Меня зовут Заратуштра I. Храмовый раб

глава первая, в которой Макс узнает, как пахнет немытое тело, едущее на верблюде

Где-то в юго-западной части Ирана. Год 704 до Р.Х.

- Господи, где я? Почему так жарко? Кто эти люди вокруг? Почему мы все связаны? Как хочется пить! Как я вообще сюда попал? Что вообще происходит? Как натерло шею! Как я хочу домой!

Максим Гончаров, двадцати трех лет от роду, сотрудник государственного банка, счастливый обладатель ипотечной хрущевки и подержанной иномарки, шагал голышом по каменистой пустыне, опаляемый лютым незнакомым солнцем. Ну не могло быть такого страшного иссушающего пекла в центральной части необъятной Родины. Как не могло быть такого уныло-тоскливого пейзажа без единого деревца на горизонте. Также и сурового вида бородатые парни с мертвыми глазами убийц, вооруженные корявыми копьями и короткими мечами, не ходят по улицам родного города-миллионника. Максим Гончаров никогда не видел таких потухших, безжизненных взглядов, как у тех бедолаг, которые шли с ним вместе, привязанные по пять-шесть человек к двум жердям, примотанным веревками вокруг шеи.

Он уже осознал, что все, что с ним произошло - не мираж и не галлюцинация, и что вернуться к прежней небогатой и не сильно насыщенной событиями жизни не получится при всем желании. Потому что за неполную неделю два человека были убиты на его глазах, а еще десяток он похоронил, забрасывая их тела камнями. А еще он совершенно точно знал, что он уже не человек, он вещь. Он раб.

***

Неделей ранее. Черноземье. Год 2021 от Р.Х.

Ранним июньским утром, под раздражающее щелканье соловья, Макс ехал по лесной дороге с турбазы «Коминтерновец» в направлении дома. Он в целом против соловья ничего не имел, но сегодня его раздражало абсолютно все. Вчера они очень неслабо погуляли с ребятами, и голова болела просто невыносимо. Несусветная жара, обрушившаяся с конца мая на среднюю полосу России, чувствовалась даже в пять утра, что не добавляло хорошего настроения. Выспаться и протрезветь толком не удалось, а к девяти утра нужно было принять душ, облачиться в белую рубаху с непременными черными брюками, зажевать чем-то гадостный вкус во рту и украсить собой Центр ипотечного кредитования государственного банка, имеющего вывеску насыщенного синего цвета. Максу стукнуло двадцать три. Невысок, худощав, не атлет, не красавец и не участник всероссийских олимпиад. Самый обычный выпускник самого обычного вуза в областном центре российского Черноземья. После четырех лет мучений на факультете политологии местного университета родное государство наградило его дипломом и гордым званием бакалавра. Поступление в магистратуру по данной специальности Макс посчитал издевательством над здравым смыслом и семейным бюджетом, а потому смело подал резюме в службу персонала банка из трех букв. Уже через две недели он гордо восседал на фронте, рассказывая посетителям про вклады с повышенными процентами и возможность разбогатеть, регулярно пополняя индивидуальный инвестиционный счет. К чести отечественного образования, полученный диплом никак не мешал данной работе, и всего через год Макс переехал в отдел, занимающийся выдачей ипотеки, что в местной иерархии считалось куда круче, чем сидеть на фронте. В целом, работа Максу нравилась, особенно в пятницу, когда, как известно, офисный планктон, живущий в тисках правил, инструкций и дебильного дресс-кода, срывается с катушек и зажигает, как в последний раз. Отличие этой пятницы было в том, что она плавно перетекла в утро понедельника. Ну, так уж получилось. И теперь Макс ехал по лесной дороге в надежде, что сотрудники ГИБДД еще спят. Ибо приобретенный за эти дни ядовитый выхлоп помогал только в борьбе с комарами, а сотрудников ГИБДД, напротив, приманивал, как свежая кровь голодную акулу.

Пребывая в грустных мыслях по поводу грядущей трудовой недели, Макс даже не заметил, как незаметно въехал в полосу молочно-белого густого тумана. Не было видно вообще ничего, ну совсем. Чертыхнувшись, он вышел из машины и прошел вперед. Надо сказать, что данное действие не внесло ясность в происходящее. Видимость оказалась такова, что на вытянутой руке с трудом можно было пересчитать пальцы. Сильно удивившись такому неведомому явлению природы, Макс начал продвигаться вперед, справедливо посчитав, что укатанную грунтовку под ногами он-то уж никак не потеряет. Он ошибался. Примерно через минуту его накрыл такой приступ головной боли, что Макс присел на корточки, обхватив голову от чудовищной, пронзающей мозг боли, которая, впрочем, довольно быстро прошла. Слегка повеселев, он двинулся вперед, почуяв, что туман становится как-то пожиже. Еще через пару минут пелена рассеялась совершенно, и удивленному взору парня представился пейзаж, который он точно не планировал увидеть по пути с лесной турбазы в областной центр. Вокруг простиралась каменистая степь с редкими очагами суховатой травы. Деревьев не было совсем. Невдалеке виднелись горы, коих в средней полосе России, как известно, не наблюдается. Не наблюдалось, что характерно, и Соляриса, взятого в пятилетний кредит. И это убило Макса окончательно.

- Это все пиво, - обреченно подумал он. – Ну нельзя же понижать, это даже дети знают. Вот это я глюки словил. И где машина, мать ее? Если на работу опоздаю, премии не видать.

Представив, с каким наслаждением его будет драть замдиректора, Макс передернул плечами. Ненавистный скрипучий голос главного объекта ненависти всего их допофиса наводил на суицидальные мысли уже со второй минуты беседы. А опозданец удостаивался не менее десяти таких волшебных минут. Получив заряд оптимизма от подобных мыслей, Макс рванул вперед в тщетной надежде, что это развеет пелену злого колдунства. Но нет. Степь никуда не делась, как никуда не делись и горы на горизонте. Совершенно одуревший Макс ущипнул себя, пошлепал по щекам и нажал по очереди на глазные яблоки. Он вроде бы где-то читал, что это помогает распознать мираж. Но ничего не помогло. До него стало доходить, что он теперь попаданец. В смысле попал. В смысле, он в полной заднице, которая еще, вдобавок ко всему , и находится неизвестно где.

глава вторая, где Макс узнает, как впятером нести одного, и вспоминает родительскую дачу.

Откат накрыл Макса внезапно, как аудиторы из головного офиса. Пережитый страх вкупе с жаждой и голодом привели его в состояние полной и абсолютной апатии. Макс не мог унять предательскую дрожь губ и пальцев. Будучи реалистом, он понимал, что не умеет и не знает вообще ничего, что ему помогло бы в этой ситуации. И осознание собственной ничтожности перед лицом обстоятельств только усиливало эффект пережитого недавно ужаса. Почему-то во всех книгах про попаданцев, в иные реальности проваливались мастера единоборств, обладающие энциклопедическими знаниями по производству булата и пороха в условиях вечной мерзлоты. Ничего подобного Макс не знал, да и знать не мог, будучи чистым гуманитарием. Даже лопатой в своей жизни он пользовался раз пять-семь, потому что отлынивал от посещений родительской дачи. Вся его эрудиция носила крайне поверхностный характер и была почерпнута из телевизора и соцсетей. С каждой секундой Макс все больше осознавал, что без смартфона с вай фаем и кредитки он из себя не представляет вообще ничего. Ноль, зеро, пустое место, раб, вещь.

Слезы, вспарывающие засохшую грязь на лице, потекли на трясущиеся губы. Макс отчетливо осознал, что прежней жизни с работой с девяти до шести и пятничными гулянками больше не будет. А будет что-то новое, непонятное и страшное. Будет жизнь, в которой немытый отморозок может просто убить его, Макса, ненаглядного маминого сынулю и центр вселенной имени себя любимого. Убить просто, как Макс убивал тапком таракана на кухне, и испытать при этом ровно столько же эмоций. Макс, не будучи дураком, понимал, что человеческая жизнь стала чего-то стоить в этом мире не так уж и давно. Но в двадцать первом веке все это казалось чем-то из разряда былин про Илью Муромца и Тугарина-змея, то есть чем-то, не относящимся к текущей реальности. Макс придвинулся к костру, прижавшись к теплым, вонючим бокам товарищей по несчастью и попытался задремать.

Утро началось как обычно, с протяжной команды на незнакомом гортанном языке. Получив вожделенную пайку из лепешки и воды, рабы привычно выстроились гуськом, равнодушно ожидая фиксации веревками. Дергаться и строить из себя героя даже в голову никому не приходило. Видимо, понурые мужики ориентировались в местных реалиях существенно лучше, чем Макс. Да и идущие по сторонам звероватого вида парни с короткими копьями начисто лишали контингент даже тени героических мыслей. Караван двинулся вперед, стремясь поймать остатки ускользающей с каждой минутой утренней прохлады. Через пару часов отупляющего однообразного марша Макс услышал резкие отрывистые команды. Охранники каравана забегали, что явно не предвещало ничего хорошего. Один из них заорал на рабов, показывая в сторону ближайших валунов. Шестерки скованных бедолаг стали разворачиваться, как вдруг Макс услышал короткий свист, который закончился странным хлюпающимся звуком. Идти стало очень тяжело, и Макс с ужасом увидел подрагивающую стрелу, которая торчала из шеи товарища, идущего в связке перед ним. Тот обвис, зацепившись шеей за жердины, и темп движения резко снизился. Оставшиеся в живых начали перекрикиваться на своем непонятном наречии и припустили, как могли, в сторону укрытия. Макс, получивший основную нагрузку от болтающегося перед ним тела, старался из всех сил. Больше в их сторону никто не стрелял, ибо зачем портить хороший товар, да и опасности они из себя не представляли ровно никакой. Завалившись за валуны, Макс попытался унять дрожь, лежа рядом с мертвым товарищем по несчастью. Остальные, надо сказать, выглядели не лучше. В этом мире смерть всегда была рядом, но никто и никогда не пытался приблизить ее.

