Топиться все равно не хотелось.
Ну да, все плохо, все просто ужасно, но, ах, как не хочется умирать.
Элиза, сидя на бревнышке и сжавшись в комочек, с тоской изучала мирную речку в трех шагах от себя. Искрилась в солнечных лучах темная вода, шуршали, отвечая легким порывам ветерка, камыши. Голубые стрекозы, сверкая серебристыми крыльями, резвились в воздухе. Ну кто же топится в такой день?! Даже несчастные невесты вроде нее не топятся. Наверное… Даже те, за которых некому заступиться, потому что мать умерла, а отец, женившись во второй раз, с удовольствием избавляется, и те не топятся, а сбегают. Но именно от побега Элизу предостерегла старшая сестра. Замужняя. Мол, уж если я замужем – и ничего, стерпелась, то и ты не дури, а выходи замуж. Потому что хуже побега для хорошенькой девушки вроде нее, Элизы, вообще ничего быть не может. По ней, дескать, сразу видно, что она молодая, неопытная и очень хорошенькая. Поймают и отправят насильно в бордель. Ах, она не знает, что это такое? И лучше ей никогда этого не знать. Потому что, если замужем ее будет иметь только один человек – ее муж, дав ей в качестве платы свое имя, защиту и состояние, то в борделе ее очень дешево будет иметь любой желающий. Цинично? Но доходчиво. Идея побега отпала сразу.
Но и идея выйти замуж приятнее не стала. Если бы еще у виконта хватило ума держаться до свадьбы подальше от невесты, Элиза как-нибудь бы с собой справилась. Подумаешь, противный мужчина рядом – не привыкать. Но жених сразу же начал зажимать ее в уголочках, мерзко целовать и, как выражались горничные, лапать за все, до чего мог дотянуться. И это, судя по сочувственным взглядам тех же горничных, только начало.
Но топиться все равно не хотелось.
– Ладно, не буду сегодня топиться, – решила несчастная девушка и встала с бревнышка, – только помечтаю, какой будет переполох, как папа будет страдать над моим гробом, а я буду лежать, молодая, красивая и ко всему безразличная.
Она сняла туфельки и чулочки, осторожно спустилась к воде, подобрала подол и шагнула вперед.
И тут же упала под воду, не почувствовав дна под ногами. Прямо у берега под обманчиво тихой водой сильное течение, вымыв глубокую промоину, мощно закручивалось, прежде чем вернуться в общее русло реки. Элиза, собрав все силы, вынырнула на поверхность воды. Намокшие нижние юбки тянули вниз. Рывком она уцепилась пальцами за скользкий ствол, торчащий из воды. Пальцы соскальзывали, гнилой ствол крошился под руками, намокшая одежда тяжело тянула вниз, мокрый корсет мешал дышать. Девушка судорожно попыталась вздохнуть. И потеряла сознание.
***
Пришла в себя Элиза на мягкой кровати, осторожно открыла глаза и тихо застонала. Больше всего ее потрясла треугольная и трехногая мебель вокруг.
– Ах, миленькая, миленькая барышня, – всхлипывая, принялась причитать незнакомая полная женщина рядом с ее кроватью. – За что же тебе такое выпало? Ах ты, миленькая, глупая сиротиночка. Уж лучше бы ты в себя не приходила.
А Элиза все оглядывала деревянный трехногий столик, трехногие резные табуретки и ненормально угловатый шкаф. Даже неизвестные ей черно-зеленые цветы в полупрозрачной зеленой вазе потрясли ее меньше.
– Вы хоть слышите меня, барышня? – сквозь слезы проговорила полная женщина, видимо, горничная или нянечка.
Элиза утвердительно прикрыла глаза.
– Там за вами уже солдаты пришли. Если бы вы хоть вне себя были, я бы им отбрехалась, чтобы убирались. Да теперь-то как?
– А что им надо? – тихо спросила Элиза.
– Так в тюрьму же, барышня, забирают. А потом и вообще повесят вас, несчастную сиротиночку. Вы же отравительница у них теперь. И как только языки не отсохли у окаянных, такое говорить.
Элиза с трудом повернулась на бок. Подушка тоже была треугольной.
– А не сказать ли им, чтобы в другой день пришли? – без всякой надежды спросила девушка. – Я же не дойду до тюрьмы.
