Маски сброшены

Часть 1.1

– Мы разобьём ему сердце. Собаки всё чувствуют.
– Тогда хорошо, что это мой пёс. С его разбитым сердцем я разберусь сама.
– Я заботился о нём, пока тебя не было месяцами.
– И всё-таки он мой. Я завела его до нашего знакомства. У нас всё будет хорошо. Когда должен приехать грузовик?
Картер смотрит на меня исподлобья. Люди часто так смотрят. Обычно это происходит само собой. Мгновения, когда люди ругаются или спорят, и хоть кто-то из них да ожесточается в своём взгляде. Мы тоже это проходили. Отрицание, гнев, злость, тоску, потепление и всё-таки снова злость, ядовитую, словно отрава. Но Картер единственный, кто умеет настолько склонить голову и при этом не разорвать зрительный контакт, не отвести взгляда и говорить им много всего. Ты такая холодная, что стало с той забавной женщиной, которая вызывала у меня смех, даже когда я только-только похоронил отца и не хотел смеяться? Где моя девчонка? Кто-нибудь её видел?
– Через двадцать три минуты. Я попрощаюсь перед уходом. Корм, который он ест, в нашем общем списке покупок. Я потом отредактирую и удалю всё своё. Код от охраны 492496329. После того раза, когда я менял его пару недель назад, ты его ещё пока не запомнила. Починить механизм на окне в кабинете придут в четверг, я объяснил, что проблемы с откидным положением. В мойке я всё ещё раз посмотрел, течи нет. В твоё отсутствие были трудности с канализацией из ванны, но и это улажено. Я прогуляюсь с Джеком по кварталу, хорошо?
– Картер.
– Ты мне не изменяла. Я тоже был тебе верен. Ну или если что-то было, а я не знаю, то давай всё так и оставим. Отношения просто изжили себя. Надо было раньше…
– Что надо было раньше? Расстаться?
– Я не знаю. По-моему, будет лучше, если мой агент свяжется с твоим, и вместе они согласуют…
– Официальное заявление? Я его не хочу. Но поскольку надо, и ты больше меня ведёшь социальные сети, то сделайте всё сами. Что бы вы ни написали, просто укажи моё имя в подписи. Будем как Ченнинг и Дженна.
– Только без общей дочери или общего сына.
Картер выходит в прихожую нашего дома. Технически это мой дом, жилище, что записано на моё имя и только на моё, но он наш. Он скоро перестанет быть нашим. Как только Картер вынесет наружу последнее, что ему здесь принадлежит, и погрузит либо в грузовик, либо в собственный внедорожник. Он купил его, продав спорткар, пару лет назад. Необязательно быть бесшабашным рокером, чтобы любить быструю езду на грани. И Картер её любит и по сей день. Просто мы говорили о детях, об ответственности и их безопасности. Судя по наличию таких разговоров, мы хотели детей. Или хотел Картер, расставшийся с тачкой с открытым верхом ради автомобиля, отличающегося высоким уровнем надёжности. Я же просто слушала его и никогда не говорила ничего определённого. Он прав, меня месяцами не бывало дома. Очередной тур, город за городом, жизнь между домом на колёсах, концертной площадкой и номером в отеле. Даже возвращаясь, больше времени я проводила в студии, нежели на диване или в кровати с парнем. Новые песни не падают с неба. Новый тур невозможен без нового альбома. И так снова и снова. Замкнутый круг. Картер это понимал, потому что это и его призвание. Как и я, он певец. Но он ушёл в творческий отпуск. Чуть позже, чем приобрёл ниссан. Мне нравился его ниссан и то, что он купил его, не спросив меня. Мне нравилось то, что он всё равно знал, что я одобрю его выбор. Чушь. Мне всё ещё нравится, что он так знает меня. И знает то, где лежит поводок. Ещё бы. Ретривер мой, но Картер действительно лучший хозяин, чем я.
Я наблюдаю, как они с Джеком выходят на улицу нашего привилегированного района. Собственный дом Картера относительно недалеко. В соседнем районе. Тоже привилегированном. За несколько лет это будет моя первая ночь в этом доме только с Джеком. Джек виляет хвостом, держась очень близко к Картеру и подставляя морду, чтобы получить порцию ласки. Джек любит Картера. А я? Каковы мои чувства к Картеру? Я приехала из тура, вошла в дом, вспотевшая и измотанная, что было пару дней назад, посмотрела на своего парня, и едва он открыл рот спросить, хочу ли я в ванну или обойдусь душем, и что мне достать перекусить, как я ответила, что мне хочется быть одной. Картер неверяще посмотрел на меня, но не подошёл. Не прикоснулся и не поцеловал. А раньше мы всегда целовались. После долгой разлуки это было как неизбежность, желание сквозило в воздухе, и я не думала ни про пот, ни про усталость. Мы могли заниматься сексом целую ночь, а в перерыве просто поглощать шоколад. Шоколад, Картер и секс. Вот как всё было до недавних пор. Картер произнёс лишь одно слово. Хорошо. Хорошо, я тоже хочу быть один, или хорошо, я принимаю, что ты говоришь? Видимо, правдиво последнее. Ведь он нашёл машину на следующий же день, а теперь ушёл попрощаться с Джеком прогулкой. Пока их нет, я ставлю пластинку в проигрыватель Картера. Он любит пластинки, как кто-то, кто родился в эпоху винила, но не хранит упаковки. Потому что, и всё с его слов, они пачкаются, рвутся, желтеют, если попадает солнце, а надписи тускнеют. Картер всё так же хранит каждую отдельно от другой, но в конвертах из ткани, сшитых на заказ. Он знает, где чьи песни, даже не читая мелкий шрифт непосредственно на пластинке, а я и не знаю, и не читаю. Я просто слушаю, когда слушает он, или наблюдаю, как глупо он двигается под композиции, которые не предполагают быстро танцевать. Но Картеру всегда всё равно.
