Двадцать лет назад мир, который мы знали, рухнул в пучину хаоса. Луна, наша вечная спутница, треснула, словно гигантский орех под ударами невидимой мощи. Небесный свод покрылся трещинами, и с нее хлынули волны энергии, которые исказили всё живое и неживое. Земля содрогнулась в череде катаклизмов: цунами смыло целые континенты, ураганы вырывали горы из земли, а землетрясения раскалывали океаны — день за днём мы видели, как планета крошится. Но самым страшным были не стихии — то были оборотни. Истинные звери, от львов и тигров до мелких грызунов, которые когда-то мирно уживались с людьми, скрывая свои двойные натуры под маской повседневности. Что-то в лунном изломе разрушило их контроль над инстинктами. Волки, пребывавшие в человечьем облике, обернулись стаей, вторгшейся в города; медведи, бывшие добродушными фермерами, сожрали целые деревни; а крысы, маленькие пушистые твари из подвалов, стали армией, наводнившей улицы, разнося чуму и пожирая всё на пути. Цивилизация — та, что мы строили веками, с её заводами, городами и технологиями — была стёрта с лица земли. Люди бежали, прятались, но большинство пало под клыками и когтями. Оборотни стали владыками руин, и их численность взорвалась, породив новых, мутировавших от лунной энергии чудовищ. Мир погрузился в кошмар, где выживание означало либо перерождение в хищную животину, либо смерть.
Но мы не сдались. В хаосе катастрофы небольшая группа выживших, инженеров и учёных, нашла убежище в далёких просторах Сибири, где климат и без того был суровым. Здесь, в сердце ставшей вечной зимы, они начали строить всё заново. Двадцать лет минуло с тех пор, и теперь на месте прежних снежных пустошей возвышается Зимогор – столица Ветроварской Конфедерации, последнего оплота человечества. Мы, жители Зимогорской земли, окружены стенами из железа и льда, защищенные от внешнего мира. Конфедерация — это целая сеть поселений, объединённых под знаменем выживания, но Зимогор – её сердце, пульсирующее как паровой двигатель в груди механического гиганта. Если вы никогда не видели его, позвольте мне провести вас по этому миру, шаг за шагом, как в старинной экскурсии по петербургскому дворцу, но с механизмами и снегом. Представьте — мы стоим на заснеженной вершине холма за городской стеной, ветер шепчет в уши, а вдали мерцают огни города, отражающиеся от расстеленной белой пелены.
Стоит упомянуть, откуда пришла вечная зима. Луна треснула, но Катаклизм — как мы его называем — не просто разбил спутницу; он разбалансировал саму ось Земли. Солнце теперь редко пробивает сквозь густые облака, и снег идёт круглый год, покрывая холмы метровой толщей. Температура не поднимается выше нуля даже летом, и воздух пропитан морозом, который проникает в кости. Но это наша защита: большая часть оборотней и мутировавших чудовищ не выдерживает холода; их кровь загустевает, и они замирают в спячке. Зимогор построен именно здесь, в этой ледяной крепости, потому что зимний ветер – наш союзник. Однако Катаклизм оставил и свои дары: снег несёт в себе магическую энергию, «агатовую силу», как говорят инженеры, которая питает наши машины. Вы смотрите вниз, на городские стены – они возведены из массивных блоков льда, укреплённых железными рёбрами и паровыми помпами, которые откачивают воду, чтобы лёд не таял. За стенами — патрули: солдаты в меховых шинелях, обвешанные орудиями, на лошадях с жёсткими защитами для ног, чтобы животные не скользили по снегу. Лошади — наши верные друзья, средство передвижения по снежным просторам. Раньше цивилизация полагалась на автомобили, но от них остались лишь ржавые обломки, хотя поначалу казалось, что их можно спасти (а жаль, гонки мне нравились). Собаки — тоже неотъемлемая часть жизни: преимущественно огромные сибирские лайки или густо обросшие немецкие овчарки, выведенные для морозов, тянут сани и охраняют дома. Они умны, преданны и дороги нам, как дети – мы их кормим остатками еды, и они платят верностью.
