https://litnet.com/shrt/KnSZ
Хочу безумно грубости твоей
И нежности, сплетённых воедино.
Прижми меня скорей к себе, любимый,
Держи меня и силы не жалей...
Я без тебя лишь скрипка без смычка,
Ты без меня — смычок без канифоли.
Люби меня. Хочу тебя до боли,
Хочу захлебываться звуками до слёз
Возможно ли безумно так влюбиться?
О, да, когда играет виртуоз!
Кургузикова Юлия
Каменогорск, наши дни
Ольга, 32 года
Из здания ЗАГСа я выходила с чувством неимоверного облегчения. Свидетельство о разводе не жгло руки, а наоборот — окрыляло.
Да, так бывает, когда исправляешь самую чудовищную ошибку в своей жизни. А брак с Никитой Астафьевым стал этой самой ошибкой.
Двенадцать лет брака, двенадцать лет бессмысленного, пустого существования. Жизнь, исковерканная одним моим неверным решением.
И вот этот порочный круг, наконец, разомкнут.
К сожалению, не моей рукой. Я так бы и продолжала играть роль порядочной жены и послушной дочери.
До последнего вздоха бы тащила на плечах груз в виде нелюбимого мужа, добровольно взваленный на плечи.
Просто потому, что мне было нечего терять, не о чем мечтать и не к кому уходить. Уже что воля, что неволя, называется.
Единственного человека, которого безумно любила, я потеряла еще двенадцать лет назад. Сама ушла от него, отказалась от нашей любви.
Предала ее, растоптала, превратила в пыль. Отреклась не только от него, но и от самой себя, от частички сердца и души.
Только вот какой парадокс. Макс пережил предательство и давно меня забыл. Он успешен, известен широкой общественности как певец и композитор и счастливо женат.
И вряд ли хотя бы мельком вспоминает девчонку, которой когда-то пел серенады под дождем.
С которой когда-то обменивался клятвами верности у вековечного дуба в центральном парке.
И у которой стал первым мужчиной.
А вот я вспоминаю Максима. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Каждый день просыпаюсь с его именем на губах и с ним же засыпаю.
Терзаю себя мыслями о том, как бы сложилась жизнь, если бы… Если бы я не поддалась внушению родителей, не струсила, не отказалась от своей любви.
Если бы бросила всё и рванула за ним в огромную, такую пугающую и шумную Москву.
Ведь мы могли быть так счастливы. Я знаю, могли бы.
Но вместо этого я обрекла себя на постылую, унылую жизнь с мужчиной, которому не удалось разжечь во мне ни искры огня.
А он пытался, да. Ник был одержим мной в молодости. Мечтал заполучить себе во что бы то ни стало. Начал через родителей действовать, когда я ему отказала.
Есть категория мужчин, которая просто не понимает слова «нет». Астафьев был как раз из этой категории. Всегда добивался того, чего хотел.
Вот и меня в итоге получил, я вышла за него замуж. Только счастья нам обоим этот брак не принес.
Нет, Никита не был таким уж плохим. Самоуверенным, нагловатым, беспринципным в некоторых моментах — да, но не жестоким.
Он не третировал меня, не унижал, не держал под тотальным контролем и никогда бы не ударил.
Наоборот, всячески старался влюбить меня в себя. Дарил цветы, подарки, возил в отпуск на море. В постели старался быть нежным, но…
Это всё было зря. Моя душа осталась глуха к этим поползновениям.
Просто потому, что Ник не был моим мужчиной. Ни в физическом, ни в ментальном плане. Родительское напутствие: дети, у вас всё стерпится-слюбится не сработало.
Первые годы мы еще как-то старались, создавали для родителей видимость семьи. Но после пяти лет безуспешных попыток добиться от меня взаимности — Никита, наконец, сдался.
Он прекратил требовать от меня близости и начал ходить по любовницам. Делал это скрытно, чтобы меня не унижать, но я всё равно знала о его девках.
Слишком горячий темперамент был у мужа, чтобы он мог хранить целибат месяцами.
А я… Я была только рада тому, что больше не придется исполнять супружеский долг.
Не знаю, как живут другие женщины с нежеланными мужчинами, как ложатся с ними в постель каждую ночь и получают удовольствие. Лично для меня близость с Никитой была сущим мучением.
Поэтому я закрывала глаза на его похождения. И даже сама предложила нам разъехаться по разным спальням.
И вот, спустя полтора месяца после того разговора, всё было кончено.
Нас с Астафьевым официально развели, и я подала заявление на возвращение девичьей фамилии.
Ольга Астафьева — это сочетание всегда резало мне глаза и слух, было чужим, просто инородным ярлыком в моих документах.
Так что я буду дни считать до того момента, когда снова стану Ольгой Новиковой.
А пока могу только порадоваться тому, что этот фарс, который мы называли браком, закончился.
Ну и вздохнуть полной грудью, наконец.
Никита выходит следом за мной, небрежно держа в руке свой экземпляр свидетельства о расторжении брака.
Становится рядом и глубоко вздыхает. Он тоже рад избавиться от этих брачных кандалов.
— Ну вот и всё, Оль.
— Да. Вот и всё…
— Ты… — замолкает, подбирая слова, а потом поворачивается ко мне с покаянным выражением лица: — Ты прости меня, Оль. За то, что всё вот так по-идиотски вышло. Если бы знал, что так будет, не влезал бы в ваши отношения с Тихомировым. Ведь у меня не было ни одного шанса, да?
— Не было, Ник, никогда не было. Я любила Максима, безумно любила.
— И сейчас любишь его?
— Да, — отвечаю честно. — До сих пор люблю.
Какой смысл — это скрывать теперь? Никите от этого признания точно больно не будет. У него есть любимая женщина. У него впереди счастье и свадьба.
А мне придется собирать себя на куски и жить дальше в статусе разведенной женщины.
Пытаться найти новую точку опоры, новый смысл открывать глаза по утрам и не сойти с ума от воспоминаний о сладостных минутах прошлого.
О счастье, потерянном безвозвратно и так бездарно.