Звуки боя, которого Макс так и не увидел из-за плотно зажатой шеи, начали стихать. Кое-где еще раздавались вопли и утробное хеканье здоровых мужиков, работавших топорами и дубинами. Крики, сопровождающиеся тупыми ударами по черепам, прекратились. К рабам подошел покрытый кровью охранник и развязал их, жестом приказав идти за ним. Он что-то произнес, и те начали таскать трупы своих, складывая их в ряд. Всего погибло девять человек из каравана, и рабы стали таскать камни и складывать их поверх тел в кучу. Еще пара десятков убитых явно принадлежала к нападающей стороне. Их оставили на месте, обобрав до нитки и сложив добычу на расстеленную шкуру. С точки зрения Макса вся так называемая добыча была каким-то унылым дерьмом. Заскорузлые окровавленные тряпки, убогие бусы из дерева и прочая дрянь. У зажженного костра сидел знакомый Максу громила, который общался со связанным оборванцем из попавших в плен. Мускулистый задавал вопросы, а оборванец, судя то тону, довольно дерзко отвечал. Громила, не переменившись в лице, достал из костра нож и воткнул его в ляжку оборванцу. Тот завопил от боли, а мускулистый, получая явное наслаждение, повертел ножом в ране. Крик перешел в ультрадиапазон, после чего караванщик издал тот же набор звуков, что и в прошлый раз. Судя по всему, повторил вопрос. В этот раз разбойник затараторил, захлебываясь от скорости. Мускулистый задал еще пару коротких вопросов, после чего потерял интерес к беседе. После его команды двое вздернули оборванца на ноги, и караванщик косым ударом меча вывалил наружу сизые петли кишок. Воющий разбойник упал на землю, тщетно пытаясь собрать руками выпавшие потроха, но был уложен на спину. Один воин держал руки, а второй ноги. Громила со скучающим выражением лица зачерпнул пару горстей земли и засыпал бедняге в брюшную полость. Вой перешел в негромкий скулеж, но Макс уже этого не слышал, потому что его мучительно рвало желчью и жалкими остатками еды. В этот момент он окончательно понял, что все произошедшее правда. Потому что ни в одной компьютерной игре не дано ощутить тяжелого запаха теплых внутренностей и увидеть, как мутнеет роговица умирающего. Невозможно представить глаза человека, которому суждено несколько дней подыхать на жаре одновременно от жажды и перитонита. А тот несчастный со вспоротым брюхом представлял, что его ждет, и представлял очень хорошо. Загипнотизированный Макс смотрел в глаза своего, по сути, ровесника и не мог отвести взгляда. В этот самый момент он понял, что его главное желание – просто выжить. Любой ценой, любыми усилиями, несмотря ни на что. Макс даже не подозревал, что желание жить может оказаться таким сильным и всеобъемлющим. Настолько сильным, что отключало разум и чувства.

глава третья, где Макс знакомится с местной модой и вообще вникает

На рассвете вся казарма проснулась от резкого металлического звука. Еще один лысый гражданин (они тут почему-то все были лысые) бил молоточком в бронзовый гонг. Макс по многолетней привычке перевернулся набок, надеясь, что будильник выключится сам, но удар палкой по ногам развеял утреннюю идиллию и вернул его в суровую реальность. Рабов выстроили в шеренгу, и лысый что-то произнес. Макс, традиционно, не понял из сказанного ни слова, но большая часть мужиков сделала шаг вперед, и их куда-то увели. Пятеро остались на месте. Судя по всему, это были те, кто не понимал местное бормотание, как и Макс.

Лысый вышел вперед и произнес, тыча себя в грудь:

- Эну Нибиру. Потом ткнул в грудь первого в шеренге раба и сказал какое-то короткое слово. Тот произнес в ответ: - Баршам. Жрец врезал тому палкой по спине и произнес еще раз:

- Эну Нибиру. И снова то же короткое слово. До бедолаги дошло, что его просили повторить имя жреца, а его собственное имя тут вообще никого не колышет. Так прошли по всему строю, и никто больше не ошибся. Макс невольно восхитился простотой и эффективностью методики. После этого начался осмотр. Смотрели зубы, уши, мяли мышцы и даже зачем-то задницу велели раздвинуть. Около Макса эну Нибиру задержался. Видимо, голубоглазые славяне со светлыми волосами и мягкими, как у новорожденной девочки ладонями тут встречались нечасто. Но никаких привилегий за уникальность не полагалось, и их пятерка под командованием еще одного лысого по имени эну Халти двинулась на работы. Путем несложных вычислений Макс понял, что эну – это звание, а не имя. Он вспомнил, что зиккураты были храмовыми сооружениями, а значит все лысые были жрецами и носили звание - эну. Окружающая действительность понемногу становилась чуть менее непонятной.

Надо сказать, что одежды им не полагалось, и все рабы ходили голышом. Делалось это то ли из экономии, то ли, чтобы обозначить социальный статус, то ли все вместе. Позже выяснилось, что дети простонародья обоих полов тоже ходили голышом, обзаводясь одеждой, когда приходили в более-менее осмысленный возраст. По мере повышения социального статуса количество одежды, длина рукавов и количество украшений увеличивалось. Бедные крестьяне носили набедренные повязки, ремесленники и крестьяне побогаче - туники. Купцы – что-то вроде тоги из цветной ткани. А высшая знать, представителя которой имел честь видеть Макс в паланкине, напяливала кучу разноцветных тряпок и увешивала себя несметным количеством золота по принципу – «дорого-богато». Так что, понять, кто есть кто, оказалось предельно просто и логично. Если на человеке больше тряпок, чем на тебе, то он главный, а ты - говно. И наоборот.

С прическами тут обстояло ровно так же, как с одеждой. Рабам выстригали волосы ото лба до затылка. Жрецы брились наголо. Знать укладывала на голове всякие затейливые вавилоны. А люди попроще изгалялись, как могли. Так что в целом все тоже было понятно. У кого красивей прическа - тот главный. Так что система работала, как часы, и не вызывало ни малейших сложностей понять, кто из собеседников перед кем должен пресмыкаться.

Но все это Макс узнал существенно позже. А сейчас, в отличие от всех нормальных попаданцев, он шел не ковать булатный клинок и тискать эльфийских принцесс, а чистить выгребные ямы и собирать навоз по улицам. Поэтому первым существительным, которое он узнал в новом мире, оказалось «дерьмо», а первым глаголом - «убирать». Причина этого оказалась банальна: в городе жило тысяч двадцать народу. Основным видом легкового транспорта были ослы и мулы, а грузового - верблюд. Лошади тоже имелись, но они оказались довольно мелкими, и их было существенно меньше. А еще в городе жили свиньи, козы и коровы с быками. И все это зоологическое великолепие, как и положено травоядным, непрерывно гадило. Оставить город без уборки хотя бы на день означало ввергнуть его в экологическую катастрофу, и это отнюдь не было фигурой речи. Местное население, к слову сказать, тоже испражнялось вполне исправно. Плюс, регулярно работающие скотобойни давали приличное количество отходов, и их тоже надо было убирать. А все это добро вывозилось через небольшие ворота в обмазанных глиной корзинах на телегах, запряженных флегматичными мулами.

Работа начиналась еще до рассвета, когда специальные отряды чистили улицы и вывозили содержимое выгребных ям за город в специальную зону, где оно и складировалось в различные кучи. Просушенный за несколько недель навоз превращался в неплохое топливо и добавлялся в глину при строительстве. Отходы человеческой жизнедеятельности после сушки шли на поля. К величайшей досаде Макса, считавшего себя венцом творения, а местных - дикарями, он признавал, что местный круговорот дерьма в природе был организован с точки зрения логистики практически безупречно, и поддерживал на плаву жизнь гигантского города.

Тем не менее, гордости за свою почетную роль в жизни местного общества Макс не испытывал. Даже наоборот. Его периодически посещали мысли о побеге, но первым на побег решился тот самый Баршам. Как выяснилось потом, его загнали с собаками, притащили в город и распяли как раз за теми воротами, куда рабы вывозили дерьмо. Макс даже не подозревал, что смерть на кресте настолько мучительна. Несчастный на второй день начал бредить от обезвоживания, а на третий сошел с ума и умер, изжарившись заживо на беспощадном солнце. После этого он так и остался висеть на Т-образной конструкции, в назидание остальным. Макс на свой счет не обольщался совершенно. С его внешностью скрыться в толпе было столько же шансов, как у индийского слона, выкрашенного в розовый цвет. Поэтому Макс, вникая в жизнь местного общества, судорожно искал варианты. К слову сказать, здешний язык оказался несложным и отражал тот невеликий объем информации, который был нужен для повседневной жизни. Полное погружение в языковую среду и регулярные побои сотворили чудо. Уже через месяц Макс, который так и не осилил школьный курс английского, понимал почти все и мог объясниться в стиле «моя твоя понимай, насяйника». Друзей он так и не завел, потому что его жизненный опыт и менталитет отличался от соседей по казарме радикально. Разговоры рабов крутились вокруг еды, дерьма и кто сколько палок получил. Еще они клялись непонятными Максу богами, и вообще были для него скорее инопланетянами, чем живыми людьми. Рабы же считали его непонятным зазнайкой из неведомых земель, и к общению не стремились. Плюс Макс как-то раз заржал при слове «Иншушинак», что привело коллег по бараку в ужас. Но, слава богу, никто не стуканул, что говорило о том, что люди они были, в целом, неплохие.

глава четвертая, где Макс узнает, что он был год без секса по собственной глупости

Так прошел год. Макс освоил местную речь, благо слов в ней было относительно немного, и все они описывали окружающую жизнь. Он достиг невиданных высот в сфере античной ассенизации, но особой радости это не приносило. Макс научился говорить на автомате «да, мой господин», «слушаюсь, мой господин» и сгибаться при этом в поклоне. Он научился лгать, уклоняться от работы при каждом удобном случае, ценить еду и безбожно лизать зад начальству, соглашаясь с любой сказанной им глупостью. Собственно, это была единственно возможная линия поведения. Отклонения от нее заканчивались либо палками, либо, в особо запущенных случаях, распятием. Он окреп, стал более жилистым, сильно загорел и полностью лишился робко намечавшегося пивного брюшка. Напротив, на его животе наметились невиданные там ранее кубики. Но, к его величайшему сожалению, эта неописуемая красота ни у кого не вызывала восторга. Ведь именно брюхо считалось тут эталоном красоты и признаком богатства. Человек, который мог откладывать излишне съеденное в виде жира на заднице, считался кумиром молодежи и объектом самой черной зависти. Баба, которую в прошлой жизни Макса считали бы целлюлитной коровой, по местным меркам считалась топ-моделью и смотрела на менее удачливых товарок, как на говно.

