Мера справедливости

Главы 1-4

Г Л А В А 1

-Катька, посмотри, у тебя что-то свалилось на пол.

Монотонный шелест бумажных конвертов заполнял отделение доставки на фоне уличного шума, проникавшего в помещение вместе с жарой и летней духотой. Трое девушек долгое время работали молча за одним длинным столом. Поэтому, когда одна из молодых почтальонш обратилась к своей коллеге, ее голос прозвучал гулко, как в пустынном зале.

Она сказала и опять отвернулась: сосредоточилась на выполнении несложной операции, которая с годами накапливала в работницах чувство отупения и скуки. Специфика простой, но на самом деле тяжелой и малооплачиваемой работы – целыми днями ворошить кипы почты, расписывать письма и газеты по участкам, а потом доставлять их, была главной причиной большой текучести кадров в почтовом отделении. Работать сюда приходили, в основном, молодые девушки, которые не сумели в первый год после окончания школы устроиться получше, да и те задерживались не более, чем на три сезона, пока снова не настанет время повторить попытку поступления в техникум или вуз. Они уходили, на их место заступали следующие … и так без конца.

Слишком частая смена лиц за длинным столом, вереницей мелькавших мимо, мешала сближению и возникновению по-настоящему тесной дружбы в коллективе. И Катя Ольшевская, девушка, из рук которой только что выскользнул и упал на выцветший линолеум конверт, охотно могла бы это подтвердить. Сама Катя считалась в отделения «ветераном» потому, что умудрилась без особых потерь для себя проработать здесь аж три с половиной года.

Ее соседка, - востролицая, настороженная, с русыми, модно постриженными волосами -, подняла голову; на лице у нее блестели бисеринки пота.

-Что, опять витаешь в облаках?! – усмехнулась она.

Люди менялись, но у всех их, без исключения, Катя пользовалась репутацией чудачки из-за своей застенчивости и вечно отрешенного, мечтательного вида. Была она худощавой, высокой, с неловкими движениями, заставлявшими вспомнить о подростковой угловатости. Длинная каштановая коса была уложена на затылке в жгут, открывая тонкое лицо с идеально правильными, иконописными чертами. Если что и портило немного это симпатичное лицо, так это его замкнутость. Но и тем восхитительней смотрелась озарявшая его иногда улыбка: когда она появлялась, словно яркое солнышко вдруг вспыхивало из-за туч на пасмурном небосклоне. В отделении Катю любили за ее незлобивость и за то, что, в случае необходимости, она была всегда готова прийти на помощь.

В то лето ей исполнился двадцать один год.

Работала она также, как и все: тонкие, удлиненные пальцы с коротко остриженными ногтями быстро перебирали конверты и раскладывали их по стопкам в отдельные ячейки большого стеллажа, предварительно сделав отметки в толстой общей тетради А ее сознание привычно предвидело и просчитывало следующие действия: вот сейчас она сложит несколько отобранных писем в свою рабочую сумку, свалит туда же газеты и понесет все это по разным адресам . Потом она будет ходить с сумкой по июльской жаре, под конец устанет, как собака, но вместе с ломотой в спине и болью в натертых ремнем хрупких ключицах ощутит и маленькую толику радости - удовлетворение от полностью выполненной дневной нормы. Как обычно…

Но не раз и не два во время этих походов с плотно набитой сумкой на Катю накатывал приступ отчаяния, когда казалось, что сейчас она поставит на землю свой тяжелый груз, сядет прямо на него и больше не ни за что на свете не сдвинется с места. Однако, в такие минуты сразу приходили на ум и мысли об ответственности, о семье, и она, стискивая зубы, заставляла себя идти дальше. Вспоминая при этом поэму Некрасова о бурлаках. Именно от страха перед слабостью она старалась разносить газеты как можно скорее: с каждым новым заполненным почтовым ящиком, ноша становились легче, а вместе с тем - и ее труд.

Но при всех очевидных минусах Катиной работы у нее имелись и кое-какие плюсы. Катя знала, что после того, как она опорожнит всю сумку, ее ожидает солидное по времени «окно» в работе, которое продлится до следующего, вечернего, рейда с почтой. Тогда можно будет и на полчасика в кафетерий заглянуть или попить кофе прямо на месте, поболтать, если получится, с коллегами, а нет - тогда она посидит в своем углу и помечтает , листая те же газеты или журналы.

Сегодня Кате повезло: писем в ее сумке оказалось немного, да и те не заказные. На улице стояла очень жаркая погода – настоящее «львиное солнце», и, возвращаясь в отделение, она раздумывала, не последовать ли совету коллег и взять на конец июля полагавшиеся ей отгулы. «С этим лучше не тянуть», - наставительно советовала Рая, та самая востролицая девушка, заметившая утром, чтоКатя опять витает в облаках, - «А то начальница не любит, когда людей нет на работе. Она сделает вид, что забыла про твои отгулы, вот и получится, что ты работала сверхурочно на папу Карло! Я уже на этом разок обожглась. У меня самой как-то накопилось аж девять свободных дней, а она, мол, ничего не знаю, по моим подсчетам, только четыре. Хотя, когда надо было поработать вместо Любки, подъезжала ко мне на ласковой козе: выручи, мол, Раечка, сочтемся. Как же, сочлись!»

Катя лучше Раисы знала о непорядочности своей начальницы, но помалкивала. Именно по сей причине она и опасалась обращаться к последней с просьбой об отгулах: не хотелось лишний раз столкнуться с обманом и почувствовать себя при этом круглой дурой.

