Меня ему завещали

Пролог - ОНА -

(Посвящается Лере С., Лере Б., и тебе, сэр Маркин)

Агния Викторовна Каверина перестала дышать пятнадцатого мая, в пятнадцать ноль-ноль, в возрасте тридцати восьми лет. А в семнадцать ноль-ноль открыли папку с её завещанием и прочитали его. Четырнадцатого мая, в семнадцать тридцать, когда Агния Викторовна ещё чувствовала себя прекрасно и все считали, что что-то сдвинулось к лучшему, она подписала несколько документов и решила все проблемы.

Во-первых, перестало существовать издательство "Искатели". Оно отдало права на свою последнюю книгу конкуренту и объявило себя банкротом. Во-вторых, всё имущество Агнии Викторовны Кавериной стало принадлежать никому неизвестному мужчине по фамилии Ростов. И только Валерия Андреевна, подруга усопшей, услышав его имя, помотала головой и выдавила, что не верит в эту дичь. В-третьих, оказалось, что квартира, все счета и даже машина Леры, дочери покойной, всё это больше не имеет никакого отношения к семье Кавериных. 

 - Она же не могла оставить дочь на улице? - спросили Валерию Андреевну, когда завещание было уже вскрыто, а Агния Викторовна похоронена. - Кто этот Ростов?

 - Тот, кто только что ушёл, - бесцветно ответила Валерия Андреевна. - Она фактически завещала ему свою дочь. 

 Валерия Андреевна стояла во дворе арендованного прощального зала и смотрела вслед уходящему мужчине, который не проронил ни слезы на похоронах.

***

У моей мамы всегда была очень странная фантазия. Например, она мечтала умереть в день рождения, чтобы на памятнике была красивая дата. Ещё она просила одеть её не в платье, а в пижаму, чтобы казалось, будто она спит, а ещё, чтобы мы накрасили ей губы алой помадой или на крайний случай винной. Лежать хотела принципиально на боку, а не на спине, как будто смерть была ещё одним поводом доказать всем, что она не желает быть серостью. Хотя... В сущности мнение других маму никогда не волновало, вероятно, она просто не задумывалась над значением вещей, не задавалась вопросом: "Почему так, а не иначе?". Просто делала, что хотела... 

Она категорически не хотела похорон. Маминым желанием было, чтобы я и две её лучшие подруги устроили «ирландский трип», который бы тянулся неделю или две. Ну и напоследок...

Она меня завещала. Как счёт в банке, дом или тачку. 

Я не помню, как именно на это отреагировала, в те первые дни, когда ее не стало. Всё превратилось тогда в жуткую череду туманных картинок из чужой жизни, а информация поступала оттуда с трудом. Я устала. Очень устала за эти пять дней... и эти пять лет.

Большая Лера каждый день давала мне приличную порцию успокоительного, а потом я ничего не помнила, ничего не чувствовала и ни о чем не думала. Но вечно так продолжаться не могло, и реальность настойчиво вторглась в мой воображаемый мир, в котором моя самая большая любовь и самая верная подруга, моя мама… меня завещала. 

Это не был заверенный нотариусом документ, просто бумажка в чёрном конверте из тачкавера, исписанная пером и тушью, для большей драмы. 

Этот самый конверт я и сейчас сжимала в руках. Вспотевшие пальцы оставляли на бумаге отпечатки, силиконовый слой будто растворялся, пачкая кожу.

 И вот это я отдам Ему. 

Неизвестному мне человеку по фамилии Ростов, который, по мнению матери, должен обо мне позаботиться.

 Я стояла перед его домом.
И он совсем не был похож на наш. Катастрофически. 

Я выросла в современной многоэтажке, в красивой и очень просторной квартире. У нас была подземная парковка, где я оставляла мопед, а Мама свою маленькую смешную машинку. Потом машинка стала моей, а мопед переехал на Генеральскую дачу. У нас была консьержка, не было никакого «двора» и все, что нужно, располагалось на расстоянии вытянутой руки. 

Улица, на которую меня привёл навигатор, была мне незнакома. Я стояла перед широким мраморным крыльцом, над которым висели огромные золотые цифры с номером дома. 

 Элиточка. 

Я не знаю, кто Он. Кем Он приходился Маме или… мне? Я ничему не удивлюсь. 

Большая Лера проводила меня только до этого великолепного крыльца, потом попрощалась и сказала, что на всякий случай побродит по торговому центру в паре кварталов отсюда. 

- Зачем ты едешь? Ты не обязана, я сама могу созвониться с ним и разъяснить ситуацию с деньгами, - сказала она на прощание.

