Месть за измену. Парижский роман

Глава 1

Глава 1

Я стояла в дверях спальни, в одной руке сжимая карту-ключ выданный услужливой девушкой на ресепшене отеля, другой дверную ручку так крепко, что побелели костяшки.

Казалось, передо мной пошлая сцена из дешевого сериала, только… это была моя жизнь. Их голоса – приглушенный смех, шепот, стон – разносились по комнате, эхом ударяя меня в грудь.

Михаил, мой муж – человек, с которым я делила постель, мечты, боли и страхи да и вообще, каждый момент своей жизни последние шесть лет, – сейчас был в этой самой постели с другой женщиной. Не с кем-то случайным. С ней. С Ольгой, его секретаршей. Стало ясно откуда у меня появилось загадочное приглашение и оплаченный рейс. “Романтический уикэнд, который изменит твою жизнь навсегда”.

Что ж. Как много смыслов она умудрилась вложить в эту простую фразу.

Её длинные ноги, обтянутые прозрачным чулком, обнимали его бока, а его руки уверенно скользили по её телу. Как будто это было естественно, как будто он делал это каждый день. И, может быть, делал. Я не знала. Я ничего больше не знала.

Я замерла, как статуя, не в силах двинуться. Мой разум пытался осознать происходящее, но, казалось, время застыло. Я смотрела, как он целует её шею, обхватывает губами торчащий сосок и как она выгибается ему навстречу, и чувствовала, как моё сердце медленно разрывается, на мелкие, острые осколки.

Это не могло быть правдой. Какой-то кошмар...

Я должна была проснуться!

Зажмуриться, потрясти головой – и всё исчезнет. Но ничто не исчезало. Эта сцена продолжала разворачиваться передо мной в ужасающих деталях. Дыхание стало тяжёлым. Грудь сдавило так сильно, что я чуть не задохнулась.

Уйти...

Надо бы уйти, но закрыть эту дверь, не видеть больше этого ужаса, я не могла. Стояла как вкопанная, пока моё сознание пыталось цепляться за ту Аню, которая верила в своего мужа, в брак, в любовь.

Эта наивная дурочка, милая Анечка умирала здесь и сейчас. В проеме двери. В этом шикарном номере отеля, который он, вероятно, выбрал специально для неё. Не для меня.

Слеза скатилась по щеке, но я её даже не почувствовала. Она падала беззвучно, как и всё остальное во мне.

Ольга заметила меня первой. Её глаза расширились, как у ребёнка, пойманного на месте преступления, но она молчала. Пихнув мужа в плечо, махнула головой в мою сторону, села на кровать, подтянув простыню к груди, и сжала губы, будто боялась, что любое слово сделает всё ещё хуже.

Он же... Он замер, обернулся ко мне с выражением лица, которое я никогда раньше не видела. Смесь страха, стыда и – как ни странно – раздражения.

— Аня, — его голос дрогнул, как будто имя само по себе могло всё исправить. — Это не то, что ты подумала.

Господи! Ну точно, дешевая мыльная опера! Я горько усмехнулась, чувствуя, как внутри нарастает тошнотворный ком.

— Правда? — мой голос был тихим, но полным сарказма. — Может быть, ты просто... упал и, как удачно, членом в ее дырку? Как долго ты как приятно для себя спотыкаешься, м?

Его лицо дёрнулось.

— Я могу всё объяснить. Ты не должна была... как ты здесь оказалась?!

Его фраза словно подожгла меня изнутри.

— Серьезно?! Как я здесь оказалась? – повторила, чувствуя, как голос начинает срываться. – Представляешь, хотела сделать тебе сюрприз, Миша! Заказала ужин в номер, вино. Хотела поддержать перед важной сделкой! А потом и отпраздновать!

— Давай поговорим, не здесь? — он шагнул ко мне, заматываясь на ходу полотенцем. Внушительный стояк все продолжал таранить ткань. Меня начало мутить.

— Не сейчас, — выдала сдавленно, резко вскинув руку, чтобы он даже не пытался подойти ближе. — Просто... не сейчас.

Не дожидаясь ответа, я развернулась и вышла из номера, чувствуя, как горячие слёзы обжигают мои щеки.

Глава 2

Глава 2

Ночная улица Парижа встретила меня холодным воздухом, заставляя намотать скомканный в руках шарф.

Я шла куда-то, не разбирая дороги, но через несколько некоторое время поняла, что оказалась на одной из центральных улиц. Город встречал весну, всячески поддерживая настроение жителей и туристов: флористические зоны у входов в кофейни, шикарно оформленные витрины, гирлянды, мерцающие огоньки, рассыпающиеся на тротуарах, словно звёздная пыль.

На каждом углу цветочные магазинчики, где продавались букеты роз – алых, белых, розовых. Влюбленные на улицах шли рука об руку, смеясь, как будто весь мир принадлежал только им.

