Боль бывает разной.
Моя была по странному ноющей. Зудящей под кожей и тянущей. Будто кто-то вынул все мои нервы, как следует перекрутил их и после небрежно развесил по телу. Желудок и вовсе весь сжался и, кажется, переварил сам себя.
Где я? Что произошло?
Во рту стоял странный привкус и было сухо, словно я наелась песка. А заодно подышала воздухом из склепа. Может, про это говорят — привкус тлена?
Веки никак не хотели подниматься. Пришлось приложить немало усилий, чтобы разлепить их. В голове тут же встал зловещий голос “разлепите мне веки!”, и я бы даже усмехнулась, но на это почему-то тоже не было сил.
С трудом села… и тут же пожалела об этом. Комната закружилась, к горлу подступила тошнота. Я инстинктивно схватилась за голову и замерла. Тошнота проходила постепенно, неохотно. Зато у меня появилось время понять — волосы были... другими. Вместо моих коротких темных прядей пальцы утонули в густых волнистых локонах.
Я вытянула руки перед собой и поняла, что и они не соответствуют моим ожиданиям. Тощие, с тонкими пальцами и обкусанными ногтями. Где мой маникюр?!
— Что за чертовщина... — прошептала я, ощупывая непривычное лицо. И комната тоже чужая!
В этот момент дверь распахнулась и грохнула в стену с такой силой, что я подскочила. В голове разнеслось эхо боли.
В комнату вошел… нет, скорее ворвался высокий мужчина.
Светлые волосы аккуратно зачесаны назад, симпатичный, но наряд… Он что, собрался на костюмированную вечеринку в викторианском стиле?
— Встала уже? Вот и отлично, — бросил он со странным акцентом. Подошел к комоду и стал впихивать рубашки в объемный кожаный чемодан. — Эрнестина, где моя бритва? Где мои карманные часы?
Эрнестина? Он обращается ко мне?
— Я... — я запнулась, пытаясь осознать происходящее. — Я не знаю.
Мужчина резко повернулся.
— Ты опять пила это свое зелье? Клянусь, если бы не обстоятельства, я бы еще раз подумал, прежде чем оставлять детей с тобой.
Детей? Каких детей?
Мужчина со вздохом вытащил из кармана золотые часы.
— А, вот они. Забыл.
Он вернулся к сборам, а я осторожно встала с постели, держась за массивную спинку кровати. Ноги дрожали. Я сделала несколько шагов к туалетному столику с зеркалом в массивной оправе. Когда-то оно, похоже, было очень красивым. Теперь же… Здесь вообще какое-то запустение царило.
Из зеркала на меня смотрело чужое лицо: бледное, с острыми скулами, запавшими щеками и темными кругами под глазами. Единственное, что казалось в этом лице живым — яркие зеленые глаза, в которых сейчас плескался неприкрытый ужас.
Господи, это не я! Это совсем не я!
— Я... я не... — начала я и осеклась, когда мужчина захлопнул чемодан.
— Слушай внимательно, Эрнестина, — он повернулся ко мне, и я невольно отступила под его холодным взглядом. Никто и никогда не смотрел на меня с таким очевидным раздражением и даже презрением. — Я уезжаю. На этот раз надолго, так что не жди.
— Уезжаешь? — эхом отозвалась я, пытаясь собрать мысли в кучу. — Куда?
Мужчина хмыкнул.
Дирк. Его зовут Дирк. Но откуда я это знаю?
И он… он мой муж?
Виски сжало новой волной боли.
— Какая разница, — скривился он, наблюдая, как я опускаюсь на постель. — Деньги на столе. Должно хватить недели на три, если не будешь тратить на свои травки. Счета я оплатил. Дальше там сама что-нибудь придумаешь.
Он подхватил собранный чемодан и направился к двери, но остановился на пороге.
— И я обещал Лили, что ты не будешь... — он запнулся, подбирая слово, — распускать руки. Так что будь добра, придумай какие-то другие методы воспитания.
Лили? Кто такая Лили? И что значит “распускать руки”?
— Лили? — переспросила вслух. От этого имени жгучее чувство под ребрами обострилось.
— Моя невеста, — насмешливо-певуче протянул он. — И не смотри на меня так, будто впервые слышишь. Ты знала, что этим кончится.
Это дурость какая-то! Опустим тот факт, что я каким-то макаром оказалась в этом тщедушном теле, но…
— Как у тебя может быть невеста, если я — твоя жена? — уверенность в этом факте и меня саму удивила. Но я точно знала, что это так.
Он зло хохотнул, опустил чемодан, вернулся в комнату. Его шаги вызывали во мне какое странное, совершенно необоснованное чувство страха. Хотелось сжаться в комочек и куда-нибудь спрятаться.
Дирк тем временем пересек комнату, остановился напротив и присел на корточки. Он смотрел на меня снизу вверх, но настолько свысока, что снова стало тошно.
— Так сделай с этим что-нибудь, — он потянулся ладонью к моему лицу и похлопал по щеке. Я даже отпрянуть не успела от этого фамильярного жеста. — Реши проблему.
Гаденькая улыбочка исказила его губы.
И ведь красивый… мог бы быть красивым, если бы я уже не видела эту гадскую натуру. Гнилой… гнилой человечишка!
— Ты омерзителен… — прошипела ему в ответ, на что Дирк удивленно распахнул глаза.
Он резко поднялся, схватил меня за подбородок, с силой сжал. Я охнула от боли, но не сумела оторвать его руку от своего лица.
— Поверь, тебя я вижу такой же.
Он отшвырнул меня прочь, хорошо на постель, а не на пол.
— Даже руки об тебя марать устал. Все равно бестолку, — фыркнул напоследок и снова направился к выходу из комнаты. — Присмотри за моими детьми. Уж хоть в этом побудь полезной, раз ты все еще здесь.
Устал марать руки? Так вот откуда это чувство страха? Он бил жену?
Дверь за ним хлопнула с такой силой, что с потолка что-то посыпалось. Чеканистые шаги по коридору возвестили его уход. А я села на постели, пытаясь осмыслить и переварить… все.
Что здесь творится?