Адрес: Mil.Karl@raydom***.ru
Тема: «Погибшему писателю от одинокой девушки со странным именем».
Милый Карл!
Наверно, странно, получать от меня письмо. Вы умерли более трёхсот лет назад...
Придумала это не сегодня. Сидя за огромным, квадратным столом, печатаю всякую чепуху, зная, её никто никогда не увидит.
Слева, из окна маленькой комнаты, падает солнечный свет. Осенью солнце иное ― не такое золотое, как летом. Не блестит, не греет. Как судьба. Поэтому, карамельный свет близкий и далекий, верный и нерешительный.
Позади моей тонкой, вазоподобной фигуры ― холодильник. Справа ― кровать ― древняя, со спинками, на тонких ножках. Сейчас, в двадцать первом веке, такая мебель ― диковина. В сказках, на таких кроватях, спят счастливые принцессы. Жизнь не похожа на сказку.
В комнате витают ароматы моих мыслей. Они напоминают ваниль, бергамот, грейпфрут. Догнать эти ароматы никому не удастся, даже мне.
Угол, напротив кровати, хранит печатную машинку (она давно отказалась печатать) и книги. Машинка ― антиквариат, не имеющий цены. Книги ― запасный выход. Согревают всегда. Среди моей коллекции много Ваших книг.
Имя «Карл» ― рубинового цвета, с завитушкой на ноге первой буквы. Провожу по страницам рукой, по-своему понимая, написанное.
Удивительно, писатель Карл *** давно умер, а его книги живут и цветут, точно многолетники в саду Консерватории имени А. Вивальди. Простите, что так говорю о Вас! Знаете, какие Ваши книги мне по душе? Сейчас скажу.
Лучшая, на мой взгляд ― «Золотой рой». Да, именно он. После «Роя» непременно идут: «Странности жёлудя», «Девушка, не наступавшая на листья» и «Влюбленный жаворонок». Необыкновенные книги! Человек, сотворивший такое, необычайно талантлив, а потому бессмертен.
Прошу простить меня, за письмо духу милого Карла, погибшего в ужасной трагедии три века назад. Вспоминаю, что читала об этом: карета, упавшая со скалы, лошади, испустившие дух и погибший гений…
У меня ужасный почерк. Он у всех разный. Печатные буквы ровные и строгие. Вы писали книги, любили всю жизнь одну девушку и были глубоко несчастны, ― она, та девушка не смогла быть Вашей женой. Почитали свою маму, построили для неё великолепный дом…
Немного обо мне. Если Вы сможете когда-нибудь мне ответить, называйте меня просто ― Сверчок. Все восемнадцать лет я прожила с любимой бабушкой в этой двухкомнатной квартире. В воскресенье будет год, со дня смерти бабушки.
Очень похудела за этот год. Зеркало подсказывает: выгляжу, как лунатик. Лицо бледное. Глаза синие. Губы розовые. Нос длинный, с удачной горбинкой. Брови слишком упрямые, тонкие. Ресницы не махровые, правда, длинные. Тени от «непушистых» ресниц ложатся на круги под глазами. От этого глаза больше, и, как говорят те, кто недавно встретил меня, ― выразительнее.
Вся моя худенькая фигурка похожа на свечку ― свечку с глазами. Волосы вьются. Они каштановые и меняют свой тон в зависимости от света. Раньше в них запутывались лучи солнца, и тогда зеркало находило в них звезды. Это случалось в те далекие времена, когда я наблюдала за солнцем. За последний год лучи исчезли с палитры судьбы одинокой девушки с престранным именем.
Хотелось бы чувствовать себя принцессой. Возможно, моя самооценка утонула в преувеличенных, или даже, надуманных недостатках. Так говорила моя бабушка. А еще бабушка часто приговаривала, что на самом деле, я как первый июньский день. Первый Июньский День! Да, так лучше. Думаю, она имела в виду мою душу, а не внешность.
Время от времени, хотелось бы угодить в сказку. По-настоящему угодить, и посмотреть, какое там солнце.
Нужное находится у нас внутри. Жизнь дана человеку для того, чтобы он питал душу красотой, ценил каждый день, любил растения и животных, правду и зарю, искал себя ежедневно.
А сны не люблю. Почему? Они живут своей сонной жизнью и предлагают такую путаницу, что, увиденное мной, превращается в решето или дуршлаг и не просеивается от тоски.
Я небольшого роста ― метр шестьдесят. Это хорошо. Если бы я вдруг родилась великаншей, сомнений во мне было бы намного больше. Из-за всего этого, я могла обзавестись шерстью. А вдруг нравилась бы своим звездам намного чаще?
Почти уверена, что счастливых звезд над моей головой, в день появления на свет, случилось предостаточно ― умею читать, писать, думать и (может быть) преодолевать трудности. К тому же небо подарило мне замечательную семью. Какое-то время они были со мной. Лучшее, что звезды могли для меня придумать.
Думаю, милый Карл, Вы уже поняли, ― голова моя набита мыслями, как подушка ― перьями.
Тяжело. Ни сестры, ни брата. Нет и зверушки, ― дела с утра до позднего вечера. Устаю, но это хорошо. Если постоянно находиться в опустевшей квартире, можно заблудиться в печали. А так, я могу помогать другим людям: словом, поступком, убеждением.
Живу в большом городе. Ему подошло бы другое название, более изысканное и утонченное. Город удивительно звонкий и светлый. В некоторых районах сохранились старинные постройки с колоннами в барочном стиле.
Если посмотреть глазами неба или воздушного шара, ― он разноцветный, пестрый, нежный. Парковые секторы выделяются изумрудами. Поэтому у него ― изумрудное сердце. Оно бьется в ритме природы и любви. Люди любят свой город и стараются сохранить чистоту даже внутри дворов. Сейчас это редкость.
«Милый Карл!
Вы и представить себе не можете, какие рожицы строит мне тетушка Судьба! Когда я училась в школе и упрямо верила во что-нибудь невероятное, посеяла мечты стать художником или музыкантом.
Все, что создавала на бумаге, не нравилось мне в полной мере. Акварели смеялись надо мной, ― выглядели иначе, чем я их видела. Карандашные наброски выходили с листа, пожимали мне руку с некоторым уважением… и исчезали.
Учитель рисования в школе задавал «творить на свободную тему» все чаще, а это получалось (именно у меня) не так хорошо, как цилиндры, дома в перспективе и вышколенные контрасты из звездных далей. Прикладное творчество заставляло ваять человечков из глины. Если бы эти бедняжки ожили, им пришлось бы молчать в округлости раздутых щек, двигаться медленно из-за ног соломинок и постоянно прятаться, выглядывая из-за угла, по причине, блестящих и карамельных, но совершенно, лишенных волос, голов!
Учитель рисования так и не понял ни одной моей выдумки. Начиная всматриваться в мои «непонятные заковыки» он выпускал на свое лицо самые дикие морщины, и они превращали его в фантастического человека, не принимающего мою работу. Хорошо, что урок ИЗО был только раз в неделю. Благодаря этому я краснела только по четвергам.