Мужчина в элегантном пальто дарил своей спутнице охапку воздушных шаров, и она захлопала в ладоши, как ребёнок. Мне захотелось расплакаться. Тоже как ребенку. И чтоб кто-то обязательно меня пожалел.

Всё это казалось издёвкой. Париж – город любви, как его называют, – этой ночью превратился для меня в театр, где каждый был счастлив, кроме меня.

Слёзы застилали глаза, и я быстро уткнулась в плечо какого-то прохожего, извиняясь на автомате. Он улыбнулся, но я даже не посмотрела ему в лицо. Я просто продолжила идти, не разбирая дороги, пока ноги не привели меня на мост Александра III.

Я остановилась у перил, чувствуя, как ветер треплет мои волосы. Вода Сены тихо плескалась внизу, и её спокойствие было настолько противоположно хаосу внутри меня, что стало невыносимо больно.

Мой взгляд блуждал по воде, но мысли были далеко.

Там, где всё было проще, ярче, светлее. Где я была беззаботной девчонкой, которая жила на катке. Восемь утра – первый лёд, с которого ещё не стёрли ночной иней. Падения, синяки, но и чувство свободы...

Я так любила это. Любила до тех пор, пока не встретила Мишу.

Тогда он был совсем другим. Весёлым, жадным до жизни и побед. Молодой хоккеист, случайно оказавшийся на тренировке в нашем комплексе. Его громкий смех разносился по раздевалке, его уверенность была заразительной. Он поскользнулся прямо у меня на глазах в первый день тренировки, а я протянула ему руку.

— Каток для фигуристов, а не для медведей, — поддела я его тогда, но он только засмеялся.

Так всё началось. Тренировки, бесконечные разговоры за чашкой какао в кафе возле катка, прогулки после поздних занятий. Он был моим миром. Я даже не заметила, как фигурное катание стало уходить на второй план, а потом и вовсе исчезло из моей жизни...

И вдруг меня осенило.

Я вспомнила, как перед вылетом, сидя в аэропорту, листала в телефоне афиши и наткнулась на фото огромного крытого катка в центральном парке. Хотела предложить мужу пойти туда вместе. Ну и что весна и о снеге все забыли? Мы бы могли посмеяться, вспомнить, как познакомились, подурачиться на льду… Но теперь всё это было неважно. Единственное, чего хотела – снова почувствовать твердый лёд под ногами. Не для него. Для себя.

Я открыла карту на телефоне и быстро вбила название катка. До парка было чуть больше двух километров. Плевать. Ноги донесут. Меня гнало какое-то дикое, необъяснимое желание попасть на лёд. И когда я его наконец увидела, жгучее облегчение и ядовитая печаль разлились по нутру.

Лёд искрился тысячей звёзд, а над катком играла тихая мелодия какого-то французского шансонье.

Было многолюдно. Кто-то неуклюжий, кто-то уверенный. Молодые пары держались за руки, дети с визгом катались вокруг своих родителей, а в дальнем углу мужчина скользил так ловко, что я невольно замерла, наблюдая за его движениями. Воспоминания нахлынули, обрушившись тяжелой волной. Сердце болезненно сжалось, но вместе с болью пришло и что-то другое – решимость.

Я прошла к будке проката, взяла коньки, такие же как носила раньше. Надела их, привстав на носочки, чтобы проверить шнуровку, и отправилась к выходу на лёд… Сделала ещё несколько шагов, а потом оттолкнулась сильнее, набирая скорость. Воздух обжигал кожу, но я только улыбнулась. Вот оно. Избавление. Освобождение. Свобода.

Глава 3

Глава 3

Олег. Бизнес-завтрак с японцами. За несколько часов до событий с Аней…

— Господин Зимин, а вы женаты?

— Разведен.

Японец изменился в лице, даже не скрывая неодобрения. Слышал для этих мы все “тупые иностранцы”, чего перед нами стесняться.

— Развод нехорошо.

А я прям тебя спрашивал, немчура. Очень плохо жил без твоей экспертной оценки. Только ради нее сюда и прилетел.

— Мы собрались здесь обсудить мою личную жизнь?

Я чувствовал, что закипаю. Спасала только рожа кирпичом. Она всегда такой была. И часто этим меня подводила, а тут вдруг пришла на выручку.

— Наша культура очень ценит институт брака, — певуче сообщил японец.

Да хорош заливать, знаем мы ваши институты.

— Господин Воронцов?

— Я женат, Танка сан. Мы с женой со школьной скамьи рука в руке, душа в душу, — Воронцов протянул свою лапищу, будто на ней отпечатался след жены в доказательство.

Ненавижу.

— Очень хорошо, господин Воронцов.

С делового завтрака я ушел голодный как волк и такой же злой. Японцы четко дали понять, что при выборе отдадут предпочтение человеку надёжному в семейных вопросах. Пришлось сообщить, что развод не означает, будто у меня нет постоянной женщины. Спутницы.

Врал, конечно.

Зачем?

Да даже не ради контракта, что самое обидное. Перед Воронцовым врал.

Не было у меня никого постоянного.

