Я чувствовала приближение катастрофы. До неё оставалось три метра, два, последние шаги.
Это никак не могла быть она, Айше, женщина которая спасла жизнь моего мужа. Она осталась там, в прошлом, в выжженной войной и африканским солнцем, стране. Женщина, к которой необоснованно, как утверждал Миша, я его ревновала.
Не могла, но тем не менее шла сейчас навстречу мне, по мокрой и блестящей, после сентябрьского дождя, улице Северной столицы.
Это не могло быть реальностью, но тогда, почему моё сердце так суматошно билось, а тревога неумолимо перерастала в панику? И я с каждым шагом чувствовала приближающийся край пропасти?
Последний шаг, и мы остановились друг против друга.
– Здравствуй, ты Ангелина? – она говорила почти без акцента. Миша рассказывал, что Айше и её муж учились в России. Несколько лет жили здесь и даже работали после окончания университета.
Мой же язык, словно прирос к нёбу. Всё это для меня было слишком неожиданно, слишком больно.
– Я Айше. Айше Фатхи. Наверное, Миша рассказывал тебе обо мне? – она не спрашивала – утверждала. Улыбалась свысока, снисходя до меня, словно я надоедливое недоразумение.
Она красивая. Очень! Высокая, стройная, с гривой чёрных, как вороново крыло волос. Разве мусульманки не прячут волосы под платок? Старше меня. Наверное, одного возраста с Мишей.
Я не так себе её представляла. Мне очень хотелось, чтобы она была старой или хотя бы страшной, с усами и сросшимися на переносице густыми бровями, но...
– Ангелина? – вопросительно вздёрнула аккуратную чёрную бровь Айше, а у самой в тёмных, как арабская ночь, глазах насмешка.
Когда восемь месяцев назад мне сообщили, что Миша погиб в очередной командировке, мой мир сжался кольцом, сдавливающим до невыносимой боли. Я не жила – существовала без возможности вдохнуть полной грудью.
Пять месяцев неизвестности. Тело мужа не нашли. Боевики тоже не делали никаких заявлений, не пытались обменять останки погибшего офицера на ништяки для себя. Мишка исчез с лица земли, будто и не существовал никогда. Но только не для меня. Я не верила в его гибель.
А в конце мая он вышел на позиции правительственных войск, занявших окраину, захваченного боевиками города. Вышел живой и достаточно окрепший, чтобы пробраться через половину города, кишащего врагами. Вот тогда мы узнали правду, всё, что случилось с ним за эти долгие месяцы.
Его, тяжелораненого, без сознания, подобрала, возвращающаяся в родной дом Айше. Она только что похоронила мужа и его родителей, погибших при артобстреле. Дом, в котором они прятались всей семьёй, был разрушен, и женщина решила вернуться в их с мужем коттедж, который они бросили в поисках более безопасного места.
Ехала ночью, с выключенными фарами, практически на ощупь, и едва не угодила в воронку. Вышла, на свой страх и риск, посмотреть, что там впереди и наткнулась на Мишу. Говорит, что услышала стон в темноте, и как врач, не смогла пройти мимо.
Рискуя собственной жизнью, привезла его в свой дом. Айше по специальности детский хирург-травматолог. У неё были какие-то медикаменты, инструменты и Айше вытаскивала осколки из Мишки прямо на кухонном столе. А потом спрятала и несколько месяцев выхаживала его. Он ушёл от неё, как только появилась возможность добраться до своих.
На военном аэродроме, прямо посреди южной степи, я плакала от счастья и волнения, пока смотрела, как приземляется тяжёлый грузовой самолёт, катиться по бетонной полосе, и не выдержав, сорвалась, побежала прямо через грунтовку навстречу к спускающимся по железному трапу военным. Где-то там, среди них был мой муж. Живой! Моя жизнь! Мой любимый!
Почему, сейчас, стоя напротив этой женщины, я видела именно эту картинку? Это воспоминание? Наверное, я должна поблагодарить её за спасение Миши, но слова застревали в горле. Потому что я знала, чувствовала, что она это сделала не для меня.
Я смотрела как шевелятся её пухлые губы, накрашенные темно-вишнёвой, почти чёрной помадой, и не понимала слов. В голове шумело и болезненно пульсировало.
– Миша же рассказал тебе о нас?
Последняя фраза резанула слух, и я очнулась. Айше не имела прав на Мишу! Он мой муж и я не уступлю его! Что ей от нас нужно?
– А должен был? – я отзеркалила ей и насмешливо приподнятую бровь и надменную улыбку.
Секундное замешательство, мелькнувшее на её лице, было мне наградой. Недолгой, но приятной. Мне не переиграть эту гюрзу. Слишком уверенная, слишком красивая, слишком коварная. Не моя весовая категория.
– Конечно. – от её приторной улыбки свело скулы. – Я приехала потому, что он позвал меня. Мы любим друг друга, а ты...
Она окинула меня сочувствующим взглядом, словно я убогая калека.
– А я его жена. Гаремы в нашей стране запрещены законом и порицаются обществом. Так что... – я развела руками. – Не стать тебе второй женой.
Я попыталась обойти ее по дуге, но Айше схватила меня за руку. Сильно, цепко, впиваясь ярко накрашенными ногтями в рукав куртки.
– Миша любит меня. Он привёз меня сюда, чтобы жениться.
Я фыркнула и рванула рукав. Что такое боль от ногтей по сравнению с той, что испытывало сейчас моё сердце? Но следующая фраза, брошенная мне в спину, заставило его разбиться на осколки!
. – Лунтик? Так кажется?
От неожиданности я запнулась на ровном месте. Ошеломлённая, не верящая собственным ушам, медленно повернулась.
В её глазах было торжество. Она знала! Знала моё тайное, ласковое прозвище! Так меня называл только Миша. В самые сокровенные минуты. В моменты нашей полной физической и душевной близости. Серебряный Лунтик.
Прошлое
Это было наше с ним первое после свадьбы лето. Мишке дали неделю отпуска. Мы прилетели к его родителям, жившим в небольшом рыбацком посёлке на берегу Чёрного моря.
Жили мы на втором этаже родительского дома, в большой комнате с окном, смотрящим на бескрайнее синее мире. Было очень удобно, у нас был отдельный вход, прямо со двора лестница вела на второй этаж, на широкую застеклённую веранду, а с неё уже в две отдельные комнаты и санузел с душем между ними. Когда-то планировалось, что комнаты будут сдаваться приезжающим на море отдыхающим, но открылись границы и туристы ринулись в, ставшие доступными теперь, курорты Турции, Египта и Кипра. Куда угодно, но только не в забытый богом и правительством старый посёлок.
– Лина, что, приступ? – Миша не стал включать свет, знал, что в такие моменты мне требовалась полная тишина и темнота. Присел на корточки рядом с кроватью, осторожно убрал пальцами упавшую на моё лицо прядь волос. – Принести лекарство, Лин?
Зачем он так? Зачем эта нежность, тревога, беспокойство? Зачем, если не любит больше, если другая?
