Мэгги и Медведь

Лифт

Сегодня нас покупают.

Я бегу в издательство в своих единственных, кое-где подкрашенных лаком для ногтей «Маноло Бланик» и молюсь всем богам, чтобы меня не уволили.

Издательство нашего маленького журнала находится на сорок пятом этаже офисного центра, и я теряю последние секунды, сходу влетая в спину незнакомца. На его идеальном сером пиджаке с искрой отпечатались мои густо напудренные щёки.

— Простите, — бурчу я и, огибая мужчину по параболе, лечу вперёд него к лифту.

— Будьте осторожны, мэм. Расшибётесь, — в спину летит насмешливый тон, но я даже не оборачиваюсь. Я злорадствую, потому что этот буйвол будет весь день ходить с моей пудрой на пиджаке. А какой скандал устроит ему жена (если она, конечно, есть)! Просто блеск. А нечего путаться под ногами!

Саймон, наш главный редактор, сдался быстро. Не сдаться было невозможно — на нас положил глаз сам Соломон Маршалл, которого в узких кругах и за глаза называют Медведь. А для меня он просто убийца. Убийца малого бизнеса. Всё, к чему он прикасается, перестаёт существовать. Вот и наш бедный журнал сегодня официально похоронят, загнав в состав «Эсквайр». Для нас обещали оставить пару страничек. Как мило. Казалось бы, радуйся, переходишь на ступень выше, но на эту ступень перейдут, увы, далеко не все. За таким поглощением всегда идут увольнения. Так сказал нам потный, трясущийся Саймон на вчерашней летучке.

Я понятия не имею, что будет со мной. Я исправно веду колонку «Спросите Сэнди Буш», но, конечно же, я не Сэнди Буш. Я Мэган (даже не Фокс) Сайверсон и я всего лишь её помощник. Наша местная звезда погрязла в собственном радиошоу и готовится выйти на местное кабельное ТВ, колонку же веду за неё я. Только мало кто об этом знает. Я эдакий призрак на грохочущих шпильках, но выбирать не приходится — на мне два кредита и квартиросъем, а платят здесь вполне сносно. Платили.

С сегодняшнего дня Медведь и его прихвостни будут проводить у нас полный аудит, в том числе стоять за спиной каждого сотрудника, оценивая его эффективность по критериям, известным, пожалуй, только им. Поэтому я вместо удобных балеток скачу на каблуках. Поэтому на моем лице вместо тонюсенького слоя bb-крема килограмм пудры, тоналки, основы, хайлайтера и прочих невообразимых вещей, названия которых похожи на заклинания. Благо, моя сестра Никки визажист. И потому я в узкой классической юбке вместо джинсов и с «ракушкой» на голове вместо лохматого блондинистого пучка, в который я обычно втыкаю карандаш, чтобы не развалился.

Как назло, с лифтами творится что-то странное. Люди подходят к дверям, жмут кнопки, жмут ещё и ещё, и переходят к соседним. И так делает каждый, будто по вшитому в подкорку алгоритму. Когда я добегаю, наконец, до фойе, у двух единственных оставшихся в рабочем состоянии лифтов уже собрались две длинные очереди. Пристраиваюсь в хвосте и поглядываю на другую, которая, кажется, бежит быстрее. Вот так всегда. Удачливость — не моё качество.

На подходе втыкаюсь уже в знакомую спину с остатками моей пудры.

— Пропустите, — я пру на таран, как олимпиец в двух сотых секунды до победы, вкладываю в голос столько строгости, что не отступить невозможно. Когда я говорю так, даже самые храбрые секьюрити на входе в бары и самые алчные сучки на распродажах теряют свой боевой настрой, но здесь отчего-то это не работает.

— Соблюдайте очередность, мисс, — не отрываясь от своего айфона, абсолютно бесстрастно сообщает он мне.

— Я сюда первая пришла. Если я опоздаю, меня уволят, — его это, конечно же, не касается, но как аргумент, возможно, проймёт. Ему-то точно никакие увольнения не страшны, судя по модели телефона и часов. Ну, и напудренного костюма, конечно же.

— Стоило встать пораньше в таком случае. — Как же я ошибалась! Все мои попытки обойти этого бессердечного наглеца прервали двое клерков с двадцать второго, они зажали меня с обеих сторон.

