Милая птица

Перемены

Я окинула комнату взглядом. Все в ней говорило о богатстве, роскоши и любви к прекрасному. С блестящей гладкой поверхности зеркала на меня глядела женщина - не красавица, но приятная своей свежестью, полнотой и стройной фигурой. Кто эта женщина, это зеркало не ответит мне. Чужие глаза - вот это зеркало гораздо красноречивее способно выражать то, что скрыто в душе. Стоило им взглянуть на меня мельком, как они вновь и вновь обращались ко мне и смотрели подолгу, не отрываясь. И каждый раз, читая во взорах восхищение и откровенное желание, я не ощущала неприязи и не отказывала себе в удовольствии насладиться тщеславной гордостью, которую чувствует каждая женщина, видя, что она вызывает в людям восхищение и желание ею обладать.

Женщина в зеркале - я. И стоит мне только протянуть руку и нажать на кнопку звонка, как, несмотря на поздний час, в дверь осторожно войдёт миловидная служанка; она не спит, потому чтоя тоже не сплю, и не уйдёт пока я ей этого не позволю...Неужели все это так? Неужели это все моё?

Я подошла к открытому окну, и меня охватил восторг. Величавые деревья, застывшие во сне, птицы, дремлющие среди ветвей, аромат цветов - все это моё, я могу распоряжаться этим как хочу, и никто не посмеет мне ничего сказать! Подумав об этом я почувствовала себя уверенней и ощутила даже некоторую гордость. Ведь я еще не забыла охваченную несчастьем девочку, обезображенную нуждой и горем. И еще не притупилась боль, которую я испытываю всякий раз, когда с милой птицей мы вспоминаем далекую трагедию. А прошло с тех пор уже семнадцать лет.

Жизненные испытания учат нас многому. И в моей жизни была история, поведать которую не смогла бы та несчастная девочка, по имени Элиф. Но ведь теперь меня зовут необычным именем Саназ!...

Зейнеп с мужем и двумя дочерьми, Элиф и Айла, жила в одной из прилепившихся на склонах гор деревень. Зейнеп с дочерьми жила тихо и просто, не очень богато, но и не бедно, гордясь тем, что принадлежит к многочисленному роду. Вот только муж её не был столь скромен и благопристоен в поведении своем. Развязный и циничный он был большим охотником до женщин и, не смущаясь, делал то, чего не делал ни один порядочный человек. И в своей деревне и в соседних у него не переводились любовные истории. Больше всех от этого страдала бедная Зейнеп. Ревность мучила её в ожидании мужа, а он не появлялся дома целыми днями, а иногда и ночью. Она все-таки любила его, хоть и понимала, что своим распутством он наживает себе врагов. Она боялась за дочерей...

И однажды ночью, когда она так терзалась от ревности, опасений и страха, к ней пришли и сказали, что муж её убит, став жертвой одной из своих преступныъ страстей. Никто из родных не стал мстить за него и не пожаловался властям на убийцу. Вся тяжесть позора легла на бедную Зейнеп и её дочерей.

Семья с презрением от них отвернулась и в конце концов онибыли изгнаны из деревни. Их переправили через канал и высадили на другом берегу. Позорная слава следовала за ними по пятам, из деревнив деревню. Где-то с ними обходились получше, где-то - похуже. Но нигде им так и не удавалось обосноваться, пока не пришли они в большой и многолюдный город. Через город проходила железная дорога, по которой с оглушительным ревом и пронзительным свистом, разбрасывая вокруг искры, проносилось невиданное чудовище, именуемое поездом. На одной из окраин этого города и поселилась Зейнеп с дочерьми. Сначала она обратилась к городскому старцу и он приютил её на один денью Потом старец нашел для неё жалкую и грязную каморку, за которую Зейнеп должна была платить десять золотых каждый месяц.