– Ничего, дойдешь. Не дойдешь – дотащим, – в поле ее зрения внезапно возникли грязные мужские сапоги, с которых текла жижа на голубой мех неизвестного животного, постеленный на полу у кровати. – Как отравлять – силы нашлись, а как ответ держать – завтра приходите. Никаких отговорок. Вставай. Ба-а-арышня.
Это было сказано с таким глумливым презрением и отвращением, что девушка с удивлением взглянула прямо в лицо пришедшего за ней солдата. В маленьких черных глазках, освещавших красную физиономию немолодого служаки, светилось высокомерное самодовольство и нечто такое, что заставило девушку инстинктивно натянуть на себя повыше одеяло.
– Какая же она отравительница! Как не стыдно. Весь же город уже все знает, – снова принялась причитать горничная. – Барышня сама чудом пришла в себя от яду того.
– Достаточно! – произнесла Элиза тихим голосом. Сразу наступила тишина. – Подождите меня снаружи. Я оденусь.
Солдат помедлил, но молча вышел.
Элиза осторожно встала рядом с кроватью, стараясь не наступать босыми ногами в грязноватые лужицы, оставшиеся от сапог ворвавшегося в ее спальню солдата.
– Что мне надеть? В тюрьму…
– Ах, барышня, барышня! Сейчас принесу. Сапожки, может, моей дочери наденете? Не побрезгуете? Уж покрепче ваших будут. На улице-то ливень какой день. Как им перед людьми-то не стыдно. Ребенка в такую погоду да в тюрьму. Гады ползучие, окаянные!
Проснулась Элиза в серой непроглядной тьме оттого, что ее кто-то тряс за плечо.
– Просыпайтесь, барышня Эледэ. Просыпайтесь. Одевайтесь. Быстро завтракаем и уходим.
Девушка открыла глаза, спросонья не понимая, почему ее называют барышней Эледэ, и где она находится. Вспыхнул огонек масляной лампочки, тускло осветивший комнатку. Элиза скользнула глазами по острым углам комнаты, увидела треугольную кровать и застонала, все вспомнив.
– Как вы себя чувствуете? – с тревогой спросил ее Арнелл.
– Благодарю вас, господин Арнелл, хорошо.
– На самом деле?
Он поднес к ее лицу предсказуемо трехгранную лампу. Свет, лившийся из-за зеленого стекла, ослепил девушку на несколько мгновений.
– Да.
– Одевайтесь. Одежда на столике.
Он вышел, оставив лампу висеть на крюке над кроватью.
Элиза с отвращением надела льняные штаны и рубаху. Поверх льняных натянула штаны из чем-то просмоленной ткани. Порадовали только мягкие шерстяные носки и длинные, удобные сапоги с металлическими застежками. Поверх всего девушка надела длинную до середины бедер кожаную безрукавку. И в таком виде вышла из спаленки на обозрение своего спутника. Деваться было некуда.
– Позвольте мне поправить, – мужчина шагнул к ней, протягивая руки. Ей потребовалась вся с детства привитая выдержка, чтобы не шарахнуться. Он всего лишь хочет поправить неправильно надетую непривычную одежду.
Арнелл с уверенным видом расстегнул безрукавку, заново застегнул пояс на верхних штанах. Девушка покраснела. Ее спутник, опустившись на колено, вытащил концы штанов из сапог.
– Чтобы ноги не промокли, штаны должны быть поверх сапог, – будничным тоном произнес он. – Мы пойдем через мокрый лес.
Элиза стояла с ярким румянцем на щеках, но покорная как кукла. Она одна в совершенно чужом мире.
– Теперь быстро завтракаем.
На этот раз никто в еде девушку не ограничивал. Они доели вчерашние рисовые шарики и мясо.
– Вы понесете маленький вещевой мешок на спине, барышня. В нем ваше теплое одеяло для ночлега, смена белья и рубашек. И то, что пригодится для вашей личной гигиены. Посмотрите. Что-нибудь еще добавить, пока мы на постоялом дворе? – Арнелл отдал ей ее уже высохший за ночь плащ и упомянутый им вещевой мешок на лямках. – Лопатку и нож нужно прицепить к поясу…
Девушка бесстрастно выслушала, для чего в лесу нужны нож и лопатка. Арнелл все тем же будничным тоном это подробно разъяснил.