Я глухо застонала от отчаяния. Не сдержала слёз. Они наконец-то прорвали плотину и потекли слезинка за слезинкой, собираясь в выемке у края глаза, перетекали дорожками через переносицу, по крыльям носа, по горячечным губам.
– Сейчас, потерпи. – Миша поднялся на ноги и бесшумно, как он умел, вышел из комнаты.
Я уткнулась лицом в подушку и тихо, чтобы муж не услышал, завыла. Не знаю, что в эту минуту у меня болело сильнее, голова или, разорванное в кровавые ошмётки, сердце.
Не любит! Другая, другая...дико пульсировало в висках, било в затылок.
– Лина, выпей. – на раскрытой ладони лежали две продолговатые капсулы давно привычного препарата. – Давай, девочка моя, тебе станет легче.
Никогда мне уже не станет легче. Никогда наша жизнь уже не будет прежней. Никогда нам уже не вернуть нашу любовь, наши счастливые дни!
Я вцепилась зубами в подушку и скулила смертельно раненой волчицей.
– Да что же это! – в голосе Миши звучала неподдельная тревога. – Лина, малышка моя, давай, выпей.
Стук поставленного на тумбочку стакана набатом отдался в голове. Муж взял меня за плечи и оторвал от подушки. Приобнял, удерживая в сидячем положении, и запихнул капсулы в рот. Одной рукой дотянулся до стакана и поднёс его к моим губам.
– Пей!
Зубы стучали о стекло. Я с трудом протолкнула в себя первый глоток. Потом ещё и ещё.
– Хорошо, вот так, молодец. – тихо, успокаивающе шептал Миша. Я, наконец, выдохнула, справившись с задачей, и откинулась головой на его плечо. Муж ладонью убрал спутанные пряди с моего лба.
– Всё хорошо? Может Леониду Матвеевичу позвонить?
Я отрицательно качнула головой. Навряд ли нейрохирург найдёт средство для лечения разбитого сердца.
– Девочка моя любимая, как тебе помочь? – тяжёлая ладонь, лежащая на макушке, снимала боль и спазм. Или это уже начало действовать лекарство?
Я прикрыла воспалённые веки, постаралась расслабить напряжённые мышцы тела. Вот так, хорошо, посиди со мной ещё немного напоследок. Как я буду жить без тебя, Миша?
– Т-ш-ш... – почти беззвучно шептал муж, не шевелясь, только воздух от его ровного дыхания щекотал кожу у уха. – Тише, малышка моя, всё будет хорошо...
Я твоя, а ты? Ты всё ещё мой, Миша? Или твоё сердце уже принадлежит другой? С кем ты, твои чувства, мысли, любовь?
Я судорожно всхлипнула. Головная боль не отступала, а на душе становилось всё тяжелее и горше.
Чувствовала, слышала, как под моей ладонью бьётся его большое, сильное сердце. Равномерно, спокойно. Ему хорошо. А мне? За что ты так со мной, Миша? Почему разлюбил, предал?
– Давай я помогу тебе раздеться, ляжешь нормально. – потянул вверх мою водолазку.
– Я сама. – голоса не было, только сиплый шёпот. Осторожно отстранилась от тёплого тела, отвела кокон любимых, надёжных рук и сразу стало тоскливо. – Сама. Теперь всё сама.
Миша не настаивал, знал, что во время приступа лучше меня лишний раз не трогать. Обеспечить полную темноту и тишину и оставить в покое.
Стараясь лишний раз не трясти головой и не открывать глаза, я осторожно разделась и забралась под одеяло. Свернулась калачиком, замерла. Сейчас, главное, перетерпеть пик боли, потом станет легче.
Я уже и не помнила, когда в последний раз меня настигала такая сильная мигрень. После тяжёлого ранения и контузии меня отлично подлечили военные врачи. Потом Леонид Матвеевич, отец Мишиного командира, следил за выздоровлением и ещё была долгая реабилитация. Но иногда последствия давали о себе знать вот такими жуткими приступами.
Миша тихо ходил где-то в квартире, кажется, с кем-то говорил по телефону, принимал душ, а я невольно прислушивалась к каждому шороху и звуку. С кем он сейчас говорит? Кому звонит? Айше?
Торжествующая улыбка гюрзы преследовала меня, так и стояла перед глазами. Она была уверена в своей победе. Тогда почему он здесь, со мной, а не с ней? Когда Миша привёз её в Россию? Как долго она здесь? Как он мог?! А я? Как же я?
Тысяча вопросов, от которых раскалывалась и без того больная голова. Я не буду думать об этом сейчас, нужно поберечь себя. Набраться сил для завтрашнего дня. Уверена, он будет тяжёлым.
– Лина, ты спишь? – тихий шёпот, тревожный, полный беспокойства. Я промолчала. Пускай думает, что я уже уснула.
Почувствовала, как прогнулся матрас под тяжестью мужского тела. Миша меня не тормошил, не подтягивал себе под бок, как обычно, просто сам лёг почти вплотную ко мне, осторожно положил тяжёлую руку на талию.
– Лин? Мне нужно тебе кое-что сказать.
Я на секунду даже дышать перестала. Страх парализовал тело.
Не надо Миша! Молчи. Ничего не говори мне сейчас! Я пока ещё не знаю, как пережить всё это. Айше, твою измену, её приезд в Россию и вашу любовь. Как достойно пройти через всё, не упасть на колени, не умолять тебя не бросать меня. Как выжить? Я ещё не умею, не научилась, не поняла. Молчи!
Я крепко зажмурилась, до суетливых чёрных жучков под веками. Постаралась выровнять дыхание. Притворилась спящей.
Миша осторожно погладил меня по волосам.
– Спишь. – тяжело вздохнул и поцеловал в макушку. – Ну и как тебя бросать здесь одну?
Я едва сдержала, рвущейся из груди стон. Он уходит от меня. Значит, это всё правда. То, что сказала Айше. Моё время вышло. Миша больше не любит меня. Бросает, как отец когда-то больную маму. Зачем я ему, слабая, контуженная, с паническими атаками и вечным страхом при виде черноволосых, бородатых мужчин? Ему, действительно, больше подойдёт Айше. Сильная, смелая, здоровая. Сколько можно нянчиться со мной? Какому мужчине хватит терпения вечно возиться с такой дохлой мышью, как я?
Прошлое
– Вот скажи мне, Ангелина, как тебя, такого сущего ангелочка, занесло сюда? На самую границу. Да ещё в такое время. – Вера Владимировна опечатала очередной пакет с документами и взялась за следующий.
Мы в спешке упаковывали вещи и бумаги, складывали их в мешки и ящики, ставили специальные печати и маркировки. Вечером консульство получило сообщение о срочной эвакуации.
– На стажировку приехала.
Я закончила третий курс университета. Факультет иностранных языков. И моя будущая специальность никакого отношения к дипломатической работе не имела. Я училась на литературного переводчика. Но не воспользоваться шансом попрактиковаться в языке, я не могла.
– Английский? Французский? – женщина споро паковала очередную стопку книг и журналов.
– Оба.
– Тогда почему не в столице? Там дипмиссия, больше практики, больше иностранцев. Да и местные в столице говорят на обоих языках. Здесь в основном на арабском.