Давайте спустимся ниже, к подножию холма, и войдём в город через главные ворота — Западные Врата, украшенные статуями из почерневшего железа, изображающими волков и медведей, побеждённых людьми. Мы откатились в XIX век и в принципе благодарны (кому, интересно? Бога-то явно нет), что не ещё дальше: мужчины в одеждах с медными пуговицами, женщины в длинных платьях с меховой оторочкой, подолами, которые волочатся по снегу. Но есть и кое-что ещё. Каждое здание украшено шестерёнками, висящими вывесками, где буквы сверкают в свете газовых фонарей, а шум паровых двигателей эхом разносится по улицам. Воспоминания о Российской империи живы (и этому определённо поспособствовала одна леди): многие рождённые за последние годы дети носят имена вроде Александр или Екатерина, богатые устраивают балы, где дамы кружатся под звук шарманок, а кавалеры дарят букеты из цветов, выращиваемых в теплицах. Но механизмы – наше спасение. Водопроводные трубы бегут под снегом, и дома оборудованы отоплением от подземных котлов.
Я описываю вам Верхний Зимогор – надземную часть города, где живёт элита Конфедерации. Роскошные особняки на холмах, окружённые садами из ледяных скульптур и простых елей. Стены домов отделаны медью и серебром, сверкающими в свете ажурных фонарей. Здесь живут главные инженеры, учёные и офицеры. Они носят мундиры с золотыми эполетами, держат в руках монокли. Их профессии – не просто работа: именно они проектируют дроны для разведки снежных бурь, механических котов для охоты на мелких оборотней (да-да, они делают искусственных кошек, которые скользят бесшумно по крышам, но всё равно ценят живых собак для компании). Шефы Канцелярий – бюрократы, управляющие ресурсами, ведут записи в книгах и используют счётные машины (хорошо, что я давно не занимаюсь бухгалтерией — без калькулятора бы точно свихнулась). Музыканты и актёры развлекают элиту на сценах — куда же без искусства? В Верхнем Зимогоре ходят слухи о запрещённых экспериментах: наши герои якобы создают «лунные кристаллы» — осколки, собранные из снега, которые усиливают машины, но иногда превращают людей, причастных к этим опытам, в нечто иное.
Блеск софитов слепит глаза. Толпа аплодирует, не отрывая взглядов от сцены. Мне душно, но я широко улыбаюсь. В горле пересохло, а на душе непередаваемое счастье. Все эти люди смотрят только на меня. Да, их интересует лишь моё платье, мой голос и то, как я им управляю; они видят лишь мой макияж и облегающее бархатное бордовое платье. Но всё это вместе — это я. Или один из тех многочисленных образов, что я себе создаю. Впрочем, какая разница?
Делаю шаг вперёд, обхватываю рукой стойку микрофона. Сглатываю слюну, чтобы хотя бы немного смочить сухость. И следующую песню встречают новой волной восторгов.
***
Я сажусь за старое, потрёпанное фортепиано в полутёмном зале, где воздух густой от запаха пыли и дешёвого дыма. Оно совершенно не держит настройку, но иногда в этом даже есть свой некий шарм. И показатель профессионализма, не так ли? Взбудоражить умы слушателей, даже когда под твоими пальцами скрипят клавиши — это ещё постараться нужно!
«В тени луны я брожу одна,
Шаги мои легки, как шёпот ветра,
Глаза горят, как звёзды в ночи,
Ищу, кого бы поймать в свои сети.»
Мой голос всегда манил людей. Томный, тягучий, не один десяток лет поющий блюз. Не высокий и не низкий — идеальный, чтобы нравиться подавляющему большинству.
«Ох, сладкий яд на моих губах,
Приди ко мне, позволь себя поймать,
Мои руки — мягкий шёлк, с когтями внутри,
Танцуй со мной в этом огне страсти.»
Я даже не смотрю на клавиши. Они режут слух, но волнует это меня одну — остальные зачарованы. Обычная импровизация, совершенно не сложная, тянущаяся и глубокая.
«Твоё сердце стучит, как барабан,
Я слышу его зов сквозь тьму,
Мои губы шепчут секреты,
А тело жаждет твоего тепла.»
Басовые ноты гудят, а верхние — остро царапают воздух. Чёртова рухлядь.
«Не бойся тьмы, что таится во мне,
Она лишь шепчет обещания сна,
Но, когда солнце взойдёт, ты поймёшь,
Что ночь была лишь началом игры.»