Когда они вышли на улицу, дождя не было. Предместья города Тагомара окутывал предрассветный полумрак. Элиза шла след в след за своим спутником. Чувствовала она себя бодро. Оглушившая ее сознание пелена мешала ей испытывать тревогу или беспокойство. Незаметно рассвело, но небо осталось серым, затянутым дождевыми тучами. Путники вошли в лес. Темная громада мокрых веток и листьев нависла над ними.
– Барышня, в лесу идите за мной, отстав на четыре шага.
– Но, господин Арнелл…
– Да?
– Ведь это лес. Вдруг со мной что-нибудь случится, а вы даже не узнаете. Вы же спиной… вы даже ни разу не обернулись, пока мы шли.
– Милая барышня Эледэ, – ответил ей спутник ласковым голосом, но с усмешкой в глазах, – вы так сопите и хрустите ветками, что вас слышно не за четыре, а за триста и четыре шага. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, что с вами все в порядке. А если вы будете слишком близко, то вас может захлестнуть веткой, которую я неудачно отведу.
Элиза молча кивнула, и они углубились в лес. Тропинка неуклонно поднималась вверх и была совсем узкой. Приходилось перешагивать через упавшие стволы, пролезать под наклонившимися деревьями, увитыми мокрыми лианами. Арнелл срезал наиболее мешающие ветки ножом. Двигались они небыстро. Наконец выбрались на прогалину, и девушка подняла голову вверх. Небо было по-прежнему серым, а деревья, которые их сейчас окружали – невероятно похожими на земные сосны. Шершавые стройные буро-золотистые стволы и раскидистые ветки поближе к вершине. Но все же это были не сосны. Элиза наклонилась к маленькому деревцу. Хвоинки торчали пучками по три хвоинки. И с нижней стороны каждой хвоинки шла тонкая золотистая полосочка. Отчего и казалось, что вокруг залитые утренним золотистым солнцем обычные земные сосны.
– Господин Арнелл?
– Да?
– Скажите, это сосны?
– Да, конечно, барышня Эледэ.
И они снова пошли вперед. Элиза задумалась о языке, на котором говорила. Она, получается, говорит уже на местном языке, но вкладывает в слова еще пока земные понятия. Где-то вот так…
– Барышня, вы не устали?
– Нет, благодарю вас.
Арнелл полностью развернулся к своей хрупкой спутнице.
– Позвольте мне попросить вас, Мерелиза рэн Эледэ, предупреждать меня честно о вашей усталости, – сурово заявил он, пристально глядя в глаза. – Я уважаю вашу решимость, показать должную выдержку и достойную невозмутимость. Но сейчас это неуместно. Мне проще устроить дополнительный привал, чем возиться с вашим обмороком.
Дорога вниз оказалась широкой, удобной, хорошо заметной даже в темноте. К утру беглецы добрались до почтовой станции, находившейся в начале дороги к столице. Гаорин, уже приобретший за ночь свой нормальный аристократический облик, заплатил начальнику станции и получил тарда для поездки верхом без лишних вопросов.
Это был почти черный скакун намного выше тех, которые везли повозки торгового каравана, с густой гривой, покрывающей всю его длинную гибкую шею, и с иссиня-черным хвостом, к концу которого было прицеплено изящное металлическое грузило. Видимо, чтобы скакун не обмахивал хвостом всадников во время скачки. На спине у тарда располагалось двухместное седло с двумя парами стремян и с маленькой лесенкой. Элиза, снова переодевшаяся в мужской костюм, отлично сохранившийся в вещевом мешке, с испугом устроилась сзади Гаорина. Тард понесся вскачь с бешеной скоростью, девушка вцепилась в пояс спутника одной рукой и в поручи седла – другой. И тут, конечно же, пошел дождь. Все-таки в Империи стоял сезон дождей.
– Дождь это, конечно, зверски неприятно, – сказал Гаорин, оборачиваясь к Элизе на скаку. – Но зато в сезон дождей ослабевает связь между городами. Господину Сараоттэ еще не скоро доложат, что я был на Оронатском перевале и ускользнул. Поэтому мы можем спокойно пользоваться почтовой связью Империи. Но вот что меня беспокоит, и беспокоит сильно, так это вмешательство мага. Сараоттэ никогда бы на это не пошел. Это нечестно. Да и не стали бы маги его слушаться. Они очень независимые существа. Никому кроме императора и его наследника не подчиняются… – он вдруг обаятельно улыбнулся. – Вы кажетесь способной выдержать путешествие на тарде под дождем, Элиза. Выдержите?