Заместительницу начальника почтового отделения, которую так боялись девушки, звали Татьяна Васильевна Воронцова. Она была молодой женщиной 29-ти лет и занимала руководящий пост вот уже четыре года. Все ее подчиненные, такие разные по характерам и мыслям, были единодушны между собой в одном вопросе: доверять Воронцовой – это же самое, что бездумно совать палец в рот ядовитой змее и надеяться при этом, что она его не укусит. К тому же, Татьяна Васильевна казалась женщиной слишком неприступной для сколько-нибудь нормального человеческого общения – очень самовлюбленной, бесчувственной и высокомерной.

Глава 5

Будучи девушкой впечатлительной да и, к тому же, не слишком богатой на жизненные события (жуткое, леденящее чувство утраты, охватившее ее после известия о падении самолета с родными не в счет) Катерина, ловила себя на том, что ей трудно не смотреть на не безызвестный абонентский ящик, если ей случается, по долгу службы, проходить мимо него. Запах газет, клея и оберточной бумаги начал ассоциироваться у нее с призрачным присутствием фигуры в темном свитере и рукой, неторопливо, по-хозяйски отпирающей ключом маленькую дверцу.

В остальном же все шло по-старому. Вечерами, освободившись от работы по хозяйству и уложив близнецов спать, она включала магнитофон и до поздней ночи лежала с наушниками, наслаждаясь итальянскими мелодиями, давно уже выученными наизусть. Они никогда ей не надоедали, и ее не расстраивало то, что, в отличие от своих сверстников, она безнадежно отстала от моды. Итальянский музыка, как и язык, за годы стали естественной частью ее души. Кате даже приходило в голову, что свою прошлую жизнь – если, конечно, в нее верить! - она проводила где-нибудь под небом Средиземноморского побережья, в тени зеленых виноградников и оливковых рощ. В покоряющем гармонией звучании итальянских слов ей слышались оттенки чего-то пронзительно родного.

По утрам, умываясь, она смотрела на себя в зеркало и видела подтверждение давно подмеченного правила: полусонное и без печати замкнутости ее лицо выглядит очень миловидным. Расчесываясь, также отмечала, что и волосы, если свободно распустить их по плечам и завить на концах, тоже бы ее украсили. Подумав так, она каждый раз заплетала косу и сворачивала ее на затылке ручкой амфоры: расписывать и таскать газеты с иной прической было бы несподручно…

В конце июля, в день, когда разразилась катастрофа, Катя, пользуясь очередной передышкой в работе, сидела в углу и попивала из бумажного стаканчика пепси-колу. Жара совсем разморила ее. Как и все остальные девочки, она обливалась потом и мечтала о купании в какой-нибудь чистой и прохладной речке.

Сегодня отдел доставки был перенасыщен шумом. То и дело хлопали двери: в отделение без конца наведывались какие-то люди, оживленно переговаривались между собой девчонки, и до Катиного слуха, сквозь завесу обычной задумчивости, долетали короткие обрывки их фраз. Мажорная нота превалировала в атмосфере помещения. Радиоприемник на стене, настроенный на станцию «Би-Эй», транслировал концерт по заявкам. Так славно вышло, что несмотря на изнуряющую жаркую погоду, работницы пребывали в самом хорошем настроении, словно все они, как по команде, утром поднялись с «правильной» ноги. Да и тому же «Тайфун Татьяна» (так почтальонши за глаза прозвали начальницу) куда-то отлучилась. Так что день во многих отношениях и впрямь обещал быть отличным!

А на радио «Би-Эй» беспрерывно звонили слушатели с просьбами заказать песню для своих родственников или друзей.

- Почему бы и тебе этого не сделать ?!

Только когда эту фразу повторили дважды, до Катиного сознания дошло, что обращена она не к кому –то другому, а к ней.

-Что?

Она подняла на Любу сонные глаза. Расплавленные от духоты мозги противились вниканию в слова коллеги.

- Ну, позвонить на студию, - пояснила Любка,- Я говорю, ты тоже могла бы позвонить на «Би-Эй», чтобы поздравить своего парня! Кажется, ты говорила, что у него день рождения тридцатого июля? Так это же как раз сегодня!

Равнодушная вялость слетела с Кати в мгновение ока. Она согнула в коленях ноги и выпрямилась на стуле. Казенная мебель скрипнула под ней.

Про себя она выругалась последними словами. Надо ж было сорваться такому с языка! По случайному совпадению, эта информация оказалась чистой правдой. Тридцатого июля родился настоящий Николай, о чем он и написал в своем втором послании, назначив Кате встречу именно в этот день. Очевидно, хотел преподнести самому себе подарок. Сегодня! А она об этом совсем забыла.

- Начальницы нет, так что дозваниваться тебе никто не помешает, - подбодрила ее Люба, указывая на телефон, и заговорщически шепнула ей на ухо - Представь, как это ему будет приятно!

Соединенный с городом телефонный аппарат стоял в кабинете Воронцовой.

-Ага, хорошая мысль, - промямлила Катя, не в состоянии выдумать ни малейшей причины для отказа.

Рая, Катина соседка, демонстративно отвернулась от девушек, показывая, что их разговор ее не касается, но Катя уже нутром почувствовала то легчайшее и прилипчивое, как паутина, давление, с каким посвященные в твои дела люди ждут от тебя следующего, подобающего, по их мнению, шага.

-Только не знаю, услышит ли он мое поздравление, - все же попыталась вывернуться она, - Вдруг у него на работе не включают радио «Би-Эй»?!

