Между вчера и завтра

Глава 1

Амэли

Срыв

На первый взгляд, этот день ничем не отличался от других: серое небо, холодный чай и волосы, торчащие во все стороны — я собирала их на бегу, одновременно пытаясь впихнуть учебники в рюкзак. За окном мёрзла Москва, и даже солнце будто не особо хотело появляться.

В школе всё шло как по накатанной. Толпы в коридорах, кто-то ржал над мемами, кто-то списывал домашку прямо на подоконнике. Я зашла в класс в своём обычном стиле — кожаная куртка, наушники, лицо с выражением «не подходи». Меня это спасало. Люди оставляли меня в покое. А мне этого и надо было.

На биологии всё развалилось.

София, с которой я когда-то дружила, наклонилась ко мне и прошептала: — Ты видела фотки твоей мамы? С малышкой? Такая лапочка. Прям вылитая ты в детстве.

Я повернулась к ней, будто она сказала что-то на китайском. — Что?

— Ну... в сторис у неё была. Вчера. Там она с какой-то девочкой, месяцев шесть от силы. Подпись — "Моя маленькая Лайла". Такая милая, в розовом капоре.

Внутри меня будто что-то порвалось. Грудь сжала холодная пустота. Лайла? Моя мама... у неё ребёнок? Шестимесячный? А мне она даже не сказала. Не позвонила. Ни слова. Ничего.

Я не помню, как поднялась и вышла из класса. Всё словно в тумане. Ноги несли сами.

Вика меня догнала у лестницы: — Ам, эй! Ты куда?

Мы с ней дружим уже несколько лет, и она одна из немногих кому я доверяю.

— У неё... у моей матери... у неё, чёрт возьми, ребёнок! — выдохнула я. — У неё новая семья, Вика. А я что? Я призрак? Забытая ошибка?

Слёзы стояли в глазах, но я сжала челюсть. Я не плачу. Я никогда не плачу. Пусть все думают, что у меня броня.

Я шла в столовую. Почему? Не знаю. Просто ноги туда повели. И, конечно, именно там сидела Алина — моя бывшая подруга и королева сплетен.

— О, поздравляю, Амэли! Ты теперь старшая сестричка! — воскликнула она, даже не подняв глаз от телефона.

Клик. Щелчок. Что-то щёлкнуло у меня в голове.

Я подошла и смахнула её телефон со стола. Он полетел вниз, с громким звуком, от которого у всех замерли рты.

— Ты офигела?! — закричала Алина.

— Заткнись!

И понеслось. Она схватила меня — я толкнула. Она ударила — я ответила. Всё как в замедленной съёмке. Крики. Чьи-то руки, пытающиеся нас разнять. У меня на душе был не гнев. Не злость. Просто боль. Боль, которая прорвалась наружу и разорвала всё на части.

Через двадцать минут я уже сидела в кабинете директора. Губа разбита. Кофта растянута. Участковый рядом. Слишком знакомое лицо.

— Это не первый раз, Амэли, — сказал он, устало глядя на бумаги. — Мы уже предупреждали.

— Ну и что? — буркнула я. — Вам-то что?

— Теперь нам придётся звонить вашей матери. Бабушка больше не справляется.

Слово «мать» пронзило, как игла. Та самая женщина, что уехала в Америку и не возвращалась. Та, что теперь выкладывает сторисы с новым ребёнком. А меня будто стерли.

— Я никуда не поеду, — сказала я тихо.

Но все уже поняли: поеду. Хотела я этого или нет.

Комната в участке пахла старым кофе, бумагой и чем-то странно железным. Я сидела на жёстком стуле, уперев подбородок в кулак. По стенам — облезшие обои и кривые часы, которые тянулись, как вечность. Напротив — участковый. Он листал моё дело, как будто читал надоевшую газету.

— Ну, Амэли, — начал он, — это уже третий случай за два месяца. Драка в школе, до этого граффити на стенах школы, ещё до этого — курение в подъезде. Неужели ты не понимаешь, к чему это идёт?

— Прекрасно понимаю, — ответила я сквозь зубы. — Но разве вам не всё равно?

В этот момент в кабинет вбежала бабушка. Слёзы на глазах, волосы растрёпаны, лицо уставшее, будто ей не шестьдесят два, а девяносто.

— Простите, я... я сразу, как только позвонили... — Она посмотрела на меня. — Амэли...

Я отвернулась.

— Мы уже говорили с вами, Галина Сергеевна, — строго сказал участковый. — Если ситуация не меняется, придётся передавать дело в комиссию по делам несовершеннолетних. Вплоть до направления в интернат. Вы справиться не можете.

Бабушка осела на стул, как будто её сдули. Я услышала, как она выдохнула: — Я правда не знаю, что делать. Она совсем не слушает. Я боюсь, что она пропадёт, как её отец...

Я вздрогнула. Не люблю, когда его упоминают. Его давно нет. Ни в моей жизни, ни вообще.

— Нужно связаться с матерью, — добавил участковый. — Теперь ответственность на ней. Как её зовут? Далия, верно?

Бабушка кивнула.

Комок в горле мешал говорить.

Участковый набрал номер с бумажки. Гудки. Один, второй, третий. И вдруг — голос.

— Hello? — с акцентом, но всё ещё знакомо. Мама.

— Добрый день. Вас беспокоят из России. Это касается вашей дочери, Амэли.

Пауза. Длинная, слишком длинная.

— Что случилось?

— Она снова в отделении. Бабушка не справляется. Нам нужно, чтобы вы взяли над ней контроль. И, возможно, забрали её к себе.

Я слушала этот разговор, будто через стекло. Мама молчала. А потом, вдруг, голос её изменился:

— Я... я подумаю. Дайте мне пару дней. Пожалуйста.

Я встала.

— Не надо думать. Я вам не нужна — не притворяйтесь.

Молчание. Только шорох в трубке.

— Амэли, — прошептала она. — Я... не всё так просто. Я свяжусь с вами.

Звонок оборвался. И стало ещё тише.

