Между строк и лжи. Книга 2

ГЛАВА 1

МЕЖДУ СТРОК И ЛЖИ

КНИГА II

ГЛАВА 1

Бостон

ноябрь 1908 года

Оглушающий треск выстрела ворвался в тесное пространство старого кэба, эхом отскочил от глухих кирпичных стен пакгаузов и растворился в сырой ночной тишине так же внезапно, как и возник. Запах пороха, едкий и горький, смешался с тяжелым, тошнотворным металлическим запахом крови и вездесущим смрадом портовой гнильцы, висевшим в неподвижном воздухе этого заброшенного тупика.

Вивиан лежала на грязном, затоптанном полу экипажа, оглушенная, с трудом ловя ртом воздух, который обжигал легкие. Боль пульсировала в виске и жестоко отдавала в шее, там, где еще мгновение назад ее сжимали чужие безжалостные пальцы. Перед глазами все еще плясали красные, мутные круги, но сознание, цепляющееся за реальность, медленно возвращалось. Она услышала короткий, булькающий хрип, затем — глухой стук падения чего-то тяжелого рядом с ней.

Мужчина. Тот, что пытался ее убить. Он больше не двигался.

Сквозь туман боли и шока она увидела, как в узком дверном проеме кэба возникла темная, высокая фигура. Человек шагнул внутрь, его силуэт почти полностью сливался с ночным мраком, лишь чуть более темное пятно на фоне серой пелены тумана, затянувшего выход из тупика. Шляпа была надвинута так низко, что лица было почти не разглядеть, а длинное черное пальто скрывало очертания фигуры, делая ее похожей на бесплотную тень, явившуюся из ниоткуда.

Незнакомец на мгновение склонился над распростертым телом нападавшего, быстрым, почти неуловимым движением коснулся его шеи, словно проверяя пульс, или, может быть, просто убеждаясь, что дело сделано. Затем он выпрямился и повернул голову к Вивиан, все еще скорчившейся на полу.

Она не могла видеть его глаз, скрытых тенью от полей шляпы, но чувствовала его взгляд — тяжелый, пристальный, изучающий. Секунды тянулись, наполненные звенящей тишиной, нарушаемой лишь ее собственным прерывистым, судорожным дыханием и далеким, тоскливым гудком парохода, доносящимся с гавани.

Чего он ждал? Что собирался делать?

— Кто вы? — прохрипела она едва слышно.

Но незнакомец не двинулся с места, продолжая смотреть на нее из темноты. Вивиан заставила себя пошевелиться, превозмогая боль и слабость, попыталась приподняться, опираясь на локоть. В этот момент слабый порыв ветра, заблудившийся в узком тупике, донес до нее едва уловимый, но безошибочно знакомый аромат. Тонкий, сложный букет дорогого одеколона — ноты сандала, кожи, может быть, ветивера, и едва различимый, горьковатый запах хорошего кубинского табака. Аромат, который она ощутила тогда, в его кабинете, аромат, который невозможно было спутать ни с каким другим.

Сердце Вивиан пропустило удар, затем заколотилось с новой силой, но теперь уже не только от страха, но и от острого, почти болезненного недоумения. Сент-Джон? Это он? Тот, кого она считала своим главным врагом, своим потенциальным убийцей… он спас ее? Но зачем? С какой целью?

Она подняла на него взгляд, пытаясь разглядеть лицо, подтвердить свою догадку, задать вопрос, но было поздно. Он уже сделал шаг назад, выходя из кэба, его высокая фигура на мгновение заслонила тусклый свет, пробивавшийся с улицы, а затем растворилась во тьме так же бесшумно и стремительно, как и появилась. Словно его здесь никогда и не было.

Оставшись одна в пропахшем кровью и порохом кэбе, рядом с остывающим телом, Вивиан несколько долгих, мучительных мгновений не могла пошевелиться. Мир качался, звуки — далекий гудок парохода, собственный рваный вздох, шорох дождевых капель по крыше экипажа — доносились словно сквозь толщу воды. Боль тупым, назойливым молоточком стучала в виске, а шея горела огнем там, где ее только что сжимали стальные пальцы.

Но инстинкт выживания, древний и могучий, оказался сильнее шока. Она должна была убираться отсюда. Немедленно. Пока не вернулся кучер, пока не появились случайные прохожие или, хуже того, ночной патруль, который непременно заинтересуется трупом в наемном экипаже и одинокой, растрепанной женщиной рядом.