– А мне и нужен был арабский. Точнее, месопотамский диалект. В этой стране на нём говорят именно здесь, в этой части. Всего миллион восемьсот человек носителей диалекта.
– Почему именно он?
Не знаю было ли Вере Владимировне, секретарю нашего консула, действительно интересно, или она пыталась скрыть за разговором нервозность и тревогу, но до сегодняшнего дня она смотрела на меня как на папочкину дочку, капризную и избалованную деточку. Сейчас вопросы сыпались один за другим.
– Я арабский изучаю параллельно основным на факультете. В библиотеке наткнулась на интересную книгу на арабском об истории возникновения различных диалектов. И в ней большая глава о месопотамском диалекте. Очень интересная. Вот и решила изучить, так сказать, в естественной среде.
То, что я действительно воспользовалась семейными связями и напросилась именно в эту страну, и не в столицу, а в консульство в старинном приграничном городе, я промолчала. Вера Владимировна далеко не дура, она и так поняла, что я чья-то дочка.
Языки мне давались легко. Помимо английского и французского, я говорила и читала на итальянском, испанском, португальском, немецком. Я была настоящим полиглотом. С детства хватала всё на лету. Мне всегда казалось, что я все их знала когда-то, просто забыла. И при первой возможности вспоминала. Достаточно было услышать фразу, перевести её, и она навсегда отпечатывалась в памяти.
Родители рано заметили мои способности и сделали всё, чтобы развивать их. Репетиторы, носители, дома дни иностранных языков, когда мы все говорили то на английском, то на немецком. К семи годам я свободно болтала уже на двух, к окончанию школы на четырёх, а университет дал возможность изучить ещё парочку. Теперь вот арабский.
– Неудачное ты время выбрала, Ангелина. Видишь, что твориться.
– Но дипломатов же не тронут? Мы же в безопасности здесь?
– Пока да, но видишь? – женщина кивнула на железные коробы, опечатанные дипломатическими печатями.
Думать, о массе историй произошедших с дипмиссиями разных стран в военных конфликтах не хотелось. Но они были. И хотя я жила на территории, принадлежащей нашему государству, в данном случае это не гарантировало стопроцентный положительный исход.
Всю ночь здание консульства напоминало муравейник. Все вокруг суетились, что-то паковали, что-то просто сжигали, грузили ящики в машины с дипномерами. По территории ходили, неприметные на вид, но спортивные мужчины. Серьёзные, суровые. На мой вопрос кто это, мне коротко бросили – "Заслон".
Я знала, что это специальное подразделение силовиков для обеспечения безопасности дипломатических представительств за пределами страны. И от их присутствия становилось спокойнее. Нас не бросили. Защитят, если что. Только это ЧТО уже поджидало нас по дороге на безопасную территорию. Мы об этом ещё не знали.
Всю ночь за городом, со стороны границы с соседним государством, слышались звуки стрельбы и взрывы, над горизонтом стояло зарево и с каждым часом тревога заполняла меня всё больше. Лица людей вокруг делались всё серьёзнее, а движения быстрее и чётче. Паники не было, но с каждым часом становилось понятно, что время на исходе, нужно срочно покидать опасное место.
На рассвете объявили срочный выезд, и я побежала за своими вещами, которые оставались в комнате, в которой я эти недели жила. Небольшой чемодан, рюкзак, в который запихнула ноутбук и предметы первой необходимости, и маленькая сумочка для документов и денег на пояс.
Моя комната была самой дальней в длинном коридоре второго этажа и я бежала по нему, волоча за собой чемодан. Дорога туда и обратно по времени заняла не более десяти минут, но когда я выскочила на улицу, то поняла, что осталась одна. Меня забыли. Бросили!
Я успела увидеть только бампер последней выезжающей машины, но неумолимо закрывающиеся автоматические ворота скрыли от меня и её.
– Эй! – бросив чемодан на ступенях низкого, длинного, от края до края здания, крыльца, я кинулась вслед удаляющейся по улице кавалькаде чёрных представительских автомобилей. – А я? Подождите! Вы меня забыли!
Я не успела. Ворота закрылись перед самым моим носом и мне оставалось только смотреть вслед летящему на большой скорости кортежу.
– Как же я? Вы меня забыли. – прошептала, ещё до конца не веря в происходящее.
Однажды я потерялась в огромном супермаркете. Мне было три года, но я до сих пор помнила страх, охвативший меня тогда. Вот только что рядом со мной была мама, а через секунду, стоило отвлечься на огромных живых рыб, плавающих в аквариуме, я оказалась совершенно одна. Мамы нигде не было. И сразу мир вокруг меня стал угрожающим и страшным. Рыбы безмолвно разевали огромные рты, желая проглотить меня, высоченные, до самого потолка, стеллажи нависали, грозясь обрушиться, а чужие люди шли мимо, не замечая меня, словно я прозрачная, невидимая.
Как и тогда, сейчас мне хотелось разреветься и громко звать маму. Я вцепилась в кованые прутья, сжала их до побелевших пальцев.
Настоящее
Я вернула фотографию обратно на холодильник. Пускай хотя бы на ней мы будем по-прежнему счастливы и влюблены. Миша смотрел с неё на меня горящими, ярким голубым огнём, глазами.
В тот жуткий день, в придорожной канаве, теряя сознание от потери крови, я впервые увидела их. Невероятные, как тогда мне показалось, неземные, глаза. На мгновение я даже подумала, что уже умерла и вижу перед собой бога или ангела. Его взгляд был суров, строг, но в глубине таились озабоченность и сочувствие. И только когда он ласково проговорил: "Зачем тебе граната, малышка? Отдай мне, оружие детям не игрушка", я поняла, что это живой человек. Кто-то из тех, что спешили к нам на помощь, но не успели.
Они тогда опоздали совсем на чуть-чуть. На какие-то пять минут. Именно этого времени не хватило, чтобы Илья и Али остались живы. Но меня парни всё-таки спасли. Приняли бой с залётными бандитами, расстрелявшими нашу машину из гранатомёта. Вытащили меня, оглушённую, раненую, каждую минуту теряющую сознание, из этой передряги, оказали первую помощь, вывезли в безопасное место, поделились своей кровью.
Я так и не увидела их лиц, только глаза в прорезях балаклав. И голоса. Они спрашивали какая у меня группа крови, и обращались друг к другу очень странно: Пуля, Карачун, Буян, Хан. Я поняла, что это их позывные.
Уже потом, через несколько недель, когда я шла на поправку в Питерской клинике, меня неожиданно пришли навестить незнакомые молодые мужчины. С цветами и конфетами. Все крепкие, спортивные, загорелые, совсем не похожие на моих батанов-сокурсников, или на сынков дипломатов, с которыми меня постоянно пытался знакомить отец.
Я узнала Мишу по его ярко-голубым глазам. И влюбилась. С первого взгляда, с первой улыбки. В него невозможно было не влюбиться. В высокого, мужественного. Ослепительно красивого.