- Работы в городе много,- поучал старец.- Постарайтесь с дочерми устроиться в дома к людям побогаче, к тем кто сам не сеет и не пашет, а состоит на службе у правительства или служит в уезде, а также к торговцам. Этим служащим и торговцам очень нужны служанки. Живут такие люди в довольстве и достатке. Устройся в какой-нибудь из этихдомов сама и постарайся устроить дочерей... Старец написал несколько имён и как их найти. Они ходили из дома в дом и мать предлагала себя и дочерей в качестве служанок. К счастью, это продолжалось недолго. Вскоре все они нашли работу и каждая ночевала там , где служила. В конце недели они встречались, и в эти вечера их жалкая лачуга наполнялась весельем и радостью. Они приносли с собой что-нибудь вкусное, и за ужином болтали, вспоминали родных и деревню, перебирали знакомых. А когда наступала ночь, засыпали сладким сном, чтобы наутро снова разойтись по домам чиновников и торговцев.

Отъезд

Мне повезло больше всех. Я поступила служанкой в дом торговца. Работа была несколько необычной и вначале даже показалась мне трудной. Но очень скоро я стала находить её увлекательной и приятной. Я должна была сопровождать одну из дочерей хозяина, которая была старше меня на год или два. Играла ли она, шла ли в школу или занималась с учителем дома – повсюду я следовала за ней. Конечно же делать что-либо вместе с ней мне не разрешалось. Я была всего лишь служанкой, ходила за ней по пятам и исполняла ее приказания. Однако Ясмина оказалась славной девочкой, веселой и живой, а также доброй в обращении со слугами. Очень скоро мы с ней подружились. Она стала доверять мне свои тайны, играть со мной и даже делилась сладостями.

Хозяйке дома пришлась не по вкусу эта наша искренняя дружба с Ясминой. Но потом она с этим свыклась, и я стала ходить вместе с Ясминой в школу и заниматься с учителем дома. Меня одели в её платья, и между нами исчезла столь заметная раньше разница. Я украдкой смотрела на Ясмину, потом на себя в зеркало и казалось, что мы почти ничем не отличаемся друг от друга. Если не считать того, что она говорила приятным, красивым языком, на котором говорят в городе, а я изъяснялась неуклюжим и грубым языком деревни.

Так прошло несколько лет, которые я прожила не ведая забот и не жалуясь на трудности. Я узнала, что такое роскошь, многому научилась и очень переменилась. А моя мама оставалась все такой же, какой и была. Она служила в доме государственного чиновника. Человек он был не бедный, но образ жизни вел простой, деревенский. Не изменилась и моя сестра Айла. Она поступила в услужение к военному, красивому, стройному молодому человеку. Эскер один занимал большой дом, окруженный великолепным садом. С ним жили двое слуг – деревенский парень, который был за сторожа и садовника одновременно и моя сестра, которая заботилась о хозяине и следила за чистотой дома. Еду в большом количестве приносили из городского ресторана, сам хозяин ел немного и почти все отдавал слугам. У меня на глазах сестра быстро превращалась в девушку. Формы ее приятно округлились, она заметно похорошела и казалась счастливой. Однако по-прежнему оставалась она все той же простой деревенщиной, какой пришла в город, - она так и не научилась ни читать, ни писать, как я, и совсем не умела обращаться с красивыми вещами.

Раз в неделю мы, как и прежде, встречались в нашей грязной каморке. К этому времени я стала уже тяготиться этими встречами и возненавидела нашу лачугу. Вот бы было хорошо с матерью и сестрой видеться только время от времени и желательно в домах, где они служат! Но наша мама была строгой консервативной женщиной. Поэтому мы не изменяли своей привычке собираться раз в неделю. Они смеялись и искренне радовались этим встречам, а я с трудом выжимала из себя смех, делая вид, что тоже радуюсь вместе с ними.

Однажды, в один из таких вечеров, я не увидела улыбок и веселого смеха. Угрюмое молчание и мрачные лица встретили меня. И мне даже показалась, что у мамы слезятся глаза. Я хотела спросить, в чем дело, но сестра резко отвернулась от меня, а мама знаком приказала мне молчать. Тяжелое молчание, причины которого я не знал, было прервано одной-единственной фразой, услышав которую, я потеряла способность соображать и двигаться. Я была поражена. Сестра же встретила её молча, лишь подняла глаза к небу и снова о чем-то задумалась.