И снова припев. Ни одна пьяная душа, лакающая непонятно из чего сделанное пойло, не стала утруждать себя тем, чтобы подумать над смыслом. Просто какая-то девица мурлычет под пианино. Возбуждает. Ещё больше пьянит. Что ещё нужно для счастья?
И только Рут ухмылялась за дальним столиком. Она смотрела на меня словно не моргая. Совсем одна, грубо отшивающая любых ухажёров. Почти любых. Одному она всё-таки отказать не смогла, но расскажу об этом как-нибудь потом.
— Надеюсь, здесь есть вода со льдом для меня? — устало сажусь на скрипучий стул.
Рут пододвигает ко мне стакан с небольшим сколом и плавающим кубиком.
— А я думала, это вредит связкам.
— Я ведь уже выступила.
— Дело твоё.
Когда-то мы были напарницами. Вместе выслеживали негодяев, вместе обыскивали разгромленные пристанища оборотней. Нам даже выделили практически одну жилую единицу: наши квартиры находятся на одном этаже, но разделены небольшим коридором. И ключ у каждой свой. Хотя если вдруг нам захочется покопаться в вещах друг друга, у обеих припасён набор отмычек… Отошла от темы. Полгода назад Рут перевели, и теперь она работает над неким секретным объектом, о котором даже я слышала лишь мельком. Кажется, остатки какой-то военной базы… Не знаю, я никогда не занималась ни инженерией, ни исследовательской деятельностью, в отличие от неё. А ищейки на этом объекте не нужны.
— Пойдёшь домой?
— Не-а. Хозяин раздобыл для меня бутылку виски, а завтра выходной, так что...
— Так ты сюда не из-за моего маленького выступления пришла?
— К сожалению, я слышу твоё пение каждый вечер, так что нет.
— «К сожалению»?
Рут тихо рассмеялась и пояснила:
— После работы мне хочется спать.
— Я стараюсь закончить до полуночи.
— А я люблю рано ложиться.
Подловила. Наверное, мне и вправду стоит больше думать о соседях…
— Ладно, Рут, до встречи. Хорошо тебе провести вечер.
— И тебе.
Какой у меня вообще может быть «хороший вечер», когда работы по горло, а дело становится только запутаннее?! Последние две недели я только и делаю что выслушиваю о том, что могла бы стараться лучше, подкупить кого-то, применить хитрость… Что там ещё очевидного можно посоветовать? И почему вообще начальство всегда думает, что мы не делаем работу просто потому, что не хотим её делать?! По их мнению, природа наделила нас бесконечным запасом вредности?!
И снова мои мысли сбились в сумбур. Стоит рассказать, что именно за дело. Две недели назад я взялась за проблему, что до недавнего времени не очень-то волновала правительство, потому что касалась исключительно Нижнего Зимогора, но всё изменилось, когда в город вышел дикий зверь. Если говорить кратко, то кто-то зачем-то каким-то путём протащил через стену хищника. Или хищник пробрался сам. Но я всё-таки склоняюсь к первому, потому как, во-первых, реализовать это проще, а во-вторых, люди из шахт питают нездоровый интерес к кровавым зрелищам и ставкам. Мои подозрения пали на бойцовский клуб — вполне в их стиле притащить извне зверюгу или две и пустить на арену. Однако всё это — лишь мои домыслы, и все вопросы, на которые нужно ответить, так и остаются открытыми.
Холодный воздух умиротворяет. Несмотря на запах газа, периодически подтекающего из фонарей, и идущего издалека дыма от производств, это намного, намного приятнее, чем вонь перегара, самогона и пота…
Я ни в коем случае не осуждаю работяг и охотников! Им тоже нужно как-то расслабляться, и с помощью алкоголя сделать это проще и приятнее всего, но частью всего этого мне быть не нравится. Никогда не нравилось. Я мало вешу, имею азиатские корни… В общем, пьянею, лишь успев понюхать водку.
Свежий снег хрустит под ботинками. Воздух колет щёки сухим холодом, а ветер шевелит края шарфа. Фонари на столбах тускло горят голубыми огоньками, отбрасывая круги света на сугробы вдоль стен. Мне нравится ночной Зимогор, хотя многим страшно ходить по нему даже днём. Как-никак, а даже после того, как апокалипсис пропылесосил Землю, самым страшным чудовищем остаются люди, не идущие ни в какое сравнение даже с многоглазыми огнедышащими мутантами.