Месть. Стальные крылья

Глава 1. Вершина

Тишина. Та самая, звонкая, наполненная ожиданием, которая бывает только перед бурей. Но моя буря – это триумф. Завтра. Завтра защита проекта «Небоскреб С», моего детища, двух лет бессонных ночей, сражений с инвесторами и бесконечных чертежей, проступивших синяками под глазами. И этот проект… он будет моим. Моим пропуском в высшую лигу, туда, где архитекторов не просто слушают – им поклоняются.

Я потягиваю охлажденное шампанское, облокотившись о панорамное окно нашей спальни. Город внизу – море огней, живое, дышащее. Мой город. Скоро в нем появится еще один шедевр, подписанный моим именем. Лариса Морозова. Звучит, черт возьми, твердо. Как сталь.

— Не спишь, львица моя?

Его руки скользят по моим бедрам сзади, теплые, уверенные. Давид. Мой муж. Мой капитан, мое тихое пристанище в этом безумном мире амбиций. Он прижимается губами к моей шее, чуть ниже мочки уха – к тому самому месту, которое сводит меня с ума. Дыхание горячее, знакомое.

— Не могу, — откидываю голову, давая ему больше доступа к коже. — В голове – цифры, нагрузки, световые сценарии… И этот чертов Рязанцев со своей критикой фасада. Завтра я ему покажу!

— Покажешь, — его голос низкий, обволакивающий. Одна рука остается на бедре, другая скользит вверх, под шелковистую ткань моего ночного белья, ладонью обнимая грудь. — Ты всех их порвешь завтра. Как всегда. Моя непобедимая.

Он прав. Я чувствую эту силу в себе – упругую, как тетива лука. Готовую к выстрелу. Но сейчас… сейчас я хочу быть просто женщиной. Его женщиной.

Разворачиваюсь к нему. В лунном свете, льющемся из окна, его черты кажутся высеченными из мрамора – сильный подбородок, губы, которые умеют и командовать, и молить. Я тянусь к нему, целую. Сначала нежно, пробуя. Потом глубже, жадно. Вкус шампанского смешивается с его вкусом, с его запахом – дорогой парфюм и что-то неуловимо его, мужское, родное.

— Докажи, что я непобедимая, — шепчу я ему в губы, сбрасывая бокал на широкий подоконник. Звонкий стук каблука об пол.

Он смеется, низкий смех, полный обещаний. Его руки уже не ласкают – они владеют. Срывают с меня шелк, обнажая кожу под холодком ночного воздуха и его пылающим взглядом. Я помогаю ему, торопясь, сбрасывая его рубашку, ощущая под пальцами рельеф мышц живота, спины. Мы как два бойца перед схваткой, только битва эта – наслаждение, давно знакомое и всегда новое.

Он поднимает меня, я обвиваю его ногами, чувствуя каждое напряжение его тела. Падаем на огромную кровать, в море подушек. Его губы, его язык – они повсюду: на груди, на животе, ниже… Я вскидываюсь, впиваясь пальцами в его волосы, издавая звук, средний между стоном и рыком. Это мой Давид. Мой муж. Тот, кто знает меня до каждой клеточки, кто видит не только успешного архитектора, но и ту девчонку, что когда-то боялась не оправдать ожиданий.

— Только ты… — выдыхаю я, когда он снова поднимается надо мной, его тело тяжелое, желанное. — Только ты меня так…

— Знаю, — он входит в меня одним мощным, точным движением. Я кричу – тихо, от полноты ощущения. — Моя. Моя львица. Моя королева.

Ритм задан. Быстрый, неистовый, как гонка к финишу. Я отдаюсь ему полностью, отвечая каждым движением таза, каждым прикушенным стоном. Мы как два стихийных бедствия, столкнувшиеся в эпицентре. Он шепчет что-то – похвалу, мат, обещания – все сливается в единый гул желания в моих ушах. Я вижу звезды за окном, вижу его лицо над собой – сосредоточенное, прекрасное в своей мужской силе. Мой. Навсегда мой.

Пик накатывает волной, смывая все мысли о проектах, конкурентах, завтрашнем дне. Только белое пламя, только его имя на моих губах, только его тело, прижатое к моему в последних судорогах наслаждения. Мы падаем вместе, тяжело дыша, облитые потом, слипшиеся.

