Маяк

Глава 1. Дружба длиною в жизнь

Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.

А.Фет

Родовой замок Кольдтов врастал в скалу, словно был её частью, творением самой природы, а не рук человеческих. Архитектурный ансамбль из серо-коричневого камня выделялся из ландшафта разве что главной башней. Внушительное строение цилиндрической формы оканчивалось объёмным куполом из фригонского хрусталя. Материал, что дороже золота и прочнее стали, привезли в Наутику из соседнего государства в эпоху, когда то ещё было другом, а не врагом. Прозрачную полусферу отвели под часовню бога дневного светила – Солиса. Денно и нощно внутри неё поддерживался огонь. Тёплым светом согревал он странствующие по холодному морю корабли и выхватывал из тьмы тех, кто, укрывшись ночным плащом, задумывал недоброе. За это замок и прозвали Лайт-Тауэр, то есть Маяк.

Бальтазар Кольдт сидел у внешней стены купола, прямо за алтарём, на котором поблёскивало крупным рубиновым зрачком золотое око, наблюдая, как седые воды схлёстываются с таким же неспокойным небом, пытаясь разгадать, где начинается одна стихия и заканчивается другая. Точка соприкосновения терялась, мысли рождались и тут же разбивались, как волны – о скалы, а виски всё плотнее сдавливал горячий обруч, и мальчик отчаянно жаждал, чтобы на землю скорее пролился дождь. Тогда бы он мог сбежать в сад верхнего замка и дать волю чувствам, а ливень смыл бы следы слёз с его лица.

Порой такое желание снисходило на детскую душу, несмотря на то, что на девятилетие юный Кольдт получил самый дорогой в мире подарок – титул и немалое имущество герцога. Произошло это, однако, вследствие безрадостного события. Погружённый в невесёлые думы, он не уловил ни скрипа двери, ни звуков движения и очнулся только тогда, когда услышал, как за спиной знакомый до боли голос крикнул:

– Киан! Постой!..

Зашуршал шёлк. Каблучки застучали по мраморному полу часовни. Воображение Бальтазара живо нарисовало образ матери, запыхавшейся, взволнованной, такой трогательной с этими её широко распахнутыми глазами цвета кофе и копной вьющихся, как у него самого, каштановых волос. Более уверенные, тяжёлые шаги прекратились – тот, за кем едва поспевала Её светлость, остановился.

– Ты просишь слишком много, Тори! – сказал дядя.

– Но… ведь ты тоже заметил, что он изменился, стал немного… немного беспокойным…

На несколько секунд дрожащий голос смолк. Бальтазар почти видел, как молодая женщина заламывает белые свои, тонкие руки. Привычка, которая появилась у неё месяц назад. Следовало подняться из-за алтаря, поприветствовать их, дать о себе знать, но он отчего-то не сделал ничего из этого. Быть может, не хотел растревожить мать сильнее.

– Конечно, он подавлен! Все мы шокированы безвременной кончиной Коннора, и какой!.. Кто бы мог подумать, что один из самых талантливых магов погибнет не на поле брани, защищая родную Фламию, а сгорит от пневмонии за несколько дней, как немощный старик! – Киан помолчал, подавляя эмоции, и добавил: – Бальтазар уже достаточно взрослый. Через пару лет он поедет в Академию пламени и в столице будет под опекой короля.

– Но каким он предстанет перед ним? И кто всё это время будет управлять герцогством и замком?

– Тори, Тори… тебе ли не знать, что, чтобы стать врачом, я, старший из братьев, отказался от титула и привилегий? Пожертвовал многим для не достойного аристократа дела, посвятил жизнь призванию, терпел лишения ради мечты! А теперь ты говоришь мне, что во время войны, когда каждый медик на счету, я должен обделить раненых своей заботой и оставить службу? Правильно ли это, благородно?

– Из двух зол, Киан, выбирают меньшее. Мне жаль, что тебе придётся отказаться от того, чего ты достиг через страдания и труд, но не забывай, что вся Наутика и в частности Лайт-Тауэр защищают морские границы Фламии, и, если мы дадим слабину, жертв будет куда больше. Кроме того, я не маг и не способна научить мальчика тому, чему сможешь ты. Пожалуйста! Прошу тебя!..

