Место под солнцем

Глава 1. Знакомство

Нетрудно попасть в магический мир, в котором каждое твоё желание может осуществиться…

трудно в мире, полном искушений, суметь сохранить себя.

* * *

Разлепив глаза, я первым делом осмотрелась по сторонам, но толку от этого было немного: вокруг была кромешная тьма, а голова раскалывалась на тысячу кусков. Поэтому подвох я заметила не сразу, только когда попыталась снова уснуть, но вдруг почувствовала, что кровать какая-то… жёсткая, неудобная, маленькая. Простыни были ужасно грубыми, таких даже у моей бабки в деревне отродясь не было, а вокруг был какой-то едва уловимый запах сырости и плесени.

Вскочив, я уже более внимательно огляделась, силясь разглядеть что-нибудь в светлевшей предрассветной тьме, и каждая новая деталь заставляла волосы на голове зашевелиться. За маленьким окошком постепенно светало, и обзор становился всё лучше и лучше. Я была в маленькой комнатушке, буквально четыре или шесть квадратов, обставленной невероятно убого. Внутри были лишь кровать, на которой я проснулась, небольшой покосившийся шкаф и маленький письменный столик.

«Да мой кабинет в деревне и то был больше! — возмущённо подумала я, встав посреди «комнатки», судорожно соображая, где же всё-таки оказалась. — Что за хрень?! Где остальные?! Это что, какая-то очередная дрянная шутка?!»

Разозлившись, я быстро направилась из комнатки в коридор и с удивлением заметила, что в него из таких же комнатушек выходят дети различных возрастов. Но всех их объединяло одно — одинаковая невзрачная поношенная одежда, худоба и какая-то внутренняя злость в глазах. Оторопев, я так и встала посреди коридора, а за мной раздался противный женский голос:

— Мисс Лэйн, немедленно оденьтесь!

Я ошеломлённо обернулась и уставилась на среднего роста худенькую женщину с проседью в тёмно-русых волосах, одетую в скромное коричневое платье до щиколоток грубого покроя, и почему-то в мозгах всплыло имя: «Миссис Коул». Та ещё более сердито посмотрела на меня, стоявшую в простой сорочке до колена, и воскликнула:

— Мисс Лэйн, вы меня слышите?! Марш в свою комнату одеваться, завтрак через пятнадцать минут! Опоздаете — будете до обеда ходить голодной!

— Хорошо, — потрясённо выдохнула я и вернулась в свою комнатку, в которой, как мне показалось, было безопаснее, чем в коридоре.

«Мисс? — ошеломлённо повторила я про себя. — Что за херня?! Это что… английский?»

Но в прострацию мне не дал впасть громогласный голос, раздавшийся, казалось, на всё здание:

— ЗАВТРАК!

«Твою мать, поесть всё же надо, а то чёрт знает что творится!» — сообразила я и кинулась к покосившемуся шкафу.

То, что оказалось внутри шкафа, повергло меня в ещё большее уныние, чем обстановка «моей» комнаты. Внутри висело на деревянных вешалках два маленьких простых платьица: одно тёмно-серое, бывшее, видимо, когда-то чёрным, а второе светло-коричневое, бывшее когда-то тёмно-коричневым. Ещё там были потрёпанные и сто раз зашитые чулки, поношенные чёрные туфли, а на одной из полок лежала лента для волос и расчёска. Скривившись, я тяжело вздохнула, а затем взяла серое платьице в руки, решив, что выбирать особо и не из чего. Но платьице было таким миниатюрным, что я как-то сильно сомневалась, что оно на меня налезет. И тут я заметила своё отражение в мутном зеркале, висевшем на внутренней дверце шкафа.

Крик, что вырвался из моей глотки, был примерно сравним с тем, который звал всех на завтрак, хотя мой мог позвать на завтрак всех жителей не то что этого странного дома, но и всего города. Через минуту ко мне ворвалась ещё одна женщина предпенсионного возраста, худая и злющая, и уставилась на меня.

— Что ты орёшь, недотёпа? Опять паука увидела?!

«Пауки?! Блять, да что происходит?!» — чуть не заорала я, а тётка проворчала:

— Шевелись пошустрее, остальные будут попроворнее тебя, ничего опять не останется! — и, хлопнув дверью, ушла из моей комнаты.

Но мне уже было как-то не до завтрака. Подойдя на негнущихся ногах к шкафу, я ошеломлённо уставилась на девочку десяти-одиннадцати лет, худую и находящуюся на грани обморока. А учитывая, что ещё вчера я была двадцатисемилетней женщиной с сорок восьмым размером одежды, то увиденное повергло меня в шок. Ту девочку и меня объединял разве что цвет волос: тёмно-каштановый, почти чёрный. Глаза же у меня раньше были серыми, необычными, я ими всегда гордилась, потому что они были довольно редкими, особенно у брюнеток. А сейчас они были обычного карего цвета, без намёка на индивидуальность. Да и черты лица были самыми обычными, не грубыми и не красивыми, в общем, сама посредственность.

Я глубоко вдыхала и выдыхала воздух, пытаясь успокоиться, а в голове одна за одной рождались нехорошие мысли.

«Так, во сколько обычно дебют шизофрении? Да у всех по-разному, смотря какая форма… ещё и бабка насчёт своей семьи не особо рассказывала, может, в роду и были шизофреники… Но если я больна, то мне такие мысли не пришли бы… или пришли? Интересно, а врачи болеют шизофренией? И как они это понимают? А понимают ли вообще?»

Но надеяться, что мне снился настолько реалистичный сон, не приходилось — щипки давали боль, а противное чувство реальности и запахи не давали никакого шанса на фантазии. Так я и простояла минут десять или около того в ступоре, а потом деревянными руками стала надевать платьице и чулки.

Когда я вышла в коридор, то никого уже не было, но мне было как-то всё равно на это. Я отрешённо направилась к убогой лестнице, ведущей вниз, в холл, и где-то на середине пути чуть не столкнулась с каким-то парнем, поднимавшимся по ней. Обогнув его, я сделала два медленных шага вниз, а тот тихо и насмешливо сказал:

— Я бы на твоём месте, Лэйн, туда не спускался, всё равно там уже ничего не осталось.

«Чёрт… — выдохнула я, остановившись на середине пролёта. — Да и ладно, не сильно-то и хотелось».

— Эй, подожди! — отчаянно воскликнула я, и парень удивлённо обернулся в ответ. — Подожди, пожалуйста!