Он прижимает меня к себе, его сердце бьется где-то у меня под ухом, часто-часто. Его рука поглаживает мою спину, бедра.

— Завтра ты их всех… — он начинает, голос хриплый от страсти.

— …порву, — заканчиваю я за него, утыкаясь носом в его шею. Усталость, сладкая и глубокая, наконец накрывает меня. — Спокойной ночи, мой капитан.

— Спокойной ночи, королева. Я тобой горжусь.

Он целует меня в макушку. Я почти сплю, утонув в его тепле и запахе. Совершенство. Абсолютное.

***

Утро началось с маленького урагана по имени Анечка. Моя дочь, пять лет энергии в розовых пижамках, ворвалась в спальню, как торнадо, и запрыгнула на кровать прямо между нами.

— Мама! Папа! Вставайте! Я нарисовала ваш дом! Самый высокий!

Она сунула мне в лицо лист бумаги. Кривые линии, ярко-желтое солнце наверху и что-то отдаленно напоминающее башню. В углу – сердечко. Мое сердце сжалось от нежности. Я прижала ее к себе, целуя в пухлую щеку.

— Красота какая, солнышко! Настоящий шедевр! Ты у меня – гений, как мама!

Давид засмеялся, щекоча Анечку, которая завизжала от восторга.

— Ты только посмотри, Лар, — он взял рисунок, разглядывая с преувеличенной серьезностью. — Конструкция держится! Нашла талант!

— Яблочко от яблоньки! — гордо сказала Аня, вырываясь из его объятий и скатываясь с кровати. — Мама, а когда твой настоящий дом построят? Я хочу посмотреть!

— Скоро, зайка, скоро, — улыбнулась я, вставая. Сегодня был день. Большой день. — Сейчас мама всех порвет на защите, и дом начнут строить. Обещаю.

Пока Аня под присмотром няни уплетала завтрак, я натягивала свой «боевой» костюм – идеально скроенный темно-синий пиджак и юбку-карандаш, подчеркивающие каждую линию. Макияж – безупречный, доспехи современной амазонки. Я ловила свое отражение в зеркале прихожей: глаза горели, поза была уверенной. Готова.

Давид подошел сзади, уже в деловом костюме. Обнял меня за талию, его губы коснулись виска.

— Удачи, львица. Я буду болеть. Помни, ты – лучшая.

— Я знаю, — повернулась, целуя его в губы. Коротко, но страстно. — Вечером отметим. Шампанское уже в холодильнике.

Он улыбнулся, его глаза сияли любовью и гордостью. Его гордостью за меня. Это чувство было топливом.

Глава 2. Обвал

Адреналин все еще пел в крови, как наэлектризованный провод. Я вошла в конференц-зал головного офиса «Горизонт Девелопмент» – высокий, холодный, стеклянный. Воздух пах дорогим кофе и новой мебелью. Моя крепость. Моя арена. Через сорок минут я должна была защищать «Небоскреб С» перед советом директоров и ключевыми инвесторами. Проект, который перевернет представление о городской архитектуре. Мой проект.

Я устроилась в первом ряду, отложив папку с безупречной презентацией. Пальцы сами собой проверили флешку в кармане пиджака – резервная копия. Все под контролем. Всегда под контролем. Я позволила себе маленькую улыбку, представив выражение лица Рязанцева, когда я разнесу его жалкие возражения насчет фасада в пух и прах. Завтра я им покажу! – эхом отозвалось в памяти. Завтра наступило.

Но что-то было… не так. Коллеги – те, кто обычно подходил пожелать удачи, – избегали моего взгляда. Шептались в углу. Напряжение висело в воздухе густым, липким туманом. Я отмахнулась. Зависть. Обычная зависть перед грядущим триумфом.

В зал вошла Ольга Светлова. Моя… коллега. Конкурент в мягких перчатках. Она была одета в идеально сидящий кремовый костюм, волосы уложены с хирургической точностью. На ее лице – выражение спокойной уверенности. Через меня она прошла, словно сквозь пустое место. Сердце екнуло. Глупость.