Дядя не сразу ответил. Некоторое время тишину нарушало только гудение воздуха вокруг гигантских лепестков пламени, трепещущих на металлическом диске в центре круглого зала. Блики от них скользили по хрустальным стенам, от чего те переливались всеми оттенками красного, словно редкий вид полярного сияния. Бальтазар понял, что хрупкая женщина одержала победу над сильным, закалённым невзгодами и войной, мужчиной.

– Не в силах противиться тебе, Виктория, – голос дяди наполнился горечью. – Хорошо. До поры я возьму на себя обязанности почившего брата.

– Благодарю тебя, – с достоинством и в то же время с огромным облегчением произнесла герцогиня. – Идём в кабинет, там скопилась невероятная гора бумаг.

– Веди, – решительно сказал дядя.

Когда звуки стихли, Бальтазар вскочил на ноги, но, точно каменной плитой, придавленный ощущением вины за то, что в эти тяжёлые для страны и рода времена не мог стать преемником отцу, рухнул обратно на розовый мрамор. Злость на себя за проявленную слабость помогла ему подняться. Он обогнул алтарь. Вечное пламя потянулось к нему, будто котёнок в поиске ласки. Мальчик почувствовал, как тепло, пройдя волной сквозь всё тело, сконцентрировалось в кистях. Кончики пальцев уколола магия, а он отверг её. Не сейчас.

Глава 2. Преступление

Озябшими пальцами Элиз бросала в почву семена девясила и мяты, чтобы по весне готовить отвары от нервов, кашля, несварения. Мягкая осень задержалась на Амираби, однако Криот находился всего в двадцати километрах от побережья, откуда веял жестокий северный ветер. Иногда он утихал, давая короткую передышку, чтобы затем ударить по жителям селенья с новой силой.

Люди здесь были самые обыкновенные. Их тела, хоть и устойчивые, как у всех фригонцев, к морозу, корчились под колючими, словно иглы, шквалистыми порывами. Совершенной невосприимчивостью к холоду обладали лишь маги льда, но таковых не водилось среди местных.

В последние годы одарённых в принципе стало немного вследствие затяжной войны с Фламией, и их белые лица и лазурные очи мелькали разве что в столице. Элиз бывала во Фростфорте с отцом, когда тому требовались редкие ингредиенты, но видела ледяных издалека и толком не рассмотрела.

– Элли! – голос отца звучал приглушённо из-за давно не крашенных, но всё ещё крепких стен домика.

Девушка поднялась с колен, отряхивая ладони, удовлетворённо оглядела аккуратный садик. Благостное настроение, однако, едва не испортило хлипкое крыльцо.

«Может быть, повезёт, – подумала она, – и не сегодня-завтра у плотника заложит ухо».

В предбанник вошла уже приободрённой. Грязные ботинки отправились в угол, пальто – на крючок. На первом этаже был приёмный покой и кухня, да и в той чаще варились снадобья, чем съестное.

Эвер Итен был единственным на всю округу лекарем. Его семья не имела средств, чтобы отправить сына в Школу змея и чаши, и ему пришлось стать самоучкой. Поначалу родители пытались склонить отпрыска к ремеслу попроще, но не сумели побороть в нём тягу к врачеванию.

Господин Итен так и не сделался профессионалом. Тем не менее к нему валом шли криотцы и люди из соседних деревень. Одни с продуктами, другие с тканью. Находились и такие, у кого водилась пара медяков. Со временем накопленный опыт, живой, любознательный ум и лёгкая рука слепили из отца Элиз вполне приличного умельца, который, правда, тратил последние деньги на лекарства для особо нуждающихся, а то и заказывал книгу в нарядной столичной лавке.

Так Элли научилась читать – по «Классификации болезней горла». Она часто сиживала с больными, чтобы унять их страх. Её намётанный глаз безошибочно различал пригодные для дела травы. Обоняние и вкус запомнили пропорции десятков микстур, мазей, паст.

Она помогала отцу и была тому рада. Он стал для неё целым миром, после того как мать, уставшая от отстранённости супруга по отношению ко всему, что не касалось его увлечения, исчезла в неизвестном направлении, бросив все свои вещи, а заодно и девочку, что всегда была ей в тягость.

Элиз же любила характер отца, так как его одержимость работой обеспечивала ей определённую свободу. В отличие от других глав семейств, Эвер не бросился подыскивать жениха посолиднее, чтобы поскорее сбыть дочь с рук, лишь только та подросла. Он чувствовал себя счастливым, коль скоро рядом была родная душа, и покуда мог следовать долгу.