Это еще не все. Говорят, и у луны есть обратная сторона. Тогда мы с ней схожи. По причине моих «странных, донельзя странных домашних работ», учитель ни разу не поверил, что я выполняла их сама. Удивительно, правда? Видимо, он считал, что рисовала пейзажи, фигуры и натюрморты моя бабушка. Каждый четверг (если только я не лежала дома с гриппом) начинался с разбора домашнего задания. Никогда! Никогда не получала я высшего балла за свои самостоятельные творения. Зато запомнила множество цитат о своих выдумках:
«Твои работы в классе отличаются от домашних, как времена года»;«Ты не можешь так смешивать оттенки. Ты должна быть как все!»«Откуда ты выискиваешь эти непонятные, фантастические сюжеты? Они выглядят неправдоподобно! Такого не существует. Вспомни, в каком столетии ты живешь!»«Тебе лучше присмотреться, как рисуют окружающие! Не вздумай поступать в художественный колледж. Я не хочу краснеть за тебя!»И все в таком духе. Каждый четверг я приходила домой без настроения и первое, что делала, ― рвала на мелкие кусочки созданное накануне. Милый Карл, никогда не хотела я быть художником! Конечно, он не поставил мне высший балл в выпускную книжечку с оценками. Научил меня критиковать саму с себя, но «свободных тем» я боюсь до сих пор. Учитель ИЗО― реалист, и похож на человека, который по каким-то причинам не знает никаких сказочных историй, кроме «Репки» и «Колобка». Я жила и пыталась создавать счастье для своей бабушки. Бабушка так любила меня! Не разбирающаяся в реализме, девчонка, надеялась, что её золотое семейное гнездышко будет бессмертным. О!
Бабушка принимала мои надежды, как свои и улыбалась каждой выдумке, возникающей в моей голове. Ей нравились все мои рисунки и любое классическое произведение, которое я играла на рояле в Большой комнате. Параллельно с общеобразовательной школой я питала себя и школой Искусств.
Этот рояль достался нам по наследству. Занимал всю комнату. Огромный музыкальный инструмент черного цвета. Очень древний. Мне до сих пор нравится представлять, что на нем когда-то играли музы. Правда, сейчас рояля в Большой комнате уже нет.
Как Вы могли подумать, что я продала его?! Нет, я не злюсь на Вас. Вы совсем не знаете меня, а если бы знали, понимали, что рояль ― единственное сокровище, которое могло остаться со мной после смерти бабушки. Но судьба моя хитрая.
Согласно завещанию бабушки, я должна была в самые короткие сроки передать рояль в дар консерватории имени Антонио Вивальди. В день, когда я подарила любимый музыкальный инструмент, я перестала верить в сказки так, как верила в детстве. С уходом рояля начала взрослеть.
Это было на девятый день после ухода бабушки. Мне нужно было организовать поминальный обед в маленьком кафе, и я шла туда, точно дерево, отпустившее по ветру золотые листья.
Наш рояль сразу стал одиноким и несчастным. Конечно, зал консерватории очень нуждался именно в таком хорошем инструменте. Они обрели его в качестве подарка, а я не могла смотреть на него без слез. Без рояля Большая комната опустела, точно осенний двор без школьников в начале учебного года. Столько лет я нажимала его сильные клавиши, играя произведения Баха, Бетховена, Рахманинова, Шопена… а сейчас, его у меня как будто отняли. Да, я знаю, это желание бабушки, но не понимаю, почему она это придумала.
До свиданья, милый Карл!
Огорченная во вторник, Сверчок.
P.S. Не понимаю, как доходят до Вас эти письма! Тревожно, но приятно, ведь напечатанное мной, кто-то читает. Вы не могли бы написать, кто Вы?»
«Милый Карл!
Мне очень неловко, ― не смогла рассказать в предыдущих письмах сразу обо всем. Только Вы и можете меня понять.
Да, я верю в духов, ведь душа, может быть, бессмертна. И я почти уверена, что после смерти, душа превращается в облачко пыльцы и остается среди любимых стен, путешествуя время от времени, где ей захочется. Поэтому я это все и пишу, ― веря в Ваше невидимое присутствие. Признаюсь, несмотря на Вашу невидимую поддержку, ― которую я, возможно, сама же себе и придумала, ― чувствую себя одинокой и даже несчастной. Вот это слово, подчеркнутое мной, я себе не разрешала написать. Оно само впрыгнуло на лист. Раньше «несчастным» я называла только рояль.
С детства видела себя поступающей в консерваторию имени Антонио Вивальди. Музыка ― основное дело нашей семьи. Мы, как бы это выразиться, ― состоим из музыки. Она наполняет нас до краев. Точнее, она наполняет до краев меня, ибо из членов нашей семьи осталась только я.
Пришло время рассказать о неприятном. Я не смогла поступить в Консерваторию. Не смогла, потому что не поступала… Неожиданно, внутри меня поселилась уверенность, что я не поступлю. Теперь попробую объяснить причины моей упрямой неуверенности...
После ухода моей бабушки я пребывала в угнетающей печали. Читала книги (и Ваши), пыталась смотреть телепередачи (музыкальный канал, посвященный искусству), переставляла простенькую, растрепанную мебель и тому подобное…
Но когда отправила в Консерваторию наш черный рояль, подумала, что судьба попросту насмехается надо мной, ― смеется, точно неказистая сойка в сырую погоду.
Не могла смотреть в зеркало на свое заплаканное горем, лицо.
Сначала солнечный свет пробирался в комнату тайком: сквозь золотые листья, в отражении крыш, убегающих фонарей и задремавшего дуба, растущего неподалеку. Лучи являлись похожими на призраки солнца, словно захватили с собой все золото с неба. А я отказывалась глядеть на них. Они пытались разбудить меня, утащить из печальной норы, в которой темнота утраты прикрывала своими ладонями мои глаза.
Да, я сражалась с лучами, утром, любым светом, возникающим передо мной. Все это старалось вернуть меня будущему бегущему навстречу. Правда, оно виделось мне через полоску тумана, лесной дымки. Так мы смотрим на деревья через заплаканное дождем стекло.
Очень злилась на Настоящее и если бы встретила его около молочного киоска или парка, высказала бы всё, что думаю о нём.
Конечно, это обидело бы его. А я редко обижаю. Обычно, все наоборот. Поэтому, думая об этом, я пожалела свою Судьбу и приняла ее. И как только, осознала, что не могу удержать в руках ниточку времени, что время подобно, змею, или воздушному шару рвется ввысь, вдаль, против ветра, я поняла, что была не права.
На следующее утро я вышла из квартиры, спустилась по лестнице и отправилась в Консерваторию, чтобы узнать какие экзамены и документы следует сдать.
Как только я зашла в фойе моей Мечты, почувствовала себя такой маленькой, почти крошечной, меньше муравья. На сердце стало так тревожно, словно я потеряла свою мечту, в мире, напоминающем темноту с надгробиями и зарей вперемешку.
И я сдалась. Отправилась не вперед, а назад, вместе с прелюдиями и фугами И. С. Баха, штормовыми произведениями Рахманинова и, музыкальными сонетами Фредерика Шопена.
Уже подошла к массивной терракотовой двери, чтобы уйти, как слева от нее, на стене, заметила объявление о том, что в Консерватории «требуется уборщица». Ужасное слово, правда? Чересчур реалистичное и современное. Если перевести его на язык Красоты ― технический персонал. Да, так немного лучше.
Со следующего дня, я начала работать «в своей мечте». Время как будто похитило меня для нового и неизвестного. Оказывается, оно бегает быстрее нас.
Выхожу из дома в шесть утра. Шагаю через парк. Тот, что на берегу речки. Конечно, могла бы двигаться напрямик, дворами, и вставать на десять минут позже, но как могу отвернуться от любимых деревьев, обнимающих друг друга? Иду и мысленно приветствую каждое из них.
В начале восьмого, уже на посту Чистоты. За мной закреплен первый этаж, где два коридора разбегаются от главной лестницы, находящейся посредине фойе. Слева по коридору разные звонкие аудитории и библиотека.