Глава 2. Магия

* * *

Когда раздался настойчивый стук в дверь моей комнаты, на дворе было начало третьего пополудни. Всё утро вместе с ещё пятью ребятами я скребла щёткой пол третьего этажа, обед в тот день был совсем скудным, какая-то похлёбка и кусок засохшего хлеба, но я была рада даже такому. Выбирать было не из чего, а индекс массы тела стремительно приближался к критическому для моего возраста, чтобы ещё и привередничать. И чтобы отвлечь себя от мыслей о еде, я утащила у миссис Коул небольшую, потрёпанную, местами заляпанную какими-то коричневыми и жёлтыми пятнами книжонку по акушерскому делу и изучала её. Разумеется, чисто в историческом ключе, потому как написан там был откровенный бред, но как и в ситуации с едой, выбирать было не из чего.

— Вот она, Эллен Лэйн, — со стороны двери раздалось знакомое ворчание, и я мигом оторвалась от пожелтевших страниц и уставилась на миссис Коул. — Знаете, она в последнее время такая странная! Говорит что-то непонятное, к роженицам лезет, что-то делает! Она стала почти как Реддл, к которому вы уже приходили… Вы же за этим пришли, да? Заберёте её так же, как и его пять лет назад?

— Миссис Коул, я буду очень рад, если мисс Лэйн согласится учиться в нашей школе, — произнёс кто-то невероятно мягко, я бы даже сказала «успокаивающе», по-человечески, что ли, и после всех этих ворчливых тёток слышать такое было очень непривычно. — Вы не против, если мы немного поговорим одни?

— Как хотите, — буркнула та и сразу же поспешила из моей комнатушки, а внутрь зашёл тот самый необычный гость, про которого меня предупреждали вчера.

Он был действительно необычным. Великан, для меня, одиннадцатилетней девочки так точно, вполне себе бодрый дедушка с рыжей бородкой, в невзрачном мужском костюме-двойке и сером пальто поверх, потому как на улице весь день знатно моросило. Но было в его голубых глазах что-то… доброе, какой-то внутренний свет, к которому такой отчаявшейся душе, как мне, хотелось тянуться каждой клеточкой своего тела.

Тут же выпрямившись, я отложила раскрытую книжку и скромно села на кровати, а гость с искренней улыбкой спросил:

— Эллен, ты не против, если я присяду на этом стульчике? — я помотала головой, как бы говоря, что не против, и он повернул стул у моего письменного стола и сел на него. — Ох и хлипкая же мебель в этом приюте!

Его лёгкий смех был таким заразительным, что я смущённо улыбнулась, абсолютно не зная, что ещё можно было сказать.

— Эллен, позволь тебе представиться, меня зовут профессор Альбус Дамблдор, и я бы хотел предложить тебе учиться в одной особой школе, — начал говорить он, и я, припомнив слова Тома, осторожно поинтересовалась:

— А что это за школа?

— Это Хогвартс, Эллен, — просто ответил профессор Дамблдор. — Школа Чародейства и Волшебства. А ты волшебница и поэтому имеешь право учиться там.

От услышанного я широко открыла рот, а слова застряли где-то на уровне голосовых связок в гортани. Что бы там ни говорил этот пройдоха, но поверить в подобное было очень трудно. Но профессор Дамблдор не был похож на умалишённого, наоборот, даже после такого короткого разговора хотелось полностью поверить ему, открыться, рассказать о своей тяжёлой судьбе и прочем, но…

В душе поселилось противное чувство, что Том всё-таки был прав. И он тоже поверил мне, с самого начала, не прогнал и не высмеял, а обещал помочь. Теперь я поняла, что Том тоже был волшебником и тоже уезжал в… Хогвартс на весь учебный год. К сожалению, тогда я ещё не знала, что мой сосед по приюту — последний человек, которому можно было верить, и поэтому решила, что раз уж он просил меня не рассказывать про свои особенности, то этого делать не стоит. И пока во мне шла внутренняя борьба, профессор Дамблдор вновь начал говорить:

— Эллен, я понимаю, что тебе непросто в такое поверить, но это правда. Волшебники действительно существуют, мы скрываемся от обычных людей, маглов, чтобы спокойно жить без конфликтов… и лишних проблем. Обычно когда юному волшебнику или волшебнице исполняется одиннадцать, он или она получает письмо с совой о зачислении в Хогвартс. Но в случае с такими, как ты, кто живёт в обычном мире, без родителей… кто-то из сотрудников школы приходит лично и беседует. Ты мне веришь, Эллен?

— Да, — сглотнув, ответила я, хотя и было очень-очень трудно поверить в подобное. Профессор Дамблдор с пониманием посмотрел на меня и снова спросил:

— Ты замечала за собой что-нибудь необычное, Эллен? Может быть, какие-нибудь странности, которые происходили с тобой в детстве или недавно?

— Эм… три недели назад я сильно разозлилась, и… вдруг лопнуло окно на чердаке. Это считается? — робко поинтересовалась я, и профессор Дамблдор вновь мягко улыбнулся мне.

— Да, Эллен, считается. Это была вспышка магии, ты не виновата, что так получилось, мало кто в твоём возрасте может контролировать свою магию. Но всё же, постарайся больше так не делать, договорились? — я активно закивала в ответ, и он продолжил говорить: — Хочешь, я покажу тебе, чему ты можешь научиться в Хогвартсе?

Я ещё оживлённее, чем прежде, закивала, и профессор Дамблдор порылся во внутреннем кармане широкого пальто и достал оттуда деревянную палочку. Я заинтересованно следила за его действиями, боясь даже глубоко вдохнуть, а он взмахнул странным предметом, и яркая вспышка попала прямо в книжонку, которую я читала. Книга сразу засветилась, страницы зашелестели, а когда всё затихло, то я чуть не ахнула от потрясения. Рядом со мной лежала абсолютно новенькая книжка, без пятен и порванных страниц. Я ошеломлённо взяла её в руки и внимательно пригляделась. Да она даже пахла тем самым потрясающим запахом только купленной книги, которую никто до тебя не открывал!

— Ты любишь читать, Эллен? — поинтересовался профессор Дамблдор, с улыбкой наблюдая за тем, как я рассматривала новенькую книжку, и я прошептала:

— Да…

— Это хорошо, такие старательные студенты нам очень нужны… — снова начал говорить профессор Дамблдор, но его прервал стук в дверь. Он был не такой настойчивый, как у сотрудников приюта, но весьма уверенный, и мы удивлённо посмотрели в сторону входа.

