Меч, наследница и черный волк

Часть 1. Глава 1. ЛЮДИ

Он был красив и статен – настоящий скакун-огневик, рожденный в Холода, но с горячей кровью, — и Вёльнару пришлось позвать на помощь мальчишку-конюшего, чтобы удержать его на месте. Наследница с сестрой глазели из окна, не в силах отвести взгляда — да уж, конь так конь, усидеть на нем сможет далеко не каждый!

И всадник был под стать коню: рослый, широкоплечий, светловолосый, как почти все жители Северных Краев, с мощными крепкими руками и покрытым шрамами обветренным лицом. Он отнял у Вёльнара поводья и протянул руку к морде скакуна, дав ему унюхать свой запах – и дикарь тут же успокоился, перестал гарцевать на месте и дергать головой.

Вёльнар был не против такого вмешательства. Ему тяжело было удерживать поводья рукой без перчатки, пока конь рвался на волю. От мальчишки-конюшего никакого проку – схватился за узду, но скакун дернул головой, и паренек отлетел на несколько шагов, едва удержав равновесие. Светловолосый великан засмеялся, откинув с головы капюшон, стрельнул взглядом наверх, туда, где из окна башни смотрели на него дочери хозяина.

— Что же, невестушка не выйдет встретить своего любимого? – бросил гость, и прибывшие с ним трое воинов-сопровождающих загоготали, разгоняя полусонную тишину двора.

Девушки тотчас исчезли в темноте спальни.

Вёльнар посмотрел на свою руку. Кровавая полоса пересекла засаднившую ладонь. Наверняка будет беспокоить. К счастью, в замке есть целебные настои и отвары, можно сделать примочку. В Розе редко болели тяжело — и все благодаря дару младшей дочери покойного хозяина, которая знала травы лучше всякой деревенской ведуньи.

Альсика наложит повязку, и через пару дней рана заживет.

— Дази, Орьса тебя забери, отведи коня господина в конюшню! – рявкнул Вёльнар, увидев, что их гость нетерпеливо оглядывается вокруг. – Быстро, ленивый мальчишка!

Парнишка подбежал к присмиревшему коню и опасливо потянулся за поводьями. Швырнув их ему в лицо, Вёльнар похлопал себя окровавленной ладонью по груди и торопливо опустился на одно колено, приветствуя владетеля соседних земель.

— Ольврен, хозяин Ледяной птицы, — сказал он, глядя себе под ноги. – Да овеют ветра Орьсы твой лик. Меня называют Вёльнар, я веду дела замка в отсутствие хозяина и с легким сердцем передам их тебе.

Рука Ольврена легла на его плечо.

— Ты писал мне, Вёльнар, — сказал он теплым, как тлеющий очаг, голосом. – Поднимись и прими дары для своего замка.

Выпрямившись, Вёльнар увидел, что сопровождающие Ольврена воины снимают со спин своих коренастых белых кобыл большие мешки.

Ветер взметал снег и бросал его прямо в лицо, но из уважения к Матери Орьсе мужчины все важные дела решали там, где достает ее око. Только дела женщин были ей безразличны. Они могли рожать, умирать, лечить, не спрашивая ее благословения и не принося ей жертв. Женщины были для Орьсы мешками, в которых она давным-давно насыпала семена воинов. Женщина рождалась, чтобы рожать воинов, и умирала, когда больше не могла выполнять свой долг.

— Самогон из молока хиктуце, — начал перечислять Ольврен. – Шкуры цук-цук, мирёнский пух, яйца. Теплое одеяло для моей нареченной.

Вёльнар пощупал легкую непродуваемую ткань, заглянул в выложенную соломой корзину с яйцами. Небогатые дары, но всяко пригодятся. В Холода любое подспорье может спасти тебе жизнь. Из шкур цуц-цук можно сделать теплые сапоги, мирёнским пухом набивали перины, а яйца просто очень вкусны.

— В замок, — кивнул он Ольврену. – Очаг горит, разделите его тепло с нами.

Ритуальные приветствия окончились, и гости, передав лошадей подоспевшим мальчишкам из конюшни, направились вслед за Вёльнаром к воротам.

