Мёртвое сердце

Пролог

Посвящается тому, кто стал для меня солнцем в темном мире.

Твоя Лесси.

Солнце медленно тонуло, огромным раскаленным шаром погружаясь за край неба. Последние его лучи таяли на крышах полуразвалившихся домов заброшенной деревеньки. Терпкий запах земли, леса и скошенной травы витал в раскаленном за день воздухе. Разгоняемый ласковым полевым ветром, он поднимался над высями незасеянных людьми холмов, низвергался в самые темные глубины оврагов, но раз за разом исчезал, прибитый к земле частым дождем.

Тишина этих мест прерывалась лишь песней диких птиц и трелями цикад, которые чувствовали скорое приближение ночи. Той ночи, что сплела судьбы трех совершенно не связанных друг с другом людей в крепкий узел.

На западе небо окрашивалось в багряные цвета, в то время как на другой стороне темнела высь, намечались звезды и становились ярче очертания двух желтых колец – лун нового мира Деймос.

Одинокая фигура, закутанная в тяжелый пыльный плащ, ковыляла по проселочной дороге, с опаской поглядывая по сторонам. Неровно подстриженные волосы, что маленькими пружинками выбивались из‑под капюшона, заправлялись за уши нервно подрагивающей рукой. Бледное, будто обескровленное лицо выражало лишь усталость, а взгляд волной дикой печали окутывал окружающую обстановку.

В корзинке тихо ворочался младенец. Но женщина, которая несла его на руках, будто не слышала приглушенных всхлипов и не видела больших карих глаз, расфокусировано глядящих на мир. Пару месяцев назад она приняла то самое судьбоносное решение, послужившее толчком к падению костяшек домино и запуску цепной реакции тех событий, которым только предстоит произойти.

Гулкий хлопок разнесся над долиной, заставив взлететь стаю птиц, что пряталась в высокой сухой траве. Ветер поднял пыль и смахнул с миловидного лица непрошеные слезы. А в ярких закатных лучах появился силуэт, шагнувший из магического портала. Золотое искрящееся кольцо перехода потемнело и схлопнулось, оставив после себя долговязого парня, который направился навстречу женщине с ребенком.

Немного нахальная улыбка на его лице меркла с каждым шагом, приближающим первую детскую любовь, но разрущающим идеальный непорочный образ, хранимый в сердце несколько лет. Он со всей очевидностью мог сказать, что в собственных мыслях неоднократно предрекал подобные события. Но были ли ей нужны его слова? Она ненавидела советы и четко следовала лишь своим принципам. Глупым принципам шестнадцатилетней девушки из мира технологий и равенства. Знаковым было то, что именно догмы о равноправии привели ее сюда – на пустынную дорогу с ненужным ребенком на руках.

Последний луч солнца скрылся за горизонтом, отдавая свои права двулунию, которое желтым ясным светом озаряло новый мир.

Здесь не существовали такие понятия как равенство, свобода и мораль. Однако раз за разом появлялись те, кто шел против системы. Однако, все они, будучи сломленными, принимали ее правила и законы. Такой была и Маргарита – девушкой, что обожглась и пыталась скинуть эту ответственность со своих плеч.

Женщина, словно загнанный в угол зверек, пыталась найти хоть каплю жалости в глазах того, кого считала другом долгие годы. Но получила лишь презрение и усмешку.

– Здравствуй, – произнесла она надрывно, будто вот‑вот вырвется ураган чувств и снесет её лавиной отчаяния и страха.

Он промолчал. Лишь холодно оглядел ее и вновь вернул свое внимание к ночному небу. Некоторое время они стояли молча. Она не могла поднять стыдливый взгляд, а он справлялся с противоречиями в собственной голове.

Письмо, полученное им вчера, жгло карман его брюк. Каждая его строчка вызывала у него чувство бессильной ненависти.

– Пойдем, – парень сделал взмах рукой, и в метре от Маргариты появилось золотое кольцо.

Женщина бросила последний взгляд на ветхие избушки вдали и поторопилась зайти в портал. За ней шёл и сам молодой Лорд. Межмировые порталы были сложны для построения и требовали много сил. Однако основной проблемой оставалось нежелание мира принимать в себя кого‑либо, ведь своего населения было предостаточно. Вот и коридор перехода в старый мир Фобос был покрыт густой черной грязью, ступать по которой было трудно.

Они вышли у тяжелых кованых ворот главного особняка матери Маргариты.

Зима здесь только набирала обороты. Пышные хлопья снега закручивались ветром, начинался буран.

В тот год зима в старом мире назревала долго, а после неторопливо растягивала свои белые пушистые щупальца. Теперь юго‑восток страны сгибался под тяжестью сугробов, успевших появиться всего за неделю.

