- Ну и катись ты, Джоан, в адову бездну! - прокричала я в распахнутую дверь и, громко хлопнув оной, с чемоданом наперевес направилась под проливным дождем по узкой улице бедного района Верегоса в направлении ближайшего постоялого двора.
- Вот и осталась ты снова на улице, Нэнси Брукс, - ворчала я себе под нос, пока брела под проливным дождем, черпая поношенными ботильонами воду из грязных луж.
И ведь уже не в первый и даже не второй раз меня гонят из дому "сердобольные" родственнички! А всему виной, как они все твердят в один голос, мой вспыльчивый характер. Даже троюродная тетка Джоан, флегматичный нрав которой казалось ничем не прошибешь, выдержала всего лишь три месяца в моем обществе. А ведь я действительно старалась: готовила ей завтраки, начищала воском старенький паркет почти каждый день, пыталась быть тихой и покладистой. Но когда уже немолодой усатый муж Джоан- Айзек Эриксон - ущипнул меня прямо во время приготовления ужина за пятую точку, я взорвалась, отхлестав наглеца всем, что попадалось под руку, в том числе и чугунной сковородкой, прямо по лоснящейся от жира физиономии. Его сальные шуточки и намеки я ещё кое-как терпела, старалась делать вид, что не замечаю повышенного интереса или гневно отчитывала, пытаясь пресечь поползновения, но тот щипок был последней каплей. Терпеть не могу, когда меня касаются посторонние.
Казалось бы, тетка должна была встать на мою сторону, разобраться со своим мужем, посмевшим распускать руки по отношению к сироте, которую они приютили, но на деле все вышло иначе.
И как же на это происшествие отреагировала моя родственница?
- Меня все уверяли, что Нэнси Брукс просто несносная, избалованная девчонка и не стоит впускать это исчадие ада в свой дом, но я пожалела бедную сиротку. И что же я получила в качестве благодарности?! Ты чуть не изуродовала моего горячо любимого Айзека! У бедняги сломаны два ребра и палец на ноге и то лишь потому, что я вовремя вернулась, не дав тебе закончить начатое. В том, что ты собиралась лишить моего Айзека жизни, я даже не сомневаюсь.
- Да не собиралась я убивать твоего ненаглядного, хотела лишь проучить за то, что пытался приставать ко мне! - прокричала я в ответ.
- Не ври мне, дрянь! - выпучив глаза, заверещала Джоан. - Айзек за всю жизнь ни разу не взглянул на другую женщину, а на такую как ты и вовсе не позарится ни один нормальный мужик!
И вот после этих слов я сорвалась, накричав на тётку и отправив ее в бездну гореть в адовом огне. Ну и как итог, я снова одна со своими скудными пожитками на улицах ночного Верегоса, да ещё и под проливным дождем. И, как назло, монеты, которые я старательно откладывала все это время, накануне у меня занял тот самый Айзек, получивший сегодня от меня по физиономии и не только. Теперь о своих сбережениях можно забыть. После того как я несколько раз приложила муженька тетки чугунной сковородой, ни о каком возврате долга и речи быть не может. Мало того, меня и на порог дома больше не пустят, хоть я всего лишь пыталась отстоять свою честь.
Эх, если бы живы были родители, не пришлось бы мне скитаться по родственникам и постоялым дворам, где приходилось за ночлег и скудную пищу петь местной и приезжей публике. Джоан считала это занятие недостойным, приравнивая его к проституции, потому и сказала, что ни один нормальный мужик на меня не взглянет. В чем-то тетка была права: певичек и танцовщиц не очень-то уважали в Верегосе, считая легкомысленными и склонными к распутству. Но ее слова меня больно ранили, потому что занималась я этим не очень престижным занятием не от большого желания, а из необходимости выжить. Кто виноват, что в пятнадцать лет я осталась сиротой без крова и средств к существованию? Уж точно не я. Возможно, вина лежит на родителях, которые решили принять участие в мятеже против короля Георга 17 и его политики, или монарх, издавший указ лишать наследства и титула детей всех мятежников. Виновных можно искать долго, но это не изменит того, что я уже два года как бродяжничаю по Верегосу. Живу то у одних родственников, то у других, стараюсь быть хорошей, покладистой и милой, но выходит у меня плохо. Против своей вспыльчивой натуры не попрешь, и рано или поздно она выходит на поверхность, вот как сегодня. Что стоило мне просто влепить Айзеку пощечину и нажаловаться тётушке Джоан на ее любвеобильного муженька? Другая бы на моем месте так и поступила, но только не я. Вместо этого я устроила настоящее побоище с поломанными костями и разбитой физиономией.
