Мёртвое сердце. Том 3. Чёрное солнце

Пролог

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ: https://litnet.com/shrt/gxDN
ВТОРАЯ ЧАСТЬ: https://litnet.com/shrt/gxUN

Тал О’Этла, Восточная марка

Небо набрякло свинцовыми тучами, готовое разразиться бурей. И, право слово, лучше бы на крепость Кэр-Эблайх налетел лютый шторм, обрывая взвившиеся ввысь гербовые стяги лордов Кэйлах. Впрочем, случись в этих землях мор или пожар, и это можно счесть спасением от участи куда более страшной, чем смертная казнь через повешение. Но теперь на большой ярмарочной площади вместо виселиц возвышался широкий помост с пятью креслами, на которых сидели те, о ком люди давным-давно забыли…

Поглазеть на судилище собралась немалая толпа, несмотря на собачий холод и пронизывающий до костей сырой ветер. Любопытство пересилило страх перед гостями с Ледяного мыса, которых у себя принял лорд Кэйлах, хотя его вид и не выказывал радости от этого. Сам он, закутанный в меха, сидел в центре на резном троне, сурово оглядывая приведённых на суд. Густые седые брови то сходились на переносице, то разбегались врозь — лорд был подслеповат и ему приходилось щуриться.

По левую руку от лорда сидели двое эльфов в куда более лёгких одеждах, точно зимний холод для них не был напастью. Оба изящные и гибкие как речные ивы, высокие и с чёрными как смоль волосами с жемчужно-белой кожей и глазами, мерцающими как болотные огоньки. От одного взгляда этих двух господ становилось не по себе, будто мороз пробирался под кожу и сжимал ледяной рукой сердце. Ещё немного, и оно вот-вот остановится, если кто-то из эльфов пожелает. Высокие гости ощущали себя здесь полноправными хозяевами и держали себя так, будто они истинные господа не только Восточной марки, но и всего острова Этлы, а все лорды и вольные города их вассалы и только.

Те же, кто сидел по правую руку от лорда Кэйлах, обликом не отличимы от эльфов, если бы не длинные клыки, которые легко разглядеть в их улыбках. Мужчина и женщина нисколько не скрывали своей природы, будучи самыми настоящими вампирами. Не какими-то там дикими упырями или мелкой нежитью, не созданными хозяином, а рождёнными таковыми. Вампиры Первой крови, младшие родичи лорда Эмриса, которые ещё помнили те времена, когда высшие представители их народа не были бесплодны и размножались точно так же, как остальные жители подлунного мира. Роскошные одежды тёмно-красного бархата лишь подчёркивали благородную белизну их кожи и алые губы. Оба были прекрасны лицом и совершенны телом и походили друг на друга как единоутробные близнецы.

Вопреки опасениям они вовсе не принялись разрывать на куски собравшихся зевак, чтобы упиться их кровью, что заметно людей успокоило. Хотя и не лишило страха перед ними. А бояться их было к чему…

Когда к лорду Кэйлах прибыла выше описанная делегация из Дун Карха с посланием от господина Эмриса, он не колебался и ради безопасности подданных согласился на их условия. А они были весьма и весьма благоприятны для всех, кто соблюдал закон земель, на которых жил. Клан Эмриса следит за порядком в Восточной марке и не даёт диким вампирам и своим подопечным здесь охотиться, а также следит за численностью оборотней и других чудовищ, а взамен лорд Кэйлах должен поставлять в чёрный замок на севере осуждённых на смерть преступников в качестве дани крови. Остаток своей жизни убийцы, предатели и воры проведут в качестве живого корма для обитателей Дун Карха, чтобы в конечном итоге быть принесёнными в жертву на алтаре Ламии. Лорд Кэйлах счёл, что цена спокойствия в его владениях не высока и подписал все бумаги…

И вот теперь десятка обвиняемых мёрзла на холоде в ожидании своей участи. Они зябко поводили плечами и не решались поднять головы, чтобы посмотреть на тех, кто сидит на креслах.

— Обвиняемые! —громогласно провозгласил герольд. — Поприветствуйте лорда Кэйлах, милостивого судию и вознесите молитвы богам, ибо сегодня свершится справедливый суд над вами.