В этих местах тишина редко нарушалась даже днём, хотя многие жители все же знали тайны, закрытые для остального мира. Лишь приглушённый хлопок портала разрушил её, упав стеклянным пологом под ноги недавно прибывшим.

Кучевые облака быстро плыли по предрассветному небу. Первые лучи света окрасили его в нежно‑розовую палитру, осветив и пелену снежного покрова, и те хрупкие льдистые звездочки, что парили над землёй.

Это был один из самых ужасных рассветов. Он словно кричал о новой жизни, что может начать девушка в этом мире. Да только она не собиралась использовать этот шанс.

Они вновь встали в отдалении друг от друга и смотрели в разные стороны. За несколько месяцев разорвалась связь, что скрепляла двух лучших друзей. Сейчас же он, сам того не признавая, холодел не только к единственной, к которой успел прикипеть, но и к самой вселенной, что убила в нем веру в добро, преданность и любовь.

01

Я снова влипла.

Темно‑синие хорошо отремонтированные стены никак не могли ассоциироваться в моей голове с муниципальным зданием. Зато жесткое старое кресло не подкачало. Поерзав в очередной раз, я соскользнула, скатившись ещё ниже по деревянноу сиденью, обитому кожзамом.

Часы времён моей прабабушки пробили четыре утра. Или ночи, тут с какой стороны посмотреть. Гул ещё минут пять отдавался в тяжелой голове, напоминая о двух сутках без сна. Ничего, приеду в Дом и, наконец, отосплюсь. До этого, конечно, выслушаю чёртову кучу нотаций о собственной глупости и удивительном терпении директора.

Если смотреть правде в глаза, то я ангел небесный по сравнению с любой бандой, которые вечно ошиваются в районе "Надежды". И если упустить тот момент, что в половине состою сама.

– Имя, фамилия, отчество, – спрашивает молодой парень в форме полицейского.

Ммм… новенький. Ну, ничего, с моим везением я часто буду попадать сюда. Ещё познакомимся.

Я не была беспризорницей или кем похуже. Скорее уж вечно влипающей в неприятности девушкой из детдома. Вот и сейчас была такая ситуация.

– Астафьева Алиса Александровна. Четвертое февраля две тысячи четвёртый год, – привычно ответила я, пытаясь закутаться в куртку, которую из жалости выдали мне по приезду.

А я и вправду выглядела жалко. Чего только стоили джинсы с протертыми коленями и розовые волосы с отросшими тёмными корнями. И все это жутко дисгармонировало с длинными ногтями с идеальным маникюром. Ну не планировала я выход в люди! Меня вообще насильно схватили, вынесли из спальни, затолкали в машину и увезли "веселиться" в местный клуб. Сижу вот, веселюсь.

– Белка, опять ты? – в кабинет вошёл уже знакомый дядька в синей рубашке.

Я села ровнее и расплылась в улыбке, все ещё заворачиваясь в куртку. Чего у них здесь так холодно? Ноябрь на улице, а у них отопления нет! Застучала зубами, потеряв контроль над собственным телом от холода.

– Дядь Миш, отпустите по старой дружбе, а? – состроила самую виноватую моську и посмотрела на мужчину с мольбой.

Участковый прошёл от входа к своему столу, шлёпнув какими‑то бумагами по государственному имуществу, и сел на противно скрипнувший стул. Интересно, на покраску стен бюджет выделили, а на мебель, чуть ли не разваливающуюся под весом не самых худых мужчин, не смогли. Сколько лет сюда попадаю, а изменений почти не застаю.

– В чем ты на это раз не виновата, а, Белка? – спрашивает участковый, даже не обратив внимания на мои мольбы.

Не помню почему, но он называл меня только по кличке. Услышал же где‑то, и привязалось. Может, так ему было легче со мной контактировать? Я ведь несовершеннолетний подросток с девиантным поведением и кучей приводов. Да меня уже в детскую комнату милиции перестали увозить! И сейчас спросят что‑то для протокола и отвезут в "Надежду", подарив директору право выбора наказания. Я была не против, так даже легче, не придётся чувствовать себя ошибкой природы перед доброй женщиной, которая занимается постановкой на учёт.

– Драка, – я пожала плечами и посмотрела на грязевые подтеки на полу, которые оставила заляпанными сапогами.

Неприятно. Не люблю мусорить, тем более разводить грязь. От этого самой себе кажешься грязной и неприятной. Меня передернуло, но скорее от холодного сквозняка из окна.

– Паспорта с собой не было, – сказал молодой стажёр и продолжил печатать отчёт на ноутбуке.