Где Давид? Он обещал быть здесь, поддержать. Я достала телефон, чтобы написать ему. «Ты где? Скоро начинаем». Ответа не было. Странно. Очень странно.

В зале зажгли основной свет. Совет директоров во главе с Борисом Игоревичем, нашим генеральным, заняли места за длинным столом на возвышении. Борис Игоревич – мужчина лет пятидесяти, обычно сдержанный, с умными, оценивающими глазами. Его взгляд скользнул по мне… и остановился на Ольге. Что-то промелькнуло в его взгляде. Уважение? Одобрение?

Он откашлялся, привстав. — Уважаемые коллеги, инвесторы. Мы собрались здесь для защиты ключевого проекта «Горизонта» – «Небоскреб С». Однако, в связи с… форс-мажорными обстоятельствами, — он бросил быстрый взгляд в мою сторону, холодный, как ледник, — первой слово предоставляется Ольге Светловой. Она представит проект… «Вертикаль».

Время остановилось. Звук собственного сердца заглушил все. «Вертикаль»? Это же… рабочее название моего проекта на ранних стадиях! Только узкий круг знал о нем! Давид… Давид знал.

— Что… — я попыталась встать, но ноги не слушались. — Борис Игоревич, это ошибка! Проект «Небоскреб С» – мой! Я…

— Лариса Дмитриевна, — его голос перебил меня, как нож. Тонкий, острый, лишенный всякого тепла. – Прошу соблюдать регламент. Ваше время будет после.

Я сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была реальной. Ядреной. Контроль. Сохраняй контроль. Я впилась взглядом в спину Ольги, поднимавшейся к трибуне.

И тогда она начала говорить. И показывать слайды. Мои слайды. Мои чертежи. Мои расчеты. Мои уникальные решения по энергоэффективности и ветровой нагрузке. Мои визуализации. Все, до мельчайшей детали! Только название другое – «Вертикаль». И на титульном слайде… ее имя. Крупно. Ольга Светлова. Ведущий архитектор.

Во мне что-то треснуло. Гул нарастал в ушах. Горло сжало так, что я не могла дышать. Это был сон. Кошмар. Сквозь туман я видела, как инвесторы кивают, как Борис Игоревич одобрительно улыбается. Ольга говорила гладко, уверенно, выдавая мои мысли, мои прорывы за свои. Она даже упомянула «некоторые критические замечания по фасаду» и тут же, элегантно, их разнесла – моими же аргументами, которые я готовила против Рязанцева!

Предательство. Холодное, расчетливое, беспощадное. Оно обволакивало меня, заполняло легкие ядовитым газом. Я сидела, как истукан, пока она блистала, присвоив плоды двух лет моей жизни, моих бессонных ночей, моей души, вложенной в каждый чертеж.

Она закончила. Аплодисменты. Не такие громкие, как могли бы быть мне, но… аплодисменты. Ольга снисходительно улыбнулась, кивнув совету директоров.

Борис Игоревич снова поднялся. Его лицо было каменным. — Благодарю, Ольга. Блестяще. Теперь… — он повернулся ко мне. Его глаза были не просто холодными. Они были враждебными. – Лариса Морозова. У вас, кажется, были какие-то… наработки? По тому же объекту? Судя по названию вашего файла в общем доступе – «Небоскреб С_ФИНАЛ».

Общий доступ? Я никогда не выкладывала финальную версию в общий доступ! Только в защищенную папку проекта, доступ к которой был у… у меня, Бориса Игоревича, его зама… и Давида. Давид. Имя ударило по сознанию, как молот.

— Борис Игоревич, — мой голос прозвучал хрипло, чужим. Я встала, пытаясь выпрямиться, но мир плыл. – Эти наработки… это мой проект. Весь. От концепции до последнего витража. Ольга… она его украла! И файл… кто-то специально выложил его в общий доступ, чтобы…

— ДОСТАТОЧНО! – его крик грохнул, как выстрел, заглушив шепот в зале. Борис Игоревич ударил кулаком по столу. Его лицо побагровело от гнева. – Я устал от этих грязных инсинуаций, Морозова! Устал от ваших амбиций, которые вы ставите выше интересов компании!