— Мы дадим ей трое суток, — сказал участковый, он старался не смотреть мне в глаза. — Если ответа не будет, комиссия примет решение.

Глава 2

Амэли

Под солнцем чужого неба

Я не помню, когда последний раз мне было так неуютно. Не физически, нет — в самолёте было даже комфортно. Но как только я ступила на американскую землю, всё стало казаться слишком ярким, слишком громким, слишком чужим.

Лос-Анджелес встретил меня жарой. Март, говорите? Да в Москве в марте снег лежит, а тут воздух будто подогрели специально, чтобы напомнить: ты больше не дома.

Я шла через стеклянный коридор аэропорта и чувствовала, как на коже оседает липкий воздух. Люди сновали туда-сюда, болтали, смеялись, тянули за собой чемоданы. Все казались такими уверенными, лёгкими, будто у каждого тут был свой маршрут, своё место. У меня же было ощущение, что я просто шла вперёд, потому что назад нельзя.

И вот они — мама и её новый муж. Далия стояла в белой блузке и узких джинсах, с модными солнечными очками на голове. Она не изменилась. Тот же идеальный макияж, тот же взгляд, в котором больше усталости, чем тепла. Рядом с ней — он. Брендон. Высокий, ухоженный, словно вырезанный из рекламы зубной пасты. Смуглый, с легкой щетиной, и — что раздражало больше всего — с безупречной улыбкой. Словно рад меня видеть. Неужели и правда рад?

— Амэли, — сказала мама. Голос её был твёрдый.

— Привет, — выдавила я и посмотрела мимо неё.

Брендон шагнул вперёд.

— Рад наконец познакомиться, — сказал он по-английски, медленно, отчётливо.

Я кивнула. «Ну и что теперь, аплодировать?»

Мой английский — не самый плохой. Бабушка настояла, чтобы я занималась с учителем, когда поняла, что мама не собирается возвращаться. Мне даже нравилось это занятие: мы читали книги, обсуждали песни, иногда — фильмы. Но говорить здесь, с ними... не хотелось совсем. Я чувствовала, как слова застревают в горле, и даже самые простые фразы звучат фальшиво.

— Поехали, — сказала мама. — Ты, наверное, устала.

Они повели меня к машине — большой чёрный внедорожник с кожаными сиденьями и идеальной чистотой внутри. Я опустилась на заднее сиденье, чувствуя себя не дочерью, а багажом, который просто забрали с выдачи.

Дорога от аэропорта к их дому заняла минут сорок, но казалось, что мы ехали целую вечность. Впереди Брендон и мама переговаривались на английском. Иногда она бросала взгляд на меня через зеркало и что-то спрашивала.

— Всё хорошо?

— Нормально.

— Голодна?

— Нет.

— Тебе удобно?

Я смотрела в окно, как пальмы мелькали одна за другой, и думала, как бы объяснить, что удобно мне будет только тогда, когда всё это закончится. Когда я снова смогу дышать, не чувствуя этой фальши в воздухе. Когда не будет её попыток быть "мамой", когда она сама добровольно отказалась от этой роли много лет назад.

— Ты ведь понимаешь, Амэли, что нам всем придётся адаптироваться, — произнесла она внезапно, повернувшись ко мне. — У нас теперь большая семья, и...

— У тебя, — сказала я тихо. — У тебя большая семья.

Мама замолчала.

— Это твой дом тоже, — добавила она спустя паузу.

Я не ответила. И не собиралась. Домом для меня был хрущёвский двухкомнатник с облупленной краской в подъезде и запахом котлет на кухне. Бабушка, которая ругалась на меня, когда я поздно возвращалась. Моя старая школа, граффити на стенах, скамейки у магазина, где мы тусовались с ребятами. Даже полиция, в которой я оказалась пару раз — всё это было реальным. А тут всё казалось красивой декорацией: пальмы, домики, идеальные газоны.

— У нас три этажа, — продолжала Далия, будто игнорируя мои слова. — У тебя будет отдельная комната. Лайла спит наверху, рядом с нами. Ты познакомишься с мальчиками — у них тоже свои комнаты. Дом большой, места хватит всем.

Лайла. Полугодовалая младшая сестра. Малышка, о существовании которой я узнала случайно, из уст какой-то девчонки на перемене. Мама родила, мама живёт другой жизнью, мама счастлива. А ты, Амэли, просто приложение к её прошлому.

Слово "мальчики" прозвучало особенно неприятно. Сводные братья? Прекрасно. Надеюсь, мы с ними редко будет пересекаться. Особым желание не горю дружить с ними.

— Мы скоро приедем, — сказала мама, будто подводя итог.

Я снова уставилась в окно. Город раскрылся передо мной панорамой: высокие пальмы, неоновые вывески, кафе и торговые центры. Всё казалось ярким, вылизанным, каким-то ненастоящим. Как в сериале, который ты смотришь по вечерам, но не веришь ни одному кадру.

Я сжала в ладони ремень от рюкзака. Всё, что у меня было с собой, помещалось в одну сумку.

"Добро пожаловать в новую жизнь, Амэли", — сказала я себе мысленно, с горечью во рту.

Я увидела дом, когда машина свернула на тихую улицу, затенённую высокими пальмами и одинаковыми, но тщательно ухоженными особняками. Их фасады были вылизаны, словно из каталога по продаже роскоши: ни пятнышка, ни трещины — всё идеально. Окна отражали закатное солнце, и мне казалось, что сама улица улыбается натянутой, фальшивой улыбкой.

Мы подъехали к белой вилле, окружённой высоченным живым забором. Электронные ворота плавно открылись, как будто знали, кто мы такие. На въезде нас встретила тишина — богатая, самодовольная тишина, такая, какую я раньше слышала только в фильмах.

— Вот мы и дома, — сказала мама с какой-то странной гордостью. Я смотрела на дом и не чувствовала ровным счётом ничего.

Три этажа. Светлый камень, стеклянные балконы, тяжёлая дверь из чёрного дерева. Огромные окна, через которые видно минимализм и порядок. Всё выглядело так, будто никто тут не живёт — будто здесь только снимают глянцевые обложки или рекламируют аромат «успешной жизни».