Михаил Семёнович пробурчал что‑то вроде "Откуда он у нее?" и снова залип в бумажки.

Интересно, где там Барсик пропадает? Меня скрутили ровно за пять минут до его возвращения из туалета. Всё что я успела – пронаблюдать за потерянной моськой из окна удаляющегося бобика. Хотя, если смотреть объективно на всю ситуацию, то виноватым был именно он. Из комнаты утащил сопротивляющуюся меня он, привез в этот чертов клуб он, и получила я из‑за ревности его бывшей зазнобы.

– Чего ты в «Жаре» забыла? – поинтересовался Дядь Миша, – там же одни наркоши.

Кивнула, подтверждая его последнюю фразу. И скривилась, вспоминая то, что видела у бара. Куча людей, продающие и покупающие таблетки, и я, танцующая под заводную мелодию. Никогда не пробовала наркотики. Не понимаю людей, которые сознательно подсаживают свой организм на медленную смерть. Это глупо и недальновидно. Но алкоголь пью. Противоречивая я личность.

– Барислав танцевать привёл, – пробурчала я, вспоминая собственного парня самыми последними словами.

Чаще всего в участок я попадала из‑за него и собственной тормознутости. Или везучести. По какой‑то малопонятной причине ловили меня первой. Как ни крути, но это оставалось одной из самых загадочных закономерностей моей жизни.

Вот и сейчас, поймали меня и ту женщину, которая пыталась втянуть меня в драку, потому как она безумно любила Барсика. К моему счастью никто не пострадал, но было обидно. Неадекватную и пьяную вдрызг куклу увёз прискакавший знакомый, а шестнадцатилетнюю меня без документов и, кажется, мозгов оставили до выяснения обстоятельств. Не честно, как по мне, потому как инициатором была она. А я просто розоволосое нечто в поношенной одежде, которое априори выглядело виноватой. М‑да.

– Поехали, отвезу тебя в "Надежду", – встал участковый, и комната огласилась новым мученическим криком стула.

Я радостно кивнула, вскочила на ноги и с сожалением стянула с плеч тёплую куртку. Протянула ее стажеру, который рассматривал меня как барби, которую маленькая девочка подстригла и покрасила. Красочное и чертовски точное сравнение.

– Оставь, – смутился парень под моим обрадованным взглядом.

Мерзнуть не хотелось от слова «совсем». Так что я благодарно улыбнулась ему и пошла на выход.

Дядь Миша вывел меня в полумрак коридора, где по ощущениям было на пару градусов холоднее. Виновны в этом большие, не утеплённые на зиму деревянные окна, со щелями, в которые я могла просунуть палец. Мужчина махнул мне на лавочку у стены, а сам зашёл обратно в кабинет, видимо за ключами от машины. Ну или хотел, чтобы я не услышала их разговор. Однако деревянная дверь не имела никакой шумоизоляции, так что низкий бас участкового и тенор его помощника я слышала настолько отчетливо, будто сама находилась в комнате.

02

– Ты просто… гад! – я посмотрела на парня со всей злостью, на которую была способна, и открыла двустворчатую деревянную дверь, ведущую в общежитие.

Пройдя по длинному коридору, в котором половина стен облезла до бетона, а вторая просто была изрисована, я вышла в женскую секцию и поднялась на второй этаж. Барислав шёл сзади и улыбался как первый деревенский идиот, то есть как обычно. И что я только нашла в нем?

Я его не любила, даже обычной симпатии никогда не было. Барсик был скорее "удобным", как бы жутко это не звучало. Мне было с ним комфортно. Хоть он и впутывал меня в передряги, чаще он же и спасал, к тому же с ним было просто весело. Иногда мне не доставало ощущения настоящего мира вокруг, а он словно сама жизнь, такой же яркий, непоседливый и искренний. Вот я, как пластмассовая кукла, пыталась согреться у этого солнца, впитать как можно больше его света и тепла.

Зачем ему нужна я – другой вопрос, требующий ответа уже несколько лет. В искреннюю любовь я верила смутно, парень любил всех и вся. Причём часто и во всех смыслах. Я же оставалась для него "любовью душевной", как он меня нередко называл, чем вводил в ступор окружающих. Возможно, я и вправду была для него отдушиной от мира фальши и глупости, в котором мы оба обитали. Я достаточно неплохой собеседник, не глупа и главное – умею хранить тайны. Лестная характеристика, только она не моя. Так всегда говорила мне мама, а верила я ей безоговорочно.

– Я знал, что тебя не обидят! Ты лучше скажи, тебя сильно Машка задела?

Я хмыкнула. Знал он. Да я на сто процентов уверена, что не стал бы лезть, даже если бы обидели. Вытащил бы потом, но не вмешался. Причиной тому была условка.

