Майор Фсб в магическом мире

Глава 1

Холод проникал костей. Не тот, что обжигает щеки на зимнем ветру, а влажный, пробирающийся под бронежилет, цепкий холод подземелья. Я провела ладонью по шершавой стене, чувствуя под пальцами вековую влагу и острые выступы породы. В свете наших фонарей вода в подземном озере у ног казалась черной и неподвижной, как расплавленный обсидиан.

— Показания зашкаливают, — голос Лыкова, молодого техника из НИИ, прозвучал громко в гнетущей тишине и выдал его страх с головой. — Энергетический фон на три порядка выше нормы. Это... это не похоже ни на что из виденного мною.

Я молча кивнула, не отрывая взгляда от воды. Моя группа — пятеро проверенных оперативников «Сигмы» и двое этих «ученых» — замерла в ожидании. Я читала их напряжение, как открытую книгу: учащенное дыхание Иванова, бегающий взгляд Петровой, сжатые кулаки Сидорова. Здоровый, профессиональный страх перед неизвестным. Я сама его испытывала, но давно научилась запирать поглубже. За маской милого личика должна быть сталь. Всегда.

«Обманчивая оболочка», — с долей привычного сарказма подумала я. Вот уж что не раз спасало мне жизнь. Кто станет всерьез бояться девушку, которая выглядит на двадцать два и ростом с подростка?

— Стабилизируйте оборудование, Лыков, — сказала я спокойно, не повышая голоса. Мой тон действовал на них лучше любой команды «успокоиться». — Петрова, Сидоров, осмотрите периметр еще раз. Остальные — на позициях.

Они бросились выполнять приказы, и напряжение чуть спало. Рутина возвращала ощущение контроля. Я сделала шаг к самой кромке воды, стараясь разглядеть в черной глади хоть что-то. Аномалия. Паранормальное явление. Потенциальный портал. Для мира — безумие. Для моего отдела — рутина. Почти.

Именно в этот момент все и пошло наперекосяк.

Раздался оглушительный, низкочастотный гул, исходящий, казалось, из самой толщи скал. Свет фонарей померк, затрепетал. С потолка посыпались камни и пыль.

— Обвал!

Это был голос Иванова. Я резко обернулась, оценивая ситуацию за доли секунды. Часть свода позади нас действительно оседала, заваливая единственный выход из грота. Хаос. Крики. Мигающий свет.

И тут я увидела Лыкова. Ученый, ослепленный паникой, отступил слишком далеко и оступился на скользком камне. Его ноги подкосились, и он с криком полетел в ледяную черную воду.

Мыслей не было. Была только мышечная память, выдрессированная сотнями тренировок. Я рванулась вперед, сбросив тяжелый тактический рюкзак.

— Стефания, нет! — кто-то крикнул мне вслед.

Но я уже была в воздухе. Ледяной удар парализовал дыхание. Темнота сомкнулась над головой. Вода была не просто холодной, она была... густой. И живой. Она не просто обволакивала, а тянула вниз, к центру озера, где pulsовал тусклый, призрачный свет.

Я изо всех сил потянула к себе барахтающуюся фигуру Лыкова, толкая его к условному берегу. Руки товарищей уже тянулись к нему, вытаскивая на камни.

В этот момент я почувствовала, как дно под ногами исчезло. Не ушло, а именно исчезло. Не было больше ни толчка, ни водоворота. Просто пространство подо мной перестало существовать.

Я не утонула. Я провалилась.

Последнее, что я успела подумать, прежде чем сознание поплыло, было с горькой иронией: «Отличная работа, Смирнова. Теперь ты и вправду «упала с неба»...»

***

Сознание возвращалось волнами. Сначала — боль. Головная, тупая и навязчивая. Потом — холод. Но уже другой. Не сырой уральский холод, а сухой, пронизывающий, пахнущий камнем и пылью. И тишина. Не та, что была в пещере, напряженная и звенящая от работы приборов. А абсолютная, гробовая, давящая тишина.

Я лежала на мокром камне, и вода с моей одежды медленно стекала, образуя темную лужу. Я заставила себя открыть глаза.

Я была в пещере. Но это была не та пещера.

Свод над головой уходил ввысь на сотни метров, теряясь в темноте. Стены были не грубыми гранитными глыбами, а... высеченными. Огромные, идеально подогнанные каменные блоки образовывали арки, колонны, сложные геометрические узоры. Это была не природная полость, а архитектура. Грандиозная, циклопическая, явно созданная разумными существами.

Я медленно поднялась, зажимая рану на голове. Все тело ныло. Стандартный тактический костюм ФСБ промок насквозь. Пульс учащенный, но ровный. Паники не было. Ее место заняла острая, почти хищная концентрация.

«Где я?»

Логика отказывалась работать. Никакой известный мне объект, даже самый секретный, не мог выглядеть так. Это было что-то иное. Чужое.

Именно в этот момент я услышала шаги. Тяжелые, мерные, гулко отдающиеся в каменном зале. Не человеческие. Слишком грузные и синхронные.

Я метнулась взглядом в поисках укрытия, но было уже поздно. Из-за угла монументальной колонны вышли... они.

Невысокие, коренастые фигуры, одетые в кольчуги и кожу. Их лица были скрыты в тени, но я четко видела длинные, ухоженные, огненно-рыжие бороды и мощные руки, сжимавшие топоры, размером с мою голову.

Гномы. Слово само всплыло в сознании, абсурдное и невероятное. Я стояла, обливаясь ледяной водой, с пистолетом в затворанном подсумке, и на меня смотрели самые настоящие гномы.

Глава 2

Гном с длинной бородой — я мысленно окрестила его Бородач — что-то негромко бросил своим спутникам. Те переглянулись, убрали топоры за широкие пояса, но их взгляды, полные сурового любопытства, не отрывались от меня. Понял он меня или нет, но мой тон и жесты, видимо, сочли достаточно безобидными. Или достаточно странными, чтобы не убивать на месте.

Бородач сделал несколько шагов вперед, остановился и обернулся. Он не тронул меня, не попытался схватить. Вместо этого он протянул руду, ладонью вверх, по направлению к арке, из которой они появились, а затем посмотрел на меня и кивнул.

Язык жестов универсален. «Иди за мной».

Что мне оставалось? Стоять мокрой курицей в незнакомой пещере и пытаться объяснить им статьи Уголовного кодекса о незаконном лишении свободы? Я медленно кивнула в ответ, давая понять, что поняла.

— Хорошо, — сказала я тихо, больше для себя. — Ведете — иду. Только бы не съели. Хотя, с моей-то фигурой...

Я сделала шаг, потом другой. Ноги подкашивались, но держали. Гномы тут же окружили меня живым коридором, несясь с удивительной для их комплекции легкостью. Бородач шел впереди, его борода колыхалась в такт шагам.

Мы двинулись вглубь арки, и оказалось, что это — начало тоннеля. Широкого, высокого, высеченного с тем же невероятным мастерством. Воздух здесь был суше, пахнул остывшим металлом, камнем и чем-то пряным, чего я не могла опознать.

И тут началось волшебство.

Стоило Бородачу поднять руку, как на стенах, в специальных нишах, вспыхнули огоньки. Но это не было пламя в привычном понимании. Это были сферы мягкого, золотистого света, висящие в воздухе. Они не мерцали, не коптили, а просто излучали ровный, уютный свет, разгоняя мрак. Магия. Самая настоящая. Мой внутренний скептик схватился за голову с воплем, но я его заткнула. Наблюдай, Смирнова. Анализируй.

Тоннель вел вниз, по пологому спуску. Стены покрывали фрески — не картины красками, а выбитые в камне барельефы. Сцены горных вершин, кузнечных горнов, битв с какими-то тварями, похожими на троллей, и пиров с кружками, размером с мой таз. История целого народа, высеченная в камне.

Потом мы вышли в галерею, такую огромную, что противоположный конец тонул в дымке. Мост, ажурный и казавшийся невесомым, перекинулся через черную, бездонную пропасть. И по нему, вдалеке, я увидела стадо... нет, не стадо. Табун? Группу? Существ, похожих на горных козлов, но размером с крупную лошадь. Их шерсть отливала медью, а мощные рога были закручены в причудливые спирали. Они лениво щипали какой-то мох, растущий прямо на каменных парапетах, и с любопытством повернули головы в нашу сторону. Никакой агрессии. Просто дежурный интерес, как у коровы к проходящему мимо трактору.

Гномы мои проводили по ним равнодушным взглядом и двинулись по мосту. Я последовала, стараясь не смотреть вниз. Сердце колотилось где-то в горле. Это был не сон. Слишком ярко, слишком... материально.

Через некоторое время мы свернули в боковой зал, поменьше. Посередине него в пол был вделан плоский камень с вырезанными концентрическими кругами. Бородач что-то сказал, и один из младших гномов — его борода едва доходила до груди — провел рукой над камнем.

В центре камня вспыхнул огонь. Я отшатнулась по привычке, ожидая дыма. Но его не было. Совсем. Пламя было почти белым, горячим и чистым. Оно плясало над камнем, освещая зал ровным, теплым светом, но не давало ни малейшей копоти, ни запаха гари. Просто тепло и свет, рожденные из ничего.

Гномы уселись вокруг этого магического очага на низкие каменные скамьи, сняли с поясов не то фляги, не то котелки. Бородач вытащил что-то вроде лепешки, отломил кусок и протянул мне.