Справа ― аудитории, лекционные залы и Большой Зал. Удивительно, правда? Ведь в этом самом зале находится мой певучий друг ― рояль, совсем недавно, принадлежавший мне. «Рояль девушки, которая убирается на первом этаже» ― эту фразу я читаю в глазах всех сотрудников. Они недоумевают, почему я не продала его, обменяв полученные средства на маленькую квартиру и образование. «Сухарик», к примеру, надоел с этой темой. Одна из моих коллег спросила у меня обо всем этом напрямик. По ее мнению, я могла превратиться в миллионершу в одно мгновение и «не гнуть спину с ведрами и щетками». Ответила ей, что последняя воля бабушки дороже всего и вопросы такого плана неуместны.
У этого инструмента особое звучание, он выполнен в Европе. Еще ни разу я не дотронулась до него в этом огромном зале рукой. Все, кажется, что мое сердце не выдержит, или инструмент, к примеру, заговорит. Ведь он выглядит таким родным и далеким одновременно, поэтому я наматываю на щетку тряпку и, придерживая за палку, тихонько протираю с него пыль.
Студенты играют на нем запросто, словно используют его по назначению. Правда, бережно. Ведь он такой дорогой. «Дорогой» на языке чужих людей ― тысячи евро. «Дорогой» для меня ― совсем иные характеристики. Этот инструмент не имеет цены. Он жил вместе с нами, был частью нас, любил нас, как и мы его. Рояль ― моя семья.
«Добрый день, Карл! Пишу из царства Правдивых кленов. Назвала их в честь естественной нежности и многоцветной палитры. Они взывают к жизни.
Выбралась в парк. Здесь десятки скамеек, сотни полусонных птиц и тысячи бегущих мыслей у простых и сложных людей.
Ёлочные объятия раскинулись над тревожной и абсолютно неуверенной в себе девушкой. Думаю, уже догадались о ком речь. Изумрудные ветви тянутся к моей макушке. Так хвоя передает свою любовь мне. Рядом с одной елью растет другая. Кто-то соединил ветви двух елей лентой персикового цвета, и она плавает на ветру.
Сегодня небо оставило свою тревогу дома. Цветы и клены заглядывают на бирюзовое небо, оставляя на нем свои вопросы. Думаю, что облака ― есть вопросы растений, животных и людей. Потому их всегда много.
Наверняка, властелин неба, тоже любит чистоту. Отмывает дороги дождем, вытирает пыль ветрами, начищает лунным светом звезды, зажигает солнцем любовь и заставляет верить в иллюзорные мгновенные чудеса. Почему мгновенные? Тают в один миг, точно и не появлялись поблизости.
Всё решаю, что люблю больше: тёплое золото Солнца или необъятное понимание Луны? В лучах солнца я просыпаюсь, при свете луны исчезаю в ночи. Луна поселилась над нашей крышей. Бережет и мой сон.
Сейчас два часа дня. Обед. Стрелки часов на башенке Влюбленных Лебедей уже встретились. Их поцелуй не слышат окружающие, а я чувствую; чувствую, ― лебеди с рождения наделены талантом любить. Потому и страдают. Именно в два часа дня и ночи, башенка кружится вокруг себя и лебеди встречаются клювами. Думаю, и я немножко лебедь. Мои перья белые с черными кончиками. «Похожа на рояль» ― молвите Вы, а я соглашусь. Музыка и любовь обитают в каждом из нас. Это заставляет и плакать. Слезам тоже необходимо выходить на прогулку, время от времени.
Моя работа ― целый мир. И Вы понимаете меня правильно. Главный корпус Консерватории расположен напротив Кондитерской. Если бы у меня было много друзей, мы ходили бы туда рассматривать жемчужные чашки и кремовые завитушки на бисквитных прямоугольниках.
Слева от ароматного здания ― телевышка, справа ― дорога в Старый город. В этой части города много полуразвалившихся стен. Племянник тетушки Радуги считает, что основные достопримечательности прячутся именно в Старом городе.
Здание Консерватории имени Антонио Вивальди перекрашивали трижды за пару лет. Сначала, оно царило белым, затем ― бирюзовым, теперь ― персиковое.
Мне оно нравится любым. Уборщицы не должны думать о цветовой гамме. Они обязаны следить за порядком. В душе не считаю себя уборщицей, а за порядком слежу всегда.
Корпус консерватории включает в себя такое огромное пространство, что в нем общаются самые разные люди. Среди них есть и мои друзья. Их не так много, моих друзей.
На этот миг своими друзьями называю Кофейную леди (Катю), мисс Восхищение, дядюшку Подсолнуха и тетушку Радугу. Еще в моих мечтах добавить к этому списку Садовника, но он держится особняком и вряд ли думает обо мне, как о друге. Он ― невероятный, но не близкий человек: всегда приятный, красивый и чересчур мудрый, словно живет на земле уже несколько веков. Конечно, он старше меня, лет на пять, ― этакий древний волшебник, спустившийся со сказочных викторианских иллюстраций. Садовник из тех, кто держит на руках свою единственную и любимую. До этой робкой мечты далеко. Где-то за горой, за холмами, возможно, бродит мое тихое, неприметное счастье. Хотелось бы, чтобы счастье стало похоже на него.
Садовник добрый и бесконечно таинственный. Лучше меньше думать о нем. Интересно, читал ли он Ваши книги?
Кофейная леди работает в кофейне. Так в консерватории называют буфет. «Крошечные обеды» недорогие, а выпечка и сладости аппетитные.
Удивительно, в парке я выбрала такую скамью, что все проходят по бокам, а передо мной никого, разве только, невидимый Вы, ― адресат этого письма.
Поэтому иногда я пишу, проговаривая слова, обращенные к моему Карлу, вслух. Почти говорю с Вами. Когда Вы работали над рукописью, говорили сами с собой? Уверена, да. Писатель ― первый читатель своего произведения. Он ― Критик, Пониматель, Вспомогатель и Мятежник. Хорошо, что я не писатель, а то бы топила камин своими рукописями.
Прошу прощения, на чем я остановилась? На описании кофейни.
Она в форме четырёхугольного кекса. Если прийти сюда во время учебных занятий и приглядеться, столы и стулья напоминают изюмины, а стойка с двумя витринами ― арабеску. В этом великолепии и «плавает», как бабочка, Кофейная Леди. Имя её ― Катя.
Она, блондинка моего возраста, с прямыми волосами, уходящими за уши. Глаза её цвета зеленого винограда всегда смотрят через стекла очков, весьма строго. Но если Кофейная леди улыбается, глаза светятся тем с особым, ароматным светом, которое мы замечаем осенними вечерами в чужих, праздничных окнах. Катя худенькая и приземистая, добрая и многословная. Мечтает нырнуть в замужество и жить в домике на берегу моря.
Когда студенты пытаются произвести впечатление на свои судьбы в аудиториях или на бесконечных репетициях, я прихожу к ней, и мы разговариваем, пока она протирает витринные стекла или моет столы, автоматически придвигая стулья с тяжелыми, глянцевыми спинками.
Бывает, присаживается напротив и, молча, наблюдает, как я записываю свои домашние расходы на разную ерунду, от еды до шариковых ручек.
Пятничный обед. 13.38.
Здравствуйте, милый Карл!
Интересно описывать Вам мою жизнь сквозь время. Наверно, космос постоянно удивляется. Мы, земные обитатели, умеем удивлять, не правда ли?
Сложно заправить множество дней в едва уловимое кольцо Настоящего. Дни идут, а я пишу только то, о чем хочу сказать. Верно, думаете, что описанное мной, случилось недавно? А вот и нет! Часы бегут быстрее наших грёз и желаний. В «догонялки» со временем лучше не играть. Главное ― жить, а не бегать отчего-то за чем-то. Конечно, жизнь в консерватории не спотыкается, а шагает ровно и спокойно, точно великан. Я, в сравнении с этим великаном, чувствую себя крупинкой, даже былинкой, с ведром и шваброй в руках. Руки у меня сильные, швабра удобная и лохматая, с синей ручкой, напоминающей небесную указку. Ведро гремучее. Гремит всякий раз, когда кто-нибудь, впопыхах, заденет его ногой на бегу. Я берегу спину. Когда сижу на корточках над ведром, всегда поворачиваюсь так, чтобы бегущие, плетущиеся, или болтливые студенты не могли задеть меня.