Собрав все силы, превозмогая тошноту и головокружение, Вивиан с трудом выползла из кэба на скользкие, холодные булыжники тупика. Ноги подкашивались, но она заставила себя выпрямиться, судорожно вдыхая влажный, тяжелый воздух, пахнущий гнилью, смолой и близкой водой. Она мельком оглянулась на темный проем кэба, где в неестественной позе застыло тело ее несостоявшегося убийцы, и содрогнулась, отворачиваясь.

Кто этот человек, что спас ее?

Аромат дорогого одеколона, мимолетный, почти призрачный, все еще стоял в памяти, смешиваясь с запахом крови и пороха. Сент-Джон? Этого не может быть. Зачем ему спасать ту, которую, как она подозревала, он сам же и пытался сначала запугать, а потом убрать? Или тот, кто стрелял, был кем-то другим? Кем-то, кто следил за ней? Или за ее преследователем?

Мысли путались, разбегались, ускользая, как вода сквозь пальцы. Голова гудела. Единственное, что было ясно — она в смертельной опасности, и угроза нависла не только над ней.

«…иначе пострадают те, кто вам дорог».

Тетушка Агата. Образ ее, строгий, но любящий, вспыхнул перед глазами, заставив сердце сжаться ледяными тисками. Слава Богу, она сейчас далеко, вне досягаемости этих негодяев, наслаждается морским воздухом в Марблхеде. Эта мысль принесла слабое, но все же облегчение.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

Когда Вивиан открыла глаза, первые мгновения она не могла понять, где находится. Тяжелые портьеры из терракотового — или как называли этот цвет «индийский красный» — бархата плотно закрывали окна, погружая комнату в густой, непривычный полумрак, сквозь который лишь тонкими золотыми иглами пробивались редкие лучи запоздалого рассвета. Воздух был неподвижным, теплым и густо пропитанным незнакомым, сложным ароматом — смесью дорогих духов с восточными нотами, воска от догоревших накануне свечей и чего-то еще, неуловимо-сладковатого, возможно, запаха пудры или цветочных эссенций, которыми здесь, казалось, пропитано было все, от шелковых обоев на стенах до мягкого ворса ковра под ногами.

Она лежала на огромной кровати под пышным балдахином из того же коричневато-красного бархата, утопая в непривычно мягких подушках и ощущая под щекой прохладную гладкость тончайшего шелкового белья — роскошь, разительно контрастировавшая со скромной обстановкой ее собственной спальни на Маунт-Вернон-стрит или спартанской простотой гостевой комнаты в пансионе миссис О’Мэлли.

Затем воспоминания о прошлой ночи — страшные, обрывочные, как мутные картины дурного сна, — обрушились на нее с новой силой. Темный, зловонный тупик, ледяной ужас, безжалостные пальцы на горле, хриплый голос, шепчущий угрозы, блеск стали, оглушающий выстрел… Она резко села на кровати, чувствуя, как закружилась голова, а тело отозвалось тупой, ноющей болью. На прикроватной тумбочке из темного полированного дерева лежало небольшое ручное зеркальце в тускло поблескивающей серебряной оправе, оставленное здесь, вероятно, для удобства постоялиц. Движимая скорее болезненным любопытством, чем тщеславием, Вивиан дрожащей рукой взяла его. Холодное стекло отразило скудный утренний свет, пробивавшийся сквозь щели в тяжелых портьерах. С замиранием сердца она поднесла зеркало к лицу, а затем медленно опустила его ниже, к шее. Зрелище оказалось даже хуже, чем она ожидала. Щека, куда пришелся сокрушительный удар кулаком, безобразно распухла, кожа натянулась и горела огнем, отливая нездоровым багровым пятном, которое к вечеру, без сомнения, превратится в лиловый синяк. Но страшнее всего была шея. К темным отметинам от первого нападения добавились новые — широкие, темные, почти чернильные кровоподтеки там, где ее вчера сжимали безжалостные пальцы, прерывая дыхание. Кожа была воспалена, и даже легкое прикосновение кружевного ворота одолженной ночной рубашки вызывало острую боль. Это были не просто синяки — это была безобразная, унизительная печать жестокости, клеймо, оставленное на ее теле теми, кто хотел ее сломить, заставить замолчать. Она смотрела на свое отражение — на бледное лицо с распухшей щекой, на изуродованную шею, на темные круги под покрасневшими глазами — и чувствовала себя разбитой, униженной, но главное — загнанной в угол. Мысль о тетушке Агате снова сковала сердце холодом. Угроза была реальной, и отступать ей было нельзя. Но и двигаться вперед казалось почти самоубийством.