Они все сейчас мои друзья, мы действительно, как одна большая семья. А Юра. Юрка стал мне настоящим братом и другом. Во мне, наверное, одна треть крови теперь его. На моё счастье, у него оказалась, единственно подходящая мне, группа. И он щедро поделился своей кровью со мной прямо там, в полевом госпитале на аэродроме, куда они привезли меня.
Я не хотела верить в то, что Миша мог так поступить со мной. Врать, обманывать, изменять за моей спиной. Если бы он разлюбил меня, сказал бы об этом прямо. Не стал бы унижать ложью. Почему я поверила Айше? Здесь явно что-то не так. Что-то не сходится с её словами.
Но как же больно!
Я смотрела, как за окном плакал дождь и очень хотелось присоединиться к нему. Выплакать из себя чёрную тоску слезинка за слезинкой, капля за каплей. Но знала, что не поможет, только мигрень снова вернётся. Я уже проходила это, когда, казалось, навсегда потеряла мужа.
Нужно взять себя в руки. Что-то делать. Занять голову работой. Я уже не та слабая и трепетная малышка, которая четыре года назад выходила замуж за Мишу. Я повзрослела, научилась бороться за свою жизнь. Я и сейчас справлюсь. Должна справиться!
Миша вернётся, и я спрошу его напрямую, глаза в глаза. Я сразу всё пойму. Эффект неожиданности ещё никто не отменял. Только почему так страшно? Почему ноет сердце, предчувствуя беду?
Мне нужно было с кем-то поговорить, я не могла столько дней до возвращения мужа с полигона, жить в неведении, сомнениях. Мне были необходимы ответы и знала кто мне их даст.
Не замечая луж, хлеставшего с неба дождя, перешедшего в ливень, я бежала по улице, не в силах дождаться трамвая под козырьком остановки. Здесь совсем рядом. Пять минут на транспорте и десять пешком, срезая угол парка. Я тысячу раз проходила этот маршрут, спеша на помощь другу. Помнила каждую выемку в асфальте, каждую кочку, куст на обочине.
Открыла дверь своим ключом. Он был у меня с того дня, как Юра перебрался в эту квартиру. Я сама выбирала её, соблюдая некоторые необходимые условия. Первый этаж, пандус, близость к нашему дому.
– Лина? – Юрка выехал из комнаты в просторную прихожую. – Что случилось? На тебе лица нет.
– Ты знал?
Судя по тому, как напряглись его плечи, а пальцы впились в резину колёс инвалидной коляски, Юра сразу понял о чём речь. Он знал! Мой лучший друг, почти брат знал и молчал! Разочарование разливалось и заполняло меня, накрывало со скоростью цунами.
– Лина, ты промокла вся, тебе нужно переодеться.
– Знал? – голос предательски сорвался.
Как же так? Я смотрела в Юркины глаза и видела в них вину и жалость. Закрыла лицо руками и медленно съехала по стене на пол. Боль и обида разъедали внутренности, жгли кислотой. Юра, Юра! И это после того, через что мы прошли с тобой!
– Лина, сними мокрую обувь и куртку, простынешь. – Юра развернулся и поехал по коридору в сторону кухни. – Возьми в ванной полотенце, высуши волосы. Я сейчас сделаю горячий чай.
Чай? Какой чай? Какие волосы? Он издевается надо мной? Я корчусь от боли и обиды, а он чай предлагает?
– Пока не приведёшь себя в порядок, разговаривать не буду. – уже из кухни прокричал Юрка.
Хотелось хлопнуть дверью и уйти, но мне нужны были ответы и я послушно стянула промокшую куртку с плеч. Слишком хорошо я знала своего друга. Если Юрка сказал, значит, он так и сделает. Какие бои у нас с ним были на этой почве!
Я сняла промокшие насквозь кроссовки и носки, впихнула ноги в свои пушистые тёплые тапочки и поплелась на кухню, по пути прихватив полотенце из ванной и намотав его тюрбаном на волосы.
Юра заливал кипятком, ароматно пахнущий травами, чай. Действовал ловко и привычно. В на кухне всё было приспособлено под его нужды. Я сама занималась обустройством этой квартиры.
– Садись, через пять минут будет готов. – Юрка подъехал к столу и сняв с коленей вазочку с печеньем, поставил её передо мной.
– Ты давно знаешь? Когда Миша привёз её? – я была не в том состоянии, чтобы устраивать чайные посиделки. Мне нужна была правда. И то, что Юра начал рассказывать, просто убивало каждым словом.
Как и обещал, Миша звонил мне каждый вечер. Ничего не значащие, обычные разговоры. Узнать как у меня дела, как прошёл день, как я себя чувствую, и прощаясь – люблю, скучаю, приеду-зацелую. Всё как и раньше, только теперь в каждом слове, интонации, я искала фальшь.
В пятницу вечером, возвращаясь из редакции, столкнулась во дворе с Мишиным командиром. Андрей выходил из припаркованной машины, держа в руках цветы и пакет, из которого торчали белые уши очередного плюшевого зайца. Их с Эль прелестная трёхлетняя Алиска обожала зайчиков и кроликов. У неё уже была огромная коллекция этих зверушек всех мастей и размеров, и это, видимо, очередной экземпляр.
– Привет, Ангелина! – Андрей переложил из одной руки в другую подарки для своих девчонок и нажал кнопку сигнализации, закрывая машину. – Как дела?
Он тоже знал и молчал. И от этой мысли вся, уже немного осевшая муть обиды, всколыхнулась и горечью разлилась на языке. Как ловко они все скрывали от меня правду, ни словом, ни делом не давали понять, что происходит. И это друзья.
Андрея я знала ровно столько же, сколько Мишу. Муж всегда говорил о своём друге и командире с большим уважением, и я ему верила. И с Эль мы по-настоящему подружились. Она такая классная, красивая, неунывающая. Только однажды, в самые тяжёлые дни, когда Андрей лежал в реанимации после сложной операции, она позволила себе поплакать на моём плече. О раненом муже, о пропавшем Мише, об искалеченном Юрке, обо мне, совсем ещё молоденькой вдове, как все тогда считали.
– Понимаешь, – всхлипывала мне в шею. – Мне всегда казалось, что они какие-то сверхлюди, что могут справиться со всем, что они круче суперменов, их никто не может победить. А они вот так вот... все сразу... Как такое могло случиться?
Мне хотелось ей ответить: "это война", но я уже отупела от пролитых за эти дни слёз и переживаний, только гладила её по плечу и судорожно вздыхала.
Был короткий момент, когда я ненавидела Андрея. Думала, что именно из-за него бросили моего мужа умирать в чужой стране. Спасали в первую очередь командира, пусть даже ценой жизни бойца. Но со временем успокоилась и поняла, что Андрей ни в чём не виноват, не он принимал решение. Он был без сознания, тяжело ранен. Он и Юрка. Будь они в себе, ни за что не бросили бы Мишу.
Просто спасательная операция по эвакуации их группы с чужой территории пошла не по плану. Прилетевший за ними вертолёт был обнаружен боевиками и уходить пришлось под шквальным огнём. Тяжело раненных успели загрузить, Миша прикрывал отход. Вертолётчики видели, как рядом с ним взорвалась мина, посчитали его погибшим. Приняли решение убираться из-под обстрела. Спасти всех остальных.