Разобравшись в местной жизни, Макс выяснил, что попал он совсем не в Месопотамию, а в страну под скромным названием Хал-Темпти, Земля Бога, которую вавилоняне назвали Элам, Горная страна. Какой был год до рождества Христова, он не знал, да и значения это никакого не имело. Государство находилась восточнее Междуречья и соответствовало юго-западу Ирана. Город, в котором жил Макс, назывался Аншан, было ему не менее двух тысяч лет, и он считался второй столицей страны после города Шуш, который греки, не любившие шипящие звуки, назвали Сузы. Зиккурат в центре города был посвящен богу Иншушинаку, и жрецы, хозяева Макса, служили ему. Впрочем, богов тут было, как собак нерезаных, и в эту тему Макс сильно не погружался. Правил страной великий царь, суккалмах по местному, Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака. Только так, блин, и не иначе. За иначе можно было попасть на кол. Тут был Восток во всей его красе, без всяких там прав человека и феминизма. Мужеложство вполне себе процветало, и в гаремах вельмож мальчики присутствовали наравне с девочками. Писали клинописью, как в Месопотамии, которая была ближайшим соседом и торговым партнером, а Вавилон – вернейшим союзником в непрерывных войнах против ненасытной Ассирии. Лет за десять до этого текущий царь Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака, присоединил кучу земель на севере, отчего возгордился без меры и привел местных граждан в состояние восторженного патриотизма. Видимо, чтобы окончательно запутать население, в Эламе присутствовало еще два царя. Первый зам, младший брат текущего правителя и второй зам, старший сын его же. После смерти царя наследовал не сын, а брат. Усугубляло ситуацию то, что цари женились на своих сестрах, и после смерти старшего брата младший должен был жениться на его вдове, которая была и его сестрой тоже. Как они тут разбирались во всем этом лютом звездеце, и куда девался третий царь после смерти первого, Макс так и не понял. А вопросы задавать постеснялся, потому что за любопытство такого рода можно было опять-таки присесть жопой на кол, чего Максу категорически не хотелось. Он, как нормальный мужик, использовал жопу только по прямому назначению. А вот с женщинами был облом. Местные мужики пользовались услугами уличных проституток, а иногородние - проституток храмовых. Роль последних исполняли все женщины города хотя бы раз в жизни, и это была очень почетная, одобряемая общественной моралью деятельность. Почему-то считалось, что легкий адюльтер в храме самым положительным образом влияет на урожайность местных зерновых. Какая была связь между количеством собранного крестьянами ячменя и тем, что знатнейших женщин города трахают залетные проходимцы, Макс решительно понять не мог. Но благоразумно вопросов не задавал, потому что за святотатство тут жгли на костре. Вообще, Максу, с его навыками жителя двадцать первого века нужно было очень постараться, чтобы не попасть в жернова местного уголовного кодекса, статьи которого отличались друг от друга видом казни, а не сроком заключения. Заключения тут не было вовсе. Либо штраф, либо казнь. Просто, эффективно и прибыльно для местного бюджета. Спасло Макса лишь то, что он не бросился в океан местной жизни, строя университеты и звездолеты, как положено нормальному попаданцу, а смиренно убирал навоз с улиц, являясь в глазах населения чем-то средним между ослом и мотыгой.

Вся местная цивилизация строилась вокруг речек Керха и Карун, которые обеспечивали поливное земледелие, позволяющее получать вполне пристойные урожаи полбы и ячменя, которыми тут в основном и питались. Мясо простой человек видел в год раза два, а рабу мяса не полагалось вовсе. Эффективный менеджмент был в действии. Раб должен много работать и мало есть. Обратная пропорция просто разрушила бы местную экономику, и это понимали все, включая самих невольников. И именно поэтому любой раб пытался сожрать больше, чем ему полагалось и сделать меньше, чем от него требовали. За выпрямлением этой диспропорции следили бритые ребята с палками, которые тоже реалии местной экономики понимали на пять с плюсом. Вот так Макс и жил. Еда, работа, сон и периодические побои. Но было еще кое-что, чего Макс не осознавал. А это кое-что уже приняло вид грозовой тучи над его головой. А учитывая особенности местного уголовного кодекса, и то, что штраф платить ему было нечем, Макс, сам того не зная, оказался в нешуточной опасности.

Как-то утром, эну Халти, старший по их бараку, ткнул палкой в грудь Макса и сказал:

глава пятая, где Макс начинает считать себя очень умным, потом глупым, а потом узнает, что такое сотрясение мозга

Рано утром тот же слуга поднял Макса, дал ему полчаса, чтобы поесть и умыться, и отвел его к эну Нибиру. Тот расположился в другой комнате, намного больше и богаче, чем вчерашняя. Бритый наголо худощавый жрец с ястребиным носом был завернут в какую-то белую хламиду без каких-либо украшений. Он сидел за столом, отделанным резьбой сверху донизу. Ножки представляли собой львиные лапы, а торцы были украшены орнаментом из цветов и кистей винограда. Кресло с высокой спинкой, на котором сидел жрец, вообще оказалось произведением искусства. Ножки были явно точеные, что говорило о наличии соответствующего станка, а подлокотники исполнены в виде склонившихся в позу пьющего оленя людей. Руки эну лежали на их спинах. Стены комнаты были затянуты тканью, а в углу стоял большой сундук, украшенный металлической штукой, по всей видимости, выполнявшей роль замка. На столе стояла бронзовая лампа с таким орнаментом, что директор Эрмитажа отдал бы за нее любую почку на выбор. На лампе мастер изобразил охоту на льва. Лихие парни на колеснице истыкали бедную животину стрелами, как ежика. В наше время львы в Азии уже не водились, это Макс знал совершенно точно. А тут, по всей видимости, они еще были. Да чего уж там. Геракл вон немейского льва угомонил, значит они жили даже в Греции. Если бы Макс читал Геродота, он бы знал, что львы нападали на обозы Ксеркса в греко-персидских войнах. Но он Геродота не читал, как и положено менеджеру среднего звена, и теперь стоял, уткнувшись взглядом в пол. Скашивая глаза, он пытался оценить местное великолепие. По меркам прошлой жизни оценку интерьеру можно было выставить на уровне «ну ничё так», но в местных реалиях это была круть несусветная. Учитывая сложность транспортировки драгоценных пород дерева, которые сюда везли из Ливана, стоило это все неимоверно дорого. Сесть Максу, что характерно, никто не предложил. Жрец сверлил его глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Учитывая разницу в положении и неиллюзорную возможность отправиться на костер, страшно было до жути.

-Итак, -промолвил эну Нибиру. - Давай еще раз, кто ты, откуда и где научился так считать? И не ври мне, накажу.

Макс завис. Как объяснить человеку, что он из страны, которой еще нет, и работал в госбанке, оформляя бумаги большую часть рабочего времени. И это при том, что ни банков, ни бумаги, как таковой, тут просто не было. Писали стилусом на свежей глине. Он осторожно начал:

-Господин, я из далекой страны на севере. Я сам не знаю, как тут очутился, но меня нашли в пустыне и привели сюда. Наверное, так распорядились боги.

-Откуда знаешь, что ты с севера, если не знаешь, как сюда попал?

- У нас значительно холоднее, растут густые леса, и зимой лежит снег.

- Ты не врешь, я бы почувствовал. Значит, из земель севернее Варганского моря. Далеко забрался. Но там живут саки, которые иногда нападают на Урарту и Ассирию. Они дикари-кочевники. А у тебя были руки человека, который ни дня в своей жизни не работал. Ты сак?

- Нет, господин, я русский. В моей стране нет никаких саков, и я понятия не имею, где находится Варганское море.

Если бы эну употребил название «скифы» вместо саков, то Макс как-то сориентировался бы. Но жрец не знал, что дикие племена саков какой-то дурак из Греции позже назовет скифами, поэтому с пониманием возникли сложности. Ну, а Каспийское море кто и как только не называл.

- Мардук, помоги мне! Что это за народ и кто ты такой, наконец? Или мне надо позвать палача?

- Не надо палача, господин, я говорю правду, - затараторил Макс. - Я и правда жил там. Но я из другого времени. На тысячи лет позже.

Нибиру в изумлении замолчал. Если бы взгляд мог жечь, то Макс уже лежал бы на полу кучкой пепла.

- Значит, ты прорвал спираль времени. Да, это многое объясняет. Твоя одежда, изготовленная искуснейшими мастерами, непонятные вещи, которые были у тебя с собой. Твои нелепые манеры, неумение делать что-либо и незнание очевидных вещей, известных ребенку. Ты не врешь, раб. Ты умеешь читать и писать?

- На вашем языке нет. На родном - да, господин.

-Расскажи мне о своей жизни, стране. Какой мир вокруг вас, как вы воюете? Рассказывай все, что приходит в голову, а я буду слушать и задавать вопросы. Начинай.

После этого началась форменная пытка. Эну Нибиру буквально вывернул Максима наизнанку, точностью и конкретностью вопросов удивляя последнего до глубины души. Макс, относившийся к местным, как представитель высшей расы к дикарям, оказался полностью обескуражен. Этот немолодой дядька с лысой башкой был невероятно умен, гораздо умнее его. Задавая точечные вопросы по ходу рассказа, он вытаскивал такие подробности, о которых тот и сам уже давно забыл. Иногда Максу становилось невероятно стыдно, когда выводы эламского жреца об их жизни оказывались точнее и глубже, чем его собственное мнение. Весь разговор продлился, по ощущениям, часов шесть. Макс был выжат, как лимон, учитывая, что все это время он простоял на ногах, не поднимая глаз.

- Значит так, иди к себе, - сказал эну, - Никому ни слова об этом разговоре, иначе пойдешь на костер, как опасный сумасшедший и богохульник.

Макс торопливо замотал головой вверх-вниз, выражая полнейшее согласие.

– Я решу, что с тобой сделать. Свободен.

Низко поклонившись и пятясь как рак, Макс вышел из комнаты. Повернуться задом к человеку такого ранга стало бы проявлением суицидального слабоумия. Вернувшись в свою каморку и закусив, он отрубился до утра. Ночь пролетела без сновидений, а утром он проснулся от знакомого удара гонга и вскочил, не дожидаясь поощрительного удара палкой по ногам. Наскоро перекусив, он умылся и вышел во двор. Его уже ждал вчерашний слуга.