Знаете, милый писатель, я столько времени работаю в «царстве Музыки», что вновь возвращаюсь к восприятию красоты. А еще, на меня никогда никто не ворчит. Остальному техническому персоналу часто достается из-за сильно намокшего пола, плохо подметенного пространства, пыли и еще всякого разного. А я чересчур стараюсь. Нет, упаси небо, я не перфекционист! Читала об этом термине. С ним «не дружу». Да и вы не идеальный… простите меня, но как можно молодому мужчине всю жизнь любить одну девушку, которая, возможно, в его сторону и не смотрит?! Но Вы знали, что такое страдать и я счастлива, что знакома с вами, пусть даже так, между миров. Вы умеете чувствовать сердца.
Если бы у меня была сестра, я любила бы ее, как Вас, как Солнце. Лучше, конечно, чтобы она была бы более упрямая, чем я. И своенравная. Тогда бы я училась прощать. Представляю ее блондинкой. Красивой «внутри» ― это важно. Внешне ― приятной, доброй. Противоречия? Куда без них…
Она могла быть теплой, понимающей, сильной и сияющей. Хотелось бы, чтобы она читала, делала меньше ошибок, чем я и в грамматике, и в жизни. И что крайне важно ― не мечтала бы выйти замуж, как Кофейная леди. Это очень важно ― сохранить себя, а не стремиться раствориться в ком-то и на всю жизнь. В любви не растворяются. В любви остаются сильными и независимыми. Навсегда.
Моя сестра никогда бы не стремилась стать красивее, а не умнее. Разве имеет значение внешность? Мы бы смеялись над какой-нибудь ерундой двумя колокольчиками и поддерживали друг друга. Как Вам такие выдумки?
Наши души радовались бы простому комнатному счастью, живущему в уютных словах, мечтах и занавесках. Набирали бы лунный свет в старый подсвечник бабушки. Бабушка всегда твердила, что лунный свет в подсвечнике очень важен. Она любила полнолуние и на фоне жемчужной луны произносила загадочно: «Лунная сказка всегда начинается со света. К нему мы и возвращаемся вновь. Любовь всегда возвращается». Эти слова я считала волшебными. Даже записала на полях старой тетради. Они до сих пор сотканы для меня из глубин её души».
Сверчок отложила компьютер и оглядела каморку ― маленькое помещение, похожее на пенал, где прячутся различные приспособления, необходимые для уборки.
Девушка по-новому забрала волосы в высокий хвост на макушке и перехватила его красной заколкой. Ей вдруг стало так тоскливо, что она встала с табуретки, а затем, вновь приземлилась на нее, задумавшись.
Вот, она, здесь, совершенно одна и чувствует себя несчастной, но почему-то сильной. Да, это действительно странно ― печальной рукой, порой, со слезами на глазах, выводить на простом листе бегущие строки. Писать письма человеку, с которым знакома лишь по книгам, ― книгам мужчины, исчезнувшего с лица земли три сотни лет назад.
Она закрыла лицо ладонями, пытаясь представить, что бы Карл сказал по поводу ее сердечного притяжения к самому непонятному парню во Вселенной ― садовнику. А что бы сказал садовник, если бы узнал о том, что она, Сверчок, в свободное время, пишет письма умершему человеку?
Садовник… от этого слова ей становится страшно. Чего боится она, думая о нем? Разве может этот необыкновенный человек, разбирающийся в розовых кустах и луковицах тюльпанов, полюбить?
Сверчок убрала руки от лица и сложила их на груди, словно защищаясь от любви невозможной, странной, от любви уборщицы.
Перед сном она выдумывает себе самые чудные ситуации, где садовник рассказывает о себе, а иногда даже признается ей в любви. С чего она вообще взяла, что не безразлична ему? Как она могла подумать такое? Нет, он всего лишь выдумка. Выдумка! Выдумка! Любимая непонятная выдумка, поселившаяся в ее сердце и не собирающаяся уходить.
Девушка вышла из каморки, закрыв дверь на ключ. Ключ на ленточке. Она сама прикрепила его на ленточку, так как остальные работники вечно теряют свой. Розовую ленточку с ключом Сверчок носит на шее.
Последние дни они часто беседуют с садовником в саду консерватории. Ждут прилета весенних грачей. Он любит этих птиц. И ждет их прилета со дня отлета. Но она его понимает. Свой ключ он закопал под туей, и часто спрашивает ключ у Сверчка. Садовник называет ключ на ее шее «Шипом» и когда она передает его ему, он разглядывает ее лицо. В этот момент его синие глаза приближаются, хотя он не делает, ни шага навстречу. Просто вглядывается в ее лицо, словно думает о ней. И она смотрит на садовника в ответ.
Адрес: Mil.Karl@raydom***.ru
Призраку-писателю с печальным лицом,
Живущему там, куда вернулись цветы.
От той, которая не все рассказывает.
Суббота. Который час не знаю.
Однажды увидела его в фойе Консерватории на заре. Только пришла. Он стоял, читая самые разные объявления на стене, залитые солнцем, попадающим в фойе через окошко в гардеробе. Небольшое окно впустило столько света, что ему некуда было деваться, ― лучи танцевали даже на голове садовника. Мне было интересно рассматривать его. Спина этого человека в своей необычности единственная в мире. Почему? Не выглядит жалкой.
Он продолжал читать, всматриваясь ― руки убрал за спину, ноги мысами ботинок смотрят на доску с разных сторон, точно обволакивают все пространство. Первый признак живого интереса. Если человек, беседовавший с другим, не выделяет его мысами своих сапог, собеседнику можно уходить.
Что он читал? Вроде того:
«Продам пианино. В хорошем состоянии. Недорого». Или «Ищу настройщика для диагностики немецкого инструмента. Договоримся».
Джинсы, лазурная футболка. Поверх футболки накинута серая рубашка, танцующая от сквозняка. Ветер всегда бежит от главных дверей и стоит только попасть в фойе, начинает летать повсюду, выбравшимся на свободу.
Абсолютно все всегда находят в этих объявлениях нечто смешное. И от него я ждала подобного. Вдруг он поворачивается ко мне лицом. Нет и тени улыбки. Напротив, в это мгновение он показался мне переполненным затаенной нежностью и страданием. И это не удрученная меланхолия, нет! Именно страдание, заученное его душой наизусть. Большинству парням, проходившим мимо по коридору, не свойственны и отблески его трепета.
Увидев меня, впервые, Пиро замер, точно гепард перед прыжком. Да, порыв его заметила я сразу ― порыв и неизученное стремление. К чему? Для чего? Отвел глаза от моего удивленного детского лица и вновь вернулся к нему.
В ту минуту я и не подозревала, что он работает здесь садовником. Это был первый день моей деятельности, и я пыталась запомнить все понятное и разобраться в странном. Так вот ― в нем я не разобралась до сегодняшнего дня, до этой минуты, до этого мгновения, где доверительно описываю его.
Он увидел меня смущенной от его взгляда и убегающей, так как спустя пару мгновений, меня в фойе уже не было.
Затем мы встретились с ним в саду и он, словно и не заметил, что видел меня однажды. Меня это удручало несколько дней. Важны его глаза. Когда они находят мои, в них мелькает не то беспокойство, не то испуг. Чего он боится? И как это связано со мной?
Раньше в городе я его не видела, но мне постоянно приходит в голову, что я могла знать его прежде.