Глава 3. Афера

* * *

Путешествие в Хогвартс было… потрясающим! Сначала волшебная платформа, на которую можно попасть только через стену между девятой и десятой платформой на вокзале Кингс-Кросс (а я долго не верила Тому и сопротивлялась, пока он не исчез в стене и не оставил меня одну, так что выбора у меня всё равно не было), потом паровоз, какие я видела только на старых советских открытках или на стене «Вконтакте» у кого-нибудь тоже в качестве открыток. Правда, когда мы вышли на платформу, Том сразу куда-то исчез, но я сообразила, что он, наверное, пошёл к своим друзьям вместо того, чтобы нянчиться со мной, так что вздохнула и зашла в гордом одиночестве в поезд.

Купе найти было непросто, потому что сформировавшиеся группки оккупировали почти все незанятые. А когда я всё-таки нашла себе местечко, то девочки — а в купе были три второкурсницы или даже третьекурсницы — оценивающе посмотрели на меня, скривили личико и всю дорогу старательно игнорировали. Да и понятно почему: моя одежда, а конкретнее — то самое серенькое платьице (у меня их было всего два) по сравнению с их нарядами было похоже на мешок из-под картошки, причём не первой свежести. И хотя умом я понимала, что судить человека по одежде — это низко и неправильно, и что я этих девочек одной левой уделаю в вопросах медицины и особенно неврологии, но… если бы я начала умничать ещё до начала непосредственной учёбы, то точно нажила бы себе пару врагов, и никакая «дружба» со старостой одного из факультетов уже не спасла бы меня.

Несколько раз за всю поездку длиной шесть часов мне очень хотелось выйти из купе и найти Тома, хотя бы одного знакомого человека, но каждый раз меня останавливала мысль, что ничего, кроме агрессии, я в итоге не получу. И не только из-за своего жалкого и непрезентабельного вида, но и из-за возраста. Пятнадцатилетним мальчишкам было более приятно дружить с девочками постарше, показывая тем самым, какие они крутые, а не возиться с мелкотнёй. Так что всю дорогу я старалась абстрагироваться от надменных девиц с модными в то время укладками — крупными локонами, забранными назад, а именно пялилась в окно, наслаждаясь просто потрясающим видом, и думала…

Пейзаж за окнами постепенно менялся. Пригород плавно перешёл в холмистую местность с пролесками и полями, на которых уже вовсю был сбор урожая. Небольшие речки искрились в ещё тёплом сентябрьском солнце, а деревушки, мимо которых проезжал Хогвартс-экспресс, казалось, были перенесены из сказки: аккуратные каменные домики, клумба с фонтаном на центральной площади, небольшая ратуша и церквушка. Почти все они выглядели одинаково, и мне подумалось, что и жили там абсолютно одинаковые, спокойные и счастливые люди. Я бы и сама была не прочь пожить в таком месте, так сказать, стать «дауншифтером». Но кто меня когда-нибудь спрашивал, чего я хочу?

Когда совсем стемнело, мы наконец прибыли на место. На платформе, окутанной темнотой, нас встретил весёлый старичок, низенький и очень болтливый, одетый в простую лесничью одежду. Этот старичок, Перкинс, как он нам представился, шутками и прибаутками собрал всех первокурсников, уже переодетых в форму, рассадил по лодкам и повёл маленький флот по озеру в сторону огромного готического за́мка с причудливыми башнями и сотней окон. Такие за́мки я тоже видела только в сказках, в «Красавице и чудовище», например, или в «Золушке». Но я никак не надеялась, что когда-нибудь увижу подобную красоту вживую. И если честно, пока меня всё устраивало и даже очень.

Причалив в тёмной пещере, Перкинс провёл нас тайной тропой прямо в за́мок, а затем оставил стоять в холле перед двумя огромными дверьми. Даже на меня, взрослого человека, вся эта поездка и окружающая обстановка производила неслабое впечатление, что уж говорить про одиннадцатилетних детей: они были в некоем подобии экстаза, благоговейного ужаса.

Вскоре после того как Перкинс скрылся из виду, к нам вышел уже знакомый мне профессор Дамблдор в праздничной мантии небесно-голубого цвета.

— Добро пожаловать в Хогвартс! — радостно поприветствовал он нас, и все вокруг сразу замолчали. — Меня зовут профессор Альбус Дамблдор, я заместитель директора, декан Гриффиндора и преподаватель Трансфигурации. Я очень рад, что все добрались до школы, и никого не утащил по дороге гигантский кальмар…

Тут он заметил меня и подмигнул, и я широко улыбнулась в ответ, а кто-то даже нервно засмеялся, не зная, правда ли это или удачная шутка.

— И раз вы все здесь собрались, то мы можем начать распределение по факультетам!

На этих словах двери за его спиной распахнулись, и профессор Дамблдор приветственно махнул рукой, приглашая нас за собой. Мы, выстроившись неровной шеренгой, робко зашагали за ним между двух длинных столов, за которыми уже сидели все остальные учащиеся. Мельком оглядевшись по сторонам, я и сама была в состоянии искреннего восторга: повсюду в воздухе пари́ли небольшие свечи, а потолок напрочь отсутствовал, и вместо него сверху свисало чистейшее звёздное небо. Остановившись прямо перед пятым столом, который шёл поперёк четырём остальным, где сидели исключительно взрослые — преподаватели, Дамблдор аккуратно вынес откуда-то стульчик с древней как мир чёрной остроконечной шляпой и поставил перед нами.

— Сейчас я буду называть фамилии, и вы должны будете сесть на это место, — мягко пояснил он, а в воздухе перед ним образовался пергамент. — Ничего сложного или страшного в этом нет. Итак, мисс Джейн Аббот.

Одна девочка неуверенно направилась к стульчику, а все остальные с замиранием сердца принялись следить за тем, что произойдёт дальше. Сев на него, Джейн со страхом уставилась на нас, но её лицо тут же закрыла шляпа, которая была явно велика нам всем. А ещё через секунду раздался крик: «Гриффиндор!» Один из столов неподалёку взорвался аплодисментами, и Джейн сияя от счастья побежала прямо к нему.