— Да вы знаете, сколько времени нужно с утра, чтобы стать похожей на человека?! — Я злюсь ещё и потому, что становится душно, народу-то много. Если я вспотею, то все мои труды потекут грязно-серыми разводами, а идеально-белая блузка покроется мерзкими желтыми пятнами. Рядом запахло кофе. Да, будет здорово, если меня ещё и кофеечком с утра окатят. Очень взбодрюсь, несомненно.

— Если вы без косметики не похожи на человека, я вам сочувствую.

Я захлёбываюсь возмущением и давлюсь собственным языком. Вот так всегда, стараешься себе стараешься, пытаешься достойно выглядеть, а тебе говорят, что ты страшная, а это, между прочим, вовсе не так! Я этого так не оставлю! Толпа тем временем вносит нас в лифт и раскидывает по углам, как бойцов на ринге, но я всё ещё лелею надежду дать сдачи.

Лифт лениво ползёт наверх, останавливаясь на каждом этаже. На двадцать третьем свет моргает, тухнет и включается снова, вызвав панику у старушки, стоявшей впереди меня. На тридцать восьмом толпа, состоящая из сотрудников колл-центра, схлынула, как вода после ежегодного открытия шлюзов на дамбе и, удивительно, но мы с буйволом остаёмся один на один.

— У вас спина, кстати, белая, — я хочу не упустить свой шанс хоть как-то испортить ему утро.

— Сегодня разве день дурака?

— Знаете, когда вы меня так нагло подрезали, мне пришлось расстаться с частью своего макияжа.

Наконец, он отрывается от телефона, поднимает глаза на меня, потом косится через плечо на зеркальную поверхность лифта, снимает пиджак и небрежно вешает на плечо. Признаюсь, засранец выглядит чудесно. Дорогая сорочка, запонки, парфюм и даже маникюр получше, чем у меня (кстати, давно пора обновить), а над его нарочито небрежной небритостью стилист колдовал, наверное, минут сорок. Глянцевая обложка, не меньше. Однако внешность внешностью, но того, что её обладатель — скотина породы козлина обыкновенная, это не отменяет.

— Оплатите мне химчистку, — как назло, он остаётся абсолютно невозмутимым, продолжая тыкать в смартфон.

— Ещё чего! Вы ничего не докажете. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас в суде! — от неожиданности ляпаю я и густо краснею. Щёки горят и я надеюсь, что под слоем штукатурки этого не видно. Козлина поднимает взгляд и глядит на меня исподлобья, на лице его возникает какая-то плотоядная ухмылка. Мне становится не по себе. Он меня сейчас сожрёт.

Конференц-зал

Ну и имечко у него! Кто так называет детей?! Явно у него были проблемы в школе. Я просачиваюсь к стеночке, стараясь слиться со средой, пока мистер Соломон Маршалл, он же говнюк первостатейный, знакомит нас со своей свитой: аудиторы, юристы, служба безопасности. Но что-то подсказывает мне, что остаться незамеченной мне не грозит.

— А вас я попрошу задержаться, — он тычет золотым «Паркером» в мою сторону, и я понимаю, что влипла. На меня косятся все отделы. Чак, наш дизайнер, наклонившись над столом, проводит ладонью по горлу так, чтобы видела только я — мол, попала ты. Показываю ему в ответ зубы. Юморист хренов.

Люди, ни секунды не задерживаясь под острым взглядом Медведя Маршалла, высыпают слегка паникующей толпой в коридор, и когда за последним сотрудником закрывается дверь, я начинаю чувствовать себя, как кролик перед удавом. Смотрю, как Маршалл медленно встаёт с кресла главного редактора (с которого согнал бедолагу Саймона), идёт к окну, вальяжно потягивается, хрустит пальцами. Он напоминает мне хищника. Да он самый что ни на есть хищник, который крушит компании одним ударом лапы. А ещё он здоровенный. Медведь же, не зря назвали.

— Будете моим ассистентом на время проверки. Отработаете химчистку.

Что?! Я стою и глупо хлопаю глазами так, что с ресниц начинает осыпаться тушь (которую соседка нанесла мне в пять слоёв), зато гнев придаёт мне уверенности.

