– Дзын-нь!
Они шли вдоль слепых домов. Их было трое: двое мальчишек-близнецов лет восьми и за спиной одного из них маленький кулек. Кулек, из которого еще вчера на весь рынок разносился плач голодного ребенка.
– Дызн-нь! Дзын-нь! – дребезжал сиротский колокольчик. – Дзын-нь! Дзын-нь!
Вот уже второй день сироты ищут себе прибежище. Закон суров: если житель города теряет дом, у него всего двое суток на то, чтобы найти новую крышу над головой. Так в богатых домах появляются те, кто готов работать за еду. Только за еду.
Я сидела у открытого окна и смотрела на них, понурых, опустошенных и испуганных. Это последняя улица нашего городка. Если и сегодня никто не пустит детей в дом, то вечером их вышвырнут за пределы города.
Мой дом последний по этой улице. Мой дом последний.
– Дзын-нь! Дзын-нь! – Мальчик уже опустил голову.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Помогите же им. Хоть кто-нибудь!
– А ты что? – раздался скрипучий голос за моей спиной. – К окну прилипла так, будто тебе не все равно.
Встав с лавки, я вытащила из подвесного шкафчика клейкую маго-ленту и заклеила говорливому портрету рот.
– Дзын-нь!
Они прошли мимо моего дома и остановились у магической границы города. Осиротевшие дети. Никому не нужные малыши.
«Они погибнут в лесу, – шептало сердце. – Там дикое зверье, там нежить, нечисть. Там нет еды».
«Здесь, со мной, они погибнут еще быстрее», – возражал разум.
Дети просто стояли у границы. У них есть еще несколько часов, а потом все.
«Как ты будешь жить, если сейчас ничего не сделаешь?»
– Как я буду жить, если они умрут у меня на руках, – прошептала я.
– М-м-м-м! – портрет пытался заговорить, но маго-лента сдерживала и не такое.
– Да успокойся ты уже! – рявкнула я.
И вокруг меня полыхнуло пламя.
Это уже не пугает. Первые разы я кричала, звала на помощь. Сейчас просто ждала: огонь не трогает ни меня, ни вещи. Только живых существ, оказавшихся рядом со мной.
– Ну пожалуйста! Не нас, так хотя бы мелкую! Она-то вам что сделала?! – пронзительный крик одного из мальчишек заставил меня съежиться.
– Лиам, хватит, – оборвал его второй. – Хватит. Идем.
Закусив губу, я смотрела на детей слепыми от слез глазами. Мой дом полностью магический, и я не могу не слышать то, что происходит вокруг. Я не могу…
Я не знаю, как я оказалась на улице. Пламя гудело на границе сознания, но больше не рвалось наружу.
– Сюда, – хрипло произнесла я.
Жаль, что после всего, что со мной произошло, меня же и выставили виноватой. Я даже не смогу объяснить детям, какой монстр их приютил: мои губы навсегда закрыла Длань Тишины.
– Вы…
– За мной, – коротко выдыхаю и слышу, как затихает мое пламя.
Присматривается. Принюхивается. Выбирает: жертвы ли? Или так, мимо проходящие…
– Вы нам не рады, – тот, кого назвали Лиамом, настороженно покосился на меня.
– Тихо, – оборвал его мальчик, за чьей спиной тихонько хныкала маленькая сестренка. – Мы, чай, не кошель с золотыми монетами. Спасибо, госпожа. Отработаем по хозяйству.
Я кивнула. Хотя нужна мне их работа: магия слушается меня. Когда не выходит из-под контроля. Когда не рвется сжигать живых…
Но я не виновата! Не я это с собой сделала!
Этот крик остается глубоко во мне.
– Если я в комнате – вы не входите. Если вы в комнате – я не войду, – коротко произнесла я. – Буду готовить и оставлять на плите. В сад утром и вечером не ходить. Днем – ваш. Яблоки, ягоды – все можно есть.
– С вами что-то не так, – медленно произнес пока еще безымянный мальчик.
– Да, – кивнула я.
