Между строк и лжи. Книга 5

ГЛАВА 1

МЕЖДУ СТРОК И ЛЖИ

КНИГА V

ГЛАВА 1

Воды Атлантики

апрель 1909 года

Бескрайняя, свинцово-серая гладь Атлантического океана, казалось, не имела ни начала, ни конца. Пароход «Morro Castle», на котором Вивиан покинула Нью-Йорк, уже третий день упрямо двигался на юг, разрезая тупым носом тяжелые, ленивые волны. Небо, затянутое плотной пеленой облаков, почти не отличалось по цвету от воды, и этот монотонный, унылый пейзаж, сливающийся на горизонте в одну сплошную серую линию, лишь усиливал то чувство тоски и безысходности, что тяжелым грузом лежало у нее на сердце.

Она стояла на открытой палубе, крепко вцепившись обеими руками в холодный, влажный от морской соли леер, и пыталась бороться с подступающей дурнотой. Широкие поля ее соломенной шляпки, купленной на последние сэкономленные центы специально для этого путешествия в жаркие страны, то и дело норовили взлететь от порывов резкого, пронизывающего ветра, и ей приходилось постоянно придерживать их одной рукой, в то время как другая судорожно сжимала небольшой ридикюль, в котором хранились все ее немногочисленные ценности и та самая, заветная пачка документов из конверта Торнтона.

Морская болезнь, этот безжалостный бич всех сухопутных созданий, осмелившихся бросить вызов океанской стихии, терзала ее с первого же дня плавания. Непрекращающаяся качка, едкий смрад машинного масла и тошнотворные ароматы камбуза — все это сводило желудок в болезненный узел, превращая плавание в невыносимую пытку. Она почти ничего не ела, лишь изредка заставляла себя выпить несколько глотков остывшего чая, который приносил в ее скромную каюту третьего класса словоохотливый стюард-китаец. Но и чай не всегда удерживался в желудке.

Сейчас, стоя на палубе и вглядываясь в безжизненный горизонт, она пыталась заставить себя дышать глубоко и ровно, как советовали бывалые путешественники, но каждый новый крен судна отзывался в ее теле приступом тошноты и головокружения. Она была совершенно обессилена, ее ноги подкашивались, а голова была тяжелой, как будто налитой свинцом. Единственное, что еще удерживало ее на ногах, — это упрямство и та отчаянная решимость, что толкнула ее в это безумное путешествие.

В какой-то момент, когда очередная волна дурноты подкатила особенно сильно, она закрыла глаза и на мгновение прислонилась лбом к холодному металлу ограждения. Именно в этот момент она почувствовала резкий рывок — кто-то грубо выхватил у нее из ослабевших пальцев ридикюль. Она вскрикнула, открывая глаза. Перед ней мелькнула чья-то нескладная фигура в потертой куртке и кепке, надвинутой на самые глаза. Вор! Он уже успел отбежать на несколько шагов и теперь, оглянувшись и увидев ее растерянное, бледное лицо, ухмыльнулся и бросился бежать вдоль палубы к трапу, ведущему вниз.

— Держите вора! — крикнула Вивиан, но ее слабый голос потонул в шуме ветра и скрипе корабельных снастей.

Забыв о тошноте, о слабости, обо всем на свете, она, шатаясь, бросилась за ним. Инстинкт, упрямство, отчаяние — все смешалось в этом безрассудном порыве. Она не могла потерять эти документы! Не сейчас, когда она поставила на них все!

Ее ноги заплетались, палуба качалась под ногами, как палуба пьяного корабля из пиратских романов, но она бежала, почти ничего не видя перед собой, лишь смутно различая удаляющуюся спину вора. Ее упорства хватило лишь на несколько десятков шагов, до поворота за надстройку главной мачты. Там, задыхаясь и чувствуя, как силы окончательно покидают ее, она с разбегу налетела на какого-то высокого и крепкого мужчину, который внезапно преградил ей путь.