Лезть в его "бизнес" я даже не пыталась, ведь чуть что, и меня первую поведут на допрос. Поэтому здесь работал принцип – много знать вредно. К тому же был шанс разочароваться в лучшем друге, как только узнаю правду. Все‑таки Рая воспитала меня моралисткой.

– Меня Раиса ещё полгода назад на борьбу запихала, забыл? – я зашла в комнату и открыла окно, – теперь я могу терпеть боль даже от переломов!

Свежий воздух поступал порывами, дышать стало легче. В помещении похолодало, но терпеть сигаретный дым я не могла. Так уж вышло, что в одной комнате нас было трое, и двое курили. Естественно, специально отведённых мест под это дело не было, поэтому все прятались по комнатам. Раздражало это безумно.

– Закрой! – взвизгнула Марина – одна из моих соседок.

Я презрительно на нее взглянула. Умом девушка никогда не блистала, как и всем остальным. Мы были одногодками, учились одинаково, да только я ничего не делала принципиально, а она – потому что ничего не понимала.

Она все ещё искренне верила, что наступит великий день, все наладится и над "Надеждой" засияет солнце. Но дня этого не дождаться, жизнь, она твоя и зависит только от тебя. Само по себе ничего не произойдёт. Солнце не выглянет, пока ты не разгонишь тучи.

– Потерпишь, – ответила я и пронаблюдала, как на парковку подъехала новая машина директора.

Пару недель назад купил, куда только администрация городская смотрит? Дверь открылась, вышел мужчина и ласково закрыл дверцу. Странно что не погладил и не поцеловал. Полтора миллиона как‑никак стоит. Счастливое лицо светило до самых ворот и исчезло за кронами деревьев. Пижон хренов.

Его радость была на руку – получу выговор и наказание мамы. А не как обычно – стертые до кровавых мозолей руки от очередного кошмара, что директор трудотерапией называл.

– Карина с Бариславом пришли ещё вчера, а ты – утром только. Опять в ментовке была? – продолжила лезть ко мне эта без чувства самосохранения.

И чего ей от меня надо? Я вообще никого не трогаю. Даже периодически прикрываю ее перед учителями и воспитателями. А она! Не умеют здесь за добро добром платить. Ну или хотя бы не злом. Именно из‑за таких, как она, я не открываюсь людям. У меня два друга, а других я просто не подпускаю к себе. Как бы сказала Карина, в любой ситуации выставляю иголки словно ёж.

Нет, я то промолчу. Но вот Барсик, который вольготно развалился на моей кровати, молчать не способен.

– Заткнись уже. Дел других нет? Вали вообще отсюда!

Ну вот, все слишком предсказуемо. Жалко ее немного, хоть она и лезет куда не надо, плохого ничего не совершила. Девушка надула губы, встала и выскочила в коридор, хлопнув дверью так, что потолок чуть не обвалился.

Время неумолимо шагало вперед, приближаясь к девяти утра. Хотелось спать, но меня ждал весьма продуктивный субботний день. Кто вообще придумал шестидневную рабочую неделю? Надеюсь, жизнь у них не слаще моей.

Карина вошла в комнату, с трудом закрыв дверь – петли погнулись от хлопка этой кикиморы Марины. Укутанная в длинное полотенце девушка сначала привычно оглядела комнату на предмет нахождения здесь Барсика и, закатив глаза, указала парню на дверь.

Он встал и, бросив мне "жду в столовой", удалился, выгнув дверные петли на их законное место.

– Интересный он – когда я переодеваться собираюсь и его выгоняю, он глаза закатывает. А на тебя взглянуть боится! Сразу выбегает, даже просить не надо, – прошипела Рин, вытирая влажные волосы.

Никогда не обращала на это внимание. Он и вправду относился ко мне не так, как к другим девушкам, но я считала это издержкой того, что мы встречаемся. Да только… он меня даже не целовал ни разу. Словно боялся, что разобьёт как хрустальную вазу. Относительно сдержанно вёл себя со мной, не то что с другими. Как‑то пришлось увидеть его "в деле". Кардинальные изменения. Никаких тебе смешков и глупых шуточек, всегда предельно собранный и строгий, будто всю эмоциональность выкачали.

– Скажешь Барсику, что вечером увидимся. Не хочу есть, – сказала я и схватила с полки шампунь.

Подруга отстранённо кивнула и продолжила одеваться.

Собрала себя в кучу и, взяв остальные ванные принадлежности, пошла мыться. С душем у девушек все было демократичнее: один на шесть человек, то есть на две комнаты.