– Элли!!! – лекарь повысил голос, но зря, девушка уже переступала порог комнаты, вытирая ветошью мокрые руки.

В кресле для пациентов она заметила пухлого и румяного, как булка, господина. Глаза его глядели жалобно, лицо покрылось влагой, будто росой, грудь беспокойно вздымалась. Он что-то промычал, но нельзя было разобрать что именно, поскольку чужие пальцы во рту весьма затрудняют речь.

– Дорогая, подай кровоостанавливающую пасту, будь любезна, – попросил Эвер, прижимая к нижней челюсти пекаря кусочек ткани, полностью пропитанный красным. – Ты не поверишь зрению, когда увидишь, какие длинные и закрученные корни у зуба, который я только что удалил господину Адноту!

Этот последний в подтверждение удивительного факта округлил глаза и выдал звук, похожий на «Аха!».

– Хотя что я говорю?! – с энтузиазмом воскликнул Эвер. – Вот же он, прямо здесь, в миске!

Элли заглянула в жестяную посудину, покачала головой, как бы поражаясь увиденному, и подала отцу керамическую ложечку с желтоватым комочком на кончике.

– А-а-а, – протянул тот, – твоя коронная, с тысячелистником! Ну вот и всё, Аднот, обождите минут пять, сплюньте, и вы спасены!

Без посторонних предметов в ротовой полости пекарь почувствовал себя настолько хорошо, что попытался улыбнуться, но губы его скривились от боли, мясистая ладонь погладила раздутую щёку. Лекарь, довольный результатом, промокнул лоб взятым у Элли полотенцем.

К ужину Итены разжились целым курником, к чаю – вишнёвыми пирожками.

Когда трапеза подошла к концу, и Элиз принялась убирать со стола, а Эвер, потягиваясь и разминая затёкшие суставы, снова заговорил о пагубном влиянии сахара на здоровье господина Аднота, в дверь тихо постучали.

Никто из них не удивился позднему визиту, так как болезни не имели привычки отдыхать, зато имели обыкновение случаться внезапно, в любое время дня и ночи. Элли улыбнулась отцу уголком губ, а тот тяжело вздохнул от осознания, что сон, который был уже так близко, придётся отложить.

В предбаннике раздались шаркающие шаги. Жалобно скрипнула входная дверь. Женщина поприветствовала хозяина дома, и Элиз узнала голос Изабел Боне.

В Криоте госпожа Боне была личностью известной. Славилась не только тем, что считалась мастерицей, способной нитками писать картины, а ещё и тем, что по праву звалась первой красавицей селенья. Толстенная коса, пышные плечи, грудь, бёдра и вместе с тем стройная талия Изабел привлекали множество поклонников, но сердце и рука её принадлежали кузнецу – невероятно сильному, видному парню. Кто хоть раз встречал чету Боне, мог с уверенностью сказать, что знает, как выглядит любовь.

Глава 3. Наказание

День начался обыкновенно – с питательного завтрака для отца, на приготовление которого Элиз израсходовала последние запасы молока и яиц. Выход из ситуации имелся лишь один – отправиться за провизией на рыночную площадь. Она не хотела идти, потому что Эвер после случая с госпожой Боне был сам не свой. Отец же от сомнений её отмахнулся – мол, что ему, старому криотцу, коротающему век на северном ветру, сделается? Отбивался он и тогда, когда Элли бросилась ему на шею, чтобы на прощание поцеловать.

С Изабел они платы не взяли. Денег, оставшихся от других пациентов, хватило бы на что-то одно: молочные продукты или мясо. Выбор был очевиден, однако у мясника девушку ждал приятный сюрприз – свежие, нарубленные на рассвете, кости, с алой мякотью на белых боках, такие, из которых хороши и суп, и рагу, и за которые просят немного.

На выходе из лавки она столкнулась с господином Аднотом. Несмотря на чуть припухшую челюсть, вид тот имел умиротворённый, ведь, пройдя через муки зубные, осознал: человек может и должен быть счастлив только от того, что нигде ничего не болит. Пекарь велел Элиз подождать, пока не закупит фарш для пирогов, а затем провёл к своей вывеске, и сумка её потяжелела ровно на пару ржаных краюх, щедро посыпанных ароматным тмином.

Остаток утра Элли провела на другом конце селенья. Она умудрилась задремать на кухне у женщины, что держала корову, после кружки парного и под сплетни о нравах, местных и столичных, об угасающей королевской династии, о бесконечной войне.