Мы вошли. Внутри пахло свежим кондиционером, каким-то дорогим древесным ароматом и... пустотой. Холодной, чистой пустотой. Белые стены, мраморные полы, гладкие поверхности. Никаких семейных фото, никаких рисунков на холодильнике, никаких следов того, что тут живут дети. Даже звуки здесь будто глушились стенами — голоса не отражались, как в обычных домах, а растворялись.

Глава 3

Амэли

Правила

Прошла неделя, все было почти стабильно.

Я только начала привыкать к звуку собственных шагов на мраморной лестнице, как с утра он испортил мне настроение. Сразу с разбега — как будто мы с ним жили в одном доме последние сто лет и давно друг друга терпеть не могли.

Лео стоял у холодильника, держа в руках последнюю банку колы. Он посмотрел на меня, как будто я вторглась в его личную вселенную.

— Ты бы постучала, что ли, — хмыкнул он, отрывая банку. — Тут, знаешь ли, не бабушкин подъезд.

— Прости, я не знала, что кухня теперь твоя спальня, — огрызнулась я, подходя ближе.

Он отпил, шумно, нарочно. Потом кивнул на мой завтрак — я держала в руке миску с хлопьями.

— Ты взяла последние.

— Ну прости, я же не знала, что ты ешь только эти шарики с сахаром. В магазине больше нет?

Он закатил глаза, бросил банку в мусор и направился к двери.

— Типа "девочка с улицы", да? Решила вести себя круто? Здесь всё по-другому, Амэли. Не Москва твоя.

Я поставила миску на стол и скрестила руки.

— А ты всегда такой доброжелательный по утрам?

Он резко развернулся:

— Послушай, я не просил, чтобы ты сюда переезжала. Никто из нас не просил. Ты тут... временная. Не веди себя так, будто это твой дом.

Эти слова ударили в самое больное. Я резко встала.

— Спасибо, что напомнил. А то я уже начала думать, что это может быть мой дом. Или, знаешь, моя мать.

Лео сжал челюсть. Напряжённо. Потом рассмеялся.

— У тебя острый язык, девочка. Только будь осторожна — не у всех здесь хватит терпения его выносить.

— У тебя уже не хватает, да?

Мы смотрели друг на друга как два бойца перед поединком. Мне хотелось швырнуть в него что-нибудь. Он явно тоже был не прочь высказаться погромче, но нас прервала мама.

— Что происходит?

Она вошла, поправляя волосы. Её взгляд метался между нами.

— Всё нормально, — сказал Лео. — Просто делим территорию.

— Твоя проблема в том, что ты думаешь что мне нужна твоя территория. - Сказала громко желая что бы это слышали все.

— Хватит! — Далия повысила голос. — Амэли, на кухне не место для ссор. Лео, ты ведёшь себя по-детски.

— Она первая начала! — воскликнул он.

— Оба хороши, — сказала мама резко. — Но в этом доме действуют правила. И если вы оба хотите жить спокойно, вам придётся их соблюдать.

Лео поднял руки:

— Я свои правила знаю. Это она у вас дикая.

Он ушёл, даже не дождавшись маминого разрешения. Стук его шагов эхом прокатился по дому.

Я осталась стоять посреди кухни, с жутким чувством, будто только что врезалась в бетонную стену. Мама подошла ближе.

— Я не просила тебя воевать с Лео, — сказала она тише.

— Я и не просила, чтобы он так со мной разговаривал.

— Ты должна понимать: он просто не привык ещё к тебе. Ты появилась слишком неожиданно. Просто... дай ему время.

Я вздохнула. Сильно. Слишком сильно, чтобы не заметить раздражения.

— У тебя для всех есть оправдание, да?

Мама нахмурилась.

— Амэли, я стараюсь. Для тебя. Для него. Для всех. Я хочу, чтобы вы подружились. Но если ты будешь провоцировать его...

— Я ничего не делала, — перебила я. — Он просто не хочет меня здесь.

Она ничего не ответила. Просто посмотрела в окно.

— Завтра я отвезу тебя в школу. Мы записали тебя туда заранее. Там хороший уровень, и...

— Зачем? — Я смотрела прямо ей в глаза. — Зачем делать вид, что я здесь останусь?

Мама смутилась. На секунду потеряла уверенность.

— Потому что... я хочу дать тебе шанс. Новый шанс. Здесь.

Я отвернулась. Новый шанс. Новая страна. Новый дом. Новые люди, которые не рады. Какой ещё шанс?

Я оставила свою миску и молча пошла в комнату. Пусть делают что хотят, себя я смогу отстоять.

Я знала как только выйду из комнаты, начнётся спектакль под названием «Добро пожаловать в новую жизнь». Роли уже распределены. Моя — быть вежливой, послушной и желательно улыбаться на камеру. Поэтому сидела в ней пока не разболелась голова.

Ближе к вечеру я всё же сдалась, и решила пройтись погулять.

Я натянула джинсы, накинула старую футболку, ту самую, с выцветшим принтом, которую бабушка всё просила выбросить. Вышла в холл и почти сразу услышала шаги.

— О, ты готова, — мамин голос. — Хорошо, что сможем выехать раньше. Сегодня мы идём за школьной формой.

Я остановилась у перил, склонившись вниз, словно во дворце — только настроение у принцессы было не сказочное.

— Я не хочу носить форму, — буркнула я. — Я не солдат.

— Это частная школа, Амэли. Здесь так принято.

— Ну, пусть они меня примут как есть.

— Нет, — отрезала мама. — Я не хочу, чтобы ты с первого дня начала конфликтовать. Мы только приехали. Постарайся, пожалуйста.

Я спустилась, стуча каблуками по плитке, и встала напротив неё. Её макияж был аккуратным, волосы уложены, будто у телеведущей. А я? Как будто со съёмок фильма про потерянных подростков.

— Постараться быть кем? — спросила я. — Твоей копией? Девочкой с идеально отутюженными шортами и фальшивыми "пожалуйста"?

Мама сделала вдох. Глубокий. Так дышат взрослые, когда хотят не закричать.