глава шестая, где которой Макс узнает, что с телочками напряженка, а быки могут использоваться не только для перевозки тяжестей

Пока Макс бездельничал, восстанавливаясь после знакомства с местным складским хозяйством, в уже известном нам кабинете происходил интересный разговор.

- Многоуважаемый господин, - начал эну Хутран, - Ваш новый раб совсем не прост. Он считает так, словно его поцеловал Вавилонский бог Набу, но абаком пользоваться не умеет. Кто он, господин?

- Тебе не нужно этого знать. Рассказывай все по порядку.

- Слушаюсь, господин. У нас начали поступать жалобы от крестьян на то, что они привозят указанное количество зерна, а потом выяснялось, что поступило меньше. Некоторым пришлось привезти недостающее, как недоимку. Начался ропот. Поэтому я встал утром на воротах и пересчитал лично, сколько же зерна поступило сегодня. Потом послал раба, чтобы он проверил, сколько будет перенесено в хранилище, не пропадет ли что в дороге. После разгрузки он был жестоко избит кладовщиком Римушем. Со слов последнего - за непочтительность. Но на обратном пути я переговорил со старшиной крестьян, и он рассказал мне, что у нашего раба с Римушем возник спор. Римуш сказал, что пришло семьдесят мешков, а раб утверждал, что семьдесят два, после чего был избит в кровь. Я потом проверил записи на складе, туда пришло семьдесят мешков. После этого призвал стражу, попросил помощи эну Халти, и мы пересчитали мешки на складе. Оказалось, что пятнадцать мешков - лишние. Римуш виновен, господин.

-Где он?

- В яме, господин, ждет суда.

- Не затягивайте с этим. Известите судью, пусть собирает присяжных.

- Да, господин.

Через три дня на главной площади, при большом стечении зевак, состоялся суд. На возвышении, покрытом коврами, восседал уже знакомый Максу вельможа с завитой бородой и высокой разноцветной шапкой на голове, расшитой золотыми нитями и украшенной камнями. Высокомерная морда и огромное количество золота на шее и руках в стиле «цыганский шик» подчеркивали всю серьезность ситуации. С точки зрения Макса, его вид был верхом безвкусицы, но по местным меркам судья считался эталоном стиля, и явно не один день обдумывал свой гардероб. Даже складки длинного кафтана оказались разложены вокруг сидящего неподвижно вельможи в каком-то хорошо продуманном порядке.

-Сколько же он бороду свою завивает, -подумал Макс. – Волосок к волоску прямо.

И он продолжил жадно смотреть на происходящее. После довольно однобокого знакомства с местной жизнью, заключавшегося в чистке отхожих ям, сегодняшний день можно было считать праздником. Впрочем, так думала половина города, находившаяся тут же. Ведь их жизнь была не менее однобока. По бокам от вельможи стояли два черных, как сажа, раба, привезенных из далекого Египта, и обмахивали его опахалами. По правую и левую руку сидели уважаемые в городе люди, выполняющие роль присяжных. К собственному удивлению, Макс узнал, что организация судопроизводства в Эламе и Месопотамии была более прогрессивной, чем в родной ему федерации, где к судам присяжных и состязательности процесса родная Фемида оказалась все еще не готова.

Уважаемые люди, судя по всему, тоже отнеслись к делу ответственно, и количество пестрых тканей, камней, перьев и ожерелий радовало глаз, складываясь в какое-то безумное цветное пятно. Но горожанам эта картина казалась исполненной великолепия, что явно было видно по вытаращенным глазам горожан, тыкающих без стеснения пальцами в особо удачный образец местной моды.

-Тиииихоооооо! - заорал глашатай, стоящий на возвышении. Благородный Темпти-Шилхак, глаза и голос великого царя, начинает свой суд. Житель города Римуш обвиняется в воровстве вверенного ему зерна у храма великого бога Иншушинака. Приведите обвиняемого.

На площадь привели Римуша со связанными сзади руками. Голова и могучие плечи были опущены. Сзади шли стражники с копьями. Римуша подвели к возвышению и поставили на колени.

- Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? - спросил Темпти-Шилхак.

- Да, господин.

- Что можешь сказать об этом?

- Я невиновен, господин.

- Ты готов поклясться?

- Да, господин. Клянусь Великой Матерью, великими богами Хумпаном и Иншушинаком.

Площадь зашумела. По местным понятиям, после таких слов обвиняемый мог встать и идти в ближайший кабак, обмывая освобождение. Великие боги в противном случае должны были испепелить святотатца на месте. Но солнышко на небе сияло, как ни в чем не бывало, а обвиняемый выглядел здоровее некуда.

- Пусть выступит представитель храма великого бога Иншушинака.

Перед возвышением встал эну Хутран.

- Великий и благородный судья, в храме стало пропадать зерно, и я решил проверить это. Я сам принял на воротах партию ячменя, пересчитал ее, но на склад поступило на два мешка меньше. После этого склад пересчитали, проверили записи, и был выявлен излишек пятнадцать мешков.

- Я ошибся, великий судья, - закричал Римуш.

Стражник ударил его палкой.

-Говорить будешь, когда тебя спросят.

- Так в чем храм обвиняет этого человека, если ничего не пропало? -спросил судья.

- Он накапливал излишки и продавал их, - сказал эну Хутран.

- Вам есть, чем доказать свои слова?

- Я прошу позвать старшину крестьян хозяйства храма, о великий и благородный судья.

глава седьмая, где Макс узнает вкус популярности.

Следующие недели пролетели, как одно мгновение. Шел сезон сбора урожая, а Макс принимал ячмень и пшеницу. Он пересчитывал и сдавал его на склад новому хранителю зерна, который посматривал на него с плохо скрываемым ужасом. Периодически завскладом теребил амулет на шее и что-то шептал, отгоняя злых духов.

Макс хорошо усвоил сказанное эну Нибиру, и периодически произносил что-то вроде:

- О великий Хумпан, помоги мне. - Или: клянусь Великой Богиней Матерью!

Ну или аналогичную ересь. Так как количество богов и божков приближалось к четырем десяткам, Макс находил какое-то извращенное удовольствие в упоминании их всех к месту и не к месту, вызывая немалое уважение местных, которые, говоря, по правде, в теологии волокли слабо. На то жрецы были. А употребление слова Иншушинак вызывало у него просто лингвистический оргазм. Макс всерьез подозревал, что местные имена придумали логопеды для лечения особо запущенных случаев. Так, например, высшее начальство на самом деле звали эну Нибиру-Унташ-Лагамар. Но этот ужас произносился только в особо торжественных случаях, так как в повседневной жизни использовать такое было просто невозможно. Макс периодически представлял себе картину из семейной жизни:

- Нибиру-Унташ-Лагамар, вынеси мусор. Или:

- Нибиру-Унташ-Лагамар, почему снова приперся пьяный, скотина? Или:

- Нибиру-Унташ-Лагамар, трахни меня посильнее!

Кстати, это была реальность. Нравы за рамками уголовного кодекса оказались довольно свободными, и многие религиозные практики были основаны на сексе. Макс подумывал, что это делалось для увеличения количества прихожан. Свои сексуальные проблемы Макс решил довольно быстро. Он обнаружил целый цех с ткачихами, укомплектованный сотней баб на любой вкус, цвет, размер и возраст. С его навыками жителя двадцать первого века охмурить местную метелку оказалось легче легкого. Достаточно было сказать:

-Ты красива, как полная луна.

И предложить кусок лепешки. Бабы, непривычные к таким куртуазностям, млели и сами волокли его на ближайший тростник. Постепенно слухи о его манерах приняли характер пожара в джунглях, и дело стало доходить до того, что лепешку стали предлагать уже Максу. А тот, войдя во вкус, в комплиментах не повторялся, что привело баб в полнейшее исступление. Замученным кропотливой многочасовой работой женщинам из ухаживаний были известны только щипки за задницу, а некоторым не доставалось и этого знака внимания. Поэтому каждый выдуманный для новой пассии комплимент повторялся последней на всех углах и носился гордо, как орден Ленина передовой дояркой. Бабы, не отмеченные таким знаком отличия, чувствовали себя ущемленными и начинали интриговать, стараясь очернить более удачливых соперниц. В результате личная жизнь Макса приняла более напряженный, чем ему хотелось бы, характер, так как женское общество, во избежание кровопролития, самоорганизовалось и установило жесткую сексуальную диктатуру. Макса в прямом смысле трахали каждую ночь по очереди, которую установили сами дамы. Все его попытки проявить инициативу предельно жестко пресекались, и женщины шарахались от него, как от чумы. Он никак не мог понять, как ежедневный секс сочетается с ужасом в глазах понравившейся ему девчонки, с которой он, вдобавок ко всему, уже спал. Но потом он узнал, что для нарушившей очередность было предусмотрено выдирание волос и коллективные побои. По какой-то странной причине ткацкий цех считал его своей собственностью, что почти привело к открытию военных действий со стороны поварих и храмовых танцовщиц, которых тоже оказалось немало. Но бабы и тут договорились, и жизнь Макса разнообразилась до предела. Задницей почувствовав возможный масштаб проблем, он закрыл прием для претенденток без презерватива, который тут знали с незапамятных времен и изготавливали из кишок барана. Поголовье баранов в окрестностях стало стремительно сокращаться.

Наступило шаткое равновесие. Работа по специальности, усиленная кормежка и непрерывный сексуальный марафон. Великая Мать и богиня Иштар с восторгом взирали с небес на его подвиги на религиозной почве и благословляли урожаи зерновых с удвоенной силой.

Но Макс, будучи человеком молодым и неопытным, снова недооценил масштаб проблем. И вновь над его головой сгустились тучи, но уже совсем по другой причине. Местные дамы, с сильно задранной самооценкой, стали отказывать привычным ухажерам из говночистов и землекопов, что привело к гормональной интоксикации последних. Поскольку совсем уж тупых тут жило совсем немного, источник проблем они нашли довольно быстро. В рабском бараке Макс считался жополизом и выскочкой, поэтому коллективная мысль устроить ему темную была принята с нескрываемым восторгом.

Как-то вечером Макс, возвращаясь к себе, встретил группу угрюмых бывших коллег по вывозу верблюжьего навоза и почувствовал грядущие неприятности.

-Эй, мужики, вы чего? - попытался наладить диалог Макс.

