Пожилая соседка фыркнула, стоило только Марусе пройти мимо. Перекинув край пуховой шали, она проводила взглядом девушку и в спину ей пробурчала:
— Бедная девочка! До сих пор ходит — и не верит, что родители-то ей чужие. Пользуются ей небось, с них станется…
Соседка по скамейке согласно кивнула, и движение её цветастого платка Маруся уловила краем глаза. Маруся повела плечом и, стараясь не обращать внимания на глупые слухи, открыла сумочку в поисках ключей. Слухи всегда преследуют тех, кто делает больше всех добра, — так мама говорит. Но даже если так, настойчивость, с которой все вокруг говорили об их непохожести и мнимой выгоде родителей, вгрызалась в сердце с каждым разом всё сильнее, точила изнутри, и это неприятное чувство Маруся уже не могла держать в себе. Подруга предложила простейшее решение: поискать в документах, но Маруся не могла себе позволить такого вторжения в родительские дела.
Захлопнув за собой дверь и оставив позади неприятные разговоры, она облегчённо вздохнула и бодро взбежала на ступеньки. Пожалуй, даже если она не позволяла себе копаться в чужих делах, приспроситься к матери стоило.
Что, впрочем, ничтоже сумняшесянисколько не сомневаясь, она и спросила, стоило ей только умыться и приземлиться за обеденный стол. Мать, услышав тревожный вопрос, замерла, стоя спиной к Марусе, и даже перестала звякать тарелками.
— Но ведь это всё неправда, так? — переспросила Маруся, пристально вглядываясь в напрягшуюся, сгорбившуюся и словно зажавшуюся фигуру матери. — Ведь я не помню никаких других родителей, кроме вас.
— То, что приносит человеку сильную боль, обычно быстро забывается, — глухо отозвалась мать, переставив фарфоровую тарелку и звякнув ею о плитку на кухонном фартуке. — Впрочем, не бывает дыма без огня.
Мать Маруси была ещё совсем не стара и полна сил; собой она словно представляла воплощение крепкой сильной женственности — пышная могучая фигура, кровь с молоком, румянец на щеках, длинные густые русые волосы, которые обычно прятались в пучок, золотые руки. На её фоне хрупкая и миниатюрная Маруся и студенткой уж не выглядела — так, пигалицей какой-то.
— Может, папа и не одобрит такой мой поступок — особенно то, что я не посоветовалась с ним, — продолжила мать, садясь напротив Маруси и складывая руки на столе в замок. Руки ещё были покрасневшими от воды и дышали жаром. — Но шила в мешке не утаишь.
Мать всегда казалась Марусе кладезем народной мудрости — оттого ли, что имела интеллигентную мать-учительницу, или оттого, что сама щедро приправляла речь народным, простым, ёмким и метким словцом.
— Мы действительно не родные тебе, — покачнула головой мать, с беспокойством заглядывая в глаза Марусе. — Мы взяли тебя из детского дома, когда тебе было пять лет. Тогда мы ещё не знали, сможем ли когда-нибудь иметь своих детей.
— Вы взяли меня как замену родному? — шмыгнула носом мгновенно расстроившаяся Маруся.
— Конечно, нет! Маруся, мы тебя любим. И Митька тоже очень-очень любит тебя — ведь он даже не подозревает, что по крови вы разные. — Вздохнула мать. Она заметила, как у Маруси задрожала нижняя челюсть, а на глаза тут же навернулись слёзы. — Мы никогда не препятствовали твоим родителям — и, если бы они захотели, всегда могли бы прийти. Только они не пришли. В документах есть их имена, и если ты захочешь с ними пообщаться сама — всегда можешь это сделать.
Маруся плотно поджала пухлые губы, стараясь не расплакаться прямо здесь и сейчас. Ей почему-то стало вдруг так обидно, что от неё смогли столько лет укрывать такую важную информацию, и так жалко себя. Где-то закралась мысль: а вдруг мама и сейчас лжёт, и она сделала всё, чтобы настоящие родители не смогли найти Марусю?
По щеке покатилась слезинка, оставляя мокрую дорожку, и Маруся быстро стёрла её большим пальцем.
— Хочешь, я принесу документы? — ласково спросила мать, накрывая её ладонь своей. Маруся дёрнулась, засовывая под стол ладошку, будто обожжённую чужой.
Мать молчаливо покачнула головой и медленно, тяжело встала. Через несколько минут она вернулась с папкой — ярко-красной — любимого марусиного цвета. Она хлопнула ею по столу перед размазывающей по лицу слёзы Марусей и присела рядом, вздохнула, не отрывая тоскливого взгляда от дочери, и подпёрла щёку кулаком.
— Знаешь, что самое неприятное во всей этой ситуации? — давясь слезами, спросила Маруся и подняла на мать глаза — опухшие, раскрасневшиеся. — Что вы не сказали об этом мне. Лжецы. Как я могу поверить, что вы не запрещали настоящим родителям видеться со мной, если вы даже ни разу мне не сказали, что они существуют? Ведь я верила вам. Но получается, что вся моя жизнь — ложь?
Она всхлипнула, и очередная крупная обидная слеза упала прямо на красную пластиковую папку. Маруся, помедлив, накрыла её большим пальцем и размазала по поверхности, оставляя кривое прозрачное пятно.
***
Вот уже два дня как Маруся поселилась у подруги, твёрдо решив разыскать биологических родителей и познакомиться с ними: узнать, как всё было на самом деле и почему её решили оставить в детском доме.
— Может, мы даже сможем подружиться? — весело сказала Маруся, подкрашивая ресницы.
Подружка Катя усмехнулась, через плечо взглядывая на неё.
— Ага, ходить друг к другу в гости, пить чай с тортом, узнавать обо всём, что произошло в жизни до вашей встречи, и радостно ждать внуков, — с нескрываемой иронией ответила Катя.
— Необязательно, — хмыкнула Маруся. — Хотя бы просто познакомиться, а там посмотрим. Я уже нашла младшую сестру в соцсетях!
— И, конечно, бежишь к ней на встречу? — прищурилась Катя, откладывая расчёску в сторону и оборачиваясь к подруге. — Ой, Машка, какая ты наивная!
— Может, и наивная, — фыркнула та и надула губы, — зато счастливая. У меня будет целых две семьи.
— Ты той, что тебя воспитала, уже два дня как не объявляла, где ты и что с тобой. Они за тебя наверняка волнуются, а ты вон, радуешься, что поедешь к тем, кто тебя бросил.