А Сент-Джон? Его странная реакция, его ярость при виде ее синяков, его загадочная наводка про «Atlantic Cargo» и столь же внезапное предостережение… Был ли он спасителем? Или хитроумным манипулятором, дергающим за ниточки из тени? Она вспомнила аромат его одеколона, который почудился ей в тупике… Или это была лишь игра воображения, подогретого страхом? Голова шла кругом от неразрешимых вопросов.

Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Войдите, — проговорила она севшим голосом.

Дверь приоткрылась, и в комнату бесшумно вошла молодая горничная в строгом черном платье и белоснежном фартуке — та самая, что проводила ее вчера к Мадлен. В руках она держала серебряный поднос, накрытый накрахмаленной салфеткой. На подносе стояла чашка с дымящимся кофе, маленький кувшинчик со сливками, сахарница и тарелка с несколькими тонкими ломтиками поджаренного хлеба и крошечной баночкой апельсинового джема — завтрак, достойный дорогого отеля.

— Мадам Роусон велела передать вам, мэм, — тихо проговорила горничная, ставя поднос на столик у кровати и избегая смотреть Вивиан в глаза. — И спрашивала, не нужно ли вам чего-нибудь еще.

— Нет… благодарю вас, — ответила Вивиан, чувствуя странную неловкость от этой заботы в стенах подобного заведения.

Горничная молча кивнула и так же бесшумно вышла, притворив за собой дверь. Вивиан отпила глоток горячего, крепкого кофе. Он немного взбодрил ее, прогоняя остатки тяжелого сна. Она заставила себя съесть кусочек тоста, хотя аппетита не было совершенно. Нужно было собираться с силами, нужно было думать, что делать дальше. Сидеть здесь, в этой «позолоченной клетке», она не могла.

Не успела она допить кофе, как дверь снова тихо отворилась, и на пороге появилась сама Мадам Роусон. Она была уже одета — в элегантное, но строгое платье из темно-серого кашемира с отделкой из черного бархата. Ее волосы были безупречно уложены, а на лице лежала привычная маска спокойной, чуть ироничной деловитости. Лишь внимательный взгляд ее умных карих глаз выдавал интерес к состоянию ее неожиданной гостьи.

— Доброе утро, мисс Харпер, — произнесла она ровным голосом, подходя к кровати. — Надеюсь, вы смогли хоть немного отдохнуть? Хотя, судя по вашему виду, ночь была не из легких.

Она окинула Вивиан быстрым, оценивающим взглядом, задержавшись на мгновение на ее шее, которую Вивиан инстинктивно прикрыла рукой.

— Как вы себя чувствуете? Боль сильная?

— Терпимо, — тихо ответила Вивиан, опуская руку. — Спасибо вам… за все, Мадам Роусон. Я… я не знаю, что бы я без вас делала.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Вивиан решила начать с архива самой «Бостон Глоуб» — возможно, в старых подшивках светской хроники или некрологах найдется что-то о семье Чендлер.

Спустившись в подвальное помещение, где воздух был густым от запаха старой бумаги и клея, а тишина нарушалась лишь шелестом переворачиваемых страниц да недовольным покашливанием мистера Финнегана, бессменного стража этих пыльных сокровищ, Вивиан почувствовала себя почти как дома. Этот мир пожелтевших газетных листов, громоздких переплетов и бесконечных стеллажей был ей знаком и понятен.

— Снова вы, мисс Харпер? — проворчал мистер Финнеган, не отрываясь от каталожных карточек. — Что на этот раз? Надеюсь, не решите перетряхивать архивы времен Гражданской войны?

— Пока нет, мистер Финнеган, — с легкой улыбкой ответила Вивиан, стараясь расположить к себе старого ворчуна. — Мне нужны подшивки «Boston Transcript» за последние два года. Раздел светской хроники.