Обвиняемых подвели ближе к помосту и грубо поставили на колени, в таком виде они должны находиться, пока к ним не обратятся. Вампирша поднялась с места и внимательно осмотрела их всех, медленно обводя взглядом. Кто-то, всхлипнув, принялся читать молитвы в надежде, что карающая длань правосудия обойдёт стороной.

— Как вам известно, отныне каждый, осуждённый на смерть, милостью лорда Кэйлах отправляется в Дун Карх на пожизненное заключение, —объявил герольд. Он достал свиток со списком имён обвиняемых и прочитал первое: — Гвейн Обжора, обвиняемый в убийстве соседа, выйди вперёд!

Названный Гвейном Обжорой поднялся на ноги. Это был рослый полноватый мужчина средних лет в одном лишь рубище и штанах из грубой ткани. Он обхватил себя руками в попытках согреться, но тщетно.

— Прошу вас, господа, это ошибка! — произнёс он синими от холода губами. — Меня оклеветали!

— Если ты оклеветан, — тихо произнесла вампирша, — тебя отпустят на свободу, ибо наш суд справедлив. Подойди, —велела она, поманив Гвейна рукой.

Было в её голосе что-то по-матерински участливое, заботливое. Что-то, от чего отступали тревоги, этой женщине хотелось доверять больше всего на свете. Гвейн как завороженный шагнул к ней. Вампирша коснулась ледяной рукой заросшей щеки и заглянула в глаза. Крепкий мужчина закричал…

….— Сдохни! Сдохни!

Гвейн, брызжа слюной от гнева, сдавил ручищами горло соседа. Тот тщетно пытался отбиться и лишь хрипел:

— Гвейн… отпусти…

Но тщетно. Мольбы лишь злили Гвейна ещё больше, он продолжал сжимать горло несчастного до тех пор, пока тот, посинев, не затих...

— Виновен, — объявила она.

Интерлюдия I. Вечность богов

Царство Ламии, Замок Долгой Ночи

…И пролилась кровь первого Бога, и упала она в море...

Высокая фигура со скрытым ехидно улыбающейся маской лицом возникла из ниоткуда от вечно ночным небом, которое раскинулось над царством Ламии. Сюда стекались обречённые души тех, кто стал жертвой вампира в смертном мире. Те, кого светлые боги сочли бы грешниками, пропадали в ненасытном чреве самой богини. Те же, кто вёл праведную жизнь, становились слугами Ламии, а она сама наслаждалась и питалась их душевными страданиями от того, чем им приходилось здесь заниматься.

...И родилась из багрянопенных волн дева, белая как молоко с губами красными как гранат...

Звёзды над головой сверкали так ярко, а небо было столь прозрачным, что можно разглядеть далёкие туманности и жемчужные спирали галактик. Пришедший незваным бог прикрыл глаза и запрокинул голову, сняв с лица маску. Кожу тут же похолодил налетевший с запада приятный ветерок. Слух уловил мягкий шелест высокой по пояс травы, серебряной как в эльфийских землях, куда без дозволения нет хода смертным. Бог провёл пальцами по пушистым метёлкам и вспоминал как когда-то они здесь гуляли одни. Без свидетелей, без чужих глаз, абсолютно свободные, юные и счастливые на заре времён. И только ей одной, Ламии, он открыл своё настоящее имя и лицо.

...Открыла она глаза свои, рубиново-алые, и почернело небо, и погасло солнце, залилась кровью луна. И родились в этот час волки, чудовищные звери, вечно голодные, вечно алчущие, верные слуги её. Но некого им было гнать и некого пожирать, лишь друг друга, ибо не пробудились ещё эльфы, не проснулись люди…

Бог посмотрел на очертания замка, возвышающегося вдали. Над ним висел багряный серп луны, а в фонтанах била алая кровь из рек, стекающихся сюда со всего мира от каждой жертвы войны, вероломного убийства и, конечно, от тех, кто пал от клыков и когтей ночных хищников. Исполинское сооружение выглядело заброшенным, и несколько тысячелетий это и правда было так. Но теперь в высоких стрельчатых окнах снова мерцал зловещий свет, а души, пусть и их было немного, снова скорбными тенями потянулись по заросшим дорожками к мрачному входу туда, откуда им уже никогда не вернуться. Те, кто оказался здесь, не мог уже надеяться на перерождение. Кровавая Мать была неумолима, ненасытна и сурова с теми, кто к ней пришёл. Не жаловала Ламия ни людей, ни эльфов, ни многих богов и лишь редкие из них наносили ей визит по доброй воле.