03

Пробуждение было резким. Я вздрогнула от едкого запаха нашатыря, что ударил в нос и голову. Веки были тяжёлыми, так что разлепить их я смогла попытки с десятой. В голове гудело и стучало, словно там завелись птички, и резко наступила весна. Сесть не представлялось возможным, из‑за чего я просто смотрела на Раю, которая расположилась на деревянном выкрашенном белой краской подоконнике и нервно перебирала какие‑то бумажки.

Медсестра с куском ваты вышла в другую комнату и прикрыла за собой дверь.

Мы находились в медпункте. Окна здесь были большие, зарешеченные, и дуло от них полноценными потоками ветра. Как только мама могла стоять к одному из них спиной? Я лежала на кушетке с кожаной обивкой и морщила нос от запаха. Мне всегда казалось, что так пахнут медикаменты и инструменты медсестры, однако по какой‑то причине в заброшенных больницах пахло так же. Он всегда казался мне неприятным, скорее всего из‑за ассоциаций из детства. Я была болезненным ребёнком: вирусы из всей группы в первую очередь одолевали меня, причём дольше и сильнее всех. Часто ломала кости, падала и зарабатывала ушибы. Из‑за этого Раиса постоянно писала объяснительные директору, а тот в свою очередь отчитывался перед врачами, искренне верящими, что меня здесь избивают.

Забавно это, если не брать в расчёт, сколько головной боли я привнесла в жизнь мамы.

Женщина искоса взглянула на меня, но заметив, что я рассматриваю ее, встала и подошла к кушетке. Ее ласковая рука погладила мою щеку, нервно поправила волосы и упала к ней на колени.

– Как себя чувствуешь? – спросила та, кто стала мне настоящей матерью.

Я искренне ей улыбнулась, чуть приподняв уголки губ. Вышло, скорее всего, жалко, потому как Рая опустила усталый взгляд к полу и тяжело вздохнула.

– Нормально, – я попыталась привстать, но завалилась обратно под тяжестью собственной головы, – долго я здесь пролежала?

За окном всё так же было пасмурно и немного сумрачно, потому сама я определить время не могла. Ко всему прочему я чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся. Не могла же я проваляться в отключке сутки? Тем более меня разбудили нашатырем, а толку в этом не было, если бы я спала, а не находилась в обмороке.

– Минут десять с того момента, как тебя повара нашли.

Интересно, сколько я пролежала на кухне до этого? Но это было не важным. Главным все ещё оставалось то, что у меня есть половина дня и вся ночь на осуществление плана побега. Часов в шесть утра приедет Барсик, которому будет поведана вся история и передана моя бренная тушка для спасения.

– Я знаю, что тебя хочет забрать отец, – неожиданно начала мама.

Меня покоробило от этой мысли. Не хотела я говорить об этом с ней. Женщина не заслужила слышать о моей трусости. Да и я не привыкла кому‑либо плакаться о тяжелой судьбе. Даже Карина и половины всех моих мыслей и чувств не знала. С Раей у нас были хоть и близкие отношения, но я ей ничего не рассказывала. По удивительном стечению обстоятельств она сама обо всем узнавала первой и иногда успевала отговорить меня от глупостей.

– А ещё я знаю, что ты собираешься сбежать.

Ну вот! Только подумала о ее сверхразуме, как мне продемонстрировали ни что иное, как чтение мыслей. А если быть серьезной, откуда она узнала? Я сама это придумала двадцать минут назад!

– А теперь послушай меня внимательно! – ее голос вмиг стал строгим, так что я даже удивилась, – если ты сбежишь сейчас, то ни я, ни кто‑либо другой не сможет помочь тебе. И уж тем более Барислав!

Я промолчала. В её словах была доля правды, но я была уверена, что смогу выжить там, за оградой! Я смогу вытерпеть голод и холод. Я смогу подняться из грязи!

Видимо мои умозаключения отразились на лице, потому как Раиса зло на меня взглянула.

– Упрямство всегда было твоей сильной чертой, но сейчас оно погубит тебя! В нашем мире существуют куда большие опасности, чем ты можешь себе представить!

Это было сказано таким тоном, что я поверила. Да и был ли у меня хоть один повод думать, что она не права или желает мне зла? Определенно нет. Да я себе верила меньше, чем маме, ведь она не ошибалась. Никогда. Она словно чувствовала, что произойдёт в определенной ситуации. Директор не раз смеялся, говоря, что она экстрасенс.

– Ты поедешь к отцу.

Я не понимала, чего она добивается. Странно звучали из ее уст слова о "папочке". Откуда она может знать о том, что он хороший человек и, допустим, не пустит меня на органы? Господи, какой кошмар лезет мне в голову!

