Между ненавистью и долгом

Глава 1

— Мама... Мамочка, проснись! Ты слышишь меня? Я умоляю, открой глаза... Мамочка, не умирай! — кричала восьмилетняя девочка, склонившись над безжизненным телом. Её маленькие пальцы трясли мамину руку, как будто этим можно было вернуть её к жизни.

Асфальт был холодный, сырой от недавнего дождя. Вокруг мелькали машины, но никто не остановился. Никто не подходил. Только она — одна, посреди улицы и чужого безразличия.

Сегодня её мир рухнул. Единственный родной и любимый человек умирал у неё на глазах. Машина выскочила внезапно. Мама толкнула её в сторону, прикрыла собой... А потом — глухой удар. Всё случилось слишком быстро.

Водитель не остановился. Просто уехал. Как будто сбил не человека, а какую-то тень.

— Мама… я же слушалась, я держала тебя за руку… — всхлипнула девочка.

Она вспомнила, как утром мама завязала ей бантик на косичке и сказала:
— Сегодня ты особенно красивая, как принцесса.

А теперь... Принцесса сидит в грязи, в порванном платье, с окровавленными ладонями, и умоляет мир вернуть ей то, что больше не вернётся.

Мимо прошла женщина, бросив испуганный взгляд, но ускорила шаг.
Где-то вдалеке — вой сирены. Может, скорая. Но девочка уже не верила.

Она обняла мамино тело, прижалась щекой к её холодной груди.

— Мамочка, пожалуйста… ты же обещала, что никогда меня не оставишь…

Сирена приближалась. Гул становился всё громче, пока наконец не раздался скрип тормозов. Белая машина с красными полосами резко остановилась у обочины.

— Отойдите, ребёнок! — строгий голос фельдшера вывел девочку из оцепенения.

Она не двигалась. Всё её тело словно застыло в пронизывающем холоде. Только губы дрожали, и глаза смотрели в пустоту.

— Она моя мама… — прошептала девочка.

Двое мужчин аккуратно оттащили её в сторону. Кто-то накинул на плечи плед, кто-то задал вопросы, но она ничего не слышала. Мир был глухим и рассыпался на осколки.

Один из медиков посмотрел на второго и слегка покачал головой. Сердце не билось. Дыхания не было.

— Смерть наступила мгновенно, — тихо сказал он.

Прошло три дня. Всё вокруг стало странным, чужим и слишком тихим. Девочка ничего не говорила. Она просто держалась за своего старого плюшевого зайца и шла туда, куда её вели.

— Ты поедешь жить в новый дом. — сказала женщина из опеки. — Там хорошие люди. Они будут тебе как мама и папа.

Лея не знала, что это значит — «как мама». У неё уже была мама. Она пахла ванилью и мыла ей волосы, когда пела. Эта женщина пахла духами, и её голос был слишком ровным.

Дом был большой. Белый, с высокими окнами и красивыми кустами. Он выглядел как из книги с картинками.

На крыльце стояли двое. Мужчина и женщина. Мужчина был высокий, с короткими волосами и тёмными глазами. Женщина — красивая, в светлом пальто и туфлях на каблуках. Она улыбалась, но как-то... странно.

— Здравствуй. — сказал мужчина. — Я Александр. А это — Виктория. Мы очень рады, что ты теперь с нами.

Женщина подошла ближе, наклонилась.
— Привет, Лея, — сказала она тихо. — Ты можешь называть меня тётей Викой.

Она посмотрела на неё. Женщина улыбалась, но почему-то от этой улыбки стало немного не по себе. Взгляд у неё был не такой, как у других взрослых — как будто она что-то скрывала. Как будто ей было... страшно. Или грустно? Лея не знала таких слов. Ей просто не хотелось, чтобы та женщина стояла так близко.

В первую ночь Лея лежала в своей новой комнате. Комната была красивая, с мягкой постелью и игрушками, но всё казалось не её.

Когда погас свет, дверь приоткрылась. На пороге стояла Виктория.

— Ты не спишь? — спросила она.

Лея не ответила. Женщина села на край кровати и тихонько коснулась её волос.

— Всё будет хорошо… — сказала она, почти шёпотом.

Лея не понимала, что именно должно быть хорошо. Мама не вернётся.

Она просто отвернулась. И вдруг услышала, как у женщины дрогнул голос. Как будто она хотела заплакать, но не позволила себе.

Она не знала, почему. Но в ту ночь ей стало ещё одиноко. Даже больше, чем до этого. Потому что рядом сидел кто-то живой — и всё равно было пусто.

Виктория ходила по дому, словно тень, не замечая ни цветов в вазах, ни мягкого света ламп. Её руки постоянно сжимали и разжимали края платка, словно в попытке удержать что-то неуловимое. Она старалась улыбаться, но эта улыбка была чужой — натянутой маской, которая вот-вот сорвётся.

Когда Лея проходила мимо, женщина отводила взгляд. Внутри что-то кололо и жгло — тяжесть, от которой нельзя было избавиться. Её глаза часто становились влажными, но никто не видел, как тихо она вытирала слёзы, спрятавшись в пустой комнате.

По ночам Виктория не могла уснуть. Её мучили мысли, словно тёмные вороны, садились на плечи и не давали покоя. Она вспоминала тот момент: свет фар, звук удара, и мгновение, когда всё изменилось навсегда. В этом воспоминании была её самая большая рана — рана, которую она пыталась спрятать даже от себя.

Иногда она подходила к Леиной комнате и смотрела на спящую девочку. В этих тихих мгновениях её сердце сжималось от боли и нежности одновременно. Она боялась приблизиться, боялась, что её прикосновение может причинить ещё больше вреда.

Но внутренний голос шептал ей: «Нужно сделать что-то… исправить…»

С того момента прошло десять лет. Лея выросла. Выросла в доме Виктории — в заботе, тепле и внимании, которые та дарила ей, пытаясь загладить невыносимую вину.

Она стала тихой, но сильной — словно тонкий стебелёк, который сумел пробиться сквозь трещины и тёмную землю.

Лея умела слушать тишину и чувствовать то, что не высказывалось словами. Её глаза — глубокие и спокойные — словно хранили ответы на вопросы, которые она сама ещё не задавала.

Виктория старалась быть для неё идеальной мамой: каждое утро готовила завтрак, приносила книги, учила играть на пианино. Но между ними всё равно оставалась невидимая грань — тайна, которую никто не решался нарушить.