В Розе уже давно не видывали гостей. С тех пор, как три Жизни назад скончалась жена хозяина, в замке не звенел смех. В начале Холодов вслед за хозяйкой в колесницу Матери Орьсы ступил и сам Мельхир, хозяин Розы, – старая, полученная на давней охоте рана неожиданно открылась, и, несмотря на все усилия дочери, он истек кровью еще до заката.

Две девочки, старшей из которых исполнилось девятнадцать Жизней, остались на попечении Вёльнара. Именно он, первым оправившись от горя, написал письмо наместнику Эзы в северных землях, гёнгару Оксеньшере. В Розу один за другим прибывали неизвестно откуда взявшиеся родственники покойного Мельхира. Каждый из них горел желанием присоединить, пусть не большой, но доходный лен к своим владениям. Никому из них не было и дела до судеб осиротевших девочек.

Оксеньшера ответил так, как того и ожидал Вёльнар. Один из бастардов гёнгара, Ольврен, владетель крошечного приграничного лена Ледяная Птица, был совсем не прочь жениться на наследнице Розы и объединить земли под своей властью. Нашелся и повод — отряд Ольврена только что вернулся из похода, привезя черьскую кровь – добытое под золотой луной снадобье, которое могло лечить любую болезнь и, если верить слухам, воскрешать мертвых. В походе Ольврен потерял добрую половину своих людей и едва сам не лишился руки. Ему нужны были отдых, награда и теплая женщина под боком.

Вёльнар знал, что Мельхир наверняка не одобрил бы такой союз. Он происходил из древнего и могущественного рода, был прославленным воином и мудрым политиком. Ольврен же, несмотря на свои заслуги, оставался лишь плодом чресл гёнгара и одной из его служанок. Прочитав письмо Оксеньшеры, Вёльнар сразу же написал в Ледяную Птицу, и только потом показал послание наследнице.

Глава 2. ВОЛКИ

На отрог они выбрались только вечером второго дня, когда метель, застигшая их в пути, стихла, и стало видно, куда двигаться дальше.

И их тоже стало видно: два лыжника, два человека в теплых, подбитых мехом пани куртках и высоких сапогах из шкур цук-цук со шнуровкой.

Обычные путники. Брат и сестра.

Настоящие люди.

Кила устала; ей казалось, что она отморозила пальцы, да еще и солнце, отраженное Ледником, слепило глаза — нет, ей совсем не нравилось так долго оставаться человеком. Она, может быть, даже и поскулила бы и пожаловалась, если бы с ней был кто-то еще… Только вот с Хёнсином все это было бесполезно: укоризненно взглянет, нахмурится, но ни за что не сбавит шагу. И ведь Кила сама упросила его взять ее с собой к полосе ловушек, бегала рядом целый день, заглядывая в глаза и заискивающее тычась носом в шею, притащила ему кусок оленьей ноги, который закопала в снег пару дней назад, обещала вести себя очень, очень осторожно.

Не для того же шла она сюда, чтобы расхныкаться, как глупый щенок. Подумаешь, пара дней в неудобной тяжелой одежде и холод, обжигающий голое лицо.

Она докажет Хёнсину, что стала совсем взрослой.

Они выбрались на перевал, за которым начинался спуск к долине, и остановились, переводя дыхание и оглядываясь вокруг. До человеческих земель было подать рукой, но, по-хорошему, здесь все еще действовали волчьи законы, и заходить сюда без спроса люди не могли.

Вот только сами люди так не считали.

Какой-то проклятый Орьсой ублюдок еще в белую луну Чевь расставил на землях черных волков ловушки — и поймал и убил двух подростков-волчиц, даже толком не сменивших цвет.

Одна из них была легколапая Ивинь из их стаи. Ее отец и братья в ту же ночь отправились в одну из пограничных деревень, где рвали на части и убивали всех, кто попался им в пасть: женщин, детей, взрослых людей.

Их месть была страшна, и снег таял и чернел от пролившейся крови. Но это были не те охотники и не та деревня. Ловушек становилось только больше — железные капканы, из которых нельзя было освободиться, жесткие петли-удавки, взрезающие кожу до самой кости, пропитанные ядом дротики, спрятанные в снегу.

