Мертвый жених

Предисловие

«Сказка ложь, да в ней намек».

(А. С. Пушкин «Сказка о золотом петушке»)

История, которую я попытаюсь вам сейчас рассказать, для меня самой долго оставалась настоящей небылицей. Все началось в те дни, когда я была еще совсем зеленой студенткой четвертого курса факультета журналистики СПбГУ. Мне не особо нравилась моя профессия, но родители сказали, что нужно получить диплом с чем-то приличным в графе «факультет» и, так как юристом я быть совсем не хотела, то пришлось идти на журналиста. Гораздо больше меня привлекало писательство, а еще больше – «читательство». Можно сказать, что к своим двадцати двум годам я успела стать профессиональным читателем.

Возможно, именно страсть к фантастическим и мистическим рассказам подтолкнула меня к тому, чтобы писать диплом-биографию известного писателя-фантаста, Альберта Эдуардовича Лучевого. Этот эксцентричный во всех отношениях мужчина уж очень любил дурить журналистов, каждый раз рассказывая какую-то небылицу вместо реальных фактов своей биографии, чем сильно веселил своих фанатов, а среди не столь просвещенной общественности разжигал практически болезненный интерес.

Я тоже не верила ни единому его слову, когда часами пересматривала его интервью на государственных каналах и у блогеров на RuTube, когда перечитывала интервью для изданий-монополистов и телеграммные заметки журналистов-одиночек. Я не нашла ни единой крупицы правды. Точнее, стоит сказать, что вся та правда, которую говорил Лучевой, казалась для меня полнейшим бредом человека, который слишком уж погрузился в собственное творчество.

По крайней мере так было ровно до того момента, пока я лично не встретилась с Альбертом Эдуардовичем. Но об этом я расскажу вам чуть позже.

Конечно, когда вы будете читать этот текст, наверняка станете, как и я на первых парах, плеваться и критиковать его. Скажете, что это бред сивой кобылы и я просто решила подыграть обманщику, чтобы пропиарить его новую книгу. Пусть так. Вы можете не верить ни единой строчке, но моя совесть будет чиста. Я видела Дом Часов собственными глазами, ходила по Левому берегу строго в сопровождении Альберта или его жены Марии, чье присутствие должно было оградить меня от опасностей, таящихся за каждым камнем или кустом.

После того, как я вернулась с Левого берега, многие спрашивали меня, cмогла ли я разузнать всю правду о Лучевом, или же меня, как и других журналистов, обольстили его сладкие речи и в итоге я вернулась ни с чем. Что ж, я уверена, что моим коллегам-любителям расследований точно не понравится то, что они сейчас прочитают, но, все же, я не могу с чистой совестью сказать, что написанное здесь – очередная сказка немного сумасшедшего писателя-мистика.

Сказка ложь, да в ней намек. Альберт Лучевой сколько угодно может плести сеть небылиц вокруг собственной персоны, но за каждым сверхъестественным явлением, за каждым призраком и заклинанием он прячет частичку собственной истории. Мне пришлось пойти на компромисс с собственной совестью и отказаться от прописного правила из «Пиши, сокращай»: пишите только правду. Я не хочу ставить себя выше своего источника и выше своего читателя, исследуя закоулки разума Лучевого в попытке отделить правду от выдумки. Я расскажу то, что услышала, увидела и прочитала, посвящу вас в трехмесячное исследование самой таинственной писательской фигуры своего поколения и предоставлю полную возможность решать самим, что вы считаете правдой, а что очередной сказкой.

Кредо журналиста и страх перед дипломной комиссией долго останавливали меня от публикации этого исследования. Эти записи не были похожи ни на одно интервью, которое я брала прежде. Каждый раз, переслушивая диктофонную запись, я думала о том, какой же дурой была, что не останавливала Лучевого, когда его мысли бросали биографические факты и плавно перетекали в степь романтического фэнтези с привидениями, зомби, мертвой царевной и чудесным спасением девы, которая обязательно должна в конце выйти замуж за своего спасителя.

Первый черновик текста я написала в рекордно короткие для себя сроки, это было так легко, увлекательно и интересно, что я сама не заметила, как за 2 дня написала 600 страниц. Правда, позже я поняла, какую же ошибку совершила. Редактировать такой огромный текст было ужасно тяжело, но приходилось это делать так часто, что порой, казалось, будто от изначального, самого волшебного, варианта ничего не осталось.