— Прости, Оля. Мне правда очень жаль.
Никита и правда выглядит виноватым. Наверное, из чувства вины он оставил мне при разводе и нашу квартиру, и небольшой загородный домик, и машину. И счета были не пустыми.
Сама я не стала бы судиться, биться за имущество. Не было ни сил, ни желания. Наверняка свекры за это мылили сыну шею, но он настоял на своем решении оставить мне имущество.
— Ладно, — пожимаю плечами. — Что уж теперь об этом говорить. Прошлое нам не дано изменить, остается лишь двигаться дальше. Кстати, тебя там твоя Лиза ждет. Иди к ней.
У нижней ступеньки бывшего мужа действительно ждала женщина. Миловидная, стройная шатенка с роскошными волосами.
Чем-то на меня похожая по типажу. Никита себе не изменяет, нашел и походящую по внешности, и охотно прыгнувшую в его объятия женщину.
— Иди к ней, Никит. И будьте счастливы, от души вам этого желаю.
— Спасибо, Оль. Надеюсь, и у тебя всё сложится хорошо.
— Прощай…
Ник коротко кивает и бегом спускается по лестнице. Они с Лизой о чем-то возбужденно перешептываются, а потом она кидается ему на шею.
Астафьев же подхватывает ее на руки и кружит, кружит, кружит…
Я слышу ее заливистый смех, и сердце невольно сжимается от боли.
Нет, я не соврала, я правда желаю им счастья, но вместе с тем и жутко завидую. Белой завистью, но завидую.
Потому что меня никто не ждет, никто меня вот так не прижмет к себе и не подхватит на руки.
Любимый мужчина уже давно носит на руках другую женщину, а я осталась у разбитого корыта.
Да, молва правду говорит, что ты пожинаешь те плоды, что когда-то посеял. А я своими руками вырастила горькие, ядовитые ягоды…
Наконец, Никита и Лиза садятся в машину и уезжают, а я еще минут десять стою и наблюдаю за снующими мимо парочками.
Одни веселые и счастливые, спешащие забить дату для регистрации брака. А другие — заплаканные, мрачные, холодно-сосредоточенные.
Свадьба и развод. Две стороны одной медали под названием любовь. Ну или просто отношения, как было у нас с Астафьевым.
Немного придя в себя, тоже сажусь в машину и отправляюсь на набережную. Спустившись к самой воде, сажусь на край парапета и достаю коробочку из кармана.
В коробочке лежит обручальное кольцо, которое я сняла уже давно. Полоска холодного металла, ставшая моим проклятием.
Долго не медлю, хорошенько размахиваюсь и отправляю коробочку в последний полет.
С коротким «бульк» она плюхается в воду и медленно опускается в толщу воды, а потом и на дно.
Туда, где ей самое место.
***
После этого я отправляюсь домой к родителям. Хотя знаю, что мне там поддержки не стоит ждать, но все равно еду.
Готова и на моральные звездюлины от родителей, и на всё что угодно. Лишь бы не оставаться одной.
Как и ожидалось, мама с папой были против развода. Весь этот месяц они клевали мне мозг, уговаривая отозвать заявление.
И плевать им было на то, что у Никиты появилась любимая женщина.
Единственной, кто поддержал меня после развода, была моя подруга Лена. Мы с ней дружили еще со школьной скамьи и за годы не отдалились друг от друга.
Даже тот факт, что она была замужем за Сашкой Ждановым, лучшим другом моего Макса, не помешал нам сохранить теплые отношения.
Конечно, я чувствовала, что Жданов меня осуждал. В первое время смотрел на меня как на пустое место и даже здоровался сквозь зубы.
Видя это, я старалась встречаться с подругой наедине, у меня дома или на нейтральной территории.
Но постепенно Саша смягчился и стал со мной нормально общаться. То ли Ленка с ним поговорила насчет меня, то ли время помогло.
Так что я стала спокойно приходить к ним в гости, регулярно бывала на семейных праздниках и не чувствовала себя при этом персоной нон-грата.
Но приходила без Никиты, вот его Жданов точно терпеть у себя бы не стал. Ник сначала возмущался, ревновал и обижался, а потом смирился.
А чуть позже ему и вовсе стало фиолетово на то, куда я ухожу и с кем провожу свободное время. И меня это вполне устраивало.
Ленка приехала ко мне вечером с коробкой торта и цветами, и мы устроили посиделки на всю ночь.
— Какая же я дура, Ленка, — не выдержав, расплакалась на ее плече. — Как я могла отказаться от Макса?
— Ну что уж поделать, Оля, — она вздохнула. — Никто из нас не святой, а ты уже достаточно настрадалась, заплатила сполна за свою ошибку. Так что не убивайся, хватит! Прошлого всё равно не вернуть. И да, ты молодец, что высказала всё в лицо родителям. Они это заслужили. И не позволяй им больше использовать себя как марионетку. Встань, отряхнись и иди дальше. Начни жизнь с чистого листа. Кое в чем ведь кретин Астафьев прав. Ты еще молода, есть время отстроить свою жизнь заново.
— Знать бы еще с чего именно начать, — вздохнула и уронила голову на руки. А Лена внезапно просияла.
— А я знаю с чего! Отправляйся-ка ты, дорогая моя, в отпуск!
— В отпуск?
— Ну да, на море. Тебе очень сильно нужна перезагрузка. А еще отдых, новые впечатления и смена обстановки. Отвлечешься, позагораешь, поплаваешь. И жизнь сразу заиграет новыми красками.
— Что-то мне в это не верится, — уныло ответила.
Я так привыкла жить в своем тоскливом «сером» мире, что не верила, что он снова может раскраситься во все цвета радуги.
— А ты не сомневайся, а действуй! Не тяни время, а то депрессия затянется надолго. Чем быстрее улетишь, тем будет лучше. Давай вот прямо сейчас посмотрим горящие туры! Незачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня!
*****
Хорошенько поразмыслив, я пришла к выводу, что Лена абсолютно права. Мне срочно нужно уехать из города. Иначе я просто рехнусь.