– Недолго, но ты будешь в безопасности с ним. А потом за тобой приду я. Все будет хорошо.

Она успокаивала больше себя, чем меня. Отрывистые убеждающие предложения выдавали ее с головой. Лоб был сморщен от кучи нехороших мыслей, что роились в голове. Я знала ее всю свою жизнь. Даже знала, что в следующую секунду она потрёт точку меж бровей от волнения.

– Я сделаю так, как ты мне сказала, если тебе будет от этого легче, мам, – произнесла я и взяла ее за влажную от стресса руку.

Жертвенность мое второе имя. Чтобы не произошло в прошлом, как бы не клялась я сама себе не делать так впредь, ради ее спокойствия я готова на все. Даже познакомиться со всей семьей враз и по отдельности. Если будет совсем плохо, то сбегу.

Хотя, Рая же пообещала прийти за мной. А она всегда держит слово. Даже если условий для выполнения нет, или они направлены против нее. Я ей верю.

– Хорошо. Тогда отдыхай и набирайся сил.

Женщина встала, поцеловала меня в лоб и пошла в сторону двери. Плечи ее были опущены, поступь тяжелее, чем обычно, а взгляд был направлен четко вперед. Мне казалось, что она переживает больше меня. Возможно, так и было, однако на ее лице это никак не отражалось.

Мама резко остановилась перед самой дверью и стремительно обернулась. Она смотрела на меня своими яркими зелёными глазами, в которых сейчас не было и тысячной доли того, что обитало в них обычно.

– Я люблю тебя, Лесси. Я всегда буду рядом.

04

Походив по комнате как зомбированная, я вышла в пустой коридор. Мне нужно было освежиться после жуткой поездки и последовавшей за ней тошноты, а с другой стороны от лестницы я заметила значок туалета на двери. Подмечать детали – нужное как по мне качество, и именно им я обладала на достаточно высоком уровне. Не раз это спасало мне жизнь или хотя бы направляло в нужную сторону.

Ковровая дорожка немного скользила по начищенному полу, вызывая улыбку на моем лице. Забавная деталь интерьера, правда совсем не практичная. Кажется, мой отец – транжира.

Дверь была самой обычной и неприметной, однако сейчас из‑за нее доносились крики и что‑то отдаленно похожее на плач. Я толкнула её и вошла в чистое помещение уборной. На секунду остановилась, потому как на кафельном полу сидела девушка и лепетала что‑то непонятное, слезно умоляя парня, стоящего над ней. Картина была достаточно знакомой, так что я, не обращая внимания на то, что они замерли и умолкли, прошла до раковины и включила холодную воду.

– Эриен? – неожиданно спросил парень.

Я повернула голову в его сторону, понимая, что он обращается именно ко мне. Язык был мне незнаком, я пожала плечами и отвернулась от них. Мне было все равно, какую драму я им тут испортила, потому как у самой все было наперекосяк. Если я им мешаю, пусть идут в более уединенное место. Всегда считала, что выяснение отношений в общественных местах – повод для распространения сплетен. Хочешь славы, значит устрой трагедию на потеху остальным.

– Валас эрикэ генро? – очередная абракадабра, на которую я так же не обратила внимание.

Брызгаю водой себе на лицо и чувствую себя легче. Ну, хоть голова не болит, и не тошнит больше. Улыбнулась самой себе в зеркале. Отражение имело такой измученный вид, что в гроб краше кладут.

Никогда не считала себя красавицей, однако тут все было просто кошмарно. И даже не из‑за растрёпанной старой одежды или розовых секущихся волос – сама я выглядела болезненно бледной и уставшей.

– Мирав!

Он когда‑нибудь заткнется?

– Я тебя не понимаю, – сказала я и вышла из помещения, – и я искренне этому рада.

Не считаю нужным быть вежливой с человеком, который с усмешкой смотрит на девушку, упавшую к его ногам. Возможно, происходи там что‑то действительно жестокое, я бы вмешалась, но сейчас это было лишним. Девушка, скорее всего, виновата сама, потому как сейчас униженно сидела перед издевающимся парнем и плакала, даже не предпринимая попытки подняться. Её вина как минимум в том, что она слаба и…

И я захожу обратно, подлетаю к парочке и хватаю ошарашенную брюнетку за руку. Несмотря на хрупкую комплекцию, физической слабостью я никогда не страдала, так что относительно легко подняла ее и поставила на ноги. А дальше: вывела из туалета и захлопнула перед носом ее спутника дверь. Хотелось бы запереть, но здесь даже щеколды не было.