Людям нужны были волчьи шкуры. Черные — шкуры взрослых. Серебристые и белые — шкуры молодых волков и щенков. Волки соседних стай не очень доверяли друг другу и предпочитали не рассказывать о своих слабостях и потерях, но это уже становилось общей бедой Ледника, и слухов было не остановить.

Стая Акилавы, жившая чуть севернее по Леднику, предпочла сняться с места и уйти. Их ждали сражения за новые земли, их женщины могли достаться чужакам, но за последние две больших луны они потеряли троих сильных волков. Еще немного — и собственные же соседи начнут выживать их с границы, а то и придут другие желающие ухватить плодородный кусок.

Приграничные леса были богаты зайцем, оленем, цук-цук и пани. Орьса благословила этот суровый край полосой неиссякающего рождения — дар Эзы, Бессмертного избранного, когда-то решившего, что если пищи волкам и людям будет вдоволь, они не станут враждовать.

Волков, желающих здесь жить, всегда было много. Но людям всегда было мало.

Они хотели не только есть заячье мясо и спать под теплыми шкурами круторогих пани. Им нужны были волчьи шкуры, чтобы сделать из них шубы, и шкуры волчьих детей, чтобы украсить их воротниками или согреть в их тепле свои нежные руки.

Кила знала. Их отец, Волк Стаи Фидои, рассказывал даже самым маленьким щенкам всю правду. Щенкам до двенадцати Цветений запрещалось покидать стаю, так что Кила еще никогда не видела людей, но при разговоре о них ее шерсть сама вставала дыбом, а из горла начинал рваться низкий рык.

Хёнсин должен был показать ей. А еще он должен был кое-чему ее научить.

— Мы должны пересечь долину очень быстро, — сказал он ей, оглядевшись и удовлетворенно кивнув, когда убедился, что в долине пусто. — Поднимемся на перевал — и там уже будет лес, в нем легко скрыться.

— Еще долго? — спросила Кила, стараясь четко выговаривать человеческие слова. Щенки обращались реже взрослых, а до пяти Цветений и вовсе постоянно ходили волками. Говорить ртом было непривычно. — Я не ною! Я просто хочу знать.

Хёнсин поправил сползший с ее светловолосой головы капюшон и чуть заметно улыбнулся.

— А я и не думаю, что ты ноешь. Ты же не твой глупый друг Симио, как-никак.

— Он мне не друг! — тут же запротестовала она.

— В конце прошлой луны я видел, как вы двое гонялись друг за другом и хватали друг друга за хвосты.

— Он начал первый! — возмутилась Кила и замолчала, когда улыбка брата стала шире.

Симио был всего на дюжину дней старше, но уже задавался и вел себя, как взрослый волк. Уши еще только почернели, а уже воет и хвастается, что вот-вот пойдет на охоту и принесет ей огромного пани, с настоящими рогами, а не какого-то там теленка, только-только отнятого от материнского соска.

Кила сказала, что он хвастун.

Симио клацнул на нее зубами, заставив отпрыгнуть, и схватил за хвост на виду у половины щенков стаи. Как, ну как она могла такое спустить?

— Нам нужно только добраться до леса, — сказал Хёнсин, нахлобучивая на голову уже свой собственный капюшон, хоть и наверняка знал, что при спуске его тут же снесет ветер. — Там будет небольшой незамерзающий ручей. Нам к нему.

Глава 3. ЛЮДИ

На плоскогорье уже опускалась тьма, когда гости, наконец, наелись и напились. Альсика знала, что сытые животные и обилие еды на столе должно впечатлить гостя. Да, в Розе, хоть и была она на удалении от Ледника, тоже не бедствовали. В реке поблизости было полно рыбы, в ловушки попадалось зверье. Еще отец укрепил и утеплил замковый хлев так, чтобы в него можно было попасть, не выходя на мороз. Животные зимовали в тепле, и люди в любую погоду могли прийти в хлев, чтобы накормить, принять роды или отвести на убой.

На триста с лишним человек в замке было почти сто голов скота и птицы. Круторогие сакху давали молоко и шкуры, перьями хиктуце можно было утеплять одежду. Правда, цук-цук в замке было мало, и их держали на племя.