Он определённо возьмёт всё. И я больше не буду слышать их. А в моём доме нет музыкального центра. До Картера мне не хотелось быть в чужом творчестве. Но он дал понять, каким вдохновляющим оно может быть. Когда он возвращается спустя время, и Джек занимает своё место на подушке близ телевизора, я просто стою у окна, и ничто не выдаёт того, что я пользовалась проигрывателем. Пластинка возвращена в конверт. Все они сложены рядом с техникой. Игла на месте. Крышка закрыта. Столик тоже Картера. До него у стены было пусто. Потом, вероятно, откроется вид на то, что краска сверху выгорела из-за дневного света, а всё, что было скрыто мебелью, осталось изначально более яркого цвета. Придётся подбирать колер заново и красить всю комнату?
Вскоре приезжает машина. Как и говорил Картер, через двадцать три минуты. Он общается с грузчиками, но не со мной, проводя их по дому и указывая, что забирать. Второй диван, стол в кабинете, без которого Картер не мог, и кресло оттуда же, шкаф из спальни, привезённый им из дома, чтобы у каждого было своё место для вещей, журнальный столик из гостиной, круглый и деревянный, не то что мой стеклянный прямоугольной формы. Картер заканчивает перечислять на этом, и я открываю рот напомнить про столик под проигрывателем. Рабочие уже берут стол для журналов и выходят с ним из гостиной. Джека здесь нет. Пришлось закрыть в прачечной, чтобы не мешал. Он дружелюбный, не стал бы нападать, но желание познакомиться с новыми людьми у него как традиция.
– Он остаётся. Или если не нужен, то можем выставить на улицу. Кто-то да возьмёт. Хотя ты же предпочитаешь хранить на нём свои бумаги.
– Ты это не любишь.
– И ты всегда это знала. Но он может стать полностью твоим. Пользуйся, Киара.
В последнюю очередь Картер забирает проигрыватель с пластинками. Картер возвращается после того, как относит их в ниссан, и идёт к прачечной открыть Джеку. Не могу смотреть на них вдвоём, видеть, как Картер садится на корточки и прикасается к холке, слушать, что он шепчет. Но смотрю и слушаю. Картер любит Джека. Каждый жест, каждое движение руки всё равно что кричит об этом. Джек облизывает ладонь Картера, и Картер не стремится срочно вытереть слюни и влагу. Не моя ли принципиальность не позволяет мне даже задуматься о том, чтобы отдать Джека тому, кто знает, что он ест и какие игрушки предпочитает? Ладно, я тоже знаю, и я не не люблю Джека, я люблю, у меня есть номера его ветеринара и запасного ветеринара, и на ошейнике есть вся информация, но моя жизнь… Моя чёртова жизнь в турах… Тоже весомая причина.
– Пока, приятель. Не шали, – Картер едва не вдыхает запах шерсти и собаки, настолько низко к морде наклонена его голова. А может, и вдыхает. – Мамочка о тебе позаботится, – Картер выпрямляется и говорит, поворачиваясь ко мне. – Ну прощай.
– Не надо так.
– А как надо? Сказать, что я открыт для прощального секса? Нет, я не открыт, – глухо произносит Картер. – Ты и я… Мы не будем такой парой, и друзьями мы тоже не можем быть. Мы никогда ими не были. С самого первого дня всё было… теснее. Не знаю, что с тобой случилось в туре, экзистенциальный это кризис или что, но если бы ты хотела сказать, то уже сказала бы. Я уезжаю.
Картер покидает меня, дом и Джека. Я приближаюсь к двери и даже обхватываю дверную ручку, но что будет, если открыть? Да ничего. Я увижу, как Картер садится на водительское место, надевая солнцезащитные очки. Это всегда происходит. Он надевает их лишь за рулём. Просто на улице никогда. Даже если солнце светит прямо в глаза, или где-то рядом могут поджидать папарацци. «Им нужен я, так пусть смотрят на меня всего. С ног до головы». Я так никогда не могла. Ни до встречи с ним, ни после. Я не особо хотела известности и не бежала за ней. Она просто случилась. И отказаться оказалось трудно. Но кепки и очки стали моими постоянными спутниками. Джек тыкается мордой мне в левую ногу точно в линию коленного сгиба и слегка лижет кожу шершавым языком. Невольно отмечаю, что у Джека влажный нос. Всё, как и должно быть. Сухой нос это плохо, повод отправиться к ветеринару. Если что, Картер бы уже позаботился об этом. Я опускаю руку не оттолкнуть Джека, а погладить. Мы остались только вдвоём. Только он и я. Будь я собакой, тоже стала бы скулить вместе с Джеком. Но я всего лишь человек. А люди совершают ошибки. Люди не всегда верны так, как о них думают.
– Да, малыш, знаю. Мамочка тоже будет скучать.