— У меня работы полно! — насколько я понимаю, снимать с меня обязанность вести колонку чёртовой Сэнди Буш никто не собирается. Он мне разорваться предлагает?! Отлипаю от стены и встаю в боевую стойку — руки в боки, ноги на ширине плеч. Я буду биться до последней капли крови.

— Успеете.

Он вальяжно садится обратно на кресло, достаёт шейкер и банку с протеинами. Качок недоделанный. Забери у тебя эту банку, кто ты без неё?!

— Вы вообще что-нибудь понимаете в издательском бизнесе? — испуг придаёт мне оголтелой храбрости, и я наступаю.

Вряд ли он представляет с высоты своего положения, каково нам, простым трудягам. Каково это, каждое утро считать свои расходы и думать, уволят тебя сегодня или отложат эту процедуру на завтра. Каково это сносить самодурство вышестоящих лиц, которые думают, что знают о твоей работе всё. Сэнди, эта ветреная стерва с мотором в заднице потому и скинула всё на меня, ведь разборка писем, юзание гугла, книжек по психологии, кулинарии, садоводству и сексологии требует усидчивости, концентрации и аналитических способностей, а ещё гору времени. Я, в общем-то, дурой себя никогда не считала, несмотря на то, что блондинка и на то, что так и не закончила магистратуру, но вот господин Маршалл, похоже, считает иначе. И я ему докажу, что он глубоко ошибается.

— Как и в любом другом — всё, — самоуверенно отвечает он. Я сжимаю зубы, чтобы не воскликнуть «Да ладно!» со всем возможным сарказком в голосе. — Самый ценный капитал — это люди. Высокоэффективные спецы. Если колонка женских советов вызывает у вас трудности, то что вы тогда делаете в журналистике?

Так. Это удар ниже пояса. Я не знаю, что ответить. Похоже, говнюк из того типа людей, чьи суждения звучат, как святая истина в последней инстанции, как аксиома, не требующая доказательств и заставляют сомневаться в себе. Это такой психологический приём, всё мы знаем. Я не поддамся.

— Вы первая в списке на увольнение, — добивает меня, и я чувствую, что вечер проведу в слезах. — Отнесете в химчистку, потом закажете мне билет в Атланту на завтра и обратно в этот же день самым поздним рейсом. Возьмёте водителя и встретите меня в аэропорту. Дам вам задание на среду.

— Электронной почтой вы не пользуетесь? — перспектива провести вечер в аэропорту меня ни коим образом не прельщает. В век нанотехнологий, когда каждый подросток имеет свой канал на ютубе, такое вот бессмысленное личное присутствие выглядит изуверством. Я, в конце концов, не карманная собачка.

— Я передам вам бумаги.

— А я спать вообще буду? — в голосе моём уже нет звенящей храбрости, Маршалл хорошо меня осадил. Меня разрывает между желаниями плакать и кусаться до последнего. Этот день я запомню надолго.

— Приедете на работу к одиннадцати. Выспитесь.

— Думаете, у меня нет личной жизни? — Он только бровью ведёт, старательно отмеряя ложечкой белый порошок, как заядлый наркоша.

Нет у меня никакой личной жизни. У меня есть фиолетовый друг на батарейках, которого я называю Крисом (иногда я представляю, что это Крис Эванс, но это неважно), футболка моего второго бывшего и наручники от моего четвёртого бывшего — копа. А ещё электронная книга, полный холодильник мороженого и просроченный абонемент в спортзал. Вот и вся моя личная жизнь, но ему этого знать необязательно.

— Так или иначе, всё это входит в обязанности личного помощника. Вам придётся смириться.

— Гадство! — выпаливаю я, едва не приседая от злости.

Почему мироздание так жестоко ко мне? Почему это случилось именно со мной? В какую конфессию мне податься чтобы замолить свои грехи?! Похоже, я превращаюсь в личного раба и почему? Потому что оказалась не в том месте и не в то время! Как после этого не поверить в злой рок?!

— И с этого момента прошу соблюдать субординацию, иначе я решу, что вы не слишком квалифицированы даже для такой несложной работы.

То есть я должна сунуть язык в зад только потому что он богатый, властолюбивый, самоуверенный козёл? Да прям! Коротко киваю и выхожу из конференц-зала. Ещё посмотрим, кто кого!