Дождь немного стих, и я тут же согрелась, благо в Верегосе почти всегда тепло. Только вот моим ботильонам, кажется, пришел конец. Я ощущала, как хлюпаю босыми ногами по теплым лужам, а подошва моей обуви волочится следом.
Я вздохнула. Теперь придется ещё наведаться к местному башмачнику мистеру Карлу Стоуну и вымаливать починить, если это ещё возможно, мою и так сто раз подлатанную обувь.
В противном случае придется ходить босой, пряча ступни под подолом единственного длинного платья, которое я одолжила у кузины Ванессы- единственной родственницы, с кем у меня по-прежнему остались более-менее сносные отношения.
С такими мрачными мыслями я миновала пару кварталов и вышла в богатом районе Верегоса. Пройти другим путем до постоялого двора, в котором я всегда могла рассчитывать на кров и горячий ужин, было можно, но тогда нужно было огибать чуть ли не половину города, поэтому я решила рискнуть. Чем же опасен квартал, где проживают сливки Верегоса? Здесь огромное количество охранных механизмов: от собак, открывающих жуткий вой при любом намеке на посягательство на жилище до солдат, стоявших возле ворот и проживающих лазером из красных глаз-драконитов. Совсем забыла, что в последнее время стали модными так называемые живые изгороди, которые при соприкосновении впрыскивают в жертву небольшую дозу снотворного через острые шипы, врезающиеся под кожу. Доза лекарства хоть и небольшая, но не позволяет незадачливому воришке или просто прохожему, имеющему неосторожность в ночное время прикоснуться к изгороди, уйти далеко от дома. Ну и конечно же врубается сирена, и почти сразу на место происшествия приезжает отряд городских стражников. А там уж попробуй доказать, что просто мимо проходил и не имел никаких злостных намерений в отношении имущества или самих сливок общества.
Всю ночь я просидела в следственном изоляторе. Кроме скамейки и нужника за низкой перегородкой, там не было никаких предметов интерьера. Но если в первый свой визит я попала в тюремную камеру с кучкой таких же бродяжек, как я, то на этот раз мне повезло: в маленьком квадратном помещении с выкрашенными свежей краской стенами и яркой лампочкой, свисающей с потолка, я была абсолютно одна.
Я даже поспала, свернувшись клубочком на узенькой деревянной скамейке. Правда сон получился беспокойный: я просыпалась от каждого шороха, вздрагивала, но понимая, что за мной ещё не явились, вновь погружалась в тревожную дрёму.
На рассвете я окончательно проснулась и тупо сидела в ожидании приговора, уставившись в одну точку перед собой. Меня одолела хандра. Всем известно, что городские стражи особо не церемонятся с такими нищенками, как я. И, если так у меня был хоть какой-то шанс оправдаться, то злополучное кольцо с бриллиантом, найденное у моих ног, ставило на моей свободе, а может быть даже жизни, крест.
Конечно, меня подвергнут жёсткому допросу, но в десяток механических людей с мешками награбленного вряд ли поверит хоть кто-нибудь. Я и сама бы, не увидев это собственными глазами, не поверила бы. Механизмы же призваны служить людям во благо, а не наоборот. Исключением были разве только механические драконы, которых использовали в военные времена, но секрет металлических огнедышащих ящеров, управляемых на расстоянии, был утерян вместе с их создателем Джейкобом Клифтоном.
За мной явились ровно в восемь утра, до этого времени я просто ждала, мысленно сочиняя речь, которую тут же забыла, стоило только распахнуться входной двери. Двое молчаливых стражников сопроводили меня в кабинет для допросов, предварительно надев на руки устройство для отслеживания. На металлических браслетах мигали красные лампочки, вкрапленных в механизмы артефактов- драконитов. Их добывали из недр земли и именно туда- на прииски драконитов- мне, скорее всего, и уготован путь в ближайшее время. Только вот все, кого отправляют в горы Аврании, живут очень и очень недолго. С чем это связано я не знала. Возможно, всё дело в тяжелой работе, а может быть во вредности. Что ж, кажется, в скором времени мне предстоит это выяснить на собственной шкуре.