- Этого ты не узнаешь, пока не проверишь, - подала со своего места голос Раиса, и по логике вещей, после подобного аргумента дальнейшее сопротивление выглядело бы неубедительно. Катя, внутренне вся замирая, отставила на подоконник свой стаканчик с пепси-колой и с тяжелым сердцем направилась в стеклянную будочку, где на столе начальницы ее поджидал плоский, мрачно отливавший черным пластмассовым глянцем аппарат. Он был оснащен автодозвоном, и всего десять минут спустя Катя, багровея от смущения и страха, разговаривала с диск – жокеем радио Би-Эй. Ведущий поздоровался ней, профессионально жизнерадостным тоном попросил ее представится и после обычных коротких расспросов, предложил озвучить свое поздравление в эфире.

Глава 6

В течении нескольких последующих недель Кате пришлось испробовать на практике, что означает расхожее выражение «стать взрослой». Для своих двадцати с небольшим она уже кое-что испытала: сперва гибель родных, затем – неравную борьбу с полунищим существованием и преждевременную тяжесть ответственности. И все же, при этом Катя продолжала оставаться наивным и предельно растерявшимся перед суровым лицом жизни ребенком, которого нате вам, лишили сразу всех его детских привелегий и вышвырнули на произвол судьбы в этот огромный и неласковый мир! Ее выходки представляли собой ни что иное, как подсознательный протест, с помощью которого она стремилась утвердить свое «законное» право на отнятую у нее роль ребенка.

И вот, выяснилось, что взросление –это такой процесс, что существуй на свете возможность избежать его, Катя не стала бы раздумывать. Сопровождался он и угрызениями совести, и отвратительным, настойчивым самоанализом, вновь и вновь подвергавшим пересмотру весь ее собственный характер в целом.

Публичное унижение, устроенное Кате незнакомой женщиной при посредничестве радио Би-Эй непросто было пережить. Все, без исключения, коллеги сердились на нее, ведь эта история и их самих выставляла легковерными дурочками. Впридачу, в свидетельницах Катиного позора оказалась и начальница!

«Но ведь это и не удивительно, правда?!», - мучилась Катя, - «Принимая во внимание мои склонности, нечто похожее рано или поздно должно было произойти!»

Душевные терзания, - к счастью, кратковременные-, закончились принятием мужественного решения: завязывать с враньем и не давать больше фантазии прорываться сквозь препоны нравственных понятий. Мир ведь все равно не перекроишь по собственной мерке!

«Так что запомни правило первое: люди смотрят только на внешние проявления, им дела нет ни до твоей тоски, ни до трудностей выражения душевных порывов. А чтобы скрасить свое серое бытие, остается лишь предаваться мечтам. Это, в любом случае, безопасно….»

(Здесь и далее курсивом – выдержки из дневника Кати Ольшевской).

И потом, деваться-то было некуда: нужно было продолжать ходить на работу. Катя теперь обращалась к коллегам только по долгу службы, с вызовом глядя им прямо в лицо. Один Бог знает, чего это ей, при ее застенчивости, стоило! Но она справилась. Что означало: и впрямь повзрослела. Во всяком случае, продвижение в этом направлении явно наметилось….

Но, как написано в Библии, проходит ВСЕ. Осела в прошлое пыль и от этой черной полосы. Уволились Раиска и Виктория, а новым работницам не было никакого дела ни до Катиной подмоченной репутации, ни до стараний Любки навесить на нее унизительный ярлык...

Свежая струя сделала свою работу, и мало-помалу обстановка в коллективе утряслась. Как и прежде, в отделении часами шуршала бумага, и пахло сургучом, а коллеги, заполняя тишину, переговаривались друг с другом.

Еще месяц – и поздравление по радио «Би-Эй» перешло в разряд второстепенных сенсации в почтовом микрокосме, поблекло, а затем окончательно поросло быльем, уступив место более свежим новостям. Нельзя забывать о том, что через руки девушек проходила всевозможная периодика, что позволяло им держаться в курсе самых сногсшибательных международных сплетен , о каких только могла поведать читателю вездесущая печать!

Что же касается Кати, то, благодаря семенам взросления, она начала подмечать в окружавшем ее круговороте жизни многое из того, на что ее взгляд не обращался раньше.

Например, начальница Татьяна Васильевна и девушки коллеги (непознанные, а оттого грозные полуфантомы), которые прежде ее не интересовали, теперь заново обретали живую плоть и кровь.

Ею владело ощущение, что в отделении что-то происходит, и эти импульсы можно было сравнить с началом шторма, когда неопытные пиллигриммы еще видят перед собой сияющее солнце и прозрачную голубизну горизонта в том месте, где он соприкасается с гладью океана, и в блаженном неведении вода кажется им такой мирной…Но что-то уже назрело. …, и через несколько минут по морю бежит мелкая рябь, по небу проносится рокот, и солнце бесследно скрывается за сизым занавесом туч. Как разглядеть между этими состояниями человеческой душевной погоды более или менее четкую грань?!

Катя Ольшевская определила, от кого исходят странные колебания барометра. Источником их была начальница «ТайфунТатьяна», - она же Татьяна Николаевна Воронцова, привлекательная черноволосая женщина 29-ти лет, обязанная своим прозвищем холерическому темпераменту, а также, манере двигаться весьма стремительно. У нее была привычка вихрем врываться в комнату в самые неожиданные моменты и оглядывать комнату впоисках отлынивающих от работы. В том случае, если ей удавалось «зафиксировать» провинившуюся, не успевшую вовремя спрятать фен для волос или тюбик губной помады, в глубине ее темных красивых глаз вспыхивало победное торжество. Результат же этого был один: в день выдачи расчетных листов незадачливая подчиненная в шоке обнаруживала, что ей урезали и без того копеечную премию. Жаловаться на Воронцову было бесполезно: какие бы санкции она не применяла, действовала она строго в рамках трудового законодательства. Поэтому наиболее остроумные из обиженных девчонок отыгрывались тем, что давали ей за спиной другие язвительные прозвища на манер индейских имен. Тайфун Татьяну в отделении называли также Зоркий Глаз, Острый Нюх , а самые злопамятные - Доброе Сердце.