Я поменялась строчкой в графике с одной из коллег, вышла в отпуск и купила горящий тур на Мальдивы.
И снова подруга оказалась права. Отпуск действительно пошел мне на пользу. Я вернулась загоревшей, полной сил и энергии.
И впервые за долгое время начала с оптимизмом смотреть в новый день.
Родителей об отъезде я не предупредила, да они и не особо искали меня. За две недели не было ни одного пропущенного звонка от них.
Впрочем, это было мне даже на руку. Если начинать жизнь с чистого листа, то без тяжелого груза на плечах.
А родители так и хотели придавить меня к земле этим грузом. И им не понравилось, когда я избавилась от ярма в лице Астафьева.
Что ж, пусть сбудется желание отца. У них нет дочери, а у меня теперь нет родителей. Пусть живут дальше как хотят.
Первым делом после возвращения в Каменогорск я выставила на продажу квартиру.
Не хотела я жить в стенах, напоминавших о годах несчастливого брака. Ничего хорошего они не сохранили: только слезы, ссоры, обреченность и тоску.
А если совсем честно говорить, то эти апартаменты никогда мне не нравились.
Их покупали родители Никиты, и мое мнение, конечно же, их не интересовало. Да мне и плевать тогда было, в какой именно золотой клетке жить.
А сейчас плевать не было, поэтому и задалась целью как можно скорее избавиться от этой «элитной клетки».
И удивительно, но мне повезло. Я умудрилась быстро найти и покупателя, и подходящее новое жилье.
Пришлось переехать в район попроще, но зато ЖК был весьма добротным, в а шаговой доступности располагались красивый сквер и набережная.
Квартира была со свежим ремонтом, и мне оставалось только заполнить ее мебелью и недостающей техникой.
Что я с радостью и сделала.
С загородным коттеджем было проще, в нем я чаще всего была одна, так что обновила обстановку по самому минимуму. Ну и избавилась от того, что напоминало о Никите.
В целом, к началу августа первый этап моей новой жизни завершился, и я была довольна тем, как все складывается.
В первых числах Ждановы устраивали посиделки с шашлыками в загородном доме, и я, конечно же, поехала к ним.
— Привет, Максим, — наконец, выдавила из себя непослушными губами. — Рада, что ты вернулся в родной город.
— Ну, как сказать, вернулся, — он небрежно дернул плечом. — Приехал пожить на неопределенный срок. Пытаюсь вернуть потерянную Музу.
Голос его при этом спокоен и абсолютно бесстрастен. А лицо… И лицо такое же. Нейтрально вежливое, отстранённое.
Нет ни следа того огня в глазах, с которым он смотрел на меня раньше. И той сумасшедшей, невероятно ослепительной, шальной улыбки, в которую я влюбилась когда-то, тоже не было.
Наверное, глупо было этого ждать после всего, что я натворила. Но безумное сердце продолжало искать на любимом лице следы былых чувств.
Само собой, ничего не находило, и от этого было очень больно.
Макс смотрел на меня как на простую знакомую, а мне приходилось делать вид, что так и должно быть.
Что меня ни капельки это не задевает. Что я давно забыла и похоронила наше прошлое.
Что вполне себе счастлива и довольна своей жизнью. Тогда как на самом деле сердце все эти годы безумно тосковало, а душа заливалась слезами.
Тихомиров поправляет воротник рубашки, и блеск обручального кольца сразу же притягивает взгляд.
В глазах тут же темнеет, когда понимаю, что сейчас мне предстоит познакомиться с его женой.
Увидеть, как он ее обнимает и целует на моих глазах. Боже, как мне это пережить?
— А… хммм… — маскирую легким кашлем дрожь в голосе, — где твоя жена? Она приехала с тобой?
— Ох… — Лена почему-то сдавленно охает и прикрывает губы ладонью, а Максим мрачнеет.
А я уже ни черта не понимаю в том, что происходит. Но ощущаю, что ляпнула что-то не то. Напряжение между нами тремя становится почти осязаемым, и я чувствую себя не в своей тарелке.
— Нет, Иры здесь нет. И уже никогда не будет. — Максим качает головой и начинает крутить на пальце широкий золотой ободок. — Она умерла полгода назад.
— Но как же так? — у меня от шока буквально отвисает челюсть.
— Авиакатастрофа. У меня было выступление в Сочи, Ирка летела ко мне и… не долетела. Двигатели отказали, и самолет рухнул в море. Никто из пассажиров не выжил.
Я нахмурила лоб, вспоминая выпуски новостей. Да, я определенно слышала про разбивший рейс 3698, но списки жертв не читала.
И даже подумать не могла, что среди погибших жена Максима.
— Боже, это кошмар. Макс, мне так жаль. Я не знала.
Теперь мне стало понятно, почему он одет в черное. Траур. Видимо, очень сильно любил жену, раз до сих пор глубоко скорбит и не снимает обручалку.
— А уж как мне жаль, Оля… Не думал, что нам с ней отведено так мало времени. Ладно, я пойду помогу Сане с мангалами. А вы тут болтайте.
Проводив Тихомирова тоскливым взглядом, я перевела дыхание и повернулась к подруге.
— Лен, ты почему мне не сказала, что жена Макса погибла?
— Сначала времени не было, Оль. Мы всё бросили и полетели в Москву на похороны. Сами в жутком шоке были, а Макс вообще как живой труп ходил в первую неделю.
Слова подруги резали по живому, и я всё-таки не сдержала слез. Не себя жалко было, нет, Максима.
Он заслужил жизнь с любимой женщиной. Он, как никто другой, был достоин счастья. Но судьба распорядилась по-другому.
— Ну а потом у тебя байда с разводом началась. Тебе и так тяжело было, я и решила молчать. Поле разрыва с родителями ты и вовсе чуть в депрессию не впала. Как я могла тебя добить такой новостью. Кто ж знал, что сегодня так неловко получится. Прости. Я правда не знала, что Максим приедет. Обычно мы к нему в Москву ездили. Видимо, по родному городу соскучился. Душа всё равно зовет в родные места.
— Да ладно, всё со мной будет нормально. — тихо сказала я. — Тебе чем-нибудь помочь?