И тут же ощутила, как губы начинают гореть огнем. Очень близко. Очень. Опасно близко.
– Вы красивая, – Лиам улыбнулся, – рыжая, как лисичка.
– Ты видел лис? – Я не смогла не улыбнуться в ответ.
– А то, – хитро улыбнулся он и стащил с головы платок.
На светлой вихрастой голове задорно встопорщилась вторая пара ушей. Лисята. Лисята! Пресветлая Матерь, как же они оказались на улице?! Этот народ своих не бросает!
– Вон погонишь? – мрачно спросил безымянный.
– Нет, – с трудом ответила я. – Условия прежние. За мной.
В этом доме всего три комнаты: моя спальня, кабинет и небольшая гостевая комнатка. Как будто у такой, как я, могут быть гости. Когда отец… Когда мужчина, отказавшийся от родства со мной, презентовал дом, это было смешно до слез.
«– Люди будут обходить его стороной. – Он старательно не смотрел мне в глаза. – То, что тебе нужно.
– Мне нужно лечение. – Тогда я еще не верила, что меня просто бросят.
– Не понимаю, о чем ты. И… Выбери себе другое имя».
А через несколько дней пришли скорбные вести: погибла дочь герцога Терна. Вся столица скорбела по юной, одаренной сверх меры магичке. Магичке, которой прочили светлое будущее.
– Меня зовут Ноэль. Ноэль Альхена Антер, обращаться ко мне можно просто по имени, – бросила я. – Это ваша комната. Пока кровать одна, потом что-нибудь придумаем.
– Я Лиам, это Морис, а у него за спиной наша Кнопа.
– Кнопа?
– У нее еще нет имени, – бросил Морис и, спохватившись, положил закутанную в тряпки сестру на постель, после чего низко поклонился. – Спасибо, госпожа Антер.
– Устраивайтесь. Я приготовлю еду, – говорить было как-то непривычно. – Что ест Кнопа?
– Все, – коротко ответил Лиам.
Через несколько минут я уже крутилась на кухне. И корила, корила себя за поющую в крови радость.
Я не одна. Не одна. Пусть мне нельзя быть рядом с ними, говорить с ними, но… Давящую тишину этого дома, этого склепа, в котором меня бросили умирать… Давящую тишину теперь нарушат отзвуки настоящей, реальной жизни.
А мое пламя лисятам не страшно: уверена, скоро появится папа-лис или мама-лисица и заберет малышей.
«И я вновь останусь одна. Так, глядишь, начну и со старым шпионом разговаривать».
Ночью я проснулась от собственного крика. Вокруг меня все полыхало, а сердце… Сердце заходилось так, будто я снова там. Там, где моя жизнь раскололась на до и после.
Но с дочерью герцога Терна не может произойти ничего подобного. Это позор. И потому вместо лечения у меня ссылка. Продукты доставляются к крыльцу, книги и журналы – еженедельно. И Длань Тишины на губах. И удавка преступницы на горле – чтобы не ушла никуда. Чтобы всегда была на поводке.
Чтобы никто не узнал.
Тряхнув головой, я отбросила лишние мысли. Растерла шею, чувствуя невидимые руны, пятнающие кожу, и в который раз усмехнулась: герцог не поскупился. Забавно, что он потратил целое состояние, чтобы скрыть случившееся. Но не захотел добавить к этому не такую уж большую сумму, чтобы вылечить дочь.
За эти три года мне удалось выяснить несколько вещей: во-первых, я могу покинуть дом на три-четыре часа, во-вторых, я не могу выйти за границы города, и в-третьих, я органически не выношу местных чиновников.
Привычно-непривычные движения приносили удовольствие. Достать ковш, налить в него свежее молоко, разогреть кухонный камень и поставить на него основу под будущую кашу. Добавить мед, крошечную щепотку соли и, досчитав до семнадцати, засыпать лиариновую крупу. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Все!