Я замерла. Голод давал о себе знать слабостью в коленях. Но еда в другом мире? От существ, чью биохимию я не знаю?

Я посмотрела на Бородача. Он смотрел на меня, и в его глазах не было ни насмешки, ни злого умысла. Было то же суровое, но доброжелательное любопытство. Он что-то буркнул и отломил кусок от той же лепешки, засунул в рот и стал жевать, демонстративно.

«Ну, либо отравлюсь, либо нет», — с привычной долей фатализма подумала я. Рисковать приходилось. Я взяла лепешку. Она была тяжелой, зернистой, пахла орехом и жженым солодом.

— Спасибо, — сказала я и откусила.

На вкус она оказалась... неплохой. Плотной, сытной, чуть сладковатой. Я села на свободный камень у огня, чувствуя, как благодатное тепло разливается по промерзшему телу. Гномы что-то негромко обсуждали, поглядывая на меня. Я сидела среди них, чужая, мокрая, вооруженная лишь пистолетом и язвительным умом, у магического огня в подземном городе гномов.

Я отломила еще кусок лепешки, запивая его из своей фляги с водой. Вода была ледяной, но чистой.

«Ладно, Смирнова, — сказала я сама себе, глядя на чистое пламя. — Первый контакт установлен. Местные, вроде, не людоеды. Есть и пить дают. Следующий шаг... выучить язык. И выяснить, где, черт возьми, я оказалась, и есть ли отсюда билет домой».

Пока что билетом домой пахло куда меньше, чем жареным мхом и каменной пылью. Но я была жива. А где жизнь, там и возможность для маневра. Всегда.

Глава 3

Тропа, наконец, вывела нас из грандиозных залов в нечто, напоминающее жилой район. Тоннель раздваивался, потом расходился на десятки меньших проходов. В стенах были прорублены двери — крепкие, дубовые, с железными скобами. Доносились отдаленные голоса, звон металла, смех. Воздух пахл жареным зерном, чем-то пряным и уютно-печным. Это был не лагерь, не крепость. Это был город. Целый город, спрятанный в сердце гор.

Мы остановились у одной из дверей. Бородач что-то крикнул, и дверь со скрипом открылась. На пороге стояли две фигуры.

Одна — гномиха в возрасте. Ее рыжие волосы, с проседью, заплетенные в сложную косу, были убраны под простой головной платок. Лицо было испещрено морщинами, но глаза, светло-карие, смотрели на меня с бездной спокойной мудрости. Она была плотного сложения, одета в прочный фартук поверх простой одежды, и в руках у нее был деревянный черпак — она явно застала ее за готовкой.

Рядом с ней, прячась за ее широкой спиной, выглядывала юная гномиха. Лет пятнадцати, если переводить на человеческий лад. Ее рыжие волосы были распущены по плечам огненным водопадом, а глаза, огромные и полные неподдельного изумления, разглядывали меня, словно я сказочная фея, свалившаяся с луны.

Бородач что-то негромко и уважительно объяснил старшей. Та слушала, кивая, ее взгляд скользнул по моей мокрой, испачканной форме, по моему, наверное, дикому и потерянному лицу. В ее взгляде не было ни страха, ни подозрения. Была практичная, хозяйская оценка ситуации.

Потом она шагнула вперед, мягко отодвинула Бородача и жестом, не терпящим возражений, позвала меня внутрь.

— Заходи, дитя, — сказал ее жест. — Ступай в дом.

Я переступила порог. Дом оказался одним помещением, но просторным и удивительно уютным. Каменные стены были частично завешаны ткаными коврами с геометрическими узорами, согревавшими холодный камень. Посредине стоял очаг, топившийся тем же бездымным магическим огнем, над которым висел массивный котел, источавший вкусный, мясной аромат. В углу стояли две аккуратно заправленные кровати с лоскутными одеялами, а вдоль стены — стол с резными стульями и полки, уставленные глиняной посудой и всякой домашней утварью.

Это было по-настоящему. Просто, надежно, обжито.

Бородач что-то коротко бросил хозяйке, та кивнула, и он с товарищами удалился, бросив на меня на прощание тот же оценивающий, но одобрительный взгляд. Дверь закрылась, и я осталась наедине с двумя гномихами.

Наступила неловкая пауза. Я стояла посреди их дома, как немой идиот, не в силах даже представиться.

Старшая гномиха первая нарушила тишину. Она подошла ко мне, внимательно посмотрела на мою рану на голове, покачала головой и что-то мягко сказала дочери. Та кивнула и принесла из угла деревянный таз с водой и чистую, грубую тряпицу.

Хозяйка — я мысленно назвала ее Хельгой, это имя, казалось, ей подходило — властным жестом указала мне на стул. Я села. Она смочила тряпицу и аккуратно, с материнской заботой, протерла мне лоб и щеку. Вода была прохладной и приятной.

Пока она возилась со мной, ее дочь — Брунгильда, решила я — не сводила с меня глаз. Она подошла ближе и осторожно, как будто боясь обжечься, дотронулась до рукава моего тактического костюма, пощупала молнии и липучки. Потом она указала на себя.
— Бруна, — четко произнесла она.

Я поняла. Я кивнула, тронула себя в грудь.
— Стефания.

— Сте-фа-ни-я, — старательно выговорила она, и ее лицо озарила такая радостная улыбка, что я невольно улыбнулась в ответ.

Хельга что-то буркнула, явно одобрительно. Потом она взяла меня за плечи, подняла со стула и подвела к одной из кроватей, показав рукой, что мне нужно переодеться. Рядом она положила сложенную стопку простой, но чистой ткани — похоже, это была их version домашней одежды.

Они отвернулись, давая мне уединение. Я с трудом стянула с себя мокрый, промерзший тактический костюм, чувствуя, как каждая мышца ноет от усталости и напряжения. Одежда гномов оказалась грубоватой, но чистой и теплой. Штаны были чуть коротковаты, а рубаха сидела мешком, но это был рай после влажного камуфляжа.

Когда я закончила, они повернулись. Бруна снова рассмеялась, увидев меня в их одеждах, но смех ее был добрым. Хельга оценивающе кивнула, словно говоря: «Так-то лучше».

Она подошла к столу, налила из котла в миску густой похлебки с кусками мяса и кореньев и поставила передо мной, вместе с ломтем того же хлеба, что мне дали у огня.

Я сидела за резным столом в каменном доме, в одежде гномов, и ела их похлебку. Она была простой, невероятно сытной и самой вкусной едой в моей жизни. Тепло от очага, еды и, как ни странно, от этой немой, но искренней заботы, наконец-то начало оттаивать ледяную скорлупу внутри меня.

Я была в другом мире. Я не знала, где мои люди. Я не знала, как вернуться. Но в этой тихой, каменной комнате, под присмотром суровой Хельги и любопытной Бруны, я впервые за этот бесконечный день почувствовала нечто, отдаленно напоминающее безопасность.

«Ладно, — подумала я, зачерпывая последнюю ложку похлебки. — Есть, кров, относительно дружелюбные аборигены. База есть. Теперь нужно понять, где я, и что это за мир. И начать, пожалуй, стоит с алфавита».

Глава 4

Проснулась я от звука, которого не слышала, кажется, всю свою сознательную жизнь. От абсолютной, гробовой тишины. Ни гула машин за окном, ни шагов соседей сверху, ни гудков поездов в метро. Лишь ровное, тяжелое дыхание Хельги с соседней кровати и легкий храп Бруны. И тишина. Глубокая, каменная, давящая.

Я лежала и смотрела в темноту, на слабый отблеск угасшего магического очага. Мозг, отдохнувший за несколько часов беспамятного сна, снова заработал на полную катушку. Анализ. Планы. Стратегия.

Первая и самая очевидная проблема: язык. Без него я — немой, глухой и беспомощный декоративный элемент. Милая диковинка, которую покормят, пустят погреться, но с которой нельзя будет договориться, которую нельзя будет о чем-то попросить и у которой нельзя ничего спросить.

Вторая проблема — информация. Мне нужно было понять, где я, что это за мир, кто его населяет, помимо гномов. Существуют ли здесь люди? А если да, то какие? И, самое главное, существуют ли здесь порталы, подобные тому, что принес меня сюда?

Решение первой проблемы автоматически вело ко второй. Выучить язык — получить доступ к информации.

С первыми лучами света, проникавшими откуда-то сверху через клеверную систему световодов и отражающих пластин, в доме началось движение. Хельга поднялась первая, без суеты разожгла очаг — на этот раз обычный, для готовки, — и принялась хозяйничать. Бруна встала позже, потянулась и сразу же посмотрела на меня. Я уже сидела на кровати, пытаясь привести в порядок свои спутанные волосы без расчески.

Я поймала ее взгляд и улыбнулась. Она смущенно улыбнулась в ответ.

Завтрак был таким же простым и сытным: овсяная каша с чем-то вроде меда и орехов. Пока мы ели, я решила начать свой первый урок.

Я указала на миску перед собой.
— Миска, — четко сказала я по-русски.

Бруна нахмурилась. Я повторила, затем дотронулась до ее миски, потом до своей.

— Чаша, — сказала Хельга своим низким, грудным голосом, тыча пальцем в тот же предмет. Ее слово звучало как «круглый, глубокий камень».

Я повторила. У меня получилось коряво, горловые звуки давались с трудом. Но Хельга одобрительно хмыкнула.

