Между строк и лжи. Книга 3

ГЛАВА 1

МЕЖДУ СТРОК И ЛЖИ

КНИГА III

ГЛАВА 1

Бостон

декабрь 1908 года

Офис Николаса Сент-Джона, расположенный в самом сердце финансового района Бостона, был оплотом респектабельности и незыблемого порядка. Стены, обшитые темным дубом, украшали гравюры с видами старого Бостона и несколько внушительных морских пейзажей в тяжелых золоченых рамах. Массивный письменный стол красного дерева был почти пуст, если не считать серебряного пресс-папье, хрустальной чернильницы и аккуратной стопки деловых бумаг. Воздух пах дорогой кожей кресел, полиролью для мебели и едва уловимым ароматом кубинских сигар, который, казалось, въелся в саму древесину. Но внешний порядок резко контрастировал с хаосом, царившим в душе хозяина кабинета.

Николас стоял у высокого окна, глядя на суетливую улицу внизу, где экипажи и редкие автомобили пробирались сквозь декабрьскую слякоть, а пешеходы, закутанные в пальто, спешили по своим делам. Прошло несколько дней с того злополучного приема у Бэнкрофтов, но сцена на ледяном балконе стояла у него перед глазами так ясно, словно произошла минуту назад. Ярость и боль в глазах Вивиан Харпер, ее слова, полные ненависти и презрения… «Я вас ненавижу! Лицемер, эгоист, убийца!» Они обожгли его, оставив глубокий, незаживающий след. Он пытался убедить себя, что это лишь истерика женщины, доведенной до отчаяния, что она не имела в виду того, что говорила, но в глубине души он знал — она верила каждому своему слову. И самое страшное — отчасти она была права.

Не в том, что он убийца, нет. Но в том, что он лжец — да. Он лгал ей с самого начала, скрывая правду о своем отце, о том давнем пожаре, о своей роли в ее появлении в «Бостон Глоуб». Он лгал, пытаясь защитить хрупкий мир своей матери, леди Маргарет, для которой разоблачение грехов ее мужа стало бы ударом, способным ее уничтожить. Он лгал, пытаясь уберечь репутацию семьи Сент-Джон, это священное знамя, которое он нес с тяжелым сердцем. Но теперь эта ложь обернулась против него, создав пропасть между ним и женщиной, которая… неожиданно стала для него слишком важна.

Гнев поднялся в нем глухой волной. Гнев на самого себя за трусость и нерешительность. Гнев на отца, лорда Филиппа, на сенатора Рэндольфа, этого скользкого интригана, который, несомненно, стоял за многими бедами Вивиан, и, конечно, он испытывал злость на Уоррена Блэквуда. Николас был почти уверен, что именно его сводный брат, этот вечный соперник, подлил масла в огонь, нашептав что-то Вивиан, исказив факты, чтобы причинить боль им обоим. Что именно он ей сказал? Догадался ли он о связи отца с пожаром? Или это было что-то другое, связанное с «Atlantic Cargo»?

Беспокойство о Вивиан — острое, почти физическое — не отпускало его. Ее внезапный отъезд в Марблхед… Это было похоже на нее — упрямую, гордую, не желающую показывать слабость. Но он знал, что это не просто отдых. Это затишье перед бурей. Она не остановится, пока не докопается до правды, какой бы опасной эта правда ни была. А Рэндольф и те, кто за ним стоял, не остановятся ни перед чем, чтобы ей помешать.

Он не мог раскрыть правду матери. Не мог признаться Вивиан во лжи — не сейчас, когда она его ненавидела. Но и сидеть сложа руки, зная, что ей грозит смертельная опасность, он тоже не мог. Чувство вины и беспомощности душило его.

Решение созрело. Он должен защитить ее, пусть даже издалека, без ее ведома. Он усилит наблюдение — его люди будут следить за ней в Марблхеде, незаметно, не вмешиваясь, но готовые прийти на помощь в случае крайней необходимости. И он должен выяснить, что за игру ведут Блэквуд и Рэндольф. Нужно начать собственное, тайное расследование против них. Собрать компромат, найти их слабые места. Только так он сможет получить рычаги влияния, чтобы держать их на расстоянии от Вивиан.

Николас резко отвернулся от окна. Его лицо снова стало непроницаемой маской холодного аристократа. Он подошел к столу, взял пальто, шляпу и трость.

— Миссис Эшворт, — обратился он к своей пожилой секретарше, сидевшей за отдельным столом у двери, — отмените, пожалуйста, все мои встречи на сегодня. Я уезжаю по неотложному делу.

Миссис Эшворт, женщина с прямой спиной, седыми волосами, стянутыми в тугой узел, и лицом, не выражавшим ничего, кроме безупречной лояльности, лишь кивнула, не задавая лишних вопросов.

— Будет исполнено, мистер Сент-Джон. Встречу с представителями банка перенести?

— Да. На завтра, — бросил Николас уже на ходу, выходя из кабинета твердым, решительным шагом. Первым делом нужно было найти Блэквуда. И потребовать ответов. Сегодня их вражда выйдет на новый уровень.

***

Редакция «Бостон Глоуб» жила своей обычной лихорадочной жизнью. Стук пишущих машинок, треск телеграфа, выкрики редакторов, запах типографской краски и табачного дыма — все смешивалось в привычный гул, который обычно бодрил и подстегивал. Но сегодня Дженна Моррис почти не замечала этой суеты. Ее сердце колотилось так сильно, что отдавало в висках, а ладони были влажными от нервного пота. Она сидела за своим столом, делая вид, что правит очередную заметку о светском рауте, но ее глаза внимательно следили за Дэшем Уиттакером, сидевшим напротив.