Так постепенно все стали проходить распределение. Пока очередь двигалась, я осмотрелась вокруг и после мучительного поиска всё же нашла того, кого искала. Как я и предполагала, Том сидел в окружении сверстников и выглядел крайне довольным, словно наконец оказался на своём месте. Заметив мой взгляд, он демонстративно закатил глаза и отвернулся, а я прикусила нижнюю губу. «Боже, только бы меня распределили на Слизерин, я так не хочу остаться совсем одна!» — молилась я про себя, пока не услышала знакомое сочетание:

Глава 4. Паутина

* * *

Когда состояние аффекта прошло, пришли мысли. Много мыслей, очень много. Всю ночь я проворочалась в кровати, не в силах заснуть, а голова гудела от размышлений.

Вообще, вся эта ситуация напомнила мне просмотр фильма ужасов. Вот ты посмотрел его и думаешь: «А, фигня какая-то, как можно такого бояться?!» А потом наступает ночь, и не дай бог, какая-нибудь ветка в окно стукнет, или где-то что-то упадёт на кухне, а ты живёшь один… и всё, всю ночь сидишь в кровати с включённым светом и чем-нибудь тяжёлым в руках и ждёшь рассвета. 

К сожалению, проблемы с нервами у меня были всегда. Ещё с самого детства, а точнее, со школы, я болезненно реагировала на оценки. Тройка могла на целый день ввести меня в подавленное настроение, а если, не дай бог, в дневнике появится «лебедь»… истерика, слёзы, обвинения в ничтожестве… Мама порой смеялась, что я так болезненно реагирую на всякие «мелочи», как она это называла, но я не обижалась на неё за подшучивания. Моя мама — потрясающая женщина, она всегда верила в меня, поддерживала и направляла, и только благодаря ей я стала такой, какая сейчас. Пусть и немного нервная, зато интеллигентная, умная и образованная.

В универе всё стало хуже.  На одном из первых занятий по анатомии, когда въехать было трудно, 100500 новых терминов на латыни и чёртовы кости, наша препод поставила мне за анатомию голеностопного сустава четыре. Из десяти, разумеется. То есть чуть ниже «хорошей двойки» — пяти баллов. Целый день я опять лила слёзы, а потом неделю яростно заучивала кости, плевалась, переписывала, но учила. И в итоге на экзамене у меня вышло «отлично». Но ту четвёрку я запомнила на всю жизнь. Думаю, не надо рассказывать, что со мной было после того, как я узнала, что мне не хватило до поступления в такую желанную ординатуру каких-то несчастных двух баллов. А вот про свои первые дни в деревне рассказать стоит.

Мне почему-то казалось, что моя «излишняя эмоциональность» сразу улетучится, когда я буду, так сказать, непосредственно работать с пациентами, но не тут-то было. Как только по округе разошлась весть, что приехал молодой «дохтур», то в мой кабинет, открыв дверь с ноги, ворвалась Марь Григорьна. Крепкая бабуля семидесяти лет, которая уже лет сорок строила всю округу и была местным авторитетом. Ничто не могло происходить без её ведома, благословения и напутствий. В первый же свой визит она отымела мне мозг от и до, из категории «дохтура» я как-то быстро перешла в категорию «проститутки-недотёпы», которая ничего не умеет и жизни не нюхала. Два часа я потом билась в истерике, а успокоилась только тогда, когда другая местная жительница с медсестрой напоила меня чаем с коньячком, и я кое-как закончила вести приём.

Правда, в скором времени я всё же нашла подход к железной Марь Григорьне. Когда у меня чуть-чуть выработалась резистентность к её воплям и крикам, я направила её в терапевтический стационар местной ЦРБ[1]. Врачи с пониманием и сочувствием отнеслись к моей просьбе, боясь, что я тоже уеду, как предыдущий доктор, и вся нагрузка энцефалопаток опять рухнет на них. В стационаре по моей личной договорённости Марь Григорьне было сделано пять капельниц с очень редким (!), дорогу-у-ущим препаратом, который каким-то чудом один из врачей тайно привёз из Америки и хранил до того самого случая. И по моей протекции этот препарат согласились прокапать именно ей. Препарат этот был поистине чудодейственным, исцелял всё: от остеохондроза до целлюлита, улучшал сон, внимание, работоспособность, чистил сосуды, разглаживал морщины и убирал десяток лет.

После недельки в больничке наша железная старушка порхала как бабочка, всё лето таскала мне ягодки со своего огорода, а осенью притащила одна (!) целый двадцатикилограммовый мешок яблок. После подобных перемен я и сама задумалась, а не поколоть ли мне в вену пятипроцентный раствор глюкозки (проще говоря, обычный физраствор), аж завидно стало от такого потока энергии, поскольку у меня его не было даже в лучшие годы своей молодости. Другие бабульки тоже прознали про «волшебный» препарат, хотя Марь Григорьну десять раз просили не болтать, так что я периодически отправляла в стационар наших красавиц, которые буквально менялись на глазах и несколько месяцев не тревожили никого от слова «совсем». Разумеется, за долю от своих ништячков в виде яблочек, ягодок и картошки.

Так что с манипуляторами я была поверхностно знакома, но в отличие от деревенских ДЭП-ниц[2], у которых из всех источников информации были какие-то газетёнки и программа Малышевой по телику и которые в силу своего уровня образования верили мне, в этом случае я понятия не имела, что же мне делать. Боюсь даже представить, что было бы, если этому чёртову гению дать доступ во Всемирную сеть. Да он бы снёс её к чертям собачьим, к тому же ограбив несколько электронных банков! Тома было точно не провести подобными уловками, и я уже на своём горьком опыте убедилась в тщетности подобных попыток. Правда, сейчас, при свете «дня» (потому как за окном в действительности была глубокая ночь) я постепенно успокоилась и смогла мыслить логически. И прийти к некоторым выводам.

Самый простой из них был: «Послать к чёрту этого террориста и рассказать преподавателям, что он мне реально угрожал». А поскольку профессор Дамблдор и так во всё это верил, то надо было убедить кого-то ещё, а именно профессора Трэвис. Ведь именно ей угрожал этот псих. Как там говорилось в инструктаже по безопасности? Ни в коем случае нельзя идти на поводу у террористов, если они требуют выкуп? Надо идти прямо в полицию? Вот и я собралась сделать ровно то же самое.

Поэтому едва закончились занятия, я со всех ног бросилась в кабинет своего декана, чтобы всё ей выложить.

— Профессор Трэвис, можно?! — воскликнула я, буквально ворвавшись к ней в кабинет, и она крайне удивлённо посмотрела на меня.

— Кейт, дорогая, случилось что-то ещё?