Дары Ольврена, тем не менее, пришлись кстати. Самогон перелили в общую бочку, и крепкий деревянный бочонок Альсика забрала себе – под воду. Пух уже завтра пустят в дело. Шкуры цук-цук пойдут на новые ботинки для Линнаи. Ей нужны еще одни для путешествия в Ледяную Птицу сразу после обряда наложения цепи.

За ужином Вёльнар уселся по правую руку от будущего хозяина Розы – там, где должен бы был сидеть отец. Линнаи, разгоряченная едой и разбавленным самогоном, тоже сидела рядом с Ольвреном, а Альсика – рядом с сестрой, внимательно прислушиваясь к разговору и изредка делясь собственным мнением. Она доверяла Вёльнару как самой себе; верила ему и Линнаи, но характер отца иногда давал о себе знать, и резкое слово срывалось с губ сестры.

— Я не уверена, что мы успеем приготовиться, — сказала она, когда Ольврен озвучил свое решение. – Это не обычный обряд. Я — наследница земель, и я не собираюсь ложиться в твою постель меньше, чем через два дня, словно мне не терпится.

— К сожалению для тебя, Линнаинь-саи, — проговорил Ольврен, вытирая губы куском сухой лепешки, — гёнгар оставил за собой право последнего слова. И его слово таково, что мы с тобой ложимся в постель как можно скорее, а после обряда уезжаем в Ледяную Птицу и далее – в Темно-Синий Холм. Дела зовут меня туда, и ты отправишься за мной следом, если, конечно, не понесешь ко времени первой оттепели.

Линнаи вспыхнула так, что слилась по цвету с винной ягодой, которую как раз поднесла к губам. Альсика почувствовала, что сестра готова сорваться, но тут кто-то из воинов Ольврена, заметив напряжение за хозяйским концом стола, поднялся с чашей самогона в руке и произнес речь во славу Матери Орьсе.

— Мы прибыли сюда по хорошей погоде, не потеряв ни одну лошадь! Мой хозяин встретил свою нареченную, не застудив своих чресл! – Раздались смешки. – Разве не повод воспеть славу Матери нашей, Орьсе, движущей ночь и день, поворачивающей колесо жизни, Матери, которая заботится о наших мертвых и дает силу живым?

— Во славу Матери! – пронеслось по залу.

Слуги, сидящие на полу у огневых ям, подняли чаши так же воодушевленно, как и хозяева. В эти Холода замок не потерял ни человека. Скотина исправно доилась, давала шерсть и мясо, припасов хватало. Мать Орьса потребует за это платы в начале Цветения, но до первой оттепели еще немало дахх, и еще немало детей родится к наступлению времени великой жертвы.

Вёльнар отвлек Ольврена вежливым вопросом, и вскоре мужчины погрузились в обсуждение дел на границе южного Края. Обитающие там народы построили у самой Талой реки город, а Талая издревле принадлежала Северным землям. Поговаривали об открытом вызове гёнгару, но Оксеньшера не ввязывался в войну без надлежащего указания Бессмертного. А его пока не было.

Альсика подлила сестре немного самогона, пытаясь отвлечь ее от грустных мыслей, наложила вареного сауё, корнеплода, вызревающего только под снегом.

— Линнаи, — позвала она. – Не хочешь еще выпить во славу Матери Орьсы?

Та поджала губы, но кивнула.

— Тебе стоит согласиться со словами будущего господина, — сказала Альсика, целуя сестру в щеку после того, как отпила из чаши. – Наш отец хотел бы, чтобы мы сохранили Розу. Ольврен — не лучший вариант, но и не худший.

Линнаи отставила чашу в сторону и метнула через плечо взгляд на беседующих мужчин. С легким вздохом она опустила плечи в знак покорности судьбе и повернулась к сестре.

— Я соглашусь с тобой, как сестра, Альсика, — сказала она тихо. — Но как наследница и голос воли отца — нет. Вёльнар видел подтверждающие бумаги, это на самом деле хозяин Ледяной Птицы. И я обязана покориться воле гёнгара. Но не через два дня. Я хочу помолиться Матери Орьсе. Хотя бы чуть-чуть узнать того, с кем меня свяжет цепь.