— Ловите… вора… — едва слышно пробормотала она, цепляясь за его руку, чтобы не упасть. — Он… он украл… мою сумку…

Мир вокруг нее качнулся, поплыл, и она почувствовала, как ноги ее подкашиваются, а сознание погружается в вязкую, спасительную темноту. Она стала медленно оседать на доски палубы, но упасть не успела — сильные руки подхватили ее, легко, почти невесомо, подняли и куда-то понесли. Она пыталась что-то сказать, сопротивляться, но у нее не было сил даже пошевелиться, лишь ресницы слабо дрогнули, и она окончательно провалилась в небытие.

Когда она пришла в себя, первое, что она почувствовала, — это знакомый, до боли родной запах дешевых сигарет «Sweet Caporal» и бренди. Потом она услышала голос — насмешливый, чуть хрипловатый, с той неподражаемой ироничной интонацией, которую она узнала бы из тысячи.

— Ну что, Харпер, снова влипла в историю? Кажется, неприятности следуют за тобой по пятам, как верный пес, даже посреди Атлантического океана. Не успела отчалить от берега, а уже стала жертвой ограбления. Тебе определенно нужен телохранитель. Или хотя бы более крепкий желудок.

Вивиан с трудом открыла глаза. Над ней, улыбаясь своей обычной кривой, чуть циничной усмешкой, склонился Дэш Уиттакер. В его серых, всегда чуть насмешливых глазах сейчас плясали озорные искорки, а в руке он небрежно покачивал… ее спасенный ридикюль. Она все еще лежала на палубе, но чья-то предусмотрительная рука подложила ей под голову свернутый валиком плед, а другая, мужская, крепко, но бережно поддерживала ее за плечи.

— Дэш? — прошептала она, все еще не веря своим глазам. Голос ее был слаб и едва слышен. — Что… что ты здесь делаешь?

— Спасаю прекрасных дам от морских разбойников и последствий собственного безрассудства, — он усмехнулся, но в его голосе слышались теплые, почти нежные нотки. — Как всегда, Харпер. Ты не меняешься. Если уж ввязываться в неприятности, то с размахом, чтобы и океан был не помеха.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

Нью-Йорк продолжал жить своей обычной, лихорадочной жизнью, не обращая внимания на бури, бушевавшие в душе Николаса Сент-Джона. Роскошный номер в «Уолдорф-Астории», еще недавно бывший для него символом временного пристанища и деловой активности, теперь превратился в своего рода добровольную пыточную, где он вел отчаянную борьбу с собственным телом и терзающими его мыслями.

Вивиан уехала. Уехала на Кубу, в это пекло, в это осиное гнездо интриг и опасностей, о которых он знал не понаслышке. Флетчер, чьи люди негласно продолжали присматривать за мисс Харпер даже после ее гневного отказа от помощи Сент-Джона, доложил ему об этом почти сразу — о ее лихорадочных сборах, о покупке билета на пароход «Morro Castle», о ее решительном, почти безумном взгляде, когда она поднималась на борт. И эта новость ударила Николаса сильнее, чем любой физический недуг.

Его нога, изувеченная в той проклятой перестрелке в подвале Рэндольфа, все еще напоминала о себе тупой, ноющей болью при каждом неосторожном движении. Трость из черного дерева с серебряным набалдашником, которую он теперь был вынужден постоянно носить с собой, казалась ему символом его бессилия, его неспособности защитить ту, что стала для него дороже всего на свете. Он не смог ее остановить. Ее упрямство, ее гордость, ее обида на него — все это оказалось сильнее его доводов и его отчаянной тревоги. И теперь она была там, одна, в чужой, враждебной стране, с опасными документами в руках, которые могли стоить ей жизни.

Мысль об этом была невыносима. Он должен был что-то делать. Он должен был ехать за ней. Но в таком состоянии… Хромой, слабый, зависящий от этой проклятой палки, — он будет ей там не помощью, а обузой. Нет, так не пойдет. Он должен был встать на ноги. Как можно скорее. Любой ценой.

Именно с этой мыслью он и вызвал к себе доктора Рашида Аль-Хасан Хана. Его старый друг и доверенный врач прибыл незамедлительно, как всегда безукоризненно одетый в европейский костюм, с неизменным белоснежным тюрбаном на голове, придававшим его смуглому, интеллигентному лицу с орлиным профилем оттенок восточной мудрости и спокойствия.

— Николас, друг мой, — голос Рашида был мягок, но в его темных, проницательных глазах читалась затаенная тревога, когда он осмотрел своего пациента. — Ты выглядишь неважно. Снова боли? Или что-то другое терзает твою беспокойную душу?