Люди полагают, будто почувствуют, если с близкими случится беда. Отказываются верить, что несчастья происходят вдруг: пока заваривается чай, ведётся беседа, листается книга... Элли прожила на редкость удачное начало дня и весело шагала по узким улочкам Криота, ни о чём не беспокоясь. Тем сильнее был её ужас, когда она обнаружила Эвера лежащим под письменным столом. Тем горше было понимание, что помочь ему мог… лишь он сам, а значит – никто. Он переживал о здоровье других и забывал о своём. Редко гулял, мало спал. Вот и подвело его большое, доброе сердце.

«Отец!» – губы Элли шевельнулись, когда могилу засыпали землёй.

– Отец, отец, отец… – шелестели, раскачиваясь на ветру, деревья.

Осенью дни в Криоте редко бывали ясными, но в последнее время тучи обходили селенье стороной. Куда-то запропастились вечные сквозняки, и мир наполнялся радостной суетой в стремлении напитаться теплом перед грядущей зимой. А дом Итенов будто погрузился в сон. В приёмном покое больше не звякал инструмент, на кухне не булькали отвары, в прихожей не топтались больные, даже пыль и та зависла в наполняющем комнаты свете Ока.

Резкий стук в дверь в этом царстве дрёмы казался почти что кощунством. Элли отворила, не спросив, кто. Ей было бы наплевать, стой на пороге хоть король. Но это был не Антуан Гланц, а всего лишь криотский голова – господин Блез.

Староста считал себя человеком импозантным. Он не всегда находил средства на ремонт дорог, оправдываясь войной, но каждый сезон шил себе очередной дублет, и не красоты, а необходимости ради, ведь от переживаний за отчий край неумолимо рос вширь.

Элли взяла у Блеза пальто, тяжёлое, просторное, словно шерстяное одеяло. Самого его проводила на кухню. Машинально заварила чай. Некоторое время сидели молча, глядя друг другу в глаза, она – бесстрастно, он – взволнованно, не решаясь завести беседу. Наконец слуга народа нашёл в себе смелость заговорить.

– Элиз, сочувствую вам, так сказать, из-за кончины господина Итена. Все мы любили Эвера, и потому мне вдвойне тяжело ставить вас, так сказать, перед фактом. Но раз иначе нельзя…

Платок, извлечённый гостем из кармана, был таким нарядным, что Элли показалось неправильным утирать им потную шею и лоб.

– Мне очень жаль, Элли, но батюшка ваш задолжал. Он был, – Блез постучал кончиками пальцев по губам, подбирая слово, – м-м-м-мечтатель, так сказать. И если криотцы готовы простить вам (смею обмолвиться, дорогая наша госпожа Боне не желает ни монеты за инвентарь, что некогда изготовил для Эвера её супруг), то столичные ремесленники не так щедры. Ингредиенты для лекарств, инструменты по уникальным эскизам, книги! Ох, во имя Астеры, зачем они в нашей глуши?! Непозволительная роскошь! В общем, госпожа Итен, дом вместе со всем имуществом придётся изъять. И ничего тут не попишешь, так сказать!

Блез умолк, ожидая реакции девушки. По его опыту, та должна была как минимум запричитать. К просьбам и жалобам он был человек привычный, если не сказать – устойчивый. На удивление, не последовало ничего такого. В день похорон в душе Элиз разверзлась пустошь. Самое худшее произошло, а больше ей нечего было бояться.

В голову Элиз приходила мысль отдать старосте подарок Изи, однако два грамма хрусталя не возместили бы кредиторам и половины списка. Заметив алчный блеск в глазах гостя, она отвергла эту идею.

Громыхнул железный засов. Снаружи послышался звук удаляющихся шагов. Элли прижалась спиной к двери и устало вздохнула. Блез давил на неё своим присутствием. Когда ушёл, ей сделалось легче дышать, сразу посветлело в доме.

Из предбанника открывался вид на лестницу, кусочек кухни, часть приёмного покоя. Жаль, что придётся расстаться с местом, где прошла вся жизнь. С особенной тоской она думала об отцовских инструментах и книгах. Но Изабел права. Вещи не нужны, чтобы помнить. Пальцы нащупали гладкий шарик, подвигали его по цепочке влево-вправо. Звук трения хрусталя о звенья успокаивал. Оставалось понять, как быть дальше.