— Амэли, ты сейчас ведёшь себя по-детски.

— Я и есть ребёнок. Или ты забыла? Шестнадцать лет. Только теперь внезапно ты решила, что меня можно перевоспитать?

Глава 4

Амэли

Война

Следующее утро начинается с войны.

Не той, что с криками, тарелками и допросами. А тихой, холодной, стратегической.

Я выхожу из комнаты и тут же спотыкаюсь о кеды, небрежно брошенные посреди коридора. Даже не сомневаюсь, чьи — эти чёрные, будто специально грязные, как сама душа их владельца.

— Классика, — бормочу я, пнув один кед в сторону двери.

В этот момент дверь открывается — и вот он, Лео. Наглая ухмылка на лице, волосы взъерошены так, будто он всю ночь боролся с подушкой. Или с совестью.

— Доброе утро, принцесса хаоса, — кидает он, лениво потягиваясь. — Приятно снова видеть, как ты не вписываешься в стиль дома.

— Приятно видеть, что у тебя нет вкуса к обуви, — огрызаюсь, проходя мимо.

Он сопровождает меня взглядом, словно оценивает очередной ход в шахматной партии.

Но это не шахматы. Это мелкие подколы, язвы, которые не болят, но зудят. Лео каждый день словно проверяет меня на прочность. А я — его.

Игра без правил. Или с теми, которые мы придумываем на ходу.

На кухне уже суетится Далия, наливает себе кофе, бросая быстрый взгляд на мои растрёпанные волосы.

— Амэли, может, попробуешь сегодня завязать хвост? Или надеть ту кофту, что я тебе покупала?

— Может, — отвечаю с самой безразличной интонацией. — А может, сегодня снова быть собой?

Брендон, сидящий у окна с планшетом, усмехается и подмигивает мне.

— Быть собой — звучит как план, — говорит он. — Главное — не забывать кушать.

Я киваю ему в ответ. Он странный, взрослый, но... нормальный. Без претензий. Иногда я думаю, что он вообще случайно попал в эту семью.

Лео врывается на кухню с куском хлеба во рту и шлёпает меня по плечу. Я разворачиваюсь, чтобы врезать, но он уже за спиной Далии наливает себе сок.

Вот и вся утренняя дипломатия.

Иногда мне кажется, что если бы он просто один раз сказал: «Привет. Как дела?» — я бы подумала, что он болен. Или, что конец света.

Но мы так умеем: подколы вместо диалогов, тычки вместо прикосновений. Никто никому не доверяет, и тем более — никто никого не жалеет.

Это наша война. Без крови, но с битвами.

— Так, теперь слушайте оба, — говорит Далия и хлопает по столу, когда мы с Лео уже привычно смотрим друг на друга взглядом заряженого пистолета.

На столе — тарелки, блины, фрукты. И напряжение, как будто вместо завтрака нам сервировали минное поле.

— У этого дома теперь есть режим, — говорит она. — Подъём в семь, завтрак — обязательно. У каждого — обязанности. Лео, ты возишь Амэли в школу, у тебя утром всё равно есть машина. Амэли, в комнате — порядок. Вечером — возвращаться до девяти. И никаких прогулок до двух ночи, как в прошлый раз.

Я фыркаю.

— Это ты сейчас серьёзно?

— Абсолютно, — спокойно кивает она, отпивая кофе.

— Я не няня, — отрезает Лео, бросая на меня раздражённый взгляд. — Пусть сама как-то доезжает. Велосипедом, скейтом, вертолётом — без разницы.

— Знаешь, а я согласна. Но ты точно не джентльмен года, — огрызаюсь я.

— Вот именно, я не джентльмен, — ухмыляется он.

— Всё, стоп! — Далия встает, поднимая обе руки. — Вы как два кота на заборе. Я не собираюсь смотреть, как вы перегрызаете друг другу глотки. У этого дома будут правила, и вы будете их соблюдать. Хотите — с криками. Хотите — с молчанием. Но по-моему. Понятно?

Молчание. У Лео сжаты кулаки. Я — закатываю глаза.

В глазах у мамы — не гнев. А… усталость. Вот это странно. Как будто ей надоело кричать.

— Да плевать, — говорю я. — Всё равно здесь ненадолго. Но, не думай что я буду соблюдать правила, я найду выход. - я посмотрела ей в глаза желая дать понять что пр её не будет.

— Да ты даже мусор сама вынести не можешь, — тихо добавляет Лео, вставая из-за стола.

— Иди уже, — шиплю ему в спину.

И вот так начинается день.

Всю дорогу мы молчали, мне было неуютно. 20 минут казались вечностью.

Как только мы оказались на парковке я вылетела с машины, не желая проводить рядом с ним ни секунды.

Школа. Люди. Лестницы. Я — среди чужих лиц, чужого языка. Как будто попала в сериал, только не тот, где я героиня.

Тот, где я фоновый персонаж, который все игнорируют.

Они здесь красивые, ухоженные, будто напечатанные. Девочки с глянцевыми локонами, парни с идеально белыми зубами.

И вот — где-то в толпе я вижу её. Девушку Лео. Имя не помню. Какая-то из тех, кого называют “популярной”, но у меня таких в Москве называли “слишком уверенная в себе для своего IQ”.

Слышу, как она хихикает. Смотрит на меня и говорит подруге:

— Та самая? Новенькая? А, ясно. Лео говорил, что она типа дикая. Почти как питомец, только с кедами.

И тут… что-то щёлкает.

Я не думаю. Просто подхожу, смотрю ей прямо в глаза и спокойно говорю:

— Ты слишком много открываешь рот для человека, чья личность помещается в Instagram-био.

Тишина.

Она дергается.

— Что ты сказала?

— Повтори, может, поймёшь. А можешь не напрягаться — не уверена, что твои мозги умеют делать два дела одновременно.

Она уже тянется к волосам — универсальный женский боевой жест, но вмешивается учитель. Разнимают. Я ухожу, не оборачиваясь.

Классика. Даже здесь всё по накатаной.