Вместо ответа ему прилетело в ухо, потом в челюсть, а потом он перестал фиксировать удары. Как-то резко стало не до того. Изрядно поколотив его, бывшие коллеги ушли в барак, плюнув на прощание в лежащее тело. Минут через десять Макс, очнувшись и приоткрыв один незаплывший глаз, оценил обстановку и, кряхтя, поковылял в сторону любимой подстилки. Рухнув на нее, попытался заснуть. Очередная счастливица, увидев, что вместо законного секса получила этакую радость, с ревом парохода в тумане помчала на кухню за холодной водой и местными мазями.

Сам того не зная, Макс поставил все немалое храмовое хозяйство на грань бунта. Поварихи демонстративно плевали в кашу провинившимся. Говночисты и землекопы при виде Макса показывали известный всем жест, заключавшийся в поперечном движении ладони по горлу. В общем, все было так плохо, что вышло на уровень самого эну Нибиру-Унташ-Лагамара.

глава восьмая, где Макс узнает, почему в часе шестьдесят минут

Как-то раз эну Халти вместо того, чтобы послать Макса считать зерно, отвел его на другой конец города в храмовую школу. На прощание жрец сказал ему:

- Слушай во все уши и смотри во все глаза. Тогда, может быть, твоя жизнь изменится к лучшему. А если будешь молиться Иштар с прежним рвением, то твоя жизнь тоже изменится, но к худшему. И Халти сделал характерный жест двумя пальцами, имитируя ножницы. Макс похолодел.

- Да что ж такое? -грустно подумал он. - Не трахаешься - плохо, трахаешься - тоже плохо. Ну что за гадская жизнь?

Эну Халти передал его главе школы, который, в свою очередь, позвал старшего раба. Тот, скупо улыбаясь, вручил Максу метлу и отправил его убирать территорию и классы. Местность была пустынная, песка ветер приносил очень много, а жрецы любили чистоту.

Так началась новая жизнь Макса. Он убирал классы, прислуживал за обедом и сидел за спинами учеников, выполняя роль «подай-принеси». Считая себя очень продвинутым, парень пришел в полное недоумение, когда узнал, что местная математика основана на шестидесятиричной системе, отчего у него случился натуральный заворот мозга. Зато теперь он понял, почему в часе шестьдесят минут, а в круге триста шестьдесят градусов. Древние вавилоняне постарались, а потом все поленились менять. Тут всё было кратно трем, двенадцати и шестидесяти, что было очень странно для человека, привычного к десяткам и сотням. Тем не менее, местные грамотеи умудрялись умножать, делить, возводить в степень и извлекать корни. Более того, они тут квадратные уравнения решали. Если бы Макс был настоящим попаданцем, то, сковав булатный клинок и отоварив всех местных эльфийских принцесс, он непременно, по законам жанра, должен был бы внедрить десятеричную систему на основе арабских цифр. Ибо так единственно верно. А еще он запретил бы проклятую клинопись и перевел всю письменность на кириллицу. Но наш герой давно уже жил реальной жизнью и понимал, что выдавливать клинышки на мокрой глиняной табличке гораздо удобнее, чем попробовать что-то написать на ней. Тем более, что бумаги и чернил тут и в помине не было, а глины как раз было завались. Ну и на десерт, письменность и науку вообще, людям даровал великий бог Энки, а потому попытка пошатнуть основы тянула на обвинение в богохульстве. А тут почти все статьи уголовного кодекса заканчивались словами «он должен быть убит». Причем казней насчитывалось около тридцати видов, и они назначались исходя из настроения судьи и потребностей горожан в шоу. Самым странным оказалось то, что за взлом чужой двери здесь казнили, а за убийство крестьянина - штрафовали. Ну и правило «око за око» и «зуб за зуб» было вовсе не красивой фразой из Библии, а прямой цитатой из законов царя Хаммурапи, которые тут копировали все, кому не лень, признавая за эталон мудрости. Авторитет этих законов был так высок, что в одном из походов эламиты утащили из Вавилона черный камень с клинописным сводом в Сузы, где его позже откопали археологи и выставили в Лувре (вниз по лестнице и налево до конца, если кому нужно почитать в оригинале). С эламской письменностью оказалось немного понятней. Она была слоговой, и всего в ней насчитывалось около ста сорока знаков. Средний аншанский шкет осиливал эту науку за четыре года, а потом лихо тыкая палочкой в мокрую глину, давал повод мамке гордиться своим продвинутым сынулей. Ибо знание грамоты тут котировалось куда круче, чем красивая прическа. Это был билет в сытую жизнь. Данную несложную истину Макс понял мгновенно, как понял из загадочных слов Халти, что его сюда сослали не полы мести, а дали реальный шанс. Поскольку посадить за парту (тут не знали парт) взрослого лба с рабской прической рядом с детьми уважаемых горожан было немыслимо, ему пришлось крутиться самому. Весь свой крошечный досуг Макс тратил на повторение увиденного, и месяцев через шесть он осилил местный алфавит и уже мог что-то накарябать на глиняной табличке, тыча в нее стилусом. Благо грамматики как таковой, запятых и деепричастных оборотов тут вообще не было. К мелочам никто не придирался, написано понятно, и ладно.

Еще одним фактом, убедившим Макса в том, что рождение в двадцать первом веке не делает его автоматически умным, стало знание языков. Какой-нибудь наемник-перс, вроде знакомого ему Ахемена, помимо родного наречия обязательно знал эламский и аккадский диалект, на котором говорило все Междуречье. Аншанский купец, водивший караваны, вдобавок к этим двум, говорил на арамейском (языке Христа), языке урартов (предков армян) и индусов-дравидов с юга современного Пакистана. Все это человеку, закончившему среднюю российскую школу, где за десять лет можно было выучить только фразу «Ландон из зе кэпитал оф грейт Британ», понижало самооценку до уровня плинтуса.

И Макс старался. Старался изо всех своих невеликих сил. Четырехлетнее пинание на факультете политологии он теперь вспоминал, как один непрерывный праздник, впрочем, как и все свое прошлое существование. Тут была простая и понятная жизнь с практически полным отсутствием социальных лифтов. Выбиться в высшее общество обычному человеку можно было только немыслимым чудом. Например, спасти царя в бою. Ну а что, это же обычное дело. Вопрос только в том, как вообще рядом с царем оказаться. Стать кем-то заметным в местной иерархии можно только по наследству, принадлежа к определенным семьям, которые шли к своему статусу столетиями, опутывая друг друга сетью родственных связей. Макс много раз вспоминал прочитанные книжки про попаданцев, которые, провалившись в незнакомую вселенную, тут же получали бонусом знание языка, а если вселенная была магическая, то и нехилые способности к волшебству. Ну, или сразу же становились великими воинами и полководцами, завоевывая континенты, будучи до этого прыщавыми задротами восьмидесятого уровня. Все это в реалиях жизни жесткого сословного общества, казалось таким абсурдом, что становилось тошно. Пока что из серой массы рабов-говночистов его выделило только знание четырех правил арифметики, что в общем-то для той среды считалось чем-то из ряда вон выходящим. Именно свои невеликие познания в математике и способность быстро считать в уме и в столбик наш парень собирался монетизировать по максимуму. Вцепившись в предоставленную возможность намертво, он грыз гранит науки, как одержимый. Преподаватель, с которым он писал диплом, рыдал бы от счастья, наблюдая такое старание.

глава девятая, где Макс узнает, что врачам жилось хреново не только на его исторической родине. Год 702 до Р.Х.

- Слушайте, люди, и не говорите, что не слышали, - надрывался глашатай на площади. Безбожный царь Ассирии Синаххериб, да будет проклято его имя в веках, и пусть злые демоны пожрут его черную душу, пошел войной со всей силой своей на наше светлое царство, находящееся под сенью богов. Наш великий царь Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака, объявляет о своей воле: всем крестьянам дополнительно сдать по десять шиклу зерна, всем мушкенам-горожанам – заплатить по полтора сикля серебра. Всем авилумам – по пять сиклей. Воинам, имеющим земельный надел, явиться с оружием к Адда своих областей. Свободным мужам - организовать ополчение и охрану городов. Знатным людям со своими отрядами тоже прибыть к Адда своих областей незамедлительно. Всем Адда с войсками прибыть к столице не позднее первого дня месяца Айяру.

Если перевести эту белиберду на понятный язык, в стране вводился специальный военный налог. Крестьяне должны были сдать по мешку зерна, полноправные горожане - чуть больше сорока граммов серебра, бедняки - по двенадцать. Воины, помещенные для прокорма на собственные участки земли, должны в полном вооружении прибыть к точке сбора. Знать обязали прислать свои отряды. Ну а наместнику провинции нужно собрать войска и доставить их к столице с едой и другими припасами примерно через месяц. Учитывая, что до столицы отсюда около шестисот километров по прямой, задача принимала совершенно нереальный характер. Сузы располагались на крайнем севере страны, а Аншан - практически на самом юге. Средний переход самой квалифицированной армии античности - Римской, составлял двадцать пять километров в день. Идти в таком темпе целый месяц совершенно невозможно. Мозоли и боевой понос выкосили бы половину личного состава, и к месту битвы дошла бы инвалидная команда. Это понимали все и чесали репу, как сделать выбор между плохим и очень плохим. Загадочные слова «со всей силой своей» означали, что на войну явился не только гвардейский корпус, называемый «царский отряд», но и личные армии ассирийской аристократии, а это было очень и очень скверно. С одной стороны, явный идиотизм приказа означал, что дела совсем плохи, с другой стороны, для наместника неявка на войну означала перспективу украсить собой тупой кол, специально изготовленный, чтобы пациент не истек кровью сразу и успел осознать всю степень неудовольствия великого царя Шутрук-Наххунте, второго царя этого имени, умножителя государства, владеющего троном Элама, наследника царства в Эламе, любимого слуги богов Хумпана и Иншушинака. Чтоб он провалился!

По городам и весям провинции поскакали гонцы с приказом явиться в Аншан уже вчера, в полном вооружении и с запасом еды на неделю. Основу армии Элама составляла легкая пехота и немного конницы из аристократов и наемников. Макс, узрев впервые этот сброд, ржал от души. Он, привычный к голливудской подаче истории, ожидал увидеть красиво марширующие легионы, закованные в одинаковые доспехи и в разукрашенных шлемах. А его знакомство с античной конницей заканчивалось просмотренным в далеком детстве фильмом «Гладиатор». Учитывая степень исторической достоверности этого идиотского опуса, уровень понимания Максом военных реалий древнего мира находился скорее в отрицательной зоне.