По его, в том числе вине.

Много лет назад

— Наташ… — я постучал в комнату сестры. Нас трудно было назвать друзьями, близки мы не были, секретами не делились, но я уже дошел до той степени отчаяния, когда был готов на крайние меры. — Я спросить хотел.

Сестра расчесывала у зеркала свои длинные темные волосы.

Такие же темные как у НЕЕ.

— Валяй, — щедро позволила она, даже не взглянув в мою сторону. Я помялся в дверях.

— Я войду? — мне не хотелось, чтобы услышала мать или, ещё хуже, отец.

— Недолго только. Я занята.

Я кивнул, прикрыл дверь и замер у порога.

— Слушай… я это…— я не знал как заговорить о главном и откровенно боялся насмешек. Наташка была колючей и злой. Считалась красивой и даже бедность не портила ее красоты в глазах одноклассников.

В школе ее любили.

Характер ее это, увы, не улучшило. Ну или просто я в ее глазах не заслуживал ни любви, ни уважения.

Может тогда так и было.

Я не был из тех, кем она восхищалась. Ни грубым, ни тупым не был. Любил хоккей, но так до сих пор и не вошёл в основной состав, так что даже ходить ко мне на матчи и гордо всех оповещать, что брат звезда не получалось. Бесполезный.

— Ну? — Натаха крутанулась на стуле. Я поморщился от противного звука. — Чего надо?

— Я спросить хотел, может сходишь со мной в магазин? Я хочу выбрать что-то, ну… что девушкам нравится.

Брови Натахи поползли вверх. Глаза округлились как шайба примерно. А потом она заржала, как лошадь у бабкиного соседа по даче.

— Ты чо Олежик, втрескался что ли? — Натаха стукнула ладонями по коленям и замотала головой. — Фига се… кто эта несчастная.

Мне было до того мерзко. Хотелось уйти, но я вспомнил Анину руку в лапе Воронцова и заставил себя стойко выдержать насмешки сестры. Я должен был попробовать. Должен был хотя бы попытаться.

— Просто хочу измениться.

Черта с два я сдам ей имя. Ещё не хватало чтобы они потом вместе мне кости мыли на какой-то вечеринке, куда меня не пригласят.

— Для начала рожу исправь свою кирпичную. Улыбнись что ли?

Я послушно растянул губы. У меня всегда были с этим проблемы. С проявлением эмоций. Мама говорит какой-то врождённый дефект нерва. Я даже плакал в детстве молча, одними глазами, а не как нормальные дети. Я был ненормальным. И все думали, что раз по мне не видно и не слышно, то я ничего не чувствую. А я… Да кто ж его знает, что со мной не так.

— Ой все, — Натаха замотала руками. — Нет, это лучше не надо. Ты на маньяка похож сразу. На серийного убийцу с шизофренией. Не улыбайся. Никогда.

А я и так никогда практически.

Меня в классе так и дразнили скала.

Высокий, мощный. И ноль эмоций.

Скала.

— Тебя, Зимин чо заморозило от фамилии? Ты теперь как Кай?

Ага… где б взять такую Герду, чтоб пришла и отогрела…

— Слушай, Олеж, выкинь из головы. Ну приодену я тебя. Откуда, кстати, бабло? А толку… встречают по одёжке, а провожают то, — Натаха постучала по своей макушке, — так что шансов у тебя нет. Ты лучше свободные бабки сестре пожертвуй. А я подружку, так и быть, уговорю на один поцелуй. Чтоб хоть не помер нецелованным девственником, да? Но только на поцелуй. Остальное извини. У меня подружки высший сорт. Они не по твоей части.

Я молча вышел.

Подружки мне не надо и задаром, не то что за деньги. Мне была нужна Аня. Но у нее был Воронцов. Улыбчивый, весёлый, богатый. Одетый с иголочки, звезда клуба и школы.

3.1

— Где же ты, Герда?

Я смотрел в свои пустые глаза в зеркале и искал ответов.

Где мне взять эту красавицу, согласную сыграть роль влюбленной и очень счастливой. Тем более во Франции. Я тут не знаю никого толком. Да и времени в обрез.

Дёрнул же черт за язык.

Дурак, ты Олежка.

Дурак.

Мотнул головой и плеснул себе в рожу холодной воды. Надо сходить куда-то. Подышать что ли. Подумать. Я взял телефон и стал гуглить ближайший каток. Лёд всегда помогал. Пусть он не стал моей путёвкой в счастливую жизнь, но был мне верным другом. Много лет.

Я скопировал адрес в строку вызова такси и пошел одеваться.

Когда-то я проводил на катке по четыре – пять часов в день. Без праздников и выходных. Выкладывался, не жалея себя. Все мечтал войти в основной, потом в сборную. Но…

Завязывая хоккейные коньки на низенькой скамейке, я продолжал вспоминать юность. Как впервые пришел на лёд. Как познакомился с командой. Как однажды увидел фигуристок. Аню увидел. И пропал. Шесть лет моей школьной-тренировочной жизни, а помню только ее. Их. Счастливых до тошноты.