В кабинете для допросов никого не было. Мне указали на деревянный стул, находившийся со стороны входной двери, и удалились, прикрыв за собой дверь. Использовать замки после того как на меня надели отслеживающие браслеты было ни к чему, я все равно не смогу покинуть здание, разве только вперёд ногами. Но умирать раньше времени я не собиралась, планируя отстаивать свою жизнь и свободу до последнего. В конце концов может быть найдутся ещё свидетели, которые, как и я, видели механических людей с мешками, полными награбленного. Все же сигнализация работала очень громко, и соседи должны были выглянуть на улицу. Правда все произошло так быстро, что я и сама то не успела понять. Механические воришки двигались очень ловко и с невероятной скоростью, я такого прежде никогда не видела, хоть и не единожды бывала в лавках механических изделий. Мой старший брат тоже увлекался механизмами, и я иногда засиживалась в его мастерской до позднего вечера, наблюдая за кропотливой работой.
Я судорожно вздохнула, пытаясь избавиться от подступившего кома к горлу. Я старалась не вспоминать погибших родных, чтобы не впадать в уныние и безнадегу. Все же мне нужно продолжать жить, как бы не было трудно и больно. И если на родителей я злилась за то, что приняли решение возглавлять мятеж, не думая о том, что будет с нами в случае провала, то на брата, которому на тот момент было всего двадцать лет, сердиться была не в силах. Грегори не принимал участия в восстании, но помогал родителям, снабжая армию повстанцев оружием. И я более чем уверена, что это не он сам додумался до подобного, а мать с отцом просили о помощи, тем самым обрекая сына на гибель.
От этого я злилась и ненавидела некогда горячо любимых родителей еще больше. И, возможно, эта ненависть, обжигающая изнутри, не давала мне найти покой, продолжая гнать из дома в дом, от одних родственников к другим.
Дверь скрипнула, и я, оказавшаяся спиной ко входу, резко обернулась, едва не опрокинув стул.
В кабинет вошёл невысокий сутулый мужчина средних лет со злыми маленькими глазами и презрительно поджатым ртом.
Он демонстративно не поздоровался, пройдя мимо и занимая место напротив меня за деревянным столом.
Из принадлежностей на столешнице была лишь лампа, бьющая чересчур ярким светом в глаза, кипа бумаг и карандаш.
Страж бросил на меня презрительный взгляд и, нетерпеливо постучав по столешнице карандашом, спросил:
- Имя?
- Нэнси Брукс, - тут же ответила я.
- Адрес проживания?
- Я бездомная, - нехотя ответила я. Могла бы назвать адрес своего последнего места жительства, но не захотела подставлять Джоан. Тетка не переживет, если к ней явятся городские стражи с обыском и перевернут весь дом вверх дном.
Мужчина вновь постучал кончиком карандаша по столешнице, на этот раз медленно, словно о чем-то задумавшись.
- И что же бездомной Нэнси Брукс, из пожиток у которой лишь несколько штопаных нарядов, понадобилось в богатом район Верегоса? - ехидным голосом спросил страж.
- Шла мимо, - ответила я заранее заготовленным ответом.
И ведь говорила чистую правду, но мужчина мне не поверил.
Три дня прошли относительно спокойно. По вечерам я выступала на постоялом дворе "Механический волк", где благодарные слушатели платили золотыми и серебряными монетами. Большую часть дохода я отдавала хозяину заведения - мистеру Курту Брикману - матерому старому волку, но все равно в первый же вечер заработала себе на обувку. Правда новые ботильоны были из грубой кожи, на толстой рельефной подошве, не в пример предыдущим из тончайшей замши на невысоком очень удобном каблуке. Но покупкой я осталась довольна. Все же не придется ходить босиком, а это уже очень хорошо. Могла ли я подумать, что мне когда-нибудь придется терпеть голод и нужду? Конечно же, у меня даже мыслей таких не возникало. До всего случившегося я на улицах
Верегоса без сопровождения не появлялась ни разу. Обычно мы ездили с матушкой за покупками на автомобиле с личным извозчиком, и я наблюдала за городской жизнью как бы со стороны. Или же с братом Грегори на его автомобиле наведывалась в механические лавки за покупкой необходимых для его изделий деталей, но это тоже своего рода было для меня лишь приключение, где я находилась в безопасности и под присмотром.
