Мама

Мама

Когда я появилась на свет, моей маме месяц назад исполнилось только девятнадцать лет. Совсем девочка. И она осталась одна. Оставив бывшего мужа в далёком Владивостоке, её мучала одна мысль: как и что будет дальше. В пятидесятые годы стать разведёнкой было ещё осуждаемым событием. Но к таким людям не относились соседи нашего многонационального многоквартирного двора. Эти люди вместе пережили голод тридцатых годов, две оккупации города, вместе плакали над полученными похоронками.

Соседи, сплочённые горем и радостью, жили как одна большая семья. Они устраивали всем двором свадьбы, дни рождения и праздники. Помогали, как могли, друг другу. И пока мама училась днём, а ночью подменяла бабушку на её работе, я была на попечении своей бабушки, тёти, дяди, двоюродного брата и соседей.

Голод и трудности, которые перенесла моя бабушка, когда вынашивала маму, отложили свой след на здоровье её дочери. Ужасный след. До шести лет я редко видела маму. В эти годы самым близким человеком для меня была бабушка. Любимым домом был наш двор и маленькая комнатушка бабушки. Другого жилища не было. Но когда мама вышла замуж за моего, как сейчас говорят: не биологического, а Настоящего отца и они, построив с ним «кровавым методом» вместе с другими жильцами, рабочими завода, дом, и мы переехали в свою маленькую двухкомнатную квартиру, мне стало понятно, что бабушка – это мама моей мамы. С этого момента детская память стала фиксировать, как фото, какие-то события, действия, поступки мамы. С учётом её заболевания они были разными.

Мой брат родился, когда маме было двадцать два года. А когда появилась сестричка, ей исполнилось двадцать восемь. Сейчас нашей маме восемьдесят восемь. И она находится в таком состоянии, о котором говорят: и врагу не пожелаешь. Головой понимаешь, что она сейчас неподвластная себе, но сердце не закроешь от горя. Моя память, которая, Слава Богу, ещё есть и которая постоянно выискивает фрагменты её, нет, нашей жизни не стереть. Сейчас, в самые трудные дни её пребывания на этом свете, я вспоминаю самые тёплые моменты жизни с мамой. Может быть, мои воспоминания подхватит её Ангел Хранитель и накроет её нашей добротой, памятью, как пушистым тёплым облаком. Агрессия утихнет, и хотя бы во сне она ощутит то счастье, которое мы испытывали с ней в детстве.

Когда я, будучи сама мамой троих детей, работающей на дому, так уставала, что совершенно лишилась сна. Когда ревела и молила Бога, чтобы он послал мне сон хотя бы на час, собирая в четыре утра мужа на работу, я вспоминала маму: моей маме было ещё труднее. И память о её труде, слезах из-за усталости и нехватки денег, память о папе трудоголике, которому тоже доставалось от жизни, мне придавала силы. Мне становилось пусть не стыдно, но совестливо за свою слабость, слёзы. Раз встала, значит пошла. Принцип жизни, заимствованный от мамы.

Скоро Новый год. Всегда особенно хлебосольный, весёлый, шумный. Но и тяжёлый для хозяюшек. В каждой семье свои традиции, свои приметы, свои правила. Помимо того, что мама болезненно относилась к чистоте в квартире, к новому году готовились задолго до его наступления. Побелка кухни, газ в шестидесятых ещё не провели. На кухне стояла кирпичная небольшая печка, отапливаемая углём. Её мама белила через день. Обои. О них вообще даже разговора не было. Стены нашей кухни были она выкрасила в нежно розово-бежевый цвет с широкой, тоже нежных цветов, тройной окантовкой. Вся квартира всегда сияла белым цветом: белые побелённые стены, сильно накрахмаленные, белые чехлы на стульях, белая, вышитая мамой клубничными кустами скатерть. Пианино. И по тем временам модный немецкий лакированный сервант, всё должно было сиять чистотой, а к Новому году особенно сверкать. Живая ёлка или сосна в ведре с песком, которая стояла до Старого Нового года, украшалась только мамой и только тогда, когда мы крепко спали. Как только брат не ухитрялся не заснуть, но всегда засыпал раньше «прихода» Деда Мороза, который оставлял подарки под ёлкой. А как он хотел его увидеть! Гирлянда, мигающая разным цветом, которую смастерил сам папа, была необычайной длины. Она украшала все стороны потолка и окно в комнате, в которой стояла ёлка. Другая, чуть меньше, мигала на самой лесной красавице. Кстати, папа иногда покупал две, а то и три ёлки, связывал их вместе, чтобы со всех сторон она была пушистой. В этом случае ствол маскировали белой материей и ватой. Они всегда долго и шумно спорили, прилаживая к верхушке ёлочной конструкции украшение. Почему-то ёлки почти всегда продавались в виде скелета селёдки. Повзрослев, я удивлялась тому, что им эта новогодняя суета самим нравилась!

Мама почти каждый год в новогоднюю ночь прибегала с работы чуть ли не к бою курантов. Мастера в парикмахерской всегда просили её подменить их, чтобы приготовить угощение своей семье. А мама готовила всегда заранее. Потому что тридцать первого числа наплыв клиентов был всегда большим. Но когда она возвращалась домой, было видно, что она совершенно без сил. Её руки невыносимо болели. А ноги… Поэтому в этот день мы максимально старались помочь маме. Сервировали стол сами. Папа заранее растапливал титан, потому что к новогоднему столу вся семья садилась после «бани» чистыми и обязательно в праздничных нарядах. А стол… Даже в самые трудные шестидесятые, хрущёвские, а особенно шестьдесят пятый, шестой после хрущёвские годы, когда всё было в дефиците по карточкам, стол всё равно ломился от вкусненького, приготовленного мамой.

Конечно, тогда всё доставалось по знакомству. Но всё же мамин стол украшали не колбасы и не покупные деликатесы, а приготовленное ею вкусняшки. Как помню, всегда был холодец. Доставались свиные уши. Что стоило маме их опалить, почистить, отмочить. Делалась своя горчица, хрен, майонез. Оливье – вечный новогодний салат. Мамина горячая буженина. Папина радость. Тогда с мясом были проблемы. Только на рынке можно было купить. Поэтому мясо покупалось только на праздник. Никакой сельди под шубой. Донская селёдочка! Винегрет. Но! Вместо картошки в этом салате коричневые отварные бобы. Они были огромного размера. Огурчики только маминого посола и с добавлением хрустящей, квашенной в бочке бабушкиной капусты. И всё это полито вкусным, ароматным, жаренным подсолнечным маслом. Не винегрет, а сказка! Но моё самое любимое блюдо – это приготовленная в духовке рыба с головой и овощами в томате. Только дор сих пор не могу понять, как ей удавалось всё это варить, шкварить, томить на этой печке на углях с маленькой духовкой? А ещё обязательный «Наполеон». Конфеты «Трюфеля», которые она делала так, что кто их пробовал, не могли отличить их от настоящих покупных. А различные мамины соления… Лучше не вспоминать. Боюсь сильного слюноотделения. И всё это великолепие делали одни руки! Так ещё маленькая дочь с трёх месяцев с ножками в гипсе. Откуда силы брались? Но эти руки шили нам новогодние костюмы для школьного утренника.