Маленький гражданин

Первые шаги, или Наука быть счастливым

«Ах, детство как же ты прекрасно!

С тобой я был давно знаком.

Жизнь проживая ярко, страстно.

Тянувшись к солнцу васильком».

Это слова известного поэта, характеризующие мир детского периода. Признаюсь вам откровенно. Но только никому! Слышите?! Никому! Мое детство, пожалуй, было самым прекрасным временем, что мне доводилось встречать, просыпаясь ранним утром в постели. В то время, казалось, будто не было зла. Вместо этого были лишь – радость и веселье! Мир будто был пропитан искренностью и любовью. Солнце светило по-другому, дождь лил иначе. Все было совсем другим.

В некотором царстве, в некотором государстве. Нет-нет-нет, это не сюда. Сегодня я расскажу вам про один маленький провинциальный городок. Город Ивана Сусанина и Михаила Федоровича Романова. Кострома. Город, в существование которого можно поверить лишь тогда, когда спотыкающееся и спешащее на работу население пробегает рядом с заспанными детскими окнами.

В середине девяностых, в самый разгар перестройки, пока по телевизору крутили нескончаемый сериал «Санта-Барбара», а на магазинных прилавках появлялись жевательные резинки и разноцветные драже, наш спрятанный от всего мира и соседствующий с сосновым лесом двор, жил своей, особенной и яркой жизнью. Знакомьтесь – моя мама, бывший повар-кондитер, а ныне домохозяйка. Папа – советский милиционер, глава семьи, хорошо знающий такие слова, как совесть, честь и защита своей Родины, и применяющий эти понятия на практике. Бабушка, папина мама, – ветеран труда, человек, отдавший большую часть своей жизни заводу по изготовлению кожаной обуви. Души не чаявшая в своих внуках. Женька – самый любознательный в мире человек, по совместительству мой лучший друг. И, наконец, я – наивный голубоглазый мальчишка, изучающий этот пока новый и по-настоящему непредсказуемый и интересный мир.

Проснувшись ранним утром от звуков, гудящих за окном машин и с хрустом наступающего на снег, спешащего на работу местного населения, я сразу же распахнул занавески. Только что находившуюся в темноте детскую комнату наполнил яркий белый свет.

— Фить, фить, фить… — пробежал под окном мальчишка шурша болоньевыми штанами.

Мама и папа уже готовились к предстоящему трудовому дню.

— Жена, ты погладила мне рубашку? — спросил отец, намазывая пену для бритья на лицо.

— Ещё вчера, — отозвалась мама, шаркая ложкой по сковородке. — Посмотри в шкафу, висит на вешалке.

«Ах, какой же приятный запах» — подумал я, жадно хватая носом аромат испечённого пирога и сразу же устремился на кухню.

— Миш, тебе к какой смене в школу? — не отрываясь от плиты спросила ма.

— Ко второй, — торжественно объявил я, усаживаясь за стол.

— Отлично, позвоню бабушке, — потянулась мама к телефону.

Торжество предстоящего дня сразу же исчезло. Вместо захватывающих и так тепло согревающих детское сердце, зимних игр, меня ждали восемь кругов…. Нет, не ада, а проверки домашней работы.

— Будь вежлив в школе и не приноси двойки, — отхлёбывая чай из кружки с надписью «Главный в доме», произнёс папа.

Обычно, после ухода родителей в квартиру приходила бабушка.

«Дин-дон» — раздался звонок, прорезав утреннюю тишину.

— Ку-ку, — послышалось из-за двери.

— Доброе утро бабушка, — глубоко вздохнул я, открыв дверь.

За порогом стояла бабушка, невысокая, укутанная в шерстяной платок и полушубок. На лице, пожалуй, ярче всего выделялись уже старые, но кристально голубые глаза.

— Привет, Мишут, — нежным голосом сказала она, заходя в квартиру.

Раздевшись, она прошла в комнату, где плюхнулась всем своим крупным телом в расположенное возле окна маленькое, покрытое пледом, и освещённое утренним светом кресло.

— Ну давай, — посмотрела она на меня поверх своих старых советских очков. — Начинай!

Обычно после этого начинался тяжелый и кропотливый процесс. Перебирая на руках пальцы, часто запинаясь и что-то мыча, я пытался рассказать о выполненной домашней работе, но после двух часов экзекуции сдавался.

«Баб, можно я пойду погуляю?!» — запротестовал я.

«Сначала доучи стих, а потом можешь часик поиграть во дворе с мальчишками» — отрезала ба.

Скажу вам честно, это обычно было лучшим стимулом, чтобы доделать надоедливые домашние задания. И уже через пятнадцать минут, отрапортовав о проделанной работе, наспех надев шапку-ушанку и варежки, я пересекал порог родительского дома.

— На свободу с чистой совестью?! — послышалось из гостиной.

— Ага! — радовался я, выбегая из дома и закрывая за собой дверь, и через минуту оказался на улице.

Там, с местной детворой, мы прыгали по гаражам, катались на санках и лепили снежные замки, прячась за которыми, обстреливали друг друга снежками — и через некоторое время расходились, чтобы готовиться к насыщенному учебному дню. Так проходило мое детство, пожалуй, самое счастливое время на свете.

Детский сад, или Первое разочарование

В детский сад меня впервые принёс отец. Именно принёс. Вцепившись дрожащими руками в его крепкую шею, я никак не хотел спускаться в этот мир с кричащими беснующимися и сметающими всё на своём пути детьми.

— Не бойся, никто тебя здесь не укусит, — успокаивал отец, опустив меня на землю.

—Только не уходи! — взмолился я, округлив глаза, на которые уже наворачивались слезы.

—Мне нужно работать, — опустившись на корточки и потрепав меня за щеку, улыбнулся он. — А ты пока с кем-нибудь познакомься.

Провожая взглядом исчезающую фигуру отца, я чувствовал себя героем, пожалуй, самой трогательной, пробивающей на слёзы, лучшей мелодрамы двадцатого века. Как мне тогда казалось, я словно был оставлен на необитаемом острове, кишащем дикими животными, яростно жаждущими полакомиться детской плотью. Я наблюдал за кораблём, который был единственной надеждой на спасение, но так предательски растворялся на горизонте. Забившись в угол, я стал наблюдать за обстановкой. Вот мимо меня проносится мальчик и, изображая клич воинствующего племени, врезается в стену. Неподалёку девочки, образовав кружок, одевают своих кукол и, весело общаясь, наливают им чай.

— Ты, должно быть, Миша? — окликнул меня нежный женский голос.

Тогда я увидел её. Её тонкие губы, свисающие до плеч чёрные волосы, острый маленький носик, большие кофейные добрые глаза, сразу же расположили к себе.

— Да, — робко ответил я.

— Меня зовут Татьяна Валерьевна. Пойдём, я познакомлю тебя с ребятами, — протянула она руку, и мы направились вглубь грохочущей, вопящей разноцветной детской массы.

— Дети, дети, минуточку внимания! — перевела жестом на себя внимание Татьяна Валерьевна, заставив всех на минуту смолкнуть. — Это Миша, он будет воспитываться и проходить обучение в вашей группе.

— Какой-то он странный, — прошептала одна девочка.

— А разве бывают мальчики с белыми волосами? — спросила вторая.

— Я слышала от мамы, что это называется альбинос, — сказала третья.

— Какой нос?! — удивилась четвертая.

Годы сменяли друг друга. Проводя время за вышиванием сказочных героев, лепкой, изучением алфавита и складыванием цифр, я привык к окружающему меня новому миру, и даже полюбил его, но вскоре моя любовь разбилась о камни человеческой лжи и чёрствости.

Уверен, все слышали выражение «тихий час». Думаю, каждый из вас, наслаждаясь, вызывающим приятные чувства обедом, так или иначе мечтал или по крайней мере задумывался о часике безмятежного сладкого сна. В нашем детском садике, как мне тогда казалось, это чувство испытывал только я. Удобно расположившись на мягкой кровати и натянув одеяло на нос, я застывал, ожидая лицезреть гладиаторские бои и пижамную дискотеку.

— Пожалуйста, не шумите, я отойду на совещание к директору, — попросила нас, удаляясь, Татьяна Валерьевна.

Но нет тут-то было. Не успела она исчезнуть из поля зрения, как спальная комната оживилась. Битва подушками, танцы на кроватях — это лишь маленькая часть того, до чего может додуматься детский мозг, оставленный без внимания взрослых. Больше всех выделялся мой будущий одноклассник — Вовка. Виляя из стороны голой попой, он напевал себе под нос: «Ой, макарена, макарена» — а на его мягким месте красовались ярко-красные следы от недавнего знакомства с отцовским ремнём.

— Кто зачинщик этого веселья?! — прогрохотала прибежавшая на шум Любовь Анатольевна.

Высокая, богатырского телосложения, вселяющая ужас и трепет в наши детские сердца, она словно хищный зверь искала взглядом будущую жертву. Все притихли.

— Это Снегов! — пробубнил, выглядывая из-под кровати Вовка.

— Да-да! Это он! — поддержали остальные.

— Какая наглая ложь! — только и успел вымолвить я, как моментально был скомкан в одеяло и повёрнут на другой бок.

— Сосиска в тесте, — прошипел Вовка, и все дружно засмеялись.

Лёжа на боку, скованный в движениях и глотая слёзы горечи, я осознал, что даже если ты живёшь по совести, однажды на твою улицу может завернуть грузовик и, случайно перевернувшись, оставить на ней следы лжи и несправедливости.

Первое сентября, или Неожиданный подарок

Застёгивая пуговицы на рубашке, завязывая галстук, примеряя брюки перед зеркалом, я готовился к первому учебному дню. На часах стрелки показывали восемь утра, а значит, через час я должен стоять на торжественной линейке.

— Не забудь взять цветы! — крикнула с кухни мама. — Какой же ты у меня нарядный! — Она подошла и поцеловала меня в лоб.

Вытащив из хрустальной вазы три белых розы, я покривлялся возле зеркала.

«Красота! — подумал я. — Жених на выданье!»

— Старайся задавать поменьше вопросов, побольше слушай, что тебе говорят, — протянул не отрываясь от газеты папа.

— Слушаюсь! — встав с цветами по стойке смирно, пискнул я.

— И перестань уже кривляться, — добавила, мама. Проходя мимо, она закручивала бигуди.

К слову, это был седьмой раз в моей жизни, когда я принимал участие в празднике 1 сентября — Дне знаний. Покинув отчий дом, я направился в сторону школы. Из установленных там колонок громогласно звучала песня Владимира Шаинского:

«Буквы разные писать

Тонким пёрышком в тетрадь

Учат в школе, учат в школе,

Учат в школе».

На улице радостно чирикали, прыгая с ветку на ветку воробьи, яркое нежное солнце, застывшее диском на безоблачном небе, согревало своим теплом пальцы рук. Уверено двигаясь по направлению к храму знаний и слегка пританцовывая, я заметил, как один из розовых бутонов (по всей видимости, не выдержав моих танцев и решив передохнуть на земле), отпал.

— Ты выбрал свою участь, — промычал я, и зашагал дальше.

На площадке перед школой толпился, заливаясь смехом и гогоча, многочисленный люд. Старшеклассники весело обсуждали интересные истории, и так быстро прошедшие (вот подлые!) жаркие летние дни. Первоклассники, переступая с ноги на ногу, складывали в голове пазл предстоящей школьной жизни. Они ещё находились в неведении.

— София Фёдоровна, поздравляю вас с первым сентября! — гаркнул я, протягивая учительнице оставшиеся от букета две потрёпанные белые розочки.

— Ой, Михаил! — вздрогнула, оборачиваясь, учительница. — Я пока занята, сейчас на трибуну выйдет новая директриса, ей и подаришь. Но позже, обратив внимание на то, что сотворила с букетом моя беспечность, она добавила: — О-о-о. На сцену лучше не ходи, не надо. Директриса сегодня первый день будет работать.

— Хорошо, София Федоровна! Я подарю вам цветы в классе, — взвизгнул я, так ничего и не поняв.

— Кха-кха-кха, — закашляла София Федоровна.

Сидя за партой и наблюдая, как ученики дарят букеты классному руководителю, я размышлял: «Как бы мне выделиться? Вон у них столько цветов, а у меня всего лишь два. Пойду последним! Так она меня точно заметит!

Увидев мое направляющееся прямиком к ней тело, София Федоровна, открыв рот, застыла в гримасе ужаса. Её лицо приобрело бело-желтоватый оттенок, и только по дёргающемуся правому веку было ясно, она всё еще находится в этом мире. Наблюдая за нежно опускающимися поверх подаренных букетов двумя белыми розочками, она сказала лишь одно:

— Да, Снегов, такого подарка от тебя я явно не ожидала!

Терзаемый догадками и мыслями, по возвращении домой я поведал о случившимся родителям. Смеялись все.

— Ты что, не знал, что две розочки кладут на могилку? — хохотал отец.

Мне же было невыносимо стыдно.

Казаки— разбойники, или, как больно на муравейнике сидеть

— Давай же, скорее! — кричал Женька, скрываясь за домом.

— Ты очень быстро бежишь, — хватаясь за грудь, тяжело передвигая ногами и жадно глотая воздух, стонал я.

Оказавшись на пустыре, я почувствовал подкрадывающийся к сердцу лёгкий приступ паники.

— Женька! Ты где?! — содрогаясь от страха, медленно протянул я.

— Да здесь я! — послышалось из кустов. — Сюда иди!

Обрадовавшись знакомому голосу, я пулей примчался на зов отсутствовавшего, как мне казалось, целую вечность друга.

— Ты уверен, что нас здесь не найдут?! — вытирая скатывающийся со лба пот, я внимательно смотрел на Женьку, изучающего обстановку.

— Я здесь каждую травинку знаю, не бойся, прорвёмся! — уверенно отрезал он.

Скоро издалека послышался топот.

— Где они? — спросил один из казаков.

— Не знаю. Только что были здесь, — ответил второй.

— Далеко не уйдут! За мной! — послышался третий, и топот стал удаляться.

— Вот видишь, — радостно потирая руки, улыбнулся Женька. — А ты боялся.

— Теперь осталось проложить маршрут до дома, и там нас уж точно никто не найдёт. Даже бабушка Сирануйш.

Бабушка Сирануш, о которой рассказывал Женька, была ветераном Великой отечественной войны и жила на первом этаже его дома. Наблюдая за вечно хулиганившими под ее окнами мальчишками, одних она обливала холодной водой, других покрывала порцией отборного мата. Меньше везло тем, кто попадался по ее горячую руку. В лучшем случае последствиями этого было выкрученное ухо. В худшем – разговор с родителями о неправильном воспитании ребенка, за что виновнику краснеющих от стыда и робко выслушивающих наставления громыхающей бабушки Сирануш родителей, прилетало еще и от последних.

— На счёт три, выбегаем из укрытия и бежим в сторону леса, — наблюдая за обстановкой сказал Женька.

— Три!!!

После чего он рванул на своих длинных ногах в сторону соснового бора, где ветви деревьев, обдуваемые тёплым летним ветром, шептали друг другу что-то непонятное, но в то же время захватывающее дух. Оказавшись в лесу, я потянул носом. Запах стекающей с коры смолы опьянил моё детское сознание.

— Наша задача: незаметно пробраться к моему подъезду, и тогда победа будет за нами, — шептал Женька, оглядываясь по сторонам. — Поэтому ложись на траву и, стараясь не поднимать шум, ползи.

— Есть! — отрапортовал я, приложив к пустой голове руку.

— Ну всё, без разговоров, вперёд! — подбодрил меня Женька и пополз первым.

Ворочаясь, словно земляной червяк, перебирая по траве руками и ногами, я представлял себя разведчиком, только что заброшенным в тыл врага, целью которого было важное донесение данных о войсках противника. Пока я елозил по земле, Женька аккуратно наклонял и утрамбовывал перед собой траву.

— «Тихо!» — подал знак Женька. — Похоже у дома засада.

— На, смотри. — Он протянул мне сложенный из пальцев рук «бинокль», в котором я рассмотрел двух мирно беседующих ребят из отряда казаков.

— И что делать? — вопросительно взглянул я на Женьку.

— Я их отвлеку, а ты сигай в подъезд, звони в дверь мамке, в квартире они тебя точно не достанут, — повернулся в мою сторону Женька.

— А как же ты?

— Не боись, у меня ноги длинные, убегу.

Подкравшись поближе к дому, мы заняли позицию.

— Ну что, готов? — спросил Женька.

— Угу! — кивнул я.

— Тогда поехали.

— Эй, казаки! Не меня ищете?! — горланил Женька, выбегая из угла дома.

Обезумевшие от такой наглости, пацаны тут же помчались вслед. Воспользовавшись ситуацией, я попытался юркнуть в подъезд, но тут же был замечен одним из преследователей.

— Снегов! Снегов сбежал! — тыкая в мою сторону пальцем, возопил он.

— Я за длинным, ты в подъезд! — отдал приказ другой.

Забежав в подъезд, я наткнулся на ту самую бабушку Сирануш, о которой так возбужденно рассказывал Женька. Широкоплечая, невысокого роста и весьма округлой формы, она занимала почти все пространство лестничной площадки. Рядышком с ней, весело махая хвостиком, бежал пёсик — Борька. Врезавшись с разбегу в живот бабушки из моих глаз посыпались звезды.

— Ты куда это летишь, окаянный? —наклонилась она ко мне, всматриваясь в мои испуганные глаза.

— Помогите! Меня преследуют! — взмолился я, после чего попытался протиснуться мимо её грозного тела, но был пойман за шкирку и словно маленький щенок поднят вверх.

— Преследуют, говоришь? — прищурилась бабушка Сирануш. — Пойдём посмотрим на твоих преследователей.

После этого легким движением руки я был поставлен на ступеньки, и мы втроём направились к выходу.

Возле подъезда уже толпились местные ребята. Попытавшийся проникнуть внутрь дома мальчуган был сразу же отброшен животом бабушки Сирануш.

— Вы чего тут забыли? — басила она, цокая по асфальту тростью. — Я бабка боевая! Сейчас у меня штабелями лежать будете.

— Снегов, выходи! — гаркнул, уставившись на трость, местный хлопчик Сашка. — Мы знаем, что ты прячешься в подъезде. Твоего подельника мы уже взяли.

— Не трогайте его! — крикнул я, выглядывая одним глазом из-за могучей спины бабушки Сирануш.

—Простите пожалуйста, мне нужно идти, — обратился чуть ли не шёпотом я к бабушке.

— Куда ты собрался, дуралей?! Они ж тебя измучают! — всплеснула она руками.

— Знаю, но я своих не бросаю,— пробормотал я, после чего поплёлся, опустив голову, к своим мучителям.

— Ага, попался! — обрадовались они. — Сейчас поведем тебя в лагерь, будешь пароль говорить!

В лагере казаков картина была следующая: грустный Женька, посаженный на муравейник, и толпа смеющихся казаков, скакавших, словно шаманы возле костра и заглядывающих в лицо Женьке, пытаясь выведать секретный шифр.

— Говори шифр, или он дальше будет тут сидеть, — рявкнул на меня Сашка.

— Хорошо, но сначала отпустите его, — сделал я жалкую попытку выручить друга.

— Пароль! — злобно повторил Сашка.

— Три, — ответил я.