- А если он мой отец? Это возможно? - надежда не умирала. 

- Я. Не. Знаю, - в который раз повторила Большая Лера. - Я не знаю было ли что-то между Асей и Ростовым и я… не знаю, кем был твой отец, - ложь. Но к этому я привыкла, у нас не было принято говорить о том, о чём человек говорить не хотел. Сущая белиберда для кого-то, и рабочее правило жизни для нас. 

И Лера ушла, а я смотрела ей вслед, и думала, что мы попрощались. Почему-то казалось, что в этом доме с золотыми буквами я найду даже больше, чем думаю.

Чкалова, тридцать шесть.
Двадцать второй этаж.
Триста девяносто шестая квартира. 

Пролог - ОН -

Двери лифта открылись, и Ася увидела Его. У него были красивые глаза, блестящие волосы и вообще он весь был какой-то тёплый и шоколадный, как медвежонок. Только такой - русский, мощный. Даже не медвежонок, а медведь. Ася тут же вздёрнула повыше бровь и сделала выражение лица по-стервознее – красивых мужчин она терпеть не могла, даже побаивалась немного. Интересоваться на какой ему этаж тоже не стала, сам нажмёт - не растает. Она отвернулась, а потом решила, что чего это будет отворачиваться и всё-таки смело уставилась на вошедшего. Глаза у него были шоколадные… как “Алёнка”. Очень красивые. Невольно засмотрелась, а потом вдруг вспылила, как это часто бывает у женщин:

- А у меня папа военный! Он знаешь, что с тобой сделает?!
- А у меня папа - кинолежиссёр! - ответил мужчина и топнул ногой. Ася тоже топнула, ничуть не тише.
- А вот и нет!
- А вот и да!
- Да у меня знаешь какая семья, вообще?
- Да вообще-то, я глек!
- Никакой ты не грек!
- Глек!
- Не грек!
- Фу, дурак!
- Дула сама, будешь так олать я вообще на тебе не женюсь!
- А вот и нет!
- А вот и да! 

Они замолчали, за это время лифт успел остановиться на первом этаже.

- Будешь моей лучшей подлугой? - хмуро спросил мужчина, подозрительно изучая Асю.
- Буду. Тебя как зовут? - надула губы Ася. В общем-то мужчина ей понравился, хоть он и картавил, что было позорно для его лет. На первый взгляд она не дала бы ему и семи, но точно больше пяти.
- Костян, а тебя?
- Ася!

Больше 30 лет спустя

Ася перестала дышать пятнадцатого мая, в пятнадцать ноль-ноль. На «Генеральской даче», в одиночестве. Как и хотела. Она ни у кого ничего не спросила, никому не позвонила, не написала СМС. Ее нашли Две Леры. Маленькая и Большая: дочь и подруга. Никакой записки, никаких весточек, знаков и символов. Только она и завещание.

Ася умерла красивой, в невероятном, винного цвета платье, с платком изящно накрученном на голове в тюрбан. Никто не знает, кто ее одевал, кто убрал комнату и открыл окна, впустив майский, ещё пахнущий распускающимися цветами и жженой травой, воздух. Кто-то купил цветов и расставил всюду букеты. Накрасил ее бледные губы и заставил в последний раз улыбнуться.

Ася Каверина сделала всё так, как хотела. Она ушла от людских глаз, она не стала жертвой больницы, не страдала от последствий терапии. Она создала свои последние дни, как умелая сценаристка, и теперь, отыграв пьесу до конца, была готова уйти со сцены.

Справа от меня сидел ее петушара, чтоб его. Противно было от одного его вида. Я беспрестанно сжимал пальцы так, что на мякоти остались болезненно-красные полукружия от ногтей. Порывался начистить кому-нибудь морду, но совесть не позволила. Хотя… Ася никогда бы мне не запретила развлечение на ее похоронах. 

Тем более, что сидящий слева уникум прямо напрашивался на более близкое знакомство. Нервный, дёрганый ублюдок. Он то ударялся философствовать о бренности жизни, то чуть не рыдал, но всячески отрицал, что эти страдания как-то его касаются. Большинству скорбящих он был чертовски противен. А четвёртый... мой любимчик. Вот кто был самым интересным на этом празднике жизни. Его одутловатое тело я бы с радостью помял. И кто, спрашивается, такой шутник, что позвал на похороны Это? Уж не Валерия-ли Андреевна, сучка?
 