И не подозревала, каков он. Сложно описать его объективно. Когда Пиро рядом, он разглядывает мое лицо с особой нежностью, возвышая меня одним своим присутствием. Мне начинает казаться, что я красива и могу состоять из звзездных далей, сонной реки, холмов, подсолнечных полей и трепетных бутонов. Как будто вижу себя переплетением живых дней и ночей, где солнце сменяет луна и наоборот. Да! С ним я чувствую себя такой!
Он. Смотрю на него, как на небо, где столько же вопросов, сколько облаков. Обычных прилагательных для Пиро недостаточно. Он выше их. Выше всего обычного и ближе, когда далеко. Только бы не полюбить его.
У него низкий уверенный голос, правильная таинственная речь и сдержанные жесты. Он не может себе позволить импульсивность, но и находится под ее влиянием.
Странно, что он садовник. Он несравним с тем, что сеет. В Пиро присутствует сильное, магическое, очень высокое и недоступное обычному человеку. И это притягивает меня со скоростью лунного света. Хотелось бы его уменьшить и поместить в свою комнату, чтобы возвращаться к нему вечерами и бесконечно слушать и видеть. О, его взгляд! Он не зовущий и понимающий, не исчезающий и всегда близкий. При общении с ним, складывается впечатление, что он выучил меня наизусть, но готов бесконечно слушать мой голос и чувствовать то, что чувствую я.
Вопросы Пиро задавать бесполезно. Просто сиди и смотри, как по его лицу проносятся диковатые и отраженные блики, вызывающие мелкие морщинки и участвующие в принятии решений. Еще на лице Пиро иногда появляется престранное выражение. Оно диковинное и нежное. Словно он любит именно меня и навек.
Я думаю о нем все чаще, а мисс Восклицание подбирается к нему все ближе. Почему-то есть стремление уйти, когда он подходит и вернуться, когда он смотрит мне вслед.
Знаю, что смотрит, но никогда не оборачиваюсь, чтобы это увидеть. Может, в его понимании я розовый куст, или белый ирис? Тихо. Так тихо, что слышу собственное сердце. Оно и нарушает тишину.
Пришла пора, уважаемый Карл, признаться в том, что уборка в Консерватории и письма для Вас ― не единственные занятия в моей жизни. С февраля этого года мне открылась возможность загладить мою «живописную вину», компенсируя ее прилежанием и попытаться отрастить себе новые крылья. А если это, по каким-то причинам, не получится, ― привести в порядок прежние.
Бывает, в полночь закрываешь глаза, сразу открываешь, ― утро. Сегодня все иначе. Ночью смотрела в темноту, пытаясь разглядеть узоры на ковре. Хлоп! Форточка распахнулась, и влетевший ветер разбросал по комнате листы с моими набросками и заметками.
Увидев это, я вскочила с кровати и босиком, да в рубашке, кинулась закрывать форточку, ругаясь, что стекло разобьется. Не припоминаю, чтобы осенью случался такой ветер.
За прикрытой форточкой продолжалась буря. Она начиналась где-то далеко и вихрем проносилась вокруг дома, дуба и моего печального образа.
Собрала все листы: белые, исписанные, рисованные, кое-где с цветом, стихами и просто чистые.
Всегда относилась к бумаге с уважением. Как еще можно излить душу, если не с помощью чистого листа, будь он в компьютере или на столе?
Да, наверно, если меня спросят, что я люблю больше всего. Отвечу: «Чистый лист. Он вдохновляет на разговор».
Дальше произошло нечто странное. Вы знаете об этом. Вы ― единственный кто об этом знает. Я могу не продолжать, но продолжу.
Села на кровати, свесив босые ноги, и принялась раскладывать листы по прежним кучкам: заметки, черновики, наброски, рисунки для сдачи, рисунки для себя и карандашные вопросы по композиции. Неожиданно, я увидела лист, незнакомый мне. Немного мятый. Видимо, на ветру я схватила его в числе первых.
Да, Карл! Вы знаете, что я напишу дальше. Мои руки держали письмо от Вас! О! Обычный листок с написанным текстом. Ровные буквы, на моем языке, хотя Вы… умерли?
Я жадно читала строки. Руки дрожали. Глаза слезились. Казалось, вытру слезы, а буквы исчезнут. Конечно, нет смысла пересказывать Вам Ваши слова и моё удивление. Думаю, Вы и сейчас его видите на моем лице.
Жаль, что я Вас не вижу. Да, глаза мои устроены так, что я Вас не вижу, но почему-то могу читать написанное Вами ― писателем, умершим около трех веков, когда я еще не родилась.
Как Вы отправили это письмо мне? Как смогли написать? Могла бы подумать, что это чья-то шутка, если бы хоть кому-то рассказывала о Вас.
В гости никого не приглашаю, компьютер на работу или в мастерскую приношу редко, о Вас не говорю. И потом, откуда Вы знаете о том, что я Вам не рассказывала?! Никому не рассказывала, даже Вам…
Теперь, все изменилось. Я знаю, что Вы всегда можете мне ответить. Правда, это зависит о Вас. Но, судя по этому письму, Вы неравнодушны ко мне, ждете моих писем, и как будто знали меня давным-давно. Это тоже мне непонятно.
Нет, не злюсь на Вас! Благодарю! Благодарю! Поэтому и села писать Вам. Понимаю, что можно просто писать, не печатать и даже проговаривать или думать. Вы все равно узнаете обо мне все. Страшно! Жутко! Но теперь я не одна!
Вашу просьбу я выполню. Я это обещала и себе. Сегодня год со дня смерти бабушки. У меня выходной. На помин денег нет. Я пыталась откладывать, но не получается. Бабушка любила, когда я играла на рояле.
Сегодня отправлюсь в Консерваторию. Концертов нет. Там должны были мыть окна в восемь утра. В обеденное воскресное время в здании почти пусто. Клянусь, зайду в зал и сыграю на рояле то, что люблю. Сначала вальс, затем ноктюрн, момент Рахманинова и т.д. Может, руки помнят…
И это не будет прощанием с инструментом. Нет! Я по-прежнему чувствую его своим. Просто встреча, встреча и музыка. Мне полезно начать играть вновь. Музыка для меня бесценна.
Возможно, следует выбрать для свидания с музыкой что-нибудь любимое из одежды. Хорошо, что рояль не умет затаивать обиды и бурчать. Думаю, душа есть у каждого музыкального инструмента».
Сильный дождь помог почувствовать осень. Поверх любимого красного шерстяного платья, девушка накинула вельветовый жилет и пятнистое пальто. Ветер немного стих, но не сдавался. Унылая листва давно поблекла в ожидании снега. Ледяные дожди, который год, не редкость. Сверчок подняла воротник.
Дельфин дремлет. Парк застыл под холодным потоком небесной воды.
Консерватория показалась величавой на фоне замерзшего дождя.
«Плащ бы не подошел. Холодно! » ― подумала она, открывая тяжелую терракотовую дверь.
В фойе тихо. Гардероб закрыт. Охранник бродит в конце коридора. Поднял ладонь, приветствуя коллегу.
Пол вымыт. Ни фантика, ни музыки. Не так светло. Лестница, ведущая наверх, пуста.
Сверчок стремительно расстегнула пальто, чувствуя духоту, и направилась в главный зал. Фалды пальто разбегались по сторонам, словно тоже мечтали скорее вернуть утраченную музыку.
Зал казался простым и наполненным, ― чем, Сверчок не поняла. Словно, не одна. Сняла пальто и сложила его на близком стуле, стоявшем в первом ряду.
Особо стучит дождь по стеклу, когда подбирается печаль. Целый год, тревожный и мучительный год, не касалась ее душа музыки.