Архивариус вздохнул, но указал на нужный стеллаж. Вивиан поблагодарила его и, найдя тяжелые тома, устроилась за длинным дубовым столом под одинокой электрической лампочкой, бросавшей на страницы желтоватый круг света.

Она начала методично просматривать колонки, испещренные именами бостонской элиты. Поиски Элеоноры Чендлер, вдовы Арчибальда, требовали терпения. Ее имя мелькало редко. Вот она в списке гостей на открытии выставки в Музее изящных искусств — через полгода после смерти мужа… Вот упоминание о ее пожертвовании на нужды церкви Старого Юга… А это список патронесс благотворительного бала, в котором среди прочих числилась и миссис Чендлер… И, наконец, то, что Вивиан искала — короткая заметка в «Transcript» о том, что «миссис Элеонора Чендлер, вдова покойного Арчибальда Чендлера, покинула свой дом в Бэк-Бэй и переехала в более уединенный особняк на Бикон-стрит». Адрес прилагался. Вивиан аккуратно записала его в блокнот. Она также нашла сообщение о состоявшейся год назад свадьбе ее дочери Эмили с неким Чарльзом Лоуренсом, адвокатом из Филадельфии, куда молодая пара и отбыла после венчания. Значит, вдова живет одна. Или с прислугой. Это упрощало, но одновременно и усложняло задачу — одинокая женщина могла быть более напугана и менее склонна к откровениям.

После полудня, сжав в руке свой блокнот и стараясь придать лицу выражение деловой сосредоточенности, Вивиан направилась в Городскую публичную библиотеку на Копли-сквер. Величественное здание из милфордского гранита и сиенского мрамора, с его строгими аркадами и рядами высоких окон, отражающих хмурое небо, казалось ей сейчас единственным надежным оплотом спокойствия и порядка посреди враждебного, полного скрытых угроз города.

Она миновала бронзовые врата, поднялась по широкой мраморной лестнице, украшенной фигурами львов, и вошла в гулкую тишину знаменитого Бэйтс-холла. Этот огромный читальный зал, со сводчатым кессонным потолком и бесконечными рядами длинных дубовых столов, за которыми под тусклым светом легендарных зеленых лампионов склонились над фолиантами студенты Гарварда и седовласые исследователи, всегда внушал ей благоговейный трепет. Воздух здесь был особенным — прохладным, чуть разреженным, пахнущим старой бумагой, кожей переплетов и неуловимым ароматом знаний, накопленных за десятилетия. Тишина, почти абсолютная, нарушаемая лишь осторожным шелестом переворачиваемых страниц да скрипом паркета под ногами редких посетителей, действовала на удивление успокаивающе после утреннего напряжения в редакции.

Найдя свободное место за одним из столов в дальнем конце зала, откуда открывался вид на затянутую дождевой дымкой Копли-сквер, Вивиан запросила у служителя в строгой униформе необходимые ей материалы: архив некрологов и несколько томов городских справочников «Blue Book». Ей нужно было найти хоть малейшую зацепку о семье Арчибальда Чендлера — вдове Элеоноре, детях, их нынешнем адресе, любых упоминаниях после его столь внезапной и подозрительной «скоропостижной кончины».

Работа была кропотливой и требовала терпения. Листая пожелтевшие страницы, Вивиан чувствовала, как постепенно отступает напряжение последних дней. Тишина и размеренный ритм библиотеки действовали успокаивающе. Она погрузилась в поиски, выписывая адреса, имена, даты, пытаясь составить картину жизни семьи Чендлер после внезапной смерти ее главы.

Она так увлеклась, что вздрогнула от неожиданности, когда тень упала на раскрытую страницу справочника. Вивиан резко подняла голову.

Уоррен Блэквуд стоял, небрежно прислонившись к краю стола, и смотрел на нее с той же ироничной, чуть вызывающей усмешкой, что и на приеме у Трасдейла. Его холодные голубые глаза насмешливо изучали ее, задержавшись на легком шарфе, все еще прикрывавшем ее шею. Вид у него был слегка растрепанный, словно он провел утро не за редакционным столом, а где-то в менее приличных местах.