Вон она, стоит у гроба, оцепеневшая. Да разревись ты уже, мать твою! Покажи, как покойная тебе дорога! Нет, я этой даме верил, но слез на похоронах не терпела Ася. Никогда. Запрещала их под страхом смерти.
Не рыдали тут реально избранные. Например, некое кудрявое божество, которое судя по отвратительной идеальности лица - дочь моей Аси. Мда, полубогини выходят даже удачнее богинь, что и говорить. Никогда ее не видел, даже, пожалуй, побаивался увидеть.

Но вокруг неё действительно все меркли. 

И стоящая рядом девчушка в нелепом чёрном платье с пышной юбкой, и Андреевна, хоть я и считал ее всегда весьма привлекательной. 

Полубогиня тут выглядела как породистая лошадь в сельском стойле. Лера. Валерия. Хер знает, чем руководствовалась Каверина, называя так дочь. Но не прогадала. Ей идёт. Все! От имени до пышных кудрей, и Асиных синих глаз. Хотя в том, кто на кого похож я совсем не разбираюсь, бред и чушь!

Девчонка не рыдала, только хмуро смотрела на окружающих. Интересно, какая она? Стерва, под стать Асе? Или милашка? Или трудный мерзкий подросток? Или опытная зашалавившаяся первокурсница? Одно из четырёх. Об этом я думал, когда она вдруг упала на пол, видимо получив ударную дозу нервяка. Скатилась на мраморный пол. Я ждал, кажется, минуту, хотя не удивлюсь если это был один миг.
Никто не решался поднять Асину дочь с пола, кретины! 

Пришлось быть героем, а Ася такого не одобряла во мне, но в конце концов ее больше нет, так ведь? Девчонка мотала головой на каждом шаге, пока я её нёс, и волосы облепили покрывшееся холодным потом лицо.
- Спасибо, - Андреевна в своём репертуаре. Поблагодарила. Нахер мне это не надо, не вам всем помогаю. Асе. Только ей. Пришлось надевать очки, чтобы не уничтожить сборище ссыкух взглядом.
- Они же похожи, да? - услышал со стороны собственный голос. Черт! Пялился на детеныша Аси, и не мог понять, что со мной не так. Хотел… чтобы они были похожи. Чтобы сегодня в 20:00 я позвонил ей и услышал три гудка. Ровно три. И… 

- Ты читал завещание? - голос Леры повысился, она явно выходила и себя. По её щекам, наконец, побежали слёзы и было ощущение, что она вот-вот с ума сойдёт, если расслабится и даст себе право заплакать.

Глава 1. С днём рождения, мать твою!

Мы возвращаемся к тому моменту, когда перед Лерой открыли дверь. Похороны уже позади, все уже бормочут что-то про: "Ей там будет лучше!", а Лера Каверина желает выяснить, что вообще будет дальше. 

Короткое резюме: девочка одинока, несчастна, не желает заменять маму Большой Лерой, хоть и может, а самое ужасное, что не умеет быть ребёнком. Но при этом слишком несамостоятельна для взрослой. Болезненное, зависимое, вязкое положение. Но вернёмся к нашим баранам.

Лера так и не открыла глаза. Был бы под рукой лист гипсокартона, она возвела бы стену! Нет, читателю вовсе не стоит думать, будто она смешнючая девочка-дурилка, которая делает всякие мелкие глупости, а потом все умильно хихикают. Что вы, что вы! Лера - кремень и сила. Даже опора! Но на пятый день слёз и рыданий, она как-то... иссякла вся. Истончилась, и даже впервые готова плакать. Но замерла она не поэтому.

 Запах! Аромат под названием "Амстердам" - недорогой, но приятный. На основе конопли. Подходил он и мужчинам, и женщинам, и сама Лера была им же надушена, нашла в косметичке матери и забрызгала им всю комнату перед уходом. Так вот "Амстердам", смешанный с телом незнакомого человека - заворожил. И мозг, удивительный обманщик, выдал настоящий сигнал бедствия! 

- Ты кто? - спросил Ростов, и его голос смешался с песней, которую Лера знала, как «Отче наш».

 Это была вторая причина, по которой стойкий оловянный солдатик - Валерия Каверина - застыл, как истукан. 

Уже четыре дня она избегала музыки во всех её проявлениях... Мама была отчаянной меломанкой, и с самого детства приучила любить "клёвое". И теперь на всё "клёвое" выработалась болезненная аллергия, а из квартиры незнакомца долбили Kongos. И какой же знакомый голос... 

- Ваш голос... Вы сказки читали...
- Ничего подобного! 

Но Лера хорошо помнила. Записи из маминого компьютера перед сном. 

 Третья причина, чтобы глупо замереть и зажмуриться... самая эфемерная и необычная. 