Мельком взглянув на своё отражение в зеркале, я поняла причину подобного вопроса: вид мой был крайне возбуждённым, а немного растрёпанная шевелюра, чёрные синяки под глазами и нездоровый румянец только добавляли красок к картине.

Глава 5. Поиски

* * *

— Он такой… такой… такой потрясающий! Как бы мне привлечь его внимание? — раздался тихий голос из пустого класса, когда я проходила мимо. И так бы я и прошла, если бы не услышала знакомую фамилию. — Кто знает, Мэри, сегодня мы начнём встречаться, а через пару лет я уже буду миссис Реддл!

«Господи, какой кошмар, — ужаснулась я про себя, остановившись у самой двери. — И как только можно о таком мечтать? Он же типичный домашний тиран!»

— Сара, но ты же очень красивая, почему ты считаешь, что у тебя ничего не выйдет? — спросил другой женский голос, и я заглянула в щёлку, чтобы понять, у кого были настолько больные фантазии.

На двух партах в залитом светом классе сидели девочки пятнадцати-шестнадцати лет, судя по тёмно-синим галстукам, — когтевранки. И одна из них действительная была очень красивой миловидной девушкой, и я быстро догадалась, кто же мечтал стать миссис Реддл.

Сара картинно вздохнула и посмотрела в окно.

— Нет, Мэри, он меня словно не замечает! Я уже и так пыталась, и эдак… просто не знаю, что и делать! — она эмоционально вскинула руки, а я жадно ловила каждое слово.

— Но, Сара, ты помнишь, что профессор Слизнорт рассказывал нам про любовные зелья? — в этот момент Мэри выразительно посмотрела на подругу, и та, поняв намёк, довольно улыбнулась.

— А это идея, Мэри! Я могу сварить какое-нибудь лёгкое зелье, чтобы чуть-чуть растормошить его, а когда мы немного лучше узнаем друг друга, то он обязательно влюбится в меня и без зелья! — восторженно воскликнула Сара, а я чуть не выдала себя громким смехом, но вовремя закрыла рот рукой. — Сегодня-завтра я сварю то самое зелье, о котором рассказывал профессор Слизнорт, а послезавтра ты отвлечёшь его во время обеда, а я добавлю ему в сок зелье… или лучше испечь ему кексы? Я хорошо готовлю, но вот будет ли он их есть?..

— Нет, Сара, тебе стоит поступить по-другому… — начала Мэри, но я решила, что услышала достаточно, поэтому отошла от класса и направилась на Трансфигурацию.

«Вот будет потеха, если его реально напоят любовным зельем! — рассуждала про себя я. — Даже любопытно было бы посмотреть, каким он станет… не, роль наивного романтика ему точно не пойдёт… но господи, как же смешно! Я отдам что угодно, лишь бы взглянуть на эту картину хоть одним глазком!»

Вообще, я понимала, что это нехорошо, вот так обманывать чувства человека. А дважды нехорошо было навязывать человеку чувства любви и привязанности. Но староста Слизерина был настолько мерзким типом, что предупреждать его подобной опасности я точно не собиралась. Пусть выпутывается сам, раз уж он такой гений, и у него в школе всё схвачено.

Так что к вечеру я уже почти и забыла о подслушанном разговоре, когда сидела себе тихо-смирно в библиотеке и читала теорию Заклинаний. Настроение у меня было презамечательным, потому что моё муторное наказание закончилось буквально вчера, а весь день светило холодное, но всё же такое приятное почти зимнее солнышко. А ещё я практически неделю, с самого первого дня своего наказания, не пересекалась с одним гадом, и он, казалось, совсем про меня забыл. Но настроение как-то быстро испортилось, когда рядом со мной раздался голос, от которого я была готова рвать волосы на голове.

— Ммм… заклинания за первый курс, — протянул Том, заглянув за моё плечо в книгу, и я недовольно поджала губы. — Какая скука… помнится, мне потребовался месяц, чтобы изучить этот учебник целиком. А как у тебя дела, Китти? Получается?

— Да, получается, — высокомерно ответила я, отложив перо и пергамент в сторону. — Чем обязана?

— И всё-таки, какая же ты злюка, Китти! — рассмеялся он, встав сбоку от меня. — А я хотел предложить тебе более интересные варианты чтения, чем учебник за первый курс! Но если ты не хочешь…

Выглядел староста Слизерина в этот момент как лиса при виде зайки, но я пристально на него посмотрела и спросила:

— Что, например?

— Ты слышала про Запретную секцию? — наклонившись, задал он встречный вопрос, и я удивлённо приподняла брови. — И знаешь, у кого есть к ней доступ?

— Ты думаешь, что там есть что-то про перенос душ? — тихо уточнила я, догадавшись, к чему клонил этот мерзавец. — Мне плевать, я с тобой никуда не пойду, хоть там будет про бессмертие и панацею.

— Мне опять надо прибегать к запугиванию, Китти? — прошептал Том, склонившись над моим правым ухом. — Или всё-таки будешь умницей и пойдёшь по-хорошему? Обещаю, больно не будет.

«Прямо как медсестра перед прививкой, — хмыкнула я про себя, обернувшись и посмотрев ему в глаза. — Сначала больно не будет, а потом иголку в кожу!»

Он лишь таинственно усмехнулся и молча направился в самый конец библиотеки, а я, стиснув зубы, быстренько собрала все свои вещи и побежала за ним. Терять уже было нечего, тем более что и выбора не было.

Том ждал меня у дубовой двери, разделявшей библиотеку на две секции. Подойдя к нему, я вопросительно посмотрела, и тут к нам подошла пожилая библиотекарь. Взгляд у неё был суров и очень недоброжелателен, но Том абсолютно невозмутимо протянул ей какой-то пергамент. Бегло пробежавшись глазами по строчкам, мадам Файнс посмотрела сначала на Тома, затем на меня, а потом хмыкнула и молча отворила дверь старинным ржавым ключом. Петли двери, наверное, были такими же проржавевшими, как и ключ, она с протяжным стоном нехотя открылась, и мы зашли в заполненное холодом небольшое пространство.

Но не от холода у меня поползли мурашки по коже. Скорее всего, дело было в само́й атмосфере вокруг: уж слишком жуткой она была. Два узких окна-бойницы, полумрак, затхлость, пыль и запустение.

— У вас два часа, — проскрипела мадам Файнс и вышла из комнатушки, оставив нас вдвоём.