Иду и думаю, так ли мне нужна эта работа? Вспоминаю про счета, проклинаю себя за бранчи с девчонками, за сумку «Луи Витон», за эти треклятые «Маноло Бланик», которым уже два года. Кто только придумал бренды?! Почему все должны за ними гоняться? Перейду на хлебцы и воду, всё равно скинуть лишние килограммы мне не помешает. Хотя нет, я не готова. На пустой желудок не особо пофилософствуешь. Хочу кофе и огромный бургер. Нужно чем-то восстановить нервы.

В нашем любимом ресторанчике «Куриная тушка» уже сидели Вэнди Бонэ и Холли Мэй. Мы учились вместе в Нью-Йоркском университете и отлично поладили с самого посвящения. Мы дружили до сих пор, несмотря на то, что девчонки задержались там гораздо дольше, чем я. После выпуска Вэнди неплохо продвинулась в рекламном бизнесе, а Холли устроилась помощником архитектора в крупный холдинг, не без помощи своего отца Джилла Мэя, чьё бюро спроектировало почти все здания в западной части Нью-Йорка, построенных с 1987 по 1999 год.

Автомобиль

В прачечной меня нагружают двумя чистыми сорочками и одним костюмом. Смотрю на лейблы: «Хьюго Босс» и «Гуччи». Кажется, у меня в руках моя годовая зарплата. Становится не по себе. Хорошо, что у входа в офис меня избавляет от этого страшного груза водитель Маршалла — зверюга на сегодня нас покидает. У меня остаётся два часа на свою непосредственную работу. Что ж, придётся справляться.

Обязанности секретаря я выполняла в зелёные годы после ухода из университета. Я только и делала, что гоняла за кофе и сэндвичами, и собирала за своим рассеянным руководителем забытые очки по всему зданию. Он казался мне сущим ребёнком, пока однажды к утреннему кофе не попросил массаж и минет. Я сбежала, даже расчёт не взяла. Что-то подсказывает мне, что от Соломона Маршалла таких сюрпризов ждать не стоит. Хм, а мне бы это польстило.

Надо заказать себе планнинг, что-ли? Сегодня вечером предстоит встретить Зверюгу в аэропорту — леплю канареечно-жёлтый стикер на монитор, а пока сяду разгребать электронную почту Сэнди Буш. Материал надо сдать через два часа.

Обычно каждую неделю у меня непроизвольно составляется топ-10 самых идиотских вопросов к Сэнди Буш, достойных женского стэндапа.

«Подскажите, что делать? Моей девушке приснилось, что я переписываюсь с другими девушками. С утра, как проснулась, требует от меня объяснений. Я в панике». «Вероятно, ваша девушка обладает явными экстрасенсорными способностями», — ответила бы я, судя по тому, что парнишка почти в ужасе, значит ему явно есть, что скрывать, но ведь я — Сэнди Буш, добрая, понимающая мамуля для разного рода бедолаг. Поэтому я вежливо и подробно объясняю человеку, что он может сделать, чтобы задобрить злобную женщину: налить бокал вина, купить вкусняшку, а лучше бросить в неё кредитку и отойти подальше. Я объяснила подростку, как намазать тост арахисовым маслом, чтобы половина масла не осталась на ноже, как обрезать домашний розовый куст милой бабуле, которая научилась пользоваться электронкой, но не гуглом, как определить, сварилось ли яйцо и где в доме могут храниться носки недавно разведённому мужчине. К вопросу о том, как пережить расставание с парнем, я подхожу более ответственно: этого опыта у меня навалом, и я прекрасно знаю, как больно бывает в первые недели, и как прекрасно в последующие.

В дверь кто-то вламывается — судя по грохоту, Марта из финансового или Линн из отдела дизайна, вес обеих переваливал за двести фунтов, но это ничуть не уменьшало их прыти. Лина вообще обещала мне кофе принести…

— Линн, тут мужчина спрашивает, как лучше замаскировать стояк во время тренировки по футболу. Как думаешь, если я отвечу, что его любовь к футболу, вероятно, не столь велика, как любовь к футболистам, это будет не слишком...

Слышу смешок и прерываюсь на полуслове. Нет, это не Линн. Поднимаю глаза — к стенке жмётся тонкая брюнетка с тёмным удлинённым каре. Не помню такую дамочку среди работников журнала, значит, вероятно, она из свиты Маршалла. Хорошо, что ничего лишнего не ляпнула, а то я же могу.