Когда Воронцова еще только устроилась на место заместителя начальника почтового отделения, вокруг нее, как мухи вокруг вожделенной кучи, начали виться подхалимы. Со временем всех их вытеснила одна Любка. В отделении уже вошло в привычку зрелище утреннего ритуала, когда Люба, придя в отделение доставки раньше всех и задвинув в сторону рабочую рутину, ставила кипятить электрочайник, а потом, стуча каблучками по бетону, несла начальнице кофе. Занималась она этим исключительно по собственному почину. Бывало, что Воронцова не успевала еще дойти до двери своей будки, как Любка, излучая счастье при виде любимого начальства, уже поджидала ее там с подносом в руках.

Глава 7

Катя оказалась права. Но ей и во сне не могло привидеться, для чего именно начальница поимела на нее виды!

Однажды в пятницу под конец работы, Воронцова вызвала Катю к себе «кабинет» –в знаменитую стеклянную, с трех сторон прозрачную будку. Катя вошла туда и поразилась: Татьяна прерывисто дышала, словно только что пронеслась бегом по улице, в своей излюбленной манере. Но на самом-то деле она все время сидела на своем кожаном вращающемся кресле, а ее руки, переплетенные вместе пальцами, плотно вжимались в полированную поверхность письменного стола. Она непрестанно облизывала губы, что наводило на мысль предложить ей чай или… элениум. Широко раскрытые карие глаза невидяще смотрели прямо перед собой с осунувшегося лица.

- Катюша, можно мне обратиться к тебе просьбой? – произнесла она, и Катя вдруг сама почувствовала, как та волнуется - так ужасно волнуется, что близка к обмороку.

-Моя просьба …, я бы не хотела, чтобы о ней узнал кто-нибудь еще.

-Конечно, Татьяна Васильевна, я понимаю,- поспешила заверить ее Катя. В глаза ей бросались все новые и новые подробности. Она увидела, что одежда начальницы помята и сидит на фигуре так скверно, словно ее не снимали со вчерашнего дня. Бледное лицо выдавало признаки бессонницы: воспаленные веки, опущенные вниз уголки чувственного рта. Волосы причесаны наспех.

-Я сделаю все, что смогу, но… что же вы хотите?!

Вот тут –то Тайфун Татьяна и привела ее в шок. Просьба ее заключалась в том, чтобы помочь ей отыскать не где-нибудь, а в Италии, в городе Риме нечаянно утерянный адрес ее хорошего друга.

-Я сравнительно недавно работаю в почтовых структурах, - пояснила она, в очередной раз облизнув губы, - Но слышала, что почтальонов всего мира связывает между собой что-то вроде профессиональной солидарности.

Перед Катей сидела чем-то расстроенная и подавленная молодая женщина, и даже не верилось, что в остальное время она - пугало, стихийное бедствие, довлеющее над отделением доставки. В те минуты просто непонятно было, как она вообще кем-то и чем-то руководит.

-Но вы разве сами …не можете?!… - спросила ее Катя.

-Катюша, ты забываешь, что я, в отличие от тебя, не знаю итальянского языка! С моим другом, - до того, как я потеряла его адрес-, мы общались только на английском, да и то на уровне начальных классов средней школы.

А, - протянула Катя, почему-то сразу ощутив облегчение после простого объяснения - Но у вас есть хоть какие-нибудь ориентиры? – спросила она Татьяну, - Может, номер почтового отделения? Жаль …Кстати, это было бы лучше всего.

Татьяна угрюмо покачала головой.

-Я только могу назвать тебе его фамилию и имя - Костанцо Фиори. Он родился в 1970-м году. Имя его отца – Джанпьетро, мать, кажется, зовут Аньезе. Все остальное вылетело из памяти, хоть убей. Понимаешь, адрес был записан в моей записной книжке, и я пользовалась им, только когда он был мне нужен, считая лишним запоминать его наизусть. А позавчера меня ограбили: вырвали на улице сумку. В ней был кошелек с деньгами, ключи от квартиры, и все документы, включая записную книжку с адресами. Она лежала в одном отделении с паспортом. Подумать только, я никогда не боялась ходить по улицам в темноте, и вот – словно в наказание!

- Да, вам жутко не повезло, - посочувствовала ей Катя. Она сделала паузу: - Вот у моей мамы тоже недавно …

Однако, встретив умоляющий и горящий нетерпением взгляд Татьяны, осеклась.

- Ладно, я попробую что-нибудь предпринять, только это займет время.

-На сегодня ты освобождена от работы, - быстро сказала Воронцова. Катя не стала напоминать ей, что до конца рабочего дня осталось, по сути, лишь три часа.

Она приступила к делу и вскоре дозвонилась по телефону на римский почтамт.

Из Италии, с расстояния в три тысячи километров от Минска, до ее уха отчетливо донесся щелчок.

--------------------------

*Слушаю (ит.)

Мимоходом отмечая в собственной речи акцент, Катя принялась объясняться с итальянской коллегой. Насколько могла доходчиво изложила ей проблему. Та, сперва тоже спросив об ориентирах и получив отрицательный ответ, поцокала языком, но с теплотой и доброжелательностью в голосе, все же пообещала чем –нибудь пособить. Однако, тоже заявила, что это будет непросто – зацепок-то почти никаких. Тогда Катя ответила, что будет названивать ей каждый час, чтобы держаться в курсе продвижения дела, и на этом они с Италией разъединились.