Несмотря на все мои переживания, мне удалось успешно сдать его как дипломную работу. Тогда я хотела лишь убрать кипу бумаг подальше в шкаф и благополучно забыть все, что случилось со мной тем летом. Но он не отпускал меня, заставляя возвращаться к диктофону, архивным записям, и собственной работе. Я пересказывала эту историю множество раз, родным, друзьям, знакомым, однокурсникам и незнакомцам в баре. Большинство из них отмечали мою развитую фантазию даже не пытаясь помыслить, что все это могло быть правдой.

Все возвращения к собственному тексту, напоминали мне о том, что он не похож на нормальную биографию писателя. Он скорее выглядит как одна из тех мрачных сказок, которые так любит создавать сам Лучевой.

По итогу мы созвонились с ним еще раз и решили сделать из моего диплома еще одну сказку. Мы избавились от всего лишнего: от детства, отрочества, юности, университетских лет и всей остальной жизни, оставив лишь одну небольшую историю, которая развернулась за три слишком коротких и жарких дня в июне 2017 года. Мрачная сказка, полная странных, страшных и непонятных символов, мыслей, действий, пустот, переворотов, поворотов и легкого безумия авторов.

Глава 1. В Тридевятом царстве в Тридевятом государстве

В некотором царстве,

в некотором государстве,

На ровном месте, как на бороне,

Верст за триста в стороне,

В месте именно в том,

В котором мы живем.

Жил был…

(Набор присказок к русским народным сказкам)

Эта история берет свое начало в небольшом городке N около десяти лет назад. Избалованный русской классикой читатель, сейчас наверняка раздраженно фыркнет и хлопнет рукой по столу из крепкого дуба, отхлебнет крепкого чая и громко хрустнет баранкой: «Вы что, возомнили себя Гоголем? Чеховым? А может быть Достоевским?». Я начну открещиваться и миролюбиво воздевать в защитном жесте руки, ведь, городок-то, действительно, начинался на букву «Н».

Никогдонск, чем-то отдаленно напоминающий резво закрученное на конце щупальце осьминога, раскинулся вдоль самого мелкого и невзрачного притока Волги-матушки. Если смотреть с очень большого отдаления, немного наклонив голову вбок и прищурив глаза, то можно сказать, что он был даже чем-то похож на Волгоград. Вереница домов ладненько выстроилась в ряд, прилипнув к реке, как жвачка прилипает к подошве – заполняя любые пробелы и пустоты, которые оставляет мелеющий приток.

Названием своим этот городок обязан древней присказке о том, что один из московских князей как-то проезжал мимо и решил остановиться у местного старосты. Князь был либо не очень образованный, либо откровенно плевать хотел на все, кроме Москвы, поэтому решил, что поселение стоит на одном из притоков Дона и с барского плеча назвал его Мелкодонск. Немалую роль в этом решении сыграл и тот факт, что речушка и впрямь была ужасно мелкой и тихой, да так, что взрослый мужчина при большом желании переходил ее вброд. Подобное описание совсем не соответствовало буйному и полноводному характеру Волги, но почему-то именно здесь она становилась покладисто-шепчущей и, как самая настоящая русалка, манила к своим топким берегам.

Местного старосту, Кривжу, подобное отношение к его детищу совершенно не впечатлило и тот в довольно грубой форме донес князю информацию, состоящую целиком из русско-монгольского мата, что здесь никогда не было Дона и не будет. То, что московит после этого стал заикаться старосту не смутило и он лично готов был участвовать в поединке один на один, дабы защитить честь своей деревеньки. Благо, что князь оказался не конфликтным, даром что военный человек, поэтому просто пожал плечами и сказал:

- Никогда так никогда, значит будет Никогдонск.

Не то, чтобы это название пришлось старосте по вкусу, но оно явно было лучше, чем прежнее и община, покивав разошлась. Все прекрасно знали, что как бы Кривжа не ратовал за их благополучие, он все еще оставался старым брюзгой, да еще и скрытым язычником. Никогдонск звучало странно, но местные быстро привыкли и стали ласково звать свою деревушку Нико.