Мы долетели до моей комнаты в скоростном режиме, пробуксовав пару раз на скользком ковре. Перед самой дверью я резко затормозила, не учтя того, что я с прицепом, из-за чего мы вместе завалились на блестящий пол. Что странно, прицеп никак на это не отреагировал – она лишь села поудобнее и опёрлась на стену. Я же продолжала лежать пластом посреди коридора и втыкать в потолок.

В этот момент у меня словно закончились все силы, и смысла продолжать шевелиться не стало. Надо мной раскинулась завораживающая лепнина в викторианском стиле, о которой мне хотелось думать в миллиард раз больше, чем о собственном будущем.

– Не нужно было… – шепотом сказала девушка, заставив меня вздрогнуть.

Значит, только парень говорит на другом языке? Может он вообще меня не понял?

Сама по себе ситуация патовая: подбегает ненормальная, хватает тебя и бежит куда‑то, чтобы потом уронить и просто лежать, глядя в потолок. М‑да. Я бы как минимум смотрела на нее с непониманием.

Но, кажется, я не одна такая с "жизненными" нерешаемыми проблемами. Мы обе ничего не хотим.

– Эй! – к нам вразвалочку шел тот самый парень из туалета, – ты что творишь?

Грубо. Даже не смотря на то, что первая ему нагрубила я. Неприятно, однако я не очень понимала, зачем идти за нами, если по виду девушка доставляла ему одни неудобства.

– Уйди, – под стать ему грубость, между прочим.

Под стать ему грубость, между прочим.

– Как тебя зовут? – высокомерно, но заинтересованно спросил он.

Ну вот, я опять во что‑то ввязалась. Почувствовав острую необходимость обуздать свой скверный характер, я села в позу лотоса. Некомфортно общаться с человеком, когда ты в прямом смысле лежишь у его ног.

– Майкл, не надо! – взмолилась девушка, жалобно глядя на высокомерного урода, который решил развлечься ещё и за мой счёт.

Было приятно, что кто‑то решил за меня заступиться, однако я не чувствовала себя в опасности перед ним. Меня вообще мало что интересовало, кроме собственной глупости и неосторожности.

– Я не с тобой разговариваю! – бросил он девушке.

Голова вновь загудела так, что я потёрла виски и закрыла глаза.

– Алиса. Меня зовут Алиса, – ответила я, пытаясь сгладить назревающий из‑за меня конфликт.

Но или вид у меня не подразумевал неконфликтность, или этот Майкл был слишком высокого о себе мнения, допрос продолжился:

– Из какого ты рода?

Непонимающе на него взглянула и для пущего эффекта нахмурила брови. Мою сквашенную физиономию проигнорировали, все так же выжидающе наблюдая. Он бы ещё ногой притопнул!

– Эмм… Астафьева?

Нет, у меня при слове «род» только фамилия в голове всплывает. Может, он неправильно со своего языка перевёл? Или у них это так называется?

Парень хмыкнул и сквасился мне в ответ. Все же не то? Или ему моя фамилия не понравилась?

– Ясно. Значит так, Алиса. В этой школе вместе учатся как наследники великих родов, вроде меня, так и такой мусор как ты, – глядя на меня сверху вниз произнес он, – но это вовсе не означает, что мы равны.

05

Дошагав до комнаты, я пресекла на кону майкловское "пригласишь посидеть?", шмыгнув сразу за дверь. Надеюсь, его "коммендантство" не доведёт меня или его самого до греха, потому как он стал излишне приставучим, а я – раздражительной.

Любила ли я быть в центре внимания? Любила, скрывать не буду. Я никогда не была стеснительной, скорее всего из‑за своей неординарности, а впоследствии и из‑за своего отношения к жизни. Да и тяжело быть незаметной, если постоянно влипаешь в неприятности.

Однако сейчас мне хотелось быть другой. Безликой и серой, чтобы тихо и спокойно просидеть в уголке до появления своей спасительницы, а затем начать новую жизнь. Возможно, однажды в моей жизни начнётся белая полоса и я, наконец, закончу поиск своего места, так называемого "рая".

Но не сейчас. В данный момент я ждала Марику, которую позвала, потянув за длинный шнурок у двери – удивительную систему оповещений в замке. Я как‑то читала, что в средние века такие были почти во всех замках. Но сейчас, в эру технологий это смотрелось глупо и отстало.

Насколько я поняла из рассказа служанки, что пришла через пару минут, кабинет Вильгельма находился в Центральном корпусе, где столовая, только на втором этаже. Зачем мне эта информация, женщина не поинтересовалась, что означало ее стремление позже рассказать об этом папочке. Мне это было не на руку, и я могла спросить Майкла, но не хотела быть ему обязанной хоть в какой‑то мере.