Глава 4

Глава 4

Сказать ей? Или не стоит?

Я крутанул ее вокруг себя волчком. Знал, что она справится. Верил.

Она ахнула, сделав неловкий разворот, смазанный на троечку, все же потеряла равновесие, и буквально влетела мне в грудь. Я рефлекторно схватил её за талию, крепко прижал к себе, чтобы не упала. И задохнулся. От нее веяло чем-то сладковато-весенним. Манящим таким.

Аня вскинула голову.

Все такая же красивая. Глаза большие, чистые-чистые. Как горное озеро, нетронутое человеком. Только грустные почему-то.

Что тебя тревожит, Аня?

Счастлива ли ты с ним?

Я, вот, не был.

Развелся.

Вернее, жена со мной развелась.

— Ты холодный, Зимин, бесчувственный как самая суровая зима.

И ушла.

Не моя, видно, Герда.

— Ой… — растерянно выдохнула Аня, цепляясь за мои плечи. — К таким маневрам я давно не готова. Но мне, — она поспешно облизнула губы и улыбнулась, — понравилось. Как будто в прошлое вернулась.

Я тоже, Ань.

Я тоже.

Мои ладони всё ещё сжимали её тонкую талию. Мы замерли: лед под коньками едва поскрипывал, а я вдруг понял, насколько близко её лицо. И губы. И взгляд оторвать не мог от них.

Не пялься ты так открыто, Олег!

Заметит же. Для нее вы часу не знакомы. Это у тебя целая эпоха перед глазами.

— Правда, повторить, прямо сейчас, я точно не готова. Я несколько не в том состоянии... — она мотнула головой, — в смысле не в физическом, морально не готова.

И ведь не вырывается. Не отталкивает меня. Даже отстраниться не пытается.

Я тоже не наглею. Поддерживаю только. Хотя она давно уже твердо стоит на ногах и мне очень внезапно хочется понаглеть.

Ты что ж, Зимин, после всех этих лет?

В голове, мутной и какой-то хмельной не находится разумного ответа. Только глаза ее как фары. И сердце стучит, как мотор гоночной. И губы эти. Так и не довелось мне их попробовать.

А теперь она замужем. Не просто чужая девушка. Жена.

Только вот счастливо замужняя дама не обнимается прилюдно с чужим мужиком на катке. Не позволяет ему вот так себя прижимать.

Или я чего-то не понимаю в счастье? И в браке. Хотя, в браке точно не понимаю.

Понимал бы, может свой бы не просрал.

Жалею ли?

Вообще нет.

Я когда развелся, как гора с плеч.

— Могу я тебе, Аня, кофе предложить?

А ты мне расскажешь, что там с твоим моральным не стоянием. Говорят, посторонним легко выговориться.

Синдром попутчика или как-то так.

Я ж вечно в твоей жизни попутчик. Мимо крокодил.

Сейчас вот тоже.

— Я бы чаю выпила, с облепихой!

А раньше какао любила с зефирками. Тренер тебя всегда ругал. Я помню. А ты потом передразнивала ее, кривляясь в беседе с Воронцовым. И брала в буфете двойной горячий шоколад.

Она отстранилась, повертела головой, явно всматриваясь в витрины ближайших кофеен.

— Интересно, подают у них такой? Я впервые во Франции, а вы? Обычно по морям в отпуск ездила…

— А я уже бывал. Уверен, что чай найдется. Ну не может быть, чтоб во всем Париже не было чаю с облепихой, да?

Я для тебе хоть весь город объеду, хочешь?

Пришлось выпустить ее из объятий.

Не хотелось.

Странное дело. Давно уже забылось, отболело. Перешагнул я уже тот рубеж,страниц сколько перелистнуть в своей книге жизни. И вдруг не хочу ее из рук выпускать.

Мы вышли к раздевалке, сели на скамью.

— Давай номерок, схожу получу вещи нам.

Как-то само собой перескочилось на “ты”, пока была в моих руках. Аня не возражала вроде и я не стал исправляться. Возвращаться теперь к “вы” было уже глупо.

Я протянул руку, ожидая ключ от шкафчика.

— Обещаю не сбегать с твоими вещами. — Я стукнул мыском своего ботинка от коньков об ее изящные фигурные. — Да и не мой размерчик. Маловато будет.

— Вот, — Аня протянула кругляш и рассмеялась. А мне от ее открытого смеха так почему-то тепло внутри стало. Сказал бы кто, чего вдруг. — Твои часы стоят больше всех моих пожиток. Это я чтоб риски сразу определили. Невыгодное я дело.

Это кто же тебе такое сказал, что ценность женщины измеряется ценностью ее шмоток, Аня? Не муж твой распрекрасный случайно? У этого-то со школы все только толщиной кошелька и мерилось.

Наверное надо бы улыбнуться в ответ, но я так и не научился нормально. Чтоб не казаться маньяком-шизофреником.