— Я — Анна Моррисон, прошу прощения, — «Пристли» произносит она одними губами, проводит кончиком ногтя от уха до уха и закатывает глаза. Ага, прячется от гнева начальницы. Да, согласна, «агент Скалли» с утра не в духе. Надеюсь, не из-за меня.

— Мэган Сайверсон, — представляюсь я в ответ.

— Я в курсе, — Моррисон закатывает глаза на неведомые глубины. Ой… Что-то я сегодня в центре внимания. — Завтра буду ходить за вами, как привязанная, делать хронометраж рабочего дня для оценки вашей эффективности.

Анна виновато пожимает плечами. Я роняю голову на руки. Этого мне ещё не хватало, мне и так сегодня сверхурочно…

— Всё будет нормально, — приободряет меня она и тихонечко выглядывает за дверь. — Я делаю отчёт о проведённой работе каждый день, очень удобно кстати. Записывайте всё, что сделали за день, можно даже немножко приврать. Я всегда так делаю. И скажите тому парню, пусть купит ракушку побольше и радуется, что у него вообще есть эрекция, — подмигивает мне Анна, кивая на мой распахнутый ноутбук с письмом от страдающего футболиста, и я улыбаюсь ей в ответ.

Что ж, вполне безобидный совет.

Кажется, вне стен офиса он более расслаблен или мой вчерашний выпад тому виной — видимо, в моем лице охотницу за собственным членом и кошельком он больше не видит и его это вполне устраивает. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

— Без тонны косметики вы выглядите моложе, — заявляет он, когда водитель открывает перед ним двери его длиннющего «Мерседеса», блестящего, как бриллиант на солнце.

— Какой изящный комплимент, спасибо, — недовольно бурчу я в ответ, когда он плюхается в молочно-белое кресло и вжикает молнией своей кожаной сумки. Кажется, прямолинейность нам обоим не претит. Вот и чудесно. — Моя самооценка взлетела до небес.

— Всё ещё злитесь?

Он ещё спрашивает?! Маршалл бросает на меня короткий насмешливый взгляд. Издевается, что ли.

— Да! Ваш крестовый поход по местным компаниям лишил меня работы. Антимонопольного законодательства на вас нет.

А ещё вы слишком хороши в этом своём расслабленном свитере крупной вязки, с гладко выбритым лицом, с неряшливо взбитыми волосами в небрежной позе «нога на колено». Да ну его к чёрту! Да ещё и машина у него! В ней не то, что жить можно, а ещё сиденья повернуты друг к другу лицом — шею сломать надо, чтобы вывести из поля зрения его сияющее великолепие. Не по себе мне тут. Отворачиваюсь к окну, смотрю на темнеющее небо, на машины, мчащиеся мимо, на взлетающие самолёты. Всё это, конечно, безумно «интересно», но хоть как-то отвлекает меня от моих метаний.

— Разве я похож на русского олигарха? — слышу в голосе смех, отворачиваюсь ещё сильнее. Шея уже болит. — У меня ничего нет. Всё, что я покупаю, я почти сразу продаю. Целиком или частями. И вы пока ещё не уволены.

Вот как? А я уже мысленно собираю в картонные коробочки мои нехитрые пожитки: ежедневник, статуэточки, кружку, фото мамы с папой на фоне Золотого Будды (мама сказала, фото заряжено на деньги, но, видимо, со мной такое не работает). И зачем я ему понадобилась, такая вот «первая в списке» на пинок под зад?

Кабинет

Анна Моррисон, как тень отца Гамлета, преследует меня с самого утра. Точнее, с одиннадцати — по приказу Великого и Ужасного (так его называют в «Маршал корп», как по великому секрету рассказала мне Анна) я заработала отгульные часы. Пристли по этому поводу страшно негодовала, как по секрету (ещё одному) шепнула мне Моррисон. Вообще, эта Анна, оказывается, весьма адекватная особа и в целом очень приятная девушка — мы даже пообедали вместе в моей любимой «Куриной тушке».