Он выглядел скверно — темные круги под глазами, вечно взъерошенные светлые волосы казались еще более спутанными, а обычная ироничная усмешка сменилась мрачной сосредоточенностью. Видно было, что он зол и встревожен. Утренний разнос у Грэма из-за той подложной закладной явно не прошел даром. И Вивиан Харпер все еще не было… Это играло Дженне на руку.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

Тихо, стараясь не скрипнуть ни одной половицей старого дома, Вивиан спустилась по узкой лестнице, дрожащими от холода и волнения пальцами отперла тяжелый дубовый засов на входной двери и шагнула наружу, в ревущую, ледяную темноту. Ветер тут же с яростью набросился на нее, пытаясь сбить с ног, проникая под пальто, захлестывая ледяным дыханием так, что перехватило дух. Снежная крупа больно секла лицо и руки. Откуда-то издалека, пробиваясь сквозь вой ветра, донесся низкий, протяжный, тоскливый гудок — сигнал действующего маяка на соседнем острове Литтл-Мисквег, предупреждающий припозднившиеся суда об опасности прибрежных рифов. Какая злая ирония — она сама шла к заброшенному маяку, навстречу своей собственной, неведомой опасности.

Путь к старому маяку пролегал вдоль самого берега, по узкой, едва различимой в темноте тропе, петлявшей между обледенелыми валунами и чахлыми, скрюченными ветром соснами. Справа, совсем близко, ревело и пенилось невидимое ночное море, его грозный рокот смешивался с воем ветра, создавая оглушающую какофонию. Слева чернели редкие силуэты спящих домов городка, их окна были темны и неприветливы. Неровный луч ее фонарика выхватывал из мрака то скользкий, покрытый ледяной коркой камень, то причудливо изогнутую корягу, похожую на морское чудовище, то обрывки старых рыбацких сетей, выброшенные на берег последним штормом. Каждый подозрительный шорох — скрип ветки, шелест сухой травы под снегом, далекий крик ночной птицы — заставлял ее вздрагивать и инстинктивно крепче сжимать холодную рукоять револьвера в кармане. Воздух был густым, плотным от запаха соли, гниющих водорослей и этого всепроникающего, до костей пробирающего холода. Она шла быстро, почти бежала, спотыкаясь на неровной тропе, подгоняемая смесью страха и отчаянного нетерпения. И вот, наконец, он — старый маяк. Его темная, обветренная, местами полуразрушенная башня из грубого серого камня вырисовывалась на фоне чуть посветлевшего у горизонта неба, словно перст, грозящий ночи. Он казался еще более зловещим и заброшенным, чем она его себе представляла. Он казался еще более зловещим и заброшенным, чем она его себе представляла, — одинокий, покинутый всеми, кроме ветра и волн.

***

Примерно в это же самое время, за много миль от Марблхеда, в Бостоне, в пропахшем дешевым табаком и застарелой пылью кабинете редакции «Бостон Дейли Ньюс», Уоррен Блэквуд с недоумением и плохо скрываемой враждебностью смотрел на своего незваного гостя. Николас Сент-Джон — сама элегантность и ледяное самообладание — стоял посреди его репортерского логова в своем безупречно сшитом темном пальто из лучшего английского сукна и блестящем цилиндре, держа в руке трость с тяжелым обсидиановым набалдашником. Его присутствие здесь, в этом царстве хаоса и газетной суеты, где на полу валялись скомканные листы бумаги, а пепельница на столе была переполнена окурками, выглядело столь же неуместно, как бриллиантовая брошь на рубище нищего.

— Чему обязан столь неожиданным визитом, братец? — Уоррен лениво откинулся на спинку своего старого, продавленного и немилосердно скрипевшего кресла, стараясь скрыть под маской привычного цинизма неприятное чувство, которое всегда вызывало у него появление этого лощеного аристократа. Он демонстративно стряхнул пепел с сигареты прямо на пол. В его холодных, цвета зимнего неба, глазах блеснул недружелюбный, колючий огонек. Он терпеть не мог эту аристократическую выдержку Николаса, его манеру держаться так, словно весь мир — лишь пыль у его ног. — Неужели решил променять свои утомительные банкирские игры на настоящую журналистику? Или пришел узнать последние сплетни с Док-сквер? Могу поделиться, у меня их всегда в избытке.

— Оставим шутки, Уоррен, — голос Николаса был ровным, почти безжизненным, но в глубине его глаз, карих, цвета дорогого бурбона, где обычно плескалась лишь скука или холодный расчет, сейчас таилась плохо скрытая сталь. — Я пришел поговорить о мисс Харпер.

Уоррен позволил себе чуть приподнять бровь, над которой белел тонкий шрам — память о давней стычке в одном из портовых переулков. Ах, вот оно что. Мисс Харпер. Очаровательная, упрямая мисс Харпер. Кажется, он задел-таки своего непоколебимого братца за живое.

— Любопытно, — протянул он медленно, с удовольствием наблюдая за едва заметным напряжением, сковавшим идеальные черты Николаса. — И что же так интересует наследника финансовой империи Сент-Джон в судьбе какой-то журналистки? Неужели те пикантные слухи о вашей… скажем так, особой симпатии к ней, не так уж и беспочвенны?