Сам приток Волги, который и стал градообразующим фактором, не менее нежно именовался рекой Хреновиной. Каждый раз, когда это весьма эксцентричное название всплывало в областных новостях, появлялась целая группа весельчаков, желающих сделать заветное селфи на фоне Хреновины. Вся проблема заключалась в том, что имя для реки не было плодом чьего-то плоского юмора или какой-либо филологической ошибки – это был результат кропотливых археологических раскопок.

Местные жители, очень гордились археологическим наследием своего города. Не от того, что Никогдонск был таким уж прям древним, а от того, что это самое наследие вообще было. Местные об этом узнали практически случайно. Какой-то мужик пошел, как обычно, с утра на рыбалку и обнаружил, что рекой размыло часть кого-то захоронения. Было это в конце XIX века. Периода уже достаточно позднего, чтобы на такую сенсацию тут же слетелась стайка пышущих пламенем познания и исследования юнцов во главе с пухлым усатым профессором. Несмотря на свою тучность, профессор страдал от чахотки и самостоятельно в раскопках участвовать не мог, что, впрочем, не мешало ему раздавать указания с такой горячностью, что к концу рабочего дня он выглядел ничуть не лучше своих студентов.

Достаточно быстро пылкие юнцы перекопали добрую половину побережья. Смещенные с насиженных мест рыбаки были, конечно, недовольны, но это мало кого волновало. Единственной проблемой было то, что ничего похожего на еще одно древнее захоронение они не находили, а время шло, деньги заканчивались, одежда маралась, а впереди уже замаячили голодные дни. И неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы из Британии не вернулся граф Клокворк.

Граф происходил из очень древнего и еще более знатного рода. Денег у него было не просто в достатке, а столько, что он мог вполне удовлетворять все свои немаленькие аристократические нужды и при этом прослыть меценатом и щедрым другом художников и писателей. Зачем ему было оседать в таком пропащем и захолустном месте как Никогдонск никто не знал, что местные быстро смирились с этим знанием, отметив только про себя, что у богатых свои причуды.

К моменту, когда у доблестных археологов обеды стали совсем скромными, как раз-таки вернулся граф Клокворк с молодой женой. Род Клокворк, несмотря на свою долгую историю жизни в России, почему-то всегда брали себе в невесты только британок. Каждый юноша этого старинного рода при наступлении восемнадцати лет отправлялся в кругосветное путешествие, у которого была только одна цель – по итогу попасть в Британскую империю и взять в жены даму не менее старинного и знатного рода.

Вот и в этот раз так получилось, Аллан Клокворк только вернулся домой, как обнаружил, что в Никогдонске опять происходит что-то невообразимое и щедрым жестом оплатил всю экспедицию с одним только условием, что часть находок не поедет в столичный музей диковинок, а осядет в его родовом имении. Археологи не протестовали, их не только спасли от голодной смерти, им еще и гонорар приличный выплатили. За такое можно было не просто пару безделушек из могильника одолжить, можно вообще все передать в руки этого доброго человека. Никто так и не узнал, что конкретно решил забрать граф, зато сам город получил главное сокровище – название для артерии, качающей кровь к его сердцу.

Глава 2. А я не хочу, не хочу по расчету, а я по любви, по любви хочу!

«До чего же мы несчастные - царевны;

Нам законом запрещается любить.

В царских семьях, уж таков порядок древний:

По-расчету надо замуж выходить»

(Т. Шабельникова «Песня Забавы»

из альбома «Летучий корабль»)

Альберт был не в восторге от отцовской идеи. Признаться честно, он не помнит, когда бывал в восторге вообще, даже в детстве клоуны и салюты вызывали у него скорее раздражение, чем реальную радость. О чем он не забывал говорить перед каждым своим днем рождения, однако отец каждый раз устраивал в его честь чуть ли не парад.

Но здесь дело другое! Он был в бешенстве! И это самое бешенство вызывало даже звук имени будущей избранницы. Мария Молотова...Слишком гордо звучит. Манька! Вот как ее называли в школе, так и никак иначе. Альберт не то, чтобы ненавидел девушку, но их вражда началась еще в первом классе, когда он сообщил ей, что в своей школьной форме девочка похожа на зефирного монстра из «Охотников за привидениями», а та сразу же ударила его пышным букетом по голове и розовые шипы поцарапали ему щеку.

