Миледи Винтер. Её Высокопреосвященство...

Часть первая. Дневник кошки?...

Часть первая. Дневник кошки?...

А мир таинственным, влекущим, недоступным взлетал вокруг… И сторожил при взлете …

И застывал, поддерживал и помогал … Пружинный Бобик, сказочный и злобный сторож старого дивана не пугал. Диван меня подталкивал, скрипел, стонал, и я летала …

В раннем детстве. И была счастливой …

Нянька пугалась. Меня схватить не успевала. Я не боялась никого, качалась, прыгала, упрямым шариком порхала над пространствами дивана.

И знала, что меня поддерживает мир, застывший в мягком киселе безвременного собственного самозабвенья или самопогруженья. И я была быстрее. Всегда. И успевала приземлиться на подушку. Убрать лицо от подлокотника. И не свалиться на пол...

Потом выросла и очень быстро о собственных полетах, взлетах и парениях забыла. Недавно стала вспоминать. И удивленно поняла, что …

… С некоторого времени или, быть может, возраста, обнаруживала, что становлюсь Осью Мира: статичной и неподвижной.

Я даже научилась застывать в разных изысканных позах. И могла еще старательно себя демонстрировать, но поняла, что больше не успеваю за подвижной динамикой бесконечно текучих изменений или событий мира.

...Не очень давно научилась смотреть на жизнь глазами и разумом трехцветной бездомной кошки.

Кошка лежала на подоконнике единственного окна общих сеней, плавно становившихся коридором старого или старинного дома.

Перестройки и ремонты в разные времена и разными жильцами – хозяевами сотворенные изменяли внешность, и характер дома и довели его до полного понимания чужих абсурдно - овеществленных желаний. Дом скрипел полами и лестницами, трясся потолками, выпадал плитами в прихожей, зудел натужно электросчетчиками и был вполне тихим и уютным...

Если жильцы не нарушали его привычного, настоянного веками и вполне уже крепкого покоя, и не мешали старому дому существовать. И дом воспринимал жильцов, их жизнь и перемены вокруг, привычно, как неизбежное, неотвратимое зло: жизнь и поступки иных своих соседей.

И не мешал жильцам своим или кому - то еще жить тоже...

С этими мыслями я выходила, иногда, днем, под старый вяз, садилась на лавочку, которая вечером была закрытым мужским клубом любителей марочного пива. Здесь днем собирались разные сорта курильщиков. Ночами лавочка принимала у себя молодежь, потом служила ночлегом для усталых нищих.

Сидела я и слушала, как шумит листьями дерево, смотрела на кошку, ЧТО ВСЕГДА ЛЕЖАЛА НА ПОДОКОННИКЕ. Смотрела долго, пока не начинала пропитываться кошачьими мыслями, как собственными...

У меня чесалось за ухом. Но тяжело было поднять лапу и поскрести, почти невозможно. А нужно было лежать, жмуриться на солнце, пошевеливая ушами недовольно, и ждать, пока солнечные, яркие, весенние лучи отогреют это место, намороженное за долгую зиму.

Оно успокоится, ломота и зуд закончатся, и вырастет новая пушистая шерсть.

Кошка или Я – Кошка жмурилась и размышляла о том, что время теперь вокруг нее собирается другое и течет мимо с тех пор, как умерла хозяйка, а жизнь кошки принадлежит теперь только ей одной.

Новые жильцы старую кошку так и не приняли. И в дом больше не пустили. Пришлось жить в общем коридоре – переходнике от общего холода к лютым зимним морозам.

И новый хозяин квартиры сказал, что видел кошку на мусорном баке, где она копалась среди отходов и отыскивала кусочки вкусного и съестного, поэтому приобрела плохие привычки и к детям допущена быть не может.

И время приобрело другие привычки и стало тянуться бесконечно, особенно зимой, морозными ночами, когда луна привычно заглядывает в угол маленького окна и надо сидеть или лежать на подоконнике, терпеть, не мяукать и не проситься в тепло...

А ждать, пока приотворится соседняя дверь и добрая женщина позовет кошку:«Кис – кис». Но, может быть, она сегодня уехала, устала, заболела или просто забыла и забудет Кошку позвать.