— Мои симпатии — не твоего ума дело, — отрезал Николас, его голос стал еще холоднее. — Я хочу знать только одно: что именно ты ей сказал? Какую очередную ложь ты ей преподнес, чтобы использовать ее в своих жалких интригах против меня?

— Ложь? — Уоррен позволил себе легкую усмешку, обнажив ровные белые зубы. — Почему ты так уверен, что это была ложь, братец? Может быть, я всего лишь приоткрыл ей глаза на некоторые… скажем так, неприглядные факты из истории нашей с тобой… общей семьи? Или, быть может, — он понизил голос, придавая ему доверительную интонацию, — я всего лишь намекнул ей на возможную связь между некоторыми финансовыми махинациями и таинственным исчезновением моего дяди Сэма? Да-да, того самого Сэмюэля Блэкмора, которого ты, несомненно, помнишь, — он сделал паузу, внимательно глядя в лицо Николасу. — Мой дядя, то бишь брат моей матери, пропал без вести несколько лет назад. Сразу после того, как у него возникли… серьезные разногласия с твоим другом, сенатором Рэндольфом. Из-за каких-то темных дел в «Atlantic Cargo». Странное совпадение, не находишь? Дядя Сэм был человеком чести, но, увы, слишком многое знал… О вашем мире, Николас. Мире, в котором правят такие беспринципные люди, как Рэндольф. И такие, как твой обожаемый отец, — добавил он уже тише, но с откровенным ядом в голосе.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Шаги. Тяжелые, мужские, осторожные, но уверенные шаги снаружи, у самой двери старого маяка. Их было несколько — двое, может быть, трое. Они приближались, шурша по снегу и осыпающимся камням, их звук отчетливо пробивался сквозь неистовый вой ветра. Сердце Вивиан, только что бешено колотящееся от ужаса и откровений Блэкмора, теперь, казалось, замерло, упав куда-то в ледяную бездну страха. Ловушка захлопнулась. Это были они — люди Рэндольфа или Сент-Джона, пришедшие за ней или за Блэкмором, а может, и за ними обоими. Бежать! Эта мысль вспыхнула в ее сознании единственным спасительным огнем.

Она метнулась в ту сторону, куда только что исчез Блэкмор, луч ее фонарика заплясал по сырой, покрытой плесенью стене. Вот он — темный проем, прикрытый грязной, рваной мешковиной. Не раздумывая ни секунды, она отдернула грубую ткань, едва не задохнувшись от волны затхлого, холодного воздуха, пахнущего землей и мышами. За проемом чернел узкий, как щель, лаз, уходивший куда-то вниз и в сторону, словно нора испуганного зверя. Снаружи послышался скрип ржавых дверных петель — они вошли!

Не помня себя от ужаса, Вивиан протиснулась в узкий лаз, больно ободрав плечо о грубые камни. Фонарик выпал из ее похолодевших пальцев, но она не стала его поднимать — нельзя было выдать себя светом. Она очутилась в кромешной тьме, в узком, низком коридоре, выложенном неотесанным камнем. Спотыкаясь, она бросилась вперед, почти на ощупь, вытянув руки, чтобы не налететь на стену. Воздух здесь был еще более спертым и холодным, под ногами хрустел какой-то мусор. Она слышала, как ее собственное сердце гулко стучит в ушах, заглушая даже шум бури. Главное — уйти как можно дальше, пока они не обнаружили этот ход. В одной руке она мертвой хваткой сжимала револьвер в кармане пальто, в другой — бесценный клочок бумаги с адресом, который сунул ей Блэкмор. Эта записка была теперь ее единственной надеждой, ее единственным смыслом.

Коридор внезапно закончился, и она чуть не упала, вывалившись наружу, на открытое пространство. Она оказалась у подножия утеса, с другой стороны от тропы, ведущей к маяку, среди огромных, скользких от льда валунов, о которые с оглушительным ревом разбивались волны. Ветер здесь был еще более свирепым, он налетал с моря, не встречая преград, швырял в лицо ледяные брызги и снежную крупу, норовя сорвать с головы платок и растрепать волосы. Оглянувшись на темную громаду маяка, она увидела слабый, колеблющийся свет фонаря в одном из нижних окон — они были там, они искали ее или Блэкмора.

Нужно было бежать к дому миссис Чедвик, к единственному островку безопасности в этом ледяном, враждебном мире. Но как? Возвращаться по открытой тропе было слишком опасно — ее могли заметить. Оставалось одно — пробираться вдоль самого берега, по скользким камням, рискуя каждую минуту сломать ногу или быть смытой в ледяное, ревущее море.

Страх подстегивал ее, придавая отчаянные силы. Задыхаясь от резкого ветра и усталости, она карабкалась по обледенелым валунам, цепляясь за выступы онемевшими пальцами, скользила, падала на острые камни, поднималась и снова бежала вперед, к далеким, едва различимым огонькам Марблхеда. Пальто намокло от брызг и снега, стало неимоверно тяжелым, волосы выбились из-под платка и ледяными прядями хлестали по лицу. Легкие горели от холодного воздуха, ноги подкашивались, но она упорно двигалась вперед, подгоняемая животными ужасом и инстинктом самосохранения.