Николас не стал ходить вокруг да около.

— Рашид, мне нужна твоя помощь, — сказал он прямо, глядя другу в глаза. — Мне нужно встать на ноги. Полностью. Избавиться от этой хромоты, от этой трости. И как можно скорее. Время не ждет.

Доктор Хан внимательно выслушал его, его тонкие пальцы привычно нащупали пульс на запястье Николаса.

— Поспешность в таких делах, мой друг, редко бывает хорошим советчиком, — произнес он задумчиво. — Твоя нога заживает, но травма была серьезной. Мышцы и связки требуют времени для восстановления. Любое чрезмерное усилие может только навредить. Тебе нужен покой, умеренные нагрузки, терпение…

— У меня нет времени на терпение, Рашид! — перебил его Николас с несвойственной ему резкостью. — Ты не понимаешь… Там… — он запнулся, не желая вдаваться в подробности, которые могли бы показаться его другу безумием. — Там человек, который мне очень дорог, в смертельной опасности. И я должен быть рядом. Я должен быть в состоянии защитить… помочь. А не ковылять, как старый калека.

В его голосе прозвучала такая неподдельная боль и отчаяние, что Рашид Хан все понял без лишних слов. Он знал Николаса много лет, знал его сдержанность, его нелюбовь к проявлению чувств. И если уж он говорит так, значит, дело действительно серьезное.

— Хорошо, Николас, — кивнул он после недолгого молчания. — Я сделаю все, что в моих силах. Но ты должен понимать: это будет тяжело. Очень тяжело. И я не могу гарантировать тебе быстрого результата без риска осложнений. Тебе придется работать на пределе своих возможностей, а может быть, и за этим пределом. Ты готов к этому?

— Я готов на все, Рашид, — твердо ответил Николас, и в его янтарных глазах вспыхнул огонь непреклонной решимости.

И началась мучительная, изнурительная борьба. Каждый день превратился для Николаса в череду испытаний. Рашид Хан, сочетая методы европейской медицины с какими-то древними восточными практиками, разработал для него специальную программу. Упражнения, от которых темнело в глазах и сводило судорогой мышцы. Массаж, болезненный, но необходимый. По совету друга, Николас почти полностью отказался от виски, который раньше помогал ему притуплять боль и снимать напряжение. Теперь его утро начиналось не с привычного стакана апельсинового сока и чашечки кофе, а с трех яиц всмятку и огромной тарелки салата из свежих овощей, которые Флетчер с некоторым недоумением заказывал ему из ресторана отеля. Рашид настаивал, что правильное питание — залог быстрого восстановления сил.

Гостиная его номера превратилась в подобие гимнастического зала, где Николас, со свойственными ему усердием и упорством, выполнял предписанные Ханом упражнения. Обнаженный по пояс, с блестящей от пота смуглой кожей, на которой даже сейчас, спустя время, резко выделялись страшные, переплетающиеся рубцы на спине — жестокое напоминание о тех пытках, которым подверг его Уоррен Блэквуд в подвале Рэндольфа. Некоторые из них уже побелели, превратившись в тонкие нити, другие все еще хранили багровый оттенок, свидетельствуя о глубине ран. К ним добавился и свежий, еще не до конца заживший рубец на бедре, оставшийся от пули Блэквуда, — ранение, из-за которого он теперь так отчаянно боролся с хромотой. Николас сгибал и разгибал раненую ногу, превозмогая острую боль, делал приседания, опираясь на спинку тяжелого кресла, отжимался от пола, чувствуя, как напрягаются все мышцы его тела, как сердце бешено колотится в груди. Затем были попытки бегать — сначала неуклюжие, мучительные, на месте, потом — по длинному коридору номера, от стены к стене, когда каждый шаг отдавался прострелом в поврежденной ноге. Он падал, тяжело дыша, поднимался и снова начинал, стиснув зубы до скрипа, его глаза горели лихорадочным, почти безумным огнем. После каждой такой изнурительной тренировки, когда рубашку можно было выжимать, он, шатаясь, добирался до ванной и, набирая в кувшин ледяную воду из-под крана, с наслаждением выливал ее себе на голову и разгоряченную грудь, вздрагивая от холода, но чувствуя, как это немного приводит его в чувство, возвращает ясность мыслям. Рашид, застававший его порой в таком состоянии — мокрого, дрожащего, но с упрямым блеском в глазах, — таким он его еще никогда не видел.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Пароход «Morro Castle», словно утомленный левиафан, неспешно пробирался в тесные врата гаванской гавани, оставляя за собой бескрайний атлантический простор, который за последние дни виделся Вивиан не столько пристанищем грез, сколько колыбелью ее морской болезни. К счастью, последние сутки прошли спокойнее — то ли океан смилостивился, то ли имбирные леденцы и крепкий чай с лимоном, которыми ее исправно снабжал Дэш, наконец возымели действие. Их неожиданная встреча на борту, присутствие Дженны, известие об их детективном агентстве и совместной миссии на Кубе — все это на время отодвинуло на второй план и физическое недомогание Вивиан, и ее собственные тревожные мысли о цели путешествия. Она держалась с ними дружелюбно, но отстраненно, не раскрывая истинных причин своего рискованного вояжа, и они, к ее облегчению, после первой попытки не слишком настойчиво выспрашивали.