— Это всего лишь часы, Аня. Я не привык мерить людей деньгами.

Звучало как-то странно. Я поморщился сам себе и ретировался по-быстрому, махнув ключом, мол сейчас туда-обратно.

Да что ты, Зимин. С людьми разучился разговаривать?

С людьми, может, и нет. А с ней…

С ней как будто все заново. Как будто тот, прежний Олежка не остался в далёком прошлом.

Я вернулся с вещами, поставил ее ботильоны на пол, положил на скамью пальто. Присел на корточки рядом:

— Позволишь помочь? — пальцами уже за шнуровку коньков взялся, а коленями ботинок сжал, чтоб не елозил туда-сюда.

— Оу, — она дернула ногой, но ретироваться было поздно. — Это очень... неловко. Спасибо... — я взглянул на нее снизу вверх и заметил, с какой тоской, болью даже она наблюдала за моими руками и неожиданно совершенно выдала: — Надо же, мне муж за все время как встречались, ни разу коньки не шнуровал. А потом я бросила.

— Мужа?

И какая-то странная надежда в душе. Ну вот откуда она вообще? И мысли эти дикие. Да быть не может.

И с чего ты вообще об этом думаешь, Зимин? Просто доказать себе, что смог? Или Воронцова носом ткнуть в дерьмо?

Ты же не такой, Олег. Ты ж любил ее до трясучки. Помнишь?

И ведь помнил. И чем больше с ней сейчас говорил, тем ярче помнил.

Я ж знаю, что замужем она. Воронцов с его фирмой мне уж сколько лет глаза мозолит с ленты новостей. А теперь, вот, напрямую закусились. Я ж потому и уехал в другой город, чтоб подальше. Не видеть чтоб.

И вот. Свела судьба.

Глава 5

Глава 5

Официант подал меню, и я благодарно улыбнулась, пытаясь скрыть дрожь в руках. Я даже задумываться не хотела, почему так легко согласилась на кофе с незнакомцем. Может, потому что мне больше некуда идти? Или вот это ощущение близости? Я прищурилась, изучая его лицо. Что-то в нем казалось до боли знакомым. Словно воспоминание, которое никак не могло оформиться в четкую картинку.

— Даже так? Хоккей... Мой муж тоже играл. И тоже бросил. Какое совпадение... — Вдруг захотелось рассказать ему все. Выплеснуть каждую каплю боли, которая жгла изнутри. Но что может быть нелепее, чем рыдать перед незнакомцем в парижском кафе? Мы ж не в кино, в самом деле. — Из какого вы города? Где занимались? — спросила, наблюдая, как его пальцы легко барабанят по столу. Без кольца. Почему я это заметила?

Может ли быть такое, что он знает Мишу? А я тут перед ним готова душу вывернуть…

— В Самаре, Аня, — и смотрит мне в глаза своим внимательным взглядом. Нечитаемым. Ни улыбки, ни ужимки. Железный человек. — На Куйбышева.

Куйбышева... Ледовый дворец на Куйбышева. Единственное место в Самаре, где я проводила каждый день своей юности.

— Да ладно?! — Перед глазами пронеслись картинки: я, четырнадцатилетняя, с тугим пучком волос, зашнуровываю коньки. Раннее утро, еще темно. Дыхание обжигает горло. Сперва меня водила мама, потом уже сама ездила, а потом Мишка... Фигуристы. Хоккеисты. Тренировка за тренировкой.

— Ты... — я всматривалась в его лицо, пытаясь разглядеть в этом взрослом мужчине мальчишку, которого могла знать. — Ты тренировался там? А Мишу? Воронцова? Помнишь такого?

— Помню, Аня, — он чуть сощурил глаза. Единственная эмоция на твердом лице за все это время. — Ждал, когда ты меня вспомнишь.

Он сделал паузу. Не дождался, видно, узнавания и… усмехнулся. Аккуратно так. Натренированно, уголком губ. Лицо его странно скривилось. Олег как будто опомнился и снова превратился в маску.

— Я звал тебя на свидание. Покататься перед новым годом на городской елке. Ты отказала. Сказала у тебя Воронцов.

Я смотрела на его лицо, и внезапно что-то щелкнуло в памяти. Высокий мальчишка с серьезным взглядом. Всегда один. Всегда в стороне от шумной компании хоккеистов. Я даже не помнила, как его звали тогда.

Горячая волна стыда прокатилась по телу. Я ведь даже не посмотрела на него толком, настолько была увлечена ярким, шумным и говорливым Мишкой.

У меня Воронцов.

Как будто это объясняло все. Как будто это было оправданием.

— Боже, — я закрыла лицо руками. — Прости. Я была такой...

— Влюбленной, — закончил он за меня. — Ты была влюбленной девочкой, Аня. В этом нет преступления.

Я подняла глаза. Он смотрел на меня с теплом. Не с обидой, не с укором. С каким-то странным пониманием.

— Дурой была, — вырвалось у меня. — Слепой, наивной дурой. Не только тогда. Все эти годы.