Так и пошло. За день я, по сути, превратилась в большого, неловкого ребенка. Я указывала на предметы, а они называли их. Стол, стул, дверь, огонь, вода, хлеб. Бруна с восторгом включилась в игру. Она таскала меня по дому, показывая и называя все подряд, безудержно смеясь над моим произношением. Хельга была строже, но терпелива. Она поправляла меня, заставляла повторять, и в ее глазах читалось одобрение. Я схватывала на лету.

К полудню я уже могла с горем пополам попросить воды и поблагодарить. Мой аналитический ум выхватывал простейшие грамматические конструкции, запоминал повторяющиеся звуки-артикли, обозначавшие, как я поняла, принадлежность или определенность.

После обеда Бруна, не в силах больше усидеть дома, вытащила меня на «улицу» — в тоннель перед их дверью. Она показывала на соседей, шепча их имена или прозвища, на резные символы на дверях, которые, как я поняла, обозначали кланы или ремесла.

И везде, куда бы мы ни пошли, на нас смотрели. Не со страхом или враждебностью, а с живым, неподдельным интересом. Я была для них чудом. Диковинкой. Слухами, которые ожили и ходят по их городу в затасканной гномьей одежде и с сосредоточенным лицом, повторяющим каменные слова.

К вечеру я валилась с ног. Умственное напряжение было сопоставимо с сутками непрерывного допроса. Но я чувствовала странное, почти детское удовлетворение. Это был прогресс. Осязаемый и конкретный.

Перед сном я сидела у очага, глядя на пламя. Хельга вязала что-то грубой шерстью, Бруна что-то старательно вышивала.

— Хельга, — сказала я, подбирая слова. Мой акцент был ужасен, но я видела, что она поняла. — Этот мир… как называется?

Она отложила вязание, ее мудрые глаза изучали меня. Она что-то тихо сказала Бруне. Та вскочила и принесла с полки свернутый кусок толстой кожи. Это была карта.

Хельга развернула ее на столе. Мир, нарисованный чернилами и выбитый в коже, был не похож ни на один из известных мне континентов. Огромные горные цепи, похожие на хребты дракона, бескрайние леса, разделявшие королевства, и на самом севере — огромный, отделенный от всего массив, подписанный особым руническим знаком.

— Элизион, — медленно и четко произнесла Хельга, водя пальцем по всей карте. Потом ее палец ткнул в самый центр горной гряды, где был выбит сложный символ молота и наковальни. — Кхазад-Дум. Дом Гномов.

Я смотрела на карту, и у меня перехватило дыхание. Элизион. Так назывался этот мир. И у него была география, государства, народы. Это была не случайная дыра в реальности. Это был целый, живой, сложный мир.

Я указала на северный материк.
— Анты? — рискнула я предположить, вспомнив обрывки информации из своей старой жизни, из докладов отдела «Сигма».

Хельга резко подняла на меня глаза. Ее взгляд стал острым, оценивающим. Она медленно кивнула, но ничего не сказала. Ее молчание было красноречивее любых слов. С Антами не шутили. Даже здесь, под землей.

Она свернула карту и убрала ее. Урок на сегодня был окончен.

Лежа в постели, я снова смотрела в темноту. Теперь у меня были первые слова. Было имя этого мира. Было понимание, что гномы — лишь одна из его сил.

Глава 5

Следующие дни слились в череду однообразного, почти монастырского ритма. Я просыпалась от запаха дымка от очага и звуков, которые теперь начала различать: ворчание Хельги на ее язык, звон посуды, заливистый смех Бруны. Мой внутренний будильник, годами настроенный на шесть утра, все еще пытался бунтовать, но тело, измученное стрессом и перегрузками, с благодарностью принимало лишние минуты покоя.

Мой мир сузился до размеров каменного дома и прилегающих тоннелей, но углубился до невероятной степени. Я продолжала свой «языковой штурм» с упорством, достойным лучшего применения. Если раньше я тыкала пальцем в предметы, то теперь пыталась строить простейшие фразы.

— Хельга, дай хлеб, пожалуйста, — могла я сказать, коверкая грамматику, но вызывая одобрительный кивок.

— Бруна, куда мы идем? — спрашивала я, когда она тащила меня по бесконечным лабиринтам.

Ответы я понимала через слово, но контекст и язык жестов делали свое дело. Я узнала, что «рыжий камушек» — это не ругательство, а ласковое прозвище, которым Хельга называла дочь. Что «упрямый, как скала» — высшая похвала для гнома. Что их календарь основан на циклах подземных пещерных рос и что их год в полтора раза длиннее нашего.

Но одних слов было мало. Я изнывала от бесполезности. Сидеть сложа руки, пока меня кормят и поят, было не в моих правилах. Я наблюдала за Хельгой, за ее размеренными, выверенными движениями. Она никогда не суетилась, но делала все быстро и качественно. Я решила включиться.

Первой моей попыткой было подмести пол. Хельга наблюдала, скрестив руки, как я неуклюже орудую их метлой — тяжелой, с каменным противовесом на рукояти. Потом она молча взяла ее у меня из рук и показала верное движение — широкое, от бедра, сметающее пыль, а не разгоняющее ее по углам. Я попробовала снова. Получилось чуть лучше.

Потом была помощь на кухне. Чистка корнеплодов с помощью короткого, острого ножа. Я, привыкшая разбирать и собирать «ПМ» с завязанными глазами, с трудом справлялась с их неудобной, на мой взгляд, утварью. Но я училась. Мои пальцы запоминали новые движения.

Самым большим вызовом стала стирка. Гномы не стирали в тазиках. Они относили белье к подземным ручьям, где были устроены специальные каменные желоба. Нужно было мощными, ритмичными движениями тереть мокрую, тяжелую ткань о рифленый камень, потом полоскать в ледяной воде. После часа такой «физподготовки» у меня болели все мышцы, которых я не знала. Бруна, работавшая рядом, лишь весело подхихикивала, глядя на мои мучения.

Но я не сдавалась. Это была моя маленькая война за самоуважение. За то, чтобы перестать быть обузой. За то, чтобы они видели во мне не диковинного зверька, а… человека. Пусть и странного, но полезного.

Однажды днем, когда Хельга чинила разорванный плащ Бруны, я заметила, как она щурится при свете магической сферы. Я подошла и жестом попросила дать мне иглу. Она с недоумением, но отдала.

Шитье не входило в программу подготовки оперативника ФСБ. Но базовые навыки выживания — да. Я завязала узел, подобрала нить в тон и принялась аккуратно сшивать разрыв, стараясь делать стежки ровными и незаметными. Я делала это медленно, сосредоточенно, чувствуя на себе тяжелый, изучающий взгляд Хельги.

Когда я закончила и протянула ей плащ, она долго разглядывала шов, водила по нему грубым пальцем. Потом подняла на меня глаза. И кивнула. Всего один раз. Но в этом кивке было больше одобрения, чем в любых словах.

Вечерами, после ужина, Бруна стала приносить грифельную доску и кусок мягкого сланца. Она начала учить меня писать. Руны гномов были угловатыми, брутальными, каждая из них напоминала осколок кристалла или схематичное изображение инструмента. Они высекали их в камне, потому их письмо не знало округлостей.

Я сидела, сжимая в непривычных для держания пистолета пальцах кусок сланца, и выводила закорючки, стараясь повторить плавные, уверенные линии Бруны. У меня получалось коряво. Но я не сдавалась. Каждая правильно выведенная руна была маленькой победой. Ключом, который однажды отопрет дверь к настоящим знаниям об этом мире.

В одну из таких вечерних «учеба» я, отложа сланец, указала на карту, висевшую теперь на столе, и спросила, подбирая слова:
— Хельга. Люди… где?

Хельга не отрывалась от вязания.
— На поверхности. В своих королевствах. — Она фыркнула, и в этом звуке было столько презрения, что вопрос о дружелюбии гномов к людям отпал сам собой. — Дерутся за клочок земли. Строят замки из песка.

— А… другие? — я сделала рычащее движение, изобразив когти. — Не люди.

Хельга на мгновение замерла. Ее спицы замолкли.
— Оборотни. В лесах. — Потом она посмотрела прямо на меня, и ее взгляд стал жестким, как сталь. — Вампиры. В горах. Дальше. Опасно.

Она больше не стала ничего говорить, но ее предупреждение висело в воздухе, тяжелое и ощутимое. Этот мир был полон не только гостеприимными гномами. В нем были и тени. И, судя по всему, очень опасные.

Лежа в постели, я перебирала в уме новые слова, новые образы. Я учила язык гномов. Я училась их быту. Я начинала понимать их ритм жизни — медленный, прочный, как сам камень, но таящий в себе огромную внутреннюю силу.

Я была далеко от дома. Но я не просто выживала. Я впитывала этот мир, как губка. И с каждым днем чувствовала себя уже не случайной пленницей, а… гостьей. Странной, загадочной, но гостьей. И у каждой уважающей себя гостьи рано или поздно возникает вопрос: а что за дверью? И что я буду делать, когда выйду?

Глава 6

Спустя несколько недель я проснулась от непривычного гула. Не тревожного, а низкого, ритмичного, исходящего из самого сердца горы. Он вибрировал в камнях пола, отзывался в костях. Это был не просто звук — это был пульс Кхазад-Дума.

Хельга, заметив мое недоумение, коротко пояснила, разминая тесто:
— Кузни. Начали работу.

Слово «кузни» я уже знала. Но услышать его в таком контексте — значит, не понять и десятой доли. Этот гул говорил о масштабах, о мощи, о тысячах молотов, бьющих в унисон. Мое профессиональное любопытство, долго дремавшее под слоем бытовых забот, проснулось мгновенно и потребовало удовлетворения.