Школа здесь как мини-город: столовая, как торговый центр, три спортивных зала, даже фонтан. Люди шумят, как в муравейнике, каждый со своей маленькой банкой с энергетиком и проблемами.

Глава 5

Амэли

Решаю я

Я проснулась рано, ещё до того, как дом начал подавать признаки жизни. Голова была тяжёлая, но не от сна — от пустоты. После вчерашнего вечера внутри что-то оборвалось, а потом провалилось в тишину. Крик мамы всё ещё звенели в ушах, но не вызывали ничего, кроме тупого равнодушия. Ни вины, ни злости. Просто — усталость. Глубокая, взрослая усталость, которую в шестнадцать вроде бы не должны чувствовать. Но я чувствовала.

Я поднялась с кровати и, стараясь не смотреть на себя в зеркало, быстро переоделась. Ни за что не надену эту дурацкую форму — короткая юбка, белая блузка, как у фарфоровой куклы из магазина. Я не кукла. Я человек. И я зла.

На мне были мои чёрные джинсы-скини, в которых я чувствовала себя защищённой, как в броне. Узкая чёрная майка, немного выгоревшая от времени, но удобная и настоящая. Я натянула наушники и включила старый плейлист, который ещё делала с Гошей — тем, кого в Москве называли сумасшедшим за то, что он умел слушать грохот улицы и музыку одновременно. Я стала такой же.

На кухню я не пошла. Завтрак — лишняя привилегия. Я не хотела сидеть с ними за одним столом, делать вид, что всё в порядке, что всё можно исправить. Меня раздражал даже запах этого дома — слишком чисто, слишком много пустого воздуха. Не было ни запаха бабушкиного сая, ни пыльных ковров, ни старых книг. Только отбеливатель, духи Далии и глухое эхо чужого.

Снизу донёсся какой-то шум — наверное, проснулся Брендон или Стивен. Я услышала шаги Лео, его тяжёлую походку, как будто он всегда куда-то опаздывает. Он бы завёз меня — по плану. Но к чёрту план. Я вышла через боковую дверь, прежде чем кто-то успел открыть рот.

Улица была ещё сонной. Воздух уже тёплый, хотя на часах было чуть после семи. Март здесь не как дома — весна не пробуждается, она сразу обрушивается жарой, как будто зима была просто случайностью. Я медленно шла по пустым дорожкам, слушая музыку, вглядываясь в чужие дома с одинаковыми садами. Всё выглядело как на открытке. Красиво. Мёртво.

Прохожие смотрели с осторожностью — девочка в чёрном с тяжёлым взглядом и рюкзаком за спиной здесь точно не вписывалась в ландшафт. И пусть. Я не собиралась вписываться. Я вообще не собиралась здесь оставаться.

В школе я оказалась одной из первых. Вахтёр у входа лишь посмотрел на меня, прищурился на мои джинсы, но ничего не сказал. Не стал. Я прошла мимо, не сняв наушники, поднявшись на второй этаж к своему шкафчику. Внутри было почти пусто. Учебники, пара листов, ручка. Я даже не помнила, зачем брала их вчера. Просто, чтобы казаться нормальной?

Села на край подоконника у окна. Солнце било в глаза, но я не двигалась. Люди начали подтягиваться. Группки, смех, звон каблуков, запахи духов и жвачки. Никто не замечал меня. Я была фоном, тенью — мне это понравилось.

Пока они все спали в своих красивых комнатах, я уже была здесь. Без разговоров. Без объяснений. Просто — я. Та, кто умеет уходить, не попрощавшись. Та, кому не нужны лишние слова. В тот момент я по-настоящему ощутила, что могу быть свободной. Несмотря ни на что.

Школьные коридоры начали заполняться так, будто включили кран и из него хлынула толпа. Сначала тонкая струйка — кто-то один в наушниках, потом двое болтающих, потом сразу пятеро, шестеро, десять. Шум, смех, фальшивые приветствия — всё, как всегда. Как будто у них в жизни всё прекрасно. Как будто никто не орёт на них по ночам, не бросает, не уходит, не меняет дома и материки.

Я смотрела на них с высоты лестницы, скрестив руки на груди. Сначала просто наблюдала. Потом начала замечать закономерности.

Школа, оказывается, была поделена. Как в каком-то старом американском сериале, где у каждого своя роль: спортсмен, королева бала, ботан, шутник. Они двигались уверенно, рассаживались по своим местам, их смех звучал одинаково, как если бы его срежиссировали.

Вот группа плюща — вечно в белом, выглаженные, с идеальными пртчёскамм и рюкзаками, на которых висели значки колледжей, в которые они мечтали попасть. Они громко говорили о будущих экзаменах и победах в олимпиадах, будто заранее репетировали монологи для приёмной комиссии. Их глаза не смотрели на тебя — они проходили сквозь тебя, как через прозрачное стекло.

Чуть поодаль — ботаники. Тихие, как мыши, всё время в телефонах, планшетах и учебниках. Иногда я ловила на себе их взгляды — настороженные, как у тех, кто всю жизнь боится быть предметом шутки. Некоторые из них казались умнее всех остальных, но как будто нарочно прятались в своей оболочке. Я их понимала. У каждого — своя броня.

Были и группы по интересам — танцоры, художники, тиктокеры, любители кофе и юные экологи. Все со своими аксессуарами и позами. Со своими границами. Никто не подходил к другим без причины.

Но одна группа зацепила меня по-настоящему.

Группа музыкантов. Я заметила их ещё вчера, но тогда я была слишком занята. Сегодня же, может потому что была злая, может потому что чувствовала себя особенно одинокой, я всматривалась в лица.

И они были живыми.

Они сидели на дальнем углу внутреннего дворика, где несколько лавок скрывались под тенями пальм. Кто-то бренчал на гитаре. Двое смеялись, как будто делились самым идиотским анекдотом на свете. У одного парня были длинные волосы. У девушки — зелёные ногти и кольца на каждом пальце. Кто-то стучал ручками по столу в такт. У них не было одинаковой одежды, одинаковых причесок или голосов. Они были хаотичные. И свободные. Настоящие.