Наверное, это было разумно, но я никак не могла смириться с принятым ими решением. Понимала, что за Мишкой уже некому было бежать, и времени ни секунды не оставалось, нужно было улетать, чтобы не погибнуть всем. Тем более, они видели, что шансов выжить после взрыва у Миши не было, но...
Его искали потом, тихо и незаметно, но не нашли никаких следов. Миша рассказал, что не сразу потерял сознание, видел, как ушёл в небо вертолёт, попытался уйти с этого места, спрятаться, и только потом потерял сознание.
Для всех та командировка стала испытанием, физическим и моральным. Андрей был ранен, и очень тяжело пережил потерю своего друга и подчинённого. Юра остался прикованным к инвалидной коляске. Врачи говорят, что у него есть неплохие шансы встать на ноги, но для этого потребуется ещё одна сложная операция и потом долгая реабилитация. Юрка сильный, и сдаваться не собирается. А я... Я дождалась своего мужа, хотя никто уже не верил, что Миша жив.
– Как самочувствие, Лань? Мишка сказал, у тебя снова приступ был?
Вот не нужно мне сочувствие в его глазах. При всём моём уважении к этому сильному и умному мужчине сейчас мне хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. Лжецы. Все они оказались для меня мнимыми друзьями. И вот этот позывной "Лань", который они дали мне после истории с похищением, объявив меня неофициальным членом их подразделения, сейчас звучал издёвкой.
– Нормально. У меня всё хорошо. – я оглядела парковку в поисках Мишиной машины, но её не было. – А муж мой где? На полигоне остался?
– Сказал, что ему нужно куда-то заехать. Соскучилась? – Андрей приобнял меня за плечи и увлёк в сторону дверей подъезда. – Сейчас приедет. Наверняка, сюрприз тебе какой-нибудь хочет сделать.
Всё время, пока ждали лифт, поднимались на нём до моего десятого этажа, я молчала. Старательно отводила взгляд, смотрела на носы своих туфель, на торчащие из пакета уши зайца, куда угодно, только не на внимательно смотрящего на меня Андрея.
– У тебя точно всё хорошо, малая?
Лифт спасительно мяукнул, оповещая, что прибыл на мой этаж и с мягким шорохом открыл двери. Я, не поднимая головы, пожала плечами и вышла. Врать я так и не научилась, а что касалось правды... сначала я должна поговорить с мужем. Пускай он мне скажет всё как есть, а уж потом я приму решение, что говорить и как общаться с нашими общими друзьями. Наверное, уже с моими бывшими друзьями.
Миша пришёл примерно через полчаса после нашей с Андреем встречи во дворе. Ворвался в квартиру шумно и радостно, хлопнув дверью и шурша пакетами.
– Лина! Ты дома, малыш?
Я вышла к нему в прихожую. Обычно я с разбегу бросалась на крепкую шею и радостно целовала мужа. Мне ужасно нравились эти моменты, когда он заходил в квартиру после многодневной разлуки, такой большой, сильный, красивый, голодный до меня, и мы начинали целоваться прямо на пороге. Часто поцелуи заканчивались чем-то большим уже здесь, в прихожей. Миша прижимал меня к стене, задирал домашнюю футболку или платье, подхватывал под попу, заставляя обнять прокаченный торс ногами и мы забывали обо всём на свете.
Сейчас я смотрела на него, радостно улыбающегося, распахнувшего объятия, держащего в руке большой букет ярких, разноцветных астр, и не могла пересилить себя и шагнуть навстречу.
День только начался, а я уже чувствовала себя уставшей и совершенно разбитой. После вчерашнего разговора тяжесть в груди давила пудовой глыбой. Как не пытался Миша успокоить меня, убедить, что любит и уберёт из нашей жизни Айше, легче мне не стало. Из моей уберёт, а из своей? Как мне жить со всем этим?
Я пыталась занять себя, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, но даже переводы давались с трудом и простейшие слова и фразы никак не хотели приобретать смысл. Всё валилось из рук. Все мои думы крутились вокруг вчерашнего разговора с Мишей.
Попытка отвлечься на домашние дела закончилась очередным ударом. Вынимая из корзины вещи для стирки, я взяла в руки вчерашнюю футболку мужа. Пришлось даже ближе к глазам её поднести, чтобы удостовериться, что это не бред, и мой разум в порядке, на месте, а не покинул меня, мне не мерещится.
На горловине со стороны спины, плевком мне в лицо, сияло тёмно-вишнёвое пятно помады. Демонстративный привет от Айше. Как её помада могла попасть на такое место? Гюрза, что, со спины на него нападала?
Я смотрела на себя в зеркало в ванной и ужасалась. Жалкое зрелище. Замученное лицо, синяки под глазами, бледная как поганка. Куда мне тягаться с великолепной Айше?
Куда подевалась сияющая от счастья, нежная как ангел, красивая девушка? До чего они меня довели? Как я до этого дошла? Почему позволила так обойтись с собой? Куда делась умная и упрямая Ангелина?
Решительно сдёрнула с себя домашнее платье и шагнула в душ. Хочет эта змея войны? Она её получит! Все получат! Наверное, забыли, с кем имеют дело.
Я сомневалась в своём решении, но обида и жажда мести жгли изнутри. Не давали дышать и рационально думать. Я включила телефон и по памяти набрала номер. В конце-концов, хотя бы иногда я могу воспользоваться именем и положением своего отца, его знакомствами?
Когда-то я пообещала себе, что не стану делать этого ни при каких обстоятельствах. Заявила отцу, что считаю его предателем и подлецом. Прекратила всякое общение с ним. Осталась в стране, отказавшись от перспектив жить с ним заграницей.
Сейчас мне нужна была помощь его друга. Семь цифр личного телефона которого мне оставил отец, уезжая на другой конец планеты, после похорон мамы.
– Сергей Ильич, здравствуйте. Это Ангелина Корзун...
Сапсан до Москвы. Такси до Житной. Выписанный пропуск и строгий досмотр на входе. Столовая на втором этаже здания министерства и приятный, совсем не седовласый, в отличие от моего отца, мужчина.
И всё же они чем-то неуловимо похожие. Холёные, подтянутые, серьёзные, в классических костюмах и безукоризненно подобранных галстуках. Слишком строгий дресс-код.
– Ты так повзрослела, Ангелина. Чужие дети быстро растут. Я помню тебя совсем маленьким белокурым ангелочком.
Я натянуто улыбнулась, мне было не до расшаркиваний и ностальгирования о годах минувших. За прошедшие четыре года я пережила слишком много, повзрослела лет на сто, и почти забыла, каким я была ребёнком.
– Ну говори, что тебя привело к старому другу отца? У тебя какие-то проблемы, девочка?
Сергей Ильич ещё по телефону предупредил, что у нас будет очень мало времени на встречу и разговор. Несчастные полчаса во время его обеда. Я понимала. Человек он занятой, каждая минута расписана на недели вперёд. И поэтому начала с главного.
– Мне нужна ваша помощь.