Сняв ковш с кухонного камня, я укутала кашу полотенцем и улыбнулась сама себе: надо же, ничего не забыла. Не готовила с самой Академии, где мы, дети высшей аристократии страны, были предоставлены сами себе. Если верить ректору, то это было строго ради сближения с менее родовитыми однокурсниками. По мне – спорно.
Расставляя на столе приборы, я заметила, что старикашка все еще не вернулся на портрет. Пленная душа побежала выслуживаться главе рода и пропала. Смешно-смешно, прошло уже лет триста, как он служит роду Терн и все еще верит, что сможет заработать свободу. Даже я не так наивна.
– За стол, – крикнула я.
И едва спела выйти из кухни – проголодавшиеся дети забыли обо всех опасениях и чуть не столкнулись со мной в дверях.
Оставив их одних, я вышла в сад. Надо поделиться силой с фруктовыми деревьями: на какое-то время я не одна, а значит, стоит подстегнуть плодоношение. Хотя, уверена, уже сейчас лисят ищет папа-лис или мама-лисица. Двуликие своих не бросают.
Тем более что законы нашего государства всем известны. А все почему? Все потому, что прошлый король решил бороться с бездомными радикально. "Вам жаль бродяг? Возьмите их в свои дома, или же они отправятся на съедение диким зверям", – говорят, перед тем, как подписать тот свиток, он сказал именно эти слова.
Его сын, взойдя на престол, хотел отменить закон, да только не смог: свиток был не простой, а зачарованный. Так и повелось с тех пор, что бездомные люди, двуликие или крылатые имеют лишь два дня на то, чтобы найти себе прибежище.
– Иди в дом, – отрывистый, уже забытый голос герцога заставил меня вздрогнуть. Надо же, прошло три года, а он все еще помнит обо мне.
– Нет, – ровно и спокойно ответила я.
А затем повернулась к нему. И усмехнулась, увидев, как исказилось его лицо. О да, с годами я стала копией своей матери: густые рыжие волосы, серые глаза, тонкий нос и пухлые губы. А учитывая, что все мои платья давно вышли из моды... Думаю, перед ним на мгновение встал ее призрак.
Говорят, он ее любил. Но не настолько, чтобы полюбить и меня.
– Это не предложение, – выплюнул он. – Старик донес, что в твоем доме живые люди. Это недопустимо. Если...
– Мне все равно.
Пусть внутри все переворачивается, пусть мне больно смотреть на того, кто обрек меня на медленное угасание... Я кровь от крови старого народа, плоть от плоти древних королей, что из-за чужой подлости утратили право на Кровавый Престол. Я туман от туманов Бельвергейла. Я не отступаю от принятых решений.
– Ты не можешь войти в дом, если я тебя не позову. – Чуть улыбнувшись, я добавила: – Ты ведь сам давал указания магам, как именно настроить охранку.
– Я твой отец, – напомнил он.
– Не может быть, – усмехнулась я. – Ваша дочь погибла, а я... Я всего лишь местная знахарка.
– Знахарка?
– Чего старик не знает, о том и доложить не может. В этом жалком городишке нет лекаря, кто-то же должен помогать людям.
– Помогать?! Людям?! После того, что они с тобой сделали?!
– Не они, – я покачала головой, – не они. Ты.
Короткая оплеуха обожгла щеку, на губах выступила кровь.
– Поднять руку на слабую женщину, – я покачала головой, – как же низко вы пали, герцог. Ваши предки сгорают от стыда. Там, за последней чертой, их души осыпаются седым пеплом.
– Если ты не хочешь умереть от голода, ты выставишь детей вон!
– Ты правда думаешь, что сможешь мне навредить? – с интересом спросила я.
– Не жди завтра ни молочника, ни мясника, – герцог успокоился. – Ты должна была жить тихо, незаметно. У тебя было все, чтобы жить так же, как ты жила до несчастного случая.
– Ты называешь это несчастным случаем? – рассмеялась я. – Как мило. Доброго дня, милорд герцог.
Повернувшись к нему спиной, я ушла в дом, где меня встретили настороженные мордашки детей, и Морис, шагнув вперед, спросил:
– Это ведь герцог Терн.