— Какая прилежность, мисс Харпер! — протянул он своим низким, с легкой хрипотцой голосом, который Вивиан находила особенно неприятным. — Репортер «Глоуб» изучает светскую хронику? Готовите материал о том, кто из бостонских матрон заказал самое дорогое платье из Парижа? Или ваши интересы простираются глубже? Возможно, вас интересует судьба безутешных вдов, чьи мужья имели неосторожность… слишком много знать?

Его появление здесь, в этом святилище тишины и знаний, было вызывающим и неуместным. Вивиан почувствовала, как внутри закипает раздражение, смешанное с неприятным холодком узнавания — он снова намекал на Чендлера. Откуда ему известно, что именно она ищет?

— Боюсь, мистер Блэквуд, мои занятия вас не касаются, — холодно ответила она.

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

Ближе к вечеру, когда поток посетителей в Городской библиотеке иссяк, а за окнами Копли-сквер окончательно стемнело и пошел нудный, мелкий дождь, Вивиан почувствовала, что больше не в силах сидеть над пыльными томами. Голова гудела от обилия информации и недостатка свежего воздуха, а находки дня — смерть Арчибальда Чендлера, туманная история его вдовы Элеоноры, призрак Сильвии Блэквуд и ее возможная связь с отцом Сент-Джона — требовали немедленного обсуждения с Дэшем.

Она собрала свои записи, вернула книги смотрителю и вышла на улицу, поежившись от сырого, промозглого ветра. Напротив библиотеки располагался отель «Brunswick», известный своим роскошным вестибюлем, где, как знала Вивиан, имелся общественный телефонный аппарат — привилегия, доступная в те годы далеко не везде. Решив, что звонить из уличной будки в такую погоду будет неудобно, а возвращаться в редакцию уже поздно, она решительно пересекла площадь и вошла под своды отеля.

Вестибюль отеля встретил ее теплом, приглушенным светом хрустальных люстр, запахом дорогих сигар и тихим гулом респектабельных голосов. Найдя в дальнем углу за колонной вожделенный телефонный аппарат в полированной дубовой кабинке, Вивиан опустила монетку и попросила телефонистку соединить ее с редакцией «Бостон Глоуб». После недолгого ожидания и нескольких щелчков на линии она услышала знакомый голос Джинни Марлоу.

— Джинни? Это Вивиан Харпер. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Уиттакером, если он еще на месте.

— О, мисс Харпер! — в голосе секретарши послышалось удивление, смешанное с любопытством. — Минуточку… Да, он еще здесь. Кажется, только что собирался уходить. Соединяю!

Снова щелчки, и вот в трубке раздался голос Дэша — усталый, но с узнаваемыми нетерпеливыми нотками:

— Уиттакер слушает! Харпер? Это ты? Ну что там у тебя? Нашла что-нибудь стоящее?

— Кое-что нашла, Уиттакер, — ответила Вивиан, стараясь говорить тихо и быстро, чувствуя себя неуютно в этой стеклянной будке на виду у холла отеля. — Адрес миссис Чендлер, вдовы Арчибальда. Живет на Бикон-стрит.

— Бикон-стрит? Отлично! — в голосе Дэша послышался азарт. — Это уже что-то. А у меня… — он вздохнул, — пока глухо. Пайк словно в воду канул. Ни единого следа, кроме сообщений о банкротстве. Но я тут копнул поглубже в старые портовые декларации «Atlantic Cargo»… И знаешь, чье имя там пару раз всплыло в связи с какими-то уж очень странными, «особыми» грузами из Южной Америки незадолго до краха компании?

— Чье? — Вивиан затаила дыхание.

— Имя лорда Филиппа Сент-Джона, — голос Дэша в трубке стал напряженным. — Отца нашего сиятельного Николаса. Похоже, папаша был не только любителем театралок, но и не брезговал… контрабандой? Или чем похуже. И я почти уверен, что Чендлер и Пайк знали об этом. И кому-то очень не хотелось, чтобы они заговорили.

Вивиан молча слушала, чувствуя, как волосы шевелятся у нее на голове. Отец Сент-Джона… Сильвия Блэквуд… «Atlantic Cargo»… Мистер Блэквуд, который тоже интересуется этим делом… Нити сплетались в тугой, зловещий узел, и центр этого узла, похоже, находился в самом сердце семьи Сент-Джон.