Глава 4. Мёртвая зыбь

Наст находился всего в двадцати километрах от Криота, но не был тому четой. Широкие мостовые портового города гнулись крутыми холмами. Мелкие улицы ответвлялись от главной, уводя то влево, то вправо, иногда поднимая высоко, порой спуская глубоко вниз. Приземистые каменные дома жались друг к другу, будто так им было чуть теплее на пронизывающем ветру. Человеческие ручейки вились по проулкам, впадая в людскую реку, та задерживалась на пологом участке – Центральной площади с её фонтаном, лавками, ресторациями – а затем стекала ниже, ниже, пока наконец не заполняла набережную по всей длине.

Пальцы Элиз расжались – и медяк, булькнув на прощание, опустился на круглое дно. На поверхности лопнула пара пузырьков.

– Какое ты ещё дитя, Элли! – тепло улыбнулась швея.

Девушка насупилась. Восемнадцать – уже не ребёнок, и слава Астере, а то светил бы ей приют! О нет, Элиз была совершеннолетней, а монетку бросила, чтобы вернуться в родные края. С площади заметен кусочек моря, и она разволновалась, потому что, во-первых, ни разу не путешествовала по воде, а во-вторых – просто не верилось, что всё это происходит с ней, наяву.

В отличие от Элиз, Изабел не чувствовала себя потерянной, напротив, её сердце наполнялось радостью от предвкушения перемен. На Амираби все важные решения в жизни женщины принимал ближайший родственник мужского пола. Однако по воле судьбы, пусть недоброй и неласковой, они с Элли получили независимость. А это немало. Да, Итены жили дружно, даже счастливо, но что было бы, попади дочь после смерти отца во власть человека непорядочного, как Блез? Изабел вздрогнула. Вот уж о ком вспоминать не хотелось!

– Давай поедим, а уж потом сойдём к пристани! – предложила она.

Надо ли говорить, что растущий, несмотря на отрицание сего факта, организм отреагировал на приглашение положительным образом? Из всевозможных ярких вывесок и манящих витрин они выбрали ту, что скромнее. Пусть заведение не было самым интересным из имеющихся, зато радовало относительной тишиной. Лишь несколько парочек ворковали за столиками у окна. У Элли, понятное дело, не водилось за душой ни гроша, и она окончательно сникла, когда пришло время сделать заказ. Смекалистая Изабел взяла всё в свои руки.

– Две похлёбки, два морских окуня с картошкой и ягодный морс. Два! – отчеканила швея, а когда обслуга развернулась было, чтобы передать заказ на кухню, позвала: – Милая девушка! Можно вас на минутку?

– Что-нибудь ещё? – вопросом на вопрос ответила та.

– Да! Будет ли в ближайшее время корабль до Кристального, знаете?

– Ох, здесь столько судов, за всеми-то не уследишь! – воскликнула девица, но заметив, что уголки губ обеих гостий поползли вниз, поспешила добавить: – Я-то не ведаю, а вот хозяйки нашей брат – капитан. С ней говорить надобно. Сейчас справлюсь, сможет ли выйти в зал.

Элиз ела быстро. Больные всегда появлялись на их с отцом пороге внезапно. Нервно барабанили в дверь, заглядывали в окна, прикладывая ладони к вискам, чтобы Око не мешало видеть, что происходит внутри. Это научило её действовать стремительно, так как она довольно быстро сообразила, чего можно лишиться из-за промедления. А провести целый день на ногах без крошки во рту, подавая Эверу то инструмент, то снадобья, то полотенца, ой как непросто. Наученная горьким опытом, Элли уже прихлёбывала морс, в то время как Изабел только приступила к разделке рыбы.

– Это вы интересуетесь маршрутом до Кристального, уважаемая госпожа…

– Орели, – подсказала Изи.

– …госпожа Орели, – закончила фразу хозяйка.

Элли отвела глаза, чтобы в них нельзя было прочесть ложь, а швея, напротив, не спеша рассматривала невысокую, крепко сбитую женщину средних лет.

– Да, – подтвердила она, откладывая приборы, – мы с сестрой жили в Нордии, пока родители не погибли, а теперь хотим предложить свои услуги там, где они нужнее.

– Я знавала выходцев из ваших мест. Отличные, надо сказать, ребята! Моё имя – Адалин Стром, капитан Реми Стром – родной брат мне, так что, если угодно, пошлём на пристань мальчишку с запиской.

– Вот почему это место зовётся «У Адалин»! – улыбнулась Изи. – Будьте так добры, госпожа, отправьте посыльного.