От Ростова исходило тепло, которое Лера всегда ощущала в присутствии мамы или Большой Леры. Так бывает, когда рядом родной человек и ты ощущаешь его даже через стенку, знаете? Даже если он в соседней комнате. Лера особенно хорошо это знала, потому что без мамы всё стало страшно одиноким, а тепла Большой Леры не хватало, чтобы прогнать мрачного Чёрного Человека, что сидел по ночам на её кровати. 

- Здравствуйте, - она поздоровалась нарочито вежливо, как это делают маленькие дети. - Меня зовут Лера. 

- И? 

Вопрос застал врасплох. Лера не была кисейной барышней, которой таких грубых слов отродясь не говорили, но... всё-таки её немного избаловали. Совершенное безразличие ко всему и врождённая стрессоустойчивость сделали своё дело: все хотели добиться внимания мрачного ребёнка. Так, каждый встречный и поперечный пытался найти к девочке подход, и в итоге она только и делала, что снисходила до их "детских забав". Будучи взрослой она стала страдать лёгкой формой высокомерия, а это пресловутое "И" разбило вдребезги всю броню. 

 Но не заставило открыть глаза.

- Открой глаза, - кажется, и Ростова этот концерт поставил в тупик. 

Чуть позже мы познакомимся с ним ближе, а сейчас, пожалуй, стоит посмотреть на мир глазами Леры... Мы не видим его, мы только слышим и чувствуем. И наши руки покрываются мурашками, потому что Ростов берёт нас за плечи и просто затаскивает в квартиру. Мы покорены. Но не сломлены.

- Почему-то не хочу, - возвращаясь, наконец, в свою привычную форму девочки-колючки, с сарказмом ответила Лера и протянула ему завещание. - Просто прочитайте это письмо и скажите, как мы поступим. Я хочу разобраться со всем поскорее.

Лера скрестила на груди руки и холодно вздёрнула бровь. Комично она смотрелась с закрытыми глазами и наглым видом.

- Открой глаза, трусиха! - усмехнулся Ростов и чуть тряхнул Леру, которую всё ещё держал за плечи.

В этой ситуации она, конечно бы, сдалась. Нельзя же вечность торчать тут в таком глупом виде, но как же страшно, что не только звуки-запахи-осязание подведут. Вдруг и зрение сейчас разбередит душу. Иначе... Лера несомненно извинилась бы за глупый спектакль и махнула на всё рукой. Только вот произошла ужасная случайность.

Музыка сменилась и заиграла песня "Dance with somebody”. Не студийная, инструментальная аранжировка и такой мелодичный романтичный темп. Оба застыли и напряглись. И Лера, наконец, соизволила посмотреть на Ростова.

- Вы - мой отец? - сходу, смело спросила она.
- Дура, - криво усмехнулся Ростов, развернулся на каблуках, достал из кармана пачку "Мальборо" и удалился вглубь квартиры, даже не глядя на конверт из тачкавера, который упал на пол.
 

***

Снова Kongos. Лера крепко сжала челюсть, чтобы не разрыдаться, и стала искать источник звука. Маленький айпэд, такой же, как у мамы, лежал на книжной полке. Она пролистала боковой кнопкой треки, понимая, что все они - мама. До смешного! Она знала каждый. 

Не решилась остановить музыку совсем и отложила чертов плеер, который теперь бередил душу проклятой "Wonderful, wonderful”.

Ростов стоял у панорамного окна, опираясь рукой на открытую форточку так, что кисть свешивалась на улицу. Лера не удержалась, подошла и тоже открыла окно рядом с ним. Прижалась лбом к стеклу и стала просто дышать, чтобы не заплакать, пока надрывалась такая родная музыка. На макушку заморосил дождь.

Глава 2. 27, как там в старости?

Лера проснулась на диване. Неудобном и низеньком, декоративном. Форточки закрыты, запах сигаретного дыма не слышен. И запах "Амстердама" тоже, потому что Ростова нет. И проснулась Лера от того, что липкий страх опять проник в сон. Тут же напала чесотка, и расцарапанные руки опять покрылись красными волдырями. Лера. Хотела. Спать. Хоть немного, хоть капельку здорового сна, а не полуторачасовые провалы вникуда.

