Харуто Сорано сидел за своим столом, уставленным свитками и аккуратно уложенными документами, но внимание его упрямо блуждало в стороне от работы. Он медленно откусил кусочек домашнего печенья, которое сам заботливо принес из дома, и позволил себе на миг отвлечься от сухих строк перед глазами.
«Интересно, как там Каэдэ… Надеюсь, всё с ним в порядке. Уже больше недели, как они покинули комиссию, а известий всё нет. Братец, быть может, я зря отпустил тебя в такие дали… сердце подсказывает, что не стоило отпускать так далеко от себя» — мысль мелькнула в нём тревожно, но звучала искренне, почти по-детски взволнованно.
Он потянулся к следующему печенью и, не задумываясь, съел его, словно механически заглушая волнение. Но мысль не отпускала.
«Надо было дать ему свой шарф в дорогу. Простая вещь, но согревала бы в холодных ночах, а главное — напоминала бы, что здесь его ждут. Теперь тревожно думать: вдруг он там простудится или, чего хуже, ослабнет из-за холода. Какая нелепая оплошность с моей стороны»
Он аккуратно отодвинул тарелку с остатками печенья, собравшись с мыслями, и перевёл взгляд на белую бумагу перед собой. Рука будто тянулась к перу, но разум вновь возвращался к брату.
«Не стоит нагнетать лишние страхи. Всё же Микаэль отправился вместе с ними, а это многое значит. Если кто и способен удержать их в целости и вести по верному пути, так это он. И потом… если им выпадет встретить Кимуру, тогда я могу быть спокоен. Все вместе, они справятся. Обязательно справятся. А значит, и Каэдэ вернётся, и с ним всё будет хорошо. Они обязательно найдут Кимуру, как и задумано» — убеждал он себя, и голос этих мыслей был полон детской веры, как если бы он уповал на чудо.
Харуто, забывшись, чуть откинулся назад, повернул голову и посмотрел в высокое окно позади себя. За стеклом простиралось спокойное небо.
— У них всё получится. Я знаю, братец скоро вернётся со всеми обратно. А я встречу его здесь, угощу его печеньками… и, пожалуй, куплю ему отдельный шарф. Его собственный. Пусть больше никогда не мёрзнет.

Дверь кабинета распахнулась негромко, почти бесшумно, и в комнату вошла Сильвария Рейнгольд. На ней, как всегда, был её вызывающий, но уже привычный наряд: открытое декольте, отороченное лентой глубокого красного цвета, тяжёлые «грудные шторы», скрывающие больше, чем показывающие, длинные чёрные перчатки, доходящие почти до локтей. В руках она держала аккуратно сложенный лист бумаги.
Лицо её оставалось непроницаемым. Никакой улыбки, никакого намёка на эмоцию — лишь эта странная маска «отсутствия», которую она носила так же уверенно, как и свои перчатки. Большие, ясные глаза смотрели прямо, но при этом создавали ощущение, что их истинный взор направлен куда-то за пределы этого мира и скользит там, где простым смертным не дано ничего различить.

Не проронив ни слова, Сильвария пересекла кабинет и плавно опустилась на стул напротив Харуто. Она протянула ему бумагу.
Харуто, заметив её, вынырнул из собственных мыслей и оторвался от стопки дел. Его лицо оживилось, словно солнечный луч прорезал тягучее утро.
— Ой! Сильвария, доброе утречко, — с живой теплотой произнёс он, как будто появление этой холодной фигуры в комнате было для него настоящим подарком.
Он сразу же развернул бумагу, и взгляд его пробежал по чётким строчкам. Это был отчёт комиссии Тэнрё: сводка обстановки на восточных рубежах, где в последние дни участились мелкие беспорядки. В документе указывалось о подозрительных группах вооружённых людей, что скрытно перемещались между деревнями, о внезапно возросшей активности чёрных рынков и исчезновении нескольких караванов. В конце отчёта значилась строгая пометка: «Возможна причастность сектантских объединений. Рекомендуется усилить наблюдение, задействовать доверенных осведомителей и подготовить проверочные рейды».
Харуто, дочитав отчёт до конца, на миг задержал взгляд на последней строке, будто хотел убедиться, что ничего не упустил. Он аккуратно сложил листы, положил их на стол и с лёгкой, почти детской улыбкой сказал:
— Превосходная работа, Сильвария. Текст выверен, структурирован, всё изложено ясно и по существу. Ты справилась великолепно.
— Ты читал ровно двенадцать секунд и пять наносекунд. Этого времени недостаточно, чтобы осмыслить материал подобного объёма и сложности. Ты снова, как обычно, пробежал глазами, но не вник в суть.
— П-постой… как ты вообще подсчитала наносекунды? — Харуто попытался улыбнуться, но во взгляде уже читалась лёгкая паника. — Хорошо, признаю, ты права. Я перечитаю его снова и постараюсь вникнуть в каждую деталь.
Сильвария, чуть наклонив голову, словно разглядывая его сверху вниз, сказала ровно:
— Сделаешь это после моего ухода. Так тебе будет проще сосредоточиться и не чувствовать давления наблюдателя.
Харуто кивнул, улыбнувшись мягко и почти виновато. Некоторое время он молчал, подыскивая, чем заполнить повисшую тишину, и наконец решился: потянулся к стопке на столе, где лежали домашние печенья, и протянул одно Сильварии.
— Возьми, пожалуйста. Это… так сказать, маленькое угощение для всех, кто заглядывает сюда.
Сильвария посмотрела на печенье с той же непроницаемостью, что и всегда, но всё же приняла его, аккуратно взяв через перчатки, чтобы пальцы не коснулись поверхности.
— С какой целью ты держишь кондитерские изделия на рабочем месте? — спросила она без эмоций.
— Это… для поддержания духа нашей комиссии. Мне кажется, что людям легче работать, когда в воздухе есть хотя бы малый намёк на уют. А печенье — это символ простого гостеприимства: каждый, кто заходит, получает по одной штучке.
— Благодарю за предоставленное печенье и содержащуюся в нём сладость.
Там, где обычный человек просто выдал бы вежливое "Спасибо", Сильвария, по своему обыкновению, изобретала что-то совершенно иное