- Завтра, - сказала мама, - мы уедем из этого ужасного города!

- Нет, я не поеду, - едва не выкрикнула я. Хотелось возражать и спорить, но мама сказала это таким печальным голосом, что я не осмелилась ей перечить и промолчала.

Я вспомнила, сколько мама выстрадала от беспутного мужа, сколько видела унижений и страхов. Вспомнила как надломило её горе от потери супруга и изгнания из деревни. Вспомнив все это, я не нашла в себе сил, чтобы спорить и возражать. Я повиновалась, но одному богу известно, какую мучительно-бессонную ночь я провела, стараясь что-нибудь придумать. А когда настало утро и мать приказала нам собираться в дорогу, я спросила:

- Разве не должны мы сказать своим хозяевам, что уезжаем?

- Если тебе жаль с ними расставаться, - спокойно ответила мама, - оставайся, а мы поедем.

- Да, мне совсем не хочется покидать их, - заплакала я, - но я не могу остаться, раз уже пришла сюда с вами. Вы моя семья. Мне бы только хотелось увидеть Ясмину перед отъездом.

- Если ты пойдешь к ней, - возразила мать, - то к нам уже не вернешься. Ясмина привязалась к тебе, она не захочет расставаться с тобой и отец её может тебя не отпустить.

- Если так, - сказала я, - то идем!

Спустя несколько часов город остался далеко позади. Мы брели из деревни в деревню все дальше и дальше, останавливаясь только там, где нас заставала усталость или настигала ночь.

Нечего скрывать

Я сплю, и сквозь прозрачную пелену сна передо мной встают привычные, знакомые картины…

Вот Ясмина… Она во что-то играет и зовет меня… Хозяйка хлопочет по дому, раздавая приказы… Хозяин пришел обедать в полдень…Начинается суета и домочадцы наперебой стараются угодить этому человеку… Много таких картин недавнего счастливого прошлого проплывает передо мной. Но твой голос, милая птица, внезапно возвращает меня из мира сладких грез к печальной действительности. Ощутив под собой жесткий ворс войлочной подстилки, разостланной прямо на голом полу, я вспоминаю, как вчера мы просились на ночлег у деревенского старосты и теперь спим на крыше под открытым небом. Густую темноту нарушает только нежное сияние месяца. Я вспоминаю, как, мы пришли в деревню уже под вечер и усталые и измученные долго отдыхали, сидя под тутовым деревом.

- Мне кажется, в этой деревне, где нас никто не знает и где мы никого не знаем, только староста может нас приютить, - сказала мама, с трудом поднимаясь на ноги, - его дом открыт для путников и днём и ночью. Мама никого не спрашивая шла к дому старосты так, будто бывала здесь и раньше. Перед одним из домов, на длинной скамейке сидел старик. Мы подошли поближе и мать тихо сказала:

- Мы не здешние. Пришли поздно вечером. Пусти нас староста переночевать.

- Добро пожаловать! – отвечал тот, позвал слугу и приказал ему нас проводить в домик для гостей.

Миновав просторный двор, мы вошли в дом и стали ждать ужина. После ужина Айла отправилась спать на крышу, а я с готовностью отправилась за ней. Может быть здесь, подумала я, наедине со мной, сестра хоть немного приоткроет завесу своей тайны. Но едва я села рядом, как встретила холодный отпор: сестра молчаливо отвернулась от меня. В растерянных мыслях я легла, пытаясь искать забвенья в безбрежном океане ночного мрака.

Потягиваясь от сна, я пыталась сообразить, что со мной и куда я попала. Проснувшись окончательно, я вдруг заметила стоявшую неподалеку от меня сестру. Неподвижная как изваяние, она стояла, застыв в мучительном оцепенении. Я никогда не знала за ней склонности к грусти. Всегда веселая и живая, она любила шутки и смех, и так, бывало, расхохочется, что не уймешь! Куда все это подевалось? Отчего теперь она равнодушна ко всему?

Я встала и, неслышно подойдя к сестре, тихонько тронула её за плечо. Она вздрогнула и в испуге от меня отшатнулась.