Он задыхался от ярости, указывая на меня пальцем, который дрожал. — Вы сорвали все сроки! Вы неделями не предоставляли отчеты! А когда стало ясно, что вы не справляетесь, вы… вы решили опозорить коллегу? Обвинить в воровстве?! Выложить сырые, недоделанные файлы в общий доступ в надежде, что кто-то их увидит и… что?! Поверит, что это ваше?! Это ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО!

Каждое слово било по лицу, как пощечина. Я стояла, оглушенная, не в силах пошевелиться. Сорвала сроки? Не предоставляла отчеты? Я сдавала все вовремя! Давид… Давид говорил, что лично передает их Борису Игоревичу… Нет. Нет-нет-нет.

— Но… это неправда… — прошептала я, но мой голос был слабее писка мыши. Никто не слышал. Все смотрели на меня с отвращением, сочувствием или злорадством.

— Неправда? – Борис Игоревич фыркнул, его голос стал ледяным и презрительным. – У меня есть письменные подтверждения от вашего же мужа, Давида Волкова, что вы были не в состоянии выполнять работу! Что вы погрязли в личных проблемах! Что проект трещал по швам из-за вашей некомпетентности! И именно он, как порядочный человек и ваш коллега по отделу, передал все материалы Ольге Дмитриевне, чтобы спасти проект! Чтобы спасти лицо компании!

Глава 3. Яд

Глава 3. Яд

Дверь захлопнулась за мной с глухим стуком, окончательно отрезав от внешнего мира. Тишина дома оглушала. Та самая тишина, что раньше была наполнена смехом Ани, гулкой музыкой из колонок Давида, моим собственным ворчанием над чертежами. Теперь – вакуум. Мертвый, тяжелый вакуум, в котором гулко стучало мое сердце.

Я прислонилась спиной к холодной поверхности двери, позволяя телу медленно сползти на пол. Паркет, такой натертый и сияющий еще утром, теперь казался ледяным и чужим. Я сидела, обхватив колени, уставившись в пустоту коридора. Разбитый телефон лежал в сумке мертвым грузом. Мир сузился до размеров этой прихожей, до ударов висков, до ледяного кома в груди, который не давал дышать.

Уволена. Предана. Ограблена.

Слова вертелись в голове бессмысленной каруселью. Лицо Бориса Игоревича, искаженное фальшивым гневом. Спокойная наглость Ольги у трибуны. И… Давид. Его голос в трубке. «Ты истеришь… Поговорим позже». Как будто я накричала из-за разбитой вазы, а не потому что он уничтожил мою жизнь.

Как? Вопрос бился о стенки черепа, как птица о стекло. Как он мог? Мы же… Мы были семьей. Партнерами. Я верила ему как себе. Больше, чем себе.

Слезы не шли. Только сухая, разрывающая боль где-то за грудиной. Опустошение. Полное, всепоглощающее. Я чувствовала себя вывернутой наизнанку, опустошенной, как та папка с презентацией, что так и осталась лежать в моей сумке – ненужный хлам.

Время потеряло смысл. Может, минуты, может, час я просидела так, в оцепенении. Потом тело, измученное напряжением и шоком, запросило хоть какого-то движения. Я встала, пошатываясь, как пьяная. Ноги сами понесли меня на кухню. К воде. К чему-то простому и реальному.

Стакан. Вода из фильтра. Я пила большими глотками, давясь, чувствуя, как холод растекается внутри, но не достигая того огненного шара боли и гнева, что клокотал где-то в глубине, придавленный тоннами льда неверия.

Мой взгляд упал на холодильник. На магнит, державший детский рисунок Ани – тот самый, «наш дом». Ярко-желтое солнце. Кривая башня. Сердечко. Аня. Мысль о дочери пронзила апатию острой иглой страха. Где она? С няней? Давид… Давид знал, что няня сегодня задержится до вечера. Он все просчитал. Все.

Я резко отвернулась от холодильника, и мой взгляд скользнул по барной стойке. По двум недопитым кофейным чашкам. Утренняя спешка… Я пила кофе одна. Давид сказал, что уже выпил свой в офисе, торопился… Но вон его любимая кружка – темно-синяя, с логотипом яхт-клуба. Она стояла рядом с моей. Влажная снизу. Как будто ее только что помыли, но не вытерли досуха.