И вот она, Куба. «Жемчужина Антильских островов», — гласили заманчивые строки рекламных проспектов, и Вивиан, стоя на палубе вместе с другими пассажирами, объятыми нетерпением ступить на эту обетованную землю, не могла не признать их правоту. Взору открывался пейзаж, от которого перехватывало дыхание: ослепительно-белое, словно выгоревшее под палящим солнцем, небо плавно сливалось на горизонте с искрящейся бирюзой Мексиканского залива. Город, раскинувшийся вдоль берега, слепил глаза белизной и пастельными оттенками стен, увенчанных ярко-красной черепицей, и утопал в буйстве тропической зелени, словно драгоценность в изумрудной оправе. Старинная крепость Эль-Морро, мрачно возвышавшаяся у входа в бухту, казалось, хранила в своих темных камнях эхо пиратских набегов и колониальных войн, словно живая иллюстрация давно ушедших, но не забытых времен.

Как только «Morro Castle» пришвартовался к пристани, на Вивиан обрушился целый водоворот новых, оглушающих впечатлений. Жара обволакивала ее, словно влажное, горячее покрывало, и тело ее мгновенно покрылось испариной. В воздухе клубился пряный вихрь ароматов: дурманящий запах цветущего гибискуса и жасмина, медовая сладость спелых манго и папайи, что горами лежали на лотках торговцев, крепчайший кофе, от которого кружилась голова, и сладковато-горький дым гаванских сигар, смешивающийся с соленым запахом моря и рыбы, и еще что-то неуловимое, острое, незнакомое, будоражащее. И звуки… Гомон толпы, гортанный, многоголосый, почти полностью состоявшей из смуглых, черноволосых людей в ослепительно белой одежде, крики носильщиков на незнакомом, певучем испанском, и откуда-то издалека, словно манящий призрак, доносились переборы гитары, и страстные, с надрывом, напевы, казалось, вырывавшиеся из каждого открытого окна, из каждой темной подворотни.

Ее нью-йоркское дорожное платье из плотной шерсти мгновенно превратилось в пыточный инструмент. Ворот блузки, уже и так расстегнутый до неприличия, казалось, душил ее, влажные пряди волос выбились из-под шляпки и липли к вискам и шее. Она с тоской посмотрела на местных женщин, которые легко и грациозно двигались в своих светлых, летящих платьях из хлопка, обмахиваясь большими веерами, словно диковинные птицы крыльями. Стало ясно: с этим удушающим нарядом нужно что-то срочно делать, иначе она рискует превратиться в вареного рака прежде, чем успеет понять, куда попала.

Кое-как отбившись от назойливых носильщиков и выбрав самого приличного на вид извозчика на стареньком, дребезжащем фаэтоне, Вивиан, почти не зная испанского, с помощью жестов и нескольких заученных фраз из разговорника, сумела объяснить, что ей нужен недорогой, но чистый пансион где-нибудь в старой части города, Habana Vieja. После недолгих поисков такое место было найдено — небольшой, двухэтажный дом с внутренним двориком, утопавшим в зелени, и обшарпанным, но все еще сохранившим следы былого величия фасадом. Комнатка, которую ей предложила словоохотливая хозяйка-кубинка с сигарой в зубах, оказалась на втором этаже, с высокими потолками, массивными деревянными ставнями на окнах, которые почти не спасали от жары, и простой, но опрятной мебелью.