- Не бойся, это я, твоя сестра Элиф! – поспешила я её успокоить. - Почему ты здесь стоишь? Разве ты чего-нибудь ждешь?

Она вдруг рухнула на землю, словно подкошенная моими словами, и глухо простонала:

- Нет, мне нечего ждать и не на что надеяться!..

До сих пор в ушах моих звучит этот жалобный хриплый стон и сердце разрывается от боли.

Сестра хотела сказать что-то ещё, но голос изменил её и вместо слов я услышала рыданье. Я села рядом, обняла Айлу и принялась целовать, утешая, как могла. Прошло какое-то время, пока сестра наконец успокоилась, перестала всхлипывать, и только слезы тихо катились по её щекам. Припав ко мне, как ребенок, она положила голову на мое плечо, и в этот момент мне было хорошо, как никогда. Наверное, что-то подобное чувствовала и сестра, потому что она больше не порывалась встать. Она словно обрела то чувство покоя, что так долго и безуспешно искала. И вдруг я услышала её тихий голос:

- Как бы мне хотелось, чтобы на твоем месте была наша мать! Вот бы она ласкала меня с такой нежностью и любовью!

Вокруг нас царил мир и покой. Сестра, после недавнего смятения, утихла, забывшись сном. Я же старалась сидеть неподвижно, боясь потревожить её сон. Но вдруг сестра выпрямилась, села, обняла меня, прижала к себе и стала целовать, приговаривая:

- Не дай бог тебе сделать то, что я совершила! Не дай себе обмануться, как я, и вступить на этот путь. Не то будешь так же сокрушаться от отчаяния и страха.

- Но что же такое ты сделала? – воскликнула я. – И что это за дурной путь, на который ты вступила?

- Сама не знаю, сказать тебе или нет? Знать тебе об этом как будто бы еще рано, а не скажешь – то же может случиться и с тобой.

- Теперь скрывать от меня нечего, - сказала я. – Мне и так понятно, что у нас приключилась какая-то большая беда, что обе вы – и ты и мать – тяжело страдаете. Еще немного расспросов, догадок, и я сама доберусь до истины. Я только сделала глупость, что, ни о чем не узнав, позволила увести себя и отказалась от счастливой, спокойной жизни. Так что рассказывай мне все поскорее…

Гадание

Наступило утро. Солнечный свет падал на двух девушек, которые крепко спали, обнявшись, и не замечали ничего вокруг. Шум наступившего утра настойчиво призывал меня проснуться. Я поднялась, села и взглянула на сестру. Ночной разговор снова припомнился мне, и сердце мое сжалось от любви и сострадания. Сестра спала – усталое тело безмятежно отдыхало, тоскующее сердце билось легко и ровно, растревоженная душа обрела наконец покой. Сон стер с лица Айлы печаль скорби.

- Гляди, гляди на неё! Разве она не красавица? – услышала я вдруг за спиной тихий голос, полный ласковой печали.

Сзади сидела мать и пристально разглядывала Айлу. И я, словно завороженная, застыла на месте и подумала о них обеих – несчастной девушке и охваченной горем женщине – и спрашивала себя: «Кому из них больше нужно сочувствие и сострадание, моя помощь и утешение?» И отвечала: «Обеим, обеим нужны поддержка и сочувствие!..»

Невинная девушка, никогда не знавшая прежде сердечных горестей, вдруг повстречалась с несчастьем, которое обрушилось на неё, неотвратимое и страшное. Она ведь не этого хотела. Её соблазнили, принудили силой. Теперь же, подобно утопающей, она отчаянно борется с волнами, пытаясь найти спасительную опору. И судьба дарует её в помощь младшую сестру – слабую тростинку. Да, но теперь ей есть на кого опереться, чтобы сохранить хоть каплю надежды и веры в жизнь.