Она не знала, сколько времени прошло — минута, час, вечность? — когда наконец увидела знакомые очертания утеса, на котором стоял дом миссис Чедвик. Подъем по обледенелой тропинке показался ей последним, нечеловеческим усилием. Спотыкаясь, цепляясь за голые, замерзшие кусты, она наконец добралась до крыльца. Руки так дрожали, что она не сразу смогла попасть ключом в замочную скважину. Наконец, тяжелая дубовая дверь поддалась, и Вивиан буквально ввалилась внутрь, в спасительное тепло и тишину дома, рухнув на пол в прихожей, совершенно обессиленная, мокрая, замерзшая, но живая.

Несколько долгих мгновений Вивиан просто лежала на холодном полу прихожей, там, где рухнула, не в силах пошевелиться. Ледяной холод ее промокшего насквозь пальто смешивался с жаром, который горел внутри от пережитого ужаса и бешеного стука сердца. Рев ветра и моря снаружи доносился сюда лишь приглушенным гулом, и тишина дома казалась оглушающей. Она судорожно сжимала в одной руке револьвер, холодный и бесполезный теперь, а в другой — маленький, драгоценный, мокрый клочок бумаги с адресом.

Нужно было встать. Нельзя было оставаться здесь, у всех на виду. А вдруг тетушка Агата или миссис Чедвик проснутся от шума бури или услышат ее возвращение? Вивиан с трудом, опираясь на стену, поднялась на ноги. Ноги дрожали и не слушались, все тело била мелкая дрожь — то ли от холода, то ли от нервного истощения. Она тихонько прикрыла тяжелую входную дверь, повернув ключ в замке, и только тогда позволила себе перевести дух.

Стараясь ступать как можно тише, оставляя мокрые следы на начищенных сосновых половицах, она прокралась к лестнице, ведущей на второй этаж. Сердце все еще колотилось так, что отдавало в висках. Каждый скрип старого дерева под ее ногой казался ей оглушительным в ночной тишине. Она боялась поднять глаза на дверь комнаты тетушки Агаты, боясь увидеть полоску света под ней или услышать встревоженный голос. Но из-за двери доносилось лишь все то же мерное, спокойное дыхание.

Наконец, она добралась до своей комнаты. Прикрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной, закрыв глаза. Безопасность. Относительная, временная, но все же безопасность. Тепло комнаты после ледяного ада снаружи показалось почти обжигающим. Она стянула с головы мокрый платок, провела рукой по спутанным, влажным волосам. Подойдя к туалетному столику, она зажгла стоявшую там керосиновую лампу, убавив фитиль до минимума. В овальном зеркале отразилось бледное, измученное лицо незнакомой женщины с огромными, темными от ужаса глазами и синеватыми кругами под ними. Пряди волос прилипли ко лбу и щекам, на губе запеклась капелька крови — видимо, прикусила во время бегства. Она выглядела как застигнутая бурей птица, чудом уцелевшая, но до смерти напуганная.

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

Прощание с тетушкой Агатой в маленькой, продуваемой сквозняками прихожей было торопливым и пропитанным фальшью, от которой у Вивиан першило в горле. Она старательно избегала встречаться взглядом с проницательными серыми глазами, боясь, что та прочтет в них и страх, и отчаяние, и ту страшную решимость, что вела ее теперь в неизвестность.

— Тетя, милая, вы только не волнуйтесь! — щебетала она с неестественной бодростью, торопливо застегивая пуговицы на своем темно-зеленом дорожном пальто. Саквояж со скудными пожитками уже стоял у двери. — Мистер Грэм прислал письмо… совершенно неожиданно. Очень важное, конфиденциальное задание в другом городе. Нужно ехать немедленно, он настаивает. Это большая честь для меня, вы же понимаете!

Она протянула тетушке аккуратно сложенный лист бумаги — фальшивое письмо, которое она сочинила прошлой ночью при тусклом свете лампы, тщательно подражая сухому, деловому стилю редактора Грэма на бланке «Бостон Глоуб», который она когда-то машинально сунула в свою сумку. Тетушка Агата взяла письмо, но взгляд ее был устремлен не на строки, а на бледное, осунувшееся лицо племянницы.

— Вивиан, дорогая, — голос Агаты был тихим, но в нем слышалась неподдельная тревога, пробившаяся сквозь привычную строгость. — Ты уверена, что все в порядке? Ты выглядишь… измученной. И нервной. Это задание… оно не слишком рискованное?

— Ну что вы, тетя! Никакого риска! — Вивиан постаралась изобразить беззаботную улыбку, которая, должно быть, выглядела жалко. — К тому же, смена обстановки, новое дело — это именно то, что мне сейчас нужно! Не беспокойтесь, я буду писать вам при любой возможности. Обещаю!

— Но куда ты едешь? Это-то ты можешь мне сказать?

— Город… кажется… Филадельфия. Да, точно, Филадельфия!

Она быстро, почти неловко, обняла тетушку, вдохнув знакомый запах ее духов с нотой увядающих роз, и, чувствуя острый укол совести за свою ложь, подхватила саквояж и выскользнула за дверь, где ее уже ждал нанятый заранее кэбмен, ежившийся от промозглого ветра.

Дорога до бостонского Южного вокзала, суета перрона, покупка билета до Нью-Йорка — все это прошло как во сне, в тумане тревожных мыслей и плохо скрываемого страха. Вивиан выбрала место у окна в почти пустом вагоне второго класса, стараясь не привлекать к себе внимания, надвинув шляпку пониже и подняв воротник пальто. Поезд дернулся, лязгнул сцепками и медленно пополз прочь из Бостона, унося ее все дальше от знакомого мира, от ее расследований, от Дэша, от Николаса, от тетушки Агаты — навстречу огромному, пугающему, неизвестному Нью-Йорку.