Оказавшись в своем номере, первое, что она сделала — это с наслаждением скинула шляпку, перчатки, туфли и стянула с себя это ненавистное, промокшее от пота шерстяное платье, а затем и чулки с корсетом. Какое это было блаженство — остаться в одном легком батистовом белье: тонкой сорочке и панталонах до колен, которые, по крайней мере, не так сковывали движения и позволяли коже дышать. Она подошла к кувшину с водой, стоявшему на старом умывальнике, и плеснув прохладной водой в лицо, на шею и зону декольте, почувствовала себя намного лучше. Жара стояла невыносимая. Она распахнула деревянные ставни, но в комнату хлынул лишь еще более густой, нагретый солнцем воздух. Вивиан взяла с подноса невероятно сочное и ароматное манго, купленное ею по дороге у уличного торговца, и, обмахиваясь подвернувшейся под руку газетой, с наслаждением впилась в него зубами. Сладкий сок потек по ее подбородку и пальцам, и она, забыв на мгновение о приличиях, рассмеялась от этого простого, почти детского удовольствия.

Она была так поглощена этим маленьким пиршеством и мыслями о том, что ей совершенно нечего надеть в такую жару, что не сразу услышала торопливые шаги в коридоре. Дверь ее комнаты распахнулась без стука, и на пороге возник Дэш Уиттакер.

Он выглядел так, словно жара Гаваны его ничуть не смущала, а, наоборот, придавала ему какой-то особой, расслабленной элегантности. На нем была слегка помятая, но ослепительно белая льняная рубашка, рукава которой были небрежно закатаны почти до локтей, открывая сильные, загорелые руки. Светлые, почти песочного цвета, брюки из тонкой шерсти в едва заметную полоску свободно сидели на нем, поддерживаемые старомодными, но такими привычными для него подтяжками. А на его непокорных светлых волосах, как всегда слегка взъерошенных, лихо сидела соломенная шляпа-канотье с черной лентой, сдвинутая на самый затылок. На лбу блестели капельки пота, а серые глаза горели так свойственным ему любопытством.

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

Когда вечером Дэш и Дженна зашли за Вивиан, она была уже готова. На ней было то самое белое батистовое платье. Легкая, почти невесомая ткань мягко струилась по ее фигуре, а нежно-голубая вышивка на лифе и коротких рукавах-фонариках выгодно оттеняла свежесть ее кожи и блеск темно-каштановых волос, в которых все еще алел подаренный Дэшем цветок гибискуса. Она выглядела удивительно юной и хрупкой в этом простом, но изящном наряде, и от нее веяло какой-то новой, тропической свежестью, так не похожей на ее прежний, более строгий нью-йоркский облик. Тонкий бледно-голубой поясок подчеркивал ее талию, а подаренный Дэшем веер из слоновой кости она держала в руке с непринужденной грацией.

Дэш, сменив свою дневную льняную рубашку на более формальную, кремового цвета, и дополнив свой наряд светлым пиджаком и темными брюками, с нескрываемым восхищением оглядел ее с ног до головы. Дженна тоже выглядела великолепно в своем вечернем платье из легкого, струящегося шелка глубокого изумрудно-зеленого цвета, который так удивительно гармонировал с ее огненно-рыжими волосами, уложенными в высокую, замысловатую прическу. Высокий стоячий воротничок из кремового кружева обрамлял ее тонкую шею, а лиф, скроенный с модным напуском, был украшен рядом крупных перламутровых пуговиц. Длинная, узкая юбка мягкими складками ниспадала до самых туфель, придавая ее фигуре царственную стройность. Платье было одновременно строгим и невероятно элегантным, и Дженна в нем выглядела как настоящая светская дама, уверенная в своей неотразимости. Небольшое бриллиантовое колье сверкало на ее длинной молочной шее.