По факту он увидел толпу суровых мужиков со следами былых военных компаний на организмах. Отрубленные пальцы и уши, выбитые зубы, расплющенные ударом булавы носы и шрамы самых причудливых видов и размеров. Рубцы поражали своим разнообразием, и никогда не повторялись. Они могли быть небольшими, от аккуратно вырезанных стрел, а могли быть огромными, на полголовы, означающими, что счастливец уцелел при штурме какого-то города, приняв на башку ковш кипящего масла.

Значение слова «легкая» пехота означало не то, что они тут все не страдали целлюлитом, а говорило о практически полном отсутствии доспехов. Редкие счастливчики щеголяли в круглом бронзовом шлеме. Чаще это была войлочная шапка на обруче для жесткости, обшитая металлическими чешуйками. Роль доспехов выполняли кожаные рубахи, которые самые состоятельные воины украшали бронзовыми пластинами. У большей же части имелся только плащ из войлока и простеганная рубаха из плотного многослойного полотна. В ближнем бою использовались в основном копья, которые всегда и везде служили основой вооружения, и плетеные из лозы щиты. По какой-то странной причине, обычный человек вроде Макса думал, что у каждый настоящий воин должен иметь меч. Но тут был облом. Мечей оказалось очень мало, и они считались очень дорогим оружием. Чаще использовались булавы, окованные бронзой, и легкие топоры. Из метательного оружия в ходу были дротики и луки. Макс даже не понял сначала, что это именно лук, когда увидел его впервые, но потом догадался, что лук в походном положении носят без тетивы во избежание потери боевых качеств. Но луки, как оказалось, были ведущей ударной силой. Вспомогательным стрелковым оружием служила праща. Простая веревка с кожаной вставкой не внушила Максу ни малейшего уважения, пока он не увидел, как развлекались скучающие пращники. Выяснилось, что профессиональный воин может с двадцати-тридцати метров прицельно вбить камень в голову врага с гарантированным летальным исходом. Шлем спасал ситуацию, но выход из строя с сотрясением мозга был обеспечен. К тому же хорошая стрела стоила как оплата половины рабочего дня поденщика, а камни в этой местности просто валялись под ногами. Поэтому Макс с уважением смотрел на стрелков, которые в виде лука и двух полных колчанов несли вполне себе неслабый капиталец.

Конница, с точки зрения Макса, была и вовсе убогой. Он, конечно же, не ожидал увидеть тут рыцарей, закованных с ног до головы в готический доспех. Но и одетые в безрукавки лучники-персы на пони и немногочисленные аристократы со своими отрядами, на регулярную конницу, в его понимании, совсем не тянули. Хороший пластинчатый доспех по ассирийскому образцу был далеко не у всех. По большей части, конники использовали те же толстые кожаные рубахи и плащи. В отличие от средних веков, где конница служила для коронного выхода в виде таранного удара длинными копьями, тут всадник был стреляющим лучником, либо лучником, который подъезжал к полю битвы и стрелял стоя, либо для охвата с флангов и добивания бегущей пехоты булавами и мечами.

глава десятая, где Макс судорожно вспоминал школьную программу

С восходом, под рев верблюдов и ослов, войско, поднимая пыль, потянулось на север. Наместник провинции, в легкой пурпурной тунике, украшенной бахромой, ехал впереди, окруженный личным отрядом конницы. Все шли легко одетые, как и положено на марше. Макс с удивлением узнал, что напяливать доспехи в отсутствие врага было глупостью несусветной. Он-то, насмотревшись фильмов, думал, что военные даже спят в панцирях и кольчугах. К счастью, идиотов подобного масштаба в войске не оказалось, и у всех были шансы добраться до врага, сохранив здоровье и амуницию. Для того, чтобы обеспечить поход такого отряда, вперед и в стороны уходили конные разведгруппы, которые при малейшей опасности должны послать гонца. Головной отряд разведки занимал места стоянок и охранял колодцы, поджидая основное войско. Макс шел пешком, а эну Хутран, как лицо, отвечающее за милость богов в этом походе, ехал на повозке вместе с медицинским персоналом. Макс шел рядом, ему пользоваться транспортом было не по чину. С легкомыслием, свойственным жителю мегаполиса, он считал войну чем-то абстрактным, прочно позабыв свой небольшой опыт с нападением разбойников в пустыне. Пройти двадцать пять-тридцать километров налегке для молодого и здорового парня было несложно. Но пять тысяч с лишним пехотинцев тащили свою поклажу на себе, и эну, увидев такой праздный образ жизни, немедленно навьючил на Макса какой-то упакованный груз. Всегда, во все времена, пехотинец в полной выкладке тащил на себе минимум килограмм двадцать, что делало пешую прогулку на палящем солнце весьма непростым делом. Макс, бредущий за телегой, слушал разговор местной интеллигенции.

- Что слышно, эну Хутран? - спросил врач по имени Шимут. Точнее, его звали гораздо длиннее, но мы опустим тот лингвистический ужас из имен богов, которые тут называли именами.

- Царь Ассирии Синаххериб вступил на трон и перессорился c вавилонской знатью и жрецами. Бывший вавилонский правитель Мардук-апла-иддин, сбежавший от Саргона второго, отца Синаххериба, к нашему благословенному государю, вернул себе трон. Вавилоняне и наши войска выбили гарнизоны назад в Ассирию, и теперь Синаххериб идет походом, чтобы вернуть себе власть. По слухам, у него пятьдесят тысяч пехоты, пять тысяч конницы и пятьсот колесниц.

- А царский отряд выступил?

- Само собой.

- Плохо. Таких бойцов у нас очень мало.

Царским отрядом называли личную гвардию ассирийских царей, состоящую из пятнадцати тысяч солдат, получавших оружие и оплату непосредственно от правителя. Каждый боец имел металлический шлем, пластинчатый доспех до колен, легкий железный меч, щит, ну и копье или лук. Отряд воевал монолитным строем наподобие фаланги, и по сравнению с легкой пехотой окрестных народов, был страшной силой. Учитывая, что это вовсе не ополчение, а профессиональные воины, живущие с добычи, окрестные правители боялись этих ребят до икоты. Тем более, что именно они чаще всего выступали с карательными походами, вырезая под ноль население непокорных городов и заселяя их толпами иноземцев. Да-да, не Иван Грозный придумал перемешивать население внутри страны, это еще цари Ассирии внедрили. Разобранные до основания стены городов и высыхающие на кольях трупы местных жителей с перекошенными в страшной муке лицами, надолго отбивали желание бунтовать. Ну, лет на двадцать, когда вырастало новое непуганое поколение мужчин, уставших платить грабительские налоги. И все начиналось снова. Царский отряд без работы не сидел, курсируя от Иранского нагорья до дельты Нила, и от Каспийского моря до Персидского залива.

- Наш светлый царь собирает до восьмидесяти тысяч войска, да еще вавилоняне придут. Мы должны победить, - пожал плечами эну Хутран.

- Когда это мы последний раз ассирийцев в прямом сражении побеждали?

- Лет двадцать назад, - сказал жрец. - Но нас больше и боги на нашей стороне. Нергал-Нацир, к которому мы идем, отважный воин.

- Да, я тоже слышал, что боги благоволят ему в бою. Говорят, он непобедим в бою на копьях.

- От него не это требуется в походе. Тех, кому на копьях биться, много, как песка в пустыне. Войны головой выигрывают. Ну или выучкой, как у ассирийцев.

Оба нахмурились. Выучка ассирийцев была на высоте. Они знали правильный строй, искусно маневрировали на поле боя, имели инженерные части и регулярную тяжелую конницу. Солдаты умели переплывать реки на специальных надутых бурдюках, а колесницы транспортировали в разобранном состоянии, собирая лишь по мере необходимости. Пехота ходила в штанах и сапогах, сберегавших ноги в походах. В общем и целом, это была непревзойденная военная машина того времени, прекрасно обученная и вооруженная. И, немаловажно, победоносная, что самым позитивным образом отражалось на воинском духе солдат.

Макс задумался. Он что-то такое проходил в школе и помнил, что последнего великого царя звали Ашшурбанипал, и что раскопали его библиотеку на глиняных табличках, и что столица Ассирии называлась Ниневия. Такого имени тут никто не знал, хотя он аккуратно спрашивал. А вот Ниневия оказалась на своем месте и процветала. Поскольку программу ЕГЭ по истории он уже помнил плоховато, пришлось включать логику.

- Думай, Макс, думай. Раз ассирийцы такие крутые перцы, как говорит эну, а Ашшурбанипал еще не родился, значит, Ассирия еще долго будет тут самым сильным игроком. Отсюда следует, что, скорее всего, победят они. Но потом, неизвестно когда, Ассирию точно победят, а Вавилон будет на коне. Но мне от этого уже ни холодно, ни жарко, потому как я к тому времени уже помру. Так должен ли я, Максим Гончаров, проявлять героизм и подыхать во славу светлого царя Шутрук-Наххунте, пропади он пропадом? Да хрен там! Значит, наше дело - вовремя смыться. И желательно, не с пустыми руками. А затем побрить голову, придумать красивую легенду, где-нибудь осесть с деньгами и зарабатывать на полученных знаниях. Что ж, это уже похоже на план, - подумал довольный Макс. И он, гоняя в голове эти недостойные настоящего попаданца мысли, зашагал веселее.

глава одиннадцатая, где Макс начинает плести первую в своей жизни интригу

Рано утром Макс, поделав утренние дела, побежал к больному. К его удивлению, у того уже не было температуры, и он вовсю лопал кашу из полбы. Макс размотал руку и увидел, что краснота и опухоль стали существенно меньше, как и количество гноя. Он повторил промывание, снова набил в рану смоченную соленой водой тряпицу и дал свои рекомендации:

- Много пить, бинты постирать и прокипятить, вечером приду.

Немногословные бородатые парни мотнули головой, и Макс побежал к своим. Идя с мешком за плечами и посвистывая, он поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет вечера. Как только зашло солнце, он, разобрав стоянку для своих господ, снова побежал к пациенту. Опухоль спала совсем, отделяемого из раны стало существенно меньше, а больной уже жрал за милую душу и травил байки окружившим его друзьям. Макс снова повторил перевязку и свои рекомендации.