Бруна, видя мой интерес, с восторгом вызвалась быть проводником. Хельга, после недолгого раздумья, кивнула, сунув мне в руки свежую лепешку — видимо, на дорожку. Ее молчаливое разрешение было высшей формой доверия.

Мы с Бруной вышли из тихих жилых тоннелей и углубились в другие, более «индустриальные». Воздух здесь стал гуще, жарче, пахнул раскаленным металлом, углем и озоном. Стены и пол здесь были не резными, а гладкими, покрытыми вековым слоем копоти и металлической пыли. Свет магических сфер был ярче, белее, он выхватывал из полумрака фигуры гномов-рабочих с тележками руды.

И вот мы вошли в Главную Кузню.

Дыхание перехватило. Это был не зал. Это был собор. Огромный, простирающийся ввысь и вширь, теряющийся в дымке раскаленного воздуха. Десятки, сотни горнов пылали, как миниатюрные солнца. Воздух звенел от ударов — не хаотичных, а сливавшихся в единый, оглушительный ритм, подобный биению гигантского сердца. Молоты — от маленьких, что помещались в одной руке, до огромных, приводимых в движение хитрыми водяными колесами и усилиями трех рослых гномов, — поднимались и опускались, высекая снопы искр.

Гномы-кузнецы, с голыми торсами, блестящими от пота, работали с сосредоточенными, почти священными лицами. Они не просто ковали металл. Они разговаривали с ним. Ворчали на неподатливую заготовку, хвалили удачный удар, негромко напевали что-то, в такт работе. Их бороды были убраны в специальные кожаные чехлы, чтобы не мешать.

Я стояла как завороженная, глотая жаркий, колющий легкие воздух. Это была не просто ремесленная мастерская. Это был символ всего гномьего народа — их сила, их терпение, их магия, воплощенная не в заклинаниях, а в мастерстве.

Бруна, сияя от гордости, тащила меня за руку, показывая на разные участки.
— Смотри! — кричала она, перекрывая грохот. — Там — клинки! Там — доспехи! А там — инструменты для камнерезов!

Я смотрела. Я видела, как из грубого куска руды под молотами рождается изящный, уже заточенный клинок. Видела, как в раскаленный докрасна металл гном-рунемастер вбивал резцом сложные узоры, и они светились изнутри мягким светом — вкладывалась магия.

Мой аналитический ум лихорадочно работал, оценивая масштабы производства, технологические процессы, организацию труда. Это была высокоразвитая цивилизация, чья мощь была скрыта от внешнего мира.

И тут мой взгляд упал на одного старого гнома. Он стоял чуть в стороне, у небольшого горна, и не ковал мечи или доспехи. В его руках был тонкий пруток металла, и он с помощью крошечных инструментов собирал что-то сложное, похожее на механизм. Его движения были точными, выверенными, словно у хирурга.

Я не удержалась и подошла ближе. Он заметил меня, но не прогнал. Его глаза, похожие на два кусочка угля, сверкнули с интересом. Он что-то спросил у Бруны. Та что-то быстро объяснила, и старый гном хмыкнул.

Потом он взял со стола готовую деталь — маленькую, блестящую, с крошечными шестеренками — и протянул ее мне.

Я взяла. Это был часовой механизм. Почти такой же, как те, что я видела в музеях. Только сделанный с ювелирной точностью и… без единого признака пайки или сварки. Он был цельным, словно выращенным.

— Как? — вырвалось у меня на моем ломаном гномьем. Я показала на механизм, потом на его инструменты.

Старый гном ухмыльнулся, обнажив золотой зуб.
— Камень помнит форму. Металл слышит песню горна. Нужно только слушать, Человечек.

Его слова были не просто метафорой. Для них это была чистая правда. Их мастерство было магией, а магия — мастерством.

Мы провели в кузнице несколько часов. Когда мы, оглушенные, пропахшие дымом и покрытые легким налетом сажи, вернулись домой, Хельга лишь покачала головой, увидев наши восторженные лица.

Вечером, сидя у очага, я не могла думать ни о чем другом. Гул кузниц все еще стоял в ушах. Я перебирала в памяти увиденное. Их сила была не в грубой мышечной силе, и даже не в магии, как в сказках. Она была в единении. В ритме. В тысячелетней традиции, передававшейся от отца к сыну, от матери к дочери.

Я смотрела на свои руки. Руки, которые держали пистолет, взламывали коды, проводили допросы. А здесь… здесь они учились мести пол и выводить руны. И в этом был свой, странный смысл.

Этот мир ломал меня и собирал заново, как тот самый кусок металла в кузнице. И я начала понимать, что чтобы выжить здесь по-настоящему, мало просто выучить язык. Нужно понять его душу. А душа гномов была отлита из стали и высечена из камня.

Глава 7

Вызов пришел на следующее утро. Не грубый окрик стражи, а почтительный, но не допускающий возражений стук в дверь. На пороге стояли два гнома в доспехах, чьи бороды были заплетены с такой сложной геометрией, что это явно означало высокий чин.

— Владыка Камня Торбин Железный Наследник желает видеть Чужеземку, — объявил один из них, глядя куда-то над моей головой.

Хельга, стоявшая позади, тяжело вздохнула, но кивнула. Бруна смотрела на меня широкими глазами, полными смеси страха и восхищения.

Мое сердце учащенно забилось, но не от страха, а от адреналина. Наконец-то. Официальный контакт. Выход из зоны бытового комфорта в зону политическую. Я мысленно перебрала все выученные слова, все грамматические конструкции. Мой русский акцент будет резать слух, но я должна была донести суть.

— Хорошо, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я готова.

Меня повели не в жилые тоннели и не в кузницы. Мы шли по широким, охраняемым коридорам, стены которых были покрыты не бытовыми фресками, а геральдическими символами — молотами, наковальнями, горами, увенчанными коронами. Воздух здесь был холоднее и торжественнее.

Мы остановились перед огромными бронзовыми вратами, украшенными барельефом, изображавшим коронацию первого гномьего короля. Стражи распахнули их.

Зал за троном был не таким огромным, как кузницы, но куда более величественным. Сводчатый потолок терялся в темноте, а свет падал от огромных, кристаллических образований на стенах, давая мягкий, рассеянный свет. В конце зала на троне, высеченном из цельной глыбы обсидиана, восседал гном.

Торбин Железный Наследник. Он был стар. Его борода, цвета воронова крыла с густой проседью, была такой длины, что часть ее лежала у его ног на специальной подставке. Он не был тучным, но мощным — как скала, простоявшая тысячу лет. На нем не было короны, только простой железный обруч на голове, но власть исходила от него почти физически, тяжелая и неоспоримая. Рядом с троном стоял тот самый Бородач, что нашел меня в пещере. Его поза и взгляд говорили о высоком доверии — вероятно, он был капитаном стражи или советником.

Я остановилась в паре метров от трона и, слегка склонив голову, выдержала паузу. Уважение нужно было показать, но не унижение.

Торбин изучал меня молча. Его глаза, глубоко посаженные в паутине морщин, были острыми, как отточенный клинок.

— Так вот она, — его голос был низким, как отдаленный обвал, но каждое слово звучало четко. — Та, что пришла из-под вод. Говорят, ты быстро учишься. Говорят, ты не пренебрегаешь трудом. Это хорошо.

Я кивнула, подбирая слова.
— Я благодарна за кров и пищу. Ваш народ… был добр ко мне.

— Доброта и доверие — не одно и то же, — отрубил Торбин. — Пришло время для правды. Кто ты? Откуда? И зачем в наших водах?

Это был прямой вопрос. От ответа зависело все. Лгать было бессмысленно — они бы почувствовали неискренность. Но как объяснить им квантовую физику, порталы и ФСБ?

Я решила на простоту и максимальную правду, адаптированную для их понимания.

— Мое имя Стефания Смирнова, — начала я медленно. — Я из… другого места. Далекого. Очень. Я была воином. Искателем. Мы с моими… сородичами изучали Древние Камни. Камни, что открывают двери между… местами.

Я сделала жест, словно разрывая воздух перед собой.
— Один такой Камень был в пещере под горами в моем мире. Случился обвал. Я упала в воду. Вода была… дверью. Я открыла глаза здесь.

Торбин слушал, не двигаясь. Бородач рядом хмурился.
— Двери между мирами, — повторил Владыка Камня без тени удивления. — Легенды говорят о таких. Анты, говорят, хранят такие знания. Но они ни с кем не делятся. Ты утверждаешь, что пришла не с поверхности, а из иного мира?

— Да, — я выдержала его взгляд. — В моем мире нет магии. Нет гномов. Нет оборотней или вампиров. Есть только люди. И наши… кузни иные.

— Зачем ты здесь? — спросил он, переходя к сути. — Ты шпион? Предвестник вторжения?

Я горько усмехнулась. Искренне.
— Нет. Я… заблудившаяся. Я хочу понять, где я. И есть ли способ вернуться домой. Я не несу угрозы вашему народу. Я одна.

Наступила долгая пауза. Торбин смотрел на меня, и я чувствовала, как его проницательный ум взвешивает каждое слово, каждую интонацию, каждый микрожест.

— Одна, — наконец произнес он. — Ищешь дорогу домой. Путь через подземные озера непредсказуем. Легенды гласят, что они ведут в разные места в разные лунные циклы. Найти нужную дверь… задача для вечности.