Она почти не помнит дедушку. Поэтому в детстве всегда приводила бабушку в легкое недоумение, называя рояль «Дорогим дедушкой».
Почему сейчас она вспомнила об этом? Зачем вторглась в это тихое воскресное пространство, где дышит рояль семьи, переданный в качестве главного сокровища, по наследству, и принятый, точно простая, неприметная данность?
«Милый Карл! Скажи честно, зачем я здесь? Словно я попала в другое время. Цветопрядье ― совсем другой мир. Близкий, точно белая лилия, ― дотянись рукой ― лепестки в ладони. Далёкий, как противоположный берег Тихой реки ― туманный и таинственный. Интересные здесь сочетания цветов, ароматы трав, пробегающие в воздухе. Сами цветы такие же, как повсюду: лилии, розы, белые цветы ― у них особая пыльца. Она привлекает пчел-медоносов.
Холмы особенные ― без грубых очертаний, мягкие, точно из глины, а на самом деле, ступишь ногой ― земля твердая, будто с характером. Поля не бескрайние. И у них есть берега. Они засеяны трудом и надеждами. Бросаешь зёрнышко, а ветер с тобой разговаривает. Не вслух, по-своему. Так беседуют только ветра, да, еще, пожалуй, и горы ― не слышишь, а понимаешь. Словно, всё наполнено любовью, как ты сама. Навсегда.
Горы особые под небом Цветопрядья. Высокие и низкие. Возможно, когда-то всё здесь было заполнено водой, и она создала эти горы сама. Важнее гор только люди и цветы. Особая чувственность принадлежит цветам. Они повсюду. Уже сейчас, с ранней весны, когда еще снег не совсем проиграл.
Мне нравится ферма. Обычно, здесь о ней говорят не во множественном числе. Подразумеваются маленькие фермерские хозяйства, точно пазлы, ― если сказать современным языком. Мне больше нравится звание арабесок. Да, именно так, ― фермы-арабески. Похоже, я жила здесь всегда. Не одна, а с сестрой по имени Ладья. Это удивительно ― думать в двух мирах, одновременно. Похоже, это и есть моя настоящая жизнь, но тогда, как быть с прошлым? И есть ли возможность вернуться назад?
В Цветопрядье много широких дорог для карет, экипажей и обычных всадников. Дороги разные. Сейчас, когда кое-где еще остался снег, довольно скользко. Странное сочетание ― необыкновенные цветы вдалеке и белоснежные вихри, порой, превращающиеся даже в бури! В моем городе такого не было. Здесь, точно ты в гостях у самой судьбы и нет возможности вернуться, чтобы вспоминать странное путешествие через рояль, как обычный сон. Занимательный сон, удивительный всем, что наблюдаешь и чувствуешь.
В окрестностях леса, полей, холмов много прогуливающихся девушек и парней. Я не знаю никого из них. Многие дружат с Ладьей. Меня не тянет общаться с ними. Если честно, я боюсь, что позабуду свою прошлую жизнь и останусь здесь навсегда. А ведь я появилась здесь всего… сколько? Полторы недели назад? Когда снег начал таять так же быстро, как цветы принялись распускаться.
Признаю, что здесь мне все интересно. За такое короткое время я поняла, что каждый в Цветопрядье прядёт свою жизнь. Я начинаю определять особые характеристики цвета. Темные тона ― печаль, в светлых всегда таится надежда. Красные и розовые ― любовь и то, что может осуществиться. Зеленые ―реальность. Обнимаешь дерево и понимаешь, что оно тебе не снится. Все ясно, кроме того, почему я оказалась здесь.
В Цветопрядье своя свобода, как и магия. Каждый здесь важен, но не каждый подозревает об этом. Это реальность в реальности, волшебство в волшебстве. Это путь, выложенный цветами, к возвышенному или запутанному. Чудо и обычный мир.
Не было бы консерватории и рояля, могла бы сказать с уверенностью, что жила в Цветопрядье всегда. Да, тут нет Кофейной леди, Мисс Восклицания и Пиро. Пиро… почему-то я не скучаю по нему. Это лучший способ проверить отношение к парню ― не видеться какое-то время. А увидимся ли мы вновь? Сказать сложно. Здесь, в Цветопрядье все непросто.
Где я? И я почему?
Сверчок»
― Всё в доме выглядит таким потерянным. Время оставило на нашем доме свои следы. Все блестит, сияет чистотой и покрыто невидимой печалью ― паутинкой глубокого отчаяния. Чувствуешь? Лес несчастен, как и мы с тобой. Слышишь? Птицы щебечут так грустно, словно сама весна отвернулась от нас. Две сестры не понимают друг друга, как пара печных угольков, закинутых судьбой в один дом, но в разные миры. Две принцессы, две надежды бабушки, упокоенной в простой могиле, на фермерском кладбище…
Принцесса по имени Сверчок поправила косынку. Нежный платок в виде треугольника выглядит совсем простеньким и прикрывает каштановые волосы, отливающие золотом. Слезы побежали по бледным щекам. Кому под силу остановить собственные слезы?
Тотчас на щеках появились новые, прозрачные соленые капли, и принялись бесшумно опадать на черное платье восемнадцатилетней девушки. Сияние синих глаз погасло. Может, впустить в комнату ветер? Он развеет мысли, осушит слезы… Правда, еще холодно ― первые дни весны так обманчивы... Ноги девушки похолодели от рухнувших надежд на примирение с гордой и дерзкой сестрой Ладьей.
Сверчок посмотрела на деревянный табурет, на котором когда-то стояла маленькой и счастливой. Она так хорошо это припоминает, словно и не попала в этот мир через рояль, буквально вчера. Словно, действительно жила здесь всегда, все годы.
Непонятно. Все странно и непонятно. Она пыталась сказать Ладье, что прибыла из другого мира, возможно, параллельного. И сестра не сестра, а неожиданное одинокое совпадение … еще добавила, что все вокруг лишь сон. «Вымысел!» ― пыталась доказать Сверчок, не помня, куда конкретно попала через рояль и как оказалась здесь, в маленьком лесном домике. Нет! Ладья смеется над этими ее предположениями.
Вдруг одна из широких, деревянных досок, скрипнула под ногами девушки, принцесса выпрямилась, ― надо стряхнуть с себя беду, вошедшую в лесную избу, точно к себе домой. От этой мысли Сверчку стало не по себе. Она привыкла находиться в этих стенах, на вторых ролях. Почему сейчас она не повинуется Ладье? Как она может думать, что привыкла, если появилась здесь совсем недавно? Или она живет здесь давно?
― Мы обязательно увидимся, любимая! Слышишь?
Сверчок всматривалась в тень того, кто говорил с ней. Она находится у крыльца консерватории. Человек, назвавший ее любимой, стоит на четвертой ступеньке. Такая знакомая тень, совсем на тень непохожая, ― светлая, высокая, широкоплечая со знакомым мужским голосом, проникающим в душу. Кто он? Такое чувство, словно они знают друг друга давным-давно. Она боится, что он исчезнет. Он тянет к ней руки. Она шагает навстречу. Руки не подает. Слышит громкий стук своего сердца. Затем, он подходит близко, очень близко и… исчезает.
— Вчера я познакомилась в лесу с Горном Хрустальным! — глаза Ладьи светились лукавым, довольным огнем. — Принц богат и красив! — рассказывала она сестре. Сверчок, молча, перемывала посуду в простеньком тазу, радуясь бликам солнца, танцующим на воде. Ей с детства нравились солнечные лучи. Вдруг она подняла глаза на старшую сестру — Ладья перебирала покрашенные бусы, разглядывая их фальшивый блеск на солнце. Сейчас она выглядит веселой и счастливой, потому что познакомилась с принцем.