Вот так несколько дней он приобретал интересный опыт лечения гнойного заболевания, понимая, что одно это сможет прокормить его в мире, где люди пили из луж и замазывали раны верблюжьим навозом. Он с каждым разом уменьшал размер тряпки, которую совал в рану, пока не увидел в ней ярко красные зернышки, которые ясно показали, что гнойный процесс закончен, и началось заживление. Пораскинув мозгами, он подумал, что природе лучше не мешать, и стал просто промывать рану кипяченой водой и бинтовать. Природа и конское здоровье солдата не подвели, и рана за три дня закрылась полностью.

Следующим вечером к их стоянке подошел бывший пациент и могучий сотник, в котором пораженный Макс узнал Ахемена, который в свое время чуть не выколол ему глаза.

- Вот оно как! – сказал удивленный Ахемен. - А я тебя помню.

- Да уж и я не могу вас забыть, господин, - немножко сдерзил Макс.

- Ты спас моего бойца, и я тебе должен. Назови цену.

- Пять сиклей серебра, господин. И вы должны уважаемому доктору Шимуту. Я лечил рану, опираясь на его мудрые советы.

Ахемен расплатился и ушел.

- Вот видишь, Шимут. Он еще и подслушивать умеет. Давай сюда пять сиклей.

- Да уж, эну Хутран. Теперь я понял, что вы имели в виду.

Ночью, гоняя в уме события сегодняшнего дня, Макс не мог понять, что он упускает.

- Что-то тут важное произошло, а я не могу понять, что. Да что ж такое, не усну теперь. - Он ворочался и ворочался, пока не подскочил, как подброшенный пружиной.

- Бинго! Ахемен! Александр Македонский завоевал Персию, где правила династия Ахеменидов. И в богомерзком голливудском высере под названием «Триста спартанцев» царь Ксеркс был из той же династии. Неужели он? А вдруг не он? Имя не самое редкое у персов. А пусть будет он! Он ничем не хуже остальных. – И Макс уснул, понимая, что план будет, и будет очень скоро.

На следующий день, составив в уме за время пешего перехода конспект разговора, он решил подойти к Ахемену. Цена вопроса была высока. Палками можно не отделаться, тут его жизнь на кону стояла. Он нашел Ахемена, и обратился к нему:

- Господин, прошу удостоить меня разговором.

- Что тебе нужно раб? - удивился тот. - Я мало заплатил?

- Нет, господин. У меня есть для вас важная информация.

- Говори, - бросил сотник.

- Не здесь. Никто не должен слышать.

Они отошли в сторону и Макс, набрав воздуха в грудь, начал:

- Это очень важная и очень дорогая информация.

- Что ты хочешь, раб? - презрительно посмотрел на него сотник. - Пока ты заслужил только оплеуху, тратя мое время.

- Цена велика, господин. Информация так важна, что я должен просить вас поклясться, что никому не скажете.

- Клянусь, - мотнул Ахемен кудлатой башкой. - Называй цену.

- Моя свобода, доля в добыче и место рядом с вами.

- Ты сошел с ума, раб? - изумился перс.- Что такого ты готов мне сообщить за такое требование? Грядет пришествие бога Энлиля на землю? Или снова будет всемирный потоп?

- Ассирийцы нас разобьют вдребезги.

- Откуда ты это знаешь?

- Великий жрец Нибиру-Унташ-Лагамар говорил с богами. Ему было видение. Я подслушивал, когда он говорил об этом.

- Вот как? Война есть война. Это все?

- Нет, господин. Второе видение было о том, что если я буду рядом с вами, то вы станете князем в своей земле.

Воля богов была делом серьезным, и прямому, как рельса, персу и в голову не могло прийти, что кто-то может шутить такими вещами.

- Если ты говоришь правду, то твоя цена справедлива.

- Это не все, господин.

- Говори, - на лбу перса пролегла морщина. Он думал.

- Нам понадобятся деньги, много денег, - перешел к основной части разговора Макс. - Что за князь без казны?

- Но где же мы их возьмем? - удивился Ахемен. Он сюда за еду воевать пришел, как и все горцы.

- Тут есть походная казна, а в самом войске будет еще больше.

- Ты что, скотина, предлагаешь мне ограбить своего командира? - возмутился наемник. - Да я тебя зарежу прямо сейчас.

глава двенадцатая, где Макс узнает себе цену

Город Баб-илю, в переводе «Врата Бога», на иврите Бабель, на греческом Бабилон, а в корявом переводе на русский - Вавилон, находился в самом узком месте между реками Тигр и Евфрат и занимал стратегическое положение, соединяя шумерский юг и Ассирию. Через него шла вся транзитная торговля с Сирией, Финикией и Египтом с одной стороны, и шумерским югом, Эламом и Индией – с другой. Город, по свидетельству Геродота, представлял собой квадрат со стороной 22 километра и имел сто медных ворот. Учитывая, что Геродот там бывал, то он самую малость преувеличил. Раз в десять. Тем не менее, город был гигантским. Его площадь составляла около тысячи гектар, а население уверенно превышало двести тысяч человек. Макс даже боялся представить, каким образом они тут чистили выгребные ямы и вывозили верблюжий навоз. Даже с его немалым опытом в этой сфере, задача представлялась архисложной. Город раскинулся на обоих берегах Евфрата и соединялся мостом. За оборону его отвечали высоченные стены толщиной в четыре метра, выстроенные в два ряда. Ворот в них оказалось не сто, а восемь, но они были сделаны из кедра, обитого медными листами. Такого величия, как при царе Бальтазаре, Вавилон еще не достиг, но уже сейчас он по праву считался самым большим городом на Земле.

Именно такую информацию Макс получил, шагая с армией по южному Междуречью. Подойдя к реке Тигр, он впервые увидел настоящие грузовые корабли, на которых несколько дней армия переправлялась на другой берег. Вокруг кипела жизнь. Берега были заселены так плотно, что, куда ни кинь взгляд, Макс видел смуглых людей в набедренных повязках, копошащихся в полях рядом с круглыми хижинами, крытыми тем же вездесущим тростником. Во все стороны были прорыты каналы, большие и мелкие, за поддержанием в порядке которых и следили местные чиновники и жрецы. Собственно, вся местная цивилизация жила заботой об этих каналах, дающих воду для многочисленных полей и финиковых пальм. Как только в результате войны или засухи прекращалось функционирование оросительной системы, то это моментально приводило к тектоническим изменениям в местной власти, а население просто вымирало от голода. Так две могучие реки давали жизнь миллионам людей, обеспечивая их зерном, финиками, рыбой и тростником, который тут использовался во всех сферах жизни - от подстилки до постройки кораблей.

Макс бодро шагал от стоянки до стоянки, периодически приманивая какую-нибудь симпатичную бабенку из местных, выучив на аккадском «ты - красивая», и сперев лепешку для презента. Его мастерство врача росло. Он как-то раз уже наложил жгут на ногу, уняв кровотечение из мелкой артерии, которую потом прижгли самым зверским образом. И он сам сделал трепанацию черепа бедолаге, который подошел сзади к лошади, не рассчитав расстояние. Он даже усовершенствовал этот довольно примитивный процесс, заказав кузнецу бронзовую трубку с зубчиками по краям и простейший лучковый механизм. Шимут, увидев, как примитивное сверло делает в черепе идеально круглую дыру, пришел в неописуемый восторг. В лечении гнойных ран Макс, по местным меркам, достиг уровня «бог». Одного того, что у него умирал один из десяти, а не три из пяти, делало его в глазах солдат абсолютно непогрешимым. Они давали ему еду, поили мутным местным пивом и дарили подарки, понимая, что лечит их все-таки не доктор Шимут, а этот странный белобрысый и голубоглазый парень с выстриженными ото лба до затылка волосами. Учитывая, что они все же идут на войну, солдаты понимали, что милость врача им не помешает. Особые отношения Макс установил с отрядом Ахемена, которые получали медицинскую помощь вне очереди. Он научил их кипятить воду, пугая волей богов, а Ахемен, видя, что его отряд украшает окрестные кусты на порядок реже, чем соседние отряды, сделал правильные выводы. Он, с помощью местного мата и зуботычин пресек на корню любые попытки воспротивиться профилактике кишечных болезней. Макс хотел было научить их мыть руки перед едой, но понимания не встретил и свернул просветительскую деятельность, отложив ее до лучших времен.

Однажды, где-то в районе Ниппура, Ахемен пришел к эну Хутрану, и сказал:

-Продай мне своего раба.

- Раб не продается.

- А если бы продавался, то какую цену ты за него попросил бы?

Жрец задумался.

-Талант серебра.

Удивленный гул был ему ответом. Тридцать килограммов серебра - это цена табуна отборных коней или крепкого доходного имения.

- Я услышал тебя жрец, а эти люди, - Ахемен показал вокруг, - были свидетелями. Ты назвал цену, и я согласен на нее. Жди сделку.

Эну Хутран стоял, хватая воздух, как вытащенная на берег рыба.

Он повернулся к Максу и в ярости зашипел:

- Что это сейчас было, сволочь?

Тот уткнул глаза в землю.

- Я не знаю, господин.

- Не ври мне. Я чувствую твою ложь. Что ты задумал, раб?

- Я и правда не знаю, гос…

В его спину врезался посох. Потом еще и еще раз. Разъяренный жрец продолжал дубасить его, входя в раж. Макс стоял молча, сцепив зубы и не издав ни звука. Еще недавно в точно такой же ситуации он бы упал на землю, хватая мучителя за ноги и моля о пощаде. Но сейчас точно знал, что Ахемен будет в деталях знать об этой истории, и проявить трусость просто не мог. На этом его отношения на равных с наемниками-персами были бы закончены, не начавшись. Через пару минут жрец выдохся и прекратил избиение.

- Ты точно что-то задумал, иначе валялся бы сейчас в ногах и молил о прощении, - спросил жрец, когда устал колотить его. - Кто ты, раб? Откуда? Кто твои родители?

глава тринадцатая, где Макс снова говорит страшные вещи.