В ожидании Татьяна поставила чайник. Она по-прежнему нервничала. Видно, раздобыть этот чертов адрес было и впрямь важно для нее.

Костанцо Фиори …Конечно, подумала Катя, фамилии достаются людям по наследству, их не выбирают, но эта какая-то уж слишком слащавая…

Поиски завершились только около десяти вечера, когда рабочий день уже два часа, как подошел к концу. Кате пришлось звонить в поликлинику матери, предупреждать, чтобы та не беспокоилась.

Итальянка, очень довольная тем, что ей удалось помочь русской коллеге, продиктовала по телефону адрес.

Глава 8

На улице почти не осталось прохожих: люди, застигнутые дождем, старались укрыться в подъездах или в соседних магазинах.

Дождь набирал силу, и девушка, обставив, по скорости передвижения саму Татьяну, бегом бросилась через дорогу к своему дому, расположенному в двухстах метрах от почтового отделения.

Она почти успела до начала настоящего ливня: тот хлынул, как из ведра, когда она вбежала через арку в родной двор. Преодолевая последние метры, Катя в считанные секунды промокла до костей. Спрятавшись под козырьком подъезда, нашарила в сумочке ключ от домофона и, стуча зубами от холода, поднялась по лестнице в квартиру.

В прихожей, под старой, еще советского образца, люстрой, вспыхнула лампочка - тускло, выдавая уже сформировавшуюся в семье привычку экономить буквально на всем.

Из детской навстречу Кате с радостными воплями выскочили двое ее племянников. Мальчики были так похожи друг на друга, что лишь бабушка с теткой, школьная учительница, да еще постоянные товарищи по играм умели с ходу различать, кто из них Илья, а кто - Никита.

- Катя! Катя пришла! – закричали они хором. Обращение «тетя» давно изчезло из их обихода, не успев, как следует, прижиться. Если бы в тот год, когда погибли родители близнецов, они сами были бы еще младенцами, то сейчас наверняка говорили бы Кате «мама».

- Ну вот, пришла! А то я уже начала ломать голову, что там с тобой, - раздался со стороны кухни звонкий голос. В прихожую вышла статная, моложавая женщина с выкрашенными хной волосами. Глядя на нее, легко можно было представить, какой станет сама Екатерина Ольшевская в сорок пять лет.

- Чем можно заниматься на почте, когда она закрыта, скажи на милость?! – возмущенно спросила Катина мать, - Господи, а вымокла! Немедленно раздевайся и ныряй в горячую ванную. Не то назавтра же сляжешь с простудой!

Профессия Катиной матери - врач-терапевт - накладывала на нее свой отпечаток. Людмила Викторовна Ольшевская с преувеличенной серьезностью относилась к здоровью близких: ее способна была вывести из равновесия даже такая мелкая « угроза», как легкий насморк.

Один из близнецов, Никита, обхватил Катю ручонками и смотрел на нее снизу вверх. Катя улыбнулась ему, с любовью вглядываясь в запрокинутое голубоглазое личико.

- Пусти меня, зайчик, мне надо переодеться, - Катя ласково погладила ладонью шелковистые светлые вихры. Мальчик в ответ состроил хитрую гримаску.

-Катя, а ты купила нам что-нибудь вкусненькое?

-Купила, купила, -проворчала Катя,- Вам да не купи! Вон, возьмите в сумке. Каждому по мороженному и по груше. Э-эй, не ссориться, они же совершенно одинаковые!

- Катя, а мы будем делать уроки?! – строго спросил Илья, имитируя ее собственные «воспитательные» интонации.

- Ага, ага, надо заниматься, а ты забыла! – подхватил и Никита. прыгая вокруг на одной ноге,- А теперь уже поздно, бабушка сказала нам ложиться спать!

Непостижимым образом близнецы всегда умудрялись создавать впечатление, что в этой квартире живут не двое, но, по меньшей мере, четверо детей!

-Ну, ладно, - милостиво согласилась Катя, - Сегодня вам повезло. Небось, уж наигрались досыта! Идите. Можете побеситься еще минут десять, пока я не помоюсь! Ну –ка брысь!

И близнецы с восторженным визгом понеслись в детскую, прихватив с собой «подарочки» и предоставив Кате, наконец, возможность сбросить мокрую одежду, принять душ, и накинуть на чистое тело видавший виды махровый халат.

- Что Таньке понадобилось от тебя? – спросила мать.

Людмила Викторовна Ольшевская недолюбливала Катину начальницу. Как участковый врач в районной поликлинике она знала ее в лицо и, хотя никогда не видела от нее ничего плохого, питала к ней безотчетную антипатию. В разговорах мать никогда не называла Воронцову по фамилии, всегда только Танькой. А еще – «стервой», если на нее сердилась.

- Мам, она потеряла координаты одного своего итальянского знакомого и попросила помочь. Ну а я позвонила по международному в Рим на почтамт…,

-Какая взбалмошная, сумасшедшая женщина! - с негодованием прервала ее мать.

Она водрузила на плиту компот из ягод и присела за стол рядом с Катей.

- И она из-за этого задержала тебя после работы на целых два часа?!

-Но я почти ничего не делала! Только дежурила у телефона и время от времени названивала в Италию. Это было даже интересно.

Людмила Викторовна вздохнула.

- Тебе не хватает равзвлечений. Ну сколько раз я сама упрашивала тебя почаще общаться с твоими сверстниками, ходить на дискотеки, в театры…, ну, куда сейчас ходит молодежь?!

-Ну, ладно, мама, давай оставим эту тему.

- Чего уж там. Значит, Танькин знакомый с пропавшим адресом – итальянец?