Я отвернулась к окну, но вместо парижских улиц видела только отражение собственного лица. Лицо женщины, которая много лет смотрела не туда. Которая выбрала не того человека и убедила себя, что это счастье.

А потом вдруг почувствовала, что мою руку накрыла теплая ладонь.

— Самое обидное…, — продолжила я, не в силах остановиться, как будто вот это признание, этот привет из прошлого стал внезапно ключом к запертому осознанию, обличая в слова то, что давно хранилось внутри меня, за семью замками. — Я ведь всегда знала, что он такой. Уже тогда, в Самаре. Все девчонки шептались о нем. О том, как он встречается с гимнастками на выездных. Или девочками из сольных программ. А я... я думала, что со мной будет иначе. Что я – особенная. Чемпионка области по самообману. Все эти годы я убеждала себя, что наш брак – это что-то настоящее. А сегодня... сегодня я просто зашла в номер не вовремя.

Олег молчал, позволяя мне говорить. И, странное дело, в этом молчании было больше понимания, чем в любых словах утешения. И его ладонь лежала на моей. Неподвижно. Но придавала сил.

— Самое интересное, я даже не удивилась. Где-то глубоко внутри всегда знала, что это произойдет. Не хотела признавать, что потратила столько лет на человека, который никогда не был тем, за кого я его принимала.

Я снова взглянула на Олега.

— А ты? Как сложилась жизнь мальчишки, получившего от ворот поворот от глупой девчонки?

— В основную меня так и не взяли. — Он пожал плечами и рука на моей руке чуть шевельнулось от этого. Олег бросил на наши ладони какой-то напряжённый взгляд, но руки не убрал. — Я ушел из спорта, уехал в другой город, отучился. Работаю в околоспортивной сфере.

И замолчал. Снова скосил взгляд на наши руки. Убрал свою ладонь. Па пальцам прокатилась прохлада.

Я только сейчас заметила, что к нам шел официант. Олег сделал за нас заказ. Воспитанный, галантный.

Дождался, когда официант ушел и снова встретился со мной взглядом.

— Развелся два года назад. Если ты об этом спрашивала.

Мое сердце пропустило удар. Не знаю, почему это так взволновало. Может быть, из-за того, как деликатно, но прямо он это произнес. Без горечи, без драмы. Просто факт.

— Почему? — вопрос сорвался с губ сам собой. И тут же я прикусила язык. — Прости. Не стоило спрашивать о таком.

— Жена хотела детей, но не получалось. И с каждым годом это становилось все большей проблемой. А потом она встретила другого. У них теперь сын. Восемь месяцев.

— А у тебя? — спросил он. — Дети есть?

Я покачала головой.

— Нет. Миша всегда говорил «успеем еще». Сначала карьера, потом путешествия, потом ремонт в новой квартире, потом в доме. Всегда находилась причина отложить. А я... просто ждала.

Я вдруг поняла, что снова заговорила о муже. Бывшем муже? Странно было осознавать, что за один день вся моя жизнь перевернулась с ног на голову.

— Жалеешь? — спросил Олег тихо.

— О чем именно? О том, что нет детей? Или о том, что вышла за него?

Глава 5.1

— И о том, и о другом, — что-то было в его внимательном взгляде. Что-то, чего я не могла прочесть.

Глава 6

Глава 6

Я все никак не мог выкинуть из головы ее слова.

Девочка Аня бы сходила на свидание с хорошим парнем.

Все пребирал в памяти нашу прогулку, как яркие бутылочные осколки и ракушки в моей коробке сокровищ.

Ее улыбка, яркий блеск глаз, шутки. За всем этим надёжно пряталась тоска, но я замечал все равно ее следы в паузах разговора. Поэтому и старался не допускать слишком длинных пауз.

Я поднялся на свой этаж, принял душ и лег в кровать. Открыл галерею и стал смотреть на наше фото. Наше первое совместное фото. Спустя больше, чем 20 лет.

Какая же ты красивая, Аня.

Ни годы над тобой не властны, ни мудак муж тебя не испортил. Все такая же чистая в своей искренности.

Даже просто на фото смотрю, а живот стягивает желанием.

Сколько раз я мог сегодня тебя поцеловать. Но это было бы подло и низко.

Я отправил ей фото. Отложил телефон.

А могла бы быть моей Гердой.

Только завтра она улетит. А потом Воронцов дома ее дожмет и снова у них будет хрупкий мир. До его очередной ходки.

Я опять потянулся к телефону и открыл мессенджер.

“Не спишь еще? Я наберу тебе, Аня?”

Герда: “Нет, только собираюсь. Звони, конечно”

– Ань, не улетай завтра?

Какую чушь ты несёшь, Зимин. Сам себя слышишь?

— В смысле? Почему? — голос звучал встревоженно. — Что-то случилось?

— Он не отпустит тебя так просто, ты правда в это веришь? Воронцов манипулятор. А если ты не поддашься в ход пойдут жёсткие методы.