Сверчку стало страшно — Ладья выйдет замуж и уедет в другое королевство, а она останется здесь одна с аквариумом, картинами и воспоминаниями о консерватории. Была ли она, та жизнь: город, работа, её первая картина, садовник? Этот сон… Кто он? Она поверила в его любовь. Неужели, такое бывает?
— Горн Хрустальный? — переспросила Сверчок у Ладьи. — А где дом…королевство его семьи?
— Не знаю! — рассмеялась Ладья. — Я не спрашивала. Да и неважно! Понимаешь, Сверчок, мне стало как-то неловко — он такой красивый и конечно богатый, а я нищая замарашка.
— Ты не должна так говорить! — воскликнула младшая сестра. — Потому что…
Ладья перебила её:
— Я тебя умоляю, Сверчок, перестань носить черный цвет! Он тебе ни к чему. Люди, которые постоянно носят темные платья, не могут понравиться. Ты даже бусы не надеваешь! Останешься одна. Будешь до старости лечить птиц и зверей, считая морщины и носовые платки, — Ладья усмехнулась, разглядывая сестру. Она знает, что сама одна не останется. Каждый взгляд Ладьи говорит об этом.
— Кто-то должен лечить зверей и птиц, — тихо промолвила Сверчок. Сердце тревожно забилось — ранили её слова сестры.
— И что только нашел в тебе лесной колдун?! — вздорно пожала плечами Ладья. — Странная будет семейка! Он же совсем древний. Сколько ему…тысяча лет? Сверчок вздрогнула, неожиданно, вспомнив, взгляд колдуна. Сколько она уже живет здесь?
Несколько раз замечала она лесного колдуна в темном одеянии, неподалеку. Глаз не отводит от нее. И отливают глаза его всегда разным цветом: серым, смородиновым, а недели две назад — бронзовым. Две недели назад?!
Колдун, словно не имеет возраста. Неприятным его не назвать, но от одного присутствия страшно становится. Ни разу не заговорил он с ней. Лишь однажды, она поздоровалась и сразу пожалела об этом, до того тягостным показалось ей его молчание. Не убежала. Занималась в сторонке лесными делами: кормила молодую лань, следила за ежатами, расчесывала белого песца деревянным гребнем. Ей следует избегать лесного колдуна!
— Думаю, Горн Хрустальный очарован мной! — воскликнула Ладья. — Будет наша семья жить во Дворце Кристаллов. Я, так и быть, буду время от времени навещать тебя!
Сверчок вздохнула и промолчала. Лишь край бледной тарелки задел стакан и нарушил тишину.
— Смотри, перебьешь нам всю посуду! — усмехнулась Ладья и отправилась в свою комнатку. Створки старого шкафа заскрипели, ― сестра выбирает другое платье, чтобы своей красотой покорить Горна Хрустального.
Ровно в полночь, Сверчок закуталась в серебряный плащ, завязала косынкой голову, а сверху для тепла накинула капюшон. Взяв в руки старинный подсвечник, она выскользнула за дверь.
Темнота уже накрыла лес своим пологом. Поскрипывая среди деревьев, она пролетала над землей и переливалась таинственными синеватыми отблесками. Сверчок шла в направлении Тихой реки, вслушиваясь в собственное дыхание.
Этой весной снег сошел необъяснимо быстро. Но молодая трава не торопилась показаться из земли. Время точно остановилось. Все виделось принцессе застывшим и печальным. Она двигалась осторожно, а лохматые сосновые лапы раскрывались перед ней, указывая на спрятанные тропинки.
Раньше бабушка собирала в этот подсвечник свет Луны, устанавливая его у самого края лунной дорожки на берегу реки. Да, она уверена в этом. Теперь Сверчок пугает своими шагами застывшие сосны.
Видимо, с прошлой осени сохранились черные листья. Слишком долго лежали они под снегом и почернели. Сверчок наклонилась за одним листом и положила на ладонь. Он оказался безжизненным и одиноким. Принцесса напугалась его несчастной тишины и вернула обратно на землю. Ветер пронесся вокруг девушки и закрутил темноту в воздухе. Лес закружился в танце, подчиняясь слепым порывам стихии. Лишь гордая луна на этом фоне превратилась в огромную, сияющую монету.
Принцесса остановилась. Повернулась к ветру спиной. Дыхание ее сбилось. Мысли неслись друг за другом. Завтра придется варить кашу. Ладья не любит кашу, но ведь есть больше нечего. Зачем? Зачем Ладья потратила последнюю монетку на эти ленты? Главное — это доброта и трудолюбие. Именно в этом обитает настоящая красота. Никакие ленты не смогут их заменить. Одной рукой Сверчок сильнее запахнула плащ. И почувствовала, как ветер проникает в широкие рукава, за ворот. Во второй руке — подсвечник бабушки.
В воскресенье Ладья встала намного раньше и убежала на встречу с принцем. Сверчок лишь успела полить цветок, когда старшая сестра прошептала, что скоро вернется и чмокнула ее в щеку.
Прошло три дня, как Сверчок отнесла раненого грача в дупло старого дуба. С тех пор она больше не видела его. Луна убывает, а светом, который уменьшается, подсвечник не наполнить.
Принцесса подошла к аквариуму и провела по прозрачному стеклу рукой. Радужные рыбки как будто давно привыкли к ней и молча, разглядывали ее лицо.
— Сегодня не по-весеннему холодно, — прошептала им Сверчок. — Странно представить, что когда-нибудь наступит лето.
Её беспокоит грач. Вдруг ему стало хуже? Почему он находится в облике колдуна не всегда?
Никто не мог ответить принцессе на эти вопросы. Лишь кукушка привычно и лениво выползла из своих деревянных часов и «пробулькала» полдень, а затем «обед», спустя два часа.
Уныло сегодня выглядят сосны. Стоят молчаливо, напоминая зеленые лохматые карандаши. В окне еще дремлет небо. Недовязанная сумочка лежит с деревянными спицами на терракотовом табурете. Жадное солнце почти не делится своими лучами, лишь скрывается за порывистым облаком.
Сверчок подошла к зеркалу в витиеватой раме и взглянула на свое отражение. Оно показалось принцессе непривычно сияющим. «Наверно, это из-за того, что я не смотрюсь в него так часто, как Ладья», — подумала Сверчок.
— Сверчок!
Принцесса огляделась по сторонам, не понимая, кто с ней говорит.
— Принцесса, я прямо перед тобой! — где-то совсем рядом пронеслась невидимая улыбка и Сверчок, вскрикнув, вскочила на ноги, а затем вновь присела на табурет. — Неужели, сковороды умеют разговаривать? — лукаво улыбнулась принцесса, рассматривая чумазую мордашку, появившуюся на дне сковороды.
— Разговаривать — это ерунда! — рассмеялась посудина и причмокнула от собственных чугунных мыслей.
— Вы умеете что-то еще? — как можно вежливее спросила Сверчок, переплетая волосы простенькой бечевкой.
— Еще? — переспросила сковорода, и выражение ее лица стало хитрым. — Мы, сковородки, умеем думать, веселиться, танцевать и предсказывать будущее по каплям масла.
— Как это, предсказывать? — удивилась Сверчок, бережно протирая поверхность сковороды сухой тряпочкой.
— Проще некуда! Ты капаешь масло на донышко, и капельки выстраиваются в картину.
— Наверно, это страшно, узнавать будущее? — опустила глаза Сверчок в полной уверенности, что в будущем, судьба не уготовила ей ничего хорошего.
— Страшно — бояться, — важно произнесла сковорода. — Если ты трусиха, то тебе все страшно.
— Я не трусиха, — твердо сказала Сверчок.
— Мы знаем! — улыбнулась сковорода.