Вот и сейчас Многоликий был один из тех, кто пришёл сюда сам, а не по зову или нужде. Впрочем, некоторые вопросы к прекрасной и ужасной богине у него были…

...Ступила она на землю, и где шла она, там увядало всё, что росло. И бежали следом за ней волки, летели коршуны, каркали вороны, что появились, когда она смахнула брызги с одежд сначала одной рукой, потом другой. Увидела Ламия чудесные зелёные земли, узрела там тех, кто ждал своего часа пробуждения, с того мига родилась в мире зависть и более никогда не покидала его. Посчитала она несправедливым, что не её народ первым придёт в смертный мир, тогда как она была первой из богов, кто обрёл плоть и вышел в реальность из своих высоких чертогов…

У ворот в замок стояли статуи Ламии. Одна из них — Мать с ребёнком на руках, а у её ног стоят, подняв головы, ещё шестеро детей, мальчики и девочки. Истинные дети Ламии, первые вампиры, рождённые ей так же, как смертные жёны рождают детей. В их жадно открытые рты льётся алая кровь. Сейчас это тонкие струйки, но когда-то это были настоящие водопады, бившие из одного источника — камня в сердце статуи. Свободная рука богини нависла над головами юных вампиров, желая уберечь от гнева других богов. Вторая же статуя Ламии была воплощённой войной, ибо война и горе её второе имя. Меч и копьё держала она в руках, у ног её три волка, на плече ворон, на другом коршун — все в ожидании битвы и добычи.

Многоликий стоял здесь как песчинка, настолько был мал по сравнению с изваяниями. Он усмехнулся. Ламия любила устрашать и впечатлять, часто всё вместе. Дикая и неистовая она носилась среди погибающих в битвах воинов, пила их предсмертные крики, она присутствовала на кровавых жертвоприношениях в свою честь, блаженно прикрывая глаза от удовольствия. Она лично карала и миловала своих детей и слуг, а с последователями из рода эльфов или людей была неумолима. Этим и чем-то большим Многоликий когда-то был очарован ей. Даже сейчас, спустя тысячи лет, его сердце ещё помнило отголоски былого чувства, хоть за эти времена у него были тысячи женщин среди смертных, эльфиек, богинь… Но ни одна, ни одна из них не могла вынести жар его первозданного огня, пить его не сгорая.

...Встретила однажды Ламия бога, такого же молодого как и она сама. Он был красив как день, горяч как пламя в недрах земли, от его смеха осыпались звёзды и звёзды же блестели в его глазах. Он ведал путями обмана и лжи, тайной магии и удачи, он был первым из воров и он же тот, кто мог одарить несметными сокровищами любого, кому благоволит. Его волосы горели как солнце, кожа белела как снег, улыбка резала как нож, столь не похож был юный бог на неё, страшную дочь ночи и моря. Но увидела Ламия ту же тьму, что породила её саму, и поняла, что он тот, кого она искала.

— Назовись мне, чей ты сын?

На что бог улыбнулся и голос его журчал как быстрый ручей. Равно он был полон жизни и смерти, света и тьмы.

— Я сын разящего грома и шумящего леса, я искра первозданного огня, что отбрасывает самые глубокие тени. А ты дочь ночи и крови в пене морской и зовут тебя Ламия. А моё имя…

И он склонился над ней и прошептал на ухо, с тех пор стала Ламия глуха на левую сторону, поэтому не слышит слов о пощаде и прощении…

— И встретились они в Ночь Ночей и полюбили друг друга, а на девятый день Ламия родила семерых. Взяли они красоту и бессмертие эльфов от отца, что схож был с ними лицом и телом, а вечную жажду крови и чёрную магию от матери...