
- Для меня же лучшим отдыхом остаются книги и музыка. Так получилось, я с детства жила, да и сейчас живу достаточно одиноко, поэтому – это моя единственная отрада, средство общения с миром, - промолвила я задумчиво.
- Отличное увлечение, но оно не равно спорту, - сказал Алёшин. – Кстати, я и сам футболист.
- Я это почувствовала по тому, как вы с Максимом разбирали сегодняшний матч.
- Но он ещё и писатель! – с улыбкой напомнил Максим.
- Да, книги вы хорошие пишите. Так что - гармония есть! - сказала я.
Алёшин смущённо улыбнулся, а Максим нарочито серьёзно спросил:
- Гера, а какие книги присутствующего здесь писателя Алёшина вы читали?
- У писателя Алёшина есть замечательная сказка о великанах, которые владычествуют над целой страной, но потом народ их свергает. Она вся наполненная яркими образами и метафорами. И рассказы очень образные, увлекательные...
Алёшин ничего не успел ответить на это – на горизонте появился новый участник событий.
- Товарищи, а вот движется навстречу нам выдающийся архитектор! – весело воскликнул Максим.
Впереди не спеша шёл человек в круглых очках, с небольшой золотистой эспаньолкой. Его тонкое и чувственное лицо было напряжено, рыжие волосы из-под шляпы завивались колечками. Он несколько высокомерно оглянул нашу компанию, здороваясь за руку, сразу же зацепил меня медовым глазком, и я вспомнила, что мне говорила гадалка: «Пуще всего опасайся по жизни рыжебородого человека, ибо он для тебя опасен».
- Представляю - Гера...Красивая и таинственная девушка, балерина. А это - Степан Верлада! – познакомил нас Максим.
Итак, рыжебородый оказался архитектором, приятелем и коллегой Максима. Я успела отметить, что на душе у Верлады смутно, но всё же подала ему руку.
Разговор потёк какой-то туманный и зыбкий, почти ничего не запомнилось, чтобы привести его здесь.
Помню, что шли мы по набережной и много говорили. Ребята в пионерских галстуках запускали планеры. Играла музыка и бродили нарядные прохожие: кто-то лузгал семечки, кто-то смаковал эскимо на палочке. Мы тоже заглянули в тележку мороженщика – там, в царстве колотого льда стояли бидончики с кофейным, розовым и ванильным мороженым. Мороженщик наполнил нам четыре вафельных стаканчика.
У причала мы разделились. Алёшину нужно было перебраться на противоположный берег, и он сел в катер, полный шумных и весёлых пассажиров. Верлада остался среди весёлых отдыхающих, запускавших воздушного змея. Прощаясь, он чуть приподнял шляпу. Я долго ощущала на себе его цепкий взгляд.
Мы с Максимом пошли далее средь шумной толпы.
На речной глади блестели золотые глаза фонарей. В небе взрывались звёзды – это запускали салюты. И здесь случилось то, что заставило проявить мои способности. Девочка в темно-голубом, будто лепесток, платьице делала шажки по каменному парапету набережной и вдруг поскользнулась. Очевидно, не уследила мама, отпустившая руку девочки. Когда девочка стала падать - я среагировала мгновенно, подхватив на лету падающее вниз тельце.