— Кто это «мы»? — спросила принцесса, вытирая покрасневшие от холода руки о передник.
— «Мы» — это я, Серый Ковшик и Широкая Кастрюлька, — объяснила чугунная сковорода. — Хочешь узнать будущее?
Сверчок задумалась.
— Думаю, что нет, — промолвила она.
— А ты не думай. Такие вещи узнавать приятно, — уверенно сказала посудина, и принцессе показалось, что сковорода пожала плечами, которых у нее, конечно, быть не могло.
— Если только Ладье. У нее судьба счастливая. Она познакомилась с принцем и…
— Слушай, принцесса, кому ты рассказываешь?! Кому как не мне, ведать о твоей сестре и о том, с кем она познакомилась. Знаешь?
— Что? — растерялась Сверчок, роняя руки на фартук.
— Если я что-то говорю, то к моим словам следует прислушиваться! — разозлилась чугунная посудина и брови ее нахмурились от недовольства.
— Прости, милая сковорода, просто сейчас не самое лучшее время для всякого рода предсказаний. Лучше…
— Лучше, — перебила ее сковородка, — капни пять капель масла на донышко ровно в одиннадцать часов вечера. Всё и узнаешь! — С этими словами сковорода допрыгала до печки и спряталась за заслонкой.
Ни одно платье не подходило для встречи с грачом. Она выложила из шкафа три темных платья. Они Сверчку не нравились. Еще неделю назад, она бы с легкостью облачилась в одно из них. Теперь все иначе. Почему-то ей непременно нужно произвести на этого получеловека хорошее впечатление. Недолго думая, она подумала о бабушке. Королева бы не одобрила это черный цвет, в котором Сверчок проводила дни уже больше года. Принцесса с любовью схватила в охапку черные платья и торопливо бросила их в печь. Платья сжались в язычках пламени. Огонь затрещал и с треском выпустил черный дым.
Лишь одно стоящее платье покоилось в глубине полки. Сверчок никогда не облачалась в него. Бронзовое, с пышными рукавами и тяжелыми складками. Оно оказалось нужной длины. Запросто прикроет ее полуразвалившиеся туфли. Единственное платье, которое не подходит Ладье.
Ладья вернулась домой, когда появилась луна. Старшая сестра была явно не в духе. Расплела черную косу и отбросила в угол новую ленточку. Сверчок увидела это и промолчала. После стирки, она выжимала белье и развешивала его на веревку, натянутую над очагом.
На небо высыпали звезды. Они так и норовили заглянуть в комнату, а когда им это удавалось, разгорались ярче, соперничая с огнем. Сестра присела на деревянный табурет. Сверчок взглянула на ее грустные черты.
— Жизнь несправедлива! — Ладья нарушила тишину и после, что-то тихо пробормотала себе под нос. Щеки ее раскраснелись от жара печи, и Сверчок невольно подумала про колдуна.
— Ты встретила лесного колдуна? — нежно спросила она у старшей сестры.
— Кого? — встрепенулась Ладья — Колдуна? Вот еще! Я… — Ладья вдруг замолчала. Дальше говорить она не хотела.
Сверчок убрала пустой таз и заглянула в большое блюдо, стоявшее на печи, чтобы убедиться, что тесто подошло. Убедившись в этом, принцесса сменила фартук и убрала растрепанные волосы под платок.
Она решила не рассказывать Ладье о том, что колдун вспомнил о ней. Весь вечер думала она об этой встрече. Она хотела быть ему другом, а он выбрал красоту.
— У тебя глаза горят, точно свечи! — вдруг сказала Ладья. — Этот колдун все еще гоняется, чтобы увидеть тебя?
— Почему ты так говоришь? — мягко спросила Сверчок, рассматривая печальный вид сестры. Даже грусть не выключила в Ладье яркий облик.
— У твоего колдуна сломанная судьба, — спокойно пояснила Ладья равнодушно пожимая плечами.
— Откуда ты знаешь? — спросила Сверчок, и ее сердце громко застучало.
«Если бы колдун был богат, как дракон, она подружилась бы с ним!» — подумала принцесса, и перед глазами возникло его лицо. Почему он так смотрит на нее, на Сверчка? Может, ей просто, кажется? Если бы они стали друзьями, мирно прогуливались бы в лесу, беседуя о птицах и животных. Ей так нравится следить за переменой в его глазах. Особенно, когда они золотые. Даже солнце может поспорить с этим необыкновенным оттенком. Да, и правда, у него глаза цвета золотого Солнца.
— На ферме сказали, — сказала Ладья. — Знаешь, сестренка, там отличные люди. Трудятся, как мы с утра до ночи; монет не хватает, — вздохнула старшая сестра, осматривая новым печальным взглядом комнату.
— Ты была на ферме? — удивилась Сверчок. — Я думала, ты на прогулке с Горном Хрустальным…как ты оказалась на ферме?
Это действительно странно. Ладья даже за молоком туда не ходит, а тут говорит о ферме.
— Принц любит фермы, — ответила Ладья после некоторого молчания. ― Он сказал, что мне бы подошло имя Ксения. А еще, он уважает людей, которые зарабатывают себе на хлеб.
— Вижу, он произвел на тебя отличное впечатление, — улыбнулась Сверчок, отмечая про себя, что этот человек хорошо влияет на ее сестру.
— Лучше бы я не знала его! — резко ответила Ладья и ушла в свою комнату. Сверчок растерялась. Сестра так много говорила о нем, а сейчас так разозлилась. Он огорчил ее? Что он сказал ей?
Если Ладья захочет, сама расскажет. Сейчас пусть спит. Не следует тревожить обиженного человека. Он должен принять эту обиду или вернуть ее.
Принцесса достала с верхней полки небольшую, лохматую тетрадь и задумалась. Ей необходимо найти какую-нибудь работу. Может, на ферме? Она может научиться доить коров, коз или стричь овец. Монет в доме совсем не осталось и пришло время подумать о честном заработке.
Принцесса отложила листок бумаги, задумавшись. Расчеты подождут. Она вдруг почувствовала — в комнате что-то изменилось. И, правда, от цветочного горшка, обитающего на подоконнике, исходило странное сияние. Тысячи белоснежных бликов кружились вокруг розы.
Сверчок застыла, увидев, как красный розовый бутон отошел от своего долгого сна и принялся медленно тянуться вверх, поражая своей особенной красотой. Миг, и из бутона показалась прекрасная роза. Принцесса замерла от такого дива в самый обычный вечер. Перо убежало из-под ее ладони и она, наконец, пришла в себя, чтобы наклониться за ним.
— Здравствуй Сверчок, — спокойно проговорила роза, и ее голос почудился принцессе бархатным.
— Вот я и услышала, как разговаривают твои лепестки, милая Роза! — воскликнула Сверчок. Она резко вскочила на ноги и подбежала к цветку.
— Как ты себя чувствуешь? Довольно ли тебе воды? Почему ты не распускалась раньше? — глаза принцессы искрились заботой и нежностью. Роза скромно опустила свою красивую макушку.
— Ты очень добра. Я давно хотела поговорить с тобой. Просто никак не могла выбрать день и час для своего волшебства.
— А я подозревала, что ты — необычный цветок! — воскликнула Сверчок. — Вот и сейчас, даже не удивилась, что слушаю тебя, наблюдая, как ты меняешься на глазах!
— В тебе больше волшебства, чем в нас, — спокойно ответила Роза. — Когда-нибудь ты поймешь это.
Принцесса удивилась, услышав это. «Нет, Прекрасная Роза ошибается, нет во мне никакого волшебства. Это Ладья с бабушкой владеют некоторой магией, — думала она. — У Ладьи — красота, а бабушка обладала могущественными силами мудрости и доброты!»