Джек пристально смотрит на меня. Он словно спрашивает, что я сделала. Не сегодня, не два дня назад, когда вернулась, а раньше, ещё в туре. Но если я и скажу, то говорить собаке странно. Собаки всё чувствуют. Это скорее правда, чем ложь. Но чувствовать и понимать человеческую речь это разные вещи. Понимать, что именно говорит человек, и что означают его слова… Вряд ли Джек поймёт. Его мир это только мы с Картером. Так было, пока я не… Джек не знает, куда я уезжаю, и почему меня подолгу не бывает. Когда ездил Картер, а я оставалась, он не знал этого и про Картера. Где он и чем занимается. И сколько времени прошло, неделя или два месяца. К вечеру Джек предсказуемо зовёт меня на улицу. Всем своим видом он выражает, что ему надо побыстрее, иначе я сама же буду виновата в луже на полу или в чём-то большем, хоть он и взрослый, но я никак не могу найти пакеты для уборки за собаками. Неужели их нет? Они могли и закончиться. Чисто теоретически. Или Картер положил их не туда, куда кладу я. Будет гадким поступком звонить ему и спрашивать об их местонахождении. Не хуже содеянного, но всё-таки я покажу себя дрянью, если позвоню. В конце концов я нахожу пакеты сама. В тумбочке у входа, хотя лично я хранила их на кухне. Но, возможно, в тумбочке действительно удобнее. Рядом с дверью. Берёшь и сразу выходишь. Я пристёгиваю поводок к ошейнику Джека и едва открываю дверь, как он сразу тянет меня вперёд. Я крепче держу катушку, удерживая Джека, потому что нам ещё нужно запереть дом. Всё не так, как когда мы с Картером выходили выгуливать Джека вдвоём. Я не очень и хочу гулять с ним сильно долго, будучи одной. Мы могли заходить за кофе или молочным коктейлем, наслаждаясь им прямо в кофейне, наблюдая за Джеком через окно, наслаждающимся солнцем или просто свежим воздухом в случае облачной погоды. К Картеру или ко мне могли подойти взять автограф, но это не создавало нам проблем. Мы не были такой парой, за которой охотятся папарацци или фанаты. Я бы не стала делать заявление ни для кого. Но знаю, что он сделает. Потому что он весь такой открытый и честный перед своими поклонниками. И когда у нас только стало всё серьёзно, он тоже не делал из этого тайны. Мы появились вместе на красной дорожке премьеры фильма, в котором в качестве саундтрека использовали песню Картера. В ответ на вопрос одного журналиста Картер так и сказал, что мы не просто друзья. Мы, и правда, никогда не дружили в буквальном смысле. Да я могла бы переспать с ним прямо в вечер знакомства, пригласи Картер меня к себе после вечеринки, на которой мы оба тогда оказались. Он не пригласил, и тогда мы не переспали, но он позвонил спустя пару часов. Мы занялись любовью через неделю каждодневных встреч. У меня дома. Это было прекрасно. Но теперь всё это история. Прошлое. А настоящее… Рано или поздно Картер обнаружит, что у него пропало, и эта нить приведёт его обратно ко мне. Но не для примирения. Точно не для этого. Он мог уже обнаружить. Всё было в папке в его рабочем столе.

Часть 1.2

– Джек. Нельзя, – Джек наклоняется к земле и нюхает чужие экскременты. Подчиняется ли он мне сразу? Нет, куда уж там. Что и говорить, я не Картер. Но, по крайней мере, Джек просто нюхает. Ещё достаточно светло, чтобы я точно видела, что он не пытается вдруг попробовать. На всякий случай я всё равно тяну поводок. – Ну всё, пойдём, Джек.
Джек гавкает, но отходит оттуда ко мне. Я выбрасываю пакет со всем, что подобрала с земли после Джека. Мы гуляем ещё некоторое время, потому что главным образом это в моих же интересах. Тогда он, возможно, не подскочит часов в семь и не будет теребить одеяло или даже мою ногу, напоминая о своих потребностях. Картеру иногда приходилось вставать и в начале седьмого и плестись сонным на улицу. Если бы не его творческий отпуск, чёрта бы с два я так легко моталась с гастролями. Не настолько уж и много в моей жизни людей, чтобы никто из них не успел уставать от собаки, которую они не растили. Блять. Это делает всё ещё более паршивым. Вот так закончить отношения длиной в четыре года, которые казались важнее карьеры, а вышло всё совсем наоборот. От кого теперь у Картера будут дети? Его бывшая, к слову, на данный момент тоже одна и свободная. Думаю о какой-то фигне. О его детях. Надо думать о том, чтобы сказать всем. До того, как Картер объявит всё сам на весь мир. Это происходит через два дня. Эти два дня как вечность. Я ожидала, что он сделает всё раньше. Но когда я вижу текст, оформленный, как фото, и продублированный обычным образом, это одновременно и как сорвать пластырь с зажившего пореза, и нанести себе ещё более глубокую рану острым ножом для рыбы. Видеть всё в сети всегда делает всё более реальным, когда ты знаменитость. Комментарии там отключены. Хотя бы непосредственно у него под носом не будет твориться вакханалия с вопросами, кто на самом деле кого бросил. Люди жестоки. Но я ещё больше. Я даже не могу понять своих чувств. Не странно, что и подруги не понимают. Они приезжают как-то без предупреждения, но не сразу, как я сказала сама, а после публичной новости. Может, тоже думали, что всё это ещё неокончательно. Я отлучаюсь ненадолго в комнату взять для них подарки, а когда приближаюсь к кухне, то слышу разговор и задерживаюсь послушать.
– Мы не знаем, что случилось. Как мне поддерживать свою подругу, когда я не могу понять, в чём дело?