— Если только на стол накрыть. Всё остальное готово уже.
— Хорошо. Дай только забежать в туалет, в порядок себя привести. А то я, наверное, на енота похожа с размазанной вокруг глаз тушью.
*****
Конечно, пятью минутами дело не ограничилось. Мне потребовалось куда как больше времени, чтобы привести себя в порядок.
И дело даже не в туши, подправить макияж было делом пары минут. Куда труднее было справиться с ватными ногами, дрожащими руками и бешено колотящимся сердцем.
Но мне всё же удалось вернуть самообладание и помочь подруге накрыть на стол.
Настроения, правда, особого не было, так что я по большей части молчала и слушала разговоры других.
Собрались на заднем дворе дома Ждановых родственники Лены и ее мужа, а также старые друзья Саши и Макса с жёнами. Ну и коллеги, с которыми супруги хорошо общались.
Макс, в отличие от меня, говорил вполне охотно и даже улыбался. И пусть эта теплая улыбка была адресована не мне, я была безумно рада ее видеть.
— Ну что, Макс, — спросил кто-то из мужчин. — Ты к нам за потерянным вдохновением приехал?
Максим Тихомиров
34 года
Оля изменилась за эти годы. Сильно изменилась.
И вовсе не в том плане, что стала хуже выглядеть с возрастом. Наоборот, с возрастом она стала только краше.
Как роза распускает свои лепестки по утрам, так и красота Ольги распустилась, расцвела со временем.
Черты ее лица стали более мягкими, а формы более женственными.
Она уже не была похожа на ту хрупкую девчонку, что когда-то давно стояла в первом ряду концертного зала Дома Культуры и бешено мне аплодировала.
На девчонку, которую мой взгляд умудрился выцепить из целого моря других лиц. И которая своей фигуркой напомнила мне Олененка.
Она стояла, зажав сумочку подмышкой, и так неистово хлопала, что я даже испугался, что сотрет всю кожу на ладонях.
Тоненькая такая, хрупкая, высокая. И большеглазая. Эти глаза, пожалуй, меня и покорили.
Притянули, околдовали и едва не стали моей погибелью…
Из того образа, что я запомнил, в Ольге неизменными остались только глаза. Такие же большие, нереально серые, с чувственной поволокой.
В остальном язык уже не поворачивался назвать ее Олененком. Теперь передо мной стояла деловая женщина, красивая и знающая себе цену.
Настоящая леди, если угодно. Неприступная и холодная, когда-то безумно любимая, а теперь чужая и такая же далекая, как Луна.
А может, Ольга всегда такой и была? И только я, романтичный дурак, ослепленный любовью, видел ее такой, какой хотел.
Трепетной ланью, нежной фиалкой, феей из ночных грез. Музой, дарующей вдохновение.
Я готов был подарить ей весь мир: носить на руках, боготворить, посвятить ей все мои песни.
Наивным был. Думал, что у нас всё по-настоящему. Что чувства взаимны, поцелуи искренни, а признания в любви выжжены в сердцах на всю жизнь.
Я же в Москве места себе не находил. Рвался к ней, старался приезжать при первой возможности.
Подрабатывал, начал работать в музыкальном ансамбле, чтобы были хоть какие-то деньги.
Думал, подожду еще пару лет, поднакоплю средств, найду нормальное жилье и как только Оля закончит ВУЗ, заберу ее с собой в Москву.
Но не зря, видимо, говорят, что отношения на расстоянии обречены. Видимо, тяжело было Оленьке одной.
Не выдержала разлук, не дождалась меня. Начала встречаться с другим. Который был постоянно рядом, баловал вниманием, дарил подарки и шептал на ушко красивые слова.
Много ли надо, чтобы соблазнить юную, красивую девушку?
А может, я ошибался в самом корне. Ольга была не нимфой и не феей, а всего лишь коварной сиреной с замашками скромницы?
Роковой женщиной, умело прячущейся в более скромном образе.
Может, и вовсе не любила меня никогда. Или спутала влюбленность с любовью. А как только встретила того, от кого по-настоящему снесло крышу, то быстро дала мне отставку.
Она так и сказала мне в лицо:
— Прости, Максим. Нам нужно расстаться. Ничего у нас с тобой не получится. Всё это было ошибкой.
Даже не соизволила объясниться нормально. Не сказала прямо, что разлюбила, не сказала, что устала от отношений на расстоянии. Не сказала, чем я ее так разочаровал.
Просто быстро выпалила непонятную мешанину из слов и сбежала.
А через пару часов я узнал от лучшего друга, что мой Олененок гуляет с другим парнем.
Да и остальные знакомые потом рассказали, что за моей Олей уже давно ухаживает Никита Астафьев.
Сначала я не поверил, хотел бежать к ней, добиться от Оли правды, но… потом Соня Трегубова, сестра одного из моих приятелей, показала фото, на котором я увидел Олю, целующуюся с Никитой.
Было предельно ясно, что моя Оленька больше не моя, и искать с ней встреч смысла нет.
Зачем унижаться, требуя объяснений и выясняя подробности, зачем добиваться ту, которой не нужен?
Раз девушка сказала нет — значит, нет. Раз целуется с другим — значит, не любит. А насильно мил не будешь.
Что тут еще сказать можно?
Но тем не менее я еще чего-то выжидал. Даже тогда надеялся на что-то. На то, что Оля не спит со своим хахалем, что одумается и придет ко мне.
Да, я бесился, ревновал, как проклятый. Но держался, выливал свои бурлящие эмоции в музыку и ждал.
Так отчаянно ждал свою ненаглядную. Днями и ночами напролет ждал. Готов был простить и принять ее. Готов был простить поцелуи с другим.
Лишь бы пришла, посмотрела в глаза и сказала:
— Прости меня, Макс. Я так тебя люблю.
Я бы всё простил Олененку за эти слова. За нежность рук, мягкость губ и влюбленный взгляд. Тогда бы — простил.
Но она не пришла, не позвонила, не написала ни строчки.