Хозяйка рассмеялась.

– Вы очаровательны, госпожа Орели, и ваша сестра тоже, а что до этого, – она ткнула пальцем в узор на вороте Изабел, – на Кристальном вам цены не будет, так и знайте! Я тотчас разыщу шалопая Юдеса, а вы покамест отведайте земляничного пирога с липовым чаем!

– Благослови вас Астера, госпожа, – Изи сморгнула набежавшие слёзы. – Спасибо!

– Повезло! – шепнула она Элиз, когда хозяйка отвлеклась, дабы раздать указания.

Юдес вернулся часом позже и вовремя, так как Элли, несмотря на прежний энтузиазм, не могла проглотить ни кусочка более. Бойкая Стром перехватила запыхавшегося юнца у входной двери и, на ходу разворачивая ответное послание, направилась к посетительницам. Сначала брови её радостно подпрыгнули, но по мере чтения опускались, пока окончательно не сошлись на переносице, где кожа собралась в тревожную складку.

– Реми пишет, что вам повезло, ибо к утру корабль бросит якорь у острова.

– Прекрасно! – обрадовались фальшивые сёстры Орели, однако, отметив перемену в настроении Адалин, старшая поспешила уточнить: – Но?..

Глава 5. Ненужный подарок

Шли вторые сутки пути. Вот уже второй день Бальтазар слушал чавканье копыт по размытой земле, пересвист птиц, ещё не покинувших север, вдыхал воздух с запахом дождя, следил за передвижением Ока по небу. Конечно, можно было избежать неудобств, связанных с дорогой, и воспользоваться залом перемещений в Кленовой роще, чтобы перейти в акмарский гарнизон, который ему поручил проведать Константин, но до встречи с тамошними солдатами было необходимо восстановить душевное равновесие, сбитое очередным провалом.

Слишком часто он стал ошибаться. Сначала по его вине из ловушки вырвались преступники. Он сумел восстановить доверие кузена, отыскав важную информацию. Однако во время облавы на тех ребят снова допустил оплошность, и, хотя Константин утверждал, будто всё в порядке, Бальтазару казалось, что между ними произошёл непоправимый разлад. Иначе как объяснить то, что, будучи правой рукой Константина, он отстранён от дел и, более того, сослан домой? При этом в глубине души Бальтазар понимал, что кузен по-своему прав, разделяя их. Ведь если с Константином что-то случится, кто позаботится о его дочери, кто поддержит короля и, наконец, кто возглавит фламийскую армию?

Нельзя было игнорировать и записку от Дэнни с просьбой поскорее вернуться в Лайт-Тауэр. Бальтазар злился на друга за то, что тот подкинул Константину повод избавиться от проблемного родственника, но… Но что же случилось, если Даниэль решился писать в Кленовую рощу?

С того момента, как Бальтазар поступил в Академию пламени в Пирополе, Наутикой от его имени управлял дядя Киан, Дэнни отвечал за безопасность Лайт-Тауэра – оплота герцогства. Оба справлялись с обязанностями превосходно, что давало Бальтазару возможность наведываться домой лишь изредка, а остальное время жертвовать войне.

Когда-то фламийцы дружили с Фригоном. Более того, двадцать три года назад эти страны образовали союзное государство под названием Лусеат. Тогда ещё существовало третье королевство – Ноксильвар, в котором правили тёмные маги. С ними-то фригонцы и развязали конфликт. Фламия была вынуждена выступить на стороне союзника. В итоге Ноксильвар вместе со всеми жителями был стёрт с лица Амираби. Цена победы, однако, была настолько высока, что Фламия откололась от Фригона как от зачинщика, и началась долгая, изнурительная, жестокая война между Домами неуёмного пламени и вечного льда. В ходе противостояния были уничтожены рождённые в смешанных семьях маги воды и воздуха. Мир, затаив дыхание, следил за борьбой двух последних стихий. Кто выживет, а кто уйдет в небытие? Огонь или всё же лёд?..

Бальтазар потёр язычки пламени на портупее, крест-накрест перетянутой через грудь. У кузена знак немного другой – над огнём золотая корона. Константин появился на свет от любовной связи правителя Фламии с тёткой Бальтазара Кристиной Кольдт. Хотя король Фредерик признал сына, тот перенял наследие матери, включая фамилию, а роли крон-принца предпочёл стезю альтеора – верховного мага фламийской армии. Поместье Кленовая роща тоже когда-то принадлежало леди Кристине, теперь там жили Константин и его дочь Саманта. Подумав о племяннице, Бальтазар улыбнулся. Этот мир чего-то да стоит, если в нём есть такие создания, как милая Сэм.