– С любовью, Эмма, – отвечает Келли под аккомпанемент звука розлива вина по фужерам. Она притащила его с собой. Не так уж я и его люблю. И сейчас только полдень. Я едва поела и не хочу пить. – И мы знаем, что случилось, – Келли наливает ещё, но после паузы. Значит, как минимум один фужер она уже наполнила. – У неё закончились отношения длиной четыре с половиной года. Мы должны просто быть…
– То есть тебя удовлетворяет эта фигня? Цитирую: «мы приняли решение двигаться дальше по жизни разными дорогами и просим сохранять наше право на частную жизнь. Картер и Киара». Это фигня из мыльной оперы.
– Нет, это фигня часть нашей жизни, – девочки начинают спорить, а когда они спорят, Келли становится особенно непререкаема и не гнушается вспоминать чьё-либо прошлое для подкрепления своей позиции фактами. Очевидно, эта тактика всё ещё актуальна. Её не назвать нападением, ведь Келли ничего не выдумывает, но её прямоте иной раз можно позавидовать. Келли смело произносит следующие слова, и я уверена, что смотрит при этом она прямо на Эм. – Ты замужем за Мэттом, но вспомни, когда у вас был разлад. Ты даже гуглила официальные заявления звёзд, что обычно они отправляют в массы в случае развода. Тебе не понадобилось, а вот ей…
– И ей не должно было понадобиться. Всё это как дурной сон. И она будто не она. Если ты против, чтобы мы лезли к ней, надо узнать у него. Он же с ума по ней сходил.
– Значит, это не он.
– Что не он?
– Не он натворил дел, Эмма. Слушай, круто, что ты… нет, что мы с ней и на её стороне, что бы ни было, но не забывай, что о ней болтали в школе. Что может разбить сердце лишь тем, как идёт по коридору. Теперь мы не в школе, мы выросли и стали взрослыми, и во взрослом мире Киара… Ну она вряд ли совсем уж ни при чём.
– Я отдала Кеннету черновики, – отвечаю я разом на всё, переступая невидимую границу между коридором и кухней. – Ты так точно отразила суть, Келли. Во взрослом мире я творю вещи похуже, чем просто направляюсь с одного урока на другой по школьным коридорам.
– Что за черновики?
Эмма присаживается за стол. Келли пока остаётся стоять. Я смотрю на неё, потому что побаиваюсь Эмму. Она действительно чуть не развелась, а пока неопределённость этого висела в воздухе, Эмма выплакала немало слёз. Она ненавидит расставания и размолвки. Раньше мы могли обсуждать распад очередной голливудской пары, например, было ли очевидно по фото, что у людей проблемы, а теперь Эмма обрубает подобные темы на корню. Я или разговариваю с Келли, или ограничиваюсь чтением новости. Но разве с Эммой такое пройдёт? Мы с Картером не очередная чужая пара. Мы её друзья. Хотя думаю, что Картер общался с моими подругами исключительно ради меня.
– Черновики Картера. Песни, что он написал за два года.
– И зачем ты это сделала?
– Я хочу сменить лейбл и уйти. Кеннет сказал, что я могу это сделать и потерять свои песни, или могу обменять их на что-то не менее крутое. Он знает, как замечательно сочиняет Картер. Я сама же и рассказывала.
– Зачем ты так с ним? – голос Келли как крик. Резкий. Оглушающий. Вселяющий тошноту. – Это его. Не твоё. Как ты можешь... Блять, Киара. Сначала ты даже не хотела чёртову карьеру. Между прочим, у нас есть суды. Люди борятся за то, что считают своим, а не крадут у других, не крадут у своего парня.
– Он уже...
– Он был твоим, когда ты делала это. Ты украла и уехала, не отрицай.
– И не собиралась.
Мы взаимно повышаем голоса ещё громче. На кухню, цокая по полу когтями, влетает Джек, скуля и прислоняясь ко мне, но посматривая на Келли. Он не нападёт без повода, а Келли точно не угроза. Теперь он не сносит вещи на своём пути. Он просто защитник. Я поглаживаю морду между ушей. Вдох, выдох и снова вдох. Джек дышит часто, что ощутимо через шерсть. Его тело подрагивает, когда он снова беспокойно скулит.
– Всё в порядке, малыш. Маму не обижают.
– Такая мама обижает сама.
– Келли, – прерывает своё молчание Эмма. – Ты уже много всего сказала, – Эмма переводит взгляд на меня. Смотрит в мои глаза впервые за эти пару минут. Думаю, она собирается спросить что-то конструктивное. Или тоже наорать, несмотря на её лишённый враждебности облик. – Сколько ты взяла?
– Всё, что нашла. Одиннадцать или двенадцать.
– Ладно.
– Ладно, Эмма? Чёртово ладно это всё, что ты можешь сказать?
– А что ещё говорить? Киара уже сделала выбор, правильный или нет, судить не нам, и не думаю, что Кеннет что-то вернёт. Он хотя бы дал тебе расписку?
– Дал. И сказал, что на днях мы подпишем договор и заверим его. Я не дура. Я знаю, что нужно думать о гарантиях.
– Ну а что ты будешь говорить Картеру, ты уже тоже знаешь? – тыкает в меня пальцем Келли. – Допускаю, что съехал он спешно, но вещи рано или поздно перебирают все. Под выпивку или без выпивки, под музыку или в тишине, не имеет значения.
– Я готова к тому, что будет.
– Ты его разлюбила?