Я неосознанно сделала пару шагов в их сторону, просто посмотреть ближе. Прислушаться. Хоть одним ухом.

Они говорили про какой-то концерт в парке, спорили о любимом барабанщике, кто-то смеялся над тем, как однажды забыли слова на сцене, и просто продолжили напевать «ла-ла-ла», а публика всё равно хлопала. Это было по-настоящему. Без позы. Без фильтра.

Глава 6

Амэли

Тишина

Неделя прошла, будто её кто-то смыл, оставив вместо дней только тусклые следы на стекле памяти. Я не помню точно, что ела, с кем говорила, что надевала — кроме одного утра, которое началось слишком рано и закончилось слишком громко.

Это был следующий день после разговора с бабушкой. Я снова надела джинсы и чёрную майку. Те же самые, кажется. Я не была уверена — они все казались одинаковыми. Я пришла в школу раньше всех, как всегда. Охрана у входа только зевала, не сразу узнавая в девчонке с наушниками ученицу.

И там, в холле, меня ждал мистер Ройс — зауч. Как и обещал.

— Мисс Огнева, сегодня мы поговорим о правилах, — сказал он строго, сложив руки за спиной.

— Отлично, — ответила я и достала из кармана сложенный листок. — Пункт первый: форма, обозначенная в уставе школы, обязательна за исключением выходных мероприятий и творческих дней. Однако в разделе восемь под пунктом «г» говорится, что внешний вид может быть обсуждён индивидуально при условии, что он не нарушает морально-этических норм и не отвлекает других учеников.

Я читала быстро, спокойно, глядя ему прямо в глаза. Он смотрел на меня с лёгким прищуром, будто не верил в происходящее.

— Я провела ночь за этим уставом, мистер Ройс. Он ужасно написан, между прочим.

Он улыбнулся. Совсем немного.

— Заметно. Но, честно говоря, мне это нравится. Давно не было кого-то, кто воспринимал школу всерьёз. Или хотя бы боролся с ней с умом. — Он кивнул. — Ладно, мисс Огнева. Поживём — увидим.

С того дня он перестал цепляться ко мне. Я перестала злиться на него. И между нами образовалось что-то вроде негласного пакта: он — хранитель школы, я — нарушительница, которая знает, как обойти ловушки. Уважение. Ненадёжное, но настоящее.

А всё остальное… слилось в серую ленту.

Я больше не завтракала с семьёй. Не ужинала. Иногда Далия спрашивала, буду ли я есть, и я отвечала: «нет». Иногда не спрашивала. Я ела что-то на переменах — пачку чипсов, яблоко, случайный батончик из автомата. И то не всегда. Еда перестала быть нужной. Она не решала ничего. Не лечила.

Я ходила в школу пешком, через тот же район, те же улицы, тот же поворот возле скейт-площадки, где иногда катались Дэн, Лука и Стивен. Иногда я здоровалась, иногда просто проходила мимо.

Раз в пару дней я звонила бабушке. Говорила, что всё хорошо. Что привыкаю. Что школа интересная. Что познакомилась с ребятами. Что еда вкусная. Что всё потихоньку налаживается.

Все эти «что» были ложью.

Но бабушка не слышала лжи — она слышала голос. И этого ей было достаточно.

А потом наступала ночь.

Я лежала в кровати, глаза были открыты, но потолка я не видела. Я словно находилась под водой — всё казалось отдалённым, глухим, будто между мной и реальностью стояла толстая стеклянная стена.

Я не могла понять, что именно со мной происходит. Но чувствовала: это не просто усталость. Не просто подростковый бунт. Это было глубже. Сильнее. Темнее.

Что-то внутри меня начало умирать. Медленно. Без истерик. Без слёз. Просто… угасало.

Я перестала чувствовать злость. Даже на Лео. Даже на Далию. Даже на маму.

Просто пусто.

Я лежала, слушая, как тикают часы на телефоне.

Три часа ночи.

Я не сплю. Снова. Пятый день подряд.

В голове крутились обрывки мыслей.

"Ты здесь не навсегда."

"Просто продержись."

"Бабушка верит в тебя."

"Это временно."

"Это не депрессия. Просто настроение."

Но всё внутри кричало: "Это депрессия, глупая. Ты не живёшь — ты выживаешь."

Я сжала ладони в кулаки под одеялом и глубоко вдохнула.

Завтра снова школа. Снова глаза мистера Ройса, взгляд Лео, молчание за столом, и моё лицо в зеркале, которое я перестала узнавать.

Снова враньё бабушке.

Снова одиночество.

Я лежала и думала:

А если вот так — каждый день? Если так будет всегда?

И ответа не находила.

Утро было как все. Серое, уставшее, одинаковое. Я снова вышла из дома первой, не позавтракав, натянув тёмные джинсы и чёрную толстовку с капюшоном.

Солнце скрывалось за облаками, а воздух пах сыростью. В ушах играла тяжёлая музыка, басы били в виски как пульс.

Обычный день.

И школа встретила меня обычной глянцевой суетой. Группки, позёры, разговоры про выходные, сплетни. Я плыла сквозь толпу как тень. Не здороваясь, не вглядываясь. Просто... существуя.

Физкультура была в зале. Мы бегали по кругу, прыгали, притворялись, что нам весело. Я делала всё по минимуму — лишь бы отстали. Потом спряталась в душевой, смыла пот, умылась, поправила волосы.

Я оставалась в раздевалке дольше остальных. Хотелось тишины. Даже если это — кафель, капли воды и запах дешёвого геля для душа.

И именно в этой тишине я услышала крик. Не громкий — скорее сдавленный. За ним — напряжённые голоса, шепот на повышенных тонах, и щёлкнула дверь.

Я застыла.

Через приоткрытую дверь я увидела, как Кэти — та самая Барби из жизни Лео — и её свита прижали к шкафчикам девушку. Я сразу узнала её: Джейн. Та самая рыжая, с густыми кудрями и цепким взглядом, которая играла на гитаре в музыкальной группе. Живая. Реальная. Единственная, кто хоть как-то выделялся в этом кукольном царстве.

