Математика холодного леса

История одной белки

В огромном, полном жизни лесу зима длилась слишком долго. И казалось, с каждым годом она становится длиннее, холоднее и ужаснее.
В этом лесу в один прекрасный день родилась белочка Стрелочка. Так назвали её белочкины родители. Детство у Стрелочки было тяжёлым, даже жестоким. Пустое брюшко и игрушки из сломанных шишек были её постоянными спутниками. Ещё смутно она помнила усталые мордочки и вечно спешившие куда-то спины родителей, которые отчаянно пытались прокормить её и себя в этом холодном лесу, но получалось у них откровенно плохо.

Самым ярким воспоминанием был вкус единственного грецкого ореха, принесённого отцом в честь её дня рождения. Она грызла его три дня, чувствуя себя царицей, и в тот день принесла себе клятву: «У моих детей будет целая гора таких орехов. И никакой пустоты в животе».

Шло время, наша белочка Стрелочка росла и стала совсем взрослой. Она попрощалась с родным гнездом и отправилась искать места получше, где больше орехов и зимы не такие холодные. Но такого места не было. Во всём большом лесу царила истина: «хочешь жить — умей вертеться». И белочка приняла эту догму.

Однажды и у нашей Стрелочки родились два бельчонка. Она назвала их Пушинка и Хвостик. Она очень любила их, считала их самым важным в своей беличьей жизни. Но вместе с тем в глубине её сердца жил леденящий страх. Страх шептал ей из глубины души: «А как ты их прокормишь? Где ты возьмёшь столько орехов? Неужели они тоже будут играть сломанными шишками?»

Тут белочка вспомнила свою клятву и сказала вслух, громко, манифестируя: «Только не мои бельчата! Для них — только вкуснейшие орешки, только лучшие игрушки, только самое большое и тёплое гнездо!»

Она превратила свою жизнь в бесконечный, изматывающий цикл.
Ещё до рассвета она выходила искать орехи, охотясь за лучшими и самыми вкусными. Она забегала в самые опасные части леса, туда, куда обычные белки не осмеливались. Там водились в изобилии лисы и ястребы. Но Стрелочке казалось, что игра стоит свеч.

Днём она убирала в гнёздах соседей (те платили бисером и стёклышками для игрушек), помогала бобрам таскать ветки (взамен получала лучшие куски коры для утепления своего дупла), организовывала склады для мышиной общины (её вознаграждение — зёрна и сушёные ягоды).

Вечером, уже падая от усталости, она бралась за третью работу: бесконечное поддержание идеального состояния жилища. Утепление, уборка, сортировка запасов, починка. И обучение детей. Краткое, эффективное, как инструкция: «Вот так раскалывай орех. Вот так прячься от ястреба. Вот так считай запасы».

Она была верна своей клятве. И, на первый взгляд, она работала не зря. Её гнездо было чистым, бельчата выглядели ухоженными, а их кладовая ломилась от запасов. Однако зима в лесу с каждым годом становилась длиннее, и исполнять клятву становилось всё сложнее. Сначала белочка приносила в жертву клятве своё время, затем свою красоту и здоровье, а в конце не заметила, как у неё не осталось времени на самое дорогое. Она стала забывать про своих бельчат, уже не читала им сказки на ночь, не обнимала, когда им было грустно. Даже когда она ночью гладила их по головке (потому что пришла слишком поздно), она думала не о них, а о том, где бы завтра найти орехи повкуснее. На нежность и совместное разглядывание облаков не было ни времени, ни сил.

Она не была плохой матерью. Она была матерью в условиях уже вечной зимы. Она платила Лесу за каждый «лучший» элемент детства своих детей — часами своего труда, своей молодости, своего душевного тепла, которое просто выгорало, как топливо.

В один день Пушинка и Хвостик стали совсем взрослыми и тоже захотели покинуть гнездо. Они желали для себя лучшей жизни. Но они не гнались за горами орешков — они жаждали найти того, кто будет любить их, а не обеспечивать.

На прощанье бельчата поблагодарили Стрелочку, но не как благодарят любимого родителя, а как благодарят бухгалтера за выдачу аванса. Скупо и формально. Больше Пушинка и Хвостик её не навещали.

И вот наступила тишина.
Стрелочка сидела в своём идеальном, пустом дупле. Гора отборных орехов казалась ей пеплом. Блестящие игрушки — жалким хламом. Она купила им всё, кроме одного — времени, наполненного смехом, любовью и теплом. Она вырастила их, дав всё, что нужно для безбедной жизни. Но самой жизни в этом воспитании не было. Их детство было не периодом счастья, а эффективным подготовительным цехом.

Она не могла их винить. Она могла винить только неумолимую математику Холодного Леса: чтобы дать «самое лучшее», нужно продать всё своё время. А время, потраченное на добычу, — это время, украденное у любви.

Так и осталась она одна, охраняя музей своего материнского подвига. Её величайшей трагедией было то, что её жертва оказалась невидимой для тех, ради кого она была принесена. Она забыла, что детские сердца, в отличие от беличьих щёк, нельзя набить очищенными орехами. Их можно наполнить только временем. Тем самым временем, которого у неё никогда не было.

И вой ветра в ветвях звучал для неё одним-единственным словом, от которого не было спасения: «Поздно».