Келли явно ждёт ответа. Я не хотела пить, но сейчас бы охотно выпила и сказала ей сделать то же. Некоторые встречаются с кем-то годами, и любовь, как чувство, необязательна. В современном мире её считают пережитком прошлого, институт семьи изжившим себя, и статистика браков и разводов неумолимо подчёркивает, что у людей действительно проблемы с сохранением союза. Не уверена насчёт любви с первого взгляда, с первой произнесённой фразы, но я любила Картера. Определённо любила. Одинаково любила и общаться об обычных вещах, обсуждая новый музыкальный альбом или киноновинку, и трахаться не только в постели. Но мы не делали ничего из этого уже больше трёх месяцев. У меня был долгий тур. Он частично захватил и Европу. Картер вроде хотел поехать со мной. А потом счёл, что по большей части ему придётся быть одному и протирать штаны где-то за кулисами. Я согласилась с этим, но я была бы счастлива тому, что он сидит так близко, даже если для него это не что-то увлекательное. И ночи принадлежали бы нам. Найти, куда пристроить Джека, в целом не великая проблема. Всё звучит так эгоистично.
– Дело больше не в этом. Я выбрала карьеру.
– Ради тебя надеюсь, что это будет стоить того. Эти красиво упакованные коробки для нас?
– Подарки. Да. Времени у меня было мало, но я...
Эмма и Келли разворачивают упаковку. Келли я купила берет яркого красного цвета, она предпочитает их шапкам, а Эмме подобрала шарф. Шарфов много не бывает. Так она однажды сказала, когда мы только познакомились в средней школе. Уже тогда у Эммы существовала небольшая коллекция, и Эм никогда не появлялась два дня подряд в одном и том же шарфике. Меня благодарят за подарки, но разговор у нас не особо и клеится. Я задумываюсь, выдержит ли наша дружба вообще. Я совершила что-то, что можно посчитать за измену без той самой измены. Будь всё дело в сексе... Объятий и фразу «молодец, подруга, ты крута» и через сто лет мне никто бы не даровал. Всё тождественно между собой. И первая реакция самая настоящая, самая подлинная. Уже к трём часам дня я остаюсь одна, Джек в то время полуспит, но впоследствии просится на прогулку, а в ночи неспешно проходит в приоткрытую дверь спальни, телом открывая её больше. Ох, нет. Я знаю всё о таких визитах, которые Картер воспринимал благосклоннее моего. После недолгого торга мы пускали Джека в постель, только чтобы потом пылесосить её от шерсти. Картеру это вроде даже нравилось. Управляться с компактным пылесосом и наводить чистоту и под подушками. Я притворяюсь спящей, но без успеха. Джек лижет мою руку, находящуюся вне одеяла, и я невольно двигаю ею подальше от шершавого языка. Джек издаёт скулящий звук. Приглядевшись, я вижу его морду на простыни. Картеру стоило махнуть рукой, и Джек сразу убирал морду и отказывался от намерений пускать слюни. Так мы с Картером договорились. Что я могу ослабить воображаемый поводок, но хоть одно скопление слюны в моих волосах или видимое пятно на одежде или постельном белье, и Джек вернётся на своё место в гостиной. За четыре года при Картере я так и не увидела ни одной слюнявой капли.
– Хорошо. Но это не на каждую ночь. И мамочке рано вставать. Нужно на студию.
С шуршанием одеяла Джек забирается в кровать, закапываясь под него верхней частью тела. На то, чтобы уложиться с комфортом, он затрачивает несколько минут, шуршит и возится, пока наконец не затихает у моего бедра. Я отодвигаюсь достаточно на свою половину кровати. Джеку должно быть мягко там, где спал Картер. Он спал слева, а я справа. Теперь я могу спать, как хочу. Я и собиралась уснуть на его стороне. Попробую в другой раз. Впереди сотни ночей без него. Да что там сотни, тысячи. Целая жизнь? Я глажу Джека, чувствую его ритмичное дыхание и то, как подёргиваются его лапы. Собакам вроде бы тоже снятся сны. Он бежит за кем-то во сне, или наоборот его стремятся догнать? Какая-нибудь красивая собака? Хотя Джек кастрирован. Я не хотела вдруг влипнуть из-за него в случае его побега на улице. Ну если бы он заимел щеночков с какой-либо шерстяной подругой. Это как быть бабушкой. Почти. Глупые мысли, как ни странно, помогают успокоиться и заснуть, или же своим присутствием под боком помогает Джек. Мой личный антидепрессант. Но в студию с собаками не пускают. Поэтому на следующее утро я выгуливаю его долго и тщательно и иногда, зевая, бросаю ему его гантель. Джек не особо приносит её обратно, ещё полусонный, всего пару раз за всё время. Но позже он терпеливо ожидает у кофейни в утренний час пик, чтобы и я приобрела кофе, стоя в очереди с другими посетителями. После мы возвращаемся домой. Я пью кофе прямо по пути, а Джек идёт рядом без поводка, который я несу в руке. В студии я просто репетирую, делаю упражнения для голоса час за часом с небольшими перерывами на чай или решение деловых вопросов. Когда после бокала кофе я собираюсь записать пробную версию новой песни, и музыка уже включена, я чувствую вибрирование в кармане джинсовых шорт. Мой жест рукой истолковывают правильно. За стеклом выключают звук. Я извлекаю сотовый и отвечаю сразу. Один лишний гудок или повторный вызов ничего не изменят. Картер задаёт вопрос, сразу как я произношу слово из четырёх букв. «Алло» вместо «да». Чаще всего я использовала «да», а не «привет» или что-то подобное. Я не слышала голос Картера четыре дня. То, что теперь я слышу его, неопровержимо злой и пугающий, вселяет не страх. Нет, только лишь ломку. Ломоту в суставах и мышцах, как будто я слезаю с дозы, но пока получается хреново и травматично.
– Алло.
– Где они, Киара? Давай по существу. Мне похуй, если меня слышит до фига народу. Это твои проблемы. Где мои наброски? Клянусь Богом, если ты собираешься записать хоть что-то для себя, то это будет…
– Они у Кеннета.