Переправившись через великий канал, который здесь называли «река Хаммурапи», армия через три дня подошла к Вавилону. Канал соединял Тигр и Евфрат, и был чудом инженерной мысли. Процветающая местность с множеством деревушек и городков, сотни идущих караванов и тысячи телег с зерном, ясно давали понять, что именно здесь-то и бьется сердце мира. А когда Макс издалека увидел гомерические стены и возвышающуюся над ними пирамиду храма Этеменанки, то решил, что облазит тут всё сверху донизу. Все-таки перед ним был библейский Вавилон, прославленный ювелирным магазином с тем же названием в родном городе Макса, а не какой-нибудь провинциальный Аншан или совсем уж заштатный Ниппур. Да чего уж там, даже столичные Сузы казались теперь лишь слабым отражением этого величия.

Как обычно, войско встало лагерем недалеко от предместий, и поближе к солдатам потянулись местные торговцы, продающие одежду и обувь, кузнецы и шорники, фокусники и факиры, проститутки и разносчики еды. Были среди этого люда и вездесущие шпионы Ассирии, славившейся отлично поставленной разведкой. Они внимательно считали костры и палатки, оценивали вооружение и припасы, запоминали имена командиров и названия городов, откуда пришли солдаты. В общем, они делали свое черное дело, кладя на весы победы дополнительную маленькую гирьку, тянувшую в сторону великого царя Синаххериба.

Эну Хутран пошел в город и велел Максу сопровождать его. Тот был сильно разочарован, так как никаких висячих садов Семирамиды или ворот богини Иштар тут в помине не оказалось. Не построили еще. Макс поинтересовался было, и выяснилось, что царица с именем Шаммурамат правила в Ассирии лет двести назад, но никаких садов в Вавилоне не высаживала. Макс, разинув рот, смотрел на кирпичные стены высотой с девятиэтажный дом, рассекаемые башнями через каждые двадцать метров. Московский кремль с его длиной стен в два с небольшим километра, нервно курил в сторонке. Он казался просто лилипутом на фоне этого монструозного сооружения. Укрепления города представляли собой ров, наполненный водой и земляной вал за ним. Потом начинались предместья, которые прижимались к внешней стене- Немет-Энлиль. В двенадцати метрах от нее шла вторая стена- Имгур-Энлиль, которая была еще выше и толще. По всей видимости, если враг брал внешнюю стену, то становился мишенью и расстреливался со стены внутренней. Макс, попытавшийся привычно посчитать количество кирпича, завис, когда понял, что счет идет на миллиарды. Если бы он узнал, сколько настроят в ближайшие сто лет, то удивился бы еще больше. Ведь своего пика великий город достиг к моменту взятию его персами Кира Великого через полторы сотни лет. Но, к счастью, Макс об этом так и не узнал, что сберегло от перегрузки его чувствительную нервную систему.

Сразу за воротами он увидел совершенно нереальное сооружение, именуемое дорогой Мардука, которое представляло собой улицу шириной двадцать четыре метра, окруженную с двух сторон городской стеной с башнями. Надо полагать, после прорыва ворот, вражеские солдаты попадали в каменный мешок и расстреливались со стен уже внутри города. Дорога шла к кварталу Эриду, в котором располагались древнейшие храмы, в том числе и знаменитая Вавилонская башня Этеменанки, которая к этому времени еще не достигла своей рекордной высоты, но все равно была самым высоким зданием в Междуречье. Макс, будучи жителем города-миллионника, чувствовал себя совершенно подавленным, разглядывая гигантские стены, на которых глазурованной плиткой мастера выложили рисунки гигантских животных и сценки из жизни богов. Какое впечатление этот город производил на пастухов-семитов или крестьян, попавших сюда впервые, он видел, так как шел рядом с ними в бурной толпе. Каждый второй имел выпученные глаза и тыкал пальцем в особо впечатлившую его картинку на стене.

Эну Хутран и Макс шли поклониться богу Мардуку. Высоченная семиступенчатая башня, каждый из ярусов которой был существенно меньше предыдущего, с пологой лестницей, ведущей к вершине, возвышалась над великим городом. На вершине ее и располагался храм верховного бога Вавилона, Вблизи это чудовищное сооружение совершенно подавляло. Макс даже представить себе не мог, как люди, стоявшие существенно ниже по уровню развития, смогли построить что-то подобное. Тут поневоле в Мардука уверуешь, с таким-то храмом.

Поднявшись по лестнице, что заняло больше часа, Макс узрел картину, похожую на виденную в Ниппуре. Небольшой храм на вершине пирамиды, сборщики пожертвований и суровый бронзовый дядька с роскошной бородой, освещенный масляными светильниками. Жрец повторил свою просьбу, пообещав тысячу быков, и они вышли на свежий воздух.

- Что, раб, думаешь, и Мардук не поможет?

- Думаю, не поможет, господин.

- Почему?

- Я вчера видел торговца сандалиями. Он ходил по лагерю, но его губы шевелились. Он считал, господин. Поэтому царь Ассирии будет точно знать, сколько у нас войска, как оно вооружено и когда оно выдвинется. Он будет ждать, господин, и он будет готов. При чем тут какие-то быки? Я думаю, великий бог Мардук поможет умному, который потом принесет ему жертву, а не дураку, который эту жертву обещает.

- В твоих словах нет богохульства, - задумчиво ответил жрец, - но они оскорбительны для войска великого царя.

- Простите, господин, - развел руками Макс, - но мне жаль всех этих людей. Они ни в чем не виноваты, но большая часть из них погибнет или попадет в рабство. В любом случае, их семьи больше не увидят отцов, мужей и сыновей.

- Они же воины, - недоуменно посмотрел на него эну Хутран, - и они знают, что могут погибнуть. Это их судьба.

- Да, господин, - покорно ответил Макс. - Конечно, господин.

глава четырнадцатая, где Макс узнает, что герой и отморозок -синонимы.

С рассветом, под осточертевший рев верблюдов и ослов, войско двинулось на север. Клубы пыли, поднимаемые ногами тысяч людей, были видны на многие километры. Они шли к древнему городу Кута, что стоял в одном переходе от Вавилона. С большой долей вероятности, именно там и случится сражение, потому что, по слухам, передовые отряды войска уже видели разъезды вражеской кавалерии.

Макс скучал. Он все же был человеком другой ментальности, а потому сходил с ума, не получая привычного потока информации. Однообразный пейзаж, который успел всем приесться, неимоверно его раздражал. Собравшись с духом, он, наконец, решился:

- Господин, простите. А что это за всемирный потоп, о котором я постоянно слышу?

- Как, ты не слышал Песнь о Гильгамеше? - жрец так удивился, что даже не обратил внимания на дерзость раба.

- Нет, господин, - покачал головой Макс.

- Но ее даже дети знают, - удивлению жреца не было предела.

- Я не из этих мест господин, - развел руками Макс. - У нас свои сказки.

- Сказки? - поднял бровь жрец. - Да это эпос о величайшем герое, потомке богов! Слушай.

Эну Хутран, который, как и положено образованному человеку античности, знал наизусть несколько десятков обширных текстов. В любой школе детей заставляли заучивать их наизусть, причем объемы заучивания не шли ни в какое сравнение с тем, что приходилось учить российскому школьнику. И жрец начал рассказ. Макс, боясь дышать, слушал в оба уха. Некоторые, особо удачные пассажи, вроде:

Буйный муж, чья глава как у тура подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных,
Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
"Отцу Гильгамеш не оставит сына!»
Днем и ночью буйствует плотью.

в полной мере показывали, как здорово жилось жителям Урука под мудрым руководством царя Гильгамеша. То есть, здоровенный отморозок со своей бандой терроризировал жителей, насиловал баб, и никто ему ничего не мог сделать. И тут боги создали противовес ему - Энкиду, которого поселили вместе со зверями. Но Гильгамеш, не будь дурак, нашел оригинальный способ превратить Маугли в человека:

Гильгамеш ему вещает, охотнику:
"Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою
Когда он поит зверей у водопоя,
Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет,
Ее увидев, к ней подойдет он.
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне".
Шесть дней миновало, семь дней миновало -
Неустанно Энкиду познавал блудницу.

Однако, нестандартный способ очеловечивания в виде сексуального марафона сработал, и два отморозка познакомились, подружились и стали буянить вместе, убив некого Хумбабу. Богиня Иштар влюбилась в Гильгамеша, восхитившись его подвигами, но он знал, что на ней пробы ставить негде, а потому отказал ей во взаимности в самой грубой форме.

Но в жены себе тебя не возьму я!
Ты -- жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бури,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Слон, растоптавший свою попону,
Смола, которой обварен носильщик,
Мех, из которого облит носильщик,
Плита, не сдержавшая каменную стену,
Таран, предавший жителей во вражью землю,
Сандалия, жмущая ногу господина!
Какого супруга ты любила вечно?
Какую славу тебе возносят?
Давай перечислю, с кем ты блудила!

Как и любая женщина, получившая от ворот-поворот, Иштар жутко обиделась и выпустила на героев гигантского быка, которого они, впрочем, убили с особым цинизмом, оторвав член. Макс пришел в дикий восторг от формулировки:

Услыхал Энкиду эти речи Иштар,
Вырвал корень Быка, в лицо ей бросил:
"А с тобой, лишь достать бы,

как с ним бы я сделал,
Кишки его на тебя намотал бы!"

Парень явно знал, как нужно обращаться с дамами, а перепуганная Иштар побежала жаловаться начальству, которое погрузилось в глубокую задумчивость. Эта пара отморозков, убивающая направо и налево, уже успела достать всех вокруг. После длительных размышлений боги решили уморить Энкиду, чтобы уменьшить мощь смертоносного тандема ровно вдвое, а Гильгамеш, лишившись собутыльника, впал в уныние. Он пошел искать некоего Утнапишти, который пережил всемирный потоп и стал бессмертным, поселившись в местном Раю.

Прослушав легенду, Макс понял, что иудейские писатели ветхого Завета оказались бесстыдными плагиаторами, переименовав Утнапишти в Ноя, не меняя историю по сути. Тот же ковчег, те же выпущенные птички, которые искали сушу. Но шумеры оказались честнее, и написали, что Утнапишти взял с собой золото, серебро и искусных мастеров. А то кто же будет новый мир строить. Не вождь ведь, в самом деле. Утнапишти посоветовал Гильгамешу найти цветок бессмертия, что тот и сделал. Но по дороге какая-то змея украла цветок, а наш герой остался у разбитого корыта и начал горько плакать, проклиная дурацки прожитую жизнь. Вот такая грустная история.

Взаимоотношения богов с людьми ясно раскрывались фразой:

Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,

На башне горы совершил воскуренье:

Семь и семь поставил курильниц,

В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.