Она смотрела в окно на проплывающие мимо заснеженные поля, на маленькие городки с островерхими церквями, на дымящие трубы фабрик, но мысли ее были далеко. Она снова и снова прокручивала в голове разговор с Блэкмором, его страшные слова о вине отца Николаса: «Пожар не был случайностью… Лорд Филипп был там… Он несет ответственность…» Эта страшная уверенность старика, его затравленный взгляд, записка с адресом, зажатая сейчас в ее кулаке внутри кармана… Все это было реальностью. Ее отец, Генри Харпер, ее мать, Элизабет… Их убили. И убийца — отец человека, к которому ее так неодолимо влекло, которому она почти поверила. Горечь и ярость снова подступили к горлу, но слез не было. Была только холодная, стальная решимость идти до конца. Найти О'Брайена. Найти книгу Блэкмора. И докопаться до правды, чего бы ей это ни стоило.

Чем ближе поезд подходил к Нью-Йорку, тем сильнее становилось ее волнение. Огромный город встречал ее сначала унылыми промышленными окраинами, затем — бесконечными рядами домов, уходящих вдаль. Наконец, поезд с оглушительным скрежетом и шипением пара вполз под своды Пенсильванского вокзал. Вивиан вышла из вагона и замерла, пораженная и немного напуганная.

Это было нечто невероятное. Огромное, гулкое пространство, залитое электрическим светом, высокие сводчатые потолки, напоминающие древнеримские термы, мраморные колонны, нескончаемый поток людей, снующих во всех направлениях, шум, гам, крики газетчиков и носильщиков, гудки таксомоторов, доносившиеся с улицы, — все это обрушилось на нее, оглушая и дезориентируя после относительной тишины Бостона. Воздух был тяжелым, пропитанным запахами угля, стали, пота, дешевых духов и еды из вокзальных буфетов. Она на мгновение почувствовала себя песчинкой, затерянной в этом гигантском, ревущем механизме города.

«Соберись, Вивиан», — мысленно приказала она себе.

Взяв свой саквояж, она решительно направилась к выходу, лавируя в толпе. Нужно было найти жилье. Недорогое, незаметное, подальше от центральных улиц и роскошных отелей, где она могла бы случайно столкнуться с кем-то из бостонских знакомых или привлечь ненужное внимание тех, кто, возможно, уже ищет ее и здесь. Она поймала кэб — видавший виды экипаж с усталой лошадью и небритым возницей — и, назвав район Гринвич-Виллидж, попросила найти ей недорогой, но приличный пансион.

После недолгих поисков ей повезло — пожилая ирландка с усталым, но добрым лицом, миссис О’Ши, хозяйка узкого четырехэтажного кирпичного дома на тихой улочке с несколькими чахлыми деревьями, согласилась сдать ей крошечную, но очень чистую комнатку под самой крышей, с окном, выходящим во двор на пожарные лестницы соседних домов. Комната была обставлена более чем скромно — узкая железная кровать с аккуратно заправленным бельем, маленький шаткий столик у окна, стул венского типа и небольшой комод из темного дерева, — но главное, здесь было тихо после уличного шума и, как ей показалось, безопасно. Запах свежевыстиранного белья и слабого раствора карболки перебивал другие запахи старого дома.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Следующие два дня тянулись для Вивиан невыносимо долго. Она сидела в своей крошечной комнатке под крышей, чувствуя себя запертой в клетке. Выходить на улицу без денег было бессмысленно и унизительно. Она перечитала все старые газеты, которые нашла в общей гостиной пансиона, пыталась делать какие-то заметки в блокноте, но мысли ее постоянно возвращались к встрече с Блэкмором, к его страшным словам о Сент-Джонах и к записке с нью-йоркским адресом, которую она теперь прятала под матрасом. Ожидание сводило ее с ума. Каждая минута этого вынужденного бездействия казалась непозволительной роскошью, временем, которое ее враги могли использовать против нее или Блэкмора. А нелепая пропажа кошелька! Как она могла быть такой неосторожной? Это было так глупо — остаться без гроша в самом начале такой важной и опасной поездки. Она почти не спала, прислушиваясь к шуму большого города за окном и к каждому шороху в коридоре пансиона, чувствуя себя уязвимой и одинокой.

Наконец, к вечеру второго дня, в дверь ее комнаты постучала миссис О’Ши, держа в руках бланк денежного перевода. Сердце Вивиан радостно подпрыгнуло. Мадлен Роусон не подвела. Сумма была небольшой, но достаточной, чтобы расплатиться с миссис О’Ши, оплатить комнату еще на несколько дней и оставить немного на еду и непредвиденные расходы. Вивиан чуть не расплакалась от облегчения. Она тут же спустилась с хозяйкой в ближайшее почтовое отделение, получила деньги и немедленно погасила свой долг перед миссис О’Ши, горячо поблагодарив ее за терпение и доброту.

Теперь она снова была свободна в своих действиях. Эта вынужденная двухдневная пауза, как ни странно, пошла ей на пользу — она немного отдохнула, собралась с мыслями и почувствовала новый прилив решимости. Она достала из-под матраса записку Блэкмора. Адрес в Нижнем Ист-Сайде. О’Брайен. Время пришло. Она знала, что идет в логово зверя, что рискует всем, но отступать было уже поздно. Поправив шляпку и проверив, на месте ли револьвер в кармане пальто, она твердой походкой вышла из пансиона и направилась к ближайшей станции надземной железной дороги. На этот раз ее ничто не остановит. Она должна была узнать, что или кто ждет ее по адресу, оставленному Блэкмором.