– Объясни, какого хуя.
– Это то, что случилось в туре. Кеннету нужно было что-то, достаточная причина, чтобы отпустить меня от себя и в другой лейбл.
Картер молчит. Я даже не слышу звуков его дыхания. Но Картер всё ещё здесь. Всё ещё на линии. Просто есть лишь гробовая тишина. Хотя в гробу и то наверняка громче. Со временем там появляются черви. Много червей. Я прямо как червь. Как змея, что проползла куда-то и всё там разрушила. Почему он не орёт на меня? Потому что никогда не повышал голос в отношениях со мной? Сейчас есть весомый повод. Другого такого и не будет.
– То, что у нас было... Ты обменяла нас на успех и избавление от мерзавца-продюсера?
– Картер...
– Лучше бы ты сделала что угодно другое, используя своё тело. Не думала ему отсосать?

Часть 2.1

Картер бросает трубку. Не могу поверить, что он так сказал. Не могу понять, зла ли я или впечатлена. Он не повысил голос. Не. Повысил. Но всё равно что повысил. Слова на разрыв. Так он только поёт. Как впервые в жизни. И как в последний раз. И в камерных ресторанах в вечера живой музыки, и на фестивалях, где прямо под открытым небом ждут десятки тысяч людей. Он не делает разницы. Он оставляет себя везде. В воздухе. В заряженном адреналином воздухе, которым дышат все они. В их эмоциях, что они уносят с собой домой и делятся потом со всеми, кого знают. Это впервые коснулось меня подобным образом. Впервые слова на разрыв имеют отношение лишь ко мне. Блять. Нужно собраться. Я сама оплачиваю время в студии. У меня ещё полтора часа. Необходимо продолжить. Периодически голос срывается. Кажется такой хернёй петь о любви, когда из моей жизни она ушла. На словах о том, чтобы смотреть на звёзды и лежать среди травы в поле, и любить, я едва могу вдохнуть, набрать воздух и пропеть. Не думала ему отсосать? Картеру нравилось, как я это делаю. С ним я улучшила навыки. В первый наш раз я прикусила ему и искала лёд в его холодильнике, а потом выкочёрвывала его из формы немалое количество минут. Картер отшучивался, что с кем не бывает, но мне было настолько стыдно, что я избегала его два или три дня, игнорируя звонки и сообщения. Недалеко ушедшие от подросткового возраста, мы были во многом глупыми и странными, и даже наивными. Но почти в двадцать восемь в моей жизни больше нет места наивности. Да, я думала о том, что, может быть, придётся отсосать. Обо всех актрисах, которые, по слухам, так прокладывали себе путь в большое кино и получали главные роли. Спору нет, Кеннет временами и даже чаще вёл себя, именно как мерзавец, но домогаться... Нет, он никогда ко мне не лез. Никаких подкатов, двусмысленных фраз и намёков. Его слова, что он перекроет мне кислород, в случае чего прозвучали бы наихудшей шуткой на свете. Я сделала себя сама. Я уже являлась кем-то и до Кеннета с его лейблом. А потом я встретила Картера, и он часто присутствовал во время моих репетиций, наблюдал за Кеннетом и держался молчаливо, но внушая безопасность мне и предостережение другим. «Сделаешь что-то ей и будешь иметь дело со мной». Но теперь Картер не мой, и никто не заменит его в качестве поддерживающего бойфренда, что защищает, даже когда угрозы нет.
На протяжении целого дня я больше ничего не слышу от Картера. Скорее всего, он ненавидит меня. Иногда люди склонны преувеличивать. И то, что касается эмоций и чувств, в том числе. Путать любовь и влюблённость, дружескую симпатию с чем-то более глубоким и грусть со злостью тоже. Чувства бывают схожи. Например, когда и при дружбе, и в любви предполагается, что другой человек проявляет участие. Или когда что грусть, что злость привносят в облик мрачность и словно утежеляют черты лица того, кто не слишком и счастлив. Иногда трудно разобраться. Но я, правда, думаю, что Картер ненавидит меня. Я лишила его собственности. Песни тоже собственность. Интеллектуальная. И ценится она дороже вещей из шкафа. Картер её не покупал. Всё было в его голове, и он вытащил, извлёк это на поверхность. Длинные дни или ночи без сна, мысли и слова, что не вписываются, отправляемые в утиль листы с перечёркнутым текстом. Это я покупаю труд композиторов и тех, кто может сочинять. Если бы я писала сама, то, может быть, никогда бы не совершила такого с Картером. Что уж теперь говорить. Поздно вечером, в то время как я стою у кровати только в пижамных шортах, голая по пояс, от Картера приходит сообщение. Я дотягиваюсь до телефона почти с чувством отчаяния, ощущая стену между нами. Невидимую, но реально существующую.
Я был бы рад пойти в суд.
Иди. Ты, должно быть, обдумал это. Действуй.
Он всегда всё обдумывает. Не действует сгоряча. Не держит что-то в себе, но и не выплёскивает эмоции взрывным образом. Прошло много часов. Интересно, он посоветовался со своим адвокатом? Джек было опускает лапу на мою майку от пижамы, но видит, что я заметила, и пятится в сторону от меня, наклоняясь понюхать пол. Наверняка снова пахнет химией от средства для деревянных напольных покрытий. Знаю, клининг халтурит, не моя полы второй раз уже без добавок. Тем не менее, пока Джек только нюхает, а он никогда не лижет, я совершенно спокойна.
Обдумал. И это не стоит того. Я напишу охуенный хит, много новых охуенных хитов, и ты будешь жалеть.