Его квартира просторная и плоская, как блин. Комнаты большие, перегородок мало, свободно и легко дышится. Лера, не стесняясь, гуляла по квадратным комнатам и почти в каждой с отчаянием находила маму. На стене гостиной Его портрет, нарисованный Ею. Снизу корявый автограф и такой узнаваемый стиль творческой самоучки. Расстеленный на диване плед - её рук дело, она обожала вязать эти пледы из квадратных лоскутов, самыми тонкими спицами. Коллекция дисков - в доме Кавериных была практически такая же, до смешного. На спинке стула футболка Бэкхема, двухтысячного года. Знакомая история, что ни говори. В шкафу все книги изданные «Искателем», даже Асина: «Как воспитать монстра»! Три мушкетера тут же, ну кто бы сомневался. На каминной полке фотка: маленькие мальчик и девочка, обнимают с двух сторон Боярского. 

Сколько раз Лера смотрела на такое же фото и спрашивала маму, кто этот мальчик. 

Теперь хочется пойти к Ростову и спросить, кто эта девочка...

 По коридору и мимо комнат-дверей. 

- Ты чего? - Ростов стоял в дверях своей комнаты, смотрел на Леру, которая потерянно бродила по его квартире. - А это что?

Он развернул к себе её расчёсанные предплечья, глядя на красные волдыри. 

- Ничего, - она стыдливо стала натягивать рукава чёрной водолазки, будто суицидница.
- Чего ходишь?
- Мне плохо. Проснулась тут одна, не дома, - верное оружие честность. - Кошмары. 

Ростов кивнул, отвернулся, и только теперь Лера увидела, в чём он. Накинутая на плечи распахнутая рубашка, а под ней голое тело. И нет, она не смотрела завороженно на кубики, косые мышцы или перекаченные сиськи. Татушка на рёбрах. Скромная, простая, как три копейки. Линии-линии-линии, а в них несколько слов, про которые мама всегда загадочно улыбалась. Мама! И её татушка... такая же, один в один. 

И Лера не понимает до конца чего хочет, но тянется, чтобы коснуться кожи Ростова под сердцем, а он уворачивается, не даёт и вместо этого берёт за плечи.

- Это она, - шепнула Лера, кивая на тату. 

Он молчал и, когда Лерины пальцы всё-таки дотянулись до маленькой чёрной надписи на теле, замер, зажмурившись, откинув голову, и стерпел. 

- Это она, - соглашается он просто.
- Я не могу остаться с вами. Простите.
- Можешь, - он упрямо качнул головой, и в голосе та слепая уверенность, что присуща очень сильным людям. - Я тебя никуда не отпущу.
- Мне нужно учиться.
- Будешь учиться.
- Я… совершеннолетняя!
- Я тоже, - усмехается он.
- Я вам не принадлежу…
- Тут я бы поспорил. Ты это читала? - Лера к своему удивлению поняла, что в руке Ростова завещание.
- Да…
- Она оставила всё мне, зная, что я о тебе позабочусь. Она просит, чтобы я заботился о тебе, пока не закончишь институт и не найдёшь работу. Потом - я все перепишу на тебя. Можешь мне верить.
- Могу, - как зомбированная.
- Не вижу больше тем для обсуждения.
- Я не стану жить с вами. Я не знаю, кто вы, не знаю, чем занимаетесь и откуда у вас… татуировка, как у мамы? Вы были ее любовником?
- Нет.
- Были в неё влюблены?
- Нет.
- Она была влюблена?
- Нет.
- Вас связывает какое-то преступление?
- Нет, но могло, - он усмехнулся и улыбка надолго застыла на его губах.
- Вы друзья?
- Мы больше, чем друзья. И если это тебя устроит, изволь, я откланяюсь. Твоя комната напротив. Дверь, надеюсь, найдёшь сама. А ответы на твои вопросы… уж прости, я не в настроении, но можешь подсунуть мне под дверь анкету и я постараюсь ее заполнить. 

Он отнял от своей груди Лерину руку, все ещё прижатую к татуировке, и легко толкнул в плечо, она сделала шаг назад и оказалась в коридоре перед закрытой дверью его спальни. 

***

Город звенит прозрачно-синим за окном, он хрустит, как первый тонкий лёд на лужах, и мигает прощальными огнями светофоров. Лера наблюдает, как один за другим, эти самые светофоры начинают мигать желтым, как гаснут вывески магазинов и редеет поток машин. Воздух становится тоньше, чище, легче и она снова открывает окно. Ей хорошо в тишине, её не пугает тишина, потому что последнее чувство отказало. Зрение тоже подвело. Темнота и тишина - больше не враги. 

 Она закрывает глаза, обнимает диванную подушку и повыше натягивает плед, и ей нравится думать, что его связала Мама. На алом пледе гигантский логотип «МЮ», с детства знакомый. Лера до сих пор замирает и ждёт, когда оживёт сердце, если вдруг видит что-то похожее. Любое сочетание желтого с красным: либо «МЮ», либо Гриффиндор, а это - Мама. 