Он откинулся на троне, его пальцы постукивали по обсидиановой ручке.
— Ты доказала, что не глупа и не ленива. Ты выучила наш язык, ты уважаешь наши обычаи. Это кое-чего стоит. Но одного этого мало. Камень проверяется ударом молота. Так и гость проверяется временем и делом.

Я молчала, понимая, что это не просто философская метафора, а прямое указание.

— Ты останешься здесь, под нашим присмотром, — объявил Торбин. — Продолжай учиться. Продолжай трудиться. Мы понаблюдаем. А ты… присматривайся к нам. Возможно, ты найдешь здесь не только дорогу домой, но и нечто иное.

Его взгляд стал чуть менее суровым.
— Но помни, Чужеземка. Доверие гномов добывается долго, как самый чистый мифрил. А теряется в одно мгновение, как уголь в порыве ветра. Стражник Дорин, — он кивнул на Бородача, — будет твоей связью с моим двором. Через него ты сможешь задавать вопросы. Через него я буду передавать тебе свои решения.

Глава 8

Жизнь в Кхазад-Думе после аудиенции обрела новое измерение — измерение официального статуса. Теперь на меня не просто смотрели с любопытством. Взгляды, которые я ловила в тоннелях, стали тяжелее, вдумчивее. Я была не просто диковинкой, я была «Гостем Владыки Камня». Это накладывало определенные обязательства и открывало некоторые двери.

Дорин, он же Бородач, появлялся раз в несколько дней. Его визиты были краткими и деловыми.

— Есть вопросы? — бросал он, стоя на пороге.

И вопросы у меня были. Всегда.
— Какой самый большой город на поверхности?
— Люди используют магию в быту?
— Правда ли, что Анты никогда не покидают свой материк?

Дорин отвечал скупо, но честно. Да, у людей есть города, но их каменная кладка — детские куличики по сравнению с гномьей. Магия у людей — удел избранных, а не повседневность, как светящиеся сферы у гномов. И да, Анты — затворники, и это к лучшему.

Каждый его ответ я тщательно анализировала, складывая в голове мозаику мира Элизион. Но один вопрос жгло мне душу больше других.

— Дорин. Портал, через который я пришла. Вы сказали, что они непостоянны. Но есть ли у ваших мудрецов, у летописцев… какие-то записи о других, кто приходил таким же путем?

Дорин нахмурил свою уже знакомую мне бороду.
— Легенды есть. Но это было давно. Очень. До Великого Раскола с людьми. — Он посмотрел на меня с нескрываемым интересом. — Почему ты спрашиваешь?

— Потому что если кто-то приходил, значит, можно и уйти, — просто ответила я.

Он что-то пробурчал себе в бороду, что прозвучало как «упрямая, как и все пришельцы», но пообещал навести справки.

Пока Дорин занимался легендами, я решила обратиться к более материальным уликам. А именно — к своему собственному снаряжению. Тактический костюм, белье, разобранный пистолет и ЗИП — все это Хельга аккуратно выстирала, высушила и сложила в угол на специально выделенной полке. Глядя на эту стопку, я чувствовала странный диссонанс. Это была последняя ниточка, связывающая меня с домом. И потенциальный ключ.

Однажды вечером, когда Бруна увлеченно вышивала, а Хельга чистила картофель, я подошла к полке и взяла свой старый, протертый ремень. Гномихи с интересом наблюдали. Я провела пальцами по пряжке — обычной, стальной, с гербом России. Для них это был просто кусок странного металла.

Потом я взяла тактический фонарь. Нажала кнопку. Яркий, белый луч ударил в противоположную стену, ослепительно яркий после мягкого свечения магических сфер.

Бруна ахнула и отшатнулась. Хельга выпустила из рук картофелину, и та с глухим стуком покатилась по полу. Их глаза были круглыми от изумления. Для них это была магия. Чистой воды. Магия, заключенная в кусок черного пластика и металла.

— Это… не магия, — попыталась я объяснить, снова выключая фонарь. — Это… технология. Как ваши водяные колеса в кузнице. Только… иная.

Они не поняли. Как и не поняли бы квантовую физику. Но они увидели результат. И этот результат их потряс.

Я положила фонарь обратно и взяла последний предмет — свой смартфон. Разумеется, мертвый, разряженный в ноль. Я показала им гладкий черный экран.

— У нас есть… камни, которые думают. Они хранят знания. Как ваши рунические книги. Но здесь, — я постучала по экрану, — внутри.

Хельга медленно подошла, ее взгляд был серьезным. Она посмотрела на ремень, на фонарь, на телефон. Потом на меня.

— В твоем мире… нет магии? — переспросила она, и в ее голосе впервые прозвучало нечто, помимо простого любопытства. Это было уважение, смешанное с легкой опаской.

— Нет, — честно сказала я. — Но у нас есть свои… «молоты и наковальни». Мы подчинили себе другие силы.

Они молчали, переваривая эту информацию. Мой мир, лишенный магии, но создавший такие вещи, внезапно перестал быть для них примитивным. Он стал другим. Загадочным. Возможно, даже опасным.

На следующее утро Дорин пришел без предупреждения. В руках он держал что-то завернутое в кожу.

— Владыка Камня приказал показать тебе это, — сказал он, разворачивая сверток.

Внутри лежал камень. Не гномий, не ограненный и не обработанный. Это был кусок черного базальта с вкраплениями какого-то кварца. Но это было не самое странное. На его поверхность было нанесено… изображение. Сделано оно было не резцом, а словно выжжено.

И я узнала этот символ. Серп и молот.

У меня перехватило дыхание. Это был не просто артефакт. Это была весточка. Из дома. Из моего времени? Или из более раннего?

— Где… это нашли? — спросила я, и голос мой сорвался.

— В глубинных шахтах, — ответил Дорин, внимательно следя за моей реакцией. — В пласте, который не вскрывали тысячу лет. Мудрецы не могут понять природу рисунка. Он не магический. Но он… чужой. Как и ты.

Я не сводила глаз с камня. Значит, я была не первой. Кто-то еще проделал этот путь. Возможно, давно. Возможно, в годы революции или войны. Может, целая экспедиция. И они оставили след.

Теперь у меня была не просто теория. У меня была улика. Дорога домой существовала. И, возможно, не одна.

Я посмотрела на Дорина, и в моих глазах горел новый огонь.
— Мне нужно в вашу библиотеку. К вашим летописцам. Мне нужно все, что у вас есть о «чужих» и «дверях между мирами».

Глава 9

Дорога в Каменное Хранилище была иной. Не вниз, к гулу кузниц, и не через жилые кварталы. Дорин вел меня по восходящему серпантину тоннелей, которые становились все тише, все безлюднее. Воздух терял запах дыма и металла, наполняясь сухой прохладой и ароматом старого камня и пыли. Свет здесь был не таким ярким, а приглушенным, исходящим от редких, но крупных кристаллов, вмурованных в стены.

Наконец мы подошли к двери. Это была не дубовая створка с железными скобами, а цельная каменная плита, покрытая сложнейшей резьбой, изображавшей генеалогическое древо гномьих кланов. Дорин не стал ее толкать. Он приложил ладонь к специальному углублению в центре и что-то негромко произнес. Каменные жилы на плите дрогнули, и дверь бесшумно отъехала в сторону.

— Здесь хранится память нашего народа, — торжественно произнес Дорин, переступая порог. — От первого удара молота до последнего заката, увиденного на поверхности. Веди себя подобающе.

Войдя внутрь, я замерла. Библиотекой это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это был гигантский геологический пласт, превращенный в архив. Бесчисленные ниши, высеченные в стенах от пола до невидимого в вышине потолка, были заполнены не книгами, а каменными скрижалями, свитками из толстой кожи, кристаллическими шарами и резными деревянными досками. В воздухе висела тишина, столь же древняя и плотная, как сам камень. Пахло пылью, замшелой кожей и чем-то еще — озоном, словно после грозы.

Между стеллажами медленно передвигались несколько древних гномов. Их бороды были настолько длинны, что они подтыкали их за пояса, а их одежды были не кожаными, а из простой, некрашеной ткани. Это были Летописцы. Они перебирали скрижали, водили пальцами по строкам, нанесенным на камень, и что-то бормотали себе под нос, словно разговаривая с давно умершими предками.

Дорин что-то сказал одному из них, самому древнему, чье лицо было похоже на высохшее яблоко, а глаза прятались в глубоких складках. Тот поднял на меня взгляд, и мне показалось, что он смотрит не на меня, а сквозь меня, на тысячи лет назад.

— Так ты та самая, из-под вод, — проскрипел он. Его голос был похож на шелест переворачиваемого каменного листа. — Ищешь дорогу домой? Все дороги ведут в камень, дитя. В конце концов.

— Я ищу знания о дверях, что ведут между мирами, — сказала я, стараясь говорить четко и уважительно. — И о тех, кто проходил через них до меня.

Летописец, которого Дорин назвал Мастером Торином, хмыкнул.
— Мало кто ищет такие знания. И еще меньше возвращаются, чтобы о них рассказать. Пойдем.

Он повел нас вглубь Хранилища, в самый его дальний угол, где свет кристаллов был особенно тусклым. Здесь ниши были меньше, а скрижали выглядели иначе — более грубыми, негномьими. Некоторые были из песчаника, другие из известняка, а одна вообще была из куска застывшей лавы.