От мыслей, что Воронцов ее обидит кровь бурлила в венах.

И что? Что ты ей можешь предложить?

— Покажем ему, что ты не одна? Что скажешь?

Ты совсем сдурел, Зимин.

Просто лишился последних мозгов.

А если она узнает?

Что вы бодаетесь за контракт? Что условие получения — статус не холостого мужика?

Тогда что?

— В... каком смысле? — после недолгой паузы из смарта ко мне в уши пробрался вкрадчивый вопрос. А у меня от ее голоса мурашки по коже. И стояк высотой с Эйфелевой поспорить пытается. — Я не совсем понимаю.

Я тоже совсем не понимаю, что несу Ань.

Увидел тебя сегодня и все. Крышу сорвало. Совсем.

Думал, забылось давно.

А оно вот где жжется.

Не скажешь же ей так.

— Пусть решит, что мы вместе. Чтобы не наседал на тебя первые дни. Потом подашь на развод, уедешь на пару недель из города. Вернёшься к суду.

Ага.

Ты ещё к себе ее пригласи пожить, идиот.

Я бы пригласил. Только она ж не поедет.

Я б и сюда ее пригласил. Знал, что не согласится, вот и не стал. Она сегодня и так по уши во впечатлениях.

— Олег... спасибо, но он не поверит. Я гулящей никогда не была, он же меня как себя знает... как и я его. И вот это его блядство, прости, что ругаюсь, — спохватилась она. — Со мной все будет хорошо. Правда. Я уеду завтра с самого утра. Миша не успеет ничего мне сделать. Разве что ночью придет... но там ведь Ольга…

— Я разве назвал тебя гулящей?

Я поморщился от мысли, что это так прозвучало.

Идиот ты, Зимин. Ну додумался тоже.

Никогда я не умел про чувства с женщинами. Может потому и один? Делами, пожалуйста. Через рот — сразу как немчура.

— Он поверит, Аня. Он знает, что я всю школу по тебе сох. Всегда знал.

Он ещё и напоминал мне каждый раз, что мне ты не достанешься. И ведь прав был. Досталась ему.

Раньше надо было признаваться. Двадцать с лишним лет назад. Но тогда она и слушать не хотела. Да и я ходил с языком в жопе.

— Как это, знает? — озадаченно переспросила она.

Вот так Аня. Весь каток знал. Ну, кроме тебя. Это ж спортсмены. Первые сплетники на деревне.

Аня, ну ты же сама спортсменка. Ну не говори мне, что вы не все обо всех внутри знали. Это ведь так работает.

Она фыркнула.

— Но ведь школа давно была... А мы ни разу за все это время и не пересекались

Откуда ему это знать?

— Что будешь делать, если он ночью заявится?

Она замолчала, но потом тихо прошелестела:

— Но что можешь сделать ты, будучи не в моем номере, если он заявится ночью?

— Я могу быть в номере, Аня. У тебя двухместный? Диван, может есть?

Ну ты и наглый, Олег.

Это ж надо! У дверей только руки коснулся, а теперь на ночёвку открытым текстом набиваешься.

Тебе бы эту смелость и решимость да много лет назад.

Но много лет назад я был мальчик. А теперь мужчина. И могу дать защиту женщине, которая мне нравится. А главное готов ей эту защиту предложить, не боясь снова услышать отказ.

— Это... я не думаю, что Миша может... — она запнулась. Тишина в трубке давила, пока Аня раздумывала. — Зачем тебе это? Школьное увлечение, тепло воспоминаний. Но сейчас. Зачем тебе чужие драмы? Тем более, непосредственное участие в них.

И правда зачем?

Зачем тебе, Зимин?

— Может меня совесть и мучает за прошлые долги. Я столько раз порывался тебе рассказать тогда… Когда мы возвращались со сборов или с выездных. Когда ты неслась к нему через весь каток… Думал, открою тебе глаза и бросишь его к чертям.

— Может быть только на чай? — неуверенно протянула она. — Не думаю, что он заявится ночью, тем более, когда Ольга под боком. Но, как же... тебе придётся возвращаться к моей гостинице…

На чай… Ну какой чай, Аня?

Ты же большая девочка. В самом деле.

Кроме того, я знал, что Воронцов заявится. Потому что ему очень надо срочно починить семейное гнездо. Такой контракт под угрозой. Да он в ногах ее будет ползать. Вылижет всю. С ног до головы.

И от мысли, что этот козлина будет к ней прикасаться сегодня ночью такая ярость в груди, какой я в себе вообще не помню.

Я вздохнул. Помолчал. Не дождался приглашения более оформленного и пошел ва-банк. Ну не мог я спокойно спать, когда Воронцов ее там окучивает. Ладно бы она счастлива с ним была, так ведь нет. Я же видео, что потухла совсем.

— Аня, все, что тебе надо сказать "приходи". Я буду у твоего номера через двадцать минут.

Глава 7

Аня

Я уже собралась согласиться, сказать, чтоб приезжал. Но внезапно в номер постучали. Я знала, кто там.