Я не успеваю ответить или вообще не собираюсь отвечать. Иногда нужно просто выговориться. Иногда нужно дать это сделать. Позволить и выслушать, даже если не хочется выслушивать.
Ты будешь охуенно жалеть.
Ну ладно. У меня нет слов. Горло сводит от того, что их нет. Буду ли я жалеть? Если и буду, то именно так. Охуенно. До омерзения к себе. До ощущения того, что я грязная и противная. До желания частично стереть себе память. Вот каким бывает чувство сожаления. Оно вращается внутри тела по кругу, вверх и вниз, то туда, то сюда, то в голове, то отдаваясь в колени, заставляя их подгибаться. Ощущение слабости в ногах приятно лишь тогда, когда вызвано мужчиной и тем, что он хочет заняться с тобой сексом. Я думаю о сексе, и часть меня, тёмная сторона, которая, как считается, есть у всех, толкает сознание к чему-то отвратительному. Сделать фото. Сделано. Отправить. Отправлено. И только потом я натягиваю майку. Картеру нравились мои сиськи. Может, лицезреть их поможет ему в написании обещанных охуенных хитов. Ну или он просто сотрёт всю переписку к чёртовой матери. Я чётко вижу, что сообщение уже получено и прочитано. Давай, напиши мне, чтобы я шла к чёрту, Картер. Напиши это.
Чего ты добиваешься? Если это замена извинению, то ты выбрала хреновый способ.
А чего добиваешься ты? Я с радостью выступила бы ответчиком и прошла бы через стадию, когда в жёлтой прессе мусолят всю грязь, что вылезает наружу, но мы оба знаем, что Кеннет просто всё выкинет или уничтожит через шредер.
Я так охуенно тебя любил. На этом всё, Киара.
Всё так всё. Всё к лучшему. Представляю, если бы мы поженились и даже обзавелись детьми, после чего всё стало бы разваливаться. Дети всё меняют. С ними всё по-другому. Труднее оставаться влюблёнными друг в друга, заниматься сексом без проволочек и внезапных вторжений в спальню, а потом труднее расходиться, сберечь подрастающему поколению психику и забыть про брак, когда бывший супруг часто рядом ради детей. Любовь требует каждодневных усилий не меньше работы. А я устала их прилагать. И Картер, видимо, тоже. По крайней мере, я утрясаю всё с Кеннетом. Мы подписываем все бумаги, и, официально свободная от Warner, я перехожу под крыло Universal. Меня звали в Sony, но Sony уже несколько лет как сотрудничают с Картером. После охуенной любви охуенный конфликт интересов не то, чего хочется. Сталкиваться с ним в офисном здании или на парковке близ него. Проходить мимо и делать вид, что это вообще не я, и что это не он, и что мы незнакомцы. Или, завидев заранее, парковаться подальше в ожидании, когда Картер зайдёт внутрь и уедет на лифте, чтобы выждать время. И что-то говорить или как-то реагировать, когда всё равно случится столкнуться в одном коридоре. Не верю, что подобного совсем никогда бы не произошло. Я всегда думала, что достойна и заслуживаю счастья. Мне внушили это родители. Что в мире есть человек только для меня, а я свою очередь предназначена ему, и ничто нас не разлучит. Ну, кроме нас самих. Да, такая оговорка проскальзывала в их словах. Что люди иногда сами хороши или плохи и делают друг другу всякое. Так что мои родители, прямо скажем, в бешенстве. Для них Картер чуть ли не святой. Первое время, что мы встречались, папа всё никак не мог перестать говорить, что мало кто согласился бы взять женщину с собакой. Как будто собака это ребёнок от прошлых отношений и требует любить её, даже когда ты не чувствуешь с ней связи. Я смеялась над словами отца, но всё-таки была с ними согласна. Если отставить их юморной подтекст, то Картер действительно многое брал на себя. Он не возражал погулять с Джеком один, если я застревала в студии или где-то ещё на целый день, при том, что и у Картера были свои дела. А когда у меня случился первый тур после начала отношений с ним, и я думала, как пристроить Джека к родителям, которые не особо ладят с собаками, Картер сказал, что не нужно. Что они просто останутся жить вдвоём, и что всё будет хорошо. Он никогда не желал сплавить Джека, даже когда тот был надоедливым и мог скребстись в дверь комнаты, пока мы пытались заняться сексом, несмотря на звук когтей по дереву. Я могу понять, как, должно быть, неприятно осознавать, что развалились не чьи-то чужие отношения, а отношения родной дочери, причём виновата-то она, а святой парень по-прежнему святой. Это так очевидно в тоне отцовского голоса, которым он сетует из-за стола.
– Что собираешься делать теперь?
– То же, что и всегда. У меня всё ещё есть моя карьера.
– На пенсии ты уже не сможешь скакать по сцене, а затухшая карьера не обнимет ночью. Разве что будут деньги на сиделку или дом престарелых. Если только не потратишь.
– Как же ты умеешь поддержать. Просто мастерски, – откликаюсь я, перемещая нож по доске. – Я делаю ему салат, а он...
– Да я мог бы и сам. И ты делаешь его не только мне, но и своей матери, а если останешься на ужин, то и себе.
– Я не увлекаюсь ставками или казино, чтобы всё промотать.
– Киара, Джек грызёт ножку стола. Не могла бы ты как-то оказать воздействие?