– Он самый.
– Мы все слышали, – продолжил Морис, – он назвал вас дочерью.
– Не могу отрицать. – Я пожала плечами и поморщилась, понимая, что разговор идет по неправильному руслу.
– Значит, вы – погибшая Пылающая, – с восторгом произнес Лиам, – вы можете исцелять любые проклятья!
– Я...
Губы обожгло так, что на глазах выступили слезы. И лисята это заметили.
– Длань тишины. Мы не будем задавать вопросов. Простите, госпожа Антер.
А я... Я чувствовала, как внутри меня зарождается шквал огня. Иногда приступ можно ощутить заранее, как сегодня. Сейчас.
– В кухню, – хрипло выдохнула я.
А сама бросилась в свой кабинет. И лишь там, рухнув на толстый ковер, позволила себе зарыдать. Я так надеялась, так верила, что он изменит свое решение! Но нет, герцог не готов признать свою ошибку. Ему проще вновь жениться, вновь завести ребенка и раскачивать способности девочки. Безжалостно и жестоко, превращая обычного ребенка в Пылающую.
Проснулась я, ожидаемо, на ковре. Все тело затекло и ныло, но волна магии, пущенная мною с головы до пят, утихомирила боль.
Правда, лучше от этого стало ненамного. Плохо, когда приступ накладывается на истерику: голова ватная, уши закладывает, да и в целом как-то не очень хорошо.
«Надо приготовить лисятам завтрак», – пронеслось у меня в голове, и…
На кухне стоял горшочек каши. Уже остывший и совершенно, абсолютно полный. То есть они сварили, но есть не стали?
Это для меня?
– Дети, – с губ сорвался едва слышный хрип.
Я откашлялась и хотела позвать их еще раз, но на кухню заглянул один из братцев-лисов. Судя по притаившейся в уголках губ улыбке – Лиам. Ведь Морис так ни разу и не изогнул губы в улыбке.
– Госпожа Антер?
– Почему не поели?
– Не посмели, – он пожал плечами, – голодать нам не впервой, а это и не голод совсем. Так, перетерпеть слегка. Тем более что Кнопу мы фруктами накормили так, что у нее пузо натянулось, а глаза закрылись.
Улыбнувшись, я кивнула на кашу.
– Ешьте. Сейчас подогрею.
– А вы?
– После прист… – Губы обожгло, и я, смахнув с глаз выступившие слезы, перефразировала: – Иногда мне не хочется.
– А чего вам хочется, когда наступает «иногда»? – пытливо спросил лисенок.
И я вдруг подумала, что ему может быть и не восемь лет. Все-таки он лис, а их цикл взросления отличается скачками. Ему может быть пятнадцать, и через полгода – год он станет выглядеть на восемнадцать – двадцать. И с той же степенью вероятности ему может быть и пять. Но это вряд ли.
– Холодной воды с мятой, – улыбнулась я, доставая их охлаждающего шкафа запотевший кувшин. – Заливаю мяту кипятком, охлаждаю и в шкаф. До поры до времени.
– Я понял. – Он серьезно кивнул.
Что он там понял, я уточнять не стала. Смертельно хотелось упасть в кресло и, отпивая холодный отвар, ни о чем не думать.
Но в дверях, вспомнив кое о чем, я повернулась к Лиаму.
– Если я не вышла и не приготовила, готовьте сами и ешьте.
– А работа у нас какая будет? – В коридоре нарисовался Морис.
– Оставь госпожу, – оторвался Лиам от сервировки стола, – все потом.
И его хмурый близнец, как ни странно, послушался.
А я добралась-таки до своего кабинета, упала в кресло и, призвав свой дежурный стакан, набулькала в него мятной воды. Руны льда, выгравированные на дне стакана, тут же ожили, и просто холодный напиток стал ледяным.
Хо-ро-шо. Очень, очень хорошо.
Не думаю, что выползла бы из своего кабинета до вечера. Но от калитки через весь дом просквозил мой личный сигнальный маячок.