– Выкладывай, а я, с твоего позволения, пока буду есть. Мне без горячего никак нельзя, чёртова язва. Но я тебя внимательно слушаю.
Пока мужчина работал ложкой, я обстоятельно расписывала суть моей проблемы. Сергей Ильич молча слушал и, наконец, отложил приборы.
– Что ты хочешь от меня, Ангелина? Чем я могу тебе в этом помочь? – серьёзный, внимательный взгляд серых глаз дарил надежду на решение моего вопроса.
– Вы можете выслать её из страны? Она въехала сюда в статусе беженки и хочет остаться в России. Пускай едет дальше. В Финляндию, в Европу, в Америку, на Северный полюс, мир большой, найдётся и для неё место. Только подальше от меня и моего мужа.
– Думаю, с эти проблем не будет. – кивнул Сергей Ильич. – Ну а твой супруг? Как же он?
– А что, он? – червячок сомнений снова вгрызся зубами в мою совесть, но я мысленно прихлопнула его рукой. – Переживёт. Разлюбил же меня. И её со временем забудет.
– О женщины – коварство ваше имя. – криво ухмыльнулся мужчина, а я быстро затараторила, боясь, что он передумает помогать мне.
– Сергей Ильич, обещаю, что никогда вас больше ни о чём не попрошу! Вы даже не услышите обо мне. Я забуду ваш номер. Никогда о себе не напомню!
– Не горячись, ангелочек. – успокаивающе, но грустно и разочарованно улыбнулся мужчина. – Я всегда помогу дочери своего друга, тем более обещал твоему отцу. Напиши-ка мне данные этой Айше, я всё сделаю, как ты просишь.
– Спасибо. – я чувствовала удовлетворение, радость оттого, что моя месть удалась и вместе с тем, что-то тёмное начало глодать изнутри. С этой секунды сомнения в правильности принятого решения, запустили в меня свои корешки. Я сама уподобилась коварной гюрзе, которую ненавидела всей душой. Поступала подло. Но в любви, как и на войне все средства хороши. Не Миша ли сам пытался убедить меня в этом? И месть действительно сладка. Пускай им тоже будет больно! И плевать, что отцовский друг смотрит на меня, так, словно я из белокурого ангелочка, которого он помнил в прошлом, превратилась в злобную Малефисенту с рогами на голове.
Обратная дорога показалась мне мучительно долгой. Слишком яркий свет в вагоне, чересчур суетливый, плотный мужчина на соседнем сидении, очень шумная семья с детьми на противоположном ряду.
Я закрыла глаза, пытаясь отрешиться от всего. Очень хотелось побыть в одиночестве и в тишине и, наконец, осознать то, что я сделала. Меня снова мучили сомнения и даже червячок сожаления опять поднял голову, пытаясь куснуть побольнее. Тряхнула волосами, прогоняя, бесполезные теперь, мысли. Что сделано, то сделано. Отступать поздно. Да и не стану я. Хочу посмотреть в глаза гюрзе, увидеть, как будет таять в них торжество и уверенность. Не на ту ты нарвалась, Айше. Рано радовалась.
Сергей Ильич пообещал сделать всё быстро. Возможно моё участие в этом даже не всплывёт и никто не узнает, почему гюрзе отказали и выставили в двадцать четыре часа из страны. Вот только смогу ли я врать Мише? Смотреть в его глаза и делать вид, что ничего не знаю, не ведаю. Не уверена, что у меня получится.
Кажется, я смогла задремать, потому что мне вдруг приснился отец. Я маленькая, в светлом платьице бежала к нему по траве, а он, присев на корточки, распахнул руки, приглашая к нему в объятия. Молодой совсем, красивый, в белоснежной рубашке и небрежно распущенном галстуке. Смотрел на меня с такой любовью! И радостно улыбался. Я поняла, что страшно соскучилась по нему.
Мы уже несколько лет совсем не общаемся. Вернее, он мне звонит, а я не отвечаю, только отделываясь короткими сообщениями, что у меня всё в порядке. Однажды отправила ему фотографию. Нашу с Мишей. Свадебную. И написала, чтобы денег больше не присылал, обо мне есть кому позаботиться. Теперь у меня муж. И фамилию Корзун я сменила на Мишину. Родионова.
Сергей Ильич сказал, что я слишком строга к отцу. За столько лет можно было бы простить и помириться, тем более это было их общее с мамой решение. Но я никак не могла переступить через себя. Если мамино решение я с трудом, но приняла, то понять отца не смогла.
У нас была очень дружная семья. Мои родители любили меня, баловали, особенно папа.
Молодой, перспективный работник МИДа, первые годы он начинал свою карьеру в соседней стране, бывшей союзной республике.
Я была совсем маленькая и не понимала разницы в России я у бабушки сейчас, или с родителями в другой стране. Все вокруг, на улице, в магазинах, в кинотеатрах, говорили по-русски. И в первый класс я пошла в русскую школу.
Когда отца перевели в другую страну, меня отправили к папиной маме в Санкт-Петербург. Здесь я окончила школу и поступила в университет. А на первом курсе вернулась мама. Одна. Сильно похудевшая, осунувшаяся и совершенно потерянная. Папа получил новое назначение. В Австралию. Мама с ним не поехала. На мои вопросы отвечала неохотно, как-то невнятно. Только бабушка, мамина свекровь, тайком плакала и окружила её невероятной заботой.
Я ничего, ничего не знала до самой маминой смерти. От меня скрывали. Мамину слабость списывали на депрессию и хроническую усталость. До последнего не рассказывали, что мама смертельно больна, что жить ей осталось, по самым хорошим прогнозам, несколько месяцев. Что они развелись с отцом и мама вернулась сюда доживать, а отец женился на другой, чтобы не потерять отличное назначение, о котором мечтал много лет, к которому шёл. И в Австралию он уехал уже с другой женой.
Мама сама приняла такое решение – вернуться в Россию и последние месяцы провести рядом со мной. Но отец! Как он мог бросить её в самую трудную и страшную минуту? Карьера дипломата оказалась дороже любимой женщины, с которой он прожил столько лет? Разве это не предательство?
Когда маме стало совсем плохо, она уехала на свою родину, к единственному брату. Отдохнуть и набраться сил, как она мне объяснила, нежно гладя по голове, как маленького ребёнка. На самом деле она уезжала умирать.
Через месяц позвонил дядя Саша, мамин брат, и сказал, что мамы больше нет.
Там на похоронах, я узнала правду. Отец и рассказал. Это была наша последняя встреча. Я заявила, что с этого дня я круглая сирота, у меня больше нет не только мамы, но и папы.
И вот сейчас я поняла, что страшно соскучилась по отцу. Мне его очень не хватает. Как он там? Счастлив ли со своей второй женой? Сергей Ильич сказал, что детей в новой семье у отца нет. Почему? Жена у папы моложе него на десять лет. Так ли всё хорошо в его жизни, как выглядит со стороны. Наверное, пришло время позвонить ему. Попытаться поговорить. Или я просто хочу услышать, что он меня по-прежнему любит, что я его снежинка? Мне нужна чья-то поддержка. Поверить, что хоть отцовская любовь ко мне неизменна, не умерла, несмотря ни на что.