Я совсем было растерялась, но Том уверенной походкой направился к одному массивному стеллажу, доверху заполненному книгами, а я в это время зажгла несколько свечек и поставила их на простой деревянный стол у узких окошек, за которыми было довольно темно. Сев за стол, я принялась с неприятным, тягостным чувством следить за своим спутником, а он тем временем выцепил с полок несколько пыльных фолиантов и положил их на стол.

Глава 6. Итоги

* * *

Если честно, я не всерьёз относилась к своему новому «заданию». Во-первых, мне казалось, что эта «проблема» яйца выеденного не стоит, а во-вторых, у меня было полно́ домашней работы и других дел, которые требовали моего тщательного внимания.

Стоит сказать, что английский в школе давался мне так себе. Нет, основные вещи я знала, могла со словарём переводить тексты, но вот писать само́й без ошибок… это было выше моих возможностей. У меня вообще с гуманитарными науками всегда было плохо, по складу ума я чистый «технарь». Физика, химия, биология, математика — пожалуйста, могу, умею, понимаю. Литература, языки, история, обществознание — вообще мимо. С началом учёбы в Хогвартсе распределение осталось тем же: у меня хорошо получалось вникать в Травологию, Зельеварение, Заклинания (в основном за счёт нормального знания латыни, я ж всё-таки изучала её в меде). Немного хуже дела обстояли с Транфигурацией, потому что перестроить мозги на то, чтобы погрузиться в этот предмет, у меня не до конца получалось, хотя профессор Дамблдор был потрясающим преподавателем и шикарно объяснял материал, и тут дело было лично во мне.

Также у меня не вполне сложились отношения с ЗОТИ, но здесь была двоякая ситуация. С одной стороны, у меня была огромная мотивация к изучению этого предмета, потому как кое-кто из моего окружения активно пользовался самими Тёмными искусствами, а мне нужно было научиться защищать себя. Да и в отличие от той же Истории Магии или Астрономии (в которых в основном нужно было зубрить, а это ещё одно моё слабое место, моя память больше работала на понимание сути, а не на тупое многократное повторение) ЗОТИ была вроде как «техническим» предметом, а не гуманитарным. Но тут важным фактором являлся сам преподаватель по этому предмету.

Профессор Николас Доусон, преподаватель ЗОТИ[1], был человеком… инертным. И это мягко сказано. Хотя инертнее и нуднее профессора Бинса, который даже после смерти упорно продолжал нудно читать студентам лекции по Истории магии, представить преподавателя было трудно. Но профессор Доусон вполне мог составить ему конкуренцию. Бедная мимика, неторопливые движения, тусклые, казалось, совсем выцветшие карие глаза, не выражавшие совсем никаких эмоций, и монотонная речь. У меня при первой встрече возникло подозрение, что здесь была явная клиника паркинсонизма, только тремора не хватало для полного счастья, но я так до сих пор и не поняла, болели волшебники обычными болячками или нет. По сути, должны были бы, потому что клетки, органы и ткани всё равно были у всех одинаковые, но за четыре месяца обучения так и не видела, чтобы кто-то болел хотя бы обычной простудой.

Итак, профессор Доусон. Да, он производил впечатление паркинсоника ровно до того момента, пока я не увидела в Дуэльном кружке, как ловко он отражал заклинания противника и наносил чётко продуманные, стремительные ответные удары. Минимум движений, но все они были тщательно выверены и в точности попадали в цель. За четыре месяца, что я ходила в кружок как зритель, — а куда мне соваться в дуэли с моим «багажом» знаний? — он не проиграл ни одной: ни студенту, ни преподавателю. И даже Тому, самому блестящему студенту курса, хотя тот и очень старался. И с того самого момента я поняла, что не зря именно этот человек преподавал именно этот предмет. Но лучше понимать его от этого осознания всё равно не получалось. А ещё злые языки шептали, что во время своих странствий в молодости профессор Доусон то ли переболел чем-то, то ли встретился с Банши, то ли ещё с какой-то дрянью, но после этого он стал таким безэмоциональным с полным сохранением ясности ума. И две седые пряди в тёмно-каштановых волосах немного добавляли правдоподобности данным теориям.

И раз уж я начала рассказывать про предметы и преподавателей, то стоит сказать немного и про последний предмет, Уход за магическими существами. Некоторые профессора возмущались, что этот предмет надо было преподавать хотя бы курса с третьего, мол, для первокурсников оно было очень опасно и всякое такое, но я была рада, что он у нас был и был обязательным. Профессор Кеттлберн был… чудаком, противоположностью Доусона, и каждое его занятие было как представление в цирке, причём такое, в котором ты непосредственно участвовал и в течение которого у тебя было совершенно неописуемое ощущение неизвестности, доживёшь ты до конца занятия или нет. Но все прощали Кеттлберну лёгкие заскоки к опасным тварям за его шутейки в течение занятия, нестандартные подходы к преподаванию и просто яркие эмоции. Даже профессор Диппет, который дал Кеттлберну аж пятнадцатый (!) испытательный срок, хотя другой на его месте давно бы уволил от греха подальше. Все, кроме профессора Трэвис, которая явно его недолюбливала, хотя он испытывал к ней совершенно противоположные чувства.

Ах да, для первокурсников были ещё полёты на мётлах, но тут стоит вернуться к моей проблеме с английским, с которой я начала. С английским было всё плохо, а хуже было то, что все учебники и домашние задания были на нём. Но со временем, особенно когда узнала про Элли, дремавшую в подсознании, я смогла с больши́м трудом интегрировать с её «базой данных» в области языка. И даже выцеплять кое-какие личные воспоминания, хотя это было очень трудно, между нами как будто была стена. Так что читать у меня ещё худо-бедно получалось, но в письме Элли помочь мне никак не могла, потому что, судя по всему, сама не владела этим навыком. Именно поэтому на занятиях мне приходилось на «врачебном русском» записывать новую полезную информацию, потом вечерами садиться, переводить свои каракули, поскольку почерк у меня был мало читабелен даже в случае с обычной шариковой ручкой, про перья же не стоит и говорить, а потом кропотливо переписывать печатным на английском, чтобы пользоваться конспектами на занятиях и писать домашние эссе. В начале года я ещё как-то выплывала в основном за счёт устных заданий, но со временем письменных работ постепенно становилось больше, и в декабре на всё это уже уходило от пяти до семи часов непрерывного труда каждый божий день. Ложилась спать я самой последней, и недосып от раннего подъёма не добавлял сил и возможностей воспринимать новую информацию, что тоже сказывалось на учёбе, хотя я и старалась поддерживать заданную планку отличницы. Но сил на это тратилось достаточно.