Поездка на грохочущем, изрыгающем искры и дым поезде над улицами города была быстрой и шумной. Вагоны были переполнены, воздух был спертым, но Вивиан почти не замечала этого, мысленно повторяя адрес и имя — О’Брайен. Когда она сошла на нужной станции и окунулась в улицы Нижнего Ист-Сайда, она снова почувствовала себя попавшей в совершенно другой мир, не имеющий ничего общего ни с респектабельным Бостоном, ни даже с богемным Гринвич-Виллидж, где она временно остановилась.

Это был кипящий котел человеческой жизни, энергии и нищеты. Узкие улицы, мощенные щербатым булыжником, были зажаты между высокими, мрачными многоквартирными домами — тенементами — с пожарными лестницами, увешанными бельем, и обшарпанными фасадами. Тротуары были почти непроходимы из-за толп людей и бесчисленных лотков уличных торговцев, продававших все на свете — от соленой рыбы и квашеной капусты из бочек до штопаных чулок и дешевых жестяных игрушек. Воздух вибрировал от многоязычного гомона — здесь говорили на идише, итальянском, польском, русском, немецком, и все это смешивалось с криками торговцев, плачем детей, игравших прямо на проезжей части среди медленно ползущих фургонов, запряженных костлявыми лошадьми, и грохотом, доносившимся из открытых дверей крошечных мастерских в полуподвалах.

Пахло так же сильно и разнообразно: жареным луком, чесноком, кислой капустой, дешевым табаком, угольным дымом из труб, конским потом и навозом, немытыми телами и острым, едким запахом из какой-то красильни за углом. Вивиан, привыкшая к сдержанным запахам Бостона, чувствовала себя почти оглушенной этим калейдоскопом звуков и запахов. Она старалась держаться уверенно, плотнее кутаясь в свое темное пальто, но чувствовала на себе любопытные, а иногда и недружелюбные взгляды. Женщина ее круга, одетая как она, явно была здесь чужой, белой вороной среди этих людей, чьи лица несли на себе печать тяжелого труда и борьбы за выживание.

Она несколько раз останавливалась, чтобы свериться с картой и названием улицы на угловом знаке, петляя по лабиринту переулков, стараясь не потерять направление. Наконец, она нашла нужную улицу — еще более узкую и темную, чем предыдущие, почти полностью затененную высокими стенами тенементов. Номер дома, указанный в записке Блэкмора, принадлежал одному из таких зданий — обшарпанному пятиэтажному кирпичному монстру с грязными, засиженными мухами окнами и облупившейся краской на входной двери. Рядом находилась крошечная лавка старьевщика, заваленная всяким хламом, а с другой стороны — шумная пивная с мутными стеклами, откуда доносились громкие голоса и смех.

Вивиан остановилась на противоположной стороне улицы, у стены другого тенемента, переводя дух и наблюдая за нужным домом. Сердце снова забилось часто и тревожно. Вот он, адрес. Но что дальше? Кто такой О’Брайен? Живет ли он здесь? Или это просто место встречи? Или какая-то условная фамилия для конспирации? Что ей делать — просто войти в подъезд и спросить О’Брайена? Или попытаться узнать что-то у соседей, рискуя привлечь ненужное внимание?

Она стояла так несколько минут, не решаясь сдвинуться с места, чувствуя себя невероятно одинокой и уязвимой посреди этого чужого, равнодушного мира. Страх снова начал подкрадываться к ней, нашептывая сомнения. А что, если Блэкмор ошибся? Что, если это ловушка, подстроенная уже здесь, в Нью-Йорке? Но она тут же отогнала эти мысли. Она проделала такой путь не для того, чтобы отступить сейчас. Она глубоко вздохнула, поправила шляпку и, собрав всю свою волю в кулак, решительно шагнула с тротуара на мостовую, направляясь к темному, неприветливому подъезду дома напротив.

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

Слова Сент-Джона, произнесенные ровным, бесстрастным голосом, эхом отдавались в убогой комнатушке, смешиваясь с гулким стуком крови в висках Вивиан. Оцепенение, охватившее ее от его неожиданного появления сменилось ледяной волной гнева и подозрения. Он ждал ее. Он знал, что она придет. И он держит в руках то, что она искала с таким риском для жизни.

— Где мистер О’Брайен?! — потребовала она ответа, делая шаг вперед, ее голос дрожал от с трудом сдерживаемой ярости. Она обвела взглядом убогую обстановку — железную кровать, пустую, грубый стол, холодную печку. Никаких следов другого человека. — Что вы с ним сделали?!

Ее взгляд снова впился в книгу в его руках — небольшой, потертый кожаный переплет, такой невзрачный и такой потенциально смертоносный.

— И что это у вас? Книга Блэкмора? Вы следили за мной? Как вы нашли это место?!

Николас Сент-Джон спокойно выдержал ее гневный взгляд, и лишь легкая ирония промелькнула в его глазах цвета темного янтаря.

— Я ищу то же, что и вы, мисс Харпер. Ответы, — сказал он так же ровно. — И мои люди, должен признать, работают несколько эффективнее ваших методов. Да, они нашли этот адрес, как один из возможных контактов мистера Блэкмора. Что касается мистера О'Брайена… скажем так, он решил взять небольшой отпуск по состоянию здоровья. Мои люди помогли ему устроиться в более комфортном месте, где он сможет отдохнуть и… подумать.