Она работает в команде Маршалла уже почти восемь лет финансовым аудитором — Анна попала в «Маршалл корп» сразу же после университета по программе поддержки молодых специалистов, которую, как оказалось, организовал и финансировал сам мистер Зверюга для пополнения собственных же кадров. У Моррисон был самый высокий балл в том году. Она была среди этих процентных ставок, сводок и балансов, как рыба в воде, я ей даже восхитилась — сама я порой не могла уловить, куда деваются деньги с моей банковской карты.

— Вообще, это не моя работа, это для эйчаров, но мы недавно перешли с ними на аутсорс, и Пристли решила сэкономить. И вообще, она не очень-то меня любит, думает, я хочу её подсидеть.

Анна — подсидеть, я — залезть в штаны к Маршаллу, она вообще нормальная, эта Пристли?

— До чего противная тётка! — не сдержалась я. На меня косо посмотрели с соседнего столика.

— Тебе повезло, — Анна обрисовала ложкой в воздухе какой-то вензель, символ юаня, вероятно, — аудит закончится через три недели, а мне ещё с ней работать.

А работать ли мне вообще, вот вопрос! Мимо кафе проплывает длинный чёрный «Мерседес» — Зверюга подкатил, надо сворачиваться. Я зависаю, глядя как Соломон Маршалл выходит из автомобиля, на секунду задержавшись у распахнутой дверцы, чтобы застегнуть пуговицу пиджака цвета глубокой океанской синевы. С моей зависшей в воздухе ложечки капает кофейная пенка прямо на стол, Анна у меня что-то спрашивает, официант суетится где-то сбоку, наверное, пытаясь сподвигнуть меня на оплату счёта, а у меня в голове играет «Какой прекрасный мир» Луи Армстронга, и мир вокруг движется, словно в замедленной съёмке…

Я переехала в приёмную. Пока Маршалл не гоняет меня по мелким делам, я занимаюсь колонкой. Одна дама пишет о неразделенной любви к женатому начальнику. Просто бинго. Не знаю, насколько Маршалл Медведь всё-таки женатый, но мне стоит внимательнее ознакомиться с материалом. Я пока держусь, но меня скоро прорвёт. Я надеюсь пробыть в адеквате все эти три недели, пока его люди разбирают наше бедное издательство по винтику.

Стучусь и заношу ему поднос с кофе. Понятия не имею, какой кофе он пьёт, потому выставила всё, что имелось на кухне: сахар, сливки, корицу и даже столетний «Бейлиз». Он ведь не портится?

— Запомните, я не ем красного мяса, молока, не употребляю крепкий алкоголь и кофе, — буочит с места Маршалл, обдавая меня взглядом, словно пылинку на приборной панели.

Вот это номер! Вот это ответ на все мои старания. А я так хотела быть хорошей секретаршей. Да и вообще, как так можно? Жить без кофе?!

— Вы что, робот? — ляпаю я и тихо ойкаю, когда Маршалл поднимает на меня глаза и хмуро сводит брови. Ой, сейчас мне влетит за субординацию.

— Как вы вообще расслабляетесь? — что я несу? Мэг, остановись! Откладываю поднос и иду к окну. Надо проверить, живы ли цветы. Это, вроде как, тоже моя обязанность.

— Сон, спорт, секс, путешествия.

— Путешествия? — однако, мне хотелось уточнить предыдущее слово. Я замечталась, водичка в кактусе начала капать через край. — На пляже валяетесь или…

— Горные лыжи, альпинизм, серфинг.

— Кошмар какой-то.

— В смысле? — кажется, я его опять удивила. Он откладывает документы и откидывается на спинку кресла, с интересом разглядывая меня снизу-вверх.

— Скука, — небрежно фыркаю я, откладываю леечку и забираю поднос. Весь кофе будет мой и плевать, что я потом не пойму, куда ускакало моё сердце от такой дозы кофеина.

— Скука?! — удивлённо скидывает брови он. Наверное, привык, что все вокруг начинают охать и ахать, как это круто и какой он молодец, разносторонняя личность и так далее, но от меня он этого не дождётся, пусть извинит.

— Угу, скука.