Глава 7. Эксперимент

* * *

В тот день я как обычно сидела после ужина и писала домашнее эссе, но не как обычно в библиотеке, а в своей гостиной.

Вообще, из-за этой всей возни с письменными работами и моего «перфекционизма» я стала настоящим аутсайдером. Бо́льшую часть времени я проводила за книжками и с пером в руках, пытаясь догнать хотя бы первокурсников, у которых проблем с языковым барьером и письмом не было. Да и не интересно мне было общаться с детьми, я как-то привыкла уже к общению со своей возрастной категорией, но с моей внешностью выбирать не приходилось. А ещё на характер, разумеется, накладывала отпечаток профдеформация. Я бы вроде и рада была пообщаться с кем-нибудь, но так долго варилась в мире медицины, что интересы и мысли крутились только вокруг неё, и окружающие часто не могли понять моих специфических фразочек и шуточек. И из-за этого тоже было очень одиноко.

Конечно, иногда я приходила поболтать к Трэвис, которая ещё ни разу не отказала мне в чашке чая и добрых словах. И хотя походы к ней были моей маленькой отдушиной, но злоупотреблять её добротой не хотелось, потому что я же видела, что и без меня у неё было полно́ работы. Иногда я о чём-то болтала с Ханной, моей соседкой по комнате, которая вернулась из больницы святого Мунго где-то в начале декабря. У неё тоже был лёгкий и непринуждённый нрав, но и мне, и ей было понятно, что если глубоко копнуть, то общих точек соприкосновения у нас не было. Ей, как типичному экстраверту, хотелось быть в центре внимания, болтать без умолку и особенно сплетничать, а мне, как интроверту, больше хотелось попивать чаёк где-нибудь подальше от людей и размышлять о сути бытия. Так что чаще всего я сбега́ла в библиотеку и делала домашние задания почти до самого отбоя, а мой ситуационный аутизм очень помогал мне не унывать сильно от одиночества.

Но в тот день, вечер понедельника, в гостиной было на удивление тихо. Наверное, всё дело было в том, что в выходные была очередная игра в квиддич, и Пуффендуй проиграл Слизерину с позорной разницей аж в четыреста очков. Меня эта суета вокруг квиддича мало трогала, хотя из-за своих «рефератов» в прошлом году разбиралась я в этой странной игре лучше кого бы то ни было в школе. А вот моих товарищей эта ситуация сильно огорчила, поскольку с такой большой разницей уже было не выбиться в полуфинал и финал и не выиграть кубок по квиддичу. А ещё эти баллы шли в общий счёт факультетов, в который я в последнее время вкладывалась немало. И вот что как раз задело меня — так это то, что заносчивый староста Слизерина после этих выходных ходил крайне довольный, а я обречённо подумала, что не видать нам в этом году и кубка школы, хотя и очень хотелось бы.

В общем, в гостиной было тихо, все с понурыми лицами занимались своими делами, а я решила не убегать в холодную библиотеку из тепла и уюта и как следует поработать над заданием по Травологии. Я уже не раз говорила, мне нравился этот предмет, как и Зельеварение, потому что они были близки к моим интересам в обычном мире, поэтому и изучала я их с повышенным вниманием. Да ещё и к тому же моя любимая бабуля всю жизнь прожила в деревне, а я часто ездила к ней на летние каникулы. Бабуля была травницей и местной целительницей, к ней часто обращались за помощью в каких-то лёгких случаях, когда не хотелось ехать в город к врачу. А она учила травкам меня, и поэтому когда я наткнулась на знакомые названия уже в учебнике по Травологии, на лице непроизвольно появилась улыбка.

Рута (лат. Ruta) — род вечнозелёных кустов и кустарников с отличительным горьким вкусом. Рута имеет целебные свойства и применяется в волшебных средствах: экстракт руты используется, чтобы прийти в себя после отравления, также используется в обработке укусов бешеной собаки и для приготовления зелья «Феликс Фелицис».

Сразу вспомнилось, что в народной медицине рута используется как средство, снижающее ревматические и невралгические боли, при головной боли, обладает противоглистным действием. И хотя в эссе Трэвис писать такое не стоило, но всё же какие-то соприкосновения с «реальным» миром грело душу. А ещё вспомнилось, как уже в мою бытность сельским врачом девушки пытались вызвать себе выкидыш настойкой той самой руты, целых две девицы за три месяца. Одна потом действительно получила выкидыш и лежала с септическими осложнениями в гинекологии, а вот у второй ничего не вышло, и пришлось ей дохаживать срок. Чем история закончилась не знаю, так как уже мой «срок» подошёл к концу, и я с нескрываемой радостью уехала, но думается, что ничем хорошим. Хотя кто знает, мало ли какие чудеса на свете бывают?

Спорыш (лат. Polýgonum aviculáre) — растение семейства гречишных. Однолетник с сильно извилистыми прямостоячими или лежачими стеблями. Листья цельные, очередные. Цветы расположены в пазухах листьев. Листочки околоцветника зеленоватые, по краю беловатые или розоватые. Экстракт из спорыша используется в целительстве как кровоостанавливающее, а также мочегонное средство. Является одним из компонентов Оборотного зелья.

«Оборотного зелья? — удивлённо повторила я про себя, зацепившись за незнакомое название. — Интересно, что это за зелье такое? Надо будет глянуть в библиотеке, когда там буду…»

Про саму траву профессор Трэвис рассказывала нам ещё осенью, она в обилии растёт в Запретном лесу, куда нас так охотно водил до недавнего времени Кеттлберн. Правда, с этого триместра он немного поубавил пыл, и теперь мы никого опаснее лукотрусов с ним не проходим, хотя я буквально на днях слышала от четвёртого курса, что им знатно досталось от двух грифонов, которых Кеттлберн где-то раздобыл на прошлой неделе. В общем, ничему этого чудика жизнь не учит, но хоть нас перестал подвергать опасности, и то ладно.

Мандрагора или Мандрагорум (лат. Mandragóra) — волшебное растение, отличительной чертой которого является корень, который выглядит, как маленький человечек. Это растение и ведёт себя как человек — у мандрагор появляются и сходят юношеские прыщи, они лазают друг к другу в горшки и устраивают безобразные вечеринки… Когда мандрагору вытаскивают из почвы, её корни, похожие на упитанных маленьких человечков, начинают громко плакать. Плач юной мандрагоры может оглушить на несколько часов, а взрослой — и убить. Единственной известной жертвой этого растения стала бывший мракоборец и Министр магии Великобритании, Венузия Крикерли.