Сапсан прибыл в Питер поздним вечером, когда город ещё шумел и сверкал, но уже вяло, словно готовился ко сну. Увидев на перроне Мишу, я ничуть не удивилась. Хотя мой телефон стоял на беззвучном, и я не ответила ни на один его звонок, я знала, что ему известно, где я. Все мои жучки-маячки были на месте. Миша мог с точностью до метра, найти меня в любой точке страны.
Молча помог выйти из вагона, не сказав ни слова, приобнял за плечи, довёл до припаркованной на стоянке машины, молча усадил в салон. И только когда сам занял водительское место, вопросительно приподнял брови.
– Зачем ты ездила в Москву, Лин? Почему не предупредила?
– Папин коллега прилетел на два дня. Привёз мне подарок от отца.
Вот ты и научилась врать, Лина.
Впервые у меня появилась тайна от Миши. Я привыкла ничего не скрывать от мужа. Да и нечего было. Я всегда была перед ним открыта как на ладони. Что мне было таить от него? Сколько я потратила на платье или новые сапожки? Что забыла принять лекарство или просидела лишний час перед компьютером? Пока его не было, не выходила из квартиры два дня, потому что испугалась, что мужчина восточной наружности внимательно рассматривал меня в очереди на кассе супермаркета? Миша всегда был тем, с кем я делилась своими радостями и горестями. Единственным мужчиной, которому я полностью доверяла. Он знал меня как облупленную.
– Лина... – Мишина тёплая, чуть шершавая от мозолей ладонь легла на плечо и медленно поползла по руке вниз, приглашая развернуться к нему лицом.
Обычно я так и спала всегда – уткнувшись носом в его предплечье и обхватив рукой мощный бицепс. Или Миша обнимал меня со спины, прижавшись всем своим горячим телом. Нам нужно было чувствовать друг друга, тепло кожи, согревающее дыхание. Но не сегодня.
Миша чуть настойчивей потянул меня к себе, но я дёрнулась, отказываясь развернуться. Сейчас любое его касание жгло меня. Нет, он не стал мне противен, меня не тошнило от его прикосновений. Я нуждалась в них, желала его нежности, но только той, нашей прошлой, чистой и не запачканной его изменой.
Неужели теперь так будет всегда? Каждый раз, когда Миша будет просто касаться меня, я буду вспоминать гюрзу и думать, представлять, что он также гладил её по плечу. Целовал. Сладко и мучительно стонал, придя к финалу.
– Я просто обниму, ладно? – Миша оставил лёгкий поцелуй на моём плече, подтянул повыше плед, укрывая меня и, обхватив рукой, прижался всем телом.
– Спи, моя лунная девочка.
Я закусила губу, сдерживая стон отчаяния. Зачем ты так поступил, Миша? За что? Почему всё разрушил? Я так люблю тебя! Как нам жить дальше? Ты хоть понимаешь, что никогда уже не будет по-прежнему? Что всю оставшуюся жизнь я буду помнить это? Что больше не будет тех незамутнённых, светлых чувств? Этого уже не вернуть.
Муж не спал, я чувствовала это по напряжённой руке на своём животе, по дыханию, согревающему мою макушку. Так и лежали с ним в темноте и ночной тишине, думая каждый о своём.
Я вспоминала наше знакомство и как всё начиналось. Как они приходили с Юрой ко мне в клинику, то по очереди, то вместе. Как однажды вытащили меня на прогулку, завернув в свои куртки и натянув Юркину шапку мне до самого носа, потому что был не по-летнему холодный и ветреный день. Ходить мне ещё было трудно и больно, а они прикатили коляску для неходячих пациентов и выкрали меня в неприёмные часы прямо из отделения, погулять в сквер рядом с клиникой.
А потом пропали почти на месяц. Я целыми днями смотрела в окно, выглядывая их на аллее, ведущей к моему отделению. Скучала и ждала, что вот-вот появятся на горизонте. Понимала, что скорее всего, парни снова уехали туда, где война и гремят взрывы.
Когда выписывалась, переживала, что вернуться и не найдут меня на месте. Глупая. Для этих ребят не существовало преград. Они нашли меня уже на следующий день по возвращении. Просто стояли, облокотившись на капот Мишиной машины и спокойно разговаривали, когда я вышла из дверей университета.
– Кому-то сразу два, а кому-то не одного. – глядя на них, завистливо протянула, вышедшая следом за мной одногруппница. А мне не нужно было двоих, мне нравился Миша.
Он был вне конкуренции. Отпетый красавчик, высокий, широкоплечий блондин. Расслабленный, самоуверенный, напористый до нахальства. Я смотрела на него с благоговением. Как малолетняя дурочка, впрочем, я и была ею тогда.
Я его немного боялась. Он не был похож ни на одного знакомого мне парня. Такой спортивный, сильный, мужественно-красивый. И чем больше я его боялась, тем сильнее влюблялась. Как в недосягаемую звезду.
Сколько ночей я провела в сладких мечтах! Вспоминая каждый взгляд, улыбку, ненавязчивое прикосновение, каждое слово, сказанное мне. Я поверить не могла, что Миша тоже может испытывать ко мне похожие чувства. Уже потом, когда мы были вместе, он признался, что влюбился сразу, но боялся спугнуть меня своим напором.
Что дико хотел поцеловать меня, затащить в свою квартиру и не выпускать, пока не стану его. Сама. Без его штучек по соблазнению девиц. И жутко ревновал к Юрке, с которым мы сразу нашли общий язык и могли болтать на любую тему.
Правда, потом, смеясь, признался, что ни за что не уступил бы меня другу. Всё равно, бился бы до конца, пока бы я не сделала окончательный выбор между ними.
Каким нежным и внимательным он был в наш первый раз! И порывистым, страстным, иногда по-мужски грубым, но всегда щедрым на ласки, потом.
Как скучал по мне в отъездах, а возвращаясь, врывался вихрем в квартиру, нетерпеливый, истосковавшийся по мне в разлуке. Стискивал, осыпал поцелуями, освобождая нас обоих от одежды.
С каким обожанием смотрел на меня все эти годы.
Заботился, ухаживал, тревожился, когда мне было совсем плохо.
Конечно, мой приоритет в его распорядке был на несколько отметок ниже по шкале, но я понимала – его жизнь, это служба в спецназе. Годы службы. Его призвание. Я не ревновала и не капризничала. Принимала его таким, какой он есть. Со всеми его командировками, вечными тренировками, стрельбами, полигонами, базами, царапинами, ссадинами, синяками и ушибами.
Я любила его именно таким. Мне всегда нужен был только он. Когда муж был рядом, я чувствовала себя в безопасности. До последнего времени.
Миша никогда не простит меня. Он обязательно узнает. Они всегда всё знают, докопаются до любой правды. А когда всё всплывёт…он не простит. Я окончательно потеряю его.
Не будет больше нежности, любви в глазах. Ничего не будет.
Невольно всхлипнула от этих мыслей, и Миша мгновенно отреагировал, прижав ладонь к моему животу.