Всё как у типичных богачей. Наверняка ещё яхты, самолёт, красная комната боли… А ещё я терпеть не могу подвергать свою жизнь бессмысленной опасности. Все эти катания на слонах, прыжки с парашютом, дайвинг с акулами — люди, ну вы чего?! Чем вам так жизнь не мила, что вы так настойчиво пытаетесь с ней расстаться каждый отпуск?! Счета по кредиту не дают спать спокойно? Хотя это я понимаю, у самой такая же беда. Красивая смерть. Нет человека — нет кредита. Подумаю над этим, если совсем припечёт.

— Кстати, ничего, что я в джинсах, а то, может, у вас и к внешнему виду требования?

— Надевайте, что хотите. Мне не гардероб ваш нужен, а ваши мозги.

На том и порешили. Привет, любимые балетки и футболка «Rolling Stones», раз уж мой мэйк-ап а-ля тайваньский трансветит вас не впечатлил. И откуда, он, чёрт возьми, берёт секс. Понятное дело, никто такому не откажет, но вот что-то меня это обеспокоило. Ревность, что-ли? Ох, Мэгги, ты чемпионка по переживанию за то, что тебе не принадлежит. Маршалл. Деньги…

Пока я распиналась в кабинете, в приёмную входят мужик и двое мелких пацанов, которые, как пара гусят за гусыней, идут за ним едва ли не строевым шагом. Маршалл делает мне знак, мол, нормально всё, пропусти, а мальчишки остаются смирно сидеть в приёмной, но ровно до тех пор, пока старший посетитель не скрывается в дверях. Они тут же, как два мячика, подскакивают с кресел и бегут ко мне. Ровно за пятнадцать секунд я узнаю, что одного зовут Кайл, а другого Коннор, одному пять, другому — восемь, и это страшно серьёзный дядя, с которым они пришли — их папа.

— Дядя Соломон — это брат нашего папы. А наш папа очень строгий, и он как дедушка — генерал, — лопочет младший, едва не захлёбываясь воздухом, так спешит, бедный, мне всё выложить.

Парк

Самое лучшее, что я могу делать промозглым утром выходного ровно в семь утра — это выгуливать соседскую собачку. У старушки периодические приступы ревматизма, и она в эти дни не выходит из дому. Бедная Берта такая же старая, как и её хозяйка: подслеповатые глазки, местами свалявшаяся, давно не стриженая шерсть и недержание до кучи — иногда мы не успеваем добежать до улицы, поэтому салфетки и пакетики у меня всегда наготове.

С несчастной собачонки в буквальном смысле сыплется песок — я нагибаюсь каждые десять метров, припевая «Га-га у-ля-ля», потому что забыла плеер, а без него скучная проходочка по парку становится вовсе унылой. Мимо меня стадами проносятся утренние бегуны, а я иду себе, по сторонам не смотрю, всё равно ничего интересного…

— Мэган?

Ненавижу себя! Почему я забыла проклятый айпод?! Сейчас бы с воткнутыми наушниками я бы сделала вид, что ни черта не слышу, и вообще я это не я. Поднимаю глаза с земли и вижу Соломона Маршалла в мокрой от пота футболке (дайте я её выжму!), в шортах, открывающих мускулистые голени. На нём бейсболка, фитнес-браслет и прикрепленный к предплечью телефон и наушники, он похож на капитана футбольной команды, а не на великого и ужасного Соломона Маршалла — грозу малого и среднего бизнеса. Что он тут вообще делает? Это же не парк, а грёбаный штат Техас в натуральную величину, почему нам нужно было столкнуться именно здесь и сейчас?! Что бы ему не сгонять на выходные в Малибу, например? Там солнышко вроде сегодня…

Я же в растянутых трениках, неумытая, с пакетиком собачьего дерьма в руках мнусь с ноги на ногу, пробуя податливость почвы — мне хочется туда закопаться. Просто фееричный провал. Я бью собственные рекорды.

— Доброе утро, мистер Маршалл, — пищу я, пряча несчастный пакетик за спину. Боги, где же урна?!

— Кто это тут у нас?! — он приседает на корточки, чтобы потрепать собаку. Старушка так счастлива, что дышать боится, а хвост того и гляди отвалится, так она им машет. Что ж, Берта, в этом я тебя понимаю.

— Это не моя, — зачем-то оправдываюсь я, когда Берта делает ещё кучку совсем рядом с его кроссовками «Найк». Когда я нагибаюсь, чтобы убрать за ней, мне хочется рыдать в голос.