– Постараюсь, – тихо ответила промокшая девушка, понимая, что она сделает все возможное, чтобы оправдать доверие спутника.
В животе у тарда что-то звучно булькало и утробно ворчало, но он продолжал с невероятной скоростью ровным галопом скакать вперед.
На следующей станции, начальник, подобострастно кланяясь знатному господину, заменил уставшего тарда на свежего. И они снова поскакали вперед. Господин Гаорин, правда, завернул свою спутницу в какой-то непромокаемый мешок поверх ее плаща. Так они скакали и скакали с востока на запад вдоль отрогов гор, спускающихся в долину реки Эонтай. Скакали по мокрым темно-серым плитам, а за мокрым парапетом мелькали темно зеленые рощицы шелковичника и залитые водой незасеянные поля. Иногда путники останавливались на почтовых станциях, чтобы поесть, высушить промокшие вещи, привести себя в порядок и хоть немного поспать в кроватях.
– Мы торопимся к мосту через Эонтай, – объяснил свою спешку Гаорин во время одной из таких передышек. – Это единственный в Империи мост через эту реку. Другого способа перебраться с востока на запад в сезон дождей нет. И именно там меня могут попытаться задержать, когда поймут, что Леортаси не смогла нас остановить. Так что пойдемте, Элиза. Подремлете в седле.
Они вышли на двор. Очередной начальник станции грациозно откланялся и поспешил скрыться в теплом доме. Элиза принялась в очередной раз забираться на тарда. Она с легкостью могла забраться на самые нижние ступеньки лестницы, висевшие в воздухе. Но там, где лестница прилегала к выпуклому боку фыркающего скакуна, девушка терялась, соскальзывала, и Гаорин всегда затаскивал ее в седло почти что за шиворот. Но в этот раз он не стал ей помогать.
– Надо бы вам, Элиза, выучиться самостоятельно садиться в седло. Не понимаю, что вам мешает, – заявил он, с легкой улыбкой наблюдая сверху, как его спутница висит на лестнице, не в силах преодолеть последние несколько ступенек. – Тем более что саму езду вы переносите на удивление хорошо. Ездили раньше?
– Не на таких высоких, – ответила девушка, туманно припомнив коней в своем родном поместье.
– На вьючных тардах? Хватайтесь одной рукой за поручень, ставьте ногу на следующую ступеньку и подтягивайтесь.
Элиза попробовала поставить ногу, но сапог соскользнул с мокрой ступеньки. Гаорин в последний момент поймал падающую девушку, перегнувшись в седле. Поймал и удержал за талию двумя руками. Смущенная прикосновением его рук, измученная бесконечной скачкой, противная сама себе из-за отсутствия нормальной возможности вымыться, Элиза поняла, что сейчас безудержно разрыдается. Тренированная выдержка трещала по швам. Кажется, ее спутник это почувствовал. Продолжая удерживать девушку на весу одной рукой, он дотронулся до ее подбородка. И, когда Элиза была вынуждена запрокинуть голову, внимательно посмотрел ей в глаза.
– Вы напоминаете мне моего младшего брата, – мягко сообщил Гаорин, ставя спутницу на ступеньку, висящую в воздухе. – Такое же маленькое, хрупкое и невероятно ценное создание… Я понял, почему вы падаете. Когда вы ставите ногу на ступеньку, не бойтесь пихнуть тарда носком в бок. Ступенька должна оказаться у вас рядом с каблуком. Ну еще одна попытка, Элиза.
Элиза покраснела и в первый раз в жизни забралась в такое высокое седло самостоятельно.
Тард пустился вскачь.
– У вас есть маленький брат, господин Эллар?
– Нет, он совсем не маленький. Всего на три года меня младше. Просто он с детства тяжело болен. Никак не смог стать военным по семейной традиции. Не выдерживает ни малейшей физической нагрузки. Он стал ученым, – сказал с нескрываемой гордостью господин маршал Империи. – Надеюсь, вы с ним познакомитесь. Хотя он практически безвылазно живет в поместье. Все управление на нем.