 - Мама. Надеюсь ты знала, что делала...

- Ну типа чё. Боярского у себя сниму, - серьёзно заявил режиссёр Ростов. Он сидел за своим столом и щёлкал степлером так, что одна за другой вылетали испорченные скрепки. - Тока без усов! Усы сбрить! Записала?
- Записала, - кивнула Агния Викторовна и сделала пометку в блокноте. - А шляпочка?
- Шляпочку оставим...
- А тысяча чертей? - Агния Викторовна поправила очки.
- Их тоже уберём... устарели, - задумчиво ответил Ростов.
Агния Викторовна сделала очередную пометку и отложила блокнот. Потом упёрла руки в бока и уставилась на своего босса так сурово, что он в ответ нахмурился.
- Так! - заявила она. - А теперь я режиссёр, а ты - секретарь!

Глава 3. Хотя ладно, не так уж и много

- Напишу книгу, - шепнула Ася, кашляя сигаретным дымом и вытирая слезы. Она лежала на ковре. Домашняя, милая. В шортах и обрезанной выше пупка майке. Тощая, нескладная.

- О чем? - Костя пьяный-смешной-молодой. Какой же красивый, до боли. У Аси дыхание схватывало. Так и хотелось кричать, как она его, заразу, любит. Как близко черта, после которой дружба станет похотью и будет навсегда испорчена. 

И Ася залипала, до обкусанных губ залипала. До бабского рэпа, вот этого, с придыханием и про любоффку. Про то, как сердце бьётся в такт с его.

- О том, как воспитать монстра... - сказала она, щекоча дыханием его щёку. Они лежали голова к голове. Его ноги на батарее, под окном. Её - упираются в противоположную стену. Он курил - она за него стряхивала пепел в стеклянную банку из-под огурцов.

- Это про психологию личности или воспитание детей?

Ася засмеялась. Своим дурным смехом, от которого Костя тащился. Он долго-долго смотрел на ее профиль, её лицо заражённое влюблённой веселостью, немного похотливой страстностью.

Ася только учится быть идеальной и сексуальной.
Костя уже умеет.

Для него её короткая майка - провокация. Длинные ноги - не ноги вчерашней обитательницы строек-заброшек, а стройные девичьи. Красивые. Он уже видит, что торчащие из-под тонкой ткани соски - это волнующе, и что волосы у неё - красивые, длинные, гладкие, чёрные. Он всё видит. И она - его героиня. Его Констанция, Дульсинея, Миледи.
 

- Хотела про психологию, но напишу про воспитание, - она вложила свои пальцы в его, и они, как всегда, так до боли идеально подошли друг другу. Сил нет.

- У нас были бы самые о*уенные дети на свете... - он кривовато улыбнулся, как всегда. Знает, зараза, чем покорять.

Дети и улыбки. Этим мужчины расставляют капканы нам, женщинам. И Ася тоже такая, тоже готова упасть. Только Костя - святое во всех смыслах. Она уже понимала чуть больше, чем он. Несомненно, никто, кроме него, не стал бы её героем, но... страшно. Стыдно. Опасно. И все подначивают, смеются, зовут его "женихом". А мама капает на мозги: "Этот твой, Ростов!"

- Не улыбайся, я влюблюсь, - шепнула она, не выдержав.

И он подумал, что она сейчас выстрелила прямо туда, в нутро, своими словами.

«Бля-я-ять, Ася, зачем!?» - вопил он, и это все на кончиках пальцев. На полутонах. Но она слышала и чувствовала.

- Не влюбишься, - он покачал головой. - Ты слишком...

- Какой ты видишь меня?

Костя лежал до этого на полу, упираясь макушкой в ее плечо, она так же - макушка к его плечу. И дым его сигареты в ее идеально гладких волосах. Теперь он поднялся, чтобы смотреть на ее лицо сверху, смотрел долго. Внимательно. И дыхание схватывало. Как же красиво она взрослеет. Вот только подросток и уже такая нереальная. Ни одна девчонка не была такой красивой. А ещё футбол любит, книги читает, заботится, слушает крутое музло, смотрит Тарантино. Убойная, как качественная Индика*. И знает это.

А потом звонок телефона и Ася схватила его, оттащила в сторону и приняла вызов.

- Ало? Алло! Костя? - закричали ей в ухо.

- Нет, не Костя, - хохотала в трубку Ася. - Костя сегодня снизу, а, значит, говорю я! Сечёшь, о чём я?..