— Здесь мы храним Отзвуки, — пояснил Торин. — Отголоски иного. Вещи, слова, истории, что пришли не из нашего мира. Их мало. Очень мало.

Он достал из ниши одну из скрижалей. Это был гладкий черный камень, и на нем тем же методом, что и на моем базальте, был выжжен странный, ломаный символ, напоминающий летящую птицу.

— Этот знак принес гном, который нашел его в пещере, где никогда не ступала нога. Камень был теплым на ощупь.

Потом он показал мне кристаллический шар. Внутри него плавало нечто, напоминающее микрочип, но сделанное из неизвестного перламутрового материала.

— А это нашли в сердцевине геода, возрастом в пять тысяч лет. Наши лучшие мастера не могут понять его назначения. В нем нет магии. Но он… думает. Иногда по ночам он издает тихий щелчок.

Я смотрела на эти артефакты, и у меня бежали мурашки по коже. Я была не просто не первой. Я была одной из многих. Осколки иных цивилизаций, занесенные в этот мир через случайные разрывы в реальности.

— А записи? — спросила я, едва дыша. — Есть ли описания тех, кто приходил?

Торин кивнул и подвел меня к отдельной нише, где хранились кожаные свитки, настолько древние, что кожа потрескалась и побелела по краям.

— Вот. Самые старые хроники. Говорят о Временах Раскола. — Он развернул один свиток. Руны на нем были архаичными, и я с трудом разбирала слова. — Здесь говорится о «Бледных Пришельцах с Небес». Они были одеты в «сияющие кожи» и говорили на «языке грома». Они искали «поющие камни» и исчезли так же внезапно, как и появились.

Другой свиток рассказывал о «Женщине в Одеждах Цвета Ночи», которая могла «убивать взглядом» — я предположила, что речь о каком-то лучевом оружии. Она сражалась с «Тварями из Нижних Пещер» и погибла, защищая гномью заставу.

Я слушала, завороженная. Это была не просто история. Это была хроника контактов. Трагических, мимолетных, героических. Каждый артефакт, каждая запись — это была чья-то потерянная жизнь, чье-то путешествие, закончившееся здесь, в Элизионе.

— А есть ли что-то о… моем мире? — тихо спросила я. — О мире без магии? Где люди летают на железных птицах и разговаривают через камни?

Торин покачал головой.
— Описания туманны. «Мир Серого Неба». «Земля Гремящих Небесных Повозок». Сложно сказать. Но… — он подошел к самой дальней стене и указал на пустую нишу. — Здесь хранился один артефакт. Самый странный. Металлический жезл с кнопками. Когда их нажимали, он говорил голосом женщины на неизвестном языке и показывал движущиеся карты звезд. Его украли.

Глава 10

Покой Кхазад-Дума начал ощущаться как золотая клетка. Комфортная, безопасная, но все же клетка. Мои попытки выведать у Дорина или Летописцев конкретику о порталах упирались в тупик легенд и «непостоянства подземных озер». Я изнывала от бесплодности своих поисков. Мне нужен был прорыв. Хотя бы крошечный.

Однажды Бруна, заметив мою подавленность, с сияющими глазами предложила:
— Стефания! Пойдем в Сады Грибницы! Там так красиво! И никто не ходит в будни!

«Сады» оказались системой огромных пещер, где гномы в промышленных масштабах выращивали грибы и съедобные лишайники. Но некоторые из дальних гротов были заброшены и превратились в нечто вроде парка. Сталактиты и сталагмиты там были подстрижены и образовывали причудливые арки, а светящиеся мхи создавали волшебное, подземное сияние.

Мы шли, и Бруна без умолку тараторила, показывая на разные «достопримечательности»: «Смотри, каменный водопад!», «А это — Спящий Великан!». Я слушала вполуха, мои мысли витали далеко. Мне нужно было на поверхность. Это стало кристально ясно. Но как убедить в этом гномов? Как доказать, что я не сдохну в первые пять минут?

Мы забрели в особенно удаленный и тихий грот. Воздух был прохладным и влажным, слышалось лишь тихое падение капель где-то в темноте. Идиллию разорвал низкий, рычащий звук.

Он исходил из тени за огромным сталагмитом. Бруна сразу же притихла, ее глаза округлились от страха.

— Это… не должно здесь быть… — прошептала она.

Из темноты на нас смотрели две пары горящих желтых глаз. Затем существо вышло на свет. Оно напоминало гигантскую, мутировавшую росомаху размером с медведя. Его тело было покрыто не шерстью, а бронированными хитиновыми пластинами, а пасть усеивали клыки, длиной с мой нож. Это был пещерный хищник, и, судя по голодному взгляду, мы казались ему отличным обедом.

— Отходи за спину, — тихо, но властно сказала я Бруне, отступая к стене пещеры.

Адреналин ударил в голову, мир сузился до цели. Мой пистолет был со мной, как всегда. Я привыкла носить его скрыто, даже здесь. Но против этой туши «Гюрза» с ее бронебойными патронами могла оказаться игрушкой.

Зверь рыкнул и бросился. Не на меня, а на Бруну. Инстинкт. Сначала добыть слабого.

Я не думала. Я действовала. Резкий выпад вперед, крик, чтобы привлечь внимание. Я оказалась между ним и гномикой. Зверь, не ожидая такого, затормозил, перенеся вес на мощные задние лапы. Его пасть с омерзительным чавканьем распахнулась в сантиметрах от моего лица.

Время замедлилось. Броня на голове. Глаза. Уязвимое место.

Я рванула «Гюрзу» из-под одежды. Два выстрела. Оба в левый глаз.

Грохот в замкнутом пространстве был оглушительным. Зверь взревел от боли и ярости, отшатнулся, заливаясь черной кровью. Но не упал. Он был слишком велик, слишком живуч. Он слепо повернул голову, нацеливаясь на меня по звуку.

Я не стала ждать. Пока он был дезориентирован, я метнулась вперед, под его распахнутую пасть. Одним движением я всадила свой тактический нож по рукоятку в основание его шеи, в щель между пластинами, и рванула вниз.

Теплая, липкая кровь хлынула мне на руки. Зверь затрепетал в предсмертных судорогах и с тяжелым стоном рухнул на бок.

В гроте воцарилась тишина, нарушаемая лишь моим тяжелым дыханием и тихими всхлипами Бруны. Я стояла над тушей, вся в крови, с дымящимся пистолетом в одной руке и окровавленным ножом в другой.

Через несколько минут в грот ворвался патруль стражей, поднятый на ноги грохотом выстрелов. Увидев сцену, они остолбенели.

Вести дошли до Владыки Камня быстрее, чем я успела отмыться. Меня вызвали в тронный зал. На этот раз не как просительницу, а как участника событий.

Торбин слушал доклад капитана стражи, его взгляд был тяжелым и неотрывным от меня. Бруна, все еще бледная, но уже пришедшая в себя, стояла рядом с отцом и подтверждала все сказанное.

— Она… она встала между мной и Чудовищем, Владыка! — голос девочки дрожал, но звучал твердо. — Она спасла мне жизнь!

Когда рассказ закончился, Торбин медленно поднялся с трона. Он подошел ко мне. От его могучей фигуры исходила такая мощь, что по коже бежали мурашки.

— Ты убила Пещерного Крота-Скалежога, — произнес он, и в его голосе не было ни гнева, ни одобрения. Была констатация. — В одиночку. С оружием, которого я не видел. Ты рискнула жизнью за дитя моего народа.

Он замолчал, давая словам проникнуть в сознание всех присутствующих.

— Ты доказала, что не просто гостья. Ты доказала, что у тебя есть воля, отвага и сила, чтобы защищать наших. И если у тебя хватило духа на это, значит, у тебя хватит духа и на твой безумный план.

Я выдержала его взгляд, не опуская глаз.

— Я готова, Владыка.

— Хорошо, — Торбин кивнул, и это был кивок не правителя к подданной, а воина к воину. — Снаряжение и проводник будут готовы к утру. И возьми это.

Он протянул мне небольшой кожаный свиток с его личной печатью.
— Это письмо к одному… контакту. В приграничном городе Люддейл. Он не гном. Но ему можно доверять. Иногда. Он знает многое. Скажешь ему, что от меня.

Я взяла свиток. Это был не просто пропуск. Это был знак доверия. Залог того, что дверь в Кхазад-Дум для меня не захлопнется навсегда.

Глава 11

Солнце Элизиона припекало по-настоящему, непривычно после вечного сумрака Подгорья. Я шла на восток, как велел Дорин, продираясь через густой подлесок у подножия гор. В ушах еще стояла оглушительная тишина, сменившая гул кузниц. Каждый шорох, каждый крик незнакомой птицы заставлял меня вздрагивать и хвататься за рукоять «Гюрзы». Я была дичью, вышедшей на открытое пространство, и чувствовала себя на виду у всего мира.

В голове прокручивала план. Дойти до Люддейла. Найти трактир «Ржавый Гвоздь». Найти Гаррета. Вручить письмо. И дальше… Дальше была пустота. Надежда на какого-то сомнительного контакта и на украденный артефакт, о котором я знала лишь со слов древнего Летописца.

Я углубилась в чащу, стараясь идти как можно тише, когда внезапно услышала за спиной быстрые, неуклюжие шаги и отчаянную одышку. Я резко обернулась, пистолет уже в руке.

Из-за деревьев выбежала Бруна. Она была без платка, ее рыжие волосы разлетались, лицо раскраснелось от бега. В глазах читалась паника и какая-то отчаянная решимость.