Всё случилось с точностью до наоборот: спустя два месяца Оля вышла замуж, и я тут же уехал из города. Надо было продолжать учебу.
Я не преследовал своей целью обидеть или как-то задеть Олю. Просто говорил то, что чувствовал.
Пытался напомнить самому себе, что значила для меня Ирина, сколько взлетов и падений мы с ней пережили.
Что помнить нужно о такой, верной до гроба женщине, а не о юной, ветреной нимфетке, порхающей как бабочка от одного цветка к другому.
Ира же была из тех, кого лет двести тому назад назвали бы женой декабриста. Она пошла бы за мной и в огонь, и в воду, и в ссылку.
Мне очень повезло с женой, жаль, что судьба отняла ее так рано. Может, будь у нас чуть больше времени, я бы смог отдать ей душу и сердце полностью.
Но этого времени у нас не было.
Вот и пришлось стоять и говорить поминальный тост, и вновь уплывать на волнах памяти в тот день, когда мы с ней познакомились.
У Иры мать преподавала в консерватории, в которой я учился.
Собственно, там мы и встретились. Случайно столкнулись в местной столовой, познакомились, разговорились.
Ира стала частенько забегать к нам в корпус, и мы как-то быстро сдружились. Она посещала концерты, на которых я играл, и восхищалась моим талантом.
Мы могли иногда сходить в кино или на концерт, прогуляться по городу в свободное время и поговорить обо всем на свете.
Ничего неприличного между нами не было. В моем сердце была только Ольга, да и Ирка с кем-то встречалась.
Так что общение у нас было чисто дружеским.
Всё изменилось после того, как Оля вышла замуж. Я вернулся в Москву полностью разбитым и опустошенным.
И именно Ира была тогда со мной рядом. Она тормошила меня, веселила, заставила встряхнуться, сбросить с себя апатию.
Именно она вписала мое имя в лист конкурса, который стал для меня знаковым.
Участие в том конкурсе свело меня с продюсером Игорем Серебрянским, который и привел меня в мир большой музыки.
Он дал мне стихи, написанные замечательным поэтом Сергеем Удаловым, на которые я написал музыку.
И я получил свои первые серьезные деньги. Серебрянский обладал невероятным чутьем, знал, что песня попадет во все главные хит-парады страны, поэтому не поскупился на гонорар.
Песня в результате действительно стала хитом всех музыкальных чартов, клип по ней крутился на музыкальных каналах.
А я в конце того сумасшедшего года впервые стал лауреатом Песни года и получил статуэтку как лучший молодой композитор.
Именно тогда, после церемонии награждения, между нами всё случилось впервые.
Ирка к тому моменту была абсолютно свободной, мы выпили, много пели и смеялись, отмечая мой первый триумф.
Эйфория захлестнула с такой силой, что в итоге мы оказались в моей комнате и провели вместе ночь.
Уже чуть позже Ира призналась, что давно в меня влюблена, и именно из-за меня рассталась с парнем.
Надеялась, что рано или поздно я обращу на нее внимание и отвечу взаимностью.
Ну а я? Я решил: а почему бы и нет? Оля давно устроила свою жизнь, так почему я должен страдать всю жизнь?
Поэтому и решил дать шанс отношениям с Ясинской. Мы встречались еще три года, а потом поженились.
Ирка, кстати, училась на PR-менеджера, но в итоге всю свою деятельность сосредоточила на мне.
Стала мне и менеджером, и агентом, и личным ассистентом. Позволяла мне спокойно творить, а сама взяла на себя организационные вопросы.
Мир музыки постепенно меня затянул с головой. Я выпустился из консерватории, участвовал в разных конкурсах, много с кем работал.
Круг знакомств с каждым годом становился все шире: поэты, продюсеры, музыкальные группы, артисты и певцы.
Я начал писать песни для поп-звезд и звезд шансона, а также для телефильмов. Пять лет назад я выпустил свой первый альбом, а за два месяца до кончины жены — третий.
Ира со мной присутствовала везде: на сольных живых концертах, в студиях звукозаписи, при съемках клипов, в студиях, где снимались телепередачи, и на съемках концертов.
Ну и за церемониями награждений она всегда наблюдала из зрительного зала. Неслабая поддержка, ведь так?
Лучшей я не мог себе даже представить, но…
Олененка своего я так и не смог забыть до конца. Перестал мечтать о ней, но не смог забыть.
Как ни гнал я ее образ от себя, как ни старался с головой уйти в работу, как ни пытался забыться в объятиях жены, Оля все равно незримо присутствовала в моей жизни.
Приходила в воспоминаниях или во снах, маячила где-то на периферии сознания, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы глушить эти отголоски прошлого.
Ира ни разу не дала мне повод считать, что несчастна со мной. Поэтому оставалось только надеяться, что жена не замечала моей внутренней раздвоенности.
Что не страдала от недостатка любви так, как я мучился сожалениями о том, что не способен отдать ей всю свою любовь.
Ирочка заслуживала самых теплых слов, которые я и произнес перед старыми друзьями.
Ольга
Это было больно. Очень больно.
Арию из Риголетто Тихомиров точно выбрал не просто так. Я поймала его взгляд перед тем, как он начал играть.
Холодный как лёд айсберга, острый, пронзительный взгляд. Распарывающий кожу до самых костей.
Он хотел то ли устыдить меня этой песней, то ли напомнить о прошлом, то ли просто наказать.
Как будто жизнь меня наказала недостаточно.
Хотя что Макс знает о моей жизни? Он уверен, что я все эти годы была счастливой, что жила с любимым и любящим мужем…
Он ведь тогда прислал подарок на мою свадьбу: корзину алых роз с запиской:
«Будь счастлива с ним, раз я счастливым тебя сделать не смог…»
Я едва сознание не потеряла, когда прочитала эти слова. Под ногами качнулся пол, а перед глазами поплыли цветные пятна.
Ленка, которая пришла на свадьбу, несмотря на свои отношения со Ждановым, и стала моей подружкой, подхватила меня, отвела в дамскую комнату и там минут десять приводила в чувства.