Кэти шагнула ближе и в голосе её прозвучал яд:

— Думаешь, ты особенная, да? Со своей дешёвой гитарой и подружками, что носят свитшоты из секонда. Томас просто вежливый, он не может быть с такой как ты.

— Ты даже не знаешь меня, — сказала Джейн.

И в этот момент Нетали, одна из свиты, сжала кулак и резко ударила её по щеке. Джейн пошатнулась, но не упала.

Глава 7

Лео

Под давлением

Иногда мне казалось, что жизнь упрямо любит одну палитру — серую.

Никаких катастроф, но и ничего яркого. Как дождь без грома.

Мои родители были вместе столько, сколько я себя помню, и всё это время — несчастливы.

Ссоры за закрытыми дверями. Тихие вечера с громкими взглядами. Усталость. Отчуждение.

Когда они развелись, я не удивился. Словно просто подтвердилось то, что я знал: всё давно трещало по швам.

Но это не облегчило. Было… пусто.

Я не злился. Я просто стал другим. Затих.

С тех пор я научился не ожидать от людей слишком много. Даже от семьи.

Через полгода после развода отец женился снова.

Быстро, да. Но я понимал — он искал покой, нормальность. Далия была спокойной, рассудительной, не повышала голос, не устраивала сцены. Она была... удобной.

Я научился быть с ней вежливым. Я даже почти начал привыкать.

Жизнь входила в ритм.

Два сезона в роли квотербека — чисто, стабильно, без проигрышей. Учёба шла ровно.

Дом — тише воды, ниже травы.

И я почти поверил, что так будет дальше.

Почти.

Пока однажды отец не зашёл в мою комнату, уселся на край кровати и сказал:

— У Далии есть дочь. Она переезжает к нам.

И вот тут всё, что казалось спокойным, надёжным, устроенным, дало трещину.

Я даже не сразу понял, что он имеет в виду.

— Дочь? — переспросил я. — Ты хочешь сказать, у неё есть взрослая дочь, и она просто... появится у нас в доме?

— Амэли, — сказал он. — Она жила с бабушкой. Теперь будет жить с нами.

Он говорил это спокойно, по-отцовски, как будто сообщал мне о новой посудомоечной машине.

— Супер, — только и сказал я. И закрылся в ванной на час.

Появление Амэли в моей жизни не сулило ничего хорошего. Я знал это с первой минуты.

Далия не любила о ней говорить.

Она уходила в тень, когда речь заходила о дочери.

А отец… ну, он и не спрашивал. Он умел не задавать лишних вопросов, особенно если знал, что ответы будут неудобными.

Я знал — это будет проблемой.

Слишком много лет в этом доме шли разговоры шёпотом.

Слишком долго я учился жить тихо.

А теперь кто-то, кого я никогда не знал, кого никто не упоминал, — просто въезжает в мою зону комфорта, и я должен принять это?

Нет.

Я ещё не знал, какой будет Амэли, но уже ненавидел сам факт её присутствия.

Потому что я только научился жить в мире.

И не хотел снова возвращаться в хаос.

А то что он будет я знал точно, ведь уже сейчас дома был хаос. Далия не понимала за что хвататься и что делать. Я её никогда такой не видел.

Дни пролетели быстро и в день прилёта Амэли Далия нервничала, отец тоже.

Я не понимал их, поэтому целый день провёл с друзьями, они меня понимали.

Я зашёл на кухню позже всех опоздав на минут двадцать.

После тренировки мы с парнями немного задержались — ничего особенного, просто перекинулись мячом дольше обычного. Я специально не торопился. Далия устроила «приветственный ужин» в честь приезда своей дочери, и мне не особо горело туда попадать вовремя.

Но когда я пересёк порог — замер.

Она сидела за столом. Худая, как будто вырезанная из бумаги. Светлые волосы, слегка мокрые, будто только что из душа. Прямая спина. Чужая.

В этой комнате, в моём доме, на моём месте — чужая.

— Это и есть Амэли? — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать.

— Да, это она, — спокойно ответила Далия. — Твоя сводная сестра.

Я хмыкнул. Без улыбки. Без слов. Сел напротив, достал телефон и положил перед собой. Специально. Демонстративно.

— Ты опоздал, — сказал отец, — Брендон, сухо, как обычно.

— Бывает, — отрезал я и взял кусок хлеба.

Она не смотрела на меня. Не хлопала глазами. Не ерзала.

Наоборот — будто отгородилась.

Холодная. Ровная. Сдержанная.

И эта ровность… раздражала.

Я почувствовал, как между нами натянулась нитка.

Не интереса. Не симпатии.

А чего-то... острого. Глухого.

Я не знал, что сказать. И потому ляпнул:

— Надеюсь, ты не ешь людей?

И криво улыбнулся. Даже не смешно, но мне почему-то стало легче.

Она посмотрела прямо в глаза.

Кивнула. Без улыбки.

Я вздрогнул.

Словно в этом простом движении было больше угрозы, чем в любом выкрике.

— Лео… — Далия метнулась глазами, — давай без этого.

— Что? — пожал плечами я. — Я просто шучу.

Но ужин закончился в гробовой тишине.

И вот странное дело.

Она вела себя будто меня не существует. Ни взгляда, ни вопроса. Даже не поздоровалась.

И, как ни смешно, это задело.

Меня не игнорировали.

Меня замечали, слушали, спорили, поддакивали. Я привык к вниманию.

Но Амэли словно прошла мимо, не заметив. Не посчитав нужным.

И, как идиот, я начал её провоцировать.

Не специально. Сначала. А потом… потом стало весело.

Её короткие ответы, надменные взгляды, острые фразы — это всё как щёлчки по нервам, мелкие спарринги, в которых не было победителей, но был азарт.

Она злилась — и это оживляло.

Вызывать у неё эмоции стало чем-то вроде хобби.

Я понимал, что веду себя как ребёнок. Сознательно.

Но черт возьми… Она была единственным реальным раздражителем в этом уютном, гладком, мёртвом доме.