- Да. Римлянин.

- Хм!

- Ты напрасно ее так не любишь. Если сблизиться с ней, она вовсе не такая страшная, как мы все думали. Просто какая-то … неприкаянная что ли. Сегодня мне ее было даже жалко. Пришла такая замученная, в помятой одежде, только и думала о том, как раздобыть этот несчастный адрес… К тому же, ее накануне ограбили.

Глава 9

Старые друзья Татьяны Воронцовой оказались такими же, как и сама Катя: всем им было чуть за двадцать. В просторной гостиной на пухлом, усыпанном подушками угловом диване разместились двое женщин и один мужчина. Татьяна ввела новенькую в комнату и с непринужденной веселостью представила ее:

- Знакомьтесь, ребята. Это Катя, моя сослуживица по работе.

Катя не обойдя вниманием тот факт, что Воронцова не упомянула, что она – ее подчиненная, смущенно пробормотала что-то в ответ.

-Ага, - пробасил мужчина, - И нам тоже приятно. У Тани все подруги – красотки!

Каждая из женщин только небрежно кивнула. Воронцова с воодушевлением продолжала исполнять обязанности хозяйки:

-Проходи, Катюша. Здесь все свои…Знакомься, это -Жанна, это -Владик…

- Я- Марина, - сообщила стриженная шатенка в джинсах, настолько худенькая и хрупкая, что почти утопала в велюровых объятьях роскошного дивана.

Выяснилось, что Жанна и Владик - супружеская пара. Фамилия их была Мироновы, и они жили с Татьяной в одном доме,только на первом этаже, в то время, как их подруга «забралась» на шестой. Жанна даже пришла в халате.

Все троица отнеслась к Кате благожелательно. Похоже, тут никто не испытывал к новоприбывшим ни ревности, ни настороженного отторжения. Катя едва успела подумать, что годами не меняющиеся тесные людские сообщества вообще-то не чужды «дедовщине», как Тайфун Татьяна объявила:

-Все в сборе.

Она с удовлетворением оглядела немногочисленных гостей.

-Только Пашки нет, - вставила Марина.

Воронцова нахмурилась.

- Он уехал к родителям.

-Бросил меня, негодяй, на произвол судьбы, - посетовал Владик. Широкая ухмылка, расплывшаяся на его круглой, упитанной физиономии наглядно показывала, что он шутит, - Оставил меня единственным сорняком среди четырех прекрасных роз!

- Ну, ну, не прибедняйся, - проворчала Жанна, - Не заметно, чтобы ты из-за этого сильно переживал!

Компания у Татьяны явно подобралась веселая, но, если бы Людмила Викторовна имела сейчас возможность хоть одним глазком заглянуть в Татьянину гостиную, то, несомненно, испытала бы разочарование:

«Безобразие, ни одного свободного молодого человека!»

Татьяна прикатила из кухни передвижной столик, уставленный блюдами с фруктами, бутербродами и бутылкой вина.

- Небольшой фуршет по случаю нового знакомства, - объявила она.

И принялась расставлять на столике хрустальные бокалы, которые извлекла из застекленной секции «горки». Катя следила за ее руками – просто потому, что они, ухоженные, красиво наманикюренные, привлекали взгляд. Она заметила, что Воронцова почему-то нервничает, о чем свидетельствовала дрожь в ее длинных, загорелых пальцах.

Один бокал Татьяна выронила и неминуемо разбила бы, если бы Владик, круглолицый парень, вовремя не успел подхватить «камикадзе» на лету.

-О-па-а!

-Татьяна Васильевна, давайте я вам помогу! – вскочила с дивана Катя.

-Что ты… Не нужно. Уже все готово.

Бокалы, наконец, выставили на столик, после чего Воронцова глянула на Катю с выражением упрека.

-Катюша, друзья говорят друг другу «ты». И зови меня, пожалуйста, Таня!

Гости с улыбками переглянулись. Марина, настоящий маленький живчик, выпалила без обиняков:

- Говоришь, Катерина – твоя сослуживица?! Так она, должно быть, вкалывает у тебя под началом!

- Ну да, - нехотя подтвердила Катя. Она уже чувствовала, как багровая краска заливает ей лицо.

- Понятно, - отрубила Марина и, действительно, с пониманием подмигнула.

С той самой минуты о Катином статусе подневольного человека при Воронцовой не упоминалось больше никогда. По всей видимости, тот факт, что она – подчиненная Татьяны, никого особенно не удивил.

Приглядываясь к членам этой компании, Катя вскоре убедилась, что самой раскованной и словоохотливой в ней является Марина. Она жила на квартире, на предмет чего у нее всегда была припасена куча житейских баек. Во время фуршета она развлекла общество одной из них.

Марина была замужем, но несколько месяцев назад ушла из дома так, как ей надоели постоянные скандалы и рукоприкладство ревнивца - супруга, и сняла комнату в Первомайском районе. Хозяйка, к сожалению, ей попалась не многим лучше «благоверного» - вредная, выжившая из ума старуха, которой тоже взбрело в голову заботиться о нравственности квартирантки. Выражались ее «заботы», в основном, в категорическом запрете появляться дома позже десяти часов вечера, и, как только стрелки часов подходили к 22-м ноль-ноль, входная дверь квартиры запиралась на два замка, на цепочку и не открывалась, хоть убей, вплоть до утра. Уже не раз и не два случалось Марине, отказавшись от бесплодной попытки проникнуть в квартиру с лишь одним выданным ей ключом от верхнего замка, садиться на автобус и отправляться ночевать у друзей.