— У меня был пёс Чарли. Здоровенный такой ньюфаундленд. Умер два года назад, — совершенно не замечая моих неуклюжих действий, Маршалл продолжает гладить собаку в приступе ностальгии. Ещё и животных любит. Он вообще, с этой планеты или как? Не бывает таких!

Вот вспоминаю я своих бывших. Первый, в старшей школе встречались. Такой добрый, милый, обходительный, интересный и начитанный, но, мать моя женщина, какой страшный! Брекеты, огромные уши и толстые очки. По-моему, я была с ним из жалости (ну и немножко потому, что у меня тогда была слишком толстая задница, чтобы позариться на кого-то получше). Второй — мотогонщик. Красивый, ну прямо Бред Питт, но… мотогонщик. Я вообще не уверена, что он ещё жив. Третий — банковский управляющий. Дядя с тугим кошельком, но вялым членом. Сколько же я с ним мучилась, страшно вспомнить… И виагру подсыпала, и стриптиз танцевала. Легче было мёртвого поднять. И ещё он был жутким вралем. Оказалось, что он старше меня не на двенадцать лет, а на все двадцать, а ещё женат, хотя клялся, что в разводе. Ох, как я тогда орала. Четвёртый — коп. У нас были незабываемые сексуальные игры с наручниками и пистолетом и, к сожалению, это всё, что нас с ним связывало. Тогда я уверилась в том, что в человеке не может быть всё идеально и чуть было не завела себе первую кошку, но вовремя одумалась. Животные — это всё-таки ответственность. Вот другое дело Крис. Кушать не просит. Батарейки только вовремя меняй.

— Мне жаль, — вздыхаю я. Мне действительно жаль. И больше всего жаль свои пошатнувшиеся убеждения. Соломон Маршалл всё-таки идеальный мужик.

— Хорошего дня, Мэган, — он собирается стартовать, а я вдруг понимаю, что пришло время извинений.

— Мистер Маршалл, я должна извиниться, — кричу ему в спину.

— За что же? — Он оборачивается и смотрит на меня бесконечно удивленным взглядом. Может, не помнит? Зря я всё это затеяла, чует моё сердце.

— За то, что назвала вас напыщенным индюком и что сказала, что лучше лягу под поезд. Нет, я имею в виду, я всё равно под вас не лягу, и под поезд не лягу тоже. И вообще, хоть вы и крупный мужчина, сравнивать вас с поездом было… Ой, чёрт! — Куда меня вынесло? Мозг отключился и перестал отвечать на сигналы, помогите.

— Я вас понял. Извинения приняты, — однако Маршаллу мой монолог, видимо, показался забавным. Он смеётся одними глазами, сдерживая улыбку. Весело ему, как же!

Он, наконец, уходит и, ускорив шаг, исчезает за поворотом. Я могу выдохнуть и от души шмякнуть себя по лбу. Этот день я назову Днём самобичевания, потому что до самого вечера буду прокручивать в голове этот диалог и изумляться своей тупости.

— Давайте провожу вас, — Соломон Маршалл нагоняет меня на втором круге, и я становлюсь, как вкопанная, пока Берта не дёргает поводок.

Так. Так-так. Сейчас главное дышать и попытаться не свалиться в обморок. За что боролась, на то и напоролась. Как же я мечтала провести хотя бы полчаса личного времени в его компании, но, чёрт возьми, я представляла себя в красном платье с бокалом вина и томным взглядом из-под опущенных ресниц, которые я, конечно же, однажды наращу, но не в этом старом тряпье с вытертой на заднице «Хелло, Китти», не с двумя прыщами на подбородке, не с пучком немытых волос на затылке и не в компании старушки Берты, которая вьётся у его ног, отчаянно перетягивая внимание на себя (женщины, такие женщины!).

— Расскажите о себе, — говорит мистер Маршалл, пока мы идём по центральной улочке парка, словно семейная, не чуждая активному образу жизни парочка, выгуливающая свою живность. Ох, уж эти ассоциации, не доведёте вы меня до добра.

— Ну-у, Мэган Сайверсон, двадцать восемь лет, — начинаю я, как на собеседовании.

— Ваше личное дело я уже видел. Есть у вас сестры, братья, племянники? Мои вам всё уже, наверное, разболтали?