Стояла глубокая ночь. Телефон показывал три часа, а я, подрагивая от прохладного ветра, скованно, но быстро шагала по дорожке парка. К счастью, дорогу мне освещали прожектора, потому что пробираться по малознакомой местности с одним лишь фонариком на телефоне было бы проблематично. К тому же, не хотелось тратить заряд батареи, а розетки я не нашла ни в комнате, ни тем более в коридоре. Ещё одна странность, а это могло означать лишь то, что в школе запрещены телефоны, компьютеры и другие электроприборы. Обиднее всего было за фен, но и без него я могла пережить, пусть и с трудом.

Лестницу в здании нашла легко, кабинет тоже отыскала без проблем. Дверь естественно была заперта, но во избежание казуса я все равно подергала ручку. Она не поддалась, так что я со счастливой улыбкой маньяка или как минимум вора, достала из волос припасенную шпильку. Вскрывать несложные замки я научилась относительно недавно и чисто ради интереса, теперь я была просто счастлива из‑за этого умения. Изогнула в нужную форму мой "инструмент", пара минут ковыряний и приглушённый щелчок.

Есть!

Здесь по какой‑то малообъяснимой причине горели свечи, догорал жарким огнём камин, а окно было открыто. Я протянула к огню руки и погрела их, осматривая кабинет.

Стеллажи с книгами у персиковых стен, много дерева и металлических вставок. Даже стол, что главным объектом стоял напротив входа, был дубовым и явно очень тяжелым, потому как создавал небольшое углубление в полу. Это было забавно, но говорило об отце как о твёрдом уверенном человеке, который не очень печётся о собственном удобстве. Ну какой ещё директор школы будет сидеть на деревянном лакированном стуле с высокой резной спинкой? Помимо «квадратизации» некоторых частей тела, неизбежна узорчатая и отёкшая спина. И все мучения чтобы показаться сильнее и значимее, что на самом деле таковым и является.

Все‑таки мы с ним абсолютно разные люди. Не вижу в себе ни одной его черты. Думаю, что нечего и мечтать о хороших отношениях друг с другом, раз он не хочет даже узнать меня.

Я прошла к столу, оглядела пару незапертых ящиков, тумбу и стеллаж у окна, но там была лишь пара ничего не значащих для меня бумаг.

Устройства подавления радиоволн не было, так что, или оно где‑то в другом месте, или… рядом нет вышек связи.

Я упала на жесткое кресло, если можно было назвать его так, и начала перебирать бумажки со стола. Если не нашла того за чем пришла, то можно хоть убедиться в том, что Майк надо мной издевается. Здесь были отчеты, бухгалтерия, листы со странными символами и числами в таблицах. Ничего, что могло бы помочь мне разобраться в ситуации.

Я уже опустила руки, как на глаза попался список меценатов с Фобоса, которые жертвуют деньги на благоустройство школы. Снова фигурирует этот Фобос! Если пошевелить мозгами и вспомнить, что рассказывал мне Майкл, то так называется мир обычных людей. Ага. Да только парень мог наврать с три короба и, допустим, названием какого‑то региона назвать эти самые "миры". Или…

Точно! Это просто неправильный перевод! Как я могла быть настолько глупа? Это же очевидно! Майк просто плохо знает русский и поэтому перепутал слова. Тайна раскрыта. Где овации за мое скудоумие?

Парада в честь моей "безумной" догадливости не случилось, зато послышались шаги из коридора и приглушённые голоса.

Я влипла.

Прятаться смысла нет, второй этаж не подразумевает прыжки из окна, здесь потолки – четыре метра, да и колючие кусты под окнами мягкостью не обладают. Черт! Сейчас же ночь, кому может в голову взбрести работать в такую темень?

Дверь открывается, и крайне недоумевающий отец заходит в помещение. Он замечает меня и останавливается напротив стола. Хорошо, что я хоть к окну отбежала, потому как на щеках папандра даже не ходили, а бегали желваки, а глаза горели праведным огнём, обещая спалить тут все ко всем чертям.

Сказать мне было нечего. Потому я стояла и ждала первого слова, действия, да хоть чего‑то! По спине бежал табун мурашек, попеременно с ледяным ознобом уже по всему телу.

Ну не убьёт же он меня? По виду – убьёт, сожжет и развеет над пропастью.

Дверь оставалась открытой, так что я бросала жалкие, то есть жалостливые взгляды туда, лелея надежду на то, что мне пожурят пальчиком и отпустят с миром.

К моему счастью в кабинет вслед за отцом зашёл какой‑то мужчина. Он прошёл к столу, пододвинул для удобства кресло и сел в него, проигнорировав и меня, и Вильгельма, что стоял столбом уже с минуту.