Он говорил это так спокойно, так обыденно, что Вивиан почувствовала, как по спине пробегает холодок. «Убедили исчезнуть» — вот как это называлось на его языке.

— Заставили молчать, как и Блэкмора?! — выкрикнула она.

— Мистер Блэкмор сделал свой выбор сам, мисс Харпер, — в голосе Сент-Джона появилась стальная нотка. — Он предпочел скрыться, оставив это, — Николас снова чуть качнул книгой, — на попечение мистера О’Брайена. Который, в свою очередь, любезно передал это мне. Полагаю, это именно то, что вы так отчаянно искали? Должен признать, мистер Блэкмор был весьма… методичен в своих записях.

Он небрежно перелистал несколько страниц, не давая Вивиан разглядеть содержимое, но она видела плотный, убористый почерк. Книга Блэкмора. Ключ ко всему. В руках человека, которого она поклялась ненавидеть до конца своей жизни. Он снова ее опередил, снова перехватил инициативу, снова держал все нити в своих руках. Отчаяние и злость душили ее, превращая ее глаза в два сверкающих изумруда.

— Отдайте ее мне! — потребовала она, шагнув еще ближе. — Вы не имеете права! Это доказательства преступлений… в том числе и вашей семьи! Вы хотите это скрыть! Уничтожить!

— Успокойтесь, мисс Харпер, — голос Николаса стал почти ледяным. — Истерика вам не поможет. Да, эта книга — опаснейшее оружие. В ней информация, способная разрушить жизни многих людей, ввергнуть город в хаос. И именно поэтому она не должна находиться в руках… скажем так, неопытного энтузиаста, подверженного эмоциям.

Он посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом.

— Эта информация слишком взрывоопасна, мисс Харпер. И этот город слишком опасен для вас, что, я думаю, вы уже и сами начали понимать. Вы немедленно возвращаетесь со мной в Бостон. Сегодня же. Я обеспечу вашу безопасность, а также сохранность этого… документа. И я сам решу, как и когда им распорядиться.

Недоверие и возмущение захлестнули Вивиан. Он смеет ей приказывать? После всего, что она узнала? После того, как его семья разрушила ее жизнь?

— Вернусь с вами? В Бостон?! — она рассмеялась — нервным, срывающимся смехом. — Чтобы вы обеспечили мою «безопасность»? Или чтобы заставили меня молчать?! Так же, как вы заставили молчать О'Брайена и, возможно, Блэкмора? Так же, как ваш отец заставил молчать моих родителей?! Никогда! Я вам не верю! Ни единому вашему слову! Отдайте мне книгу!

Она инстинктивно шагнула к нему, ее рука в перчатке метнулась к книге, но Николас был быстрее. Он легко перехватил ее запястье, его пальцы сомкнулись на ее руке стальной хваткой. Сила его была спокойной, но непреодолимой.

— Не будьте глупой, мисс Харпер, — проговорил он тихо, глядя ей прямо в глаза. Они были пугающе близко, она чувствовала легкий запах его дорогого одеколона, видела золотистые искорки в его темных глазах. — У вас нет выбора. Вы поедете со мной. Добровольно или нет — решать вам. Но вы поедете. Ради вашей же безопасности.

Их взгляды встретились. В ее глазах горели гнев, вызов и отчаяние. В его — холодная решимость и что-то еще, чего она не могла понять. Она стояла в этой убогой комнате, пойманная в ловушку, ее рука была зажата в его руке, а книга, содержащая ключ к ее прошлому и будущему, находилась в его власти.

Его прикосновение — легкое, но властное — стало последней каплей. Ощущение его горячих пальцев на своем запястье, осознание того, что она снова в его власти, в ловушке, всколыхнуло в ней мгновенную, слепую ярость, смешанную с отчаянием. Вивиан резко дернулась назад, высвобождаясь из его хватки, и в то же самое неуловимое движение ее рука скользнула в карман пальто. Секунда — и в полумраке комнаты тускло блеснул вороненой сталью маленький револьвер.

Дрожащей рукой она направила оружие на Сент-Джона.

— Не подходите ко мне! — выкрикнула она, ее голос срывался, но в нем звучала сталь. — Оставьте меня в покое! И отдайте книгу! Немедленно!

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Поезд, окутанный клубами пара и запахом угля, с последним протяжным вздохом и лязгом металла замер у платформы Южного вокзала Бостона. Суета перрона — выкрики носильщиков, грохот тележек, гул голосов встречающих и отъезжающих, смешанный с шипением пара и далекими гудками других локомотивов, — мгновенно ворвалась в относительную тишину купе, возвращая Вивиан к реальности. Она поднялась, опираясь на спинку дивана, чувствуя, как ноет спина, и с вызовом посмотрела на Николаса Сент-Джона, который уже стоял у двери, надев шляпу и перчатки, его лицо оставалось непроницаемым. Он не предложил помощи, лишь коротко кивнул подошедшему проводнику, указав на ее скромный саквояж. Его близость вызывала бурю противоречивых чувств — ненависть, страх и… что-то еще, чему она боялась дать имя.

На платформе, среди людского водоворота, он остановился на мгновение, его высокая фигура в темном дорожном пальто резко выделялась в толпе.