Но очень хорошо было бы вдруг оказаться в тепле, съесть из чашечки молока или теплого супа, разомлеть от сытости, спать …

Вот только утром, хозяйка –соседка обязательно выставит кошку за порог. И холод охватит тело не сразу. Оно, Кошкино тело, будет незаметно остывать.

Но к обеду выглянет солнце, станет светить сквозь тонкое, маленькое стекло. И замерзать кошке больше не захочется, но шерсть взъерошится, а тело остынет больше, все равно.

Но днем ходят люди, они могут покормить или погладить. А теплая еда согревает, и согревает поглаживание, от которого вдруг становится тепло, а душу и тело заполняют теплое удовольствие и довольное мурлыкание.

Но все надежды остаются напрасными. Люди приходят, проходят мимо, уходят.У них есть свой дом. У пожилой трехцветной кошки дома больше нет. Она знает, что дом остался, ЕЕ КВАРТИРА стоит на том же месте. Но умерла ее старушка,

- хозяйка, а новые жильцы отказали ей в праве на жизнь.

И каждый день, начиная утро, Кошка надеется, что к вечеру ее жизнь спасется, ее измученную и замороженную возьмут домой или пригласят в тепло.

К ночи мороз усиливается, люди быстро проходят мимо, скрываются в подъездах, разбегаются по теплым домам.

Наступает ночь. И только тучи, небо, иногда звезды или луна могут видеть ее жизнь, которая в ночные долгие морозные часы превращается в борьбу и выживание, незаметные и никому не нужные, как и кошка, которая также никому больше не нужна.

Время течет мучительно долго, принадлежа равнодушным морозам. И только альпинисты в горах или полярники в Арктике (Антарктиде?) понимали бы постепенное замерзание всего тела перед высоким и равнодушным небом, а также медленным и мучительным временем.

Я смотрю на подоконник и думаю о старой кошке и о том, что если бы она свой дневник мурлыкала мне или надоедно верещащим воробьям, он был бы простым и ясным:

Часть вторая. Тра - та - та...

Часть вторая. Тра - та - та...

Жизнь, такая обычная, наполнена заботами и привычными повторяющимися обязанностями. Она не спрячет больше от нас ничего волнующего и не создаст страстей с их восторгами Драмы, приподнимая Страсти и Драму, и всю нашу жизнь к вершинам Настоящего Искусства.

Дышит в своей кроватке малыш, сонно вздрагивает, просыпается медленно, сообщает особенным, утренним, ворчливым и хрипловатым, очень нежным голоском...

Ребенок требует:

- Посика… - Высаживается на горшок, говорит. – Кака буду я. Пука буду я. – Затем долго сидит, спит, не просыпается и наполняет емкость горшка миллилитрами драгоценной жидкости. А сосуд моего собственного мироощущения осознанием причастности к важнейшему в женской жизни делу – выращиванию и воспитанию.

И он же, наш малыш, обнаруживает на полу кусок изгрызенной не нами сосиски, указывает пальчиком, сообщает: «Кака».

Обсуждаем на Вечернем Совете ПЛАН, понимаем, в доме завелись лишние жильцы: крысы или мыши. Срочно нужна кошка. Из множества беспризорных котов, котят, выброшенных или отдающихся в добрые руки, нас может устроить только одна – наша собственная, возможность, кошка нам подходящая...

Итак, ищем, стараясь не ошибиться. Нужна кошка, которая будет жить рядом, мурлыкать громким моторчиком собственного «вечного двигателя», приносить в дом удачу и восстанавливать семейное благополучие.

… Кошка посмотрела на меня грустным взглядом, и я пропала. Мы сидели близко, друг рядом с другом, на скамейке, рядом с трамвайно – автобусной остановкой. Сидели, обворачивая вокруг лапок хвост, были пятнистыми, доверчивыми, серыми.

Вокруг капал дождь, не очень теплый и мало похожий на летний. Тщательно выбирая слова, я спросила:

- Пойдешь со мной? – Переставая дышать, ожидала ответа. Магическая формула вопроса была повторением обычного вопроса разных Защитников и Магов, не совсем людей, скорее Проводников и Посредников между Миром Людей и несчастных заблудившихся животных.