Альсика помолчала, залпом осушив чашу, чтобы скрыть от сестры выражение лица.

Ольврен сказал свое слово.

Завтра из сундука матери она достанет тонкую одежду и облачит в нее сестру. Завтра Вёльнар принесет из кладовой замка толстую цепь, чтобы молитвами Матери Орьсе подготовить ее к обряду. Через день руки молодых свяжут этой цепью, а потом Линнаи должна будет лечь в постель с человеком в два раза старше себя, чтобы он мог обрести право на владение Розой.

— Я помогу тебе, Линнаи, — сказала Альсика, глядя на сестру твердым взглядом. — Я исполню роль матери в обряде. Ты же знаешь, как все будет.

— Даже ты не знаешь, как все будет! — резко сказала Линнаи, и разговоры в зале моментально стихли, когда она поднялась на ноги с деревянной лавки.

Оглядев гостей невидящим взглядом, Линнаи повернулась к Ольврену.

Глава 4. ЛЮДИ

Дажоса почти всегда вставала раньше всех. Она умывалась, возносила молитву у старого колеса и ставила на печь тяжелый чан с отваром трав. Будила Вёльнара, поила его подогретым отваром и после шла в общий зал, где уже гоняла кухонных девушек Ушшаи и подметали пол домашние слуги. Мусти хотели есть, им наливали воды в большое блюдо и отдавали остатки вчерашней еды. Сытые псы собирались у огневых ям, и довольно ворча, укладывались спать, изредка поднимая головы на звук шагов или чужого голоса.

Сегодня кроме Вёльнара Дажоса разбудила пораньше и Саля, начальника стражи наследницы. Они вместе с ним спустились в подвал замка, где в одном из темных холодных закутков лежала цепь – одна из главных деталей завтрашнего обряда. Дажоса видела ее уже много раз, но каждый раз вздрагивала, вспоминая свой собственный день наложения цепи и словно ощущая на запястье ее мертвую тяжесть.

Цепь была выкована из металла, прочного, нерушимого. Его не мог рассечь даже афатр, а афатру поддавалось в этом мире все. Где добывался этот металл, никто не знал. В одной из легенд говорилось, что давным-давно с неба прилетел большой шар, ударился о землю и проделал в ней дыру, которую тут же заполнил жидкий огонь, хлынувший из недр. Когда он остыл, люди смогли подойти к этому месту и осмотреть этот странный шар. Оказалось, что он сделан из железа, равного которому по твердости в этом мире было не сыскать.

Много дней пытались отколоть от шара хотя бы крошечный кусочек. Наконец сам Эза наведался в эти края. Он приказал извлечь шар из земли и доставить его в Ян-ниль-лам, где с помощью магии и мастерства лучших кузнецов Пустынных земель выковал из небесного металла десять десятков цепей. Самая длинная – в двенадцать звеньев, осталась в храме Матери Орьсы. Остальные цепи – в десять звеньев длиной, были разосланы гёнгарам подвластных Эзе земель.

Заключающих брачный союз мужчин и женщин Бессмертный приказал сковывать этой цепью. Нарушивших правило — считать изменниками и прелюбодеями.

Целые сутки перед обрядом цепь должна была лежать на молитвенном колесе, и отец и мать будущей невесты должны были по очереди читать над ней молитвы. У Линнаи не было ни отца, ни матери. Дажоса и Вёльнар взяли на себя ответственность за обряд. Покойный Мельхир доверял им как самому себе. Дажоса еще совсем юной девушкой принимала у хозяйки владения роды. Вёльнар ходил с хозяином на охоту, ездил по его поручениям к гёнгару, вел подсчет припасов и оружия. Мельхир не стал бы возражать.

Дажоса попросила Саля отнести цепь в общий зал, где уже собирались на завтрак люди Розы. Они вошли в зал через кухонный проход и почти сразу же увидели спускающихся по лестнице Линнаи и Нарьиша. Личный страж нес за наследницей большое колесо, потертое и старое, но выглядящее величественно и красиво. Дажоса видела это колесо в спальне детей хозяина и догадалась, что оно – то самое, привезенное из Пустынных земель. Хороший знак – девочки берегут семейную память и уважают ее. Колесо выглядело отполированным и свежеокрашенным.