— А теперь слушай еще кое-что, Харпер, — продолжал Дэш тем же напряженным шепотом. — Я тут поболтал с одним своим старым знакомым… ну, ты понимаешь, из тех, кто много слышит и мало говорит… Так вот, он шепнул мне, будто Уоррен Блэквуд из «Дейли Ньюс» тоже последнее время очень активно интересуется этой историей. Задает вопросы о Пайке, об «Atlantic Cargo», пытается раскопать старые грехи…

— Блэквуд?! — выдохнула Вивиан. Значит, ее встреча с ним в библиотеке не была случайностью! Он действительно что-то ищет. Но что? И на чьей он стороне?

— Да. Странно, не правда ли? Зачем ему это? — в голосе Дэша звучало подозрение. — Ладно, Харпер. На сегодня, думаю, хватит новостей. Собирайся и поезжай домой. Нужно все это обдумать. А завтра утром, часов в десять, я заеду за тобой, и мы отправимся с визитом к миссис Чендлер. И будь начеку. Мне все это очень, очень не нравится. Слишком много теней вокруг этого дела.

— Хорошо, Дэш. И ты… береги себя, пожалуйста.

— Непременно, Харпер. До завтра, — бросил он, и в трубке раздались короткие гудки.

Вивиан медленно повесила трубку, чувствуя, как дрожат руки. Отец Сент-Джона, замешанный в темных делах «Atlantic Cargo»… Уоррен Блэквуд, ведущий собственное расследование… Смерть одного директора, исчезновение другого…

Вернувшись на Маунт-Вернон-стрит, Вивиан с трудом заставила себя подняться по ступеням крыльца. Дом тети Агаты, обычно наполненный скрипом паркета под ее размеренными шагами, запахом лаванды и звуком тикающих часов, теперь казался непривычно тихим, пустым и холодным. Миссис Эллиот, домоправительница, встретила ее в холле с подносом, на котором стоял ужин, но Вивиан лишь устало отмахнулась, сказав, что не голодна, и поднялась к себе в комнату.

Она зажгла газовый рожок над туалетным столиком, но его шипящее пламя лишь подчеркивало гулкую пустоту спальни, где все напоминало об уехавшей тете. Дождь монотонно барабанил по стеклу, ветер завывал в каминной трубе, и каждый шорох в доме заставлял ее вздрагивать. Чувство одиночества было почти невыносимым, но возвращаться в редакцию или искать общества Дэша ей не хотелось. Ей нужно было время, чтобы побыть одной, чтобы разложить по полочкам все то, что она узнала и пережила за последние дни.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Прошло не более пары минут, наполненных лишь мерным боем старинных часов, когда дверь, в которую скрылась горничная, тихо отворилась. На пороге стояла женщина средних лет, облаченная в строгое платье из черного шелка с отделкой из матового крепа у ворота и на манжетах. Это была Элеонора Чендлер. Год прошел со смерти мужа, но ее облик все еще хранил печать траура, хотя и смягченную временем и требованиями светского этикета. Она была довольно высока, худощава, с прямой, даже жестковатой осанкой, которая, казалось, была призвана скрыть внутреннюю хрупкость или нервозность. Ее светлые волосы, тронутые первой сединой у висков, были аккуратно уложены в гладкую прическу, открывая высокий лоб. Лицо, вероятно, когда-то красивое, теперь казалось бледным и утомленным, с тонкими морщинками у глаз и плотно сжатыми губами. Но глаза ее, светло-голубые, почти прозрачные, смотрели на посетителей с неожиданной твердостью и настороженностью, в них не было ни слез, ни апатии — лишь глубоко запрятанная боль и, возможно, страх.

— Мисс Харпер, мистер Уиттакер? — голос ее прозвучал ровно, но чуть глухо, словно она давно не разговаривала громко. — Прошу вас, пройдите в гостиную.

Она жестом указала на двойные двери из полированного ореха справа от холла и, не дожидаясь их, сама направилась туда медленным, размеренным шагом. Вивиан и Дэш переглянулись — во взгляде вдовы не было ни враждебности, ни явного нежелания говорить, но ощущалась холодная дистанция и настороженность.