Именно в тот момент я поняла, что натворила. Поняла, что никогда не полюблю Никиту, не стану ему нормальной женой.
Поняла, что потеряла самое ценное в жизни — любовь, которую судьба дарует далеко не всем.
А я отказалась от этого дара.
И исправить уже ничего было нельзя. Я официально стала женой Никиты, и сбегать со свадьбы было поздно.
Максим не простит. Чужой женой меня не примет. Даже если всё еще любит.
Еще вчера было бы непоздно. Послать к чертям всех, сбежать, отправиться в квартиру Макса и его бабушки.
Плакать, каяться перед ним, кидаться на шею и клясться в любви. Клясться в верности, ведь не было у меня с Никитой ничего.
Еще вчера у меня был шанс, а сегодня его нет. Слишком поздно…
Конечно, я могла бы сбежать из ресторана, но… Куда мне было идти? Куда? К Максу дорога заказана, к Ленке и ее родителям не поедешь.
Мои родители просто проклянут и из дома выгонят. А уж какой шум будет в городке! Как представила этот прилюдный позор, так сердце едва не остановилось.
Уж молчу, что деньги за сорванное торжество семье Астафьевых возвращать придется. Они такое не простят, счет до копейки выставят.
И будут в своем праве, ведь это и для их семьи унижение.
Будь рядом Макс, я бы всё же решилась на отчаянный шаг. Он бы помог, поддержал. Пусть и не сразу, но мы бы вернули деньги за свадьбу.
Но его не было, и я … я сломалась тем вечером. Стерженек во мне переломился напополам.
Поняла, что выхода у меня два: или убежать из ресторана и сигануть с моста в свадебном платье, или идти той мрачной дорогой, на которую свернула.
Наверное, стоило бы выбрать первый вариант, но я не смогла. Что-то во мне отчаянно цеплялось за жизнь, говорило, что время мое не пришло.
И я выбрала жизнь с Никитой как свой крест. Как пытку и наказание.
Естественно, ничего этого Макс знать не мог. Даже Ленке я не сразу во всем призналась.
Тихомиров, похоже, считает меня совсем холодной, бессердечной стервой. Лживой гадиной и тварью. Презирает и ненавидит.
И объясняться спустя столько лет бесполезно. Либо не станет слушать, либо попросту не поверит.
Поэтому я стояла и слушала, как он поет. Макс ведь не только в игре на фортепиано был виртуозом, у него и голос был волшебный.
Живой, бархатный, с переливами и полутонами. Голос, пробирающий до дрожи. В этот голос я влюбилась моментально. С первых слов…
Наслаждалась им каждый раз, когда любимый начинал петь. И неважно, где это было — на концерте, в дружеском кругу или в постели, когда мы лежали в обнимку, утомленные любовью.
А теперь я могла лишь молча рыдать. Рыдала внутри, но держала лицо и дослушала арию до конца. И лишь потом выскользнула из гостиной.
Всему есть предел, вот и я, похоже, достигла своего болевого порога.
Чтобы не возвращаться к остальным, я вызвалась поиграть с детьми. Это здорово меня успокоило: маленькие сорванцы даже труп бы развеселили.
Второго такого дня я не вынесу. Это я понимаю четко, едва открыв глаза на рассвете. Мне надо уезжать в город.
И чем раньше, тем лучше. Иначе я просто сойду с ума в обществе Тихомирова.
Поэтому быстро вскакиваю, принимаю душ и привожу себя в порядок. Завязываю волосы в хвост и тщательно маскирую макияжем следы тяжелой ночи.
Собираю в сумку вещи, которые вчера успела переложить в шкаф, и выхожу из спальни.
— Оль, а ты куда собралась? — Ленка, тоже успевшая проснуться, встретила меня в холле, у самой лестницы.
— Домой, Лен. Прости. Не могу я рядом с ним находиться, понимаешь? — почти что прошептала. — Его ненависть меня просто убивает.
— Да брось, какая ненависть? Макс после смерти жены всё в себя никак не придет. Ты тут ни при чем.
— Да? А ты не слышала, что он вчера пел? — не выдержав, всё же хлюпнула носом. — Риголетто? Да еще эту самую арию. Это же специально. Очень жесткий укол. Хотя и заслуженный.
— Оль, мне кажется, ты преувеличиваешь.
— Я чувствую, понимаешь? Чувствую его неприязнь, и мне больно от этого. Вчерашний вечер стал пыткой, и второго такого же я не переживу. Отдыхайте и развлекайтесь без меня. Так всем будет лучше.
— Все еще его любишь? — лицо подруги становится грустным.
— Люблю. И вряд ли когда-нибудь смогу разлюбить. Поэтому и хочу уехать. Пораньше, пока все еще спят. Чтобы не объясняться ни перед кем.
— Что ж, ладно. Но просто так я тебя не отпущу. Перекуси перед дорогой. А то еще от слабости врежешься куда-нибудь.
Ленка и правда меня не отпустила голодной. Заставила выпить кофе и быстро сообразила завтрак.
И только потом открыла ворота.
— Будь осторожной на дорогах, — крепко обняла на прощание. – И обязательно позвони, как доберешься. Я буду ждать.
— Хорошо. А вы тут хорошо отдохните перед рабочей неделей…
Я выезжаю из дома Ждановых и направляюсь в сторону Москвы. Но даже в салоне собственного авто меня преследуют призраки прошлого.
Потому что стоит включить радио, как оттуда начинает литься песня, написанная Максимом…
Одна из самых моих любимых песен, буквально заслушанная до дыр. И переключить волну у меня не поднимается рука.
*****
Целую неделю я отходила от встречи с Тихомировым. Пыталась забыть его слова, его холодные глаза и ту жестокую арию.
Старалась не думать о том, где он сейчас, что делает и с кем общается.
Не представлять, как он по утрам выходит из душа и варит себе кофе. А потом садится за рояль и начинает играть…
Не воображать, как он пишет музыку и с тоской смотрит на портрет жены.
Да, воображение у меня богатое. Пришлось приложить немало усилий, чтобы его обуздать. Иначе и правда умом тронуться недолго.