И Асин смех снова сносил ему крышу. Но вместо того, чтобы сорваться один раз в жизни с катушек и измять ее объятиями до синяков, до крови исцеловать, исцарапать, задушить, он встал и ушёл, не забирая телефона.

Ася посмотрела ему вслед и зло прошептала в трубку: "Не звони сюда больше!"

***

Лера и Ростов играли в ФИФА уже пятый час. Глаза покраснели, скурено пол пачки. Но Лера не расчесывает в истерике руки, а Ростов не бесится от ее вопросов. Компромисс? Почему бы и нет. А у бедной Леры голова болит от недостатка информации... Да она за всю жизнь столько вопросов не задавала, сколько за этот день, и Ростов уже готов ее задушить.

Почему вы не общались?
Почему она о тебе не рассказывала?
Кем был мой отец?
Почему ты одинок?
Почему она была одинока?
Кем ты работаешь?

- Ты знаешь, - спросил он, без предупреждения, не отрываясь от телевизора. - Сериал "13 способов умереть красиво"?
- Кто его не знает, - пробормотала Лера, дёрнула джойстик, забралась с ногами на диван и забила гол. - У-х-ху! Я на балкон.

Встала, бросила джойстик, скинула плед с "МЮ"**, взяла с подлокотника сигареты Кости и, глядя на него, достала одну и сунула меж расслабленных губ.

- Идёшь? - вздернула бровь.
- Бросай курить.
- Ок-ей, папочка!

Развернулась на пятках и удалилась. 

Балкон шикарный - открытый, широкий с кованым бортиком. И там, упираться лбом в кованую балясину и молча курить, и смотреть, как ходят по улице люди. Ростов вышел, сел рядом и тоже уткнулся лбом в железо. 

- Рассказывай, - протянула Лера, затягиваясь.
- Это Ася сценарий написала.
- Хочешь сказать, что моя мама, моя Братишка, написала сценарий для мега-популярного сериала? - Лера села прямо на бетон задницей и нахмурилась.
- Н-да. Так и было, - Ростов кивнул. - А я это дело снял.
- Ты режиссёр?
Он не стал отвечать на очень очевидный вопрос и просто пожал плечами. 

Глава 4. Просто ещё один год

Пылинки в луче света из окна. Между штор, осторожно. Он касается лба, кончика носа, и жарко от него и от одеяла, и от того, что вообще тут жарко. И Лера никогда не просыпалась вот так, от того, что чьё-то тело греет. А Ростов просыпался, но редко, чертовски редко, и без особого восторга. Кто такая эта Лера Каверина? Девчонка, которую он даже не знает. Депрессующая, тревожная, чужая девочка. Детёныш. Но он смотрит, затаив дыхание, и хочет видеть это со стороны.

Обед. И сон всегда в это время уже болезненный, противный, душный. Они лежали в той же позе, в которой заснули и проснулись, разве что Ростов, не думая долго, взял Лерину руку и стал разглядывать пальцы.

- Тебя отдавали в музыкалку? - спросил он.
- Как ты понял?
- Мозоли, от струн?
- Нет, - Лера рассмеялась и перекатилась на спину. А он двинулся следом и теперь лежал на боку, глядя на неё сверху вниз. 

Волнующее чувство "капкана". И танец. Взглядами. Самый опасный, хуже танго. Но это сонное, не настоящее. Лера испуганно отпрянула и уставилась на собственные пальцы. 

- Ну и это тоже, конечно, но нет... От гитары давно прошли, я плохо умела, больше психовала, что больно играть. А пела хорошо, только неформатно. Мамина музыка испортила вкус, как говорили преподы. Эта мозоль от ручки. Очень много писала, рисовала, - Лера ткнула себя в подушечку среднего пальца. - Тут всё от мопеда. Пересела на машину уже год как, а всё равно не прошли... Это от гитары, да. Последнее, что осталось. Вот тут - просто шрам, от канцелярского ножа.
- А тут? - он легко ткнул в крошечный белый шрам на ключице.
- С мопеда в очередной раз упала... У тебя тоже шрам есть, - констатировала, не отрываясь от его глаз.
- Это вопрос?
- Нет, я видела, тут, - она неловко коснулась его груди. Там, рядом с татуировкой и правда имелась тонкая белая полоска. - От чего?
- История будет печальной...

Ростов улыбнулся, перевернулся на спину и закинул руки за голову. Лера облегчённо выдохнула, теперь хоть не гипнотизирует, как Хитклифф. И мгновенно настроение упало. Мама и Костя - Кэтрин и Хитклифф. 