Бальтазар покинул Рощу вчера на рассвете в сопровождении королевского гвардейца Оливера Гранта и пары простых солдат. Он не жаждал компании, но ехать одному не позволял статус. И теперь Бальтазар буквально скрежетал зубами, ощущая на своём затылке сочувствующий взгляд Олли, который, к несчастью, был свидетелем его позора.

«О, Солис, ниспошли мне стойкость, умерь гнев!» – повторял он про себя в такт лошадиной поступи. Но Солис был богом Ока, а оно никогда не тушило пожары. Дневное светило само по себе было алчным, безжалостным огнём.

Днём ехали верхом с короткими перерывами на отдых. Ночью останавливались на постоялых дворах. Завидев высокого гостя, хозяева тушевались, суетились и как один бормотали что-то про лучшие комнаты да припрятанную на крайний случай снедь. Они даже не представляли себе, насколько ему всё равно. Бальтазара не занимали развлечения и мало беспокоила потёртая мебель, грубая посуда, скрип половиц. Эта маленькая прогулка была только физическим упражнением, передышкой перед спонтанным визитом в родные края.

Утром одиннадцатого дня их компания достигла цели. Мрачный каменный куб с провалами окон, покрытыми плесенью стенами и башенками-бойницами на углах зубчатой крыши казался инородным телом на фоне подступающих к нему вечнозелёных сосен и не по сезону ясного неба. Путников приветствовал герб над воротами, с лепестками пламени, тремя корабликами и грозным Оком. Ту же символику демонстрировало алое полотно, реющее на флагштоке в середине крыши.

С точки, в которой остановились прибывшие, моря не было видно, однако повсюду слышался его шелест. Песнь Акмара через уши проникала в мозг и не покидала человека даже во сне. Стоило завершить дневные дела, перестать производить собственный шум и приготовиться спать, как призрачные волны подхватывали расслабленное тело и, нашёптывая что-то обманчиво-мирное, отключали сознание и уносили душу в ласковый мир грёз. Даже после отъезда в глубь страны обитателям побережья не удавалось полностью избавиться от воспоминаний о морской мелодии, вкусе соли на языке, прохладе ветра на щеках.

Бальтазар спрыгнул наземь. Один из солдат поймал брошенные поводья. От лёгкой разминки хрустнули затёкшие суставы.

– Ваша светлость… – поприветствовал глава гарнизона.

– Доброе утро, Уинслоу. Как обстановка?

– Неплохая, милорд. На днях фригонская каравелла напоролась на «Карателя». Пополнили запасы зерном, маслом, вином, тканью.

Глава 6. Одна маленькая жизнь

Фламийцы не оставили в живых мужчин. Из тех, кто накануне взошёл на борт «Адалин», уцелели двое: Изабел и сама Элли. Каравелла пошла ко дну вместе с останками Гая Даена, капитана Реми Строма и всей его команды, а женщин переместили на огромный галеон с говорящим названием «Каратель».

Никто не снизошёл до объяснений, что их ждёт. С ними не разговаривали. Всю дорогу они просидели в трюме и оттого не ведали, сколько времени прошло с нападения – сутки или, может быть, дюжина дней.

Изи мучилась морской болезнью и чувством вины, ведь именно ей взбрело в голову потащить лекарскую дочку на Кристальный, но Элиз не возлагала на приятельницу ответственности за произошедшее, а, напротив, считала себя настоящей причиной катастрофы. Если бы Даен не отвлёкся на беседу с ней, если бы его творение не притянуло внимание огневиков, возможно, от преследования удалось бы уйти. Хотя верилось в это с трудом. Галеон вооружён до зубов, и на борту не один, а сразу несколько магов. И всё же понимание, что у них не было ни единого шанса против «Карателя», не избавило Элиз от отравляющих душу мыслей о молодом повелителе льда. Гай избежал смерти на Багровом поле, чтобы погибнуть, подрабатывая охранителем на торговом судне. Как жестока в расправе своей судьба!

Когда девушек выгнали на палубу, те зажмурились от обилия света. Элли разомкнула веки, взгляд её уткнулся в крепость – тёмную глыбу на отвесной скале. По алому полотну на крыше здания плыли три золотых кораблика, пламя тянулось лепестками к Оку-отцу. Она уже видела эту картинку – те же символы украшали паруса «Карателя».