Но в воскресенье тем не менее я оказалась в нашем центральном парке. В котором в детстве гуляла с родителями, а потом тайно и не очень встречалась с Максом.
И как-то нечаянно оказалась у той самой, НАШЕЙ скамеечки, на которой мы впервые поцеловались.
Перепутать было сложно. За ней рос раскидистый дуб, а на одной из досок были выцарапаны наши инициалы.
ОН & MТ
Сразу нахлынули воспоминания, и я опустилась на скамью. Ноги просто отказались держать.
Наверняка скоро ее поменяют на новую, современную и замысловатую, но пока она стоит и хранит память о счастливых моментах нашей юности…
— Привет, Оль… — голос Тихомирова раздается над ухом так внезапно, что я вздрагиваю.
Сначала даже кажется, что он галлюцинация. Воспоминание, вырвавшееся из моего сознания.
Лишь через минуту до меня доходит, что он реальный. Взрослый, солидный мужчина, а не молодой, худощавый парень со взлохмаченными волосами и шальным блеском в глазах.
Под его ногами шуршит гравий, да и скамейка поскрипывает, когда он садится рядом со мной.
— Привет. — сердце едва не захлебывается, поняв, что он пришел в это знаковое для нас место. Значит, ему тоже дороги наши воспоминания. — Ты тоже помнишь, да?
— М?
— Ну как же, — от его непонимающего взгляда мои радужные мысли сразу испаряются. — Это ведь наша скамейка. Та самая, помнишь? Ты меня здесь впервые поцеловал.
— Да ну? — кажется, Макс удивляется вполне искренне.
— Да, смотри, тут наши инициалы.
Показываю ему выбитые буквы, а он проводит по ним кончиками пальцев.
— Надо же, и правда она, — легкий смешок. — Свой почерк я узнаю. Но, если честно, если бы ты не сказала, я бы не узнал ее. Столько времени прошло.
— Да, времени прошло много. Треть жизни почти. — отворачиваюсь, не в силах побороть горечь и разочарование.
Он забыл. Я помню все мелочи, а он забыл. Этого следовало ожидать, но мне всё равно больно.
Максим
Кажется, я был прав в своих ожиданиях. Возвращение в родной город вполне благотворно на меня повлияло.
Общение со старыми друзьями тоже пошло на пользу и расцветило ставший серым мир яркими красками.
Тиски апатии и черной тоски отпустили, и даже дышать вроде бы стало легче.
Нет, писать я еще не мог, зато много играл. И чувствовал, как рождаются внутри знакомые ощущения.
Так всегда было перед приходом вдохновения. В голове рождались, извивались, сплетались смутные образы, которые постепенно преобразовывались в звуки.
Я начинал слышать мелодию внутри, пропускал ее через себя, визуализировал каждую ноту, составляя единое полотно песни.
И только потом переносил всё на бумагу и наигрывал вживую…
Давно не было такого, в последние полгода чувствовал себя будто глухим. Внутри что-то онемело, атрофировалось.
И только в последние пару дней моя творческая суть начала подавать признаки жизни. И это не могло не радовать.
За несколько дней я нашел удобную квартиру в самом центре, куда и перебрался сразу же. И свой рояль на некоторое время перевез из дома Ждановых.
В субботу ноги сами понесли меня по городу, хотелось пешком побродить по любимым и знаковым для меня местам.
Начал я с кладбища, принес цветы на могилу родителей и бабушки, съездил к нашему дому, походил по улицам, где когда-то давно бегал мальчишкой.
Хотя что уж там, за роялем я проводил больше времени, чем за игрой с ребятами во дворе.
Но и на игры находил время. Собственно, Сашка, с которым мы дружили с первого класса, и вытаскивал меня на улицу каждый раз.
Не понимая, как можно сидеть и часами стучать пальцами по клавишам.
А у меня это было в крови. Дед, светлая ему память, был выдающимся пианистом и композитором.
Имя его пусть и не гремело по всему Союзу, но в музыкальных и театральных кругах его знали хорошо. Да и любовью всесильной партии он был обласкан.
Собственно, рояль этот был подарком, наградой от государства за заслуги.
Отец к музыке никакого отношения не имел, так что после смерти деда и до того времени, пока я не подрос, на инструменте играла бабушка.
Она тоже была выпускницей музыкального училища и всю жизнь проработала в городской музыкальной школе.
И меня научила играть… Разглядела и развила талант, как она говорила.
Обо всем этом я и вспоминал, расхаживая по улицам Каменогорска. Родная 58 гимназия, музыкальная школа, музыкальное училище, которое я окончил перед тем, как уехать в Москву.
Так много событий и воспоминаний.
И Олененка своего я тоже не мог не вспомнить. Наши с ней отношения, похоже, глубоко въелись в подкорку, навечно впечатались в память.
В Москве было проще загонять вглубь себя давние воспоминания, а сейчас всё навалилось разом.
Поэтому я и оказался в парке, у той самой нашей лавочки. И по какому-то странному капризу судьбы столкнулся там с Олей.
Да, я соврал ей про то, что не помню «нашу скамью признаний». Я всё прекрасно помнил: и как мы на ней целовались, и как я вырезал наши инициалы.
Хотел бы забыть, но не вышло.
А вот то, что Оля обо всем помнила — меня сильно удивило. Думал, уж она-то давно выкинула безумства юности из памяти.
Вычеркнула из своей жизни всё, что было связано со мной в тот день, когда стала женой Астафьева.
Поэтому и соврал. Не хотел выглядеть великовозрастным влюбленным идиотом, который даже спустя столько лет готов носить за ней тапки.
А Оле приспичило пуститься в воспоминания. Про концерт под дождем вспомнила, и перед моими глазами поплыла тонкая пленка реальности.
На какие-то мгновения показалось, что я снова там, у залитой дождем сцены, стою и обнимаю своего Олененка.