 (А она тут лишняя жёнушка Линтона) 

 Ревность.

- В общем, - начал Ростов, глядя в потолок. - Решили мы как-то выучить язык глухонемых. Нашли учителя - соседскую девочку, у неё сестра немая была и язык знала вся семья. Решили мы, что будем от всех шифроваться и это будет только наша тайна. Да, явно стоило придумать тайный язык, а не страдать хернёй, но... нам было девять или десять, и мы, как могли, придумывали себе трудности. Девочка была нашей одногодкой и совсем не промах. За каждый урок она просила от нас выполнить какое-то задание. Принести ей мороженое, отпросить у родителей погулять, сходить на заброшку за какими-то секретиками. Короче измывалась как могла, а по факту научила какой-то дичи. Я тебя люблю. Иди кушать. Хочешь в туалет? И всё такое. В общем фразы, которые нужно знать, когда у тебя сестра глухонемая. И вот иду я в очередной рейд, Ася следом. Время позднее, Асю дома пришибут, если не вернётся, меня дед ждёт, утром на рыбалку надо. Ссали жутко, потому что оба уже проштрафились и вот-вот могли быть наказаны. И вот идём, заброшка в паре кварталов и я на**уй падаю в какую-то яму, а Ася даже не пикнула. Мы договаривались не рыдать никогда, если кто-то из нас пострадает. Короче... она вытащила меня на свет, а я сильно поранился. Прям в мясо, вот тут, - он откинул одеяло и коснулся шрама и татуировки.
- Потому вы татуировки сделали?
- Не знаю, может быть... Просто очень сильно тогда оба отличились. Ася меня тащила домой. Я никому ничего не сказал. Ну пока не поднялась температура. Что-то там заразилось и пи**ец. Вот Ася наплакалась тогда. Ну когда вылечили, наказали так, что сидеть не мог. Тогда мы типа договорились, что если кто-то из нас умрёт, мы не будем плакать. Тогда мы вообще друг другу всякого наговорили...
- Ты не сдержал обещание...
- Нет. Она дважды выиграла. И когда умерла в день рождения... и когда меня это тронуло. Меня ты тронула. То, что она тебя ко мне прислала. Она же думает, что мы пропащие и нам нужна помощь.
- Это не так?
- Не знаю.
- Почему ты не женился?
- Почему ты думаешь, что я не женат или не был женат? - хитро улыбнулся Ростов.
- Мне так кажется. Ты слишком одиноко выглядишь... Как будто очень привык жить один.
- Всегда жил один, - усмехнулся он. - Как только от дедов уехал. Самый тяжкий год, наверное.
- Она тоже всегда была одна...
- Знаю, - он кивнул. - Не думай, будто я жил в бункере.
- Ну ей было проще следить за тобой. Один твой инстаграмм чего стоит...
- Знаешь ли, её инстаграм тоже та ещё история. Никогда не думала, зачем он ей? - Ростов достал из-под подушки телефон и зашёл в "Инсту". Асин профиль у него, как будто, уже был открыт. Её фото - тюрбан на голове. Портреты, сюжеты, яркие краски.

А дальше посты - Лера их знала наизусть. 

- А теперь читай, - велел Ростов.
- Гуляем, пока жива, - начала Лера, листая фото. - Пока жива. Жива. Жива, если хочешь знать. Что, уже попрощался? Интересно, Орландо Блум меня дождётся? Волосы - такая ерунда, ты был прав! - Лера остановилась и посмотрела на Ростова. - Что ты хочешь сказать?
- А теперь в мой профиль. Отсчитай столько же постов и читай в обратном порядке. Открой на своём телефоне.
- Как дела? - Лера уставилась на пост. Ничего особенного. Простое обращение к "подписчикам". - Давно меня не было, никто не умер? - постановочное фото, ничего особенного, но если думать, что всё это что-то значит, то Ася на это ответила "Пока жива". Даты совпадали. Разница - в час. - Есть тут кто живой? - фото, где Ростов в какой-то яме, на съёмках. Опять органично, а следом Асин пост "Жива". - Есть вопрос... - прямо так и написано, и философски наполненное фото с ночным городом. И мама отвечает и тут. Ну ничего удивительного. Всё складно. - Когда ты меня оставишь, моя головная боль? - а Ася отвечает и тут. Ладно, совпадения. - Что-то ты куда-то гонишь, родная... - тут фото на мотоцикле, а Ася пишет в тот же день про Орландо Блума. - Детали иногда значат меньше, чем мы думаем, - и фото, где Ростов сбривает шевелюру.