– Лина…
Я не выдержала, развернулась под его рукой, уткнулась в родную, надёжную грудь и разрыдалась. Пусть небо рухнет, земля разверзнется, пускай весь мир сдохнет, провалится в тартарары, но я побуду с ним ещё хоть немного. С моим мужем! Ухвачу, сколько успею, его тепла и силы. Его любви. Напитаюсь последними крохами.
– Девочка моя… – Миша перекатился на спину, увлекая меня на себя. Я вся-вся помещалась на нём. Он был большой, на его груди поместились бы две меня.
Обхватил руками, чуть приподнял колено, не давая скатиться, удерживая на себе, ладонью прижал голову к мощной ключице.
– Лина, Линочка, не плачь. Мне убиться хочется от твоих слёз.
– Я боялся, что ты ко мне больше не придёшь. Обиделась.
Юрка уже устроился на пассажирском сидении и пристегнулся ремнём безопасности, пока я укладывала его коляску в багажнике машины и теперь тревожно и немного виновато смотрел на меня.
– Я тут подумала и поняла, что ты мне не враг. И никогда им не будешь, Юр, несмотря на твой косяк. – повернула ключ зажигания и аккуратно вырулила из кармана у его подъезда на проезжую часть. – Нас с тобой слишком много связывает. Ты дважды спас мне жизнь. Когда дал свою кровь и когда выстрелил первым, не дав тому гаду убить меня. Да и вообще.
– Если это только из чувства долга... – Юра нахмурился.
– Дурачок! – на секунду оторвала руку от руля и ласково потрепала парня по стриженой макушке. – Мы же не дети, чтобы обижаться на "веки вечные". Я не уверена, что до конца простила, но прощу, если всё расскажешь.
– Да что рассказывать, Ангел. Я всё, что знал, уже сказал тебе. Приехала месяц назад. Мишка возился с ней, помогал устроиться, найти жильё. Мы с парнями осуждали, что скрыл от тебя. Но это ваша семья и лезть в неё никто не будет. – Юра хмуро смотрел вперёд. – Да и как я должен был тебе сказать, Лин? Это Мишка должен был сделать. Сразу. А он, придурок, промолчал.
– Он спит с ней? – затаила дыхание в ожидании ответа.
– Откуда мне знать! Я им свечку не держал. Но думаю, что нет.
– Она красивая. Очень... – я пыталась говорить спокойно, даже безразлично, просто констатируя факт, но горло сдавливал спазм.
Юра развернулся ко мне, смотрел серьёзно и внимательно.
– Я уверен, что это не так. Они не спят. Даже если что-то и было ТАМ, то сюда Мих это не припёр бы. Он и сам не ожидал, что Айше приедет, только послать её не благородно как-то, долг жизни и всё такое. Ты бы смогла?
– Не смогла. Но и Мише врать не стала бы.
– Здесь ты права, а он нет. Косяк с его стороны просто тупейший. Сейчас между вами вопрос доверия стоит, а этот придурок его подрывает как может. – Юра осуждающе покачал головой, словно сам не верил в происходящее между мной с Мишей. – Ты только одно знай, Ангел. Я всегда на твоей стороне! И парни тоже. Они даже не разговаривают с Мишкой сейчас. Бойкот и игнор.
– Мне от этого бойкота не легче, Юр. Чувствую себя преданной. Словно все покрывали Мишу у меня за спиной. Знали, шептались, обсуждали, в глаза мне смотрели и врали. Ну или молчали, сути это не меняет.
Юрка запустил пятерню в свой коротко остриженный ёжик.
– Да как скажешь, Лин?! Твой Мишка обманывает тебя? Лично я испытываю стыд за этого придурка! Будто он всё наше подразделение подставил своим молчанием. И сам не сказал, по сути обманывал тебя, и нас поставил в такое дерьмовое положение. И сказать – выглядеть сплетником, и не сказать – выглядеть предателем в твоих глазах.
– Значит, это всё-таки правда? Они любовники?
– Да что ты заладила! Я в это не верю. Знаю, как Мишка любит тебя. Я его тысячу лет знаю. Жрали из одной тарелки, спали под одной плащ-палаткой, спину друг другу прикрывали. Не может он быть подлецом! Если любит, то только одну и всем сердцем. Если ненавидит, то всем нутром своим. У меня только одно оправдание для его тупого поступка есть – он хотел любым способом оградить тебя от переживаний.
– Значит ему было что скрывать.
– А он что говорит?
– Что ничего между ними нет. Было один раз. Там. Но сейчас нет. Только помогает ей.
– Говорит нет, значит, нет. Я ему верю. А тебе, Ангел, нужно понять и решить самой. Веришь ты ему, или нет. Чёртов вопрос доверия.
Оставив Юру в центре реабилитации, я съездила перекусить в ближайшее кафе и вернулась на стоянку. Припарковавшись, отодвинула спинку сиденья, планируя немного подремать. До конца Юркиных занятий оставался ещё целый час, а мы с Мишей провели бессонную ночь, выясняя отношения, и сейчас я просто клевала носом.
Видимо, мой организм не выдерживал такой нагрузки и я, несмотря на переживания и мысли о разговоре с Юрой, вырубилась моментально, и так крепко, что проспала всё на свете. Разбудил меня только стук в окно.
– Просыпайся, Ангел-хранитель. – улыбался мне через стекло Юра. – Я закончил. Можно ехать домой.
– Что сказал тренер? – я в последнюю секунду проскочила на мигающий зелёный и Юра недовольно, с упрёком покачал головой.
– Не делай так, Лин. Мало ли какой придурок решит стартануть раньше. Тебе, для полного комплекта, ещё аварии не хватает.
– Больше не буду. Так что тренер говорит?
– Говорит, что я молодец и делаю успехи.
– Горжусь тобой. – похлопала Юрку по ноге.
– Держи руль, Лина! – друг сердито нахмурился. – Мне вообще твой стиль вождения не нравится. Куда Мишка смотрит!
– Ой, да ладно, мужчинам никогда не нравится, как женщины машину водят. – поев и передохнув, я чувствовала себя гораздо лучше, даже веселее. – Я тебя уже полгода вожу, и ты только сейчас очнулся, увидел. Нормально я водитель, осторожный.
– Ну да, ну да. – недовольно бурчал себе под нос Юрка. – Была б моя воля…
– Перебьёшься, нет твоей воли надо мной. Вот женишься и будешь женой командовать. Водить ей или нет, и как…
Так, шутливо бранясь, доехали до своего района. До Юркиного дома оставалось пара кварталов, когда, стоя на светофоре, я увидела её. Снова без платка. Чёрные волосы собраны в замысловатую косу. На губах всё та же тёмно-вишнёвая помада.
Айше тоже заметила меня. Нет, сначала Мишину машину. Вспыхнула вся, встрепенулась, загорелась надеждой, но увидев вместо Миши меня за рулём, да ещё рядом на пассажирском Юру, прищурила подведённые глаза и презрительно ухмыльнулась.
Красивая, гордая и самодовольная, высоко задрав голову, она шагнула на пешеходный переход прямо перед моей машиной. Никто бы не смог меня удержать! Двигатель взревел и я, вцепившись в руль, нажала педаль газа.