И потом кадры замелькали один за другим: такси, маленькая ванная, и обнаженное, хрупкое тело Оленьки в моих руках…
Ее подернутые пленкой страсти глаза, мое сорванное от возбуждения дыхание и долгая ночь первой близости…
Я же после той ночи еще неделю, как мешком пришибленный ходил. От счастья, от пьянящего осознания того, что стал у любимой первым мужчиной. И останусь единственным…
Дурак наивный…
Оля сама же и разбила эту иллюзию. Захотела объяснить что-то. Но что тут можно объяснять?
Выбрала другого мужчину, да жизнь не сложилась? Пожалела о неверном выборе? Но это уже не моя вина. Так зачем копаться в прошлом теперь?
Или она рассчитывает, что мы можем начать всё с чистого листа? Раз уж я теперь вдовец. Что я пойму и приму ее?
Если так, то Ольга даже хуже, чем я думал.
Обрываю ее на полуслове, чтобы не надумывала себе лишнего. Не хочу я разбираться в том, что было много лет назад.
И без того пакостно на душе. А любовь... Умерла так умерла, что называется. Зачем тыкать палками в давно отмершее?
Приходила в себя я тяжело. Тело было ватным и непослушным, а сознание вялым и затуманенным.
Даже не сразу поняла, что в больнице нахожусь. А когда поняла, то еще долго пыталась вспомнить, что со мной произошло.
Лишь спустя минут двадцать вернулись воспоминания: прогулка в парке, встреча и недолгий разговор с Тихомировым, слова, которыми он меня ранил, и несущийся на меня БМВ…
Кошмар…
Было больно и физически, и морально. Ну и стыдно, да. За то, что попыталась открыться и получила такую жесткую реакцию.
Даже жаль стало, что меня откачали. Что-то никак не давало мне распрощаться с этим миром.
Кажется, кто-то выше и правда решил, что сильно я нагрешила и еще долго мне предстоит ходить по мукам.
Медсестру я попросила позвонить Лене и сообщить, где нахожусь. Она единственный близкий человек, который у меня остался.
Родителям сообщать не собиралась. Я и без того была в раздавленном состоянии, и бороться с ними бы не смогла.
Сомневаюсь, что они бы меня приласкали и пожалели. Скорее снова гнобить бы начали. Нет, умерла так умерла, что называется.
Нет у них больше дочери.
Перепуганная Ленка тут же примчалась в больницу и с помощью Саши выхлопотала мне отдельную палату.
Я бы и в общей полежала, не переломилась бы, но в отдельной было куда комфортнее, конечно. Даже туалет с душем в ней были.
Первый день выдался тяжелым, тело болело, и меня то и дело пичкали сильными анальгетиками, от которых клонило в сон.
Что говорила мне Ленка, точно не вспомню. Хватило сил только на то, чтобы надиктовать ей список одежды и необходимых в больнице мелочей.
На следующий день стало чуть лучше, я уже была более-менее в нормальном сознании.
Ленка улыбалась, пряча тревогу в глазах. Пыталась меня растормошить.
— Ну и напугала ты нас, Олюшка. Я думала, поседею. Как ты так умудрилась?
— Буду внимательнее смотреть по сторонам, а не идти, не глядя на проезжую часть, — грустно улыбнулась. О встрече с Тихомировым в парке решила промолчать.
Даже лучшей подруге стыдно было об этом рассказывать. И так выгляжу, как побитая собачонка.
— Да уж будь добра. Второй раз ведь может и не повезти. И так, считай, в рубашке родилась. — Лена перевела дыхание и чуть ли не перекрестилась. — Уф, ладно, давай выдохнем. Главное, что ты жива. А переломы заживут. Ничего, моя хорошая, все у тебя будет зашибись. Скоро поправишься и будешь танцевать.
— Твои слова да Богу в уши.
— О, чуть не забыла. Цветы в вазе от нас с Сашей, а это тебе мои непоседы передали.
Здоровой рукой я взяла открытки, сделанные и подписанные детскими ручками, и улыбнулась.
Сквозь слезы, но улыбнулась. Было очень приятно. Хороших деток вырастила Лена. Хотелось бы и мне иметь таких.
— Они за тебя тоже переживают, Оль. И желают побыстрее поправиться. Хотели со мной в больницу поехать, но я не взяла, подумала, что они тебя сильно утомят.
— Ничего не утомят, пусть приходят. Ну и спасибо им передай. И обязательно поцелуй за меня.
— Обязательно, милая. Обязательно поцелую…
*****
— Привет, Оль. — голос Макса, раздавшийся в палате, заставил меня вздрогнуть. Вот кого-кого, а его у себя в палате увидеть я точно не ожидала.
Хорошо, хоть чай успела допить, а то бы точно поперхнулась от неожиданности.
Но тем не менее он стоял на пороге, с пакетом в руках и в небрежно наброшенном белом халате поверх черных брюк и черной футболки.
Такой нереально красивый, самый близкий когда-то, но давно уже ставший чужим.
Интересно, кто ему сообщил, что я попала в больницу? Саша, наверное.
— Можно пройти?
— Проходи, — киваю, устраиваясь поудобнее на кровати и по привычке баюкая загипсованную руку.
— Это тебе — он опускает пакет на стол и ставит стул поближе к кровати. — Фрукты, витамины. Всё, что разрешили врачи.
— Спасибо.
Тихомиров выглядит неуверенным и очень напряженным. Ведет себя так, словно ему каждый шаг и слово даются с неимоверным трудом.
У меня возникает ощущение, что он вообще не хочет здесь находиться. Будто повинность какую-то отрабатывает, навещая меня.
На горло себе наступает.
Ну и зачем пришел, спрашивается? Я не звала, и силой же никто его не заставлял приходить.
На душе становится тошно, и я старательно избегаю встречаться с Тихомировым взглядом.
И мечтаю, чтобы он поскорее ушел. Не нужны мне такие визиты вымученной вежливости.
— Как себя чувствуешь?
— Жить буду, — усмехаюсь. — Но плохо и недолго.
— Оль, не надо так, — все же бросаю украдкой быстрый взгляд и замечаю, как Максим резко меняется в лице. Становится белым как мел. — Нельзя так говорить. Тебе нужно поправляться и возвращаться к жизни.
Ага, было бы еще для чего жить.