Между сердцем и долгом. Он тебе не пара!

Глава 1

Батуми…Воздух в доме в старом квартале был густым и сладким, как самодельный виноградный джем. Он впитывал в себя целую симфонию запахов: соленый бриз с набережной, горьковатый аромат свежесваренного кофе, который неизменно стоял на медном, до блеска начищенном подносе в гостиной, и едва уловимый, знакомый с детства запах воска, которым мама натирала старинную мебель. Дом, просторный и светлый, с резным деревянным балконом, увитым виноградной лозой, был живым существом, чье дыхание состояло из привычного, уютного гомона — перешептывания родителей на кухне, скрипа половиц и доносящейся с улицы музыки. Здесь каждый уголок дышит историей семьи: от выцветших фотографий на стенах, где запечатлены были серьезные лица предков в черкесках и нарядных платьях, до массивного сундука, в котором хранились вышитые прабабушкой салфетки и первые пожелтевшие стихи Маии.

Маия стояла у распахнутого окна, позволяя солнцу ласкать свои длинные, уложенные в мягкие волны волосы. Их ослепительный светлый оттенок, результат смелого студенческого эксперимента в Краснодаре, когда так хотелось перемен, все еще казался ей самой немного инородным в этом теплом, орехово-коричневом мире семейных реликвий. Но отец как-то сказал, глядя на нее с улыбкой: «Ты как альбиносная виноградная лоза — редкая, драгоценная и наша». Ее фигура, грациозная и тонкая, как тростник, казалась еще более беззащитной на фоне массивных резных шкафов из темного ореха. Но в этой хрупкости таилась сталь — харизма, исходящая от каждого жеста, от спокойной улыбки, от ясного, внимательного взгляда, умеющего слушать и слышать.

— Маико, солнышко мое, иди, попробуй пахлаву, только из печи, — окликнула ее мать, Тамара, появляясь в дверях с дымящимся противнем, в руках которой даже кухонная утварь выглядела частью священнодействия.

Тамара была воплощением грузинской матроны: пышные формы, словно созданные для щедрых объятий, лучезарное лицо в лучиках морщинок, сбежавшихся от глаз, словно лучики от солнца, и бездонные запасы любви, которые она раздавала, как щедрые порции застолья. Ее русская речь, как и у Маии, была чистой, но окрашенной мелодичным грузинским акцентом, словно дорогое вино в глиняном кувшине, отчего даже простые слова звучали как песня.

— Спасибо, мамо, — Маия подошла и обняла мать за плечи, прижавшись щекой к ее мягкой щеке, чувствуя знакомое, успокаивающее тепло, пахнущее ванилью и домашним уютом. — Я не могу, завтра примерка платья. Ты же хочешь, чтобы я влезла в то самое, венчальное? Твоё.

— Влезешь, золотце мое, — Тамара ласково щелкнула ее по кончику носа, а затем нежно поправила прядь волос на ее лбу. — Для Леона ты всегда будешь самой красивой. Но это платье... — ее голос дрогнул, — я в нем за твоего отца шла. В нем столько счастья. Я хочу, чтобы оно и тебе его принесло.

Вечером, за большим дубовым столом, на котором теснились тарелки с хачапури, лобио и свежей зеленью, отец, Георгий, солидный мужчина с сединой на висках, молча положил ей в тарелку самый краешек сырного «лодочки» Аджарского хачапури, тот самый, с хрустящей корочкой и растекшимся маслом, который она обожала с детства. Этот жест был красноречивее любых слов: «Я тебя вижу. Я тебя люблю. Я забочусь о тебе».

— Все согласовано, дочка, — сказал он, и его низкий, грудной голос заполнил комнату. — Ресторан «Иверия» будет только ваш. Я лично договаривался. Хозяин — мой старый друг. Сказал, для дочки Георгия — лучший зал и лучший тамада.

— Папа, я думала, может, что-то поменьше, уютнее... — осторожно начала Маия, чувствуя, как на нее смотрят два самых любящих в мире взгляда.

— Что ты! — отец посмотрел на нее с доброй, но не допускающей возражений строгостью, положив свою большую, тяжелую руку поверх ее тонких пальцев. — Ты наша единственная. Наша радость. Весь Батуми должен знать, что Маия Георгиевна выходит замуж за лучшего парня. Леон — золото. Он тебя, как драгоценность, в руках держать будет.

Позже, в своей комнате, за стенами, украшенными старыми постерами и фотографиями с подругами, она разговаривала по видео с ними, разбросанными по всему свету.

— Ну как, невеста? Показывай варианты платьев! — требовала Нино из Москвы.

Маия листала на планшете фотографии. Пышное, как облако, с вышивкой золотом. Облегающее, строгое, из парчи. Атласное, с длинным шлейфом.

— Все красивые, — задумчиво сказала она, проводя пальцем по экрану. — Но я не могу понять, какое... мое. То, что надену я, а не просто невеста.

— Выбери то, в котором чувствуешь себя принцессой! — посоветовала Софико.

— Я и так чувствую, — тихо улыбнулась Маия, слыша за стеной смех отца и успокаивающий голос матери. Она была принцессой этого маленького царства, этого дома, наполненного до краев любовью.

Она ловила себя на мысли, что говорит правильные слова, улыбается правильной улыбкой. Она была спокойна. Уверена. Как прочный, надежный корабль, вернувшийся в родную гавань, чтобы обрести новый, еще более прочный якорь. Все было предопределено, выверено и правильно. Эта предопределенность была ее панцирем от всех бурь и ее уютным коконом, сплетенным из заботливых рук родителей.