— Бруна? Что случилось? — удивилась я, опуская оружие. — Ты не должна была…

Она не дала мне договорить. Не сказав ни слова, она с силой ткнула мне в грудь, прямо в солнечное сплетение, маленький, гладкий, темно-серый камень, похожий на отполированный речной голыш.

И все изменилось.

Камень не отскочил. Он будто растаял, просочился сквозь кожу и ткань одежды. В груди вспыхнула ослепительная, белая боль, как будто мне вогнали раскаленный гвоздь. Я вскрикнула и рухнула на колени, хватая ртом воздух. Мир поплыл перед глазами, сердце колотилось где-то в горле. Это было похоже на удар током, растянутый на несколько мучительных секунд.

— Прости! Прости! — услышала я голос Бруны, но это был не просто звук. Это были слова. Четкие, ясные, наполненные смыслом и эмоциями. Я понимала ее! Не через скудный словарный запас и догадки, а полностью.

Боль так же резко отступила, как и пришла, оставив после себя легкое жжение под кожей и странную, вибрирующую теплоту в центре грудины. Я сидела на земле, опираясь на руки, и смотрела на Бруну в полном недоумении.

— Что… что это было? — выдохнула я, и с удивлением осознала, что говорю на своем родном русском, но понимаю, что она меня слышит и осмысляет так же четко, как я ее.

— Камень Говорящей Крови! — быстро затараторила Бруна, все еще испуганная. — Его дал мне Дорин! Сказал, передать тебе, когда ты уйдешь, чтобы никто не видел! Особенно старшие! Это великая реликвия! Она… она впитывается в сердце и позволяет понимать и говорить на любом языке! На любом! Даже на языке зверей или… или демонов!

Я поднялась на ноги, все еще чувствуя слабость в коленях. Я прикоснулась пальцами к тому месту на груди, куда она ткнула камнем. Кожа была гладкой, но под ней чувствовалась едва уловимая пульсация, словно второе, крошечное сердце.

— Любой язык? — переспросила я, не веря.

— Да! Ты теперь сможешь говорить с людьми! Со всеми! Они не поймут, что ты чужая! — ее глаза сияли от восторга, смешанного с остатками страха. — Но это большой секрет! Никогда и никому не показывай его и не говори о нем! Мама… мама сказала, что если бы Владыка Камня узнал, что мы отдали его чужеземке… он бы сильно разгневался. Но Дорин сказал, что это важнее правил!

Я смотрела на эту девочку, которая рисковала наказанием, чтобы подарить мне невероятную силу. Это был не просто полезный артефакт. Это был акт высшего доверия. Они не просто отпускали меня. Они давали мне оружие, которое могло решить исход всей моей миссии.

— Передай Дорину… и твоей матери… — голос мой дрогнул. — Передай им, что я… что я все понимаю.

Бруна кивнула, ее лицо расплылось в счастливой улыбке.
— Теперь ты точно вернешься! — она вдруг бросилась вперед и обняла меня так сильно, что у меня снова перехватило дыхание. Потом отшатнулась и пулей помчалась обратно к горам, оставив меня одну в лесу.

Я стояла, прислушиваясь к своим ощущениям. Тепло в груди. И странная ясность в голове. Я выглянула из-за деревьев на поляну, где порхали какие-то яркие насекомые. Их жужжание вдруг обрело структуру. Это не были слова, но это было… намерение. «Цветок. Солнце. Опасно. Еда.»

Я закрыла глаза. Ветер шелестел листьями, и этот шелест тоже что-то означал. «Прохлада. Движение. Высота.»

Я открыла глаза и посмотрела на дорогу, уходящую на восток. Теперь это был не путь в неизвестность. Это был путь с новым, могущественным союзником, спрятанным у меня в груди.

«Любой язык, — подумала я, и на губах появилась моя первая за долгое время уверенная улыбка. — Что ж, Гаррет из «Ржавого Гвоздя». Я иду к тебе.

Глава 12

Тепло Камня Говорящей Крови в груди стало моим новым компасом. Оно было тихим, но постоянным напоминанием о том, что я теперь не совсем беззащитна в этом новом мире. Я шла на восток, как и велел Дорин, и с каждым шагом мои чувства, обостренные артефактом, впитывали Элизион.

Воздух был не просто свежим. Он был густым и сложным, как дорогое вино. Я различала в нем аромат хвои и влажного мха, сладковатый запах неизвестных цветов и едва уловимую, пряную ноту, которую позже узнала как «дыхание магии». Птицы, невидимые в кронах, пели не просто мелодии — их трели складывались в сложные сообщения: предупреждения об опасности, призывы к сородичам, простые радостные песни о солнце. Я слышала их всех, и этот хор жизни был одновременно ошеломляющим и прекрасным.

Я шла берегом быстрой, холодной реки, вытекавшей из-под гор. Вода не просто журчала — она рассказывала историю своего пути с вершин, бормотала о подводных камнях и шепталась с корнями прибрежных ив. Я останавливалась, чтобы рассмотреть цветы — невиданные синие колокольчики, которые тихо звенели на ветру, и алые чаши, в которых переливалась, словно ртуть, утренняя роса. Однажды я увидела, как с ветки на ветку перепорхнуло существо, похожее на белку, но с переливающимися, как у жука, крыльями. Оно стрекотало, и я уловила смысл: «Солнце высоко, хищник спит, можно лететь».

Это был не просто лес. Это была гигантская, живая, дышащая сущность, и я, с подарком гномов, наконец-то могла расслышать отголоски ее мыслей.

На привале, устроенном на солнечной поляне, я наконец-то достала тот подарок, на который у меня не было времени и духа взглянуть раньше. Его вручил мне на прощание один из кузнецов — седой гном с руками, покрытыми шрамами, как карта. Сверток, туго завернутый в промасленную кожу.

Я развернула его. И дыхание перехватило.

Это был клинок. Но не громоздкий гномий тесак, который я ожидала увидеть. Это была изящная, почти воздушная вещь. Прямой, узкий клинок длиной около сорока сантиметров, выкованный из темного, отливающего синевой металла. На клинок было нанесено травление — не грубые руны, а тончайший узор, напоминающий иней на стекле или ветви папоротника. Я провела пальцем по узору и почувствовала легкий, едва уловимый толчок энергии — магия, вложенная в сталь.

Эфес был обтянут кожей темного дублена, и он идеально лежал в моей руке, будто был выкован специально под мою ладонь. Гарда была небольшой, простой формы, но на ее концах были выточены два крошечных, идеально детализированных молота — знак клана оружейников.

Я встала и сделала несколько пробных движений. Клинок разрезал воздух с тихим, свистящим звуком. Он был невероятно сбалансированным, легким и послушным, продолжением моей руки. Это было оружие не солдата, а мастера. Оружие для тех, кто ценит точность, а не грубую силу. В нем читалось уважение ко мне — не к моей физической мощи, которой у меня было не так много, а к моему умению, к моей скорости и стратегическому мышлению.

Это был не просто подарок. Это было признание.

Я аккуратно вложила клинок в простые, но прочные ножны, пристегнутые к моему поясу. Теперь у меня было два ключа к этому миру: Камень в груди, открывающий значение слов, и сталь у бедра, напоминающая о силе, скрытой в глубине гор.

Я снова двинулась в путь, и мир вокруг зазвучал для меня с новой силой. Я не просто слышала реку — я понимала ее предупреждение о глубоком омуте впереди. Я не просто видела след на земле — я знала, что его оставил крупный олень, и что он был напуган недавно. Я была чужестранкой, но я больше не была слепой и глухой.

Солнце клонилось к западу, отбрасывая длинные тени. Где-то впереди, за этими лесами, был город Люддейл и человек по имени Гаррет. Но в этот момент, с новым клинком у бедра и с теплым камнем у сердца, я чувствовала не страх, а нечто давно забытое — острое, живое любопытство. Этот мир был враждебен? Возможно. Но он был также бесконечно прекрасен, сложен и полон чудес.

И я была готова узнать о нем все.

Глава 13

Дорога, прежде бывшая лишь тропой, вскоре слилась с широким, укатанным трактом. Здесь уже явно проходили повозки, и не одна. А вскоре я и сама их увидела.

Из-за поворота, поднимая облако золотистой пыли, показался караван. Добротные, крытые кожей кибитки, запряженные парами неторопливых, могучих волов. Шли пешие воины в простеганных дублетах и кольчугах, с алебардами на плечах. Их лица были суровы и внимательны. Это были не крестьяне, а наемные гварды, что читалось в их выправке и вылизанном до блеска оружии.

Я замерла на краю дороги, оценивая ситуацию. Идти одной — значит привлекать ненужное внимание и рисковать столкнуться с чем похуже бандитов. Примкнуть к каравану — получить прикрытие, но и ввязаться в потенциальные проблемы. Стратегический ум подсказывал второй вариант.

Когда головная повозка поравнялась со мной, я шагнула на дорогу, подняв руку в мирном жесте. Гварды насторожились, руки легли на рукояти мечей.

— Мир вашему пути, — сказала я, и Камень в груди мягко перевел мои слова на местный наречие, звучное и немного певучее. Голос прозвучал уверенно, без тени моего недавнего волнения.

Из-за полога передней кибитки выглянул человек. Лет пятидесяти, с умными, пронзительными глазами торговца, облаченный в дорожный плащ хорошего сукна, но без излишеств.