Мелкая деталь. Ничего не значащая. Но лед в груди дрогнул, дал трещину. Я подошла, взяла его кружку. Она была прохладной, но… пахло не его обычным эспрессо. Пахло каким-то другим кофе. Дорогим, с ванильной ноткой. Такой кофе пила Ольга. Я видела у нее такую же пачку в офисе. «Мой маленький каприз», – говорила она, улыбаясь.

Рука сама разжалась. Кружка со звоном упала в раковину, не разбившись. Звук был невыносимо громким в тишине. Нет. Совпадение. Паранойя. Ты истеришь, как он сказал.

Но ноги уже несли меня из кухни. Не в спальню. Нет. В его кабинет. Небольшая комната, его «мужская берлога», как он шутил. Я редко сюда заходила без спроса. Уважала его пространство. Дура. Наивная дура.

Я распахнула дверь. Все как обычно: массивный стол, кресло, шкафы с бумагами, большой монитор. Но воздух… Воздух был другим. Пахло не его обычным кедровым освежителем, а чем-то чужим. Сладковатым, цветочным. Знакомым. Ее духами. Ольгиными. «Опиум». Резкий, навязчивый аромат.

Меня затрясло. Я подошла к столу, оперлась руками о столешницу, пытаясь унять дрожь. Взгляд упал на корзину для бумаг. Не пустая. Скомканные листы. Я машинально разгладила один. Чертеж. Фрагмент фасада «Небоскреба С». Мой чертеж. С моими пометками на полях. Но в углу… чужой почерк. Ольгин. Быстрый, острый. Какие-то цифры, вопросительный знак.

Он давал ей мои чертежи. Дома. Пока я была в душе, играла с Аней, готовила ужин. Они сидели здесь. Рядом с нашей спальней. И разбирали МОЮ работу.

Тошнота подкатила к горлу. Я отшвырнула бумагу, как обожженная. Рывком открыла верхний ящик стола. Папки, блокноты, пачка стикеров… И вдруг – блеск. Золотой брелок в виде якоря. Не Давида. У него был якорь серебряный. Этот… я видела его на ключах Ольги. «Подарок от папы, моряка», – как-то обмолвилась она.

Я схватила брелок. Металл был холодным. Он обжигал пальцы. Она оставила его здесь. Как трофей? Как напоминание?

И тут я увидела его. Ноутбук. Его рабочий ноутбук. Обычно он брал его с собой. Сегодня… не взял? Или забыл в спешке предательства?

Ледяная решимость, острая как бритва, пронзила апатию. Яд сомнений кристаллизовался в твердую, неумолимую ярость. Мне нужна правда. Вся. Безжалостная.

Я включила ноутбук. Пароль… Его пароль. Дата рождения Ани. Он использовал ее везде. Еще одно предательство – использовать нашу дочь как ключ к уничтожению матери.

Рабочий стол. Иконки. Все знакомо. И тут я заметила. Иконка облачного хранилища… Она была активна. Не так, как обычно. Горел значок синхронизации. И название папки… не стандартное. «Вертикаль_Финалка_Ольге».

Кровь ударила в виски. Руки дрожали так, что я едва попала курсором. Двойной щелчок.

Папка открылась. Десятки файлов. Презентации в PowerPoint с логотипом «Горизонт», но уже со вставленным титульным слайдом «Проект «Вертикаль». Руководитель: Светлова О.Д.». Чертежи в AutoCAD. Мои чертежи! С моими исходными файлами! Расчеты в Excel. Мои авторские заметки в PDF, которые я делала для себя! Все. Весь проект «Небоскреб С». Весь мой труд. Аккуратно собранный, переименованный и… готовый к передаче. В папке лежал файл «Readme.txt». Я открыла его.

«Оль, финальный комплект. Все, как договаривались. Удали историю после скачивания. Б.И. в курсе, ждет твою презентацию как единственную. Завтра в 10:00 защита. После – отмечаем. Твой Д.»

Текст плыл перед глазами. Буквы сливались, расплывались. «Твой Д.» Не «Любящий», не «Целую». «Твой Д.» Холодно. Деловито. Как подпись под договором о продаже. Продаже меня.