А мать? Ещё не старая женщина, она сама обрекла себя на стариковскую жизнь, отказываясь от всех радостей, довольствуясь самым малым. Она всегда грустна, и воспоминания о недавнем прошлом огнем сжигают ее сердце, которое любило, но не нашло ответа на свою любовь, встретило только обман, вероломство и измену. И вот на неё, скорбящую о прошлом, лишенную настоящего и отчаявшуюся в будущем, жизнь обрушила новое горе, столь же тяжкое, как и то, что испытала она раньше. И вот страдают уже две женщины, и каждая ждет от другой сочувствия и поддержки. Но горе отдалило их друг от друга, и теперь мать испытывает злобу к дочери, а дочь чувствует отвращение к матери. Они не разговариваю, а объясняются знаками. Они не смотрят друг на друга, если же взгляды их случайно встречаются, то каждая, потупив взор, придумывает какое-нибудь неотложное дело и поспешно уходит прочь, чтоб не видеть другую, не говорить с ней.

Удастся ли мне протянуть между ними ту нить, которая свяжет родное и кровное? Однако я должна знать, куда мы идем и чего хочет наша мать, которая говорит теперь с нами резким и строгим тоном, не терпящим никаких возражений. Вот о чем сейчас мне нужно думать. Ну что ж, я буду покорна матери, буду с ней кротка и любезна и постараюсь все у неё выведать. А там посмотрим, что будет… Думая так, я с трудом поднялась и подошла к матери, тихонько погладила её по голове и ласково спросила:

- Скажи, мам, что ты задумала? Куда мы идем?

- Ничего я не задумала, - отвечала мать и на глазах её навернулись слезы. – А куда мы идем я и сама не знаю. Просто хотела увести вас подальше от того городка.

- Но куда?

-Увидим!

-Когда?

-Не знаю.

- Как же так, ты должна знать! Ведь не можем же мы бесцельно бродить из деревни в деревню, в надежде что нас приютят, а не прогонят прочь.

- А что же, по-твоему, нам остается делать?

- Если ты так возненавидела город и увела нас из дома, где мы жили тихо и спокойно…- начала было я, но мать вдруг изменилась в лице и с гневом перебила меня:

- Тихо и спокойно, говоришь? Значит, ты ничего не знаешь!

- Нет, знаю! – возразила я.

- Как, эта несчастная осмелилась тебе все рассказать? Ей мало того, что она сама погрязла в грехе?

- Оставь её, - старалась я успокоить мать. – Лучше вернемся к нашему разговору. Если ты решила больше не возвращаться в город, может нам следует искать место здесь в деревне у местных богачей.

- Я уже думала об этом, - сказала мать. – Но, по-моему, это невозможно. Ведь женщина может чувствовать себя в безопасности, только если рядом с ней мужчина – отец, брат или муж! А здесь у нас нет такого мужчины. Поэтому мы должны вернуться к себе в деревню. Пусть они наконец поймут: женщина не может быть одна, она всегда нуждается в защите и охране.

- Значит, ты опять хочешь вернуться в деревню и, как и прежде, влачить нищенскую жизнь? Хочешь вернуться к людям, которые косятся на тебя?

- Да, - ответила мать. – Хочу! Легче вынести презрение семьи, чем пережить то, что с нами может случиться, если мы не прекратим бродячую жизнь. Теперь, когда мы вернемся в деревню после такого длительного отсутствия, люди уже и не вспомнят о нас. Мы же будем жить среди своих, как прежде.

- И как ты думаешь мы доберемся до деревни? – воскликнула я.

- Я думаю, - отвечала мать, - за нами приедут и отвезут обратно. Сегодня утром в деревне будет базар. Я пойду поброжу в толпе, не может быть, чтобы там не нашлось кого-нибудь из нашей или соседской деревни. Попрошу передать нашим, что мы здесь и, вот увидишь, не пройдет и недели, как за нами приедет мой брат и увезет нас туда, где мы и должны быть.

Внезапный шум прервал наш разговор. Во двор гурьбой вошли женщины с подносами и позвали всех есть. Гостившие в доме стали торопливо сбегаться на зов. Нам необходимо поторопиться и разбудить сестру.

После обеда все разбрелись кто куда. Мы тоже хотели уединиться в сторонке, но не тут-то было. Какие-то три женщины увязались за нами и принялись вызывать нас на разговор. Одна из них уже не молодая особа, но довольно энергичная, любительница пошутить.