Нежелательное лицо номер четыре коснулось одного из кованых завитков.
Бургомистр. Толст, одышлив и отвратительно волосат везде, кроме головы. У меня есть не меньше двух минут: он остановится у входа в дом, отдышится, утрет пот зачарованным платком и сделает вид, что пешие прогулки – его обыденное развлечение.
Осушив стакан, я вернула его на место. Кувшин же остался стоять на столе: не до него сейчас.
Слетев вниз, наткнулась на встревоженные лица близнецов.
– Сестра где?
– Здесь. – Морис повернулся спиной и показал на кулек.
– Она у вас так ходить разучится, – фыркнула я, – в этом доме нет ни ценных, ни опасных вещей. Где бы она ни нашкодила, портить тут нечего.
– Дело в том, – начал было Лиам.
Но мы с Морисом шикнули в голос:
– Не сейчас!
А я добавила:
– Закройтесь в комнате и выходите, только если я позову. Только. Если. Я. Понятно?
Близнецы отрывисто кивнули и припустили вверх по лестнице. В этот же момент в дверь торжественно постучали.
На краю сознания лениво заворочалось пламя. Оно будто хотело сказать: "Я устало, но, если настаиваешь, могу сжечь его".
– Не сегодня, – криво усмехнулась я, отталкивая от себя видение обгоревшего бургомистра. Приятное видение, надо признать.
Рывком открыв дверь, я дружелюбно улыбнулась:
– Доброго денечка, какая такая хворь вас замучила?
– У меня личный целитель, выписан из Риантрийского Медико-Магического института, – горделиво произнес бургомистр, – мне ни к чему услуги шарлатанки.
Пламя на границе сознания загудело сильнее.
Давай покажем ему. Давай покажем. Он будет гореть...
Стиснув зубы, я принужденно улыбнулась.
– Вы знаете, отчего у меня нет документов о полном магическом образовании.
– Вот об этом я и пришел говорить, – он дернул кустистой бровью, – и не на крыльце. Вы хотите говорить здесь?
А я добивалась одного: чтобы любопытные соседи носы свои показали из домов.
– Доброго денечка, госпожа Марша, – крикнула я, и соседка, выглядывавшая из окна, тут же спряталась за штору. – Проходите, господин бургомистр, проходите.
Теперь-то уж разговоров по улице будет не счесть.
Он недовольно поморщился, но послушно проследовал за мной. Подхватив вазу с верхней полки, я выставила ее на стол.
– Вы предлагаете говорить... На кухне? – в голосе бургомистра было столько недоумения и презрения, словно я перед ним не колотый шоколад поставила, а конское яблоко.
– Вопрос в том, к кому вы пришли. – Я спокойно села за стол и прихватила кусочек горького, перченого шоколада. – К той, кем я была, или к той, кто я есть. Это разные люди, знаете ли. С разной судьбой.
"Надо детям предложить. Им, вероятно, не по нраву будет, но и в одно лицо шоколад трескать некрасиво". Я закинула в рот маленький кусочек и махнула ладонью.
Чайник, повинуясь моей воле, закипел. Из настенного шкафчика вылетели белоснежная скатерть, чашечки, ложечки и сахарница. Все это кружилось по комнате, запугивая бургомистра, чьих невеликих колдовских способностей не хватало даже на полноценный щит.
– Чаек-то пейте, – я заставила чашку ползти к нему через весь стол, – а то остынет. Хотя...
Пламя заплясало на кончиках пальцев.
– Вскипячу, ежели что.
От этого моего "ежели что" его аж перекосило. Подумать только, белая кость и синяя кровь. Судя по внешности – вряд ли. И дело не в полноте, а в масти. Магия выкручивает все на максимум. Если предок был русо-рыжий, то на одаренных потомков будет больно смотреть. Основу роду положил светленький мажонок? Что ж, нате вам, потомки, белоснежные косы. И так во всем. Этот же сероват, явно видно, что он или первое поколение магов, или второе.