Глава 8. Под водой

* * *

Что ж, из больничного крыла я выползла в конце марта, одновременно со всеми остальными пострадавшими. Из последствий перенесённой болезни осталась разве что лёгкая слабость, но и она прошла со временем. И опять начались тяжёлые трудовые будни.

Наверстать упущенное было непросто, но преподаватели с пониманием отнеслись к моей лёгкой тормознутости после болезни и делали небольшие поблажки. Да, как же мне всё-таки не хватало в этот период своего телефона с поисковиком! Надо сказать, что даже почти спустя год, что я находилась в теле Элли, у меня до сих пор было фантомное ощущение смартфона в кармане и его вибрации при сообщениях. Это походило на те же ощущения, которые иногда испытывают люди с ампутированной конечностью, но только мне ампутировали телефон. И ломка по нему чувствовалась до сих пор.

Наш злой гений за всю весну несколько раз таки потревожил меня своими дурацкими поручениями, но ничего особенного в них не было: так, отнеси то, передай этому, сделай третье. Его дружки часто хихикали надо мной, когда видели нас вместе, но репутация у старосты Слизерина была на уровне лика святого, ведь он опекал бедную, несчастную и непутёвую меня прямо как старший брат. И девчонки опять томно по нему вздыхали, правда, никто уже не строил планов с Любовными зельями, и на том спасибо.

В общем, за всеми этими заботами незаметно пролетело три месяца, и началась пора экзаменов. Вообще, сессия в универе до сих пор вспоминалась мне с ужасом, особенно летом третьего курса, когда за четыре недели мы должны были сдать пять экзаменов. И не абы каких, а чертовски сложных, так сказать, квинтэссенция всей нашей учёбы. Преподы часто нам потом говорили, что умнее, чем после сессии третьего курса, вы уже не будете, и это оказалось правдой: далее мы действительно постепенно деградировали, потому что нагрузка немного спала, а специальность стала сужаться до клинических дисциплин.

Поэтому я немного побаивалась итоговых экзаменов, но всё оказалось не так плохо, как мне казалось: никто не просил цитировать учебники и знать блестяще весь материал на уровне ЖАБА. Моей подготовки в течение года оказалось достаточно, чтобы сдать все экзамены на высший балл без каких бы то ни было проблем. Хотя это, наверное, потому, что все эти проблемы я терпеливо разгребала в течение года. Но не у всех всё оказалось так уж радужно.

В один из дней, когда мы с утра сдавали Заклинания, следом должен был пойти третий курс. Вообще, этот экзамен показался мне самым лёгким: профессор Флитвик в крайне доброжелательной, даже шутливой форме немного побеседовал с каждым студентом, а потом просил выполнить несколько заклинаний, которые мы с ним проходили. Мне достались Левитирующие и Отпирающие чары, так что я была крайне всем довольна и одной из первых вышла в коридор ждать остальных. Здесь же был и староста Слизерина, о чём-то разговаривавший со своими первокурсниками, уже сдавшими экзамен, но я старательно избегала надменного взгляда угольно-чёрных глаз и смотрела в окошко на прекрасный июньский погожий день.

Какая же всё-таки была красота вокруг Хогвартса! Солнце уже приятно грело, изумрудная трава мягким шёлковым ковром стелилась вокруг школы и вдоль берега Чёрного озера, словно море простиравшегося до самого горизонта. Я никогда не видела, чтобы на ровной поверхности водной глади хотя бы раз была малейшая рябь. Когда не замерзало, озеро было похоже на огромное идеально ровное зеркало, отражавшее небо. А поскольку в тот день на небе не было ни облачка, то оно было поразительного тёмно-синего оттенка и искрилось от ярких солнечных лучей.

Так я и любовалась всей этой красотой из окна, пока меня не отвлёк чей-то пронзительный крик. Резко обернувшись, я заметила, как одна из третьекурсниц в больших круглых очках вдруг начала судорожно рыдать, а потом схватилась за шею и начала задыхаться. Этот её приступ удушья так напоминал бронхиальную астму, что я рефлекторно подбежала к ней, чтобы держать ситуацию под контролем.

— Опять эта Миртл что-то вытворяет! — брезгливо заметила другая девочка, блондинка с милыми кудряшками и розовой лентой в волосах, судя по форме, студентка Гриффиндора. Остальные девчонки захихикали, а я опустилась на колени рядом с Миртл и принялась оценивать ситуацию.

И совсем быстро поняла, что на астму приступ тянул не очень. Одышка была не на выдохе, а смешанная, да и посинения кожи особого не было, а вот дрожь в руках — да, что навело меня на определённые мысли.

— Оливия, да прекрати ты уже её травить! — воскликнул кто-то из парней тоже возраста Оливии и Миртл. — Если бы ты не начала говорить, что она ничего не сдаст, — этого не случилось бы! Может, ей дать воды?

«Всё ясно», — подумала я, а вслух сказала: — Да, кто-нибудь может принести воды?

Буквально через полминуты у меня в руках оказался кубок с водой, а я в это время слазала в сумку и достала оттуда небольшой пузырёк. Открыв его, я капнула в воду немного нужной настойки и дала выпить эту воду Миртл.

— Спасибо, — благодарно выдавила та, мигом придя в себя после глотка воды. — Странный вкус… что это?

— Это… это… зелье… снимающее удушье! У меня тоже иногда такое бывает. Я немного капнула тебе в воду, чтобы ты успокоилась, — ответила я, а Миртл странно посмотрела на меня и отпила ещё из кубка. — Вот, выпей всё и хорошо сдашь все экзамены! Ну как, тебе легче?

— Да… — протянула Миртл, поднявшись на ноги, а потом уже увереннее добавила: — Мне действительно легче… намного легче… спасибо тебе!

Я тепло улыбнулась в ответ и убрала пузырёк в сумку, а в это время вышли последние первокурсники, в числе которых была и Ханна, и профессор Флитвик стал понемногу запускать третий курс. Чтобы не мешать им, мы отошли в сторону и собрались уже пойти на задний двор немного погреться на солнышке перед обедом, как кто-то очень сильный вдруг схватил меня за руку.

— Китти, можно поговорить с тобой немного? — наигранно вежливо спросил Том, явно потому, что вокруг нас было полно́ народу.