Кошка не отказалась. Сидела на руках, боялась умеренно, приехали быстро. И дома вела себя скромно. Предложенные корочки и косточки съела с аппетитом, лежала в тепле, отсыпалась. Потом попросилась выйти, вдруг исчезла.

И больше никогда не вернулась.

- Ты, глупая, совсем, - снисходя с высот собственного точного знания, объяснял мне Муж. – Кошку от котят унесла. Я ее погладил, у нее соски полные молока, она мелких котят молоком выкармливает.

– Муж рассуждал и дальше. О том, как в один прекрасный день мы всей семьей окажемся в субботу на Птичьем Южном Рынке и выберем драгоценного «Персюка», прекрасного и подрощенного. «Наш Кот» может вдруг оказаться и «полуперсом».

Мы с дочкой слушали, не протестовали. Все вместе, вдруг превращались в детей, мечтали, дыхание затаив, прекрасную сказку Нашего Мужа и Папочки слушали …

И ждали. Смотрели мультфильмы, выбирали «Птичий Рынок», который стал «Первым Детским», любимым мультиком. Готовились к встрече с кошками и ждали, ждали, ждали...

Ночами, вместе с темнотой и шорохами вокруг постелей гуляли осторожные гости: невидимые глазу мыше - крысы.

Как много котов, хороших и разных, живет рядом - не знали... Но Город Наш - место странное, наполненное случайными встречами. Особенно, Город Старый с его старинными и старыми, разрушающимися зданиями, закоулками дворов, в треугольнике улиц: Гончарова, Марата, Карла Маркса.

Рыжий сидел на деревянном крыльце, смотрел на детей снисходительно. Мы шли гулять в парк. «Рыжик» почесал любимое порванное ухо, и дочь младшая отменила давно задуманный поход.

На высоком крыльце сидели две моих девочки и рыжий кот. Рыжик был худой, но царственной особой. Позволил погладить себя. С младшей дочерью даже играл немного. И жмурился, и вздрагивал хвостом...

- Возьмите вы его ради бога, - разрешила посторонняя соседка в трауре и черном платке. – У него плохая хозяйка. Она «Рыжего» не кормит совсем.

- Мы в магазин сходим, за продуктами, ты подожди нас, Рыженький, - молила котика я. Кот выслушал и ушел в кусты сирени один. Ему с нами было не по пути.

Мы много раз ходили потом мимо этого крыльца. Кот Рыжий больше не обнаруживался.

А мыши шуршали и скреблись. Жизнь становилась невыносимой. Соседские коты сбегались по утрам за вкусным завтраком или остатками от обеда.

«Гостить» коты любили. «Работу с мышами» в чужом доме они коллективно игнорировали.

Мелкая дворовая кошка вывела котят погулять. Самый маленький котенок как-то особенным взглядом на мужа посмотрел. Мужчина влюбился мгновенно и сразу.

Командным голосом он распорядился: «Возьми его!» Я пошла в поиск. Охота на кошку, в местах неприспособленных: среди заборов, клумб, между кустов и разных насаждений, остается тяжелым занятием для женщины.

Охотничий инстинкт вел меня, и я топталась с одной стороны штакетника, старалась залезть внутрь небольшого цветочного огородика. Котенок выходил на улицу.

Мужчина готовился вспылить. Я – выслушать меру наставлений о собственной неуклюжести. Котенок вылез из-под забора и перешел на нашу сторону. Надоело ему прятаться...

- Счастье сидело в ней пушистым котенком, - написал Александр Грин, создавая свою Ассоль. Счастье спустилось из-за пазухи в рукав, усами его оттопырило, вдоль локтя ходило, фырчало, когтями царапалось. Я боролась молча. Мужчина шагал рядом, улыбался, молчал.

Радостные вопли детей нашу кошку испугали. Сбежала она решительно, под диван спряталась, выйти отказывалась.

Поближе к вечеру начал расстраиваться муж. Он принюхивался, диван сдвинул, котенка шваброй вымел, прочел всем длинное наставление о вреде кошачьего плохого воспитания: