Мальчик из прошлого

Глава 1. Параллельная реальность

– Да, Зверева, встреча выпускников – это, конечно, не королевский прием. Но и не в магазин за хлебом сгонять, – сказала Катя, моя подруга еще со школьных времен.

Я сидела в ее салоне перед зеркалом, она стояла сзади и придумывала, как вернуть былую красоту и молодость мне, тридцатисемилетней усталой учительнице. Задачка не из легких. Катя хмыкнула, распустила гульку на моей голове, и рыжие волосы тяжелой волной скользнули по плечам.

– Ух ты, ну вот зачем ты их прячешь?

– Так удобнее, Кать, – вздохнула я.

Катя сохранилась куда лучше, чем я. Её лицо мерцало от каких-то флюидов, волосы блестели от каких-то филлеров, глаза таинственно блестели то ли от удачного брака, то ли от дорогих теней и хайлайтера – я в этих штуках не спец, просто нахваталась от Кати названий.

Катя пшикнула мне чем-то ароматным в лицо, сверху положила тканевую маску, затем намочила мне волосы, помассировала, смыла и вернула к зеркалу. И с прищуром глядя на меня, сказала жуткую вещь:

– Давай я тебе кое-что напомню. Всем нашим девочками из прошлого, да и мальчикам, очень интересно будет посмотреть, какой стала Алиса Зверева – школьная королева, самая красивая девочка в классе, настоящая звезда. И что они увидят?

– Старую больную женщину на последнем издыхании они увидят, – я поскребла маску на лице, чесалось с непривычки, Катя стукнула меня по рукам. Я жалобно спросила: – наверное, лучше вообще никуда не идти. Не могу я, Кать, ну правда, если всё так плохо, как ты говоришь.

Я хотела подняться на ноги, но Катя положила мне руки на плечи, не давая встать.

– Не плохо, Лиса, совсем нет. Просто ты на себя забила. Будто не хочешь быть красивой. Одеваешься во что попало…

– В то, что удобно, – перебила я ее.

– Ну, или так. Но нельзя же вообще за собой не следить! – Катя говорила, стригла кончики моих волос, что-то ровняла, снова стригла.

– Где время взять, Кать? Вот где, скажи? Ты знаешь сколько сейчас всего на школьных учителей взвалили? Одной только отчетности! Плюс у меня три выпускных класса. Три, Кать! И это к моим пятиклашкам. Учителей в школе не хватает, нагрузка бешеная, а я еще дополнительные часы хватаю. Аттестации эти долбанные, а еще неплохо было бы детям знания как-то в их головы вбить.

– И? Это повод плюнуть на себя? Ты же понимаешь, что дело не в работе и занятости. Что-то в тебе угасло. Взгляд у тебя без твоего привычного огонька.

– Ну, и что, Кать? Зачем мне вся эта красота? Перед кем мне красоваться? Вадиму моему уже плевать давно, – я сглотнула тяжелый комок, подступающий к горлу. Мы давно с Катей не виделись, мне все некогда было, а теперь она смотрит на меня, будто я совсем ужасная, и мне реветь вдруг хочется. – Перед кем мне красоваться? Мне бы время найти чтобы выспаться, я же как лошадь – скоро стоя спать научусь.

– Для себя, Алиса, для себя, – отрезала Катя и включила фен, я только расслышала злое: – А Вадим твой… Мужика тебе… Чтобы глаза блестели…

Шум фена заглушал ее злость на Вадима. Катя была уверена, что все дело в мужике. Смешно, это что-то из древности, современная женщина как-то и без мужика может блестеть.

Катя заколола волосы, сняла с меня маску, приказала закрыть глаза. Снова что-то наносила на лицо, промакивала спонжем, мазала кистью, я почти уснула.

– Ну, вот! – спустя почти час воскликнула Катя и разрешила открыть глаза.

Ух ты! Я невольно улыбнулась своему отражению. Рыжие волосы волнами падали на плечи, усталость замазана, кожа мерцает. Так вот в чем секрет! Только взгляд по-прежнему усталый. Я от всех этих манипуляций, хоть и сидела на кресле, сильно устала.

– Сюда бы комбинезон брючный, бежевый, а лучше лиловый какой-нибудь, и все, звезда вернулась в тело этой женщины! – с улыбкой сказала Катя, окинув меня довольным взглядом.

– Но тут я тебе не помощник. Пока ко мне домой доедем, опоздаем на сборище одноклассников. Впрочем, это мышиное платье подчеркивает твою роскошную грудь, а грудь, всем известно, концентрирует внимание на себе и отвлекает от всего остального.

Я выпрямилась. Поморщилась от своей фигуры. Грудь тяжеловата, и мне кажется, я из-за нее, словно тетка какая-то. Впрочем, тетка и есть.

Мы шли к зданию школы, а мне хотелось повернуться и рвануть отсюда. Меня не покидала уверенность, что именно я буду той одноклассницей, взглянув на которую, многие скажут: «Да уж, жизнь никого не щадит».

На лестнице у школы стояли какие-то взрослые люди. Я усмехнулась, будто ждала, что там будут одиннадцатиклассники со знакомыми лицами. Я никого не узнала, а Катя потащила меня дальше. Вслед я услышала:

– Это что Зверева? Которая Лиса? Ничего себе, постарела-то как, – донесся до меня шепоток.

– Да уж, вот тебе и королева, – вторил другой.

Катя втащила меня в школу, дверь за моей спиной хлопнула, отрезая обсуждения. Но я видела, Катя тоже всё слышала.

Внутри все оборвалось. Даже если в глазах этих двух я уже подпорченный товар, тогда я даже уже и не знаю, что мне о себе думать. Хотелось повернуться и свалить отсюда. Но Катя схватила меня за руку и решительно потащила за собой на прицепе.

Мы поднялись на второй этаж и обе замерли, открыв рты.

Глава 2. Эхо юности

Я поглядывала на часы каждые десять секунд, стрелки неумолимо приближались к восьми вечера. Сердце колотилось, руки дрожали. Я не сняла платье, я не смыла макияж, я бродила по пустой квартире из комнаты в коридор, из коридора в кухню, из кухни в спальню. А еще стояла перед зеркалом.

Они все это сказали: я изменилась. В худшую сторону. Федя, может, не разглядел? Или это правда, ну про любовь?

Это было так по-юношески абсурдно и прямолинейно сказано Федей, что я будто в кино про любовь оказалась. И точно также как от романтического кино защипало в носу, затрепыхалось сердце в томлении и надежде на что-то красивое, щемящее.

До 20:00 оставалось пятнадцать минут. Не в силах вынести, я выбежала из дома во двор. Смешно будет, если придет Федор и муж одновременно.

Я снова глянула на часы. Без одной минуты восемь. Я смотрю, как бежит секундная стрелка, словно как только она добежит до нужной отметки, небо упадет на землю.

– Ждешь? – слышу я глубокий бас над собой и подпрыгиваю от неожиданности.

Тут же поправляю волосы, не зная куда девать руки:

– Ну, твое предложение звучало как ультиматум, что мне еще делать? – отшучиваюсь я, глядя на Федю внимательно. Как будто жду объяснений его словам в школе.

Какой же он все-таки стал… даже не знаю, как это сказать. Основательный, что ли.

– Прогуляемся?

«Интересно, – думаю я, – а ему вообще можно отказать, как он это все так говорит, что совершенно не хочется сопротивляться».

И вот мы уже идем, а я держу его под руку.

Федя молчит. Я молчу. Кажется, что с этой неловкостью, словно нам не под сорок уже, а по-прежнему по шестнадцать, и поделать ничего нельзя. Сердце в груди колотиться, будто пойманная в клетку птица, а мы все молчим и молчим.

– Как ты, Федя, расскажи хоть, – начинаю я, совладав с волнением. – Семья? Дети?

– Не, как-то не сложилось, – отвечает он, – а ты? Уже понял – замужем. Детишки?

– Тоже как-то не сложилось, – простой вопрос, но у меня тут же падает настроение.

Я всегда очень хотела детей. Но у нас с мужем ничего не получалось. А теперь и перестали стараться. И возраст уже на грани. Уже как-то боязно. Да и в принципе…

– Это потому что вы с мужем друг другу не подходите, – выдает Федя, не заморачиваясь.

– Во как! – удивляюсь я и веселюсь такому заявлению. – А ты прям точно знаешь?

– Конечно.

Он останавливается. Я оглядываюсь, подмечая, что совсем не следила, куда мы идем.

Мы оказались в уютном скверике неподалеку от моего дома. Солнце уже готовилось завалиться за горизонт и добавило еще больше золота в и так позолоченную листву.

Над нами распростер ветки, украшенные подпаленными красным листьями осенний клён. Картинка казалась и нереальной, и сказочной. Я в своей усталости ничего этого не замечала, а сейчас вот дышу, дышу – осенним воздухом, табачным, горьковатым вроде шоколада, запахом Феди – не надышаться. Будто сейчас уйду домой, и все закончится. Смою волшебный Катин макияж, снова наступят усталые будни, не будет слов про любовь, закончится этот романтичный юношеский фильм.

– И почему ты так уверен, что мой муж мне не подходит? – спросила я.

– Потому что никто кроме меня тебе не подходит, – он взял меня за руку, поднес ее к губам и медленно поцеловал, прямо глядя мне в глаза.

Щеки обожгло румянцем, я тяжело сглотнула.

– Потому что и мне никто кроме тебя не подходит, – он взял вторую мою руку и тоже поднес к губам.

Я замерла.

– Я это понял еще тогда в школе, и честно всю жизнь пытался самому себе доказать, что это было просто подростковое помешательство, но оказалось, что это навсегда, Лиса-Алиса.

Он назвал меня так же, как когда-то называл в школе.

– Фе… – я сглотнула застрявший в горле комок, – Федя, ну, что ты такое говоришь? Сколько лет уж прошло…

– Двадцать с хвостиком, – перебил он меня.

– Боже, как время летит. Двадцать, Федя, это так много. Я уже не та девчонка, глянь на меня, совсем не та.

– Ты еще лучше, чем была.

Я отвернулась, его нетерпеливый, жадный взгляд меня смущал. Он шарил по моему лицу, по телу, впитывал в себя. Не особо-то я поверила его словам, но хотя бы высказался галантно. Мой Вадим не считает нужным как-то скрывать свое недовольство мной.

Федя положил мне руку на талию и притянул к себе.

Мое дыхание сбилось. Я так давно не испытывала желания сама, и не чувствовала желания к себе от мужчины, что вспыхнула сразу.

– Федя, что ты творишь? – я положила руки ему на грудь, собираясь упереться, но рука против моей воли скользнула ему на шею.

Под ладонью я чувствовала его пульс. Густым медом разлилась у меня внизу живота истома.

Теперь он обеими руками держал меня за талию. Его губы все ближе. От этого горячего дыхания мое сердце забилось еще чаще. Я обвила его шею руками. «Что он творит, боже, что я творю», – успела я подумать, прежде, чем его губы коснулись моих губ.

Глава 3. Безразличие и пустота

Ничто так не приземляет, как моя привычная реальность. Уже к середине следующего дня у меня из головы выветрился и вчерашний поцелуй, да и вообще, что вчера произошло.

Снова вернулась моя внутренняя замученная лошадь, и возвращаясь домой, я специально пошла той дорогой, чтобы пройти через сквер и мимо того раскидистого клёна под которым я вдруг почувствовала себя живой.

Сквер был на месте, клён был на месте, но больше ничего и не осталось.

«Может, Федя вчера просто решил надо мной пошутить? Такая мелкая месть за то, что я насмехалась над ним в школе, месть за свою юношескую любовь», – я усмехнулась этим мыслям.

В этом свете все как-то сразу стало больше похоже на правду.

«Ну, какая к черту любовь, Зверева», – сказала я себе, когда поднялась на свой этаж.

Я вставила ключ в замок, но почему-то все не решалась его повернуть. Не помню даже когда это началось. Чтобы я вот так стояла в подъезде и не хотела войти домой, но началось давно.

Каждый раз я замираю у двери, словно мне нужно перевести дыхание, словно нужно настроиться, пробудить в себе определенное настроение, надеть маску, спрятать какую-то часть себя: не удобную, не уютную и давно уже не родную для того человека, который живет вместе со мной за этой дверью.

«Живет со мной», – по-другому, наши отношения с моим мужем и не назвать.

Я шагнула в прихожую, тихонько затворив дверь, и скинула кроссовки.

Почему-то сегодня особенно остро хотелось быть незаметной. Чтобы меня ни о чем не спрашивали, чтобы не высказывали никаких претензий – провести хотя бы сегодня спокойный и желательно одинокий вечер. Насколько он может быть одиноким, учитывая, что в квартире есть еще кто-то.

Ни с того, ни с сего мне сейчас хотелось услышать с кухни, где сидел муж: «Ну, и где ты шаталась», – но я знала, что ему все равно. Даже если бы я заявилась под утро измятая и пьяная вдрызг, он бы и бровью не повел.

Не факт, что он вообще заметил, что я вернулась домой в непривычное время. Скорее всего он даже не замечает, что я вообще существую.

В голове мелькнула фраза, услышанная совсем недавно: «Зверева, где тебя носит?», – брошенная моим бывшим одноклассником, и я невольно улыбнулась.

Я потерла виски, крепко зажмурилась, снова открыла глаза и пошла на кухню. Вадим сидел за столом и строчил кому-то в мессенджер. На меня он не глянул. Я поставила греться чайник и сунула нос в холодильник.

– Привет, – сказала я, так и не понимая, зачем полезла в холодильник.

Выглядело так, что я с колбасой на полке поздоровалась.

– Привет, – ответил Вадим, не отрываясь от телефона. Он продолжал набивать сообщение, а я сама не знаю зачем, вдруг спросила:

– Вадим, а ты меня любишь?

– В каком смысле? – его очередь отвечать вопросом на вопрос.

– В прямом.

– Нашла, что спросить. Что на тебя нашло?

– Да так, ничего…

Звук клацающей экранной клавиатуры уже начинал выбешивать.

Я знала, кому он пишет. Я знала, что мой вопрос сейчас звучит нелепо. Я не ловила своего мужа за руку, я не снимала его с другой бабы, но знала, что он изменяет мне. Уже не первый год. Да он и не скрывал особо. Мы просто об этом не говорили. Не о чем было говорить людям, которые давно живут друг с другом по инерции – автоматически.

– А Марину свою любишь?

Он встрепенулся и, наконец, оторвался от телефона.

Я даже знала, как зовут его любовницу. Во вкусе ему не откажешь, девица хороша, конечно, что уж тут говорить. Яркая брюнетка с пухлыми губками, лет на десять меня моложе. Фигуристая, длинноногая и, в отличии от меня, следит за собой.

– Чего ты несешь? Что за бред вообще?

Его телефон брякнул уведомлением. Он тут же открыл мессенджер и принялся писать ответ.

Я поставила кружку с чаем на стол. Села сама, спокойно и демонстративно взяла его телефон и опустила в кружку.

– Еб….сь, что ли? – он схватил уже почивший телефон, обжег пальцы и вскочил из-за стола.

Он настолько не ожидал такого поворота событий, что даже не успел среагировать.

– Давно уже, если пыталась сделать вид, что ничего не происходит.

– И что? Ты хочешь сейчас об этом поговорить?

Вадим промокнул салфеткой телефон и попытался его включить.

– Не хочу…

– К чему тогда все это?

Он чертыхнулся и бросил мертвый телефон на стол.

– А она тебя любит, Вадим?

– Вот ты зачем меня это спрашиваешь? Зачем ты нагнетаешь? Кто любит? Чего ты себе напридумывала.

– Марина, брюнетка эта… она любит тебя?

– Зверева, у тебя крыша поехала, точно тебе говорю! – рявкнул Вадим.

В этот момент, я вдруг порадовалась, что, выходя за него замуж, оставила свою фамилию. Вадиму это никогда не нравилось, и он больше звал меня по фамилии, чем по имени, словно подчеркивая это свое недовольство.

Глава 4. Тактика и стратегия

«Гром Граниту, работайте», – прошипела рация.

«Принял, работаю», – ответил я, поднял штурмовой щит и включил фонарь на нем в режим стробоскопа.

Три придурка забаррикадировавшиеся в здании с заложником еще не осознали, что их ждет.

Взрыв, дверь слетает с петель. «Граната», – кричит один из моих бойцов и закидывает в комнату свето-шумовую гранату. Взрыв.

Вхожу прикрывая нашу тройку щитом. Сухой треск автомата.

Шит принимает на себя предназначенный мне свинец.

Боец позади меня делает две короткие очереди. Тишина.

«Контроль», – отдаю я команду и уже не смотрю на то, чем все это заканчивается для ублюдков. Слышу только два пистолетных выстрела.

«Чисто», – раздается из коридора.

«Чисто», – вторит другой голос уже из коридора.

Подхожу к заложнику. Заложник, молодой еще совсем парень, ослеплен и контужен взрывом гранаты, но это поправимо. В любом случае лучше, чем отправиться на кладбище.

Подхватываем его с бойцом и ведем к выходу. Сдаем на руки врачам скорой помощи. Я снимаю штурмовой шлем, оставаясь в балаклаве. Вижу, как к нам рвется репортер с оператором, но дорогу им преграждает тонированный наглухо минивэн.

Я с бойцами скрываюсь в машине, дверь захлопывается, минивэн рвет с места. Вижу только в окно, как репортеров на себя принимает кто-то из полиции – специально обученная говорящая голова.

Что-то жжется в плече. Осматриваю руку. Пуля прошла вскользь. А вот испорченный шеврон жалко. Порвало точно между верхними буквами – ЦСН ФСБ и нижними – Антитеррор.

– Тебе не щит, перед собой, а ковш от экскаватора держать нужно. За щитом ты не помещаешься, Гранит, – Гром ржет в голос. – Или ты специально руку высунул, боевым ранением, небось, хвастануть хочешь, перед рыжей?

– Что за рыжая? – спрашивает другой боец.

Я достаю из удостоверения фотографию и протягиваю ему. Тот смотрит с недоумением на потертую школьную фотографию Алисы Зверевой.

– Эээ…, – отдает мне фотографию обратно.

– А ты не в курсе что ли? Это ж Федина любовь на всю жизнь. Он у нас, видимо, с головушкой не ладит. Не рассказал тебе что ли, что встретил ее двадцать лет спустя? Прикинь, всю жизнь с этой фотографией ходит, будто других баб на свете не существует, – рассказывает Гром.

– Много вы понимаете, – огрызаюсь я в ответ.

Все они на самом деле понимают. Но не подколоть не могут. У каждого из нас есть свой талисман. И с фотографией Зверевой я в том числе и поэтому не расстаюсь. Как с символом чего-то настоящего, того, что я чувствовал только однажды, будучи еще пацаном да так за всю жизнь и не сумел почувствовать снова. Несмотря на всех мимолетных женщин, что у меня были.

У Грома в удостоверении фотография жены и дочери. У меня Зверева. Не моя вина, что мое сердце отказывается любить кого-то еще.

– Так, и чего там рыжая, Федь? Двадцать лет спустя, Дартаньян, ты серьезно? – снова ржет Гром.

– Серьезней некуда.

– И, что свидание?

– Можно и так сказать, – еще раз смотрю на фотографию и убираю в удостоверение.

– И как она спустя двадцать лет? – спрашивает Гром.

– Великолепно, – отвечаю я и добавляю, будто уже не ему, а самому себе, – даже лучше, чем я мог себе представить.

– Мдаа… любовь, – тянет Гром, уже без смешков.

Дальше мы едем молча. Доедем и наши позывные сменятся именами. Мы стряхнем с себя очередной рабочий день и попробуем жить обычную человеческую жизнь. Каждый как умеет.

С рукой в санчасти возятся слишком долго. Уже вечереет. Я постоянно смотрю на часы.

– Да залепи уже пластырем, – раздражаюсь на фельдшера.

– Разговорчики, товарищ подполковник, здесь я командую, – огрызается фельдшер.

– Все! – дергаю рукой, не давая ему закончить дело.

– Рапорт напишу! – угрожает фельдшер.

– Пиши, что хочешь, утомил. Возишься с царапиной, будто мне руку оторвало, нет времени у меня.

«На что, интересно, ты рассчитывал?», – спрашиваю я себя, подъезжая к дому Алисы. «Что она и правда, будет тебя ждать у дома в ситцевом платочке послушно на скамеечке?», – продолжал я терзать себя.

Вроде бы она говорила, что замужем. Так себе обстоятельство, но, как говорится, «муж не стенка, подвинется».

Но в принципе, на что я рассчитывал, когда приперся на встречу одноклассников? И тем не менее, она появилась, хоть и верилось в это с трудом. Мне хотелось проверить, ёкнет ли сердце, когда увижу во плоти объект своей безумной школьной любви.

Ёкнуло сердце. Да так ёкнуло, что я будто перенесся на двадцать лет назад. Снова почувствовал себя пубертатным Квазимодо с восторгом, глядящим на прекрасную Эсмеральду.

Она изменилась, конечно. Но только в лучшую сторону. Расцвела той женской красотой, с которой не сравнится буйная, но угловатая красота юности.

Мне показалось, что она стала какой-то зажатой. В школе Алиса Зверева блистала, сейчас она этот свой блеск будто старается всеми силами притушить. У нее это плохо выходит.

Глава 5. Баобаб

Я уже весь извелся, когда спустя какое-то время на крыльцо санчасти вышел врач, с облегчением выкурил сигарету и сказал:

– Ну, что не видать генералитет?

– Не видать, как она?

– В порядке твоя рыбина. Жить будет. Но тебе нужно увозить ее отсюда. Сам понимаешь.

– Понимаю. В каком она состоянии? В больницу везти? – спросил я.

– Да ничего там нового уже не сделают, можно и домой. Я тебе дам с собой препарат, поставишь ей капельницу, завтра уже нормально все будет. Хороший препарат. От сердца отрываю.

– Добро. Спасибо, – я крепко пожал ему руку.

– Да не за что. Где ты ее откопал вообще?

– Где откопал там уже нету.

– Ну, как знаешь. Забирай, в общем. Вези аккуратно. Очухается к вечеру, наверное, только. А, и еще, Федь… Она того стоит?

– Стоит. Стратегическая женщина.

– Ну, если стратегическая, – хмыкнул врач и едва заметно улыбнулся, видимо, тоже знакомый с Гришиной философией о тактике и стратегии.

Алиса снова лежала завернутая словно кукла в плед. Была мысль отвезти ее обратно домой, но я представил эту ее затопленную квартиру, представил себя, ставящим ей капельницу, и ее мужа, например, возвращающегося домой, откуда там мужья обычно возвращаются? И решил везти к себе.

Мне так спокойней будет. А там дальше посмотрим, как оно все получится.

Добравшись до дома, я расстелил кровать. Избавил ее от чертова пледа, уложил под одеяло и поставил капельницу. Благо с медико-тактической подготовкой у меня все в порядке.

Выглядела она так, будто просто спит и ничего страшного с ней не случилось. Я сидел на кровати рядом и смотрел как медленно падают капли в капельной камере.

Удивительно, я мечтал носить ее на руках и вот целый день только это и делаю. Не так я это себе немного представлял.

Ее рыжие волосы разметались по подушке. Похоже было на замершее бездвижно пламя костра.

Я слегка коснулся пальцем ее мягких губ, зачем-то проверяя, дышит ли она, и подумал: «А теперь расскажите мне, что первая юношеская любовь – это все игры, что все это не по-настоящему. Что время проходит и ничего не остается».

Служебный кнопочный телефон брякнул уведомлением.

– Черт! – ругнулся я, глянув сообщение, где значился только цифровой код, означающий общий сбор.

Ладно. Врач сказал, что к вечеру очухается, может, успею вернуться.

На колени прыгнул кот и выгнул спину дугой.

– За старшего остаешься, – я почесал его за ухом, – приказываю выступить на охрану стратегического объекта. Вид наряда – дозор. Задача – не допустить нарушения покоя объекта. Связь – по радиостанции. Пароль – рыжая. Отзыв – дурная. В случае обнаружения признаков нарушения покоя, доложить и принять меры для преследования и задержания нарушителя покоя. Вопросы?

– Мррыы, – проскрипел кот своим будто прокуренным голосом.

Что означало, безусловно – вопросов нет, приказ ясен, выступаю на охрану стратегического объекта.

Ну, а что еще он мог ответить?

После получения вводных, моя группа погружается в машину. Я, Гриша и еще пара бойцов.

У кого-то мужика улетел чердак. Застал жену с любовницей, пристрелил из охотничьего ружья любовника, занял оборону и время от времени с балкона постреливает по прохожим. Никого, к счастью не зацепил. Требований не выдвигает, что напрягает – такой, скорее всего, уже все для себя и для жены решил, а своими действиями сам себе отрезает пути к отступлению. Уже приговорил сам себя и вопрос только в тот, получится ли спасти дамочку.

– Ты какой-то слишком напряженный, Федь, случилось, что? – спрашивает Гриша, когда мы занимаем места в машине. – Как там с рыжей, срослось?

Так всегда бывает перед штурмом. Разговоры, о чем угодно, только не о том, что сейчас предстоит. Пауза между получением задачи и ее выполнением заполняется пространными разговорами.

– Смотря, что ты имеешь в виду, – отвечаю я.

– Ну, как, что – это самое, – ржет Гриша.

– Это самое не главное, – говорю я.

– Значит не срослось, так бы и сказал, ну что ж, сочувствую, придется тебе и дальше на фотографию мастур… медитировать, – не унимается Гриша.

– А ты, я смотрю, в этом деле знаток.

Машина останавливается и смешки затихают.

– Работаем быстро и аккуратно. Пациент себя уже приговорил. Гром, работаешь с крыши, вы двое заходите через подъезд, ждете моей команды. Приказ ясен? Вопросы?

– Так точно! Вопросов нет, – слышу я дружное в ответ.

Я занимаю позицию со снайперской винтовкой на крыше дома напротив. Смотрю в прицел. Женщину не вижу. Наш пациент мечется по квартире от окна к окну. В одной руке нож, в другой охотничье ружье.

По его поведению уже понятно, что он на грани. Если женщина еще жива, времени у нее осталось немного.

– Гром, Граниту, на позиции, готов работать, – докладывает Гриша, по рации.

Глава 6. Китайская мудрость

Я открываю глаза и тут же в ужасе зажмуриваюсь. «Это сон, я не проснулась, это сон», – несется в голове. На грудь давит что-то тяжелое и мягкое. Давит так, что я не могу вдохнуть.

Почему-то вспоминаю, что такое состояние называет – сонный паралич, когда просыпаешься, но не можешь ни пошевелиться, ни вдохнуть. Где-то в интернете я даже картинку видела, будто на груди сидит страшное чудовище и поэтому не получается дышать.

И чудовище сидит. Я потому и зажмурилась, не веря, что все это наяву. Огромное, одноглазое. Огромные уши, усы, морду рассекает шрам. Я чувствую, как усы касаются моего лица. Я чувствую его дыхание и холодею от ужаса. Что-то влажное и шершавое касается моего носа.

Адреналин впрыскивает в кровь, сердце разгоняется. Я слышу, как дышит этот монстр. Через силу набираю полные легкие воздуха:

– А-а-а-а-а-а-а!!! – ору я и вскакиваю, сбрасывая чудовище с груди.

Оглядываюсь по сторонам.

«Где я?», – несется в голове.

Что-то щиплет, чуть пониже локтя. Замечаю капельницу и катетер в вене. Машинально вытаскиваю катетер и сгибаю руку в локте.

«Боже! Это фильм ужасов, меня похитили, маньяк! Что мне вкололи?», – подрываясь с кровати, валю на пол капельницу и в этот момент понимаю, что я голая.

Слышу адское шипение и машинально запрыгиваю с ногами на кровать. Передо мной стоит каких-то невероятных размеров котище. Огромный, одноглазый, на морде шрам. Такие коты вообще бывают? Он, наверное, с рысь размером. И на ушах кисточки как у рыси.

Смотрит на меня одним своим глазом, шипит и выгибает спину дугой.

– Эй, котик… ты же котик, да? Кис-кис.

Кот перестает шипеть, садится и только хвост из стороны в сторону по полу.

«Так! Кровать, не колодец, не подвал, уже хорошо. Что здесь еще?», – пытаюсь сообразить, где я оказалась.

«Квартира, это квартира, хорошая, кстати квартира», – отмечаю я. «Почему я голая? Капельница? Помню, что легла в ванную. Идрить! Что вообще происходит?».

Я ищу взглядом какую-нибудь одежду. Неподалеку на кресле замечаю мужские спортивные штаны. На кровати мой плед. Он точно мой: «Меня сюда, завернув в плед притащили что ли?», – спрашиваю я сама себя.

Спускаюсь с кровати, поглядывая на кота. Теперь я его разглядела. Похоже, что мейн-кун. Не знаю, бывают ли еще кошачьи породы таких размеров.

И только я делаю шаг, как кот тут же бросается на меня с диким шипением.

Я на кровать. Он следом.

– Уй-д-и-и-и, чудовище, – ору я во всю глотку, скатываюсь с кровати, вскакиваю на ноги и с диким визгом запрыгиваю на комод.

Кот за мной. Я хватаю с комода первое, что попалось под руку, собираясь запустить в это злобное чудовище, но вовремя замечаю, что именно схватила – огромный охотничий нож в кожаных ножнах.

Я вытаскиваю нож из ножен и кидаю ножны в кота. Этот гад в воздухе отбивает лапой ножны, будто какой-то спецназовец. И даже единственным своим глазом не моргнул.

Я слышу, как в прихожей хлопнула дверь. Сердце колотится словно бешеное, пульсирует в висках. Я поджимаю колени, трясу головой, чтобы волосы прикрыли грудь и выставляю нож перед собой, сжимая рукоять обеими руками.

Без боя я не дамся, маньячила проклятый!

В дверном проеме появляется мужской силуэт. Очень внушительный мужской силуэт. Да он огромный, черт его задери!

– Не подходи! Зарежу! – ору я во всю глотку.

Он замирает, складывает руки на груди и опирается плечом на дверной откос, внимательно меня разглядывая. Его взгляд скользит по моим голым ногам. По груди. Вообще не заморачивается, разглядывает меня нагло и по-хозяйски.

Я приглядываюсь и понимаю, что знаю его. Будто дежавю какое-то. Он опускается на корточки, свет падает ему на лицо.

«Да быть этого не может», – проносится в голове.

Передо мной никто иной как мой бывший одноклассник Федя Балуев. Я бы в такой ситуации и не узнала его, если бы не недавняя пресловутая встреча одноклассников.

– Пэтээсэр, ты чего нашу гостью напугал, – говорит он коту.

Тот подбегает к нему и трется об ногу.

«ПТСР? Ну, и кличка», – думаю я.

Федя поднимается на ноги и идет ко мне. Я тут же гладу нож на комод, скрещиваю ноги и прикрываю грудь руками.

Не знаю, как работает мой мозг, но единственное, о чем я сейчас думаю – это о том, что он видит мое непрезентабельное тело. Сразу вспоминаю все его недостатки. Чувствую, как краска бросается в лицо.

А он идет и глаз не отводит, будто хочет подметить каждую деталь.

Подходит вплотную и запросто, как ни в чем ни бывало, словно это в порядке вещей, подхватывает меня на руки и несет на кровать.

– … куда… чего… что происходит?.. – бормочу я, вся, сжимаясь от такой бесцеремонности.

Он молча опускает меня на кровать. Я хватаю плед и натягиваю до самого носа. Он садится рядом и кладет мне руку на лоб, будто проверяет температуру.

Глава 7. Поэзия

На ночь я расположился на диване. Еще пришлось уговаривать Алису ночевать у меня в комнате в моей кровати. Мне, говорит, неловко. Неловко спать на потолке – одеяло падает.

Сон не идет, удивительно, но даже после работы меня вырубает до самого утра и сплю я без снов, а сейчас, стоило в моей квартире вспыхнуть этому рыжему огню и глаз не сомкнуть. Что за хрен этот ее муж? Лису ведь надо беречь, чтобы глаза не потухали, чтобы огонь не угас. А она с бутылкой в ванне, вот же хрен моржовый, довел малышку. И мать ее пургу несет. Будто они на пару решили – не сияй, Алиса.

А Лиса – огонь. В голове одна и та же сцена крутится на повторе, словно зацикленное короткое видео – Алиса голая на комоде. Одновременно и нежная, и дикая. Тяжелая высокая грудь с розовыми сосками, которой так и хочется коснуться, плавные линии талии… бедра… ноги. Вспомнил и машинально облизнулся, и почувствовал, как набухает член.

Странно, но тогда в школе, когда я сох по Алисе, даже позволить себе не мог представить ее голую. Будто это оскорбит и ее, и мою любовь.

А что-то большее, да ни в жизнь, представить, как трахаю Алису? Да как можно трахать ангелов, совсем что ли ничего святого! Тогда как с другими девчачьими образами таких проблем у вечно перевозбужденного подросткового организма не было.

Зато сейчас очень живо могу все представить. Прямо на этом комоде. Я перевернулся на бок затем на живот, напряжение в паху было такое, что пришлось снова лечь на спину.

Вспомнилось, как я впервые признался ей в любви. Страшнее для меня в жизни, наверное, был только самый первый штурм.

Но если при штурме все во многом зависело от меня самого и от того, как я был подготовлен, а подготовлен я был так как надо, здесь от меня не зависело вообще ничего.

Загодя я исписал школьную тетрадку в клеточку прекрасными на мой взгляд стихами, но по факту это были самые ужасные стихи на свете. Одна только рифма любовь – кровь чего стоила.

Но я чувствовал себя Лермонтовым не меньше. И тот же грустный взгляд… и та же извечная русская тоска в глазах. В общем, сделал все, чтобы опозориться.

Мой товарищ, дабы я набрался смелости, а мне ее тогда не доставало, принял радикально верное, на его взгляд решение:

– Нужно выпить, – приговорил меня той далекой зимой мой друг Гриша.

Да, тот самый Гриша, он же Гром, который так любит надо мной поржать теперь.

Сказано сделано. Сосед Гриши, не гнушавшийся вливать в себя все, что горит, легко согласился купить нам бутылку водки, при условии, что половину мы отольем ему.

И вот, мы в подъезде Алисы Зверевой. В сердце у меня огонь, в штанах перманентный юношеский стояк, а в руках измятая тетрадка в клеточку с лучшей поэзией, на которую только способно человечество.

Нужно ли говорить, что спиртное я до этого не пил. Да и Гриша не пил. Зато храбрился. Он многозначительно достал из кармана сломанную посередине сигарету, тоже невесть откуда добытую и произнес преисполненный мудрости:

– Закусим курятиной.

Курятиной так курятиной. Так сложились звезды, что в тот день одним махом я познал все прелести доступных взрослых удовольствий впервые: первый раз выпил, первый раз покурил и впервые решился на рыцарский (а я считал, что это непременно рыцарский) поступок.

Мне выпала честь быть первым. В одной руке я держал бутылку. В другой зажженную сигарету. Под мышкой – тетрадка в клеточку со стихами, над которыми, я уверен, рыдал бы Пушкин.

Гриша уверял, что все нужно делать быстро. Как в армии. Я не стал спрашивать, что Гриша знает об армии. На всякий случай.

Я делаю глоток, тут же глубоко затягиваюсь и, конечно, меня разрывает будто хорошо встряхнутую и резко открытую бутылку с газировкой.

Из носа течет водка, сжигая слизистую, легкие разрывает от кашля. Я фонтанирую во все стороны, что твой гейзер, твою мать. Из глаз льются слезы (я же поэт, стихи должны быть пропитаны слезами), я красный, злой, но все еще влюбленный.

Вижу, что Гриша явно не ожидал такой реакции. Но виду не подает. И важно так замечает:

– Курятина не зашла.

Но сам почему-то после того, как посмотрел на разорванного от любви, курятины и конечно, поэзии друга, пить почему-то отказался.

Откашлявшись, после того, как глаза снова залезли в свои орбиты, я решил – или сейчас, или никогда.

Мои друг Гриша, как настоящий друг, оставил меня перед дверью Алисы Зверевой и покинул поля боя со словами:

– Все будет ништяк.

Что он имеет в виду, я понятия не имел. Но кто я такой, чтобы спорить с таким осведомленным человеком, как Гриша?

Я утопил кнопку звонка. Тишина. Проскочила мысль: «Может, ну ее на хер эту поэзию?». Но отступать было нельзя. Кто я после этого? И как на меня будут смотреть с портретов в кабинете литературы: Лермонтов, Есенин и Пушкин?

Тем более, несмотря на то, что мой организм, вроде как, вытолкнул ее из себя огненную воду, водка все же возымела действие, видимо впитавшись через слизистую. Я почувствовал себя смелее, но как только, не надеясь уже на дверной звонок, постучал в дверь, понял, что зря я себя так почувствовал.

Глава 8. Кофе и броневик

Я сижу на кухне, забравшись на стул с ногами, уперлась подбородком в колени и обхватила их руками.

Его огромная футболка закрывает меня всю. Я будто сижу в палатке, только голову высунув наружу.

Федя стоит у кофе машины и ждет, когда та отшумит, отфырчит и отдаст ему две чашки кофе. Между нами громкая тишина: в ней его нежный ночной поцелуй спросонья, школьное прошлое, вся моя хмурая реальность снова отодвигается куда-то далеко. Я волнуюсь.

Смотрю на его мощную спину, на бугры мышц под плотно обтягивающей футболкой. Плечо одной руки у него залеплено пластырем. На другой татуировка – оскаленный череп в берете. Исполнена очень искусно, я загляделась.

День, когда ко мне пришел Федя и швырнул в меня тетрадь со стихами, был странным. Я и сама была влюблена в Федю. Не знаю за что. Он смотрел на меня так, что я чувствовала себя единственной и самой-самой важной. Я надменно отворачивалась, сердце колотилось, ноги были ватными, а если его не было в школе, день казался пустым. И ничьи другие взгляды не могли дать мне того, что давали Федины.

Я вспомнила, как мама крикнула мне:

– Алиса, там этот твой медведь пришел, – мама осуждала Федю за неблагополучие, за неумение быть болтливым и дружелюбным.

А за дверью стоял Федя, от него несло жутким запахом сигарет, спиртного, глаза у него были бешеные. Я сразу поняла, что он хочет мне сказать, я похолодела. А он попросил тетрадь по математике. Дурак! И я ушла за тетрадкой, а мама, которая тут же стояла в коридоре, прошипела:

– Ты же не будешь с этим вот встречаться, да? Чего он шастает и смотрит, смотрит, скоро всю тебя высмотрит, ничего не останется. Он всю репутацию тебе испортит. Нечего с такими связываться, простой он слишком.

Я махнула матери и выскочила к Феде, он сказал: «я люблю тебя».

За дверью стояла и слушала наш разговор с ним мама. Я волновалась. Было глупо, неловко. Я засмеялась. Как идиотка. А у Феди стало такое лицо… Боже. Мне казалось, у меня сердце разорвется. Я побежала было за ним, но меня из-за двери дернула за рукав мама и втянула обратно.

Потом, годы спустя случился со мной Вадим. Вадим был в костюме, он умел говорить, улыбаться и очаровывать. Мама его одобрила. А я просто не сопротивлялась его настойчивости.

Сейчас рядом с Федей мне кажется, что я тогда не решилась на что-то важное, простое по зову сердца, и законсервировалась на годы. И вот оттаиваю сижу, меня тянет к его рукам магнитом.

Удивительно насколько нежен он может быть. Ни за чтобы не поверила бы, такой большой, мощные ручища, Федя словно создан для того, чтобы что-нибудь крушить и ломать. И такой нежный поцелуй. Такие теплые ладони. Я прикрыла глаза, и глубоко вдохнула, не давая себе совсем провалиться в это вчерашнее мгновение.

Кофе машина, наконец, справилась, Федя поставил передо мной чашку с кофе и сел за стол сам. На соседний стул запрыгнул ПТСР и ударил лапой по столу. Федя вскочил:

– Прости, брат. Гостья, сам понимаешь. Сейчас всё будет.

Это у них с котом разговор. ПТСР снова ударил лапой по столу. И Федя достал из холодильника молоко, налил в пиалу и поставил на стол перед ПТСром. Чудные оба.

– Федя, я все-таки хочу добраться до своей квартиры, нужно посмотреть, что там вообще происходит. Спасибо тебе, за гостеприимство, но пойми…

– Я понимаю, – перебивает он меня, – поедем, как только скажешь.

– Поедем? Я думала, я…

– Сама? – снова перебивает меня.

Вообще не заморачивается тем, чтобы дослушать меня до конца.

– Ну да, или ты голая собралась до своего дома добираться. Или в этой футболке? Ну, я могу, конечно, свои штаны тебе дать, но боюсь, фасончик неподходящий.

Черт, а он прав.

– Тогда допьем кофе и поедем?.. – спрашиваю я и добавляю зачем-то неуверенно, – да?

Он молча кивает в ответ. Я все еще чувствую неловкость. Такое ощущение, что вчерашний день – это было какое-то сновидение, а сейчас я проснулась и как-то враз осознала все, что со мной произошло за такое короткое время: муж с любовницей, потоп в квартире, чуть не самоубилась ненароком, работа никуда не делась и ко всему – мне нужно как-то все это разгрести, а у меня ни сил, ни средств, ни даже идеи с чего начать.

Ловлю его взгляд. Что-то изменилось. Он смотрит на меня так, будто снимает мерку. Слишком уж подробно разглядывает. Я невольно вжимаю голову в плечи, соображая, что может быть не так.

– Встань-ка.

Черт! Почему он говорит так, да еще таким голосом, что даже мысли не возникает перечить ему или сопротивляться. Я, вроде как, не хочу, но послушно поднимаюсь со стула.

Федя встает, делает ко мне шаг, натягивает футболку на спине так, что спереди она меня обтягивает с такой силой, что под ней видно все так, будто на мне и нет футболки.

Все происходит в одно мгновение. Я даже отреагировать не успеваю.

Федя по хозяйский хмыкает и задумчиво так говорит:

– Думаю не промахнулся, должен попасть в размер, – и отпускает футболку.

Краска заливает мне лицо. Ощущение такое, что меня раздели, разглядели, оценили и снова одели.

Глава 9. Последствия

Отдать должное, но Вадим не дрогнул. Или по крайней мере виду не подал.

– А вы кто, собственно?

– Друг детства, в общем, расклад такой, – вроде бы Федя говорил Вадиму, но смотрел почему-то на меня. Соседи из подъезда вошли в квартиру, будто Федя их на поводке притащил за собой, и теперь толпились в коридоре и галдели.

У меня голова шла кругом. Я оглядывалась, будто впервые оказалась здесь, а ведь мы с Вадимом прожили в этой квартире лет десять, но мне было дико неуютно. От того, что все разгромлено, испорчено, от того, что семья моя оказалась тоже испорченной и уже давно. И надо начинать новую жизнь, а я… не знаю теперь что и как. Поэтому вместе с соседями смотрю растерянно на Федю.

– Давайте-ка все выйдем в подъезд, хозяйку не будем волновать, – приказал Федя толпе и сделал шаг ей навстречу, толпа соседей тут же попятилась и выдавилась из коридора, как из тюбика паста, в подъезд.

– Алиса, собери свои вещи какие-нибудь на первое время, – бросил он через плечо и вышел в подъезд, не закрывая двери.

Я осталась стоять на месте, не понимая, чего он от меня хочет и причем здесь мои вещи. Испорченная мной квартира, недовольный Вадим, разъяренные соседи – оглушили меня, вот она реальность. Может, я в свой брак пряталась от нее – ведь пока у меня был какой-никакой муж, ипотека, которую он выплачивал, дом, где я жила – все как-то шло своим чередом. И вот, сломалось.

Вадим остался здесь в квартире и смотрел на меня с каким-то презрением, что ли. Я от его взгляда прошла на кухню, но Вадим поплелся следом, по пути выговаривая:

– Ты здесь что устроила? Посмотри, что ты натворила? Ты, видимо, ожидаешь, что я приду и решу все проблемы? После того, как ты меня из дома выгнала?

Я опешила. Он – теперь жертва, не я, которой он изменил, а он?

– Знаешь, что меня удивило, когда ты мне про мою Марину выговаривала? Что тебя это и не волнует вовсе. Ни слез, ни истерики, ни обвинений. Оказывается, ты просто на стороне сама погуливала, и очень удобно оказалось меня представить виноватым, из квартиры с оскорбленным видом гнать.

– Вадим, ты не так всё понял, у меня никого не было. Федя – мой одноклассник.

Из подъезда донесся внушительный Федин бас:

– Всем все возместят, всем дам свои контакты, и все решаем через меня. Всё, уважаемые соседи свободны и вопросы будем решать по мере их поступления.

Вадим скривился:

– Одноклассники ведь всегда впрягаются за своих спустя миллион лет после школы. Ты как выглядишь вообще? – Вадим внезапно переключился на мой внешний вид, оглядел меня чуть ли не с ужасом. – Как потаскушка какая-то. Жопу обтянула, сиськи обтянула. Ты мне про одноклассника будешь втирать? Я что слепой, что ли?

– Это же просто джинсы и футболка, – шепчу я, а из глаз дурацкие слезы катятся. – Ты же все про меня знаешь, зачем ты так говоришь, я ведь никогда...

– Ой, только не надо вот этих штучек, – перебил он меня, – одного лоха развела на сиськи, теперь меня решила на слезы. Не прокатит. В общем так, квартиру ты убила, естественно, я не собираюсь в это вкладываться, и выплачивать за нее ипотеку я тоже не собираюсь. Как и жить здесь с тобой. Хватит, наелся. Сама здесь живи, сама и выплачивай, но мою часть вернешь. Или будем судиться.

– Но ведь моя зарплата. Я же учительница, как?

– Ты меня выгнала? Ты. Ты квартиру убила? Ты. Решай вопросы. Или сиськами перед одноклассником покрути, пусть он решит за тебя. Блин, хоть в таком возрасте постыдилась бы уже.

Вдруг кухня стала тесной, в проходе появился Федя. Вадим на фоне Феди показался плюгавеньким каким-то. Сутулым. Я постаралась незаметно вытереть слезы.

– Алиса, иди, пожалуйста, собери вещи и подожди меня. Я сейчас «порешаю», как вот этот предложил.

– Что за обращение? – возмутился Вадим, но тут же как-то сник под насупленным взглядом Феди.

– Не надо, – попросила я, подходя к Федору.

– Тсс, – оборвал он меня, – иди вещи, говорю, собирай. Давай-давай, скоренько…

Он развернул меня и легонько подтолкнул в коридор, придавая ускорение.

– Все сказал? – услышала я.

– Достаточно, – ответил Вадим и тут же нелепо заверещал, – эй, вы что себе позволяете?

Я стояла в коридоре с колотящимся сердцем и слушала.

– Неправильный вопрос, – спокойно ответил Федя. – Что ты себе в отношении женщины позволяешь, вот правильный вопрос.

– Это моя жена, вообще-то, а ты кто такой? – шипел Вадим.

– Право на свою жену ты потерял, когда налево пошел и начал ее оскорблять. Ты ей никто. Запомнил?

Я услышала какое-то бульканье.

– Не слышу, – уточнил Федя.

– Запомнил, – прохрипел Вадим.

– Документы на развод подашь сам. Сегодня. Я проверю. Теперь меня послушай. Ты прямо сейчас сделаешь так, чтобы я тебя больше не наблюдал в радиусе десяти километров рядом с ней.

– А то что?

– А то всё.

Глухой шлепок. Я дернулась на кухню, но увидела только, что Вадим вскочил с места, но Федя положил ему руку на плечо. Казалось, просто положил и только, но Вадим под тяжестью этой руки опустился обратно на стул.

Глава 10. Весёлые звонки

– Вот! Здесь располагайся, – Федя занес мешок в комнату, и я с облегчением выдохнула от того, что он хотя бы не стал меня в свою комнату определять. ПТСР обнюхал мешок, громко фыркнул и обиженно удалился. На мое подлизывание «кыс-кыс» зашипел. Не нравлюсь я ему.

Даже кот, видимо, понимает, что такое быстрое сближение как минимум выглядит странно. И мне было неловко.

Когда с кем-то встречаешься, ты наряжаешься, красишься, идешь в красивое место, быт остается где-то далеко. А тут сразу что же, живем вместе? И ведь непонятно, Федя ведь не дружеского соседства от меня ждет?

Тут зазвонил телефон. Мой рингтон. Прежде всего звонок удивил тем, что я понятия не имела, где мой телефон, и не помнила, чтобы я вообще забирала его из квартиры. Но оказалось, что я сунула его в мешок машинально, видимо, даже не осознавая, что делаю.

Порылась в мешке, выудила телефон. На дисплее светилось имя директора школы. Какой сегодня день недели? Встреча одноклассников была в пятницу, потом в субботу случился Вадим и я в качестве утопленника, потоп, меня выкрал Федя, то да сё, сегодня выходит понедельник. Уже дело к вечеру, кошмар. Я поскорее ответила.

– Лиса Ивановна, – начал было Станислав Валерьевич, споткнулся на имени, данном мне учениками, исправился, – Алиса Ивановна. Вас не было целый рабочий день, вы не потрудились предупредить меня, уроки сорваны, все параллели шумели по школе.

Я вздохнула.

– Простите, пожалуйста, у меня случился форс-мажор, я не успела предупредить.

– Но завтра-то вы будете?

– Завтра? Вы говорили, что с этой недели должна выйти второй учитель по русскому языку и литературе, может, он меня подменит на несколько дней. Я ведь уже второй год прошу найти еще одного учителя, вы говорили, что нашли, с понедельника выйдет.

Станислав Валерьевич шумно задышал в трубку.

– У вас какая-то справка будет о ваших пропусках? – решил напасть он на меня. Значит, не будет второго учителя. Я последние два года веду несколько параллелей в две смены, прихожу домой, падаю, вырубаюсь, потом снова в школу.

Я сползаю на пол по стене.

– Справка? – глупо уточняю я.

В комнате бесшумно появляется Федя, заполняя собой пространство – собой, уверенностью, спокойствием. Он шепчет мне:

– Будет справка, скажи ему. На неделю.

Я испуганно мотаю головой, нет, не надо на неделю. У меня дети, а учителя нет.

– На неделю, – убежденно повторяет Федя.

Я повторяю в телефон за Федей. Станислав Валерьевич снова шумно дышит в трубку. Признак недовольства.

– Жду справку, Лиса, тьфу ты, Алиса Ивановна, – выдыхает он и отключается.

Я наконец переключаюсь на Федю, смотрю снизу вверх, с пола. Федя протягивает мне ручищу, я хватаюсь, и он рывком ставит меня рядом с собой. Всматривается в лицо. У меня от его взгляда что-то ёкает в груди, я сглатываю. Внезапно резко чувствую, что так и продолжаю держаться за его предплечья, вожу пальцами по горячей коже. Рядом с ним всё остальное уходит на задний план, Федя заполняет собой все. Губы горят, и я их кусаю. Федин взгляд скользит по лицу, к губам. Он проводит по нижней, прикушенной губе большим шершавым пальцем. Я жду поцелуя. Прикрываю глаза.

– Тебе надо отдохнуть. Ты совсем вымотана, – говорит он вместо поцелуя, и мне становится стыдно. Ведь я выгляжу ужасно, наверное, действительно замотана. И его совсем ко мне не тянет.

Открываю глаза и вдруг замечаю, что Федя нервничает. Такой эмоции я у него еще не видела. Будто что-то просчитывает в голове и находится даже не в этой реальности.

– Мне нужно на работу срочно, думаю, к вечеру буду. Ты, пожалуйста, не уходи…

Это «не уходи» он произнес с такой надеждой, что даже если бы я и собиралась, то передумала.

– Я в плену? – несмело шучу я.

– Можно и так сказать, скажем так, временно задержана до выяснения обстоятельств.

– А потом?

– Смотря какие обстоятельства обнаружатся.

– Как скажешь, Федя, – намеренно обреченно вздохнула я.

– Правильный ответ, – на его губах мелькнула улыбка. – Отдыхай, прошу тебя.

Я услышала, как хлопнула входная дверь.

Он вышел, а я так и стояла, глядя на этот мешок для мусора с моими шмотками:

«Ну что ж, достану все оттуда, залезу в мешок сама и притулюсь у двери, может, меня уже вынесут, наконец, на помойку. Там мне самое место», – подумала я и стала доставать мятую, будто ее в этом мешке кто-то усердно жевал – одежду.

Я попыталась разобраться все же со своими тряпками. Боже, действительно тряпье. По-другому и не назвать. Все какое-то серое, блеклое, невзрачное.

Почему я так долго не обращала внимания на то, в чем хожу вообще? Даже эти джинсы и футболка, что выбрал Федя сейчас казались куда женственнее всего, что я сгребла с собой.

Ни одного комплекта приличного белья. Зато удобное да. Удобное! Чтоб меня! Мне же еще не восемьдесят!

Хотелось разорвать все это, выкинуть к чертям. Только сейчас я поняла, что даже не взяла никакой косметики. Нет, я не забыла, я вообще об этом даже не подумала. За ненадобностью!

Глава 11. Ревизия

– Какие дети? – удивилась я.

– Любому мужику важно, чтобы жена была способной продолжить его род. А если нет, то он ее бросит. Твоему новому хахалю наверняка нужны будут дети. У него есть дети от других женщин?

– Я н-не знаю, – замялась. Подумала, хороший вопрос. Может, Федя был женат, может, у него есть дети. Я ведь ничего не знаю о нем.

– А вот Вадим тебя принял бездетную.

– Мам, пожалуйста, не трогай эту тему. Вадим не особо-то пытался выяснить, почему у нас детей нет. Просто по умолчанию решил, что дело во мне.

– И все-таки, он не устраивал проблем по поводу твоей бездетности.

– Конечно, – вспыхнула я, – он просто устроил себе новую семью на стороне.

Я все могу выслушать, но не про детей. Тема про детей во мне зудела такой тоской, что я выть была готова. Я так хотела своего младенчика, розовые пяточки, мягкие волосенки, пахнущие молоком. И все, что во мне было, отдавала детям в школе.

– Но ты подумай, доченька, – мама сбавила тон, и мне тут же стало жалко, что я про семью на стороне так резко упомянула.

С мамой попрощалась. Разгребла свои скучные вещи по полочкам. А потом меня как молнией шибанула мысль: а Федя ждет, что я с ним сегодня пересплю? Или вот так сразу мы начнем? А мы теперь живем вместе или что? Мысли о сексе с Федей меня прошибали током. С одной стороны я мялась, потому что мы же незнакомые люди, с другой – я бы наверное все отдала, только бы он, не спрашивая, взял и сломал бы мои барьеры. Так хотелось секса. А я думала, что у меня желание начисто уже умерло.

О боже мой.

Я разделась перед зеркалом. Решила быть с собой честной и придирчиво себя изучила.

И чем дольше я себя разглядывала, тем больше не понимала, что видит во всем этом Федя. Он же не слепой. Он же не может не видеть, но почему тогда так смотрит?

Впрочем, если пресс немного подкачать и сделать приседы, то тут вот подтянется, тут, может быть, тоже, и баба-ягодка опять. Решила не откладывать дело в долгий ящик.

Я легла на пол и начала качать пресс, будто это что-то изменит прямо сейчас, будто от этого будет какой-то толк. Годами нетренированное тело тут же сдалось и взмолилось о пощаде. Без коврика для упражнений кожа на позвоночнике пообещала треснуть по швам. Я вскочила на ноги и принялась за приседания. Приседала, пока не заболели колени и в этот момент представила, как все это выглядит.

Сумасшедшая голая баба посередине комнаты не пойми какой хренью вообще занимается. Вот бы Федя сейчас зашел. Может и хорошо, если бы зашел. Выгнал бы меня уже, наконец, за невменяемость.

Я представила выражение его лица и не смогла сдержать смеха. Теперь сумасшедшая рыжая баба валялась на полу и ржала, что добрая кобылка.

Это был не смех, со мной случилась настоящая истерика. Потому что делать-то мне что, бабоньки? Видели бы вы мой животик и эти бедра. Голая и вприсядку. Вот я выдала. Я никак не могла успокоиться, все хохотала и хохотала и, если бы не телефонный звонок, не знаю, как бы я с собой справилась.

Ответить я не успела. Светился пропущенный от Кати.

Я перезвонила Кате.

– Зверева! Ты куда пропала вообще? Я чуть с ума не сошла! Была у тебя, там апокалипсис, ты где? Отвечай мне быстро! – выдала Катя на одном дыхании.

– Я в порядке, Кать.

– Слышу, как ты в порядке! Где ты? Да у тебя даже голос похоронный какой-то.

– Я у Феди.

– У какого Феди, Зверева? Ты бредишь, что ли? – в голосе Кати сквозило неподдельное удивление.

– У Феди Балуева, ну, одноклассник, на встречу одноклассников ходили, помнишь?

– Ого! Алиска, а тебе палец в рот не клади, я посмотрю. Ну что, поздравляю, дорогая, удивила.

– Не придумывай, тут все не так. Эй, да вообще все не так, Катя. Плохо всё. Какая я, какой он, а у меня проблемы, и детей не будет, и на ипотеку не заработать. Я не знаю, что делать, понимаешь ты это? – выдала я разом все.

Катя что-то там себе подумала и выдала.

– Так! Скинь мне адрес. Сейчас приеду, будем разбираться, что у тебя там не так. А да, а Федя-то рядом сейчас? – спросила Катя.

– Сейчас нет, – ответила я.

– Ну, вот и хорошо. Жди, я скоро буду.

Она отбила звонок, а я еще попробовала покачать пресс, только уже в одежде, но у меня закружилась голова и разнылся живот. Посмотрела в зеркало. Эй, мы так не договаривались. Живот надулся, теперь у меня надутый каменный живот. Супер.

Катя появилась где-то через час и налетела на меня с расспросами. Я как смогла пересказала ей события последних дней. И чем больше рассказывала, тем больше округлялись ее глаза.

– Ну, дела, – подытожила мою исповедь Катя.

– Дела, ага, – кивнула я. – И что мне теперь с этим делать?

– Ты еще не поняла? Федя все сделает, уже походу сделал. От работы отмазал, Вадима приструнил, соседей от тебя отогнал, с ремонтом порешал.

– Но что он хочет за это? – спросила я Катю.

Глава 12. Посттравматический синдром

Я ждала Федю. Убралась в квартире, вытерла пыль, ПТСР ходил за мной по пятам и шипел на меня, а я каждый раз вскрикивала, потому что шипел он из неожиданных мест: то из-под шторины, то из-за кресла.

Убраться убралась, в вот готовить не рискнула, у меня с этим не очень, во всяком случае Вадим оправдывает свои ужины в ресторане тем, что кухарка из меня не ахти.

Вспомнился давний случай. Я примчалась с работы, у меня в холодильнике стоял борщ, я вечером наготовила, он настоялся, я прямо предвкушала, как я его с сальцем, с черным хлебом, сметанкой наверну. Вадим сидел перед компом, как оказалось, ждал, когда я приду и разогрею ему ужин.

Меня это так удивило, но я была уставшей и не хотела ссор. И пока я разогревала, наливала ему полную тарелку, резала сало, хлеб, ставила сметанку на стол, Вадим выговаривал мне, что он с работы, он меня обеспечивает, выплачивает ипотеку, он устал, что от жены нужно не так уж и много – позаботиться об элементарном, я даже с этим не могу справиться.

Я робко заметила, что я тоже работаю и устаю. Как раз в этот момент я поставила перед ним тарелку борща. Он попробовал ложку борща, швырнул ложку обратно в тарелку. Плохо разогрела, мол. Пошел и вылил всю тарелку в унитаз.

А когда я ахнула и что-то ляпнула, зачем переводить продукты, он взял кастрюлю и вылил следом. Готовить сначала научись, сказал. А потом ушел ужинать куда-то там вне дома. Ужасно хотелось есть, так вкусно пахло борщом, мне всегда казалось, что я уж борщ-то я точно вкусно готовлю.

Я ела сало с хлебом и жалела вчерашнего вечера, потраченного на этот борщ, который даже не успела попробовать. Кто знает, может и правда в тот раз дерьмово получился.

Уже стемнело, и я начала волноваться за Федю. Я даже не знаю, кем он работает, до какого часа и какой график. Может, задерживаться допоздна это нормально там, где он там трудится? Но я не буду звонить и дергать его «ты когда вернешься», не стоит нарушать границы в отношениях.

Правда, к Вадиму я не лезла и оказалось, что за пределами этих границ он живет какой-то отдельной жизнью. Не знаю, как правильно.

В общем, на пике своей тревоги я решила подружиться с ПТСР. Животных я люблю всех без исключения. Но конкретно этот не давался. Следил одноглазый из-за кресла за тем, как я хожу туда-сюда. В общем я села на пол напротив этого рыжего чудовища и решила поговорить по душам.

– Я ни на что не претендую, понимаешь, ПТСР. Тебя вот хозяин откуда-то притащил, и меня притащил. Вот жду его, как и ты. Мы в одной лодке. Разве нет?

ПТСР зашипел.

– Ой, вот не надо этого. Ты бы лучше подсказал, что мне делать, когда он вернется. Надо ли мне сразу отдаться? Или вообще что? Или меня из жалости, как и тебя сюда приволокли?

ПТСР снова зашипел.

– Прекрати. Ты что змея, что ли? – сказала я коту. – Посмотри на меня, как тебе мой видок? Катя постаралась. Говорит, ты сильно не наряжайся, они этого не любят. Лосинки в обтяжку нюдовые, футболочку, чтобы попка торчала, носочки мягонькие. Да, вот так Катя и говорила в уменьшительно-ласкательных интонациях. Видишь, какая я усипусечная сижу. А у меня не попка, а попень.

ПТСР округлил свой единственный глаз, выгнул спину и с диком мявом сорвался с места и умчался. Кажется, я что-то не то сказала.

Щелкнул дверной звонок, я машинально вскочила на ноги и вышла в прихожую. Федя появился с увесистыми пакетами в руках и застыл, глядя на меня.

Я почему-то не знала куда себя девать. То волосы поправлю, то за мочку уха себя трону. А он все смотрит. Разглядывает грудь, обтянутую футболкой, ноги. Взгляд наглый, даже какой-то хозяйский.

Я задерживаю дыхание, сердце колотится и так хочется, чтобы коснулся, прижал к себе крепко. И одновременно стесняюсь ужасно.

Наконец, он скидывает обувь, пауза уже слишком затянулась.

– Голодная? – спрашивает Федя.

«Это он про мой вид, что ли? Что он имеет в виду? Голодная – в смысле… это он про то, что я грудь обтянула, что ли?!» – несется в голове, а в лицо тут же бросается краска.

– Пойдем, кормить тебя буду, – Федя показывает на пакеты.

«Боже, что у тебя голове, Алиса?», – спрашиваю я сама себя и плетусь за ним на кухню.

Вид у него уставший, но он виду не подает. Даже не уставший, а какой-то измотанный и в глазах будто мысль какая-то застыла, от которой он все никак избавиться не может.

Мне хочется спросить, что случилось, о чем он думает, но я не решаюсь. И пока Федя переодевается и принимает душ, я разбираю пакеты.

Три огромных стейка, овощи, бутылка красного вина, еще по мелочи. Если честно, я думала, что здесь будет какая-нибудь готовая еда.

– Мры-ы, – услышала я скрипучее, стоило только достать мясо.

Кот прыгнул на стол и потянул лапу к мясу. Если бы в этот момент Федя не появился, вряд ли я бы нашла в себе смелости противостоять этому монстру. Он смотрел на меня одним своим глазом, как бы намекая, кто тут хозяин.

– Ну-к! – шикнул на кота Федя.

Тот с недовольной мордой спрыгнул на пол и стал тереться ему об ногу.

Федя достал сразу три сковороды, ливанул на них масло и поставил на большой огонь.

Глава 13. Завтра обязательно наступит

«Она реально подумала, что я рассчитываю на секс, потому что помог ей?», – думаю я, закрывая дверь в комнату.

Лег на кровать в полной уверенности, что тут же вырублюсь, но не тут-то было. Стояк как у пацана, перед глазами Алиса, точнее задняя ее часть, обтянутая лосинами. Я повернулся на бок. Затем на другой. Но сама мысль, что она здесь – в моей квартире, совсем рядом, не дает мне покоя.

Вроде бы так близко и вместе с тем далеко.

В Алисе была такая беззащитная трогательность, такая мягкость, хотелось ее схватить и спрятать от всех и всего. А ведь была когда-то зазнайкой. Вон какой стала – мягкая, податливая. И от этой податливости сводило скулы и представлялось…

Выдумала же секс за услугу, вот дает. Будто не доверяет мне. А у меня работа такая, мне некогда уже в сомнениях ковыряться. Я могу не вернуться, не попробовать вкус Алисиных губ, не узнать, как это – держать ее всю. Мою.

Дверь приоткрылась, по полу скользнул луч света из коридора. Алиса на цыпочках крадется к кровати.

Сердце гулко ухнуло, и я прикрыл глаза, делая вид, что крепко сплю.

Она садится на кровать и аккуратно трогает меня за плечо.

– Фе-е-д-я-я, – шепчет Алиса, – Федя, ты спишь?

«Сплю угу, уснешь тут с тобой», – думаю я и открываю глаза.

– Федя, ты меня прости, я что-то не то ляпнула.

Надо бы что-от сказать, что-то ответить, но я как-то враз будто отупел. Ничего не хочу ни слушать, ни говорить.

Я беру ее за руку и тяну на себя.

– Фе…

Я не даю ей договорить и впиваюсь губами в ее губы. И она отвечает. Чувствую во рту ее язык. Чувствую ее вкус, и крыша окончательно улетает.

Я пытаюсь снять с нее футболку и этот момент, такой волнительный и тревожный многое может сказать о том, как будет дальше. Одно движение, один порыв и всего лишь миг, когда всем своим существом пытаешься поймать ответный сигнал. Тот сигнал, когда становится ясно, что женщина твоя, что она тебе отдается.

И Алиса сама стягивает с себя футболку. Я вижу в полоске света из-за приоткрытой двери контур ее тяжелой груди. Внутри все замирает, но тут же взрывается, обдавая огнем.

Переворачиваю ее на спину и кладу на кровать. Тяну вниз лосины вместе с бельем. Она послушно поднимает бедра, помогая мне справится. От этой покорности у меня уже нет сил сдерживаться.

Ее голое тело сводит меня с ума, хочется изучить каждый изгиб, покрыть поцелуями, но вместо этого я буквально срываю с себя одежду, подхватываю ее под бедра и натягиваю на член.

Она хватается руками за спинку кровати и выгибает поясницу. Мне кажется, она ждет нежности, но я чувствую, какая она мокрая и только зверею от этого. С силой всаживаю ей как можно глубже, будто специально для того, чтобы услышать, как она вскрикнет.

Алиса удивленно и будто немного со страхом распахивает глаза. Из нее вырывается стон. Я двигаюсь все быстрее. Мне хочется, чтобы она кричала, наваливаюсь на нее сверху, подхватывая ноги под колени и упираясь руками в кровать. Хочется заполнить ее полностью, растерзать.

Уже ничего не соображаю. Вколачиваюсь в нее со всей силы, наслаждаясь ее телом и ее стонами.

Такая нежная и такая хрупкая, ее волосы разметались по подушке, я не могу отвести от нее взгляда. Кладу ей руку на шею и слегка сжимаю. Хочу, чтобы она открыла глаза и смотрела на меня.

Алиса распахивает глаза, я всаживаю ей еще сильнее, она вскрикивает, еще и еще. Чувствую, как враз напрягается ее тело, по нему пробегает дрожь. Даже мне непросто удержать ее ноги, да и вообще ее под собой.

Она взрывается оргазмом, а я не перестаю двигаться, хочу, чтобы он у нее не заканчивался. Она впивается ногтями мне в спину, пытается освободить согнутые в коленях ноги. Но я не отпускаю ее. Я продолжаю вколачивать ей, пока вторая волна оргазма не накрывает ее и кончаю вместе с ней, едва успевая вытащить из нее.

Я лежу на спине, пытаясь отдышаться. Только сейчас понимаю, что совсем ее не щадил, но мне настолько снесло башню, настолько было хорошо, что не жалею об этом.

Алиса отворачивается на бок спиной ко мне и поджимает коленки к груди, свернувшись клубочком. Она пытается натянуть на себя одеяло, но не может вытянуть его из-под меня.

Я помогаю ей, поворачиваюсь на бок, прижимаясь к ее спине. Слышу, как она всхлипывает и тут же в груди холодеет:

– Алиса, – я обнимаю ее, и зарываюсь носом в рыжий огонь ее волос. – Алиса… все хорошо?

– Все хорошо, Федя, – шепчет она.

Вот только по ее голосу мне так не кажется.

Я боюсь спрашивать, что не так, на самом деле, конечно, боюсь не вопроса, а ответа на него.

Я пытаюсь развернуть ее к себе, но Алиса не поддается. Это уже начинает нервировать. Явно я что-то сделал не так. Пытаюсь сообразить: не надел презерватив? был груб? что я сделал не так бл...ь?

Прижимаю ее к себе еще сильнее. Чувствую, как она подрагивает. Провожу ладонью по щеке. Ладонь влажная. Она плачет?!

– Алиса… прости… что случилось?

– Нормально… нормально все, не обращай внимания, – еле слышно бормочет она, словно не хочется, чтобы я слышал, что говорит она это сквозь слезы.

Глава 14. Последняя капля

Я открываю глаза с блаженной улыбкой, тело ломит, между ног ноет, будто я те мышцы сто лет не использовала. Потянулась ленивой кошкой. Лицо вспыхнуло от воспоминаний ночи. Я совершенно себя потеряла в диком, крышесносном желании. Как же мы это… закусила губу. Трахались, точно, иначе и не скажешь. У меня чуть не вырвался стон, когда я вспомнила, как держал меня Федя, что делал, что делала я.

Это было неприлично.

И моих два оргазма под танком Федей тоже неприличны. Какой там размер, мама дорогая.

За окном уже светло, Феди рядом нет.

Улыбка с лица пропадает и накатывает мрачнина.

Меня снова накрыло тем, что я испытала уже после секса. Чувством, будто… Как бы это сказать. Я не верю, что Федя именно меня так хотел. Может, он вообще давно ни с кем того этого. А я тут лосины в обтяжку, жопой кручу, сиськи обтянула, вот и подействовало.

Я встала с кровати и прислушалась, пытаясь сообразить, Федя в квартире или нет. Черт! Где мои чертовы лосины и футболка? Рядом с кроватью вижу его футболку, валяющуюся здесь еще со вчера. Натягиваю и высовываю нос в коридор.

Перед дверью сидит кот и подметает хвостом пол.

– Стережешь? – спрашиваю кота.

Молчит. Аккуратно прохожу мимо, с опаской косясь на него. После того как убеждаюсь – в квартире я одна, иду в душ.

Включаю воду, встаю под теплые струи и закрываю от наслаждения глаза. И тут же распахиваю от внезапного озарения.

Если он так со мной порнографически жадно, неприлично, может, это просто месть? Классика жанра. Мальчик из прошлого с разбитым сердцем от неразделенной первой любви все-таки добился своего, взял свое и выместил на девочке, которая его гнобила, свою злость на нее.

По-другому не объяснить вчерашнее, иначе откуда эта неистовость? И нет, я не злилась на Федю, в конце концов, я сама пришла к нему в комнату. Он не делал ничего против моей воли. И да, мне безумно хотелось этого самой.

Просто прошло опьянение всей этой романтикой, продиктованной безграничным желанием женщины средних лет вдруг снова почувствовать себя юной. Я даже была благодарна Феде за то, что он выдернул меня в это прошлое, за то, что я снова хоть немного почувствовала себя женщиной, почувствовала себя желанной, ну и как еще не быть благодарной за два оргазма подряд?

«Все хорошо, все правильно», – уверяла я себя, вытираясь Фединым полотенцем за неимением своего.

И вот это все еще – я как бомж в этой квартире. Даже без своего полотенца. Все это несерьезно в конце концов, да и сколько может так продолжаться?

Я смотрю на себя в зеркало. Ничего другого на ум как: «Это увядание, Алиса», – мне не приходит на ум. На меня накатывает такое отчаянье, что хочется разбить это зеркало, чтобы отражение не напоминало мне о том, что время неумолимо.

Я провожу пальцами под глазами, над бровями и тяну улыбку, чтобы добить себя видом разбежавшихся от уголков глаз морщин.

Здесь же на полочке стоят склянки, которые мне косметолог Катин всучила, пробники. Названия мне ни о чем не говорят. Сплэш, пилинг, ретинол, что за абракадабра. Раньше было «крем для лица» или «крем для рук».

Хватаю одну и начинаю мазать лицо и шею. Затем вторым слоем еще один пробник, и следом третий. Чтобы уже наверняка. Будто это какой-то эликсир молодости. Словно подействует мгновенно и уже через минуту в отражении на меня будет смотреть не тридцатисемилетняя женщина, а та юная девица, которую во мне почти разбудил Федя.

Не чертова Алиса Ивановна, а просто – Лиса.

Кожу на лице и шее пощипывает.

Я выхожу голышом из ванной, не вижу куда иду, сооружая из полотенца тюрбан на голове.

Я – устаревшая модель, вот что я понимаю теперь. Я будто еще неплохо сохранившийся кнопочный телефон среди новейших смартфонов. Я будто убитая легковушка отечественного автопрома среди последних моделей спорткаров.

Время унеслось куда-то вперед, а я застряла в прошлом. И ладно бы просто застряла и законсервировалась, но еще и обветшала.

Тем удивительнее отношение Феди ко мне. Он будто всего этого не видит. Он смотрит на меня так же, как смотрел когда-то в юности. Я этого попросту не могу понять. Или мне все это мерещится?

– Привет, – слышу я Федин бас в коридоре, затем щелчок дверного замка и с диким криком от испуга залетаю обратно в душевую.

Поскальзываюсь и плюхаюсь на задницу. Сердце, кажется, сейчас остановится от страха.

Федя идет следом за мной глядит на меня с неподдельным удивлением. Я срываю полотенце с головы и пытаюсь прикрыться.

– Ты меня чуть до инфаркта не довел…

Он подает мне руку и помогает подняться.[А.Г.1] Смотрит на меня как-то странно. Слишком внимательно и без той искры, которая обычно блестит в его глазах при взгляде на меня. Так, наверное, смотрят на человека, у которого после еды в зубах что-то застряло.

Он протягивает мне свою футболку, ту самую, что я сняла, прежде чем войти в душевую.

– Отвернись, пожалуйста, – прошу я.

– У тебя что-то… – он касается своей шеи, словно хочет показать, что там у меня и где.