Меньшее, что Альберту сейчас хотелось – это иметь хоть какие-то дела с этой вздорной, неуравновешенной и совершенно неотесанной девицей. Он не видел ее пять лет, но прекрасно помнил, как та выглядела в школьные годы. Крепыш ростом ему по плечо и в два раза шире, с руками и ногами такими мускулистыми, что ей впору было на борьбу записываться, а не в кружок кройки и шитья. Впрочем, она без всяких секций и так постоянно дралась с пацанами, лазила на деревья и бегала по гаражам. Какой скандал был, когда Манька провалилась сквозь крышу одного такого гаража! Повезло еще, что там хозяин постройки хранил всякое старое тряпье и приземление было мягким. Альберт сразу предполагал такой исход, потому что этот «колобок» никогда не отличался изящностью походки и, в отличие от юрких мальчишек, не мог порхать по крышам как заправский ниндзя из «Наруто». Гаражи огородили и решили сносить под предлогом, что это опасно для детей. На самом деле, произошло это как нельзя кстати, потому что буквально на следующий день после того, как Машка почувствовала себя птичкой, на другом конце города обнаружился маньяк, заманивающий детей в гаражи и там расчленяющий и у власти, появился дополнительный повод избавиться от столь опасного элемента городского ландшафта.

Пока Альберт зачитывался книжками в библиотеке, она пропадала на суконном заводе, лазила в механизмы, так что в школу всегда приходила покалеченная, и досаждала рабочим. Они ее, конечно, ругали, но как-то без охоты, будто бы и сами были рады тому, что их работу прерывает неугомонная девчонка. Оно и понятно, среди этих плакатных советских людей она была как рыба в воде. Такая же румяная, здоровая, советская ударница. Ударяла по всему, что ей нравится и не нравится. А кроме того, еще и являла собой образ сытого и довольного жизнью советского человека. Вообще нонсенс!

Их школьные годы прошли в холодной войне, которая то и дело норовила перейти в горячую, с подкладыванием кнопок на стулья, воровством сменки и подбрасыванием тараканов в стаканы с чаем. Альберт старался близко к ней не подходить, но за спиной, в раздевалочных, подпольных, кулуарных обсуждениях называл ее никак иначе, кроме как Мясной Манькой. Ужасно обидное прозвище, а что еще хуже – жутко цепкое. Стоило Альберту его придумать, как на следующий день уже вся школа так называла девочку, даже некоторые учителя сбивались. Каждый, кто передавал ей это наименование в лицо, получал по собственному лицу, да так сильно, что мясом можно было назвать уже физиономию обидчика. Так Берти и сам однажды вернулся домой с наливающимся синим фингалом только потому, что забыл посмотреть по сторонам, прежде чем в очередной раз обсудить, что вычудила Мясная Манька. После этого случая отношения у них переросли из ранга холодной войны в войну горячую. Драться с этим человекоподобным танком Берти не решался, но слухи распускал умело, а на выдумки обидных прозвищ был просто гениален. Кроме того, у него было много друзей не просто способных, но даже с радостью готовых воровать обувь и подкидывать кнопки на стул, а насекомых в еду. Правда, злоумышленники быстро вычислялись и получали по первое число, после чего желание помогать другу в осуществлении его коварных планов отпадало на добрые полгода.

Так продолжалось вплоть до старшей школы, когда подколы стали уж совсем некрасивыми, пересекающими все границы приличия и морали, и вот-вот бы переросли в настоящую травлю, если бы Молотова не продолжала оправдывать свою фамилию раздавая обидчикам по щам с таким рвением, что никто не рисковал оскорблять ее в лицо. К моменту выпуска Машенька уже имела черный пояс по тхэквондо (все же пошла на борьбу), но гораздо более действенным было просто на просто влететь в кабинет директора и в красках рассказать, какой кошмар он допускает в стенах своего детища. Работников суконной промышленности директор уважал, у него была какая-то нежная, почти фетишистская страсть к шторам, занавескам и балдахинам, поэтому с семьей Молотовых он ссориться совсем не хотел. Но и мэру переходить дорогу – себе дороже, вот и получалось, что работало практически против всех обидчиков, кроме главного зачинщика травли. Отец Альберта, умел так похлопать человека по плечу и так многообещающе ему улыбнуться, что все претензии тут же исчезали и все сходились на мнении, что нельзя наказывать мальчика за такие «невинные шалости».