Поворачивая голову, я смотрю на ту самую ножку, но Джек не грызёт, лишь облизывает блестящим языком, который появляется из пасти. Я не говорю, что отцу показалось. Всё равно вряд ли поверит. Просто подзываю Джека и протягиваю ему небольшой кусочек мяса. Отец весь кривится, потому что Джек облизывает мои пальцы. Знаю-знаю, теперь надо снова помыть руки. Я бы оставила Джека и дома, но временами он всё ещё понурый и грустный. Прошло мало времени. Всего неделя с того дня, как я рассказала Картеру правду. Я и не надеялась, что Джек так легко всё забудет. Собаки верные и преданные существа. Я не могу брать его с собой на студию или на деловые встречи, а вот дом родителей другое дело. Как бы им ни было тяжко мириться с его присутствием и обнюхиванием всего, что попадается на глаза. Естественно, я остаюсь на ужин. Потому что не очень-то и хочу домой. Там пусто, тихо, больше не играет проигрыватель Картера, и он не выходит к двери встретить меня своими глупыми танцами. Я не всегда была для них в настроении. Если так случалось, то он чувствовал это, как будто просто исходя из того, как я закрыла дверь, хлопнула я ею или нет, и тогда музыка сразу прерывалась. Я могла включить её вновь, но Картер выключал снова и смотрел говорящим взглядом. Этот взгляд означал, что хватит, и чтобы я рассказывала всё, что не так, или всё, что наоборот так. Вот если мы встретимся вновь, то как это будет? Что первым заметит Картер в зависимости от того, как я буду одета? Изменения на моём лице, свидетельствующие, что без него мне хуже спится? Или же он по-мужски или по привычке скользнёт глазами к моему декольте? Или мы встретимся настолько нескоро, что к тому моменту я уже превращусь в старуху с обвисшей грудью, и на неё просто не захочется смотреть? Хуже может быть только его женитьба на молодухе, годящейся в дочки, для которой он слишком хорошо сохранился или сделал несколько пластических операций, чтобы не выглядеть видавшим виды мужиком. Хотя разве это про него? С его-то внешностью и генетикой.
В краткосрочном периоде его внешность остаётся всё ещё обжигающе великолепной. На неё не влияет наш разрыв. Можно предположить, что Картер спит так же хорошо, как и раньше. У него крепкий сон. Когда засыпаешь быстро, не валяешься с бессонницей по целому часу и не прокручиваешь в голове весь прошедший день. В этом я всегда завидовала Картеру. Ведь я могла лежать во тьме и анализировать то или иное событие, прежде чем всё-таки провалиться в сон. В тот день я не собиралась сталкиваться с Картером. Мне говорили, что его не будет. Я узнавала. Ну да, говорили, но говорили так только про церемонию награждения музыкальной премии, а не про афтепати. Про афтепати совсем не шла речь. А Картер... Он любит появляться на них неформально одетым, привлечь внимание, выпить два стакана виски и немного пообщаться у бара или в толпе. Настоящая душа компании. Я замечаю его первой. Уже с бокалом в правой руке. И со спутницей по левую руку. Знать её не знаю. Может, нанял эскорт. Или где-то подцепил за просто так и тусуется с ней, пока я заново вникаю в рацион Джека и его привычки. За три недели он успел разбить цветочный горшок, порвать пижамные шорты, которые всё равно мне разонравились и просто валялись в ящике, разделяться с моими тапками, но они хотя бы уже были старые, а вот уничтожение нового пустого фотоальбома я пока ещё перевариваю. Может, собаки переживают изменения именно так. Круша всё, что попадается на пути, хотя раньше их это не беспокоило. Я вновь включаюсь в разговор с Гарри Стайлсом и Билли Айлиш. Но вскоре за Билли подходит её брат, а Стайлс извиняется и машет кому-то за моей спиной перед тем, как уйти. Вот ему точно плевать на моё декольте, даже когда декольте у платья смелое и не скрывает тату меж моих грудей. Я слышу чей-то смех. Нет, не чей-то, а Картера. Смех так ударяется в спину, как будто Картер либо переместился и говорит с кем-то, кто стоит в паре метров от меня, либо его просто очень рассмешили. Замечательно, что он смеётся. В этом и смысл тусовок. Повеселиться и напиться. Он всё делает правильно. Меня передёргивает, и я обдумываю план побега. Или исчезновения за спиной бывшего. Может и прокатить. Я оглядываюсь украдкой, медленно двигая головой, чтобы проверить. Я так чертовски была уверена, что Картер занят. Но его спутница теперь стоит напротив, общается не с ним, а он смотрит на меня. Не просто смотрит, а пожирает глазами. Его взгляд... Может, он злой, а может, просто изучающий, изменилась ли я. В груди от этого взгляда через пространство ноет так глубоко, что это можно сравнить с предвосхищающей сердечный приступ болью. Отец Картера умер именно из-за него. Всё случилось внезапно. И необратимо. Картер не плакал и не хотел быть один. Он лишь сказал, что это лучшая смерть, чем если бы Питер остался полуживым и требовал ухода, хотя все бы знали, что он всё равно обречён. А ещё Картер говорил, что не боится умирать. Что у каждого свой срок, да и вообще в иных случаях расставание тоже как смерть. «Так что же теперь, детка, бояться жить?». Он чувствует себя мёртвым, находясь здесь, видя меня, но помня, что я сделала и как разрушила само понятие нас? Он лучшее, что со мной происходило. С ним и я становилась лучше. Но, может, мне только казалось, что он изменил меня так, как открытое окно преображает тёмную комнату. Я отвожу взгляд и подношу фужер ко рту, убирая оливку. Ненавижу оливки. Сам коктейль мне нравится, но вот это дурацкое дополнение... Хуже на вкус только маслины.