— Я перезвоню, Олег. — Отбив звонок, подошла к двери, широко ее отворив.

— Нам надо поговорить, — не дожидаясь разрешения войти, Миша, как всегда, действовал напролом. Почему только сейчас эта его манера страшно бесила? Раньше я сквозь пальцы спускала...

— Как будто я тебя не приглашала! Или ты ко всем так нагло вламываешься?

Муж небрежно отодвинул меня в сторону, прошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь.

— Послушай, — Воронцов говорил тоном человека, который абсолютно уверен в своей правоте, — то, что ты застала, ничего не меняет в нашей семейной жизни. Это была просто случайность.

— Случайность? Случайно трахающиеся... сколько? Как долго ты ее натягиваешь, м?

— Аня, прекрати, тебе не идет, — он поморщился, — наш брак важнее каких-то сиюминутных эмоций. Ты же понимаешь, что мужчине иногда нужно...

— Даже не думай продолжать. Ты слышишь себя, Миш? Ты ведь давно переступил черту. Я терпела годами твои измены, закрывала глаза, делала вид, что ничего не происходит. Еще когда мы не были женаты. Но сейчас — все. Между нами все кончено.

Воронцов впервые за время нашего разговора потерял самоуверенность. В его глазах мелькнуло удивление, которое быстро сменилось раздражением.

— Ты серьезно? Ну раз терпела столько, чего сейчас кочевряжишься? Подумай о репутации нашей семьи.

— О репутации? — У меня буквально глаза на лоб полезли. — А где была твоя забота о репутации, когда ты секретаршу жарил?

Муж побагровел, глаза сузились:

— Ух ты, зубки решила показать, неблагодарная дрянь! Все тебе мало! Богема хренова! Что мать твоя, училка, что ты туда же. Знаешь, сколько я вкалывал чтоб ты спокойно могла носить свое трярье? Пируэтики свои выписывать?

— Школа полностью моя заслуга, не нужно обесценивать и вообще, я...

— Заткнись! — рявкнул он. — У меня есть рычаги давления. Ты думаешь, что без меня сможешь нормально жить? Деньги, связи — все это мое!

— Угрожаешь? — спокойно спросила я.

— Мне нужен этот брак. И ты. Хотя бы на неделю.

— Вот это даа... Уже на неделю. Любовь и "сколько я для тебя сделал" мимо? И зачем?

Миша помедлил, потом выдохнул:

— Контракт с японцами. Условие сделки — быть примерным семьянином. Если мы разведемся, я потеряю все. Миллионы, связи, репутацию. Они на встрече настойчиво намекнули о семейных ценностях. Уверен, пункт о стабильности брака будет прописан в контракте.

Я буквально оцепенела. Значит, вся эта показная забота о семье — не просто очередной приступ его наглости. Реальный бизнес-расчет. Это реальный шанс выйти на азиатский рынок.

— Скажи мне, правильно ли я поняла: у тебя контракт года с людьми, для которых семья, доверие и любовь — важно, и ты, вместо того, чтоб сразу меня все привезти, обставить красиво, запудрить мне мозг, притащился с Ольгой и трахал ее, уже после как тебе огласили вот это все? Ты — идиот?

Миша мгновенно вышел из себя. Вытянув руку, он схватил меня за запястье, больно сжимая, дернул на себя:

— Ты переходишь все границы! — прорычал он. Глаза сканировали мое лицо, задержались на губах. Он плотоядно ухмыльнулся.

— Отпусти! — я дернулась, но тщетно.

— Что ж такая ледышка раньше была, Анька? — рассмеялся он. — А оказывается, какое пожарище прятала. Муж толкнул меня к стене, я споткнулась и врезалась в прикроватную тумбочку. От боли перехватило дыхание. Но сдаваться я не собиралась.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что сможешь меня запугать, — прошипела я.

— О, милая моя, у меня совершенно не то на уме, я не буду запугивать. Я трахну тебя так, что звездочки на небе увидишь. Говорят, после бурных ссор, секс охренительный.

— Хера с два тебе, а не секс, урод!

В следующую секунду мы буквально схлестнулись, отвоевывая целостность моих штанов. Я царапалась, пыталась вывернуться, толкала его изо всех сил. Воронцов дернул блузу, больно сжимая грудь через тонкое кружево лифчика. Развернув меня к стене лицом, одна его рука захватила мои обе, дернув вверх, фиксируя. Второй он сорвал джинсы, оголяя зад. Горячая, слегка подрагивающая лапища прошлась по коже, за этим сразу же последовал болезненный шлепок.

— Вот такая Анька мне нравится. Очень.

Я вновь попыталась освободиться и в очередной раз получила по заднице, с другой стороны.

— Да тихо ты, коза! Ишь как бодаешься, стерва, — послышался звук расстегиваемого ремня, шуршание одежды.

— Не смей, — зашипела я, когда почувствовала прикосновение горячей, напряженной головки между ног.