Сейчас же приходилось петь наравне с простолюдинами только ради того, чтобы выжить. Но и тут все обстояло не так просто. Местные певички меня недолюбливали и для того, чтобы выступить на сцене, мне приходилось ждать своей очереди. Но публике мое творчество нравилось, поэтому мистер Брикман был всегда рад моим визитам. Правда певица Сесиль, выступающая на постоялом дворе на постоянной основе и являющаяся местной знаменитостью, пыталась строить козни, боясь, что я могу занять ее место в "Механическом волке". Мне до глупых выходок стареющей красавицы в виде разлитого по сцене масла, острого перца, добавленного в пиво, порванной струны на гитаре-не было особого дела. Правда пару раз певичке все же удалось сорвать мне выступление, и уж тогда ей приходилось несладко. Так как нрав у меня вспыльчивый, можно сказать даже взрывной, если меня кто-то очень сильно рассердит, я не могу вовремя остановиться. Вот и в прошлый раз, когда на глазах у публики я распласталась на сцене, поскользнувшись на оливковом масле, и в толпе рассмотрела смеющееся лицо Сесиль, буквально перепрыгнула через поручни, отделяющие меня от зрителей и схватила певичку за перекрашенные жёлтой краской волосы. Разнять нас удалось с огромным трудом, ведь я вцепилась в соперницу мертвой хваткой. В итоге Сесиль лишилась части своей и без того облезлой прически, а меня охранники заведения выкинули на улицу. Правда передали слова мистера Брикмана, чтоб я возвращалась, как подлечу свои нервишки. Вот я и вернулась спустя три месяца, отчего Сесиль едва не хлопнулась в обморок с перекошенной от злости физиономией.
Я же одарила певичку широкой улыбкой и приветливо помахала, ведь зла я на нее не держала. Женщина просто пытается выжить любыми способами, защищает свое тепленькое местечко, дающее кров и пищу, от посягательств молодой выскочки из высшего сословия.
Сесиль, как и мистер Брикман, сразу выкупила мое знатное происхождение. Вероятно, мои манеры, осанка и воспитание все же отличались от местной публики, раз эти двое сразу разглядели во мне бывшую аристократку.
Не зря в последнюю нашу ссору Сесиль в сердцах выкрикнула:
- Проклятая мятежница! Твое место на приисках, а не здесь!
Но в этом певица была не права. Не я участвовала в мятеже, и не мне нести ответ за преступление против короны. Все, кто был причастен, уже наказаны. Родителей казнили одними из первых в назидание всем, кто только помышлял о восстании. Грегори отправили на прииски драконитов, и спустя месяц я получила послание о гибели брата. Никто из мятежников не вернётся в Верегос живым, каждого постигла кара за предательство. Этот лозунг звучал на улицах в первые месяцы после восстания и крепко засел в моей голове, ведь я стала той, кто лишился всех своих родных, участвовавших в мятеже против Георга 17 и его политики.
Я покрутилась перед зеркалом, оценивая свой внешний вид перед предстоящим выступлением. Обтягивающие кожаные брюки подчеркивали круглые бедра, а корсет на заклепках-тонкую талию. Небольшой вырез белоснежной рубашки давал простор для воображения, чуть открывая полушария груди. Волосы я собрала в высокий хвост, чтобы не мешали во время выступления, ведь я собиралась сегодня не только петь и играть на гитаре, но и исполнить несколько танцевальных па. За это выступление я хотела собрать как можно больше денег и возможно остаться на постоялом дворе "Механический волк", оплатив нормальную комнату, а не ютиться в бывшем чулане на раскладушке.
Музыка в зале отгремела и за кулисами появилась черноволосая кудрявая Лея, которая, как и я, выступала на постоялом дворе "Механический волк" лишь время от времени и также страдала от ревности Сесиль.
Настала моя очередь выходить на сцену и я, нацепив на лицо радостную улыбку, бодрой походкой вышла на сцену.
В зале было полно народу, в основном мужчины.
Хозяин заведения стоял возле барной стойки, с довольным видом облокотившись на нее.
Мы встретились глазами, и мистер Брикман одобрительно кивнул, давая добро на выступление.
Сперва заиграла протяжная музыка, под которую я, виляя бедрами, прошлась по сцене, взяла в руки гитару и в такт все убыстряющейся мелодии начала играть на инструменте. Когда я запела, в зале наступила гробовая тишина. Взгляды всех присутствующих были устремлены на меня, глаза мужчин, сидящих за деревянными столами, горели от возбуждения, а руки так и застыли с поднятыми бокалами вина и кружками пива.