-На моем веку бывало и похуже! – со смехом комментировала свои же злоключения Марина, - Это – уже вторая конура, которую я снимаю. Раньше я жила у мужика, тоже старого и одинокого, так он развлекался тем, что подслушивал мои телефонные разговоры по параллельному аппарату. Если «усекал», что я веду деловые переговоры с клиентами, то в конце месяца обязательно увеличивал мне плату за квартиру.

Глава 10

В тот вечер ее поджидал сюрприз. Был момент, когда Татьяна приблизилась к музыкальному центру в углу комнаты и принялась там перебирать стопку из компакт-дисков, сложенную на навесной полке. Выбрала один, вынула его из футляра и вставила в гнездо проигрывателя. Из динамиков в гостиную пролилась прекрасная музыка, заставив учащенно забиться Катино сердце. Еще бы, это была ее любимая итальянская песня «Con te partiro’» в исполнении Андреа Бочелли!

- Друзья мои! - обнародовала Татьяна, - Между прочим, наша Катюша в совершенстве владеет итальянским языком!

Вид у нее при этом был лукавый. Она улыбалась, но словно не обществу, а каким-то своим далеким, никому неведомым мыслям.

-Здорово! –отозвался Владик, приглядываясь к Кате маленькими синими щелочками глаз.

Лицо Кати Ольшевской опять запылало. В ногах ощутилась липкая, противная слабость.

-Ну, -промямлила она, - Насчет совершенства сильно сказано …

Ей хотелось добавить, что, в принципе, нельзя овладеть чужим языком в совершенстве, к тому же, не выезжая из родной страны, но смущение сжимало ей горло. И потом, - пришло ей в голову,- из всех собравшихся она - единственная, кому доступно понимание хотя бы вот текста звучавшей песни; ничего странного, что, по меркам этих людей, ее знания и впрямь близки к идеалу!

Чтобы не встречаться ни с кем глазами, Катя отвернулась к «горке».

Расставленные в «витрине» предметы словно аккумулировали на себе часть искусственного освещения от люстры.

Жанна, проследив за ее взглядом, охотно принялась объяснять:

- Это очень редкая коллекция. Ее собрали Танины родители. Почти все здесь - антиквариат.

- И если все эти вещи продать по их настоящей цене, - моментально подхватил оживившийся Владик, - Денег хватит на долгие годы! При желании вырученную сумму можно положить в надежный банк, и грести за нее проценты.

-Вот как?! – пробормотала Катя. Вопросы купли-продажи были для нее абстрактной, не сопоставимой с нею самой темой, но все же слова Вадика произвели известное впечатление.

Миронов встал с дивана и вразвалку подошел к стеклянной витрине. Кате сзади, со своего места, был хорошо виден его обсыпанный перхотью воротник. На переднем плане за его головой красовалась огромная, пожелтевшая из-за преклонности лет керамическая ваза с изогнутыми и украшенными камнями ручками.

-Какая красота! - с искренним восхищением вырвалось у Кати.

Про себя она еще задалась вопросом о том, каких же баснословных сумм должно было стоить папаше Воронцову поддержание его дорогостоящего увлечения ?!

-Здесь есть вещицы, - продолжала Жанна, - датируемые 18-м столетием. Если только не 17-м. Представляешь?! И нет никаких подделок.

-На твоем месте, Таня, я бы не смогла спокойно спать по ночам в соседстве с такими ценностям! – пробормотала Катя, - Даже при твоей металлической двери, решетках на окнах и охраной сигнализации…

И тут ей бросилась в глаза безделушка слева от вазы, затесавшаяся между кувшином из серебра и тонко расписанным глиняным бочонком.

-А это что? Кажется, что-то более современное?

- Да, - опять ответила вместо Воронцовой Жанна, - Это сувенир. Тане его подарил один ее друг из Италии.

Миронова осторожно приоткрыла одну из створок «витрины» и повернула безделушку, так, чтобы Кате было видна надпись на торце прямоугольного куска зеленого мрамора с укрепленной на нем бронзовой фигуркой капитолийской волчицы: «A Tiziana da Costanzo con amore».

Вот это действительно был сюрприз.

- Ты ездила в Италию?! – едва переведя дыхание, спросила Катя Воронцову.

-Угу, - откликнулась Тайфун Татьяна из глубины своего кресла - Вот потому-то меня и восхитило твое знания итальянского. Мне отнюдь не понаслышке известно, что значит очутиться в чужой стране без языка.

- Но ты же говорила, что переписываешься со своим другом по-английски!

-Да, но одно дело – сочинять письмо у себя дома, в спокойной обстановке, когда под рукой словарь, и совсем другое– непосредственно схватывать на слух, что тебе говорят другие люди, и самой что-то произносить в ответ. .. А я…Скажу откровенно, иностранные языки никогда не были моим сильной стороной.

«Так вот, ради чего она набивается ко мне в подружки! Ради помощи в переписке с итальянцем!». Катя ощутила разочарование, но, по крайней мере, ситуация теперь приобрела для нее определенность. Все же лучше четко понимать, с чем ты имеешь дело!

И тут Воронцова, как бы призывая присутствующих к вниманию, громко хлопнула в ладоши. Этот шутливый, казалось бы, жест, как нельзя выразительнее выдавал ее природную властность.

- Мальчики-девочки! Как вы смотрите на то, чтобы отправиться на следующей неделе в баню -люкс?! Расслабимся, как следует, отдохнем?!

Владик немедленно воскликнул:

- Я – за!

И вскинул вверх обе руки. Однако, у Жанны и Марины физиономии при этом заметно поскучнели.

- В субботу, - утвердительно проговорила Татьяна, улыбаясь.