— Ну, Харпер, — присвистнул Дэш, — если ты собиралась слиться с местным населением, то у тебя это почти получилось. Только вот глаза выдают — слишком много северной грусти для этой беззаботной земли. Но в целом — очаровательно! Готова покорять гаванские кабаре?

— Не кабаре, Дэш, а респектабельное заведение с культурной программой, — с улыбкой поправила его Дженна, беря его под руку. — Мы же идем по делу, не забывай.

— Ах да, по делу, — подмигнул он Вивиан. — Самое скучное дело на свете, уверяю тебя. Но сначала — немного веселья!

Они решили пройтись до «Flor de Habana» — так, по слухам, называлось одно из самых модных и одновременно сомнительных заведений Гаваны, куда их, по словам Дэша, вело «неотложное дело их агентства», — пешком. Вечерняя Гавана была совершенно не похожа на дневную. Жара спала, уступив место теплой, бархатной духоте, напоенной ароматами ночных цветов, жасмина и датуры, которые густо росли в патио старинных особняков. Узкие улочки Старого города, освещенные редкими газовыми фонарями и светом, льющимся из открытых дверей таверн и кафе, были полны народа. Смех, громкие разговоры на испанском, звуки гитар и барабанов, страстные, зажигательные мелодии румбы, доносящиеся, казалось, отовсюду, — все это сливалось в один пьянящий, будоражащий коктейль. Дженна уверенно держала Дэша под руку, что-то оживленно ему рассказывая и смеясь над его шутками. Вивиан шла слегка позади, стараясь не отставать, и с каким-то почти детским восторгом впитывала эту незнакомую, бурлящую энергию. Она чувствовала себя героиней какого-то дамского авантюрного романа, заброшенной волею судьбы в этот экзотический, полный тайн и опасностей город.

«Flor de Habana» полностью соответствовал описанию Дэша: это был просторный, ярко освещенный зал, битком набитый разношерстной, галдящей публикой. Густой сигаретный дым смешивался со сладковатым ароматом рома и женских духов. На маленькой, возвышающейся сцене жгучая мулатка с цветком в блестящих черных волосах и в платье, плотно облегающем ее пышные формы, под аккомпанемент небольшого оркестра исполняла невероятно пылкую, полную тоски и страсти песню на испанском языке. Ее низкий, грудной голос, казалось, затрагивал самые сокровенные уголки души, заставляя сердца слушателей учащенно биться.

Дэшу с трудом удалось найти им свободный столик в углу, откуда, впрочем, хорошо была видна и сцена, и большая часть зала. Они заказали напитки — Дэш и Дженна предпочли местный ром со льдом и лаймом, а Вивиан, помня о недавних приключениях своего желудка, ограничилась бокалом игристого вина, которое здесь почему-то называли «шипучкой».

Вивиан с нескрываемым любопытством вертела головой в разные стороны. Кого здесь только не было: респектабельные с виду сеньоры в сопровождении жен, богато украшенных драгоценностями, люди с настораживающей внешностью и бегающими глазами, галдящие группы американских моряков и туристов и, разумеется, множество поразительно красивых кубинок, смеющихся, заигрывающих и бросающих выразительные взгляды. Атмосфера была накалена до предела, она искрила смесью флирта, азарта, таящейся опасности и какого-то необузданного, почти дикарского веселья. Вивиан обмахивалась подаренным Дэшем веером из слоновой кости, пытаясь сдуть с лица непослушные влажные пряди волос, в которых все еще алел цветок гибискуса. Она чувствовала, как понемногу отпускает ее дневное напряжение, как эта бурлящая, чужая жизнь захватывает ее, заставляя забыть на время и о Тренчарде, и о Николасе, и о своих собственных страхах.

В какой-то момент Дэш, извинившись, поднялся из-за стола и направился вглубь зала, где у стойки бара он заметил какого-то человека, с которым, очевидно, ему нужно было переговорить. Дженна, бросив на Вивиан быстрый, ничего не выражающий взгляд, последовала за ним, оставив ее одну.

Вивиан отпила глоток своей «шипучки» и снова перевела взгляд на сцену, где знойная певица, закончив одну песню, уже начинала другую, еще более страстную и зажигательную. Она так увлеклась, что не сразу заметила, как рядом с ее столиком возникла массивная фигура мужчины.