Поймав взгляд Линнаи, Дажоса одобрительно ей кивнула.

За столами уже усаживались гости. Ольврен, засидевшийся вчера допоздна, пока не появлялся, а вот Альсика спустилась, и вскоре по залу зазвенел ее ласковый голос.

Наследница и Нарьиш прошли к праздничному углу зала, туда, где сходились две идущих наискосок каменных плиты. В нише Нарьиш заботливо установил колесо, удостоверился, что оно не упадет и отступил на шаг, позволяя приблизиться Дажосе. От запаха расстеленных в нише трав у нее слегка защипало в носу. Костёрник, вёшина, хабь – аромат этих полевых растений отгонял мошек и жуков, и в замке их стелили везде, где только можно. При помощи Саля Дажоса уложила цепь на колесо и отошла.

Необходимо было подкрепиться перед молитвой и приступить.

Она повернула голову в поисках Вёльнара и увидела того у хозяйского конца стола, за которым уже расселись почти все люди Розы. Обменявшись с ним взглядом, Дажоса сделала шаг в сторону стола, но слова Линнаи ее остановили.

— Когда ты будешь меня брить? – Наследница говорила тихо, но Дажоса отчетливо услышала в ее словах страх. – Я бы хотела, чтобы все прошло побыстрее.

— Только после восхода солнца. Мне и Вёльнару нужно совершить первые молитвы, Линнаи-саи, — ответила она.

— Кто будет заниматься замком, пока вы будете молиться?

Дажоса поглядела в сторону стола. Вот и хозяин Ледяной Птицы появился. Ольврен бросил в сторону нареченной пустой, ничего не выражающий взгляд и направился к своему месту. Похоже, подготовка к ритуалу его не интересовала.

— Не на нас одних держится хозяйство, нас заменят, — сказала Дажоса, понимая, что наследница ждет ответа.

Но Линнаинь это не удовлетворило.

— Ты не слышала моего вопроса? – спросила она резко, хоть и по-прежнему тихо. — Я просила назвать имена. И смотри на меня, пожалуйста, когда обращаешься ко мне.

Саль уже отошел по своим делам, но стоящий рядом и переминающийся с ноги на ногу в голодном нетерпении Нарьиш, без сомнения, слышал эти слова. Дажоса вспыхнула, с трудом сдержав резкий ответ. Она заставила себя говорить спокойно и размеренно, не отводя глаз от лица наследницы.

— Прошу прощения, Линнаи-саи. За пищу отвечает Ушшаи. Распоряжения насчет блюд дала Альсика-саи. Еще вчера. Что касается Вёльнара, его заменят наш сын и Саль.

— Это я и хотела услышать.

Глава 5. ВОЛКИ

У притворщиков желтые глаза, как у волков, вот только они не волки. Некоторые из них завидуют тому, что не могут обращаться, а некоторые считают волков ниже людей и из кожи вон лезут, чтобы услужить людям, чтобы только доказать, что кроме глаз и запаха крови в них ничего волчьего нет.

Лишь на границе, где волков много и ходят они в человечьем обличье так же часто и долго, как и в волчьем, в деревнях у самого края долины притворщики помнят и уважают свою кровь.

Но волку всегда следует быть осторожным, сын. Всегда помнить, что притворщиками притворщиков нарекли не зря.

Не зря.

Не зря...

Отцовский голос все рассказывал и рассказывал Тёртси о том, что тот узнал, еще будучи щенком, и в конце концов он зарычал и попытался дотянуться лапой, чтобы ткнуть отца в бок и попросить замолчать. Его рука вцепилась в грубую ткань на теле какого-то человека, а вместо рычания из горла, взорвавшегося дикой болью, пролился какой-то щенячий то ли скулеж, то ли вой.

— Очнулся что ли? — сказал голос, совсем не похожий на голос его отца, и Тёртси открыл глаза и снова попытался зарычать; не понимая, где находится и почему так не слушается и так болит горло, но чуя всем своим волчьим нутром: беда.

— Да лежи ты! Лежи, кому говорю! — рассердился голос, и над Тёртси навис и прижал его к постели двумя руками какой-то седобородый в человеческом обличье.