— Мой экипаж ждет вас внизу, мисс Харпер, — произнес он тем же ровным, бесцветным голосом, каким говорил с ней в поезде, его взгляд скользнул по ней, не задерживаясь. — Кучеру даны инструкции. Надеюсь, вам хватит благоразумия добраться до дома без происшествий.

Он не ждал ответа, лишь едва заметно коснулся полей шляпы в знак прощания и, развернувшись, быстро растворился в толпе. Вивиан проводила его взглядом, чувствуя, как внутри снова поднимается волна холодной ярости, смешанной с горьким чувством унижения. Он просто оставил ее здесь, одну, после всего, что произошло, словно она была не более чем случайной, досадной попутчицей, от которой нужно поскорее избавиться, лишь формально позаботившись о транспорте.

«Мой экипаж ждет вас внизу, мисс Харпер, — повторила Вивиан слова Сент-Джона, с сарказмом пародируя его низкий голос. — Надеюсь, вам хватит благоразумия добраться до дома без происшествий… Идите вы к черту, мистер Сент-Джон, с вашим мнимым чертовым благородством!»

Она решительно отвернулась и, игнорируя любопытные взгляды и суету вокруг, направилась к выходу, где стояла длинная вереница наемных кэбов. Недавняя морось оставила мостовые влажными и скользкими под ногами. Желтый свет газовых фонарей отражался в лужах, создавая блики на булыжной мостовой. Поймав свободный кэб с усталым небритым возницей, который, завернувшись в несколько слоев поношенной ткани, лишь буркнул что-то в ответ на названный ею адрес, и, с трудом забравшись внутрь пропахшего сырой кожей и конюшней экипажа, откинулась на жесткое сиденье.

Дорога домой показалась ей на удивление короткой. Улицы Бостона, знакомые до последней трещинки на тротуаре, были окутаны тем же серым декабрьским сумраком, но теперь они выглядели иначе — чужими, враждебными. Знакомые дома казались молчаливыми свидетелями ее позора и отчаяния.

Наконец, кэб остановился перед домом на Маунт-Вернон-Стрит. Он выглядел точно так же, как и всегда — респектабельно, ухоженно, с безупречно чистыми окнами, — но сегодня его строгость показалась Вивиан особенно гнетущей. В окнах гостиной на первом этаже горел свет — тетушка Агата, очевидно, вернулась из Марблхеда. Вивиан расплатилась с кучером, взяла свой саквояж и медленно поднялась по гранитным ступеням крыльца. Рука дрогнула, когда она повернула ключ в замке.

В холле было тепло и сумрачно. Тишина дома после шума улицы показалась почти оглушительной. Вивиан сняла пальто, поправила прическу перед старым зеркалом, пытаясь придать себе более опрятный вид.

Тетушка Агата сидела в своем любимом вольтеровском кресле у камина в гостиной, где тихо потрескивал огонь, отбрасывая блики на темные дубовые панели и потускневшее золото рам. На ней было ее обычное строгое черное шелковое платье с высоким кружевным воротничком, ее седые волосы были гладко зачесаны. Увидев Вивиан, она отложила книгу, которую держала в руках, в ее серых глазах, внимательно пробежавшихся по осунувшемуся лицу племянницы, по забрызганному подолу ее дорожного платья, читалось холодное неодобрение. Она, несомненно, уже знала — если не все, то многое. Слухи в Бостоне распространялись быстрее ветра.

— Вивиан, — голос Агаты прозвучал ровно, но в этой ровности чувствовалась сталь. — Я рада, что ты вернулась целой и невредимой. Хотя твой вид оставляет желать лучшего. Надеюсь, твое «конфиденциальное задание» в Филадельфии прошло успешно?

Вивиан почувствовала, как краска заливает ей в лицо. Она молча прошла в гостиную, опустив саквояж на пол. Сил лгать или оправдываться больше не было. Она чувствовала себя выжатой, опустошенной.

— Присядь, дорогая, — Агата указала на стул рядом с собой, ее голос смягчился, но лишь самую малость. — Ты выглядишь так, словно не спала несколько ночей. Что бы ни случилось во время твоего отсутствия, это явно не пошло тебе на пользу. И, боюсь, слухи, которые до меня дошли, лишь подтверждают мои опасения. Я получила письмо от миссис Мортон… Она видела тебя несколько дней назад… на приеме у леди Бэнкрофт. С лордом Сент-Джоном. — Спина Агаты была идеально прямой, руки спокойно лежали на подлокотниках. — Что это значит, Вивиан? Ты же знаешь его репутацию… его положение… он помолвлен с мисс Кавендиш! Это неподобающе! Человек его круга… и ты, девушка, зарабатывающая на жизнь статьями в газете… Какие могут быть у вас общие дела, кроме тех, что бросают тень на твое доброе имя? Твоя репутация, Вивиан. Что подумают люди?!

Слова тетушки, ее спокойный, осуждающий тон, ее вечная забота о «репутации» и «мнении людей», обрушились на Вивиан тяжелым, удушливым грузом, став той последней каплей, что переполнила чашу ее терпения. Усталость от бессонных ночей и долгой дороги, унижение от встречи с Сент-Джоном в Нью-Йорке, а главное — страшная, обжигающая уверенность в вине его отца, которую она теперь несла в себе, как раскаленное клеймо, — все это слилось в один невыносимый ком, который больше нельзя было удерживать внутри под маской вежливой сдержанности. Она резко вскинула голову, ее серо-зеленые глаза, еще мгновение назад полные усталости и апатии, вспыхнули ледяным огнем, а бледные щеки залил густой, гневный румянец.