Они последовали за ней в гостиную — просторную комнату, обставленную с той же тяжеловесной, чуть старомодной роскошью, что и холл. Высокие окна были задрапированы тяжелыми шторами из темно-зеленого бархата, пропускавшими скудный дневной свет. Стены, оклеенные обоями с тисненым золотистым узором на кремовом фоне, были украшены несколькими пейзажами в массивных рамах и большим портретом покойного Арчибальда Чендлера над камином. С холста на них смотрел мужчина средних лет, с уверенным взглядом, крепко сбитой фигурой и начинающей редеть шевелюрой, — и смотрел так, словно все еще был хозяином этого дома и этой жизни.

В камине из белого мрамора тихо потрескивал огонь, хотя в комнате не было холодно. Перед камином на толстом ковре с восточным орнаментом стояли глубокие кресла и диван, обитые шелком цвета старого золота. Миссис Чендлер указала им на кресла, а сама опустилась на диван, сохранив свою прямую, напряженную осанку. Ее руки в тонких черных митенках неподвижно лежали на коленях.

— Итак, господа журналисты, — начала она, прежде чем Вивиан успела сформулировать первый вопрос, и в ее голосе послышалась едва заметная ирония. — Вы сказали, что пишете статью о вкладе моего покойного мужа в торговлю Бостона? Весьма… неожиданно, учитывая, что со дня его смерти прошел уже год, и пресса до сих пор не проявляла к его делам особого интереса. Что же именно вас интересует?

Прямой вопрос застал Вивиан врасплох, но она быстро собралась.

— Миссис Чендлер, ваш муж действительно был заметной фигурой в деловом мире Бостона, — начала она мягко, но уверенно. — Мы бы хотели осветить историю его компании, «Atlantic Cargo», понять причины ее… — она запнулась, подбирая слова, — …внезапного ухода с рынка. Возможно, вы могли бы рассказать нам немного о последних месяцах работы вашего мужа? Были ли какие-то трудности, о которых он упоминал?

Она внимательно наблюдала за реакцией вдовы, стараясь уловить малейшие изменения в ее лице или голосе. Дэш молчал, но его присутствие ощущалось — он сидел чуть поодаль, его взгляд был так же внимателен и сосредоточен. Они были здесь не как сочувствующие визитеры, а как репортеры, ищущие правду, какой бы неудобной она ни была.

Прямой вопрос Вивиан повис в тяжелой тишине гостиной, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов и тихим треском поленьев в камине. Элеонора Чендлер не отвела взгляда, ее светло-голубые глаза, до этого момента казавшиеся почти бесцветными, на мгновение потемнели, словно отразив тень давней боли или страха. Ее тонкие пальцы в черных митенках чуть заметно сжались на подлокотнике дивана. Она сделала едва уловимый вдох, прежде чем ответить, и голос ее прозвучал еще более ровно и отстраненно, чем прежде, словно она воздвигла невидимую стену между собой и назойливыми вопросами посетителей.

— Трудности, мисс Харпер? — она слегка склонила голову, и в этом движении было что-то отстраненно-вежливое, как у человека, привыкшего скрывать свои истинные чувства за безупречными манерами. — Боюсь, я мало что могу вам рассказать о делах моего покойного мужа. Арчибальд был человеком… сдержанным. Он не имел привычки посвящать меня в тонкости своих коммерческих предприятий. Он всегда говорил, что бизнес — не женское дело, и старался оберегать меня от лишних волнений.

Она произнесла это с достоинством, но Вивиан уловила легкую нотку горечи или обиды в ее голосе — горечи женщины, которую держали в стороне от жизни собственного мужа.

— Мы понимаем, миссис Чендлер, — мягко вмешался Дэш, его голос звучал на удивление сочувственно, без обычной иронии. — Но, возможно, вы замечали какие-то перемены в его настроении незадолго до… трагедии? Он не казался вам встревоженным или подавленным?

Миссис Чендлер на мгновение прикрыла глаза, словно пытаясь воскресить в памяти образы прошлого. Линии у ее рта стали резче.

— Арчибальд всегда был серьезным человеком, мистер Уиттакер, — медленно проговорила она, снова открывая глаза. Ее взгляд был устремлен куда-то мимо них, на портрет мужа над камином. — Последние месяцы… да, пожалуй, он был более молчалив, чем обычно. Часто запирался в кабинете, подолгу сидел над бумагами… Иногда я слышала, как он разговаривает по телефону — голос у него был напряженным, резким… Но он уверял меня, что все в порядке, лишь временные деловые затруднения.