— И твоему, путница, — ответил он, окидывая меня быстрым, оценивающим взглядом. Он видел невысокую, стройную девушку в простой, но прочной дорожной одежде, с дорожным мешком за плечами и изящным, но явно не игрушечным клинком у пояса. — Ищешь попутчиков? Дорога до Люддейла неспокойна. Оборотни из Черного Леса стали смелее, да и двуногих шакалов хватает.

«Оборотни. Черный Лес». Новые факты, укладывающиеся в картину мира.

— Ищу, — кивнула я. — Готова заплатить за охрану и компанию. Меня зовут Стефания.

— Барни, — представился торговец. — Везу товар из Серебряных Долин. Место в строю найдется. Плату обсудим у вечернего костра.

Он был прагматиком. Лишний вооруженный человек в караване — всегда плюс, даже если это хрупкая с виду девушка. Меня встроили в колонну между двумя кибитками. Гварды поначалу смотрели на меня с недоверием, но, видя, что я не лезу с разговорами и держусь уверенно, быстро потеряли ко мне интерес.

Я шла, слушая разговоры. Теперь я понимала не просто слова, а смысл. Впереди идущие гварды ворчали о выпивке и некоей «Рыжей Молли» в таверне Люддейла. Возничие обсуждали цены на шерсть и капризного вожака волов. Барни, проезжая мимо, отдавал короткие, четкие распоряжения. Я впитывала все: интонации, местные ругательства, названия городов и местностей. Камень в груди работал безупречно.

Шли уже несколько часов, солнце клонилось к закату, когда впереди раздался резкий свист и тревожный крик часового:
— Засада!

Из придорожных зарослей с дикими воплями высыпала банда человек в пятнадцать. Оборванные, вооруженные кто чем — топорами, ржавыми мечами, просто дубинами. Но в их глазах горела жадность и уверенность в численном превосходстве.

Гварды сомкнули строй вокруг повозок, заслонив их щитами. Барни, бледный, но собранный, кричал откуда-то из глубины обоза. Началась свалка. Лязг стали, крики, мычание перепуганных волов.

Я не стала лезть в центр. Мой аналитический ум уже оценил ситуацию. Бандиты пытались обойти фланги. Я метнулась к правому краю обоза, где двое головорезов уже пытались стащить с козел перепуганного возницу.

Один из них, здоровенный детина с секирой, увидел меня.
— Эй, кралечка, иди сюда! — он осклабился, протягивая ко мне грязную лапу.

Я не стала тратить время на ответ. Мое тело само вспомнило годы тренировок. Короткий, резкий выпад. Мой гномий клинок, острый как бритва, сверкнул в закатном свете и прошел под мышку бандита, в место, не прикрытое его самодельной кожанкой. Он ахнул от удивления и боли, секира вывалилась из его ослабевших пальцев.

Второй, увидев это, отшатнулся, но я была уже рядом. Удар рукоятью в висок — отработанный, точный. Он рухнул как подкошенный.

Все заняло считанные секунды. Тишина на нашем участке была оглушительной. Гварды, обернувшиеся на шум, смотрели на меня и двух распростертых бандитов с откровенным изумлением.

Остальные грабители, видя, что легкой добычи не получилось, а сопротивление куда серьезнее, чем они ожидали, начали поспешно отступать, утаскивая раненых.

Когда последний из них скрылся в кустах, караван замер. Гварды переводили дух, перевязывая легкие раны. Барни подошел ко мне. Его взгляд был совершенно иным — не снисходительным, а уважительным и изучающим.

— Быстро ты с ними управилась, — сказал он, глядя на мой клинок, с которого я аккуратно стирала кровь пучком травы. — И движения… не местные. Не спрашиваю, кто ты и откуда. Но спасибо. Ты спасла мне возницу и товар.

— Вы предоставили защиту. Я ее усилила, — пожала я плечами, вкладывая клинок в ножны. — Все честно.

Он кивнул, и в его глазах мелькнуло одобрение.
— На сегодня хватит приключений. Встаем на ночлег. Твое место у моего костра, Стефания. И о плате забудь. Ты ее уже отработала.

Когда костер разгорелся, и по лагерю разлился аромат похлебки, я сидела, прислонившись к колесу повозки. Я была чужаком в этом караване, в этом мире. Но я только что доказала, что могу за себя постоять. Я понимала их речь, и они начали понимать мой язык — язык действий.

Глава 14

Тепло от костра, сытная похлебка и усталость от дневного боя сомкнули мои веки тяжелым свинцом. Но сон, пришедший ко мне, не был ни темным, ни безмятежным.

Я стояла в комнате. Не в пещере, не в лесу, не в кибитке. В комнате. Воздух был прохладным и пахнул старым деревом, воском и едва уловимым, горьковатым ароматом, похожим на полынь. Обои из темного шелка, тяжелые портьеры, книжные шкафы до потолка. Богато, но без вычурности. Каждая вещь дышала возрастом и сдержанным вкусом.

И они были там.

Мужчина. Высокий, с безупречной, спортивной осанкой. Его серебристые волосы, гладкие и прямые, ниспадали до плеч, обрамляя лицо с резкими, аристократическими чертами. Он был одерт в темные брюки и просторный камзол из серебристой парчи с тонкой вышивкой, надетый поверх белоснежной рубашки. Но элегантность одежды не могла скрыть напряжения, исходящего от него. Он стоял у камина, в котором, несмотря на погоду, не горел огонь, и его пальцы сжимали мраморную полку так, что, казалось, вот-вот расколют ее.

Перед ним, словно заряженная молнией, стояла женщина. Лет тридцати на вид, ослепительная блондинка с волосами, убранными в сложную прическу, в платье из темно-синего бархата, отделанного кружевом. Ее красота была холодной и острой, как лезвие кинжала.

— Ты не имела права, Илтания! — голос мужчины был низким, вибрация его звука отзывалась в самой кости. В нем не было крика, но была такая мощь и гнев, что воздух в комнате сгустился. — Я запрещал это! Запрещал!

— Тебе уже восемь веков, Александр! — парировала женщина, Илтания. Ее голос звенел, как разбиваемый хрусталь. — Ты на грани! Мы все это видим! Ритуал был необходим! Сила Дома угасает с тобой!

— Это не оправдание! — он оттолкнулся от камина, и его серебряные волосы колыхнулись. В его глазах, цвет которых я не могла разглядеть, но чувствовала их пронзительность, пылал огонь. — Ты вызвала… кого-то. Разумное существо. Вырвала его из его мира, его жизни! Ты думаешь, силой перетащив душу через границы реальности, мы получим благодарность? Благосклонность? Мы получим меч, направленный в наше же сердце!

Мое сердце. Мое сердце заколотилось в груди, словно пытаясь вырваться. Они говорили обо мне. Это был не просто сон. Это было… эхо. Отголосок того, что случилось со мной в уральской пещере.

— Она уже здесь, Алекс! В нашем мире! — Илтания сделала шаг вперед, ее бархатное платье зашелестело. — Ее нужно найти! Пока это не сделали другие! Пока ее не убили, не поняв, кто она для тебя!

— А ты понимаешь, кто она для меня? — его вопрос прозвучал с ледяной язвительностью. — Ты, в своей слепой жажде спасти наше наследие, призвала не зверя, не духа, а живое разумное существо.

Он произнес последнее слово с таким отвращением, что мне стало физически холодно.

— Я сделала то, что должно было быть сделано! — в голосе Илтании впервые прозвучали нотки отчаяния. — И я найду ее. С тобой или без тебя.

Она резко развернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Звук эхом раскатился в моей голове.

Александр остался один. Он снова повернулся к холодному камину, опустил голову. Его плечи, всего мгновение назад напряженные от гнева, теперь выглядели усталыми. По-настоящему, до-костей-усталыми. Возраст, который она назвала — восемьсот лет — вдруг стал не просто цифрой, а тяжестью, давящей на него.

— Что же ты наделала, сестра… — прошептал он так тихо, что я едва расслышала.

Он поднял голову и посмотрел прямо… сквозь меня. Его взгляд был направлен в пустоту, но мне показалось, что он видит что-то за гранью этой комнаты, за гранью этого мира. Видит последствия.

И в этот момент сон рухнул.

Я резко села в своей кибитке, сердце бешено колотилось, в ушах стоял звон. Предрассветный сумрак окутывал лагерь, было холодно и сыро. Но ледяной холод был не снаружи. Он был внутри. Я дрожала, обхватив себя руками.

Это был не сон. Это было видение. Послание. Объяснение.

Мое попадание сюда не было случайностью. Это был ритуал. Целенаправленный вызов. Меня выдернули из моего мира, как кролика из шляпы, чтобы решить какие-то чужие, древние проблемы.

«Сила Дома угасает». «Она уже в нашем мире». «Ее нужно найти».

Так значит, за мной уже охотятся? Эта женщина, Илтания? И этот мужчина, Александр… он был против. Он считал это преступлением. Но его имя - это имя моего мира! Возможно мне нужно с ним встретиться.

Я сжала кулаки, чувствуя, как по телу разливается знакомая, холодная ярость. Объект. Меня считали объектом, инструментом, диковинкой, которую нужно найти и использовать.

Я посмотрела на спящий лагерь, на угли костра, на первые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь туман. Страх уступил место решимости. Хорошо. Охота началась.

Но они ошиблись в главном. Они выдернули из своего мира не испуганную овечку. Они вызвали оперативника ФСБ. И я дам им понять, что ошибаться иногда бывает смертельно.