Мать Орьса! Он даже с разорванной шеей легко бы справился с этими руками, если бы не веревки, опутавшие тело... привязавшие его к кровати, и она дернулась и подпрыгнула, стукнув деревянными ножками о пол, когда Тёртси рванулся вверх, пытаясь дотянуться до человека и вцепиться зубами в его горло.

Боль в шее была такая, что, что он на мгновение ослеп. Сильные руки снова прижали его к кровати, и теперь голос зазвучал раздосадовано и даже испуганно:

— Да лежи же ты, волк! Хочешь, чтобы сюда нагрянули люди?

Тёртси попытался вынырнуть на поверхность из этой реки боли, а потом образ Килы мелькнул в голове, и все пропало.

Когда Тёртси пришел в себя в следующий раз, он был все так же связан, и все тот же седобородый в человеческом обличье сидел на краю кровати и осторожно, едва касаясь, ощупывал его шею. Тёртси оскалился, и седобородый отпрянул, но потом, увидев, что угрозы нет, снова склонился ниже, обдав его запахом вареного мяса изо рта.

— Кровь не бежит. Кожа нарастает. Хорошо.

— Кто... — Тёртси пришлось облизать губы, чтобы не слипались, когда произносили слова, но это не помогло: вместо голоса он все равно услышал лишь свистящий шепот. — Кто ты?

— Лучше спроси, где ты, — сказал седобородый и поднялся.

Тёртси проследил за ним глазами: стены из бревен, грубо сколоченный деревянный стол в углу, пляшущее по стенам пламя свечей, еще одна кровать у противоположной стены... На кровати кто-то лежал, укрывшись с головой одеялом и издавая запах женщины, у которой пришла кровь... Тёртси принюхался. Кровь была волчья.

— Это моя дочь Ронша, — сказал седобородый, поднося к кровати кувшин и наливая в глиняную чашку немного воды. — Она глуповата и туга на ухо, но не недооценивай ее и не говори лишнего, когда останешься с ней один.

— А кто ты? — повторил Тёртси, двумя большими глотками осушив чашку, которую седобородый поднес к его губам. — Твоя дочь пахнет, как волк, но я не знаю ее запаха.

Седобородый ухмыльнулся и отставил чашку на стол, потянувшись за лежащим там же афатром. Кинжал чуть взрезал ладонь, и Тёртси втянул носом запах крови.

Они оба пахли, как волки.

— Ты притворщик, — прохрипел он, наконец, сообразив. — Я в вашей деревне?

— Почти во владениях Ольврена Птичьего, — закивал седобородый, откладывая кинжал туда же, где стояла чашка с водой. Девушка на кровати всхрапнула и зачмокала губами, но он не повел и ухом. — Ты лежал в овраге, когда я тебя нашел. Радуйся, что это был я, а не Мердос-ловушечник, иначе у матери хозяина уже завтра появилась бы новая волчья шуба.

Тёртси негромко зарычал, но даже это рычание далось ему нелегко. Воспоминания пришли к нему наконец стаей призрачных волков... и это были воспоминания не вчерашнего дня.

Он вспомнил, как сбегал по оврагу вниз после обхода пахнущей людьми земли, когда вокруг его шеи обвилась тонкая удавка. Вспомнил, как вдавилась она в кожу, разрезала ее и заставила визжать от боли. Вспомнил, как бился в снегу, пытаясь дотянуться до длинного конца этой заклятой петли, а она все шипела и сжималась на нем, постепенно прорезая все глубже и глубже, пока он не сдался и не упал на снег.

Он вспомнил запах человека, глядящего на него откуда-то из-за кустов: застарелый пот под толстой одеждой, травяная жвачка во рту. Страх... человек боялся и ждал, пока удавка сделает свое дело. Он ушел тогда, но Тёртси знал: человек вернется, чтобы забрать добычу. Только дождется, пока добыча будет мертва.

Он вспомнил, как из последних сил, уже падая в серую мглу, вцепился в удавку зубами и крепко ее закусил, не позволяя натянуться еще сильнее. Он каким-то чудом ухитрился не обернуться человеком, как иногда случалось с волками от боли, и только поэтому не замерз насмерть, пока лежал на снегу.