Мгновение, чтобы влюбиться, и целая жизнь, чтобы забыть

Мгновение, чтобы влюбиться, и целая жизнь, чтобы забыть

Влюбленность…

Вы были слишком молоды.

Восемнадцать. Первые незрелые чувства накрыли с головой. Алиса появилась в вашей компании летом две тысячи второго. Беспорядочные, непослушные ядовито-зеленые локоны с аспидной чернотой у корней, снежно-белая кожа с едва заметными сосудистыми звездочками на шее, чувственные полные губы — нижняя в обхвате двух колец. Она смеялась заливисто и громко, обнажая ряд белоснежных зубов в металлических брекетах.

Шумная — ее было сложно не заметить. Говорила без умолку, рьяно размахивала руками, рассказывая очередную историю, громче всех смеялась над твоими — пусть и не совсем удачными — шутками. Алиса не испытывала робости. Счастливо выкрикивала любимые песни посреди оживленной улицы в то время, как ты смущенно потирал шею, озираясь по сторонам. Ей нравилось в особенно жаркие дни ходить босой, пачкать и обжигать узкие ступни о горячий асфальт. Она широко раскидывала руки, зацепив пальцами свои изношенные конверсы, запрокидывала голову и блаженно прикрывала глаза.

Ты не мог отвести от нее восхищенный взгляд.

Ее глаза в обрамлении пушистых смоляных ресниц отливали расплавленным серебром. Каждый раз, когда ваши взгляды встречались, у тебя перехватывало дыхание. В те короткие мгновения ты нутром чувствовал, как с треском обрывались нити, связывавшие реальность и твое уязвимое юношеское сердце. Легкая застывшая полуулыбка на вишневых губах. Скуренный наполовину Мальборо в подрагивающих пальцах с облупленным черным лаком на коротких ногтях. В ушах воцарялся неясный гул, в котором невозможно было различить ни единого отдельного звука, лишь оглушительный грохот собственного сердца. От волнения пересыхало во рту, и язык нещадно лип к нёбу.

— Витась, — обратилась она к тебе в тот вечер чертовски сладким голосом, от которого по твоей коже пробегали мурашки. — Ты встречаешься с кем-нибудь? Я слышала, что ты расстался с Самойловой.

Несколько долгих секунд ты лихорадочно бегал глазами по ее лицу, нервно поджимал губы, чувствуя, как холодные пальцы почти невесомо коснулись твоего татуированного запястья. Подушечки огладили черные линии, поднялись выше по предплечью и замерли в особенно чувствительном месте — на сгибе локтя. Такой простой вопрос сдавил горло плотным холодным кольцом, не позволив произнести и слова.

Ваш первый поцелуй был неловким, но горячим до легкого покалывания в губах. Хирургическая сталь непривычно стучала по нижним зубам, когда язык широким мазком скользил по нёбу, слизывая тягучую слюну. Узкие ладони с мозолистыми пальцами от игры на гитаре робко касались обнаженных плеч, обжигая кожу. Ее волосы пахли ванилью, а на языке оседал табачный привкус вперемешку с земляничным бальзамом для губ.

Алиса носила чокеры на тонкой шее — тебе нравилось заползать под них пальцем, поглаживать мягкую кожу, чувствовать, как лихорадочно бьется вена. Каждый раз она дергалась, боясь щекотки, и тихо смеялась, беззлобно называла тебя «придурком». В ее рюкзаке неизменно валялись сигареты, кассетный плеер с любимыми песнями, расписанные медиаторы и альбом с упаковкой масляной пастели. Алиса часто рисовала, увлекалась, теряя счет времени, и забавно высовывала кончик языка. Точно ребенок, терла курносый нос, шумно шмыгала. На ее лице оставались разноцветные пятна, к которым ты в порыве необъяснимой нежности прижимался легкими поцелуями.

Ты влюбился с первого взгляда. Так глупо.

Двадцать. Студенчество — время тяжелое и суетливое. Редкие встречи стали поводом, чтобы попробовать жить вместе. Удивительно, но это оказалось несложно. Засыпать крепким сном после занятий любовью, утыкаться в изгиб шеи и сонно бормотать всякие нежные глупости. Просыпаться, глубоко вдыхая аромат сандалового масла для волос, и чувствовать приятную тяжесть ее тела. Готовить вместе нехитрые завтраки, покрывать губы и лицо короткими поцелуями, едва сдерживая счастливую улыбку.

Тебе так нравилось ее радовать. Свободными вечерами вы гуляли вдоль набережной, сплетая пальцы. После заходили в ее любимую кофейню, она всегда брала меренговый рулет со свежими ягодами и большую чашку горячего капучино, которую никогда не допивала до конца. Вы садились у окна, и ты с улыбкой наблюдал, как она блаженно закатывала глаза и безбожно пачкала губы в сладком креме. Каждое воскресенье вы ходили на крытый каток, ты рассекал лед острым лезвием коньков, невзирая на ноющую боль в колене от старой травмы.

В особенно тяжелые дни ты включал ее любимые психологические триллеры и покупал фисташковое мороженое. Алиса поедала его ведрами, когда нервничала, сомневалась в своих способностях и была на грани, чтобы бросить все и опустить руки. В собственном бессилии она расписывалась довольно часто, но ты был рядом. Ты всегда был рядом. Глупо шутил, вытягивая из нее вымученные улыбки и тихие смешки, зарывался пальцами в мягкие волосы и подолгу скреб короткими ногтями по чувствительной коже. Это всегда помогало — так она легко засыпала с подсыхающими на щеках дорожками слез.

— Витась, — прошептала она как-то сонно, — спасибо, что ты со мной. Я бы не справилась без тебя.

Алиса все еще была очень красива. Волосы стали длиннее, крупными локонами струились по спине и кончиками едва касались поясницы. Вместо брекетов на клыках появились блестящие скайсы в виде бабочек, яркая копна сменилась изысканной платиной, и Алиса больше не носила пирсинг. Шутливо хмурила нос и говорила, что уже не в том возрасте для этих «безделушек». Возможно, она была права, но было странно целовать ее и не находить зубами металлические кольца.

Непривычно.

Алиса все также слушала тяжелую музыку, выпивала баночку безалкогольного пива по пятницам и курила Мальборо. Ее первая татуировка — две аспидные рыбки кои. Одна из них огибала шею и «уплывала» к той, которая залегла на ключице. Когда ты горячо любил ее, то припадал губами к чернильным рисункам, обводил языком изящные линии и прикусывал кожу, распуская на ней багровые бутоны. Прикосновения к особенно чувствительным местам окрашивали ее острые скулы пунцовым румянцем — от этого вида ты каждый раз чувствовал слабость в коленях.