Глава 11

Баня «люкс» внутри оказалась уютной, похожей на декоративно стилизованный деревенский домик. У окна, рядом с конторкой кассира, стояли в ряд стулья с резными спинками. Стены, обшитые лакированной вагонкой, источали приятный запах древесной смолы и свежей, влажной чистоты: должно быть, помещение недавно ремонтировали. На подоконнике красовалась в горшке маленькая финиковая пальма, и за ее узкими, заостренными на концах листьями на противоположной стороне улицы можно было различить жавшиеся друг к другу ветхие строения частного сектора.

Пока Воронцова на правах организатора и заказчика мероприятия вела переговоры с администрацией бани, остальная компания в ожидании топталась у конторки. Сегодня их было на одного человека больше: к уже знакомой Кате команде присоединился Павел, о котором в прошлый раз только вскользь упоминалось на вечеринке. Высокий, широкоплечий, он выглядел, что говорится, «настоящим мужиком», в особенности, по сравнению с пухлым Владиком, чья условная, обросшая жиром мускулатура и сдобная как колобок, физиономия лишь подчеркивали достоинства приятеля.

У Кати, когда ее знакомили с Павлом, в первый миг захватило дух. Раньше она не сомневалась, что столь красивые мужчины водятся исключительно на эстраде или в кино, а в реальной жизни их просто не бывает.

Утонченное и, в то же время, мужественное лица, открытый взгляд, высокий, скульптурно вылепленный лоб. Черты лица безупречны до деталей, - от линии начала роста черных волос и до прямого носа, – отчего, наверное, они и производят впечатление некоторого неправдоподобия, «мистичности». Будь Павел и в самом деле киноартистом, критики определили бы его тип красоты как «инфернальный». Точно так же мог бы выглядеть, к примеру, и Иуда Искариот.

Окажись здесь моя мама, она бы такого красавца не пропустила!»

Но действительность часто перечеркивает наивные чаяния людей. Приблизиться к Павлу больше, чем на расстояние, ограниченное вежливыми фразами «Здравствуйте», «Как ваши дела, как здоровье?» и «Погода-то на дворе сегодня отвратительная (великолепная)» было проблематично, ибо тому существовало препятствие, о которое споткнулся бы даже и такой не закомплексованный человек, как Катина мама. Павел был всецело поглощен ухаживанием за Татьяной Воронцовой.

Кате оставалось только наблюдать за их дуэтом. У Павла, в отличие от остальной троицы, был респектабельный вид человека, привыкшего самостоятельно оплачивать свои нужды. Когда платили за баню, он извлек из бумажника крупную купюру и положил ее на стойку перед администратором. Сдачи не взял, из чего Катя заключила, что достоинство купюры с лихвой покрыло также и Татьянину долю. И как только подобный человек мог затесаться в полубогемную гоп-компанию, которая крутилась около Воронцовой?! Марина шепотом сообщила Кате, что Паша работает в частной научно-производственной фирме, организованной на базе Академии Наук, и очень там преуспевает.

Сейчас, в бане, он не отходил от Татьяны ни на шаг. Его большие серые глаза приобретали выражение проникновенной нежности всякий раз, когда он смотрел на нее и опять исполнялись равнодушием, когда он переводил взгляд на объекты, не имевшие к предмету его обожания непосредственного отношения.

- Влюбленный Ромео! – фыркнула Марина Кате на ухо, - Он уже один раз делал Таньке предложение. И что думаешь?! Получил отказ! Это так его задело, что он влюбился еще больше, и теперь буквально преследует ее!

Краем глаза Катя попутно отметила понурое состояние Жанны Мироновой. Обида той на Татьяну за пропущенное занятие в хоре, вероятно, была еще свежа. Интересно, отдает ли Татьяна себе отчет, чем в итоге могут обернуться для нее манипуляции людьми?!

«Поостерегись!», - отослала Катя телепатическое предупреждение своей начальнице, -«Рабство непродуктивно, и на протяжении человеческой истории оно всегда заканчивалось разрушительным бунтом! Однажды чаша весов, на которую возложено их достоинство, перевесит тяжесть твоих подачек, вот увидишь!».

Тем временем, Марина, подхватив Катю под локоток, продолжала нашептывать ей по пути в раздевалку:

- Пашка посещает наши сборища только ради Тани. Они оба под стать друг дружке, оба – яркие, гордые. Даже внешне немного похожи, да?! …

- Ребята, у нас на все про все 2 часа, - напомнила Татьяна,- Причем, после парилки и бассейна нас еще ждет пиво с копченой рыбкой!

Находясь в самом прекрасном расположении духа, Катя Ольшевская переодевалась: стащила с себя верхнюю одежду, повесила ее в шкафчик и осталась стоять на полу в одних трусиках. Она начала копаться в сумке в поисках купальника и обнаружила, что забыла дома верхнюю его часть. Тут впору было заплакать от досады, но Катя только оцепенело постояла, с тяжелым сердцем глядя на свою раскуроченную сумку, ощущая, как линяет ее радость предвкушения простого удовольствия. Затем медленно протянула руку к шкафчику и, достав оттуда майку на бретельках, снова принялась натягивать ее на себя.

«Подумать только… раз в жизни я собралась по-человечески отдохнуть …». Вот теперь на ее ресницах начали скапливаться и дрожать горячие крупные слезы…

-Что случилось, Катерина?! – Татьяна, облаченная в очень эффектный, атласный фиолетовый купальник, со стуком захлопнула дверцу своего шкафчика и увидела, что Катя единственная из всех девчонок еще не готова.

- Извините, - сказала Катя с печалью в голосе, - Вам придется обойтись без меня. Дело в том, что я … забыла лифчик от купальника. Я сейчас поеду домой…