По мосткам их свели на плавучую верфь, усадили в шлюпки. Вёсла поднялись, затем опустились в воду и проделали этот путь бессчётное количество раз, пока лодки наконец не приблизились к берегу там, где тот был пологим. От бухточки к твердыне тянулась крутая, извилистая тропа, и, одолев её, измученная болью в затылке Элли еле дышала. Но больше физических страданий девушку беспокоил интерес моряка, что обнаружил её на «Адалин». Она то и дело ловила на себе взгляд кошачьих жёлтых глаз, и выражение, с которым смотрел на неё этот Рори, не сулило ничего хорошего.

Внутри крепость была такой же мрачной, как снаружи. Высокий потолок казался чёрной бездной. Стены из тёмного камня усиливали гнетущее впечатление. Сквозь узкие окна едва пробивались лучи. Залитые полутьмой коридоры походили на склеп. По ним, а также по ведущим на верхние этажи ступеням шествовали мужчины. Над головами многих парили огненные шарики, освещая путь по жутковатой лестнице без поручней и балясин. Судя по количеству магов, это был важный военный объект.

Магия льда отмечала лица тех, кому подчинялась, синими радужками, высветляла волосы практически до белизны. Простых фригонцев было нетрудно отличить от одарённых по серому цвету шевелюры и глаз. Во внешности фламийцев не встречалось холодных оттенков. Но пламя было коварным. Оно не помечало своих детей особым образом, чтобы сберечь, и между наружностью местных магов и мирного населения разницы не было никакой. Король Фригона Антуан взирал на мир чистейшими сапфирами, платина рассыпалась по его плечам. Во Фламии же рыжеволосые мужи не превосходили иных по силе, и, увы, только время показывало, кто и на что способен, кого стоит опасаться, а кого – нет.

Капитан «Карателя» выступил навстречу мужчине, облик которого казался вызовом. Короткий ёжик по-военному стриженных волос, аккуратные усы и бородка горели осенним пожаром, контрастируя со спокойным оливковым взглядом. Бордовый мундир на поджаром теле сидел как влитой. Медные пуговицы, эполеты, – всюду пламя, да и сам человек в этом унылом месте смахивал на факел в ночи.

– Хью, – мужчина протянул кисть капитану, хотя маги этого не любили и, как правило, руки свои берегли.

– Смотритель Уинслоу, приветствуем вас!

Капитан сжал ладонь главы гарнизона, остальные склонили лбы, приложив к сердцам кулаки.

– Мне докладывали о ваших подвигах. Я привёл лекаря на случай, если кто-то срочно нуждается в помощи. По вопросам здоровья прошу обращаться к господину Дёрку Морлею.

За плечом смотрителя действительно маячила вытянутая фигура, длиной конечностей наводящая на мысли о насекомых. Тонкие губы кривились в усмешке, по-видимому, приветливой. Глаза навыкате придирчиво изучали людей на предмет повреждений.

– Мои парни крепче скал, им не нужен лекарь. А вот этим цветочкам забота не помешает. У мелкой волосы в крови.

Моряки расступились, как, бывает, расходятся тучи, скрывающие светила, и смотритель узрел двух фригонских девушек в рваных, перемазанных сажей одеждах.

– Они не ледяные! – спохватился капитан.

– Вижу. Однако будет лучше, если в этом удостоверится Морлей.

– Всенепременно! – чрезвычайно низким, как рёв трубы, голосом подтвердил долговязый.

Уинслоу перевёл взгляд обратно на капитана.

– Экипаж каравеллы? – поинтересовался он и, дождавшись утвердительного кивка, задал главный вопрос: – Зачем вы притащили их сюда, Хьюберт? Вы же в курсе, что женщинам не место в гарнизоне.

– Его светлость прибудет завтра? – невозмутимо справился капитан.

– Да, но какое это имеет значение?

– Мы с ребятами кое-что придумали. Позвольте объяснить за чашкой чая у вас в кабинете, Тобиас, если, конечно, вы не против.

– Хорошо, распоряжусь, – сказал смотритель. – А вы, Дёрк, поправьте состояние пленных. Я пришлю к вам солдата, чтобы забрать их после необходимых манипуляций. Что касается остальных, милости просим в столовую. Обед уже закончился, но для команды лучшего судна Амираби что-нибудь соберём.