Когда всё вокруг шло ровно, без всплесков, ты не живёшь — ты тлеешь.

Глава 8

Амэли

Поворот не туда

Зал возле дома не был элитным. Не пах новыми коврами или мужским парфюмом. Здесь не раздавали бесплатные протеиновые батончики, и никто не встречал тебя у входа с улыбкой.

Но он был чистым. Сухим. С настоящими стенами, у которых пахло потом, мятой резиной и чем-то… настоящим.

Я хожу сюда уже неделю. После школы — сразу сюда. Не домой.

Там меня никто не ждёт. Я никого не жду. Мы по-прежнему не разговариваем с Далией. А за стол я не сажусь — зачем, если всё равно проглотишь ложку и хочешь убежать.

Здесь же… здесь я могла оставаться.

Меня не хотели брать. Даже сначала отказали. Сказали:

— Девочка, тебе лучше в спортзал. Кардиотренажёры, йога…

Я тогда просто достала карту и сказала, что заплачу вперёд за месяц. Без разговоров.

Деньги, как всегда, решают многое. Почти всё. Кроме внутреннего ада.

Но грушу можно бить долго. И в этот момент он замолкает.

Меня никто не воспринимает всерьёз.

Я не прошу.

Я не доказываю.

Я просто стою на своём рваном коврике, в старых кроссовках, с замотанными руками — и бью.

Грушу.

Стену.

Тишину внутри себя.

На тренировке я вся слипаюсь от пота, руки гудят, плечи горят. Это ощущение, когда тебе кажется, что ты распадаешься — оно одновременно мучительное и приятное.

После тренировки я сажусь на скамейку у стены, пью воду, чувствую, как щиплет глаза от соли и усталости. Но впервые за день мне хорошо.

Правда.

Усталость выворачивает все мысли наружу.

В этот момент я почти не думаю.

Но всё равно в голове — странная пустота. Словно ты кого-то ждал, но никто не пришёл.

Лео уехал на турнир с командой. Несколько городов. Пару недель. Обязательная часть их сезона.

Я бы соврала, если бы сказала, что заметила это не сразу.

Сначала было облегчение. Потом тишина. Потом…

Пусто.

Скучаю. Не по нему. По нашей войне.

Скучаю по тому, как он бесил. Как спорил. Как делал вид, что знает обо мне всё.

По тем коротким вспышкам жизни, когда я злилась. Когда реагировала. Когда жила.

Дома всё течёт по-прежнему.

Я не разговариваю ни с Далией, ни с Брендоном.

Но в школе — по-другому.

Ребята из музыкальной группы… они странные. Но не фальшивые. И я провела с ними уже несколько обедов. Даже пару вечеров на репетициях.

Они звали петь.

Я отказалась. Не потому, что не умею. А потому что… не хочу.

Всё слишком хрупко.

Голос — это больше, чем просто звук. Это душа наружу. А я не готова разрывать себя так. Даже ради них. Даже ради себя.

Но здесь, в этом зале, в этом гудящем воздухе и пахнущем страхом поте, мне легче.

Каждый удар в грушу будто возвращает хоть часть контроля.

Никто не знает, что я чувствую себя нормальной только тогда, когда руки в синяках, сердце бьётся как безумное, и голова не может думать от перегрузки.

Никто не знает.

И пусть не знает.

Я сидела на лавке у дальней стены, низко опустив голову, и слушала, как кровь стучит в висках. Пот капал на пол, руки дрожали — и всё это было прекрасно.

Внутри меня, как будто выжженное поле. Пусто. Тихо. Ни мыслей, ни голоса, ни ярости. Только выдох.

— Ты, кстати, круто бьёшь, — послышался голос сбоку. Я медленно повернулась.

Парень. Рост под метр девяносто, с белоснежной улыбкой, немного неуклюжей походкой и взглядом, которым он, кажется, уже решил, что у нас будет трое детей.

Он держал бутылку воды и пытался опереться на стену, но промахнулся и едва не соскользнул. Я едва не хмыкнула.

— Не думал, что такие, как ты, выбирают такие виды спорта, — продолжил он, чуть склонив голову. — Ты ж вроде… не знаю… модель?

Я молча вытерла лоб полотенцем.

— Я просто пришла побить грушу, — ответила спокойно.

Он не отставал.

Говорил что-то ещё — про то, как классно, когда девушки «умеют постоять за себя», про то, что у него был похожий период в жизни, и вообще — не хочешь как-нибудь на кофе?

Я его не слушала. Смотрела сквозь него, как через пыльное окно.

Он был один из многих. Слова — как фон.

Люди привыкли говорить, даже когда их никто не слышит.

— Слушай, мне пора, — спокойно сказала я и встала.

Он что-то попытался вставить — я не слышала. Уже шла к раздевалке.

Душ.

Холодная вода. Горячая. Холодная.

Соль уходила, тяжесть оставалась, но уже знакомая. Я была в себе.

Натянула чёрные велошорты, широкое серое худи. Волосы оставила мокрыми.

В апреле, даже в Лос-Анджелесе, вечерами воздух быстро остывает, особенно после душа.

Когда вышла, он всё ещё был там.

Ждал.

Смотрел на меня, как будто мы что-то забыли сделать вместе.

— Эй. Я подумал… Может, тебя проводить?

Я замерла на секунду, прикидывая, как вежливо и окончательно слить его, когда за его спиной появился Трей.

Я узнала его сразу.

Он двигался неторопливо, но с внутренней уверенностью, будто знал, что пространство само раздвинется под его шаги.

Тёмная кожа сияла в жёлтом уличном свете. Он был высок, с мощным телосложением, но не грузным — скорее, собранным, как пружина. На нём чёрная футболка, подчёркивающая плечи, и светлые брюки, чуть свободные, но не мешковатые.

Дреды мягко падали на лоб и щёки, обрамляя лицо. Глаза — зелёные. Странно глубокие.

На предплечьях — татуировки: геометрия, символы, и на правой — чёткая надпись:

Here comes the night, just enough time to hit flop.

Я застыла. Не от страха. От того, как резко поменялось настроение.