Другое дело, что вне стен школы Альберта мало, кто мог защитить, работников самого большого в Никогдонске завода на улицах было много и все они были на стороне своей Машеньки. Это было ужасно нелепо, но город практически развалился на фракцию «элиты» и «народа» из-за вражды двух детей, благо, что к тому моменту они уже заканчивали учиться и разъехались по разным городам.

Глава 3. Первый встречный

Первая встречная, люби меня вечно...

(Перемотка «Встречная»)

Если из ресторана Маша выходила горделивой неспешной походкой, так что ни один охранник не посмел ее остановить, то в теплую июньскую ночь она буквально влетела на всех парах, разрывая туманный воздух остроносыми балетками. Обувь была неудобной и совершенно не предназначенной для бега, платье путалось в ногах, волосы лезли в лицо. Во рту, вопреки всем попыткам запить и заесть, отчетливо ощущался привкус лака для волос и кокосовых духов. Маша уже и позабыла, когда ей было настолько некомфортно.

Еще одна улица промчалась мимо почти плачущей девушки и каблуки не выдержали. Она-то все думала, кто же из них сдастся первым: ее нервы или обувь, которая уже справила не один юбилей. Каблуки сломались с противным хрустом, будто бы это не пластик раскололся, а чей-то позвоночник и сразу их стало как-то жалко.

Жалость, жалостью, а идти в этом было уже нельзя. Маша покривила бы душой, если бы сказала, что она была не рада идти по чистой, прогретой летним солнцем брусчатке босиком. Ступни ощущали каждый изгиб дороги под собой и от концентрации на этом ощущении из головы девушки уходили дурные мысли, становилось спокойнее.

Проходя мимо зеркальных окон очередного ресторана, Маша на секунду замерла и оглядела себя с ног до головы. Платье помялось и без кринолина смотрелось дохло, будто выброшенная на берег медуза. Макияж, выполненный некачественной и наверняка уже просроченной косметикой из 1990-х, поплыл, а кожа под ним, как и под покрытыми толстым слоем лака волосами, начала чесаться.

Волосы были отдельным приговором. В Петербурге друзья ее подразнивали, мол длинная коса – клеймо патриархата, постриглась бы под каре «боб», как делают все просвещённые девушки. Маша только отмахивалась. Да и не данью традиции была ее прическа. Она с детства не любила подстригаться, но не то, чтобы была фанаткой гламурных ухоженных лоснящихся дорогими сыворотками прядей. Длина волос объяснялась не желанием привлечь кого-то или быть по чьим-то меркам красиво. Нет, в ее нелюбви к парикмахерам таилось что-то более древнее и дикое, будто бы попытка хоть как-то контролировать волосы могла лишить ее силы. При этом они были настолько густые и пышные, что ни одна заколка, ни одна резинка не справлялась со своей прямой задачей. Дошколенком Маша бегала с распущенными волосами, а в школе их стали перехватывать крепкими широкими лентами, заплетая в замысловатые косы: по три-четыре за раз, африканские косички, разнообразные прически из множества косичек и одна прямая и толстая, которой при желании можно было не слабо ударить человека. В целом, косы – были единственным способом как-то удержать ее волосы, однако при их расчесывании все становилось еще хуже, потому что от природы волнистые пряди становились кудрявыми, а рассеянность девушки создавала такую ситуацию, в которой подобная прическа становилась магнитом для скрепок, карандашей, маникюрных ножниц и прочих мелких предметов.

Вот и сейчас, лак для волос «Прелесть» с эффектом цементирования укладки трещал от распирающей его изнутри русой копны. Да так, что Маша отчетливо слышала хруст у себя на голове. С точно таким же звуком ломается первый лед на лужах, если в него резко наступить острым каблуком сапога. Отдельные прядки повылазили из сложной прически и теперь кружились на ветру как змеи Горгоны. Девушка и сама ощущала себя чем-то вроде опасного мифического создания, вот попадется кто по пути и тут же обратится камнем от ее разгневанного взора.

Оно и понятно почему. Вид у нее был тот еще. Если бы Маша сейчас встретила какого-нибудь вечернего гуляку, то, если бы и не заморозила, точно бы напугала его до смерти. Она себя-то напугала. Благо, что в Никогдонске и не такое видали, поэтому и привыкли как-то: напугаются до чертиков, а через пять минут уже идут как ни в чем не бывало.

Девушка сделала глубокий вдох и легкие тут же заполнил сладковатый запах летней ночи и цветущего жасмина. Это было гораздо лучше, чем задымленный кальяном, болтовней зажравшихся придурков, щепетильных родственников и кудахтаньем сватов зал ресторана. Машу уже не волновало, что о ней подумают родители, как свои, так и чужие, что донесут кукушки-кумушки, и о чем завтра будет говорить весь город. Ночной мир представлялся пространством абсолютной свободы от всех правил и даже от собственных мыслей. Громко рассмеявшись, девушка со всей прыти бросилась вперед, навстречу ласковому ветру.

В это время в ресторане разворачивалась чуть менее радостная картина. Если быть точным, то в «Барррракуде» разверзлась бездна...После выходки несостоявшейся невесты в зале повисла гробовая тишина. Попытки менее понятливых продолжить веселье тут же пресекались более разумными. Люди не решались сделать ни движения, ни слова сказать. Ведь тот, кто первый рискнет нарушить момент затишья и станет эпицентром бури.

Над столом пролетела оса. Летела она удивительно долго или же так показалось чересчур напряженным гостям. Преодолев большую часть зала, насекомое село на руку одному из охранников и сильно его ужалило. Мужчина и не заметил. Или же сделал вид, что не заметил. Гораздо больше его беспокоило совершенно потерянное лицо Эдуарда Валерьевича. Лучевой как-то по-детски, растерянно потер нос, будто бы хотел чихнуть, но передумал. Этот невинный жест позволил остальным гостям хотя бы опустить взгляд и начать вяло ковырять еду. Никто так и не решился ни поднять глаза от тарелки, ни сказать хоть слово.

Наконец, молчание надоело единственному человеку, которого ситуация не только не напугала, но даже не удивила. Точнее не единственному, но второй просто благополучно заснул, еще до момента встречи жениха. Баба Фрося, долгое время именовавшаяся не иначе как Ефросинья Спиридоновна, раздосадовано покачала головой. Она то прекрасно помнила родителей «Эдички», помнила из чего Лучевые поднимались, чтобы у их дитяток все было. И ее совершенно не устраивало, что его отпрыск так себя ведет с ее драгоценной внучкой:

Глава 4. Вопить, выть, кликать, плакать

«Полисемия слова

обусловливает тот факт,

что кричать оказывается

элементом длинного

ряда неполных синонимов:

рус. вопить, выть,

кликать, плакать и др.,

болг. виком, плача, пищя,

серб. викати, лелекати.»

(И. А. Седакова «Крик в поверьях и обрядах, связанных с

рождением и развитием ребенка»)

- ААААААА.

Истошный вопль когтями вцепился в ночную тишину и разодрал ее на мелкие кусочки. Затряслись, завыли, зазвенели звезды в небе. Ветер спрятался в кронах деревьев.

Наконец до Маши дошел смысл ситуации, в которой она оказалась, и девушка закричала в приступе паники. Да не просто вскрикнула или взвизгнула, а прямо-таки заорала во всю глотку, будто бы ударная волна ее голоса, могла смести наваждение с темной улицы. От собственного крика ее согнуло пополам, а рот округлился в рупор с напомаженной красной каемкой. На долго ее так не хватило. Закончившийся в легких воздух заставил замолчать, схватиться за горло и начать досадливо шмыгать носом, пытаясь ухватить побольше кислорода.

Вообще-то сейчас было самое время сорваться с места и убежать как можно дальше. Однако, человек существо любопытное и при виде такой диковинки как живой мертвец, порой, совершенно забывает и про здравый смысл, и про чувство самосохранения. Возможно поэтому, вместо того чтобы уноситься со всех ног от потенциальной опасности, Маша просто стояла и кричала, замолкала, чтобы перевести дыхание и снова начинала кричать:

- АААААА.

- АААААА.

Вторила ей голова из кустов, видимо не ожидавшая, что тело ее так подведет.

- ААААА?

- ААААА!

- Так, слушайте, юная леди, из нас двоих получился прекрасный оперный дуэт, но сейчас немного не время и не место. Вы не могли бы подать мне руку помощи. Но не мою – ХА! То есть, вам будет не трудно поставить мою голову обратно на плечи, а то я ее совсем потерял от вашей красоты! Ха-ха!

Это был кошмар. Не просто кошмар, а самый настоящий сюр, цирк-шапитой! Голова из кустов говорила и не просто говорила, а пыталась шутить!

Дурацкие каламбуры чуть разрядили обстановку, и Маша даже нервно хихикнула в такт собеседнику. Ситуация была странной, но, отчего-то, не жуткой, а немного даже забавной. Мертвец просил у нее помощи. Да и не просто просил, а очень вежливо вопрошал и даже пытался быть смешным. У этой оторванной головы, стоит признать, был свой шарм и обаяние. Маша-то была уверена, что потусторонние существа говорят исключительно басом, и только в приказном тоне.

Сама себе не веря, девушка полезла в кусты можжевельника и выудила из пахучих веток голову. Пока она лезла цепкие ветки хватали ее за волосы и остатки платья, тянули почти не больно, но все равно казались какими-то монстрами, хуже этого безголового юмориста. Когда голова все же оказалась на свободе, то тут же сложила губы трубочкой в шуточном поцелуе, будто бы хотела отблагодарить за свое спасение.

Маша скептически оглядела находку. В волосах незнакомца остались колючки и шипастые ягоды, которые девушка принялась как можно аккуратнее вытряхивать, каждый раз вздрагивая, стоило пальцам зацепиться за что-то мягкое и липкое.

Когда дело было сделано, и оторванная часть тела стала выглядеть более или менее прилично, Маша приподняла ее повыше, чтобы рассмотреть. Голова ухмыльнулась и игриво подмигнула ей.

Если бы не жуткие признаки тления, Маша бы даже сказала, что лицо у незнакомца не просто красивое, а аристократически тонкое. Держать столь красивую голову за шелковистые золотые волосы в определенном контексте, наверное, было бы приятно, но не тогда, когда эти волосы выполняли функцию ручек от пакета. Тем более, что по пути в кусты они перемазались в чем-то мерзком (по запаху напоминало застоявшуюся кровь) и теперь выскальзывали из рук. Сама себе поражаясь, девушка перехватила голову поудобнее, а именно сунула ее под мышку и бодро зашагала к телу. По пути она прихватила отвалившуюся руку, которая тут же благодарно пощекотала ее ладонь. Тело все так же покорно дожидалось своей командной части.

Стоило Маше подойти к телу как возникла новая проблема – одно дело подобрать голову с земли, а совсем другое – присобачить ее на законное место. Можно было, конечно, присобачить на место руку и оставить зомби разбираться со своими проблемами самостоятельно, но девушке стало даже как-то жаль этого весельчака. Не хотелось оставлять его такого беспомощного и одинокого посреди ночи, на улице, кишащей бандитами, мало ли, что они с ним ослепленным сделают.

Маша с сомнением посмотрела на торчащие из красных мышц шеи жемчужно-белые шейные позвонки. Но не будет она насаживать голову на позвоночник как мясо на шампур? Одна мысль об этом вызывала по телу табун мурашек и липкий пот. Она никогда не любила фильмы ужасов, а от вида разделанных мясных туш ей всегда становилось плохо. Но, вот, настал момент, когда этой самой туше просто нельзя было отказать, ведь это выглядело бы максимально невежливо!

Проблему решил сам незнакомец, мягко забрав свою голову у девушки и одним слитым движением водрузив ее на законное место. Его, казалось, совсем не заботило, что проделывал эти действия с собственным телом и по всем законам природы она так делать совершенно не мог. Выглядел он при этом так, будто ничего страшного не произошло и это совершенно обычное дело – искать